Незавершенное дело Элизабет Д. Бернье Николь

Глава 27

В последнюю неделю они побывали на четырех своих любимых пляжах, построили целые города из песка. Перебинтовав палец на ноге, Кейт, прихрамывая, прошлась по сельскохозяйственной выставке-ярмарке, скатилась с горки, заглянула в павильоны Клуба «4-Н» и вдоволь насмотрелась соревнований по колке дров и метанию сковородок, которых какому-нибудь приграничному городку хватило бы до конца жизни. Они угостили соседей приготовленным на гриле жарким из креветок, омаров и говядины, а детей побаловали кексами, облитыми сахарной глазурью и выпеченными в формочках в виде животных. Она была лучшей в мире матерью, самой лучшей.

Хотя после своего заплыва Кейт и пообещала Крису забыть всю историю с дневниками, получалось это плохо. Мысль о них не оставляла ее ни на пляже, ни на площадке для мини-гольфа, где они сыграли последние раунды, ни на прогулке по городу с огромными порциями мороженого в вафельных стаканчиках. Дело осталось незаконченным. Предполагалось, что все произойдет постепенно: она посвятит чтению лето и примет решение, когда все прояснится. Но ничего не прояснилось.

Кейт не сомневалась в существовании еще одной тетради, но уже не была так уверена в том, что ее забрал Дейв. Вновь и вновь она прокручивала в голове его последний визит и отъезд – как долго Дейв принимал душ, была ли с ним сумка, в которой мог находиться дневник. Наверняка она знала лишь одно: прощаясь на подъездной дорожке, он выглядел уже не таким расстроенным, как прежде. Дейв уходил так, словно сбросил с себя какой-то груз, из чего она заключила, что он воспользовался представившейся возможностью.

С каждым новым днем Кейт лишь укреплялась в своих сомнениях. Через три дня после звонка Дейву, прибираясь в доме, она припомнила отрывок из последней тетради, фразу, на которую обратила внимание еще в начале лета, и, оставив в покое холодильник, поднялась на чердак.

Поскольку окна были закрыты, воздух там стоял спертый, и дневники все еще валялись на полу. Ей был нужен последний – тот, который она читала уже после отъезда из дома Мартинов. «Сейчас мне необходимо собраться и попрощаться с детьми и не забыть захватить все те принадлежности для рисования, которые они накупили, и втиснуть их как-нибудь вместе с этой ужасной писаниной». Вполне возможно, что Элизабет захватила отсутствующий дневник с собой в самолет. Кейт не имела ни малейшего представления о том, зачем бы ей могло понадобиться брать более давние записи, а не новую тетрадь, которую начала перед поездкой, но, если так и было, это никак не объясняло произошедшую с Дейвом перемену, эту его раздражительность. И что гораздо хуже – при этой мысли у Кейт скрутило живот, – теперь она никогда не поймет, что же увлекло Элизабет в парк «Дерево Джошуа».

Воспоминания о прочитанном то меркли, то возвращались вновь, как похмелье. Готовя ужин, Кейт могла припомнить какой-нибудь эпизод из собственного саутбрукского прошлого, а затем вдруг осознать, что пытается подогнать его к новому образу Элизабет. Когда женщины из плей-группы приходили к ней на пиццу, а потом засиживались и, уходя, оставляли кавардак в гостиной, Элизабет всегда говорила, чтобы они ничего не трогали – она, мол, сама потом уберет, дело пустяшное, на пару минут. Теперь Кейт представляла, как Элизабет с облегчением вздыхала после их ухода, а потом работала над каким-нибудь дизайнерским проектом, засиживаясь порой часов до двух ночи, потому что любила это дело, пусть даже заниматься им могла только вот так, урывками. И никогда и ничего не рассказывала, будто отчаянное стремление к чему-то могло подорвать репутацию преданной матери и отпугнуть от нее подруг. Кейт попыталась вспомнить, сколько раз она просила Элизабет посидеть с детьми, когда периодически занималась ресторанным консалтингом. Она всегда полагала, что ответит взаимностью, когда ее об этом попросят. Но, возможно, она только хотела так думать.

Использовали ли они Элизабет? Как и многое в жизни, все было гораздо сложнее. Элизабет нечасто предлагала помочь, а сама Кейт, если и просила посидеть с детьми, то очень редко. И как понять человека, который почти всегда закрыт? Элизабет была одиночкой, однако же ощущала себя особенной, считала свой опыт необычным и уникальным, хотя на самом деле это было не так.

Но Майклу она все же открылась.

Для Кейт всегда оставалось вопросом, можно ли распознать в человеке потенциальную способность к пониманию; как определить, обладает ли этим качеством твой собственный супруг? Вот если бы найти этого Майкла, тогда, быть может, что-то и прояснилось бы.

В городе, где жила Элизабет, было три средних школы, каждую из которых окончили более тысячи человек. За три дня до отъезда с острова Кейт целый вечер просидела в Интернете, просматривая городские образовательные сайты, базы данных и сайты выпускников, указанные в баннерной рекламе.

На следующий день она обзвонила школьных администраторов, и хотя те даже не стали с ней разговаривать, сославшись на конфиденциальность информации о выпускниках, списки учащихся удалось разыскать в Сети достаточно легко. В классе Элизабет было семь Майклов, но лишь одна Клэр. Постучав еще немного по клавишам, она обнаружила, что ближайшая школьная подруга Элизабет замужем и проживает теперь в Нью-Джерси.

Клэр сняла трубку на четвертом гудке. После обмена любезностями, а затем и соболезнованиями, Кейт перешла к причине своего звонка. «Я пытаюсь найти парня, с которым она встречалась в школе, Майкла».

На другом конце линии растерянно молчали. Где-то на заднем плане заплакал ребенок.

«Вообще-то, Элизабет ни с кем всерьез не встречалась, – сказала Клэр, пытаясь успокоить ревущее дитя, но почти тотчас же поправилась. – Хотя, может, и встречалась, только никому об этом не говорила. В этом отношении она была малость со странностями».

С усилием толкнув от себя сетчатую дверь, Кейт вошла в булочную. У кассы никого – ни покупателей, ни Макса. Кондитерские лотки были заполнены тем, что осталось от утренней выпечки. Из подсобки неслось пение.

– Ты в моих грезах…

Она заглянула за занавеску. Стоя спиной к ней, Макс чистил поддоны. Из угла комнаты, где располагалась стереосистема, шли звуки музыки, но наполнял помещение его голос, на октаву выше обычного тона.

Она опустила свою большую картонную коробку на лоток и прошла за занавеску, мурлыча:

– Приди же и люби меня…

Макс помахал ей через плечо намыленной щеткой и продолжал напевать.

– Джон Денвер? – поинтересовалась Кейт, смахнув с футболки мыльную пену. – Так вот что ты поешь, когда остаешься один? Стало быть, ты у нас скрытый фанат Джона Денвера?

– У меня нет от тебя никаких тайн, и тебе прекрасно это известно, – сказал он. – Могу только представить, что ты сама поешь в душе. «Кто-то оставил кекс под дождем…»

– Донна Саммер – очень недооцененная певица.

– М-м-м, да уж. Опередила время на годы. – Макс сунул руку в мыльную воду и, схватив неосторожно нож, скривился от боли. – Я думал, мы встречаемся с риелтором только в два, – произнес он, разглядывая подушечку большого пальца.

– Решила прийти пораньше. Хотела занести тебе это. – Отдернув занавеску, Кейт прошла к прилавку и вернулась с коробкой, в которой находились три горшечных растения. – Просто чтобы чуть приукрасить твой дом. Не то чтобы он в этом нуждается…

– Как это мило с твоей стороны! – Он очень нежно, словно к щечке новорожденного, прикоснулся к широким, гладким лепесткам фаленопсиса. – Люблю орхидеи. Намного больше, чем букеты срезанных цветов.

Она взяла с лотка небольшой рогалик.

– Возвращаясь к этому риелтору. Она что, и на новом месте будет твоим финансовым агентом?

– Не уверен. Может, буду сдавать в аренду. Полную картину того, как все обстоит, буду иметь только осенью.

Дом Макса стоил не очень дорого, но был спроектирован в соответствии с его собственными пристрастиями: в кухне, столовой и библиотеке свободного места почти не оставалось, комнаты с большими телевизорами и громоздкими детскими игрушками, напротив, просторные и светлые; словом, такие, какие и требуются риелторам в наши дни. Поделить его не так-то просто, найти замену тоже.

– И кто тебе эту полную картину даст – оценщики или твой бухгалтер?

Он неопределенно помахал рукой, как бы включая в этот жест и то, и другое.

– Осенью, осенью, – повторил Макс в ритме завершающего чтение поэта-декламатора. – Все будет ясно осенью.

Кейт опустилась на старенький деревянный стул возле разделочного стола и принялась наблюдать за тем, как он моет в раковине тарелки. Как это все нехорошо. Уильям, конечно же, был с приветом, но чтобы настолько… Макс редко поднимал эту тему, а сама она предпочитала не доставать его расспросами. Кейт наклонилась вперед, снимая напряжение с подколенных сухожилий.

– Как по мне, я была бы только рада, если бы осень уже наступила. Школа, новое начало и все такое.

Он убрал формочки для выпекания на сушильную полку.

– Уже? Да ты же весь год считаешь дни до лета.

Она пожала плечами.

– Еще читаешь дневники подруги?

– Более или менее. – Она скинула сандалию и поставила босую ногу на перекладину стула. – Их там много. Не представляю, как можно доверять свои мысли бумаге.

Макс вытащил из воды шпатель и внимательно осмотрел кромку.

– Бывают вещи и почуднее. Знаешь, я ведь тоже веду дневник.

Кейт вскинула голову.

– Да ну? А я и не знала.

– Уже долгие годы.

Макс опустил в раковину новую стопку формочек для маффинов. Она наблюдала, как он чистит одну из них, соскребая оставшуюся на краях корку.

– Но зачем? Если, конечно, мне позволительно интересоваться, – спросила она. Он на мгновение приостановил чистку. – Я в том смысле, ты собираешься сделать с ними что-то или просто любишь писать?

Он глянул на нее через плечо.

– Дело не в том, люблю или нет. Просто мне это нужно. Помогает выпустить пар, сформулировать мысли и постичь происходящее. Так мне не приходится думать о чьих-то чувствах или суждениях. Фактически это единственное место, где я могу излить душу.

– Почему просто не позвонить другу?

Макс наградил ее кривой улыбкой, намекавшей на то, что она упустила нечто важное.

– «Неисследованная жизнь не недостойна жизнью считаться…» и все такое, дорогуша. – Следующие несколько секунд, пока сходила вода из раковины, они провели в молчании. – И потом, кому захочется все это выслушивать? Сама подумай.

Он подхватил посуду с сушильной полки и начал разносить по местам.

Ей пришло в голову, что в отношениях между людьми можно всегда выделить два направления разговора: одно – когда они обсуждают то, что действительно происходит в их жизни; другое – когда они не обсуждают это, но постоянно об этом думают.

«Я снова убеждаюсь, что была права в своем отношении к откровениям. От них редко бывает какая-то отдача, после них ты сам редко чувствуешь себя лучше и можешь получить намного больше пользы, когда пишешь для самого себя».

К такому же, как Макс, выводу вполне могла прийти и Элизабет.

«Кому захочется все это выслушивать?»

Говорила ли она когда-нибудь о том, что может быть полезна ему в этом плане? Кейт сомневалась. Но прежде она как-то и не задумывалась об этом и полагала, что если люди хотят поговорить, то просто говорят. Между выражением участия и вторжением в личную жизнь проходит очень тонкая линия. Но тут ей в голову пришла другая мысль. Возможно, дело здесь еще и в лени. С подругой можно было бы постараться. Она встала и прошла к раковине, чтобы помочь унести тарелки.

– Эти дневники твоей подруги… – начал Макс. – Объясни-ка еще раз, как случилось, что они оказались у тебя?

– Она упомянула об этом в завещании. Хотела, чтобы, если с ней что-то случится, я решила, как с ними поступить.

– То есть назначила попечителя. Занятно. – Он извлек из верхнего шкафчика стопку мисок. – Так ты взломала тот сундучок?

– Да. – Кейт поерзала на стуле, вспоминая, как выглядела висевшая на сломанных петлях крышка.

– И? Доводилось идеальной матери наставлять рога верному мужу? – с неприятной усмешкой спросил Макс.

Кейт нахмурилась.

– Не будь пошляком. Не так все просто. Кое-что из того, о чем она писала, могло бы не понравиться ее родным и изменить их мнение о ней.

Он не произнес ни слова, собирая воедино части огромного промышленного миксера. Какое-то время они оба молчали.

– Знаешь, не хочу показаться бесчувственным, но такова жизнь, – сказал Макс, протирая стенку прибора. – Если это изменит их мнение о ней и им придется как-то скорректировать свое представление о том, какой была их семья, – что ж, такова жизнь. – Он с несколько излишним усилием задвинул на место чашу миксера. – Ты же не хочешь оказаться в самой гуще всего этого? Решая, что им следует знать, а что – нет. Да и зачем тебе это?

Справедливый вопрос. История Элизабет, там, где она перекрещивалась с историей Дейва, имела отношение и к нему тоже. И если она добавила ему озлобленности и убавила доверчивости, – что ж, значит, так тому и быть. Значит, таковы составляющие его истории.

– Это сильная штука, Макс, чтение чьей-то жизни изнутри. В начале она – один человек, а в конце – уже совершенно другой. Сделалась той матерью, которой всегда хотела быть. Почти образцовой. И согласны мы с этим или нет, меня не покидает ощущение, что никто ее за это не похвалит. Судить ее будут лишь по некоторым делам и мыслям, а о том, какой замечательной матерью она была на самом деле, никто и не вспомнит.

– И что тут такого особенного? – Макс повернулся к ней и прислонился к раковине. – Ты тоже чудесная мать, но могу поспорить, ты такой не родилась. Все меняются. Каждый становится таким, каким должен стать. Или, думаешь, муж знал ее не настолько хорошо, чтобы это заметить?

А хорошо ли он ее знал? По правде сказать, она не имела об этом ни малейшего представления.

– Не знаю. Надеюсь, что нет.

– Ну, тогда ты могла бы помочь ему, открыть глаза. – Он снял с сушильной полки последнюю миску и смерил ее долгим, внимательным взглядом. – А?.. У тебя это хорошо получается, не судить слишком резко, оправдывать, сомневаться. Все эти твои «кто знает»… Может, именно поэтому твоя подруга и оставила свои дневники тебе.

Он подхватил щетку и начал подметать вокруг прилавка, собирая в небольшую кучку муку и засохшие кусочки теста. Что ж, предположение вполне логичное. Возможно, Элизабет действительно хотела высказаться и не хотела, чтобы ее дневники были уничтожены или же спрятаны. Она хотела, чтобы ее поняли.

Легче всего было бы вернуть все – или почти все – записи Дейву. Вернуть, вырвав несколько страниц, словно плана побега – одежды в сумке, настроя на новый путь – никогда и не существовало. Убрать еще кое-что, снять с металлических спиралей бумажные обрывки – и никакой матери с не подобающими матери чувствами не станет. Но редактирование дневников было бы лишь еще одним способом не принимать Элизабет такой, какой она была, отступление к старым стереотипам, что подобает матери, а что не подобает.

Кейт вытянула ноги перед собой.

– Ты такой мудрый, Макс. С чего бы?

– Провожу много времени наедине с хлебом. – Подметая рядом с ее ногами, он заметил бинт. – Что с пальцем?

– Ударилась о камень.

Макс поморщился. Зазвонил телефон. Он взглянул на дисплей, проверяя, кому понадобился, и не стал отвечать, предоставив это автоответчику.

– Да, вспомнил… Энтони тебе не звонил? Нет, правда, тебе бы надо разузнать поподробнее об этом их заведении.

– Да, я с ним говорила. Так что знаю все.

– И?..

Она пожала плечами.

– Собираюсь переговорить с владельцами. От разговоров хуже не будет.

Он кивнул.

– Тебе совсем туда не хочется. – Не вопрос – утверждение.

– Да нет, почему же? – Кейт вполне представляла, как работает там, представляла эстетику новехонькой кухни: сверкающие поверхности, плиты из нержавеющей стали и тянущиеся вдоль стен полки. Горки ингредиентов в соответствующего цвета контейнерах, темно-красные ягоды в озерцах соусов и ее законченный продукт с осыпавшимися и похожими на слюду чешуйками корочки. Она ощущала деловитую суету кухни, кипучую энергию лучших в мире профессионалов, снующих туда и сюда и порой теряющих контроль над всем этим хаосом. И среди шума, гама и беготни, среди криков и огня – она. Стоит на своем месте и создает шедевры кулинарии. Даже непредсказуемость была предсказуемой. Ей так недоставало этого ощущения контроля в глазу шторма.

Но в итоге шторм сместится и захватит ее дом. Она перестанет заниматься с детьми и не узнает о том, что велосипед у Джеймса не украли, а он бросил его сам, потому что ему никак не удавалась езда на заднем колесе. И контроль уйдет. Она постоянно будет недовольна – то работой, то семьей, но больше всего самой собой – из-за того, что не может разорваться между ними.

– Можешь не убеждать меня в том, что тебе нужна эта работа, – сказал Макс. – Я – не Энтони.

– Она мне действительно нужна. Такого шанса может больше не представиться. – Кейт смахнула со стула деревянную крошку. – Просто сейчас не лучшее время.

Макс вздохнул и покачал головой.

– Знаешь, если ты так и скажешь, тебя поймут. Остаться дома с детьми – это ведь тоже большое дело. – Кейт взглянула на него искоса, но никаких признаков сарказма не уловила. – И у тебя оно хорошо получается.

– Получалось бы хорошо, я смогла бы поспевать и там, и там.

– Это не так, и ты это знаешь. – Макс терпеть не мог самобичевание. Она вскинула брови, но спорить не стала. – Когда будешь готова, ресторан найдется.

– Вот и я так думаю. – Кейт провела пальцем по неровной кромке деревянного стола. – Но есть еще одно. Помнишь, пару недель назад ты упоминал о кетеринг-компании? Может, дашь мне номер, если остался?

– Думаю, где-то должен быть. – Макс подался вперед и легким прикосновением смахнул мучное пятно с рукава ее футболки. – Знаешь, едва ли за те несколько лет, что ты пропустила, технология приготовления пирогов так уж сильно изменилась. – Он повернулся, чтобы разложить по ящикам последние кухонные принадлежности. – Хотя, разумеется, будь я владельцем престижного ресторана, я бы тебя не нанял. Ты, понятное дело, будешь слабовата по части новой техники, и тогда летом тебе придется проводить у меня кучу времени – надо же практиковаться.

В тот вечер Кейт отыскала в Интернете контактную информацию о пяти из семи Майклов. Обзвонила их всех, по очереди. Трое об Элизабет никогда даже и не слышали. Одному казалось, что она вроде как могла сидеть позади него на алгебре, но это было все, что он помнил. Пятый выразил удивление тем, что Элизабет вышла замуж и нарожала детей, потому что в колледже, как он слышал, она общалась только с девчонками.

Кейт положила трубку и уставилась на светящуюся страничку поисковика. На чердаке, как и на берегу, было тихо; внизу едва слышно гудел телевизор. Она взглянула на курсор, все еще мигающий в графе «имя», и вновь набрала: «Майкл». Но на сей раз она оставила графу «фамилия» пустой, а в графе «город» ввела: Джошуа-Три.

«Уточните запрос, – порекомендовал поисковик. – Графы, помеченные звездочками, обязательны к заполнению».

Резало глаза. Кейт надавила на них подушечками пальцев. Где-то там был человек, знавший об Элизабет все, такой чуткий и понимающий, что она уехала ради него из дому. Что заставило ее довериться, какой сигнал показал, что на него можно положиться?

Он пытлив и любопытен, размышляла Кейт. Он увлечен, он слушает и слышит, принимая факт за фактом, и он не отстанет, пока не узнает о ней все. Незнакомец, откровенное начало, волнение пробудившейся страсти и впервые стремление к перемене места – начать с чистого листа легче, чем перерисовывать ландшафт с кем-то, кто знает тебя прекрасно, но совсем не видит.

Кейт подумала о Крисе. Он даже не стал скрывать раздражения, когда она отказалась спускаться в метро после угрозы взрыва. В отношениях с супругой действует сила инерции. Она была матерью его детей. Той единственной, на ком все держалось. Важно, чтобы она всегда оставалась компетентной и сильной.

Она предприняла новую попытку поиска, на сей раз вбив одну лишь букву «М» в графу «Имя», а затем штат – Калифорния. Конечно, это было глупо, все равно что искать иголку в стоге сена.

Там, где стоял курсор, закрутилось, без каких-либо признаков остановки, цветное колесико, явно испытавшее головокружение от иррациональности запроса.

Глава 28

Кейт смотрела на стену спальни. Лунный свет, просачиваясь сквозь тюлевые занавеси, создавал на побеленном дереве перекрестные узоры, плоское оригами веток и сучьев. Час шел за часом. Наконец она откинула одеяло и осторожно проковыляла в гостиную, каждым шагом чувствуя поврежденный палец.

Она уже давно не смотрела ночное телевидение. На коммерческом канале поблескивали драгоценности, колье с бриллиантами из южноафриканских копей по смехотворно низким ценам. Другая станция предлагала соковыжималку, обеспечивающую витаминами и минералами, гарантированно улучшающими умственные способности членов ее семьи во сто крат. Следующий канал превозносил ценность образовательных звукозаписей, чудесным образом, посредством осмосов, поднимающих ай-кью во сне.

Ораторы достигали все новых высот в своих обещаниях, а Кейт все глубже погружалась в тупое оцепенение. Именно за ними, страдающими бессонницей бедолагами, и охотилось ночное телевидение в час, когда усталый мозг становится особенно восприимчивым к блеску мишуры, красивым лицам и авторитетным заверениям. Подтекст был ясен: «Купи – и будешь лучше выглядеть, лучше себя чувствовать, лучше жить». Она еще раз щелкнула переключателем.

Какой-то человек стоял у особняка, на берегу, а слева от него, за величественной полукруглой галереей, бились о камень волны. Это не дом, говорил он; это физическое проявление позитивного мышления, громадный успех и материальное богатство, которое оно может принести из щедрых закромов вселенной. «Это – истина, – вещал мужчина. – Это – знание».

Кейт проковыляла в кухню и вытряхнула из пузырька на стойке две болеутоляющие таблетки. Монолог настиг ее и там: «Истина и знание не только достижимы, они неизбежны, если вы упорно ищете, откапываете свой величайший потенциал».

Наливая воду в стакан, она взглянула на стопку бумаг у раковины. Крис оставил открытым свой туристический журнал. Высокий кактус занимал весь разворот, ветвясь через заголовок: «Новый расцвет калифорнийского мистицизма». Слова были напечатаны высоким узким шрифтом с чуть размытыми вершинами букв. «Блидинг ковбойз», подумала Кейт. «Вилкалаизо».

Мужчина в телевизоре между тем продолжал вещать: «Когда вам кажется, что ничего уже не осталось, когда ответы продолжают ускользать – продолжайте копать до самого дна, а потом и еще глубже».

Сундучок стоял в мансарде, где она и оставила его, вновь упакованный и готовый вернуться с ними домой. Кейт достала первую стопку дневников, потом вторую и третью. Веером разложила тетради перед собой, ища что-нибудь, что могла пропустить, но все они выглядели знакомыми. Она стала брать тетради по одной и легонько встряхивать. Из-под обложки одной тетрадки выпал листок, сложенное втрое письмо, адресованное дочери Элизабет. «С третьим днем рождения, Анна-Дэниелла!» Кейт пробежала глазами страничку, которая как будто предназначалась для детской книжки или коллекции писем. «Я люблю твой задор, твою живость, втягивающую в разговор всю очередь в бакалее. Мир добр к дружелюбным, уверенным людям. Тебе по силам все!»

Это была та Элизабет, которую Кейт знала. Бодрая, неунывающая. Кейт сложила письмо и сунула его за обложку последней тетради.

Дно сундука, как и стенки, было проложено толстой полосатой бумагой, местами разорванной. На дне лежало несколько одиночных листочков. Она взяла один порванный клочок – список покупок на Рождество 1998 года. Еще там обнаружилась почтовая квитанция и список подарков для детей. С левой стороны сундучка в шов была засунута фотография. Кейт вытащила ее и увидела девочку с длинными каштановыми «хвостиками», которая ела мороженое. Фотография была порвана пополам; краешек красного плеча говорил о том, что рядом с ней кто-то сидел, кто-то чуть покрупнее, с длинными белокурыми волосами.

Порвать фотографию могла сама Элизабет в порыве злости, распаляемой чувством вины. Или, может быть, она сделала это, чтобы поместить снимок сбоку холста на время работы над портретом. Теперь этого было уже не узнать.

Девочка сидела на скамейке перед каким-то красным строением, глаза полузакрытые и сонные или просто прищуренные от удовольствия. «Анны больше нет, – подумала Кейт. – Она была, она жила, и ее любили, а теперь ее нет, как нет никого из ее семьи. Она могла бы быть тетей. Могла бы быть задушевной подругой. А вместо этого ушла в небытие и пустоту, суровую, ничего не прощающую».

Кейт ужасно захотелось положить фотографию в карман, но такого права ей никто не давал, поэтому она вернула ее на дно сундучка и задумалась. Трудно ли будет найти кладбище, пройти незамеченной между могил с пакетом луковиц?

Она уже собиралась закрыть сундук, когда заметила на дне, в складках порванной обивки, визитку. Вытащила ее, перевернула.

Песочного цвета буквы складывались в слова:

«Институт Аура, Сагуаро-Уэй, Джошуа-Три, Калифорния 92252».

Веб-страница «Ауры» не представляла собой ничего особенного, словно создавалась для людей, старающихся избегать излишней суеты. На первый взгляд какой-то спа-центр. Люди на фотографиях медитировали, занимались йогой, обедали за общим столом. На одном снимке какая-то женщина лепила что-то, на другом – рисовала. Кейт кликала мышкой, переходя от картинки к картинке, ища пояснения к фотографиям в надежде отыскать упоминания о лекторах, семинарах, встречах. Может быть, версия с мастерской Хесуса была правдой.

Стрелка в середине страницы указывала на видеоклип. «Присоединяйся к нам» – гласила подпись. Кейт кликнула.

Вначале показалось, что это какое-то интервью. Женщина за тридцать сидела на диване, держа на коленях двух малышей. Пока она говорила об уровне энергии, требуемом для ухода за детьми, камера наехала на ее лицо с мелкими морщинками в уголках глаз. Детские головки живо покачивались у нее под подбородком. Потом она потянула себя за волосы.

Лекарства, сказала незнакомка, вогнали ее в депрессию, лишили воли бороться, довели до упадка сил. Она была на грани полного отчаяния, когда узнала про «Ауру».

Картинка резко поменялась с женщины на цветастом диване на пустынный пейзаж – песок, небо и парящие ястребы на фоне вдохновенного саундтрека. Качество съемки было потрясающее, того же ряда, что и в документальных фильмах о природе; Кейт видела это даже на своем старом ноутбуке с заляпанным пальцами экраном.

Вдалеке из-за кактуса вышел высокий мужчина в брюках-хаки, сливающихся с пустынным фоном, и голубой рубашке того же оттенка, что и безоблачное небо.

– Что тебя гнетет?

Он стоял далеко от камеры, но слова доносились из динамиков компьютера легким ветерком.

– Тебя мучит боль? Ты страдаешь от болезни? Подавлен? – Голос у него был как у диктора на радио, звучный и успокаивающий. – Врачи сказали тебе, что возвращение к здоровью будет трудным или даже невозможным? Что путь к исцелению потребует жесткого, почти убийственного режима, и ты боишься, что у тебя не хватит сил? Но тоненький голосок внутри тебя шепчет «неправда» – наверняка есть что-то, что придаст сил бороться с хворью тела или души?

Камера ушла в сторону и поднялась на склон столовой горы с красными и коричневыми прожилками. Видеоряд и музыкальное крещендо настраивали на преодоление препятствий и достижение великих высот.

– Есть.

Камера ушла с холма и возвратилась к мужчине – взятые крупным планом лицо и плечи четко выделялись на фоне небесной голубизны.

Пронзительные, серые с карим, глаза; большая бритая голова. Загорелый и крепкий, он как будто светился изнутри.

«Меня зовут Майкл, и я бы хотел помочь тебе ответить на вызов. Приходи в Джошуа-Три».

Глава 29

Крис добавил в кофе ложку сахара.

– Что-то тебе сегодня не спалось.

Прислонившись к кухонному столу, Кейт листала журнал путешествий. Рядом с ним лежал клочок бумаги с выписанным номером «Ауры».

– Палец болел. Встала выпить таблетку и немножко посмотрела телевизор. – Она не собиралась рассказывать о своей находке, потому что знала, что он скажет («Опять эти дневники?»).

– Надо бы сходить на рыбалку. Мы почти не рыбачили. – Джеймс на другой стороне кухни пытался склонить сестру к своей версии того, как лучше провести последний день на острове. Ей хотелось поплавать.

– Ты просто боишься крючков и рыбьих ртов, – поддразнил он, изобразив разинутый рот и выпученные глаза.

– Не ссорьтесь, – сказал Крис. – Можно сделать и то и другое. – Он мотнул подбородком в сторону Кейт. – Съездим на полуостров, поймаем что-нибудь к обеду. Детей покормишь пораньше пиццей, а мы поужинаем на веранде, когда они лягут спать. И возьми шезлонги.

Этим вечером они вполне могли позволить себе спокойно отдохнуть. Дом приведен в порядок, вещи почти собраны. Паром завтра в полдень, и им останется только снять постельное белье и загрузить машину до приезда бригады уборщиков. Она кивнула.

– Звучит неплохо.

Крис с детьми отправился в магазин за наживкой, а Кейт осталась – одеться и допить кофе. Погоду обещали жаркую даже для начала августа, и она решила полить анютины глазки в ящичках в патио. Стеклянный кувшин разбрызгивал солнечный свет. Цветы увяли и печально склонили головы. Фиолетовые и желтые. Красновато-пурпурные и белые. Некоторые с темными, похожими на немигающий глаз сердцевинками. Вернувшись в дом и, держа кувшин под краном, Кейт взглянула на бумажку у раковины.

Автоответчик включился после третьего гудка.

«Намасте. В Джошуа-Три прекрасный день. Спасибо, что позвонили в Институт Аура. – Женский голос, певучий и сладкозвучный, с каким-то неопределимым акцентом. – Мы очень заинтересованы в вашей духовной силе и здоровье, но в данную минуту не можем ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте сообщение, и мы перезвоним вам, как только будет возможно начать ваш путь к исцелению».

Кейт резко нажала «отбой» и спрятала телефон в карман. Девять утра, и на Западном побережье секретарь еще не пришла в офис. Хотя, с другой стороны, бесплатный номер необязательно должен находиться в Джошуа-Три. Телефон может звонить где угодно: в стеклянном головном офисе на Манхэттене, в стрип-молле в Нью-Джерси, в колл-центре в Бангалоре. А сам Майкл, не исключено, сидит перед дисковым телефоном в каком-нибудь трейлер-парке и раскладывает пасьянс. Он вполне может быть всего лишь дешевым актером-фрилансером, который летом, между пробами и репетициями, подзарабатывает метанием яиц в какой-нибудь забегаловке.

Переодеваясь для рыбалки – в шорты с большими карманами, в которых могли поместиться несколько кукол Пайпер, – Кейт включила утреннюю телевизионную программу.

Как же изменились ее предпочтения. В двадцать поддержание профессионализма, вплоть до одежды и аксессуаров, представлялось важным, даже решающим фактором. Самоуважение основывалось на ее личных достижениях и уважении коллег, которое она зарабатывала с таким упорством и которое приносило истинную радость. Каждое не дотягивающее до идеала блюдо было укором того лучшего, на что она способна, и все, что мешало работе, казалось безответственным, неуместным приоритетом. Теперь те, прежние, слова – «ответственность» и «приоритет», «уважение» и «радость» – обрели новый смысл и большую глубину, потому что она могла оценить их с обеих сторон своего водораздела «работа – дом». Оставалось лишь надеяться, что Элизабет чувствовала то же самое к тому времени, когда на ее лестнице выросли кусты.

В утренней программе пришло время сводки новостей. Кейт редко смотрела новости по телевизору, но сейчас остановилась перед экраном. В мире творилось что-то ужасное. Горящие улицы Кабула… Дымящиеся от ракетных ударов песчаные дюны… В аэропорту усилены меры безопасности… Муниципальные службы водоснабжения не поспевают с проверками на заражение. Города США так часто меняли уровень террористической угрозы от желтого к оранжевому, от оранжевого к красному и обратно, что телестанции не успевали крутить цветные колесики. Ведущая с хмурым видом сообщила о пропаже пробирки с нервно-паралитическим газом из одного правительственного учреждения на Западе; по неуточненным данным, ее нашли на станции метро в Вашингтоне.

Метро, на котором она почти каждый день ездит с детьми. К Крису в офис, в музеи. Метро, которым добиралась бы до нового ресторана Энтони, если бы согласилась там работать.

Кейт выключила телевизор, прошла к ноутбуку, стоящему открытым на кухонном столе, и набрала быстрый поиск. Она еще может сделать кое-что и защитить свою семью. Запаса продуктов и огнетушителя теперь уже недостаточно. На сайтах продаются средства индивидуальной защиты для гражданских лиц, которые можно держать под кроватью, и даже портативные, предназначенные для ношения в сумочке. И питьевая вода… Есть служба доставки питьевой воды, в которую она собиралась позвонить перед отъездом в отпуск. Какое счастье иметь свежую бутилированную воду из какого-нибудь далекого и безопасного горного источника. Это поможет. Любая мелочь поможет, пока они не уедут из столичного округа.

Она подозревала, что к тому все и придет. Это же просто идиотизм – жить в столице. Над Вашингтоном как будто висела гигантская линза, и временами у Кейт возникало неприятное, пугающее ощущение, что за ней наблюдают через прицел. Быть может, компания Криса согласится предоставить ему работу где-то еще, не в головном офисе. К примеру, в Вермонте или в Мэне. Они даже могли бы круглый год жить здесь, на острове. Кейт присела на краешек дивана, поставила на колени ноутбук и рассеянно потерла шею сзади. Как Элизабет реагировала на обезумевший мир? В наше время матери все время приходится быть начеку, на все обращать внимание. Люди, с которыми общаются твои дети; люди, которым ты открываешь дверь. Пестициды и гормоны роста, зараженные продукты, химикаты и токсины в каждодневных предметах. Кейт не верила в судьбу, хотя частенько жалела об этом. Насколько легче кармически пожимать плечами и верить, что то, что должно случиться, все равно случится, что все, за что мы держимся или чему сопротивляемся так отчаянно, всего лишь часть некоего вселенского плана. Постоянная бдительность изматывает. Если слишком много думать обо всем, она может тебя парализовать.

«Парализовать». Она уже слышала это где-то.

Кейт отставила ноутбук и поднялась в мансарду. Просмотрела тетради с записями о том времени, что Элизабет провела во Флоренции, потом дома, когда ухаживала за матерью. Нашла отрывок в манхэттенских годах, в записи, где упоминался Центральный парк.

«Каждый день состоит из этих крошечных выборов с 57 тысячами возможных вариантов. Ты выбираешь не ту линию метро и оказываешься рядом с человеком, больным менингитом; или встречаешься взглядом с тем, в кого влюбишься; или покупаешь лотерейный билет в этом винном погребке вместо того погребка и срываешь банк; или опаздываешь на поезд, который срывается с рельсов. Все в этой жизни чертовски обусловлено. Любое сделанное движение и миллион несделанных приводят к сложным последствиям, означающим жизнь или смерть, любовь или крах надежд, или что-нибудь еще. Только попробуй дать слабину, и это тебя парализует. Но ты должен прожить свою жизнь. Альтернативы ведь нет?»

Элизабет была более стойкой. К примеру, Кейт выбивали из колеи какие-то неясные угрозы – бомбы, которые, может быть, угрожают ее городу, а может быть, и нет; болезнь, распространяющаяся среди крупного рогатого скота где-то далеко за океаном, – тогда как Элизабет преодолевала неудачи и страхи, действуя методично и четко, обращая внимание прежде всего на то, что от нее требовалось. Кейт на первый взгляд боевитая, но Элизабет крепче. Что бы ни случалось, она всегда находила силы двигаться вперед.

Вернувшись в кухню, Кейт закрыла ноутбук на странице с фотографиями детей и родителей в респираторах и взяла мобильный. После второго звонка трубку взяла секретарша:

– Институт Аура. В Джошуа-Три прекрасный день. Чем мы можем вам помочь?

Кейт, не ожидавшая услышать живого человека, заколебалась и пару секунд молчала, соображая, какой именно помощи ждет.

– Могу я поговорить с Майклом?

– А кто его спрашивает?

– Меня зовут Кейт Спенсер. Майкл знал мою подругу, Элизабет Мартин, которая, предположительно, приезжала в Джошуа-Три в прошлом году. Я бы хотела поговорить с ним о ней.

Спросить не повредит. В крайнем случае они просто не ответят на ее звонок.

– Понимаю. Мне очень жаль, но у нас существует правило не обсуждать своих клиентов.

– Вообще-то, она… она умерла, и я вместе с семьей занимаюсь… – Кейт снова помолчала, не представляя, как продолжать расспросы, – улаживанием ее дел.

– Понимаю и очень вам сочувствую, – повторила женщина. Кейт представила ее мантру: «Оцени ситуацию. Выясни проблему. Вырази сочувствие». – Но он сейчас недоступен. Хотите, чтобы я попросила одного из наших духовных наставников перезвонить вам?

Кейт оставила свое имя и номер, ничуть не сомневаясь, что никто ей не перезвонит. Сектанты, подумала она и положила трубку.

В разгар сезона с пляжами всегда трудно. То отдыхающих слишком много, то музыка слишком громкая, то надоедают мухи, то рядом кто-нибудь слишком громко разглагольствует о том, как приняли его сценарий. Но в этот, последний день условия для рыбалки сложились идеальные, и на берегу было тихо и пустынно. Крис выбрал место в расчете на полосатого окуня, скумбрию, длинноперого тунца. Они проехали мимо загорающих и бейсболистов до оконечности полуострова на специально приспущенных для езды по песку шинах, туда, где могли насладиться почти полным уединением.

После первого получаса детям надоело сидеть с удочками, а через час бултыхания в мелких, оставленных отливом лужах грабли и лопатки были потеряны, поломаны или заброшены. Но ветерок оставался мягким, дюны мирно дремали, а в машине нашлось все необходимое, поэтому они разбили лагерь, убедив Пайпер, что это место нисколько не хуже для купания, чем ее любимый пляж.

Крис тщательно изучал расписание приливов в разных частях острова и, когда условия были оптимальные, демонстрировал упрямство и решительность Ахава. Уровень воды немножко поднялся; прибрежные сливы, казалось, стали крупнее и спелее за прошедшие часы. Но клева не было. Он приводил примеры прошлых успехов, вспомнил даже случай, когда на этом самом месте поймал сорокафунтового окуня на живого угря. И все равно до самого отъезда на его наживку так никто и не позарился. В ответ на неудачу Крис в своей обычной манере лишь безразлично пожал плечами.

– Думал, сегодня поймаю, – небрежно сказал он, выезжая с песчаного берега на дорогу. – Чувствовал рыбацкую удачу.

– Рыбацкая удача редко приходит к тому, кого сопровождает шумная парочка шести и четырех лет, – заметила Кейт. По обе стороны дороги росли кусты восковницы и пригнутый ветрами можжевельник, и она с удовольствием вдыхала запахи лета.

– Да ты никогда не верила, что я что-нибудь поймаю. – Крис произнес это с ноткой обиды и тут же улыбнулся, немного печально и игриво. Он загорел, весь покрылся солью, и его левый локоть небрежно свешивался из окна. Улыбка вышла печальной и игривой. – Никакой веры.

Кейт ухмыльнулась.

– Это же ты, мой дорогой, предложил омаров. Это ты не верил, что я поеду, если меня не подкупить. – Она побарабанила пальцами по опущенному стеклу, чувствуя солнечное тепло на пальцах.

Жизнь на острове была несовместима с тревогами из-за пробирок с нервно-паралитическим газом или заражением воды. Подумав так, она почти поверила в это. Нет никакого упрямого голоса, нашептывающего воображаемые предостережения: тонущие паромы, отравленные кролики, зараженные облака, надвигающиеся из Бостона. Это просто сбой гиперактивного мозга, привыкшего держать все под контролем. И, возможно, здесь-то и ждал сюрприз, неожиданный дар логики, – жизнь в Вашингтоне или где-то еще тоже может быть несопоставимой с такими страхами.

Крис доехал до конца длинной песчаной дороги и остановился, ожидая, когда можно будет влиться в поток транспорта. На углу виднелась фермерская палатка, торгующая продуктами и цветами. Пока машина стояла, Кейт наблюдала за вяжущей женщиной в палатке. Маленький мальчик с ней рядом катал игрушечные машинки по картонной коробке со смесью ягод.