Незавершенное дело Элизабет Д. Бернье Николь

– Так что там с домом? Макс и вправду собирается его продавать? – спросил Крис.

– Я пока с ним не разговаривала, но, судя по всему, да.

Помимо овощей, в палатке были предназначенные на продажу детские свитера и шапочки ручной вязки, и даже с расстояния в десять ярдов Кейт смогла оценить их по достоинству. Расстеленные на столе детские одеяльца демонстрировали сложный вязаный рисунок. Кардиган с витым узором лежал на более крупных овощах, дружески обнимая рукавом летний кабачок.

– Знаешь, я думала о том, чтобы снова приехать сюда осенью, помочь Максу с переездом. – Она могла бы помогать упаковывать коробки, заниматься пекарней. Возможно, он будет рад компании, кому-то, с кем можно поговорить или даже просто помолчать. – Ты не против остаться с детьми в какие-нибудь выходные, чтобы я съездила?

Крис пожал плечами.

– Конечно, лишь бы мне не ехать.

Мальчик опрокинул коробку с ягодами, и из нее на стол посыпалась ежевика, малина, голубика. Женщина отложила вязанье, чтобы вернуть ягоды в коробку.

Надо позвонить Энтони. Пусть знает, что на нее рассчитывать не стоит. Соблазнительно представлять, как она занимается вещами, которые, бывало, приносили такое удовлетворение, и тешить себя надеждой, что она была бы специалистом – даже лучшим, чем раньше. Со всем бы справилась. Так Кейт по привычке отвечала Крису, хотя он, в общем-то, провокационных заявлений не делал. Спорила она главным образом сама с собой.

Элизабет после смерти стали характеризовать не иначе как прекрасную мать, прекрасную жену, прекрасного друга. Стоит человеку умереть, как его тут же стараются отлить в своего рода памятник. Всю сложность и противоречивость натуры Элизабет мало-помалу сократили и свели к следующему: любящая, нежная мать; сама сердечность, истинная душа своего семейства; преданный член общества матерей, вдохновительница, рабочая лошадка. Насколько все это соответствовало действительности, значения не имело. Некоторые качества в процессе мемориализации преувеличивались, некоторые исчезали.

Никто пока, насколько знала Кейт, не сказал, что «Элизабет была творческой личностью, что она создала интересные работы, которые продавались здесь и там», пусть даже лишь несколько ее картин еще висели в чьем-то доме, купленные, вероятно, по дешевке несколько лет назад в маленькой галерее на А-авеню или в островной галерее. Никто не сказал, что «ее графика появлялась в рекламе того или иного журнала». Или что «она не только растила детей, но и много работала по ночам». Не это было ее главным достоинством и никогда не будет ее наследием. Быть может, Элизабет не надеялась, что другие поймут нюансы того, что она любила. Быть может, думала, что со временем станет меньше скучать по работе и живописи. Или, может, просто уверовала, что в конце дня важнее, кто, а не что ты есть.

Но порой, думала Кейт, то, что ты делаешь, неотделимо от того, кто ты. Возможно, Элизабет не поняла, что элементы своей жизни можно составлять воедино везде, где они сходятся, – терпеливо, в разных временных точках. Возможно, будь у нее больше времени, она поняла бы это. И, возможно, уже начала понимать.

Крис высадил ее у дома – принять душ – и поехал с детьми на рыбный рынок. Кейт вошла в бунгало, которое, как было заведено на острове, никогда не запиралось, и подумала, как странно будет вернуться в их дом с надежным двойным запором и сигнализацией. Впрочем, нет. Возвращение к привычному образу жизни пройдет легко и обыденно. Люди живучи и приспосабливаются ко всему. А что им остается?

Кейт включила душ и уже стащила майку через голову, когда в кухне зазвонил мобильный. Должно быть, Крис. Будет спрашивать, хочет она жесткую ракушку или молодь, мелких омаров или покрупнее.

Кейт взяла телефон перед четвертым звонком.

– Да? – сказала она, развязывая верх купальника и уже чувствуя во рту вкус моллюсков, маленьких и мясистых, политых маслом. Это будет прощальный пир.

– Кейт Спенсер? – Мужской голос, незнакомый.

– Да, а вы?..

– Я Майкл из Института «Аура».

Кейт приросла к месту, развязанный лифчик упал.

– Э… Здравствуйте.

– Я так понял, вы спрашивали об Элизабет Мартин. – Голос прозвучал так близко и почти интимно, что у нее возникло желание отнести трубку подальше и удерживать его на расстоянии. Она обхватила себя руками, прошла в ванную за полотенцем и выключила воду.

– Да. Она была моей подругой.

Он вздохнул.

– Вообще-то мы не обсуждаем наших гостей, но мне хотелось сказать, что я очень сожалею о вашей потере. Ужасное потрясение. Мы знали, что она была в том самолете. Надеюсь, семья получила наши соболезнования.

В иных обстоятельствах Кейт бы закатила глаза в ответ на это профессиональное сочувствие и подобающий случаю мягкий, вкрадчивый тон. «Скорбящий друг». Но насмешка, цинизм, осторожность – все отошло в сторону, когда он сказал «наших гостей». Он знал Элизабет. Это Майкл.

Он прочистил горло, вновь привлекая ее внимание к разговору.

– Мы послали цветы после поминовения. Мне не хотелось беспокоить семью телефонным звонком. Но мы были ужасно потрясены и опечалены. Я так надеялся поработать с Элизабет.

«Поработать». Кейт переваривала эту фразу.

– Да. Все были потрясены.

– Могу себе представить, каким тяжелым был для них этот год.

– Да, – коротко отозвалась она, пытаясь выиграть время и осознать то, что услышала. – Но муж Элизабет держится молодцом.

Последовала пауза, во время которой каждый ждал, что скажет другой.

– Я так понимаю, вы занимаетесь ее имуществом, – подсказал он. – Надеюсь, вы понимаете, конфиденциальность – одно из наших правил. Сожалею, что не могу ничем помочь.

– Да, я понимаю и ценю это, – откликнулась Элизабет, перенимая синтаксис секретарши. Она силилась придумать, как разговорить невидимого собеседника, как получить ответ на вопрос, не задавая его напрямую.

«Зачем она собиралась к вам?»

– Время было трудное, и есть некоторые детали… – Она замолчала, лихорадочно подыскивая слова, которые бы приличествовали ситуации. – Долги и кредиты, всякие денежные дела, с которыми семья не должна справляться одна. Я выступаю в качестве ее доверенного лица. – Это не было неправдой. Кейт нащупала опору. – Определенные суммы выплачивались авансом…

– А… – протянул он. – Вас беспокоит тот факт, что она полностью оплатила свое пребывание у нас, но не воспользовалась этим.

Осторожной манерой выражаться он напоминал ей Дейва; по крайней мере, того Дейва, каким он предстал этим летом. Но и телегеничная теплота никуда не делась, а интимный тон как бы намекал, что он знает, о чем она думает, и понимает ее.

Вот что он делает, напомнила она себе. Внушает уверенность, завоевывает доверие, облегчает души.

– Что ж, мисс… Спенсер? Рискуя предстать не в самом лучшем свете, вынужден напомнить о ее контракте. Уверен, вы знаете из бумаг, которые она оставила, что внесенная сумма возврату не подлежит. Приготовления делаются заблаговременно, заказываются комнаты, и она получила наши предварительные консультации.

– Понимаю.

– Это тяжело, я знаю. Мы – люди чуткие. Но природа нашего бизнеса – это бизнес жизни, а жизнь полна случайностей. – Опять это слово. – Учитывая природу нашего заведения, люди, обращающиеся к нам, весьма больны и… в общем, никаких гарантий нет.

Кейт помолчала; в ушах гулко стучало сердце.

– А Элизабет была нездорова. – Она проговорила это ровным голосом, каким констатируют факт. И, может быть, поэтому поверить в сказанное оказалось не так трудно.

– Это не совсем верно. И в любом случае наша роль не в том, чтобы оценивать физическое состояние или подменять методы традиционной медицины. Это не Место Последней Надежды.

– Мм, – отозвалась Кейт, уже представляя, как больная Элизабет рисует в пустыне, пытаясь направить энергию депрессии и гнева на борьбу с недугом.

– Надеюсь, вы понимаете, – продолжал Майкл. – Кто-то назвал бы это бессмысленной трагической случайностью, но мы здесь не верим ни в трагическое, ни в случайное, ни в бессмысленное. Элизабет шла своим путем, и произошедшее было частью его. Она получила уже очень многое от короткого подготовительного периода, и, полагаю, ее записи это отражают. Она планировала поработать над набросками, которые сделала после того, как ей был поставлен диагноз.

Последнее слово отозвалось неприятным эхом. Кейт подумала о пропавшей тетради и о том, сколь многое вместили те несколько месяцев после рождения Эмили. «Та ужасная писанина…»

– И поэтому брала некоторые свои записи с собой. – Она постаралась добавить голосу уверенности, чтобы не получился вопрос.

– Для некоторых такая работа – часть процесса, и мы поощряем это, особенно у людей креативных, какой была Элизабет, работавшая и со словами, и с красками. Но мы не обсуждаем процесс с теми, кто не является нашими гостями. Надеюсь, вы понимаете.

Кейт не ответила, он продолжил:

– Ко времени отъезда в Калифорнию она уже обрела некоторый душевный покой, меньше сердилась. В какой-то степени изменила отношение к генетике, ко многим вещам. Вы ее подруга. Вы знаете.

Она не знала. Но знала, что у Элизабет была наследственная предрасположенность к болезни, от которой умерли ее мать и тетя. И еще она знала: вероятность того, что женщина, однажды преданная любимым человеком, не поддержавшим ее в трудную минуту, не позволит себе довериться снова и предпочтет решать вопросы по-своему, в тайне ото всех, как это было с ее матерью, очень велика.

Шелест бумаг и новая нотка в его тоне означали, что разговор подошел к концу.

– Надеюсь, семья утешится по крайней мере этим.

Кейт помолчала.

– Думаю, так оно и будет.

Глава 30

По воскресеньям в августе машин на дорогах всегда больше. Это такая же неотъемлемая часть летнего путешествия, как и тонкие комковатые подушки в съемных домах. Съехав с парома, они катили по дорогам, забитым кочующими отпускниками, пересекли границу Массачусетса и продолжили путь на юг, вдоль побережья Коннектикута, в густом потоке машин. Дети уснули, но Кейт, хоть и откинула сиденье и закрыла глаза, последовать их примеру не смогла. Она убрала волосы назад и направила вентилятор себе на лицо.

– В котором часу ты обещала Дейву приехать? – сдержанно спросил Крис.

– Я не звонила.

Он взглянул на нее коротко и тут же отвел глаза.

– А если его не будет дома?

– Будет. – Она посмотрела в окно.

По правде говоря, Кейт не хотела сообщать Дейву, что собирается приехать. Она не представляла, что сказала бы по телефону, наверняка что-нибудь раздражающе загадочное, вроде «Мне надо поговорить с тобой кое о чем». Или более прямолинейное, например: «Я знаю, зачем Элизабет летела в Лос-Анджелес». Он мог разозлиться, если бы она отказалась обсуждать это по телефону, или решил, если действительно он взял дневник, что обойдется без ее откровений. «Не трудись» – вот и весь разговор. Она не знала, склонен ли Дейв таить обиду и способен ли прощать. Но если их отношения испортились из-за ее обвинения, что это он взял дневник, по телефону все равно ничего не решить.

– Сколько планируешь пробыть? – Его небрежный тон плохо вязался с тем, как он держал руль – руки именно в том положении, как учат на водительских курсах.

– Не знаю. Может, несколько часов.

Он не ответил.

Накануне вечером, после того, как дети легли спать, они поужинали на веранде. Сидели за круглым столом с цитрусовой свечой посредине – появление ночных насекомых всегда сигнализировало конец лета, – и Кейт не в первый уже раз задалась вопросом, почему они не делают так дома. У них же есть гриль, и в Вашингтоне тоже полно морепродуктов. Они откладывали эти трапезы на свежем воздухе, чтобы добавить особенной прелести отдыху на острове, но это была не единственная причина. Правда заключалась в том, что они слишком увязли в рутине каждодневных обязанностей, чтобы отвлекаться на что-то еще.

Она пропарила моллюсков в вине с шалотом и запекла в алюминиевых пакетиках молодую картошку с маслом и морской солью. Он сварил омара на плите, а потом они сидели за столиком – вдвоем, лицом ко двору, воде и багряному небу.

Она вздохнула.

– Сегодня я кое-что узнала об Элизабет.

Он задержал взгляд на лужайке, потом повернулся с натянутой улыбкой, как бы говоря: «Неужели нельзя просто приятно провести этот последний вечер

– О?

Не спросил, что она узнала и как, когда не смогла отыскать единственный непрочитанный дневник. Взял вилку и начал есть.

Наблюдая за ним, она изо всех сил старалась не показать, как задевает ее это демонстративное безразличие. Ей нужно было как-то сломать эту безучастность. Если не для того, чтобы он помог ей разобраться во всем, то по крайней мере чтобы заручиться его поддержкой в том, что она хотела сделать. Она рассказала про ночное телевидение, про украшения и соковыжималки и про визитную карточку в сундучке.

Он молчал чуть дольше, чем, по ее мнению, следовало бы в подобных обстоятельствах, потом отправил в рот очередной кусок.

– Значит, Элизабет полетела в Джошуа-Три купить соковыжималку?

Кейт разинула рот от удивления. Крис редко бывал язвительным, а с ней вообще никогда. У нее возникло чувство, будто она отдаляется от стола, как в кино, когда камера отъезжает для более широкого охвата.

Что ж, разговор будет коротким и деловым. Ему больше не придется говорить об Элизабет, но это также означает, что она не станет с ним откровенничать. Вот чем может стать брак после девяти лет: настолько тонко настроенным инструментом, что простое нежелание обсуждать что-то воспринимается либо как подарок, либо как пинок.

– Думаю, у нее был рак, и она никому не сказала.

Крис даже вздрогнул. В обычной ситуации новость дала бы толчок разговору не только об Элизабет, но о честности и обмане вообще – тех аспектах нас самих, которые мы открываем друг другу в браке и дружбе, и тех, что скрываем. Но, уже высказавшись по необходимости напрямик, она поняла – ничего не выйдет; ей просто претила мысль заливаться перед ним соловьем, когда он сидит, как… как сыч.

– Рак. Хм. – Он откусил большой кусок лепешки, потом добавил еще масла. – С чего ты это взяла?

Она смотрела, как Крис ест.

– Нашла номер заведения, куда она собиралась. Он был на визитке. Человек, с которым я говорила, знал ее. Он выразил соболезнование, рассказал кое-что.

Это заставило его призадуматься.

– Когда?

– Когда он с ней познакомился?

– Нет, когда ты звонила?

– Сегодня утром я оставила ему сообщение, и он перезвонил, когда ты был с детьми на рынке.

Он остановился, не донеся вилку до места. Только теперь до него дошло, что это случилось прошлым вечером, что она разговаривала с Майклом во второй половине дня и за все это время ничего ему не сказала. Обычно Кейт сразу же делилась с ним такими вещами. Здесь же намечалась проблема более значительная. Он еще немного покрутил вилку и снова взялся за еду.

Не рассчитала. Упомянув об этом деле мимоходом, она привлекла бы куда меньше его внимания, чем полным умолчанием. И пусть эта тема мало интересовала его и даже раздражала, но, по крайней мере, он не чувствовал бы, что его просто проигнорировали. Кейт отрезала кусочек хвоста омара и обмакнула его в масло.

– Ну и что ты собираешься теперь делать? – спросил Крис.

– Я бы хотела заехать к Мартинам по дороге домой, отдать Дейву сундучок и поговорить с ним.

Он кивнул. Вряд ли ему захотелось бы обсуждать, что и как ей делать, но его задело, что она приняла решение, даже не упомянув об этом. Ситуацию смягчало то, что она сказала «я бы хотела», а не заявила о своих намерениях безапелляционно. Смягчало, но не слишком.

– Летом, в воскресенье? – спросил он. – Когда же мы доберемся домой?

– Я подумала, что ты с детьми мог бы поехать домой, а я приеду поездом чуть позже. Когда дети рядом, толком не поговоришь.

Этого он не ожидал. Дело было не в неудобстве – Мартины жили недалеко от трассы, – хотя некоторое неудобство имело место. Ему пришлось бы несколько минут полюбезничать, а потом либо разрешить детям чуточку поиграть, либо огорчить их сообщением, что они не останутся. А потом ехать домой, выгрузить из машины хотя бы самое основное и уложить детей спать. Исполнение родительских обязанностей в одиночку – она делала это сотни раз, когда он бывал в отъезде. Но главное было в другом. Главное – она проведет вечер наедине с Дейвом Мартином. Все это промелькнуло у него на лице.

– Ну что ж, значит, так мы и сделаем, – сказал он и встал, чтобы отнести свою тарелку на кухню.

Она сидела одна и смотрела на тучи мошкары за ореолом пламени, и бульон ее остывал, а омар делался резиновым. Он вернулся из дома, шагнул в темноту и мошкару и направился к берегу.

Кейт еще посидела немного, потом помыла посуду и пошла спать. Когда она засыпала, отодвинув в сторону мысли об Элизабет, в одиночку боровшейся со своей болезнью, Крис еще не вернулся.

Крис съехал с трассы, и перемена в ритме движения разбудила Пайпер и Джеймса.

– Мы уже дома? – спросила Пайпер.

– Это не наш дом, – возразил Джеймс, оглядываясь. – Это старый дом. Эй, это же дорога к Мартинам.

Крис ничего не сказал. Кейт восприняла его молчание как намек, что он не собирается брать на себя нелегкую обязанность и говорить детям, что никаких игр не будет.

– Мы заезжаем к Мартинам только для того, чтобы кое-что им отдать. Я останусь и поговорю с мистером Мартином. Но вы, ребята, едете с папой домой, а я чуть погодя приеду поездом.

– А нельзя мне остаться и тоже приехать поездом? – спросил Джеймс.

– И я хочу поездом! – заявила Пайпер.

– Никто больше не едет поездом, – сказал Крис. – Мама приедет домой слишком поздно.

Они свернули за угол, на улицу, где жили Мартины. Дейв подстригал лужайку во дворе перед домом. Джона и Анна рисовали мелом на подъездной дороге, а рядом с ними в манеже возилась Эмили. Таким способом он управлялся с тремя детьми и работой во дворе.

Поначалу был всплеск благотворительности, все хотели взять к себе детей – тонко завуалированное предположение, что одному отцу с тремя детьми не справиться. Он рассказывал Кейт, что, если появлялся в магазине всей семьей и делал покупки, вечером ему сыпались предложения посидеть с детьми и приготовить лазанью. И неважно, что Элизабет делала это постоянно. Как-то, спустя несколько месяцев после смерти Элизабет, Бриттани позвонила Кейт в Вашингтон и сказала, что видела, как Дейв работал во дворе, а дети при этом были там же. Нельзя ли собрать денег и нанять ландшафтную службу? Предложение делалось и отклонялось, делалось и отклонялось, пока он наконец не попросил Кейт передать им всем: «Спасибо, но – нет». Им было не понять, что единственное, чего он хочет, это подстригать самому чертову лужайку – без посторонних глаз и предложений сделать это за него или принести потом еду в качестве утешения за то, что ему пришлось подстригать лужайку и при этом еще и присматривать за детьми.

Когда они остановились у бордюра, Дейв заглушил мотор газонокосилки, повернулся и прищурился. Кейт вышла из машины и встала, держа руку на дверной ручке. Он не окликнул ее и не пошел навстречу с распростертыми руками. Он просто стоял, пока она шла через лужайку, и ждал.

Она остановилась на расстоянии вытянутой руки, чтоб избавить их обоих от неловкости, хотя это не имело значения.

– У меня кое-что есть для тебя. Могу я ненадолго остаться?

Он взглянул в сторону машины, мысленно отметил тот факт, что Крис и дети не выходят, потом снова перевел взгляд на нее.

– Что ж, я собираюсь закончить газон и принять душ. На обед у нас спагетти.

Уклончивый ответ. Дейв давал понять, что у них нет конкретных планов и что она, если хочет, может составить им компанию, но не является ни каким-то особенным, ни таким уж желанным гостем. Крис открыл дверцу машины и вышел. Пока он шел по дорожке, до Джоны и Анны дошло, что приехали их друзья. Они бросили мелки, подбежали к машине Спенсеров и повисли на полуоткрытых окнах.

– Привет, старик. – Крис подошел к Кейт и Дейву, и мужчины обменялись рукопожатием.

– Завершающий этап, – заметил Дейв.

Наученный тонкостям общения с зарубежными инвесторами, где невербальные знаки говорят больше, чем слова, Крис все схватывал быстро. Кейт видела, что он уже оценил все факторы. Отметил отсутствие любезностей и сдержанный тон Дейва, неловкость жены. Физически содержимое сундучка, возможно, и уйдет сегодня из их жизни, но вряд ли им удастся забыть о нем скоро.

– Отпуск закончился. Нельзя же вечно жить на острове. Но мы хорошо провели время, так что мне не на что жаловаться.

Дети завизжали. Мартины открыли дверцу, а Джеймс с Пайпер высвободились из своих детских кресел.

– Пошли поиграем на заднем дворе! – закричала Пайпер, и все четверо припустили, как мультяшные персонажи, в облаке пыли.

Эмили, сообразив, что ее бросили, заревела.

Кейт смотрела на бегущих детей. У Пайпер пальцы вылезали из сандалий, а шорты Джеймса стали ему коротковаты. Они так здорово выросли всего за каких-то два месяца. Вот так и происходят перемены; время бежит быстро, стоит тебе только ненадолго отвести глаза, а иногда все случается словно в один миг.

– Эй, дети, боюсь, мы не можем остаться. Мы просто завезли маму! – крикнул Крис и поспешил перехватить детей, пока они не добежали до калитки на задний двор. Он положил руки на плечи своих двоих и развернул их назад к машине.

– Каким поездом рассчитываешь приехать? – спросил он у Кейт через плечо.

– Пока не знаю. – Она взглянула на Дейва. Он никак не дал понять, хочет ли, чтобы она осталась, или нет. Крис отметил, как она взглянула на Дейва, ее легкую заминку, и пошел к машине.

– У меня в кухне есть расписание поездов, – сказал Дейв. – «Амтрак» ходит через Стэмфорд довольно регулярно.

Кейт пошла к Крису и помогла усадить ворчащих детей.

– Я позвоню тебе, как только посмотрю расписание. Поможешь вытащить сундучок?

Дейв стоял неподалеку, опустив взгляд в землю. Если, услышав это, он и понял, что Кейт приехала вернуть дневники жены, то виду не подал. Некоторое время он смотрел в землю, потом вновь запустил мотор газонокосилки.

Пока Кейт усаживала сына и дочку, Крис открыл багажник. Пристегнув детей к креслам, она подошла к нему, и они вместе освободили сундучок из-под наваленных на него вещей. Потом она достала из своей сумки еще одну тетрадь. Утром, в последний раз обходя дом на острове, чтобы окончательно убедиться, что все в порядке и ничто не забыто, она обнаружила на подоконнике мансардного окна дневник с фотографией и даже подумала было забрать его домой и оставить себе. Пусть бы лежал в верхнем ящике комода вместе с письмом от женщины, критиковавшей Кейт за телешоу: улыбающаяся на солнце Элизабет, такая открытая и недооцененная.

Крис посмотрел на нее выжидающе. Кейт подняла крышку и положила тетрадь к остальным, после чего он вытащил сундучок из машины.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что согласился отвезти детей домой. За то, что даешь мне возможность закончить с этим делом.

Он стоял, держа сундучок обеими руками, слегка отклонившись назад для равновесия.

– Ну так заканчивай. – Он прошел мимо нее к дому.

Наклонившись к заднему окну, чтобы попрощаться с детьми, Кейт видела, как Крис открыл входную дверь и внес сундук в прихожую. Он поставил его на пол перед боковыми лампами, и через узкие стеклянные панели ей было видно, что выпрямился он не сразу. Потом, постояв секунду-другую, положил ладонь на сундучок, как скорбящий на гроб, и поднялся. Грудь у нее сдавило за них обоих; она отвернулась и перевела дыхание.

Входная дверь открылась и закрылась, Крис медленно спустился по ступенькам и направился к Дейву. Никто не хлопал никого по спине, обошлись без любезностей вроде «до скорого». Несколько слов, неопределенные пожелания на остаток лета. Крис отвел глаза, и Кейт увидела в них сочувствие и вместе с тем злость.

А может, и не будет больше ничего, может, вот так все и закончится, и две семьи пойдут дальше каждая своей дорогой. И, возможно, именно это предвидела Элизабет, когда оставляла дневники Кейт, выбрав читателя сочувствующего и близкого и зная, что она исчезнет из жизни Дейва в любом случае, независимо от того, что она решит сделать с дневниками. Вполне возможно, Элизабет даже предвидела напряжение, которое это вызовет, – между Кейт и Дейвом, между Кейт и Крисом – и решила, что это тоже не так уж плохо: непонятое сопереживание, малая доза одиночества.

Или все гораздо проще. Возможно, Элизабет после того, как она узнала свой диагноз, просто нужно было знать, что дневники будут в целости. Или даже еще проще. Кейт была для нее самым близким человеком.

Крис остановился перед ней, перекатывая ключи на ладони.

– Позвони, когда узнаешь про расписание. – Он посмотрел ей прямо в глаза, чего не делал с прошлого ужина.

Она пыталась прожить прошедший год на автомате, внушая себе, что ей все по плечу, что она все выдержит. Но сейчас, оглядываясь назад, поняла: система сработала не очень хорошо. Ничего непоправимого не произойдет, но потребуется немало времени и нервов. Ей придется открыто рассказать о страхах и опасностях, о случайности потери и о том, что в конечном итоге ничто не вечно. Он увидит, что она не такая сильная, какой казалась когда-то, и даже не совсем в себе. Вот тогда и станет ясно, сколь глубока его верность той, которая склонна все усложнять. Вот тогда он и станет обращаться с ней мягче.

Она почувствовала тошноту, будто съела что-то несвежее. Но выбирать не приходилось. Элизабет ошибалась в одном: поддержание собственной уверенности не защищает. От этого только тошнит.

– Еще раз спасибо. Ты – молодчина. – Считает она так или нет, Кейт и сама не была уверена, но чувствовала, что сказать это должна.

Крис покачал головой, показывая, что не очень-то верит такому заявлению, и сел в машину. Дети, вытянув назад шеи, помахали ей, но Крис не оглянулся.

Провожая их взглядом, Кейт вдруг подумала, что там, в машине, весь ее мир, все лучшее в нем, то, чем она дорожит больше всего на свете, и если с ними что-то случится, то пусть то же случится и с ней. Она стояла у тротуара, пока машина не свернула за угол и постепенно, окно за окном, от переднего бампера до заднего, не скрылась за забором.

Дейв остановился с газонокосилкой посреди двора и секунду-другую наблюдал за ней, потом двинулся дальше, вытянув руки и сосредоточившись на работе.

Детям надоело рисовать на дорожке, и они прыгали на своих рисунках, превращая их в цветной пепел. Теперь им хотелось играть в доме.

Она взглянула на Дейва в ожидании какого-нибудь сигнала – сколько еще он планирует косить, не хочет ли, чтобы она занялась детьми, когда будет обедать. Но он не смотрел в ее сторону.

Кейт взяла на руки Эмили и пошла по дорожке; Джона с Анной потянулись следом. Дейв продолжал выкашивать лужайку перед домом, ряд за рядом.

Глава 31

Кейт опустила Эмили на пол и встала посреди кухни. Она все еще не привыкла к тому, как теперь выглядела комната: столы завалены почтой, на полках для кулинарных книг – пластмассовые контейнеры и дешевая посуда. Рисунки под магнитами на дверце холодильника остались теми же, что и прошлым летом.

Джона и Анна посмотрели на нее выжидающе, потом сели за кухонный стол, усеянный незаконченными художественными проектами. Можно бы заняться обедом, но сейчас она была здесь гостьей. Вести себя так, как делала всегда (открывать шкафчики, изучать содержимое холодильника), она не могла, чтобы не показаться бесцеремонной. Может, высунуться за дверь и попытаться привлечь его внимание? «Если хочешь, я…» Нет. Он упомянул спагетти.

Кейт открыла один шкафчик, потом второй – где же томатная паста? Джона с Анной попросили по кружке воды – дорисовать свои акварели. Сидевшая на полу Эмили подняла на нее большие голубые глазенки, выглянув из-за кружки с носиком. Десять пальчиков вцепились в зеленые пластиковые ручки.

Едва Кейт начала разогревать на сковороде оливковое масло с толченым чесноком, как от запаха свело желудок. Ее аппетит редко реагировал на стресс. Она готовила почти в любых условиях, работала рядом с грубыми, бесцеремонными шефами и стоящими над душой невестами, а однажды коллега начисто отрезал себе палец, и тот лежал на разделочной доске, как кусок морковки. Но они уже давно не ссорились с Крисом. При мысли о том, что он может думать сейчас, и разговоре, ожидающем ее дома, у нее скручивало желудок.

Кейт ставила на плиту кастрюлю с водой, когда умолкла газонокосилка. Металл царапнул землю – Дейв оттаскивал ее в гараж. Через минуту он вошел в кухню и увидел, что соус наполовину готов, а салат уже в работе. Волосы у него на лбу взмокли, брюки испачкались в машинном масле.

– Ладно, – отрывисто бросил он, – пойду приму душ.

– Я подожду класть пасту, пока не услышу, что вода выключилась. После этого она будет готова через десять минут.

Он кивнул и, видя, что все дети чем-то заняты и вполне довольны, пошел наверх. Кейт вновь повернулась к плите и помешала соус, разбивая крупные куски томатной пасты деревянной ложкой. Она обежала взглядом рисунки, висящие на стенах кухни. Был здесь и портрет девочки с мороженым, незрелая работа с асимметричными глазами, но очень даже неплохая для подростка. Теперь Кейт узнала в ней ту девочку с фотографии в сундучке. Рисунок, который, возможно, стал для Амелии Дроган последней каплей в тот рождественский день и подтолкнул в сторону последнего убежища, где ей помогли бы справиться с алкогольной зависимостью, одиночеством, скорбью. Рисунок родился из эмоций, которых Элизабет не понимала, потому что была еще слишком мала: желания придать их семье хоть какое-то подобие целостности, как-то поправить случившееся вслед за утратой, винить в которой она никогда не переставала себя. Под портретом тезки притихшая Анна рисовала радугу.

Над стулом, где сидел Джона, висела картина маслом двух манхэттенских особняков. В одном ярко освещенном окне мать расчесывала длинные волосы дочери, и эту пару омывал теплый ностальгический свет, тогда как в соседнем полным ходом шла вечеринка, и черноволосая женщина хохотала, откинув назад голову. Вино грозило выплеснуться из бокала, и его малиновый цвет совпадал с цветом губ и украшения на шее. С другой стороны кухни висела картина, которой раньше тут не было. В мокром от дождя собачьем парке среди прекрасных золотистых ретриверов стояла собачонка, кривоногая, нечесаная, в непромокаемой попонке «бербери». Ее выразительная мордочка, казалось, говорила: «Ну и как вы это понимаете

«Так вот как ты это понимала, – подумала Кейт. – Что ж, молодец». Рядом висел еще один новый рисунок; должно быть, Дейв решил разместить здесь побольше работ Элизабет. Кейт представила, как Элизабет пересматривала их, когда поднялась наверх, уйдя с вечеринки. На этом были изображены сваленные в кучу трехколесные велосипеды. Но вглядевшись в нечетко прорисованные спицы и рамы, Кейт вдруг увидела проступающие в них черты. Точно так люди видят узнаваемые формы в плывущих по небу облаках. Передние колеса стали детскими лицами, рули – длинными заячьими ушами. Изгиб каждой рамы заканчивался крошечными ободьями, изогнутыми, как ноги, и эффект был мистическим – маленькие тела, свернувшиеся во сне.

Она взглянула на соус. Не признавать в ком-то близком тебе того, что делает ее такой, какая она есть, даже если ты не понимаешь таких вещей, – есть своего рода отрицание; Кейт знала, каково это – когда тебя не ценят. Кое-какие приметы были, но она предпочитала не замечать их. Куда легче было принять упрощенный и полезный с практической точки зрения образ Элизабет. Но дело было еще и в том, что Элизабет сама очень постаралась создать этот образ. В конце концов, человек сам отвечает за то, что он показал миру, а чего не показал.

– Не-ет! Я рисую красным! Не бери его! – завопила Анна.

– Но ты перемешала его с белым и испортила! – Джона потянулся через стол и выхватил коробочку с красной краской, опрокинув кружку с грязной водой. Бурая жидкость залила стол и оба рисунка и струйкой стекла с края на пол. Рисунок намок, и Анна разревелась.

– Ну, ну, не плачь. – Кейт схватила рулон бумажных полотенец и попыталась промокнуть воду с рисунков, а заодно и успокоить детей, пока не спустился Дейв. Они пообедают, а потом, когда дети отправятся спать, поговорят. Вот только с чего начать. «Не думаю, что у Элизабет былТы был прав, Элизабет не собиралась… Элизабет была нездорова…» Получалось слишком декларативно, словно она теперь распоряжалась фактами чужой жизни. Но на самом деле ей не принадлежало ничего. Гнев собственника, побудивший ее схватить телефон и обвинить Дейва в том, что он взял дневник, теперь вызывал неловкость.

Эмили проковыляла к столу и, положив свою кружку набок, стала возить ею по грязной луже на полу.

– Ох, Эм, не надо так делать. Поиграй-ка лучше вот здесь. – Она пересадила Эмили в сторонку и вручила ей деревянные ложки, но когда забрала кружку, чтобы помыть, девочка заревела.

В дверях появился Дейв – в чистой майке и шортах.

– Что стряслось с нашей кумбайя? Всего минуту назад было тихо.

Он заполнил дверной проем, как герой какой-нибудь рекламы мыла, чистый и пахнущий сосной. Кейт не помнила его таким – ни в те дни, когда жила за углом, ни даже в последний год, когда они виделись несколько раз. При жизни Элизабет Дейв был бледной тенью отца – незаметно слонялся по комнатам, бросая на ходу односложные фразы, или жарил мясо на заднем дворе. Теперь, едва войдя в комнату, он заполнил ее всю.

Забрав у Кейт кружку, Дейв вытер ее о свою майку. Небрежный, но такой естественный жест; узел в животе Кейт начал распускаться. Она встряхнула коробку и высыпала спагетти в кипящую воду.

Около семи Дейв пошел купать детей, а она осталась помыть посуду. По пути из кухни, с Эмили на руках, он выдвинул телефонный ящик и бросил ей расписание поездов. Кейт знала, что должна позвонить Крису, но не горела желанием слышать его натянутый, отрывистый голос. Она вытерла стойку, расставила посуду на полках, а когда убирать в кухне было уже нечего, достала мобильный из сумки и набрала номер.

Ответа не было. Кейт оставила сообщение на голосовой почте, что поедет поездом на 8:56 и будет дома в начале второго. Получилось тепло и сердечно, как она и хотела.

Пройдя в гостиную, Кейт остановилась у двери – разница между тем, что было раньше, и тем, что стало теперь, бросалась в глаза. Элизабет всегда строго разграничивала гостиную и игровую комнату, здесь и лампы были получше, и безделушки были только взрослые. Дейв никаких разграничений не проводил, и в гостиной, как и в кухне, валялись пазлы, настольные игры и книжки, брошенные там, где ими в последний раз пользовались. Кейт собрала целую охапку кукол и отнесла в соседнюю комнату, где они всегда хранились в коробке. Вернувшись в гостиную, она стала разбираться с пазлами, частями фермы, динозаврами, мягкими игрушками.

Взгляд ее прошел по книжным полкам, забитым романами в мягких обложках и толстыми томами по искусству. Фотографии детей в рамках стояли перед книгами так тесно, что каждый раз, глядя на них, Кейт замечала что-то новое. В дальнем правом углу верхней полки стоял набросок в рамке, карандашный или угольный, что-то темное и неразборчивое. Какие-то неясные, размытые, сползающие вниз линии. Водопад, плакучая ива. Что бы ни изображал набросок, он был незакончен – грубые штрихи текущей работы. Приглядевшись повнимательнее, она заметила, что они принимают очертания женского лица, тонкого профиля, отдавшегося в ней трепетом узнавания. Маленький нос, изгиб подбородка над тонкой шеей, прямая челка. Локон черных волос дерзко подворачивался внутрь у подбородка, как бывало только после стрижки и должного ухода, что случалось нечасто. А ниже склоненной головы – курчавые завитки детской головки сосущего грудь младенца. Пайпер.

Кейт услышала, как Дейв вернулся в кухню, открыл холодильник, потом вошел в гостиную. Увидев, что она почти закончила убирать детские игрушки, он остановился с пивом в руке. Потом пожал плечами, прошел через комнату, раздвинул выходящие во двор двери и со вздохом опустился в шезлонг. Послание было тем же, что и раньше, на передней лужайке: «Хочешь – присоединяйся, не хочешь – не надо, дело твое». Она потянула время, не спеша собирая деревянные детали в коробку, потом сходила на кухню и тоже взяла бутылку.

Дневной свет слабел, и пустая лужайка и качели создавали впечатление покинутого на лето школьного двора. Из-за тонкой живой изгороди доносились детские голоса, во дворе справа слышался разговор соседей на крыльце. За кустами неразборчиво бормотали уставшие родители, в конце длинного дня улучившие минутку посидеть вдвоем. Кто-то мог бы и их с Дейвом принять за таких же родителей. Их бутылки стояли рядышком на приставном столике между ними.

Он наклонился к ней, потянувшись к радионяне под столом. Когда сделал звук погромче, рядом с ними на крыльце раздался мурлыкающий голосок Эмили, ритмичные слоги, нанизанные друг на друга, как ноты. «Ма-ма-ма-ма-ма-ма» – вверх и вниз по своей собственной, совсем не мелодичной гамме. Ее дети тоже стали говорить «мама» раньше, чем «папа». Может быть, это слово зафиксировано в их вербальной прогрессии как некая врожденная данность, независимо от того, есть в доме мама или нет.

Дейв вытащил что-то из кармана и положил рядом с ней на стол. Фотография. Она отставила пиво, вытерла влажные от конденсата пальцы о рубашку и взяла ее. На снимке Элизабет читала Анне сказку в игровой комнате. Рядом со своей загорелой, улыбающейся дочкой Элизабет выглядела бледной и уставшей.

– Когда это сделали?

– В конце августа. За несколько дней до ее отъезда. Выглядит неважно.

Кейт держала фотографию, но ничего не говорила. Отечное лицо, безжизненные волосы, темные круги под глазами. По правде говоря, она выглядела не намного хуже, чем после рождения Анны, но тогда Кейт объяснила это иначе. И все равно, так тяжело было видеть, насколько изменилась Элизабет за какой-то месяц с того времени, как Кейт навещала ее прошлым летом, будучи проездом в городе. В июле и августе они несколько раз говорили по телефону, обсуждали подготовку к школе, и Элизабет еще жаловалась на нового педиатра. Болтали о всяких мелочах. Ни о чем таком она тогда и не думала. Кейт отвела глаза от фотографии.

– Она была больна, – сказал Дейв. – Ты приехала сообщить мне об этом. – Он произнес это без всякого вызова и не ждал подтверждения. Он уже знал и хотел, чтобы и Кейт знала, что ему об этом известно.

– Думаю, да.

Он, казалось, удивился.

– Значит, тебе она тоже не сказала.

– Нет.

Дейв кивнул и вновь повернулся к качелям. Он смотрел на них долго, неотрывно, словно ждал, что они сделают что-то, и Кейт тоже повернулась в ту сторону, чтобы просто смотреть куда-то, а не на него. Она бы, наверное, не удивилась, если бы качели начали раскачиваться от силы их общего безмолвного внимания.

– Я был уверен, что ты все это время знала. Думал, поэтому она и оставила тебе дневники.

– Нет. – Возможно, подумала Кейт, ему было бы легче считать, что Элизабет скрывала правду только в этом вопросе, а в остальном была вполне открытой.

– Ты давно знаешь? – Она уже практически не сомневалась, что Дейв не брал пропавший дневник, но на всякий случай решила спросить.

Он устремил взгляд во двор.

– Как только стал обращать внимание, выяснить оказалось нетрудно. Она занималась счетами и страховками, так что все было задокументировано. Счета за консультацию у онколога и прочее лежали со счетами за прочие медицинские услуги.

В отличие от нее, он не запнулся на слове «онколог». Оно ассоциировалось у него с осмотрами у специалистов и лечением, укрепляя в мысли, что жена, пожалуй, может справиться с этим в одиночку. В человеке это самое лучшее или самое худшее.

Дейв по-прежнему не сводил глаз с качелей, словно, вцепившись в них взглядом, удерживался на месте. Кейт подтянула колени к груди.

– Не представляю, как можно держать это в тайне. Сколько надо сил.

Страницы: «« ... 56789101112 »»

Читать бесплатно другие книги:

Киммерийцам и скифам, кочевым властителям причерноморских степей на протяжении большей части первого...
Метод Иннокентия Анненского, к которому он прибег при написании эссе, вошедших в две «Книги отражени...
Отдавая предпочтение упражнениям для пресса, ягодиц или ножек, мы зачастую забываем про свой «внутре...
Чтобы чувствовать себя красивой, здоровой и сексуальной, достичь гармонии и равновесия, получать удо...
Продвинутые специалисты фитнес-индустрии всегда заботились о красоте женской фигуры, разрабатывая дл...
Недостаток многих фитнес-программ заключается в том, что они очень узко нацелены на проблемные зоны....