Зачем дана вторая жизнь Герасимова Людмила

Глава 14. Продолжение истории жизни Радуни: чужаки в деревне, сбор дани, плен

Утро началось, как обычно: термометры под мышки, укольчики в попки.

Лена наконец-то почувствовала в себе силы, достаточные, чтобы самостоятельно передвигаться по палате. Она умылась, рассмотрела себя в зеркале и осталась весьма недовольна: бескровные губы, тусклый взгляд, тёмные мешки под глазами, вокруг головы чалма из бинтов. Вспомнились строки из песни времён гражданской войны: «Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой земле», и Лена вслух сказала своему отражению:

— Ну, и кому такая красавица теперь нужна?!

— О чём ты там? — переспросила соседка.

— Да так, о своих впечатлениях! — ответила Лена.

После завтрака перед утренним обходом врачей лежали в кроватях, молчали. Заглянула медсестра, предупредила:

— Срочная операция — обход откладывается! Смотрите, чтоб не расходились, и порядок был: ничего на тумбочках и кроватях лишнего. Не расслабляться!

— Ну вот. Теперь лежи, и всё тут. Чем заниматься? — проворчала Анна Павловна. — И дети вчера вечером не пришли. Придут ли сегодня?

— Придут! И вас заберут! — заверила Лена.

— Как же! Сейчас обрадуюсь! — не сдавалась соседка. — Скучно как… И телевизор в холле не посмотришь!

Лена промолчала, думая о Максиме. Оказывается, не свободен её спаситель. И что это она себе возомнила?! Впервые почувствовала к мужчине какую-то тягу, незнакомую до сих пор. Конечно, дружила в одиннадцатом классе с Серёжкой, провожал её после дискотек, даже целовались несколько раз. Но никакого чувства она не испытывала, кроме, конечно, дружеского, и целоваться было совсем неинтересно и невкусно. После окончания школы они перестали встречаться. Серёжка видел, что Лена всё больше отдаляется: поступила на работу, появились новые знакомые и другие интересы. И он не стал надоедать, потом собрался в армию. Лена из вежливости явилась на вокзал проводить. На прощание Сергей попросил разрешения писать ей письма, зная заранее, что ответа не дождётся.

На работе молодые люди оказывали Лене знаки внимания, но она была со всеми холодна, любовные интрижки её не волновали.

Встреча с Максимом всколыхнула её душу, занимала мысли.

— Лена! Слышишь? А тебе продолжение снилось? — долетел до неё голос соседки. — Может, расскажешь?

— Да! — откликнулась она. — А на чём я остановилась?

— Вроде к своей бабушке собиралась сходить, подлечиться, ещё говорила, что она у тебя ведьма.

— Не ведьма, а ведунья, — поправила Лена.

Соседка не поняла разницы, но спорить не захотела:

— Ну, так что там дальше?!

И Лена начала рассказ, как бабка Манефа лечила её, как освободила от беременности, как утром, когда бабки не было дома, явился свёкор и потащил её за волосы домой, как напали на них всадники, срубили голову ненавистному Минаю и похитили её, взвалив на лошадь.

— Очнулась я в клети на соломе со связанными руками и ногами, рядом корова мычит, за стеной чужие грубые голоса, ржание коней. Слышу, вроде уезжать собираются. Думаю, может, забудут обо мне. Так нет! Вошёл молодой мужик огромного роста с длинными русыми волосами и красным шнурком вокруг головы, посмотрел на меня, ухмыльнулся плотоядно, взвалил на плечи и вынес на воздух, как молодую овечку.

Вижу — двор соседей моей матери, посреди три телеги. На них снопы ржи, свежие туши овец, бочки мёда, холсты, кухонная утварь, и к одной привязана корова. Меня свалили на холсты, снопами обложили, чтоб на землю не упала. Лежу и смотрю: гладкие кони чужое сено жуют, чужие мужики — их больше десяти — в хороших расшитых рубахах (в таких в деревне не ходят), с мечами на боку. Ещё четверо чужаков во двор сгоняют моих односельчан, среди них мать и братья, свекровь и Васёна, а Варнавы нет.

Выходит вперёд мой похититель — видно, он главный — объявляет всем, что теперь два раза в год будут дань собирать с каждого двора, и перечисляет, значит, что должен приготовить каждый двор к осени. Бабы и дети в рёв, мужики возмущённо гудят. А чужаки вскочили в стремена и с гиканьем и свистом пустили коней трусцой. Тронулась и телега подо мной. Я поравнялась с Васёной — она ближе всех стояла — и как закричу что есть силы. Не знаю, смогла ли услышать она меня за грохотом телег, цоканьем копыт и другим шумом, но взглянула в мою сторону.

Я лежала в снопах и тихо плакала, покидая родные места, до полусмерти напуганная неизвестностью. Мысленно прощалась с бабкой Манефой, матерью и братьями. Ехали вдоль леса не спеша, временами солнце ослепляло меня, потом пропадало в листве. Я то жмурилась, то открывала глаза, и всё плакала о своей горькой судьбе. Так я и уснула. Разбудили меня крики и топот. Спорили рядом. Я поняла, что вернулся дозор, и что недалеко ещё деревня. Решали, как поступить. Самого молодого оставили сторожить телеги и меня, все остальные поскакали через поле за добычей, — Лена умолкла, переводя дух.

— А что дальше? Рассказывай! — поторопила Анна. — Ты продолжение видела?

— Да. Стала я кричать, воды просить. Никто не подходит. Попыталась ослабить верёвки на руках и ногах — сил не хватило, скатиться вниз тоже не получилось — снопы под боками мешают. Лежу куклой наверху — надо мной на ветке воробей клювом крылышко чистит, рядом со мной лошадь фыркает, телегу трясёт, а людей, вроде, нет! Только крикнула я «спасите», как телега дёрнулась, и надо мной безусый парень возник. Глаза любопытные, корчагу показывает. А мне как пить лёжа? Усадил он меня, напоил квасом. Я ему связанные руки показываю, прошу: «Развяжи! Убегать не стану!». Присел он рядом и спрашивает:

— А как звать тя?

— Радуней! — отвечаю, а сама думаю, как сбежать, пока остальные не вернулись. — А тебя как величать?

— Петром кличут! — отвечает, и всё меня рассматривает.

— А куда вы меня везёте? — спрашиваю.

— Не знаю. Куда всю подать, туда и тя!

Помолчал мой сторож немного, грызя соломку, и опять интересуется:

— А кто тя тащил? Отец?

— Нет, — говорю, — свёкор. А зачем вы его убили? — спрашиваю. — А отрока куда дели?

— Кудась убежал — мал, испужался. А свёкра жалко? Он же тебя бил.

— Нет, не жалко, — отвечаю, — худой человек был. Пётр! Развяжи — руки болят, ноги не чувствую!

Парень спрыгнул на землю, обошёл телегу кругом, действовать никак не решается.

Стала я проситься под кустик в лес как можно жалобнее. Сверху смотрю, а он с мечом к телеге идёт. Зажмурилась я от страха; чувствую, смерть пришла; в колени голову спрятала. А внизу шум, удар и шёпот: «Радуня, не бойся! Это я, Мирон». Открываю глаза — надо мной родное лицо старшего брата. Перерезал он ножом путы на мне, стащил с телеги. А несчастный Петр лицом вниз на земле лежит. От слабости я и села рядом. Брат подхватил меня на плечо и, изредка оглядываясь, ринулся напрямик вглубь леса, торопясь уйти как можно дальше. Ветки рвали мои волосы, били по спине, и я быстро пришла в себя. Теперь я могла бежать, держась за руку брата. Внезапно на поляне Мирон остановился и приложил палец к губам. Я услышала вдалеке странный шум. Он быстро приближался, превратившись в громкий треск. Встревоженные птицы взмыли вверх и с громким криком улетели. Брат потащил меня в сторону за большой куст орешника. Там и сидели мы, крепко обнявшись, когда на поляну, круша кусты, выскочил дикий кабан. Он был такой огромный и страшный, что я закричала. Кабан замер, повёл чёрным рылом и бросился в нашу сторону. Рядом валялась коряга, Мирон с ней и выскочил навстречу зверю. Я не видела, что случилось дальше, потому что от страха зажмурила глаза, но возня, хрюканье, удары повергли меня в ужас. Когда всё стихло, я отважилась выглянуть из укрытия. На земле на боку лежал бледный брат, зажимая живот руками, по пальцам на траву стекала тёмная кровь. Туша кабана валялась рядом, из пасти зверя торчал кусок палки, и оттуда пульсировала кровь. Огромные клыки были тоже красные. Я бросилась к Мирону — он прошептал:

— Уходи, Радуня, уходи! Скажешь братьям, чтобы меня забрали. Торопись! Беги домой!

Я понеслась через полянку в лес, стараясь двигаться в том же направлении, куда бежали до этого с братом. Потом я решила свернуть направо, чтобы выйти из леса, найти наше поле и оттуда вернуться в деревню. Я то бежала, то шла, а конца лесу всё не было. Силы покидали меня, и я всё чаще садилась на землю, только страх за себя и тревога за брата заставляли меня вставать и с трудом плестись вперёд. Я подгоняла себя: «Только бы успеть! Только бы найти бабку Манефу! Она вылечит брата!».

— Девушки! Вы все здесь? Операция закончилась, сейчас Александр Иваныч на обход придёт. Поправьте постели, приведите себя в порядок. Не бегать! Всем лежать! — скомандовала высокая анорексичная медсестра. Когда дверь закрылась, соседка спросила:

— Так ты успела спасти брата?

— А вы ещё не уснули под мои истории? — улыбнулась рассказчица.

— Нет, что ты! Мне очень интересно! А этих рэкетиров больше не видела?

— Рэкетиров?! — удивилась Лена. — А и правда, эти ребята похожи на рэкетиров: тот же разбой, тот же сбор дани в назначенный срок…

Глава 15. Продолжение истории жизни Радуни: блуждание по лесу, опять похитители

Врачебный осмотр начался с Анны Павловны. Медсестра доложила, какое давление у больной, температура — всё в норме. Доктор присел на койку и вполголоса спросил, есть ли жалобы. Женщина будто этого ждала: принялась сетовать на судьбу, мол, больше месяца здесь и хочет домой, а чувствует себя прекрасно, только сильно чешется под гипсом кожа. Доктор и больная продолжали разговаривать.

Лена лежала и думала о том, что тоже соскучилась по своей квартире, из которой выскочила почти десять дней назад, даже не предполагая, что обратно вернётся не скоро. Она думала о том, что в то злополучное утро судьба несколько раз посылала ей знаки: остановись, поведи себя по-другому. Но Лена упорно не хотела замечать их и стремилась к…(она в мыслях не смогла придумать название тому, к чему она стремилась) да потащила ещё с собой бедного, ни в чём неповинного человека, который оказался на больничной койке из-за её глупости. Хорошо ещё, не погибли, ведь если бы «Мазда» двигалась с большей скоростью, то от них бы ничего не осталось! «Значит, кто-то из нас всё-таки счастливый, что оба остались живы, — пришло ей на ум. — Наверное, Максим! Нет, он, наоборот, невезучий, если со мной связался. Не остановись он у лифта, был бы сейчас здоров, свободен, занимался своими делами! А если он невезучий, то тогда из нас двоих, получается, я везучая? А что? Может, так и есть: я встретила Максима, он мне помогал, всё рассматривал меня в зеркальце, поэтому и ехал медленно. Тем более, я не виновата, что у него было мало бензина. Иначе мы бы вообще вместо больницы попали к моей бабушке! Что-то я запуталась совсем! Кто из нас двоих всё-таки везунчик? Нет, лучше не думать. Что-то и вправду с моей головой происходит, а может, именно так сходят с ума?!» — испугалась Лена.

Она очнулась от размышлений: доктор обещал Анне, что если сын принесёт корсет, то сегодня же снимут гипс и отпустят её домой. Процедура анамнеза теперь повторилась с Леной. Она ни на что уже не жаловалась, только тоже заговорила о выписке.

— Дурной пример заразителен, — пошутил Александр Иванович. — Вас ещё не осматривал психиатр, — напомнил он.

— А может, вы меня выпишете, а я сама к нему обращусь? — предложила Лена.

— Рано засобирались домой! Ещё надо полное обследование провести, а это займёт в лучшем случае дней пять. И вот если приборы покажут положительную динамику всех функций головного мозга, то тогда будем думать о выписке. Но не забывайте: впереди вас ожидает долгий реабилитационный период, и лучше, если вы в санаторий съездите. Это я вам нарисовал картину при благоприятном исходе, и я надеюсь на это: операция прошла удачно, и сейчас ваше состояние не внушает опасений. Думаю, — доктор ободряюще похлопал её по руке, — всё будет отлично. Вы, наверное, в рубашке родились. В такую передрягу попасть, и отделаться, можно сказать, лёгким испугом, даже красоту свою не испортили, — улыбнулся врач и добавил, поднимаясь со стула: — А консультация с психиатром назначена на завтра.

— Доктор, — неожиданно для себя сказала Лена. — А вы лечите и мужчин на втором этаже?

— Да! — удивился Александр Иванович. — А кто вас интересует?

— Тот человек, с которым я в аварию попала. Не знаете, он сильно пострадал?

— А! Я понял, о ком это вы. Так его забрали от нас и перевезли в другую клинику.

— Всё так плохо? — встревожилась Елена.

— Когда увозили, он чувствовал себя вполне сносно, — ответил доктор, попрощался и вышел из палаты, сопровождаемый миловидной свитой.

На соседней кровати тихо лежала Анна, глядя в потолок. Лена забеспокоилась:

— Как вы? Может, водички дать?

— Нет. Я вот не знаю, как сообщить сыну, чтоб купил мне этот корсет да забрал меня, — всхлипнула она. — Почему он не пришёл вчера вечером? Почему он сейчас не идёт?

— Так утром, кажется, не пускают! А вчера мог не успеть. С дороги всё-таки! — пыталась успокоить соседку Лена.

Анна Павловна немного полежала, над чем-то размышляя.

— Эх, был бы у меня телефон! — вздохнула она.

— Так попросите позвонить из ординаторской! — предложила Лена.

— Так некуда звонить, так и не поставила домашний, а сотовый разбился вместе со мной.

— Попросите у медсестёр сотовый!

— Я у сына впопыхах вчера забыла номер записать, — пожаловалась она. — В общем, как ни крути, а придётся ждать вечера. Может, объявятся родственники, тогда и поговорим. Лен! Ты где там?

— Здесь! Куда я с подводной лодки? — отозвалась девушка.

— Ты не уснула? Может, опять свой сон смотришь? Что там дальше, видела?

— Видела немного.

— Так расскажи. А то придут мои, заберут меня, и я продолжение так и не узнаю! — взбодрилась она надеждою.

— Ну, бежала я по лесу, бежала, а выйти из него никак не могу. Деревья кругом незнакомые, становится всё темней и страшней. А голод! Просто грызёт изнутри. Стала я собирать ягоды, какие под ногами да на кустах нашла. От кислоты оскомина зубы сводит, живот от голода разговаривает. Стала оглядываться, вижу — заблудилась! Села под развесистый куст и заплакала так горько: брата не смогла спасти и себя погубила. Скоро ночь — загрызут дикие звери, и не увидеть мне больше ясна солнышка, бабки Манефы и матери с братьями. Так и уснула там, где сидела. Разбудил шум. В свете луны хлопает крыльями сова, глядит на меня круглыми жёлтыми глазами и садится на пень. Потопталась на круглой площадке, будто место выбирает для отдыха, снова захлопала крыльями, взлетела и стала надо мной кружить, да так низко, кажется, сейчас в волосы вцепится. Я вскочила, руками голову накрыла, она сделала надо мной круг и медленно полетела между деревьями. Я — за ней, думаю, зовёт меня за собой. А сова отлетит немного и присядет то на сук, то на ветку, то на пенёк, будто меня поджидает. У меня сон как рукой сняло. Интересно и боязно, куда она приведёт. Вскоре в лесу стало светлеть, и сова теперь отдыхала реже, а я, гоняясь за ней, ноги в кровь посбивала о сосновые шишки и острые камни. Когда совсем рассвело, сова куда-то пропала, и я осталась одна. Присела отдохнуть на кочку, задремала и как заору. Кочка оказалась муравьиной кучей. Как я вертелась, прыгала, чтобы сбить с себя муравьёв! А они везде щекочут и кусают. Не помня себя, бросилась прочь от этого места и, представляете, вылетела на опушку леса прямо к моим похитителям, среди которых, кстати, был и Пётр, и выглядел он вполне здоровым. Они мирно завтракали между двумя телегами, сидя на земле вокруг импровизированной скатерти. Вкусно пахло жареным мясом. Моё стремительное появление привело всех в дикий восторг. Как они заулюлюкали, загалдели! От неожиданности я остолбенела, потом повернула назад и бросилась наутёк.

— Девочки! Быстренько обедать! — прокричали снаружи.

— Позже поедим, рассказывай! — попросила Анна.

— А дальше я не знаю. Ещё не видела. Так что пойдём, захотелось горяченького. Борщом пахнет.

Глава 16. Анну забирают домой

Лена удобно устроилась в постели лицом к стене для просмотра новой серии сна — полный желудок располагал к этому, но ей помешали.

— Боже мой! Корсет! Мои вы родненькие! Как узнали, что мне корсет нужен?! — громко радовалась Анна.

— А мы вчера встречались с твоим доктором. Он сказал, какой именно требуется, и адрес специального магазина дал. Так что мы тебя сегодня забираем! — говорил весёлый тенорок.

— Ой, мои вы дорогие! Сыночек! Как я рада! Вот счастье! — продолжала восклицать соседка.

— Мама! А у нас для тебя сюрприз! — таинственно начал Павел.

— Ничего не случилось? — встревожилась Анна.

— Случилось! Только хорошее! Ты скоро станешь бабушкой! — торжественно произнёс сын.

— Лена! Лена! Ты не спишь? — закричала соседка. — Всё сбылось! Представляешь? Всё, что ты сказала, так и получилось! И внучка у меня будет!

— Как это внучка? — возмутился Павел. — Пацан будет! Никаких девок! Первым должен быть пацан-защитник, а потом уже кого хотите! — разрешил он.

Лена всё слышала, и сама удивлялась, как смогла так точно угадать.

Уснуть, как ни старалась, не удалось: то ли снотворное перестали колоть, то ли в палате было слишком шумно, пока собирали домой соседку. Так и прошёл тихий час в хождении Анны туда-сюда, в хлопанье дверей, шуршании свёртков, звяканье посуды. Наконец переодетая соседка тронула Лену за плечо и стала прощаться:

— Выздоравливай и больше не попадай сюда! Жаль, не узнаю, чем там у тебя всё закончится, но, может, когда-нибудь свидимся! Слушай! А ты не можешь нам ещё что-нибудь предсказать?

— У вас всё будет хорошо, — заверила Лена, садясь в кровати.

— А как мы внучку назовём? — настаивала Анна.

— Сами имя придумаете. Зачем подсказывать? Хорошее будет имя, красивое! — упорствовала Лена, желая поскорее остаться одна.

— Вот, видите? — говорила, покидая палату, Анна. — Эта девушка предсказывает будущее. Она мне всё сказала правильно, и про внучку тоже!

— Мама! Я же тебе сказал: па-цан! — послышалось из коридора.

Лена с облегчением вздохнула и вернулась к подушке, но сон не шел. За окном щебетали весенние птахи, во дворе натужно урчал мотор машины. Снова скрипнула дверь — санитарка шлепнула стопку чистого белья на стул, собрала в узел постель с освободившейся кровати.

— Скоро, девонька, новенькую привезут из реанимации, так что недолго тебе скучать, — говорила она, расправляя чистую простыню.

Лена отвернулась: ей, наоборот, хотелось побыть одной, подумать в тишине о себе, о том, что с ней происходит.

Теперь стукнул шпингалет, распахнулась вторая створка — в палату въехала каталка. Её поставили вплотную к свободной кровати, опустили, и больная, поднятая под мышки и за ноги, безучастно переместилась на постель. Носилки на колёсиках исчезли, но появилась капельница, её установили перед новой соседкой. Медсестра входила и выходила: регулировала вентиль, проверяла пульс. Суета раздражала, не позволяла уснуть. По коридору прогремела тележка с кастрюлями, зычный женский голос позвал всех на ужин. Лена собиралась с духом, чтобы встать, когда в палату влетела Настя, а за ней робко вошла пожилая женщина, ещё довольно интересная, с умелым макияжем на лице, который скрыл, вероятно, около десяти её лет, одетая в модный брючный костюм фисташкового цвета и белые туфли на каблуках. Она осмотрелась и, стараясь не шуметь, на цыпочках приблизилась к Лене:

— Алёнушка, внученька! Как же так случилось?! Как ты, деточка? Сильно страдаешь? Тебе больно?

— Бабушка! Со мной всё давно нормально! — бодро заверила Лена. — Вот уже домой сегодня просилась.

— Ну и что? Отпускают? — с надеждой спросила Ирина Ивановна.

— Доктор хороший. Сначала глубокое обследование перед выпиской сделает, посмотрит, нет ли осложнений.

— А что, могут быть осложнения? — забеспокоилась бабушка.

— Да какие осложнения? Только что пуля в голове осталась, — пошутила внучка.

— Какая пуля?! Боже мой! — не поняла Ирина Ивановна, оглядываясь на Настю. — Я об этом ничего не знаю! В Леночку стреляли?

— Да нет! Что вы! Это она так шутит! Пуля — в смысле тараканы в голове.

Настю испугало выражение лица побледневшей женщины, и она поторопилась объяснить:

— Это у неё после операции какие-то видения начались. Правда, она их в тайне держит, но обещала рассказать всё после выписки. Ну, Ирина Ивановна, давайте накормим нашу Лену, чтобы быстрее поправилась, а то здесь еда, знаете, какая! Она ничего практически не ест.

— Ем я, — возразила больная.

Но это не помогло, и с двух сторон на неё набросились бабушка и Настя, в четыре руки пичкая принесёнными деликатесами, пока Лена не замотала головой:

— Не хочу! Всё! Я наелась! Оставьте меня в покое!

Она устало откинулась на подушку.

— Тебе плохо? — встревожилась бабушка.

— Нет! Нормально всё, только сегодня не удалось днём отдохнуть: соседку выписывали, родственники суетились, а сейчас привезли новую.

— Да, вот тебе ключи от квартиры. Ой, я ещё тебе паричок прикупила, — вдруг вспомнила Настя и полезла в сумку. — Посмотри, какой симпатичный.

Лена взяла в руки блестящие длинные тёмные волосы с прямой чёлкой.

— Спасибо. Это то, что я хотела. Ну вот, завтра осмотрит меня психиатр, голову просветят, и домой, в свою кроватку, — сладко потянулась она.

— А зачем психиатр? Я не поняла! — всполошилась бабушка.

Лена пожалела, что сказала лишнее, и на ходу сочинила:

— Так здесь после операции на голове всех психиатр проверяет.

— Правда? — засомневалась Ирина Ивановна. — Ну ладно, отдыхай, хорошо кушай, спи больше, а я к тебе завтра приду. Так что тебе из еды принести?

Глава 17. Новая соседка с огнестрельным ранением

Лёжа в сумерках, Лена вспоминала встречу с Максимом, снова видела на фоне огня летящую кубарем красную «Оку».

Она проснулась, когда загорелся свет — соседке ставили вторую капельницу. В палату часто входили, проверяя состояние больной. Лена то закрывала глаза, то открывала, когда становилось светло. Мучение закончилось вместе с лекарством в капельнице. Лена сползла с постели и приблизилась к соседней кровати. Здесь спала молодая женщина с туго перебинтованной грудью. Её бледное лицо с тонкими чертами поразило особой, изысканной красотой. На подушке вокруг головы разметались пушистые пряди длинных золотистых волос. Внезапно закружилась голова, перед взором поплыл туман. Лена, цепляясь за стены, с трудом добралась до постели и упала на подушку. Её замутило, а перед открытыми глазами пошли картины, как кадры замедленного фильма.

Вначале появилась незнакомая лестничная площадка: на полу в крови — молодая белокурая женщина. По ступенькам в обнимку поднимаются парень и девушка. Они замирают перед жутким зрелищем. Девушка дико визжит, выскакивают соседи из квартир, старичок вызывает милицию. Приезжает «скорая помощь», пострадавшую перекладывают на носилки, а опергруппа начинает осмотр территории и опрос свидетелей: дрожащей от страха девушки и высокого черноволосого парня, бледного и растерянного.

Лена повернулась на бок, отгоняя наваждение, крепко зажмурила глаза, и кадр сменился. Теперь возникла операционная: из груди раненой извлекают маленький предмет и бросают в ванночку. Слышится металлический стук, и Лена догадывается: это пуля.

— Что ж такое? Лезет всякое в глаза, невозможно уснуть! — вздыхает она и видит перед дверью в реанимацию лечащего врача в компании незнакомца. Доктор разрешает мужчине поговорить с больной несколько минут в присутствии медсестры:

— Не утомляйте её, ей это вредно!

Следователь присаживается на стул рядом с кроватью и спрашивает:

— Вероника Сергеевна! Вы видели, кто стрелял в вас?

Женщина почти беззвучно отвечает:

— Нет.

— Может, знаете, кто это мог быть?

— Не знаю, — еле шевелятся губы.

— У вас есть враги? — мягко настаивает следователь.

Вероника устало прикрывает глаза и молчит. Кажется, она уснула. Доктор трогает мужчину за плечо и показывает глазами на дверь. Следователь нехотя уходит.

Лена открыла глаза — за окном глубокая ночь.

— За что мне всё это?! Скорей бы утро!

Заметалась соседка, слабо застонала. Елена дотянулась до кнопки вызова — через пару минут явилась заспанная медсестра, широко распахнув дверь, пошла на красный огонёк:

— Зачем звала?

— Она стонет! Ей, кажется, плохо!

— Всё в порядке, не беспокой по пустякам! — проверив пульс больной, с раздражением сказала Марина (это имя значилось на бэйдже).

— Скажите, её Вероникой зовут? — спросила Лена.

— Маврыкивной, — съязвила сестричка, намереваясь покинуть помещение.

— В неё стреляли? — не сдавалась Елена.

— Да, огнестрельное!

— Я никак не могу уснуть. Мне перестали колоть снотворное?

— Если не сделали, значит, нет назначения.

— Может, тогда таблетку дадите?

Марина, подавив зевок, изучающе взглянула на Лену. «Если больная не уснёт, то и мне не даст», — прочиталось в её глазах, и она ушла за снотворным.

Глава 18. Сон о Радуне: в чужой горнице, впервые в бане

Лежит Радуня, связанная по рукам и ногам, на беличьих шкурках, брошенных на воз. Пять телег с добром в сопровождении дюжины всадников медленно въезжают в низкие ворота просторного двора. Слышит пленница топот ног, приветственные крики. Останавливается воз под ней, снова трогается и тут же резко встаёт после зычного окрика:

— Тпру! Окаянная!

Сильные руки тащат девушку вниз. Огромный мужик, что увёз из родного дома, рассекает ножом путы, опускает её на землю. Качается от слабости Радуня — поддерживает её похититель и, толкая в спину, заставляет подняться на высокое крыльцо в просторную нарядную избу. Такую она никогда не видела. Стоят в чистой горнице, не с глиняным или земляным, а дощатым полом, вдоль стен дубовые лавки с резными ножками; посередине возвышается большая белёная печь; уходит труба вверх, в потолок. Сажают Радуню на лавку у входа. Висит в углу перед тёмной доской на тонких цепях плошка. Слабый огонь в ней манит к себе. Строго смотрит сверху узкое мужское лицо. Наверное, хозяин дома!

Трогают Радуню за руку — зовёт за собой отрок. Идёт послушно за ним через двор. В другой избе, поменьше, скоблит ножом деревянную крышку крепкого стола девчонка одних с Радуней лет. Бросает она работу. Шлёпая босыми ногами по земляному полу, ставит перед гостьей глиняную миску с горячей похлёбкой, молча даёт в руки белую лепёшку и потемневшую деревянную ложку.

С жадностью набрасывается Радуня на еду — ой! горячо! — брызжут скорые слёзы.

В широко распахнутую дверь видна часть двора: снуют туда-сюда люди в простых рубахах и лаптях, некоторые и вовсе босы. Освобождают телеги, сносят всё награбленное в большое поветье. Зорко следит за их работой рыжий мужик в расшитой рубахе и коротких кожаных сапогах. Стучит Радуня ложкой по дну пустой миски, спрашивает, волнуясь:

— Зачем я здесь? Что будет со мной?

Переглядываются девчонка и отрок, молча пожимают плечами.

— А куда мне сейчас?

— Велено отвести тя к хозяину, — говорит отрок, поднимаясь.

Встаёт Радуня, выходит во двор в сопровождении молодого смерда. Колотится сердце, как в клетке птичка: сейчас узнает она о своей горькой участи. А что ожидает её незавидная доля, сомнений нет! С тех пор, как покинула родительский дом, все боги отвернулись от неё, потому, наверное, что не чтит она их, не приносит им жертвы, вдобавок потеряла мужа и не сумела спасти брата. Она так одинока, и некому вступиться за неё! И бабки Манефы нет рядом, и вряд ли когда-нибудь суждено им увидеться. Теперь новый хозяин будет мучить её, нагружать тяжёлой работой.

Плетётся по двору Радуня, как овца на заклание, обречённо опустила голову, и слёзы капают на пыльные пальцы босых ног.

Сидит в горнице под крашеной доской её похититель, одет в длинную рубаху с красными узорами по рукавам и подолу. На ногах красные сафьяновые сапоги. Расчёсаны на прямой пробор длинные, до плеч, льняные волосы. Страшен пристальный взгляд пронзительных серых глаз. Ещё больше сжимается Радуня: хочется стать маленькой и незаметной, превратиться в ящерку, выскользнуть во двор и забиться в самую тёмную щель, только б не испытывать этот ужас.

— Как нарекли тебя? — звучит густой бас.

— Радуней, — блеет она чуть слышно.

— Ты некрещёная! — догадывается незнакомец. — Перуну молишься?

Испуганно кивает пленница, не поднимая глаз. Слышится скрип — встал хозяин. Тяжёлая поступь приближается к ней. Пятится Радуня к выходу, натыкается спиной на отрока, ожидающего приказаний.

— Стёпка, пришли ко мне Любаву. А ты поди сюда.

Радуня, глядя в пол, делает робкий шаг вперёд.

Слышится за спиной топот по деревянным ступеням, влетает, запыхавшись, в горницу молодица.

— Любава, — обращается к ней хозяин, — отмой её и одень, выбери что получше, да успокой. Потом приведёшь!

— Идём! — хватает молодка Радуню цепкой ручкой и тащит через широкий двор, теперь в противоположную сторону от той избы, где её кормили.

Толкают пленницу внутрь низкого сруба. Как жарко здесь и темно! Оглядывается она на Любаву — недобро блестят карие очи. Летит ветхая одежда с Радуни в угол — осматривает Любава девичью фигурку, отчего-то качает головой и сбрасывает свою одежду. Робко садится Радуня на лавку. Плещет из бадьи вода на раскалённые камни — зло шипят пузыри, клубится пар.

— Ложись на живот! — звучит приказ.

Хлещут мокрые ветки по спине, ногам и рукам. Задохнулась Радуня от жгучей боли, густой пар забивает горло. Не вырваться из сильных рук. Перевёрнута на спину, теперь больно трут рукавицей. Наполняет огонь Радуню, полыхает в глазах. Вскрикнула гостья, взвилась с лавки, облитая студёной водой.

— Жди! — бросают ей чистую мягкую ткань.

Дремлет Радуня, привалившись к стене. Толкает Любава гостью, больно чешет костяным гребнем влажные волосы, плетёт тугую косу. Надевает Радуня рубаху длинную, любуется красным узором по подолу и вороту. Не потерять бы лапти новые, не для неё сплетенные.

— Как тя звать? — вопрошает женщина.

— Радуней, — отвечает пленница, удивляясь незнакомой лёгкости в теле.

— Ра-радуней? — переспрашивает Любава и ведёт к хозяйскому дому.

В пустой горнице тихо и страшно. Пляшут светлые блики по тёмной доске, хмурится на ней строгий лик. Страстный шёпот летит к оконцам, сизой горлинкой бьётся на волю призыв девичий о помощи ко всем всесильным богам.

Глава 19. Шприц как улика

Лена вынырнула из сна — за окном ещё темно, соседка мирно сопит, за стеной тишина, которую называют мёртвой. Что могло её разбудить? Опасность! Кожей чувствовалась опасность. Слабо скрипнула дверь, медленно приоткрылась — в щель тенью скользнула высокая фигура в медицинском халате. Долговязая медсестра, стараясь не шуметь, взглянула в сторону Лены и на цыпочках подкралась к Веронике. Стоя в прямоугольнике слабого света, падающего на пол из коридора, она вынула что-то из кармана и склонилась над больной. Что в темноте можно видеть?!

— А вы свет включите, я уже не сплю, — громко посоветовала Лена.

Медсестра дёрнулась и тут же выскользнула вон. Лена пожала плечами, завернулась в одеяло и, шаркая мягкими тапочками, подошла к двери. В коридоре никого. Странно! Чего так испугалась медсестра? И какая-то незнакомая… Может, новенькая? Или из отпуска вышла… Только с вечера дежурила Марина!

Лена включила свет. Соседка уже не сопела, лежала на спине без движений, бледная рука безвольно свисала с постели, тонкие длинные пальцы почти касались пола. Лена наклонилась, прислушиваясь: слава Богу, дышит. Под ногой что-то хрустнуло. На полу в лужице поблёскивал треснувший поперёк шприц, иголка валялась рядом. Куда бы это собрать? Она порылась в своей тумбочке, вытряхнула коробки с йогуртом на постель, а освободившимся прозрачным пакетом накрыла шприц с остатками лекарства и иглой, осторожно подняла с пола.

— Завтра покажу следователю, пусть разбирается, — вслух подумала она, взбивая блин больничной подушки.

Удивительно, но уснула она сразу. Правда, её громкие стоны и плач разбудили соседку. Снотворное продолжало действовать, и Вероника, немного повздыхав, снова задремала.

Наступило утро. Дежурившая ночью медсестра принесла в палату градусники, и по обыкновению стала будить спящих. Вероника открыла глаза и огляделась.

— Откуда я здесь? Как я здесь оказалась? — прозвучал мелодичный голос.

— Вас вечером из реанимации опустили сюда, освобождали место для раненых. Днём случилась авария на стройке, — объяснила сестричка.