Зачем дана вторая жизнь Герасимова Людмила

Глава 20. Продолжение истории жизни Радуни: у позорного столба, бегство

Через час после утреннего обхода за Леной пришла медсестра:

— Собирайся живей, в ординаторской психиатр ждёт.

Лена быстро привела себя в порядок, даже поправила перед зеркалом бинт на голове и воротничок больничного халата, и поспешила за медсестрой, испытывая лёгкое волнение от первой встречи с такого рода специалистом.

Доктор оказался невысоким, плотным, с брюшком и небольшой лысиной, к тому же весьма румяным и уютным человеком, похожим на Айболита. Он полюбопытствовал, где захочет сидеть пациентка, и Лена поняла, что это первый тест на её адекватность. Она заняла место у окна. Николай Петрович — так звали врача — выбрал стул у стены и, толкая его ногой, почти вплотную придвинул к Лене. Началась доверительная беседа. Николай Петрович задавал вопросы и терпеливо слушал больную о видениях во время операции, о картинках, возникающих помимо воли, о её странных снах.

— А сегодня перед утром, — продолжала задумчиво Алёна, — мне приснилось, как я, то есть Радуня, оказалась в пустой горнице, ждала хозяина, как мне велели. Долго никого не было, потом вошли двое из тех, кто ограбил мою деревню. Они прошли мимо в другую комнату, и я услышала крик. Те двое вернулись и потащили меня туда, откуда выбежали. Там, на полу, в луже крови лежал хозяин — в груди торчал нож. Эти двое трясли меня, кричали, что это я убила их друга. Меня толкнули на тело, я упала на колени прямо в лужу, испачкала руки и новую одежду. За косу меня выволокли на улицу, бросили в пыль.

Собрался вокруг народ. Всем сообщили о кончине хозяина, меня назвали убийцей. Женщины заголосили и набросились на меня. Те двое разогнали разъярённую толпу. Меня поставили лицом к столбу, к которому раньше были привязаны лошади, заставили его обхватить, обмотали верёвкой, кисти рук крепко связали. Я кричала, что никого не убивала, но меня никто не слушал.

Мне не было видно, что делается сзади. Вокруг собирались любопытные. Внезапно спину ожёг хлесткий удар — от боли я стукнулась лбом о столб, тут же меня настиг ещё удар, затем ещё и ещё. В глазах потемнело, и я бы упала, если б не верёвки. Очнулась, захлебнувшись ледяной водой. Отплёвываясь, я увидела глаза людей: они горели любопытством и жаждой крови. Пытка продолжилась. Вожжи со свистом рвали кожу, на глаза опустилась кровавая пелена, и я увидела бабку Манефу. Она парила надо мной, накрывая прозрачной тканью, и я перестала чувствовать боль. Вы устали меня слушать?

— Нет! Совсем нет! Рассказывайте! Или это всё? — спросил терпеливый доктор.

— Очнулась я в конюшне на сене, лежала на животе. Не знаю, кто перенёс меня туда и сколько времени была в забытьи, но шевелиться я не могла: кожа сзади горела огнем. Откуда-то потянул ветерок. Я с трудом подняла голову и увидела девчушку, которая меня кормила днем. Она дала выпить горький отвар и принялась обмывать мне раны. Было больно и приятно.

— А хозяина убила Любава, — сказала она.

— Откуда узнали?

— Она сама призналась. Сказала, что осерчала на него из-за тебя. Вот и убила.

— Когда же она успела?

— А когда за одёжой для тебя ходила.

— И что теперь с ней будет?

— Засекли её до смерти — слабая оказалась.

Наступила ночь. Я лежала на животе и думала о своей горькой доле. Спина уже не так беспокоила, помогли, видно, примочки доброй девочки. Рядом во сне фыркали лошади, и я решилась бежать, пока не рассвело. Мне с трудом удалось подняться на ноги. Я была практически голой: одежду на мне порвали, лохмотья свисали с тела, в прорехи дул ветерок, приятно охлаждая раны. Через открытые ворота конюшни вливался лунный свет, и я стала искать что-нибудь, что могло бы прикрыть тело. В углу на перекладине висел кусок рогожи. Я обмотала его вокруг себя, стараясь не касаться спины; подвязалась вокруг талии порванной рубахой. Потом я вошла за загородку и потянула за уздцы первую попавшуюся лошадь. Она открыла большой карий глаз и зачмокала губами. Мне пришлось наклониться, чтобы достать ей сена. Лошадка осторожно взяла с рук угощение и, прядя ушами, послушно пошла за мной.

Во дворе было тихо. Я повела покорное животное к воротам, где стоял пустой воз. С него я смогла взобраться на тёплую спину кобылки и схватиться за шею. Тут я стукнула пятками по бокам, как когда-то учили меня братья, и понеслась вперёд. Меня сильно трясло, от страха я что есть силы вцепилась в длинную гриву, а лошадь с лёгкостью перелетела через низкие ворота и помчался прочь. Я отдалась воле животного, не зная, куда направить его бег.

По обеим сторонам стремительно убегали назад одинокие деревья, потом они исчезли. Луна освещала призрачным светом незнакомую равнину, покрытую травой. Лошадь всё неслась и неслась вперёд, будто знала дорогу. Слева появились кусты, над ними блеснула лента реки. Я впервые увидела такую широкую реку. Мы долго скакали по берегу. В тишине отчётливо звучала дробь конских копыт и слышался лёгкий шум воды. Лошадь будто чувствовала моё состояние: она старалась двигаться по ровной местности, обходя преграды. Внезапно она громко заржала — издалека ветер принёс ответное ржание. Я попыталась повернуть лошадь назад, но не тут-то было: она ускорила бег и понеслась на зов, откликаясь долгим ржанием. Мне ничего не оставалось, как прижаться к её шее, вцепиться в густую гриву, всеми силами стараясь не слететь на землю под копыта.

Теперь я услышала топот коней: он быстро приближался. Я стала вглядываться в темноту — луну скрыли облака — четверо верхом во весь опор мчались в нашу сторону. Через минуту мы влетели в группу всадников, и моя лошадь взвилась на дыбы, остановленная чьей-то твёрдой рукой. Я не удержалась и полетела назад, больной спиной на траву.

Лена замолчала и вопросительно взглянула на доктора.

— А дальше что произошло? — спросил он.

— Не знаю, я проснулась.

Николай Петрович крякнул и задумался. Лена с тревогой следила за ним. Какой диагноз поставит опытный психиатр? А вдруг она опасна для общества, и её запрут в клинике? Сердце забухало, как после бега.

— Почему вы молчите? — не выдержала она. — Это не лечится?

— Всё хорошо, дорогуша. Всё хорошо! — спокойным тоном произнёс доктор, погладив узкую трепетную ладошку пациентки.

— Скажите честно! — взмолилась девушка. — У меня началось психическое заболевание? Это из-за травмы? А можно меня вылечить?

Доктор посмотрел на неё долгим сочувственным взглядом:

— У меня большой опыт, и я не вижу у вас признаков шизофрении. Если бы я верил в реинкарнацию, я бы сказал, что после травмы вы вспомнили свою предыдущую жизнь.

— А как же быть с тем, что я стала видеть картинки с прошлым и будущим совсем незнакомых мне людей?

— Думаю, это игра вашего воображения — оно обострилось после длительного, а может, не совсем удачного наркоза. Это всё со временем пройдёт!

— Доктор, но ведь мои предсказания сбываются! — настаивала Лена.

— Это совпадение! Так часто в жизни бывает: нам кажется, что мы это уже где-то видели, или появляется предчувствие чего-то плохого. А всё просто: так устроен наш организм. Он настолько совершенен, что может даже сам себя лечить. А мы ещё не знаем всех его возможностей, поэтому и не умеем этим пользоваться. Знаете, ведь звери обладают прекрасным чутьём: к нему относится не только прекрасное обоняние. Но и чувство опасности. Собака предчувствует смерть хозяина и начинает выть ещё до его кончины. А у древних людей все эти животные инстинкты и чувство опасности были очень хорошо развиты, не то что у нас. За многие века как-то эти инстинкты, данные человеку природой, притупились благодаря научно-техническому прогрессу: за нас решают машины, думают компьютеры, зачем напрягать свой организм?! А вот у вас произошёл сбой, и ваши чувства обострились, и жизнь у вас стала более насыщенной чувствами. Прислушивайтесь к себе, понимайте себя, развивайтесь. Вы до сих пор получаете снотворное?

— Да, мне ещё не отменили. Мне кажется, я без него не смогу теперь спать.

— Я вам пропишу одно хорошее лекарство — фенамптизан, пусть ваши родные поищут по аптекам. Это не снотворное, а препарат, успокаивающий и расслабляющий нервную систему. После его приёма под язык вы не заметите, как уснёте, и, возможно, без сновидений. Оно не даёт привыкания, и противопоказаний нет. Да, дороговатое! Не скрою! В общем, попробуйте. Я советую.

Доктор пожелал на прощание скорейшего выздоровления и остался в ординаторской писать заключение в медицинской карте.

Глава 21. Разговор со следователем

Вернулась в палату Лена задумчивой, но немного успокоенной. У Вероники был гость. Он сидел на стуле в накинутом на плечи белом халате, на коленях на чёрной папке лежали чистые листы бумаги. Мужчина о чём-то спрашивал Веронику, она вяло отвечала. Лена громко поздоровалась — гость повернулся на голос и кивнул в знак приветствия.

Тихий разговор в палате отвлекал от мыслей, заставлял невольно прислушиваться.

— Что-то не сходится в ваших показаниях, — произнёс следователь. — Как вы могли ничего не слышать? Значит, он на площадке вас ждал. Тогда вы его должны были видеть. Площадка небольшая, спрятаться негде.

— Ничего не видела, я уже говорила. И не знаю, кому я помешала. Может, перепутали с кем-то, — упрямо твердила больная. — Я устала. Оставьте меня в покое и не приходите больше.

— Не пойму, почему не помогаете следствию? Неужели не хотите наказать преступника?! — поднимаясь со стула, недоумённо спросил мужчина. — Ладно, выздоравливайте. Я положу свою визитку вам на тумбочку. Если вдруг что-то вспомните, звоните в любое время.

Вероника лежала с закрытыми глазами, всем видом показывая, что она измучена и больна.

Следователь направился к двери, на ходу засовывая бесполезные бумажки в папку. Лена резко села на постели и крикнула вслед:

— Подождите минуточку!

Она выхватила из тумбочки подготовленный ночью кулёк и, накинув на плечи халат и поспешно сунув ноги в тапки, вышла следом за гостем в коридор.

— Присядем на диванчик, — кивнула она на уютный уголок отдыха под раскидистым фикусом в кадушке.

Мужчина послушно опустился первым и с удивлением взглянул на девушку с забинтованной головой. Она присела рядом и протянула свернутый пакетик:

— Перед утром в палату вошла медсестра, свет не стала включать и хотела в темноте сделать укол моей соседке. Когда я с ней заговорила, она выронила шприц и почему-то пулей вылетела за дверь. Он вот здесь, только я его нечаянно раздавила, наступила в темноте.

— А вы уверены, что это медсестра его уронила? Может, он там раньше валялся? — уточнил следователь.

— С вечера там его точно не было, — заверила Лена.

— А зачем вы его подняли и спрятали? — спохватился собеседник.

— А я знала, что вы придёте, и хотела отдать его вам, чтобы сделали анализ лекарства. Вдруг её пытались убить?!

— Странная предусмотрительность, — удивился мужчина, пряча улику в папку. — А откуда вы узнали, что я приду? Я ведь сам с утра не знал, что придётся ещё раз встретиться с пострадавшей.

— Догадывалась, — безнадёжно махнула рукой Лена и встала с диванчика.

— Подождите! Скажите свою фамилию, имя, адрес, запишу на всякий случай. Где вы живёте, ваш телефон, лучше несколько — домашний и мобильный.

В палате Вероника беседовала с высокой брюнеткой, похожей на красавиц с обложек глянцевых журналов. При появлении Лены обе разом замолчали, посетительница оглядела вошедшую, лениво поднялась с места и вышла за дверь, покачивая бёдрами. Вероника поинтересовалась:

— Что сказал психиатр?

— Сказал, что здорова, — ответила Лена, укладываясь в кровать.

— Да-а?! — с недоверием протянула соседка. — Ну-ну! А зачем за следователем побежала?

— А зачем скрываешь преступника? — тем же ответила Лена.

Вероника блеснула глазами и отвернулась к окну — разговор окончен.

За стенкой прогромыхала тележка с кастрюлями, зычный голос созывал на обед. Лена поспешила в столовую, чтобы избежать общества Вероники, к которой почувствовала неприязнь. Когда же она вернулась, на соседней кровати лежал голый матрац, распахнутая тумбочка была пуста, на полу валялась смятая газета. Всё это показалось очень странным. Выписать Веронику через двое суток после операции не могли… А если её перевезли в другую клинику, как Максима? Похоже, она состоятельная, может себе позволить лучшие условия и лечение. Мысли переметнулись на Максима. Почему так сладко становится на душе и сердце пропускает удар, когда всплывает его образ?

Появление санитарки со стопкой постельного белья вернуло девушку к действительности:

— А куда делась моя соседка? С ней всё в порядке?

— В другую палату перевели. В одиночную. Кажный божий день то выписываются, то палаты им не те — а ты ходи да перестилай койки, — ворчала женщина, обмахивая тумбочку далеко не чистой тряпкой.

Она подняла газету и, шаркая огромными мужскими шлёпанцами на отёчных ногах, выкатилась за дверь, оставив после себя запах пота. Лена зажала нос и поплелась к окну.

По дороге больничного двора от ворот к корпусу бодро ехала «скорая помощь», через минуту она пропала из виду. Лена легла животом на подоконник и вытянула шею. Внизу из открытой задней двери машины двое санитаров выкатили носилки с больным и исчезли под козырьком, на котором жарились на солнышке разбросанные кем-то матрацы. Лене стало скучно, и она вернулась в постель. Не успели закрыться глаза, как, сменяя друг друга, поплыли картинки.

Вначале возникла высокая изящная блондинка лет тридцати в чёрном коктейльном платье. Да это же бывшая соседка, раненная в грудь! По светлому залу, похожему на муравейник, парами и группами передвигаются нарядные люди. Вероника с полным бокалом в руке скользит взглядом по лицам, слегка улыбаясь при виде знакомых, иногда царственно кивая. Внезапно она напрягается — прямым курсом к ней, ловко лавируя между островками людей, словно баркас в окружении эсминцев, следует плотный коротышка в сопровождении двух громил. Вероника пытается ускользнуть, но налетает на блондинку в красном декольтированном платье. Та уже навеселе, бурно радуется встрече и чирикает до тех пор, пока неприятный толстяк лет пятидесяти с оспинами на мясистом лице и бриллиантовыми запонками на манжетах дорогой рубашки не предлагает Веронике опереться на его руку. Женщина, заметно сникнув, протягивает тонкую бледную руку — на среднем пальце блестит необыкновенно красивый перстень старинной работы с большим изумрудом прямоугольной формы в обрамлении дюжины бриллиантов.

Мужчина, чуть выше плеча статной спутницы, гордо ведёт её вверх по широкой лестнице, поддерживая под локоть. В центре уютного кабинета их ждёт изысканно накрытый стол. Охрана остаётся за дверью. Вероника, присев на край позолоченного, с гнутой спинкой, стула, с трудом сохраняя самообладание, произносит дрогнувшим голосом:

— Зачем, Виктор Владимирович, вы снова ищете со мною встречи? Разве я вам когда-нибудь давала повод надеяться? И сейчас я пошла с вами только затем, чтобы ещё раз сказать: я отказываю вам и прошу оставить меня в покое!

Она встаёт и, не глядя на багрового мужчину, гордо выходит из кабинета мимо охранников, не торопясь спускается по лестнице и, захватив с вешалки короткую, шоколадного цвета, норковую шубку, покидает здание, ни с кем не простившись. Её белый «Мерседес», припаркованный у входа, мчится в ночь.

Лоб покрыла испарина, в голове гудели колокола. Лена потёрла кулачками глаза, но картинка только сменилась. Она увидела на фоне тёмного неба многоэтажный дом с пятнами светлых окон, перед ним — высокого молодого мужчину в серой замшевой куртке. При появлении белой иномарки он исчезает в подъезде. Вероника, пикнув сигнализацией, направляется к дому, но звонит телефон. Её слегка расстраивает то, что слышится из трубки, она возвращается в машину и уезжает прочь.

Теперь высокий брюнет прячется между этажами в полумраке площадки, прислушивается к звукам в подъезде, то и дело поглядывая на часы. Теряя терпение, он с кошачьей грацией бесшумно спускается вниз, выглядывает на улицу: белого «Мерседеса» нет. Пожав в недоумении плечами, он бредёт к остановке троллейбуса.

Глава 22. Смерть в палате

После пяти Лену проведала бабушка.

— Как ты, родная? Голова не болит? Как спишь? Что сегодня ела? Что врачи говорят? — сыпала вопросами Ирина Ивановна, освобождая сумку от продуктов. — Почему молчишь? Тебе не плохо?

— Не беспокойся, всё нормально! — заверила внучка. — Просто я не знаю, на какой из твоих вопросов отвечать вначале.

— А ты по порядку, — предложила бабушка, придвигая к кровати стул. — Так что врачи говорят? Есть улучшение?

— Сегодня меня психиатр осматривал! Сказал, что всё нормально. Лекарство успокаивающее выписал. Сможешь купить? Вот название на бумажке.

— Завтра обязательно принесу. Хорошо как: ты одна в палате, никто не мешает. А не скучно? Может, тебе транзистор принести? У меня старенький есть, ещё дедушкин, но должен работать.

— А принеси. Только купи наушники к нему — вдруг соседка появится, так чтоб не мешать.

Поздно вечером на пустую койку выгрузили новую больную — тощую старуху лет восьмидесяти, с длинными седыми волосами. Она была в сознании, стонала, просила сделать укол. К ней никто не подходил, и она всё стонала, то затихая, то принимаясь охать громче прежнего, посылая проклятья водителю, сбившему её. Лена накрыла подушкой голову, страдая от выворачивающих душу звуков. Наконец стенания стихли: укол соседке всё-таки сделали, и она замолчала, наверное, уснула. Лена и не заметила, как тоже попала в сети Морфея. Сон её был крепкий и на этот раз приятный: улыбка несколько раз трогала губы спящей.

Пробуждение было неожиданным и страшным. Лена вскочила с постели от громкого вскрика. Перед ней возникли, мешая обзору, три спины в белых халатах.

— Что случилось? — удивилась она.

Спины одновременно вздрогнули, и все трое повернулись с такими лицами, будто раньше её не было в комнате, а сейчас она подкралась, чтобы их испугать.

— Так что случилось? — повторила вопрос Лена.

Молодая санитарка, зажав рот ладошкой, издавала хлюпающие звуки. Доктор прицыкнул на неё и приказал взять себя в руки:

— Никому не сметь говорить об этом! Нам еще паники не хватало! А ты — обратился он к Лене, — одевайся и погуляй в коридоре.

— Не хочу в коридор, — заупрямилась больная. — Я останусь в постели.

— Ну, дело твоё! — отвернулся доктор к санитарке: — А ты жди здесь. Сейчас пришлю.

Медсестра и врач поспешно скрылись, оставив дрожащую няньку сторожить кровать.

— Да что там, в конце концов? — рассердилась Лена.

— Она ум-м-мерла! — кивнула санитарка в сторону накрытой одеялом старушки.

— Ой! Жалость какая! Вчера она так страдала от боли, пока ей не сделали укол! Потом ей стало как будто лучше, и она замолчала. Ой! А вдруг она ещё тогда умерла? И всю ночь вот так пролежала рядом?! — испугалась Лена.

Вошедшие санитары привычным движением, взявшись за углы, переместили простынку с почившей старушкой с койки на носилки. Перед дверью они перестроились и вынесли усопшую ногами вперёд.

— Вот опять я одна, — подумала Лена вслух и про себя решила поторопить лечащего врача с обследованием, иначе придётся отсюда сбежать.

С тоской снова вспомнилось утро, когда проснулась в своей постели и, вместо того чтобы остаться в ней или просто дома, понеслась навстречу неприятностям. Однако здесь был один положительный момент — встреча с Максимом. Вот опять сердце ёкнуло и ухнуло вниз. «Дурочка, — выругала она себя, — на что надеешься? Он же занят: у него красивая жена или подруга. Зачем нужна ему такая пигалица, да ещё с тараканами в голове?! Может, мы никогда больше и не увидимся».

Лена грустно вздохнула: она бы сейчас многое отдала, чтоб оказаться снова в застрявшем лифте, услышать голос Максима и увидеть мужественное лицо с доброй снисходительной улыбкой. «Боже мой! — простонала вслух девушка. — Как я себя вела! Как невоспитанная малолетка! Он со мной ещё возился! Как стыдно!» Она накрыла голову простынёй и заплакала. Помимо воли перед глазами поплыли картинки.

Ночь. В палате темно, только в окошко над дверью проникает из коридора слабый свет. Лена лежит на правом боку, лицом к стене, улыбается во сне. На соседней кровати, отвернувшись к окну, спит старушка. Длинные седые волосы разметались по подушке. Медленно и беззвучно открывается дверь, в светлом проёме возникает высокая фигура в медицинском халате. Она не торопится войти: минуту привыкает к темноте и осматривается. Вот она уже внутри; оставив приоткрытой дверь, подходит к старушке. Да это та медсестра, что предыдущей ночью приходила к Веронике! Она вытаскивает из кармана шприц и быстро, впопыхах, через ткань делает укол в нижнюю, выдающуюся под простынёй часть тела. Больная шевелится, медсестра опрометью выскакивает из палаты, закрывает плотно дверь.

Картинки закончились, Лена широко открыла глаза, стянула простыню с головы. «Это что такое? — изумилась она. — Старушку убили? Что же выходит? Стараются всех убить, кто попадает на ту кровать? Нет! Что-то тут не так! Ведь Анну Павловну не убили, а она пролежала здесь почти месяц. Так! Стоп! В темноте волосы бабульки на подушке казались волосами блондинки. Выходит, преступница не знала, что Вероника переведена в другую палату, поэтому повторила попытку убийства в эту ночь. Бедная старушка! Как же ей не повезло!» — ужаснулась Лена.

Глава 23. И опять следователь

— Если меня не выпишете в ближайшие дни, я сбегу из больницы! — решительно заявила Елена на обходе Александру Ивановичу.

— А я вам больничный не подпишу! — пригрозил доктор. — Можете бежать, только потом на врачей не пеняйте, когда осложнения появятся.

— Но вы же обещали мне сделать какие-то обследования, а я жду уже несколько дней, только с психиатром встретилась. Мне даже уколы уже не делают, а таблетки я и дома могу пить, — настаивала Лена.

Доктор вздохнул и сказал медсестре, чтобы сегодня же отвела Селиванову на ЭХО и остальные обследования.

— А сейчас, после обхода, в процедурной снимешь с неё повязку и позовёшь меня — сам посмотрю состояние шва.

Лену обрадовал такой поворот дела, она воодушевилась и стала морально готовиться к выписке, гадая, как скоро попадёт домой.

— Почему кровать пустая, куда Пустакова делась? — это был вчерашний следователь.

— Убили ночью! — ответила Лена, думая о своём.

— Как убили? Мне сейчас в ординаторской сказали, что чувствует она себя хорошо! — растерялся мужчина.

— А кто такая Пустакова? — запоздало поинтересовалась Лена.

— Пустакова Вероника Сергеевна, огнестрельное ранение в грудь, вчера я с ней вот здесь беседовал.

— А, Вероника! Её в другую палату ещё вчера перевели, — объяснила девушка.

— А кого тогда убили? — уточнил следователь, стоя посреди палаты.

— Убили ночью старушку. Кстати, ей сделали укол. И мне кажется, такой же, какой не удалось сделать позапрошлой ночью Веронике. Кстати, шприц проверили? Что-нибудь выяснили?

— Да, на нём обнаружены следы лекарства, понижающего давление. Если превысить дозу, то оно может вызвать инфаркт и даже смерть, — ответил мужчина и присел на стул для разговора. — Скажите, почему вы решили, что старушку убили? Вы видели убийцу?

— Видела. Это была та же медсестра, которая приходила в первый раз.

— А почему вы не предотвратили убийство? — удивился следователь. — Помнится, вы тогда, с ваших слов, испугали убийцу.

— Нет, понимаете, я не видела, как старушке делали укол, — пыталась объясниться Лена.

— Ничего не понимаю! Так видели или не видели?

— Видела, только не наяву! — опустила голову Лена.

Следователь уставился на девушку, не веря своим ушам:

— Простите!

— Не пугайтесь. Меня психиатр уже осматривал. Сказал, что всё в порядке. Можете мою историю болезни посмотреть! Дело в том, что после травмы головы я стала видеть картины, ну, вроде фильма. Как будто мне показывают события, которые происходили или когда-нибудь произойдут не со мной, а с другими людьми. Некоторые уже сбылись — проверено.

— Так вы экстрасенс? Я слышал о таких людях, но до сих пор сам их не встречал, — заинтересовался мужчина и даже подвинул стул ближе. — А вы сейчас можете рассказать что-нибудь обо мне: кто я, женат ли, есть ли дети, что-нибудь о моём прошлом?

Лена напрягла голову и даже глаза зажмурила, но картинки не шли.

— Нет, не получается. По заказу не получается, — как бы извиняясь, объяснила она. — Видения возникают независимо от моего желания. Я вообще ещё не разобралась, с чем это связано.

— Жаль. Ну да ладно. Расскажите, что вам привиделось ночью.

— Не ночью, а утром, когда унесли покойницу. Знаете, медики, кажется, думают, что она сама умерла.

— С этим мы разберёмся. Так что вы увидели?

— Мне показали нашу палату ночью, как в дверь осторожно вошла та же высокая женщина в белом халате, подкралась к кровати соседки и через простыню сделала ей укол.

— А дальше?

— Бабушка зашевелилась, и женщина выбежала за дверь.

— Что за бабушка, с чем она попала в больницу, знаете?

— Она проклинала какого-то водителя, который сбил её на машине, — вспомнила Лена.

Мужчина задумался.

— Не понимаю, почему убрали старую женщину. Чем она могла кому-то помешать? Водителю, наоборот, надо было молиться о её выздоровлении. Что-то тут не так.

— Я всё уже поняла, — заверила Лена. — Думаю, преступнице не было известно, что Вероника переселилась в другую палату.

— Но если этот укол предназначался Пустаковой, то как можно было перепутать молодую красивую женщину со старухой?!

— В палате было темно, к тому же у бедной бабушки были длинные седые волосы.

— Вот в чём дело. Теперь я понял: преступники считают, что Пустакова мертва!

— Почему вы сказали «преступники»? Разве их несколько? — удивилась Лена.

— Это я выразился фигурально. На самом деле следствие только собирает материал. Много ещё неясного, потерпевшая помогать не желает: то ли боится кого-то, то ли сама замешана в чём-то криминальном. Если ещё что-нибудь вспомните или узнаете, позвоните мне, — и следователь протянул визитную карточку, на белом фоне которой крупно синело: «Бобров Виталий Анатольевич, следователь прокуратуры», а внизу краснели мелкие цифры номеров трёх его телефонов — рабочего, домашнего и сотового.

В дверях мужчина столкнулся с медсестрой — Лену звали в процедурную. На этот раз шов осматривал доктор: заживление шло хорошо, поэтому решили голову не бинтовать, ограничиться стерильной накладкой. В зеркале Лена увидела себя лысой с большой нашлёпкой на темени и пришла в ужас.

— Дайте хоть платочек, — взмолилась она. — Как я пойду в палату?

— Нет платочка, — отмахнулась сестричка, пряча неиспользованные шприцы в ящик тумбочки. — Так даже прикольно. Да! Через минут двадцать поведу тебя в другой корпус на обследование, насилу договорилась — в день принимают ограниченное количество больных, так что опаздывать нельзя.

Лена убедилась в безлюдности коридора и понеслась к своей двери. Голову непривычно обдувал ветерок, мысли лихорадочно работали в поисках решения, чем прикрыть лысину. В палате, слава Богу, никого не было. Голову удалось обмотать полотенцем, но заправленные внутрь короткие концы выскочили, полосатая чалма размоталась и свалилась на пол. Косынка из наволочки оказалась просто ужасной. Лена полезла в тумбочку. «Боже мой! — вскричала она, извлекая на свет искусственные волосы. — Как я могла забыть?».

— А где Селиванова? — заглянула в палату медсестра.

Лена обернулась, придерживая парик рукой:

— Это же я. Как думаете, не слетит?

— Пойдём уже. Где успела достать?

Глава 24. Рассказ Ирины Ивановны об особом даре и трудной судьбе её бабушки Елены

Несколько часов в очередях к разным кабинетам — не шутка для больной, к тому же если давно сосёт под ложечкой! Лена без сил плелась по двору к своему корпусу, отстав от медсестры, независимо шагающей впереди с историей болезни.

В палате было, к счастью, пусто: соседнюю кровать успели застелить чистой постелью, но никого пока не положили. Лена, поспешно скинув халат, нырнула под одеяло, чувствуя такую невыносимую усталость, что даже расхотелось есть. Её приняла темнота, в центре которой тут же возникла яркая белая точка. Она постепенно приближалась, увеличиваясь в размерах, пока не выросла настолько, что стали различимы черты лица, лица родного, любимого, лица бабки Манефы. Оно переливалось множеством песчинок, менялось и казалось подвижным. Бабка что-то хотела сказать, но лицо поплыло назад, пока не превратилось в светлую точку и совсем не исчезло. Лена ощутила такую пустоту, как после тяжёлой утраты, и горько заплакала. Сквозь ватную пелену пробился испуганный голос:

— Ленусик! Что с тобой, милая? Тебе плохо?

Девушка вынырнула из сна — над ней глаза бабушки Ирины.

— Ты так плакала во сне — я испугалась за тебя! — всхлипнула Ирина Ивановна.

— Бабушка, ты не знаешь, у нас в роду был кто-нибудь по имени Манефа?

— Манефа? Впервые слышу. А что это вдруг…

— А Радуня? — перебила Лена.

— Радуня? Это тоже имя? — удивилась Ирина Ивановна. — Какое странное! Ра-Дуня, вроде как радостная Дуня. Что за имена, откуда ты их взяла? — бабушка оглянулась вокруг. — Ты же книжки не читаешь?

— Нет, конечно. Мне напрягаться нельзя. А имена эти мне снятся: будто я Радуня, и у меня есть бабушка Манефа, и она так любит меня, как никто на свете.

— Это что ж такое! — слегка обиделась Ирина Ивановна. — Выходит, я тебя мало люблю?