Принцесса викингов Вилар Симона

Эмма горько вздохнула:

– Когда-то это для меня не составляло труда, но теперь…

Она умолкла на полуслове, глаза ее расширились. Бьерн проследил за ее взглядом. На сундуке, за подпирающим кровлю столбом, лежал серебряный обруч Ролло.

– Да, он побывал здесь перед охотой, – кивнул Бьерн. – Велел отнести обруч в ларец, но я завозился…

– Дай мне его!

Какое-то время она разглядывала украшение. Потом скупо улыбнулась:

– У меня есть серебро – подарок Атли. Ты бы мог сделать из него такой же обруч? Точно такой, только немного поменьше.

Ничего не понимая, Бьерн пожал плечами:

– Я-то не сумею, но среди рабов Ботольфа есть парень, которого старик бережет как зеницу ока. Говорят, мастерством он не уступает жителям подземных пещер[39]. Что, однако, ты задумала?

– Кажется, я знаю, как разозлить Ролло. Я и сама не прочь потешиться над ним.

В ее голосе звучала горечь, но когда она поделилась своим планом с Бьерном, тот расхохотался:

– Такую шутку и я бы не смог придумать! Думаю, до завтра мы изготовим то, что тебе требуется. Однако, Эмма, не чересчур ли это? Ролло стерпит все, что угодно, но никогда не позволит выставить себя на посмешище.

Недобрый блеск вспыхнул в темных глазах Эммы:

– Главное, чтобы, когда все откроется, ты сказал ему, что это была моя затея.

Весь остаток дня Эмма провела в соседней усадьбе, где, чтобы сохранить затею в тайне, работали Бьерн и кузнец-франк. А ночью они подготовили всех, кто должен был участвовать в розыгрыше. Никто не отказался, считая это очередной шуткой скальда, однако многие сомневались, что Ролло станет смеяться вместе со всеми.

Поутру первой начала Лив:

– Что с тобой, Рольв? У тебя как будто голова чуть побольше, чем вчера!

– Это после твоих поцелуев, красавица.

Он небрежно шлепнул ее пониже спины и продолжал, как ни в чем не бывало, шнуровать сапог.

Появился Ботольф. Актер он был никудышный – долго дергал ус, отводил глаза в сторону.

– А ведь и правда, Левша, голова-то, похоже, распухла!

Зато Бьерн разгулялся вовсю. Охал, ощупывал голову друга, сокрушался:

– Светлый Асгард!.. Не ушибся ли ты вчера на охоте, приятель? Сколько живу, не видывал, чтобы за ночь с человеком такое происходило. Голова так вздулась, вот-вот лопнет.

– Если и лопнет, то от твоей трескотни, болтун, – раздраженно отвечал Ролло.

Но когда и Бран, и Ингрид, и два-три его дружинника тоже обратили внимание, что голова конунга увеличилась, он обеспокоенно склонился над стоявшей в углу кадкой с водой, разглядывая свое отражение. Впрочем, не заметив ничего подозрительного, скоро успокоился.

– Это все твои злые шутки, Серебряный Плащ, – посмеивался он.

Но лицо Бьерна оставалось серьезным. С тревогой глядя на конунга, он задумчиво качал головой.

Люди в доме недоуменно перешептывались, поглядывая на Ролло. Его раздражал этот шепот, да еще по столь нелепому поводу, и он с трудом сохранял хладнокровие.

К нему подсел маленький Рольв, вокруг собрались другие дети. Наслушавшись взрослых, они глядели на конунга с удивленным любопытством.

– У тебя что, голова распухла, Левша? – шепелявя, осведомился малыш.

– А как ты думаешь?

Малыш пожал плечами:

– Думаю, распухла.

Стоявшие вокруг дети согласно закивали. Разумеется, они не замечали никаких изменений, но забавно было знать, что чья-то голова может вырасти, словно у гоблина.

Ролло с мрачным видом ссадил малыша со скамьи и по-медвежьи зарычал на стайку детей. С визгом и хохотом они разбежались, крича, что у конунга голова растет, как снежный ком.

Ролло пытался отшучиваться:

– Распухла так распухла. Однако вскоре еще больше распухнет мой желудок, если я не проглочу ломоть жареной оленины. Эй, Бера, когда же мы, наконец, сядем за стол и отведаем твоей доброй стряпни?

К очагу от входа приблизились Эмма с Атли. Эмме потребовалось немало сил, чтобы убедить юношу присоединиться к розыгрышу. Сейчас же он лишь тревожно взглянул на брата из-под своей челки и поспешил отвести глаза.

– Все говорят, что у тебя голова распухла, – пробормотал он.

– Говорят, – невозмутимо согласился Ролло.

Атли судорожно сглотнул и покосился на Эмму:

– Но ведь она и в самом деле увеличилась!

Ролло лишь пожал плечами. Рыжая Эмма в упор смотрела на него удивленными, широко открытыми глазами. Конунг отвернулся и с улыбкой принял из рук Беры кружку с пивом.

– Моей распухшей голове это не повредит, – засмеялся он, осушив сразу половину и отрезая сочный ломоть оленьего окорока.

Люди вокруг продолжали перешептываться. Некоторые уже и в самом деле считали, что голова конунга изменилась со вчерашнего дня, другие твердили – ничего подобного. В конце концов Ролло не выдержал. Вытерев лезвие ножа о мякиш хлеба, он сунул его в ножны и, накинув плащ, направился к выходу.

Бьерн подтолкнул Эмму локтем:

– Кажется, пошел в кузницу. Он еще вчера распорядился, чтобы с утра перековали Глада. Если сейчас он наденет обруч!..

Ему с трудом удавалось сдерживать смех. В доме царило странное возбуждение. Люди перешептывались, поминутно пожимая плечами. Атли угрюмо заметил, что добром эта затея не кончится.

Эмма едва могла усидеть на месте. Еще немного – и все откроется. А Ролло, хоть и сам не прочь пошутить, вряд ли стерпит насмешку над собой. Она встала и направилась к выходу. Бьерн, посмеиваясь, присоединился к ней. Следом, хихикая в кулак, выбежала Ингрид.

В воздухе все еще держалась сырая мгла. У ворот кузницы слуга, закутанный в рваную овчину, держал под уздцы Глада. Ролло не было видно, но уже в следующий миг они услышали крик, вернее неистовый рев, донесшийся из кузницы. Ролло опрометью выскочил оттуда, обеими руками обхватив голову. Отшвырнув ложный обруч и оттолкнув слугу, он рывком вскочил на неоседланного Глада. Конь от неожиданности присел на задние ноги и заплясал, но конунг круто развернул его и стремительно вылетел за ворота.

Перепуганный кузнец недоуменно пояснял обступившим его людям:

– Вошел человек человеком, осмотрел копыта… Потом увидел свой обруч, заворчал, что Бьерн-растяпа оставил его здесь. Откинул волосы, надел – и вдруг переменился в лице…

Больше из его речи нельзя было разобрать ни слова, такой хохот поднялся вокруг. Те, кому только сейчас объяснили, в чем дело, едва не падали в снег. Даже Атли не удержался от улыбки, но тотчас стал серьезен:

– Надо найти его. Как бы он с перепугу не повредился разумом и не натворил глупостей.

Были посланы люди на поиски. Стражники у ворот сообщили, что Ролло верхом на Гладе выехал из города и понесся в сторону священной рощи.

Эмма вместе со всеми бросилась бежать в сторону скандинавского капища. Задыхаясь от смеха, увязая в глубоком снегу, она испытывала злое удовлетворение. Он не хочет замечать ее – что ж, взамен она сделала его посмешищем всего Байе.

Достигнув рощи, она замедлила шаги. Ей не хотелось вступать под ее сень не только из-за покачивающихся на ветвях жертвенных туш. Она все еще продолжала смеяться, но это был уже другой смех. При мысли о том, как разгневается Ролло, узнав, что это ее план, ей вдруг стало не по себе. Он так горд, так уверен в себе, а тут угодил в ловушку, как деревенский простак. Она невольно поежилась, поймав встревоженный взгляд Бьерна. Скальд попытался подбодрить ее:

– Ничего страшного, даже Одину приходилось терпеть проделки своих асов.

Эмма независимо тряхнула головой, откидывая с лица разметавшиеся волосы.

– Не забудь указать на меня, Серебряный Плащ.

– Значит, ты не боишься?

Эмма в ответ лишь расхохоталась.

Наконец из священной рощи вернулась Ингрид и поведала, что они нашли Ролло полулежащим, упершись лбом в алтарь, а старый годи, принеся в жертву богам петуха, молит за конунга богов, творя над ним знаки самых могущественных рун.

Эмма улыбнулась, но Ингрид было не до смеха.

– Конунг едва не прикончил Бьерна, когда тот все открыл ему. Если бы мой отец и другие викинги не растащили их… О, великая Фригг, я едва не сорвала голос, крича, что все это подстроил не Серебряный Плащ, а ты.

Но Эмма уже не слушала ее. Из-за деревьев показался темный силуэт Ролло. Остановившись, он вгляделся в нее. Лицо его казалось почти спокойным, но Эмма знала, какая ярость скрывается за этим спокойствием. Ей понадобилось все ее мужество, чтобы справиться со страхом и крикнуть со смехом:

– Ну что, Левша, спасли ли боги твою голову?

Продолжая смеяться, она стала отступать, путаясь в полах плаща, Ролло же двигался через заснеженное поле, как драккар по волнам, не замечая, что по колено увязает в снегу. Он был все так же спокоен, но когда из-за деревьев появился Бьерн и окликнул его, он, не оборачиваясь, оттолкнул его левой рукой с такой силой, что скальд покатился по склону.

В Эмму же словно бес вселился. И хотя ей было так жутко, что у нее темнело в глазах, она оглядывалась и хохотала, дразня Ролло, пока он не кинулся к ней.

Теперь она бежала со всех ног, подхватив полы плаща. Бежать было тяжело, она задыхалась и только теперь поняла, что двигается не в сторону частоколов города, а к темному ельнику. Но поворачивать было уже поздно.

Она пересекла болотце в низине. Сухой камыш с треском ломался, когда она пробиралась через него, оскальзываясь на корке льда и взвизгивая. Здесь, в низине, она потеряла Ролло из виду и немного замедлила шаги.

Вскоре она оказалась у незамерзающего источника с каменным надгробием и прямо перед ним опустилась на колени. Безумное веселье все еще не покидало ее.

– О святой Сульпис, спаси меня, укроти его гнев!

Она зачерпнула в пригоршню воды и немного отпила. Когда позади раздался хруст камыша, девушка метнулась вверх по склону. У подножия елей она оглянулась. Отсюда она видела, как от священной рощи вслед за ними двинулось еще несколько человек, Бьерн что-то кричал им, видимо требуя остановиться. Пожалуй, сейчас Эмма не поблагодарила бы его за эту услугу, ибо Ролло находился уже у источника. Переводя дыхание, Эмма глядела, как он начал взбираться по склону, но едва он одолел треть его, как снег осел и он съехал вниз. Эмма рассмеялась, хлопая в ладоши, – и с облегчением увидела, что и Ролло смеется. Пожалуй, в его положении посмеяться над собой было наилучшим выходом. Теперь их гонки стали походить на игру.

– Ну, погоди, рыжая!

Он двинулся вперед, и когда Эмма заметила, что Ролло одолел уже половину склона, она с криком бросилась под защиту леса.

Глубокий снег безжалостно выдавал ее, к тому же Ролло легче было бежать по ее следам. Какое-то время они с хохотом носились между огромных елей с обвисшими до земли, обремененными снегом лапами. Они были совершенно одни в этой чаще, и чем-то это напомнило Эмме те времена, когда они вместе шли через леса Бретани. Теперь их никто не преследовал. Бьерну, судя по всему, удалось остановить бежавших за ними.

Лес под серым небом казался таинственно притихшим. Заснеженные ели с удивлением взирали на людей, кружащих между ними. Лишь порой удивленно каркал ворон – птица Одина, – пораженный тем, что ему придется сегодня поведать своему господину[40]. Ролло позабавила эта мысль, но вместе с тем, настигая Эмму, он ощущал себя совершенно счастливым.

Он остановился, переводя дыхание, и сейчас же Эмма запустила в него снежком. Он вновь бросился следом. Их голоса и смех звонко отдавались в холодном воздухе. Весь мир был безмолвным и белым, а огненные волосы Эммы и ее рыжий плащ, казалось, оставались единственным ярким пятном в этом застывшем мире. Он не хотел, чтобы это кончалось.

На склоне с поваленной елью он почти настиг ее, и Эмму спасло лишь то, что она, сев на плащ, словно на салазках съехала вниз. Ролло стоял наверху смеясь, пока сугроб под ним вдруг не подался – и он кубарем покатился по склону. Внизу он упал на спину, едва переводя дыхание. Эмма была совсем близко, он слышал ее смех, но лежал неподвижно. Она вдруг притихла и обеспокоенно спросила:

– Ролло, что с тобой? Ролло!

Она подошла совсем близко, когда он вдруг вскочил, поймав ее за полу плаща. Какое-то мгновение они боролись, но силы были слишком неравны.

– Ну же, рыжая, так у кого это голова распухла?

Эмма вдруг перестала сопротивляться. Все еще тяжело дыша, она смотрела в его склоненное лицо.

– Накажи же меня!

Ролло вздрогнул. Ее глаза были как темные пропасти. Он стремительно встал на ноги.

– Довольно. Нам пора возвращаться.

Она послушно последовала за ним. Ролло шел, боясь оглянуться, потому что его руки, тело, сердце в любой миг могли выйти из повиновения. Оглянулся он только тогда, когда шаги позади смолкли. Эммы нигде не было.

– Эмма!

Какое-то время он кружил по следам.

– Эмма, довольно! Хватит шуток!

Лес стоял в безмолвии.

Укрывшись за стволом ели, она вдыхала чистый запах снега и хвои и вглядывалась в полумрак. Тяжелые ветви опускались едва не до земли, скрывая ее. Под ногами пружинил ковер старой хвои. Окликая ее, совсем близко подошел Ролло. Она опустила веки.

Конунг так и не смог найти ее по следу, но вскоре снег посыпался с ветвей, и они раздвинулись:

– Не хватит ли нам играть в прятки? Нас ждут, а тебе еще предстоит понести наказание за мою голову.

Ролло усмехнулся, отряхивая плащ. Эмме уже не хотелось шутить. Не отрываясь, она смотрела на него огромными, таинственно мерцающими глазами.

– Фея… – пробормотал он, ступив на настил опавшей хвои. Ветви опустились, и они оказались отрезанными от всего мира в этом естественном шатре.

Казалось, из всех звуков осталось только биение их сердец.

«Только бы он не ушел! Только бы не покинул меня сейчас!» – молилась Эмма.

Золоченая застежка мехового плаща Ролло на бегу расстегнулась, его край волочился по снегу. В светло-русых волосах алмазной пылью сияли снежинки. Эмма ловила его пристальный взгляд в полумраке, каждой клеточкой тела ощущая присутствие возлюбленного. Ей нестерпимо хотелось, чтобы он шагнул к ней и коснулся ее, обнял. Но вместо этого она приблизилась сама и коротким движением, как когда-то с Атли, поправила плащ.

Ролло тяжело дышал, пар от его дыхания коснулся ее лица. Она узнала этот жаркий огонь в его глазах и вся затрепетала, ощущая поднимающееся от слабеющих коленей тепло. То, как он смотрел на нее, будило в ней то же чувство, как если бы он касался ее тела. У нее отчаянно кружилась голова от страха и желания стать еще ближе к нему.

«Если и сейчас он оставит меня, я действительно ничего не стою!»

Она не знала, что следует делать, чтобы удержать его, ибо была еще слишком неопытна. Очень осторожно (О небо! Так поступала и Снэфрид!) она провела тыльной стороной кисти по его щеке, твердой скуле, запустила пальцы в волосы. Ролло поймал ее запястье, останавливая, но вдруг сам прижал ее ладонь к лицу и закрыл глаза. Эмма чувствовала кожей его горячее, сбивающееся дыхание.

– Отпусти меня, – вдруг умоляюще проговорил он.

Эмма ощутила мгновенное торжество. Ролло, который никогда не менял решений, теперь был слаб, был в ее власти!

– Ни за что!

Стремительным движением она обвила его плечи, притянула к себе его лицо.

– Один лишь раз, – прошептала она у самых его губ. – Один… Об этом никто не узнает. Будь со мной, забудь обо всем. Один-единственный раз, о Ролло!.. Чтобы потом я стала сильной, чтобы сумела повиноваться твоей воле… Люби меня!

В самом сердце зимы она бормотала эти дикие, горячечные, безумные слова, словно в нескончаемом сне. Странное освещение, запах хвои, иссушающий жар в груди… Она сама испугалась силы и новизны своих чувств. На миг где-то в глубине души шевельнулся стыд, но она заставила его замолчать. Могучее притяжение, которое она испытывала к этому мужчине, удесятеряло ее силы, а ощущение своей власти над ним делало ее свободной как птица.

– Люби же меня! – задыхаясь приказала она.

Мучительная дрожь, звучавшая в ее голосе, заставила его обезуметь. Совсем близко было это прекрасное, бледное от волнения лицо. Хмель бросился в голову Ролло. Она была словно риф, который невозможно обойти, его корабль неотвратимо несло к ней, и он упивался неотвратимостью надвигающейся гибели. В ней смешались невинность ребенка и тяжкое дыхание страсти земной женщины – и эта сладчайшая смесь путала мысли, туманила рассудок. Он грубо схватил ее и впился в ее губы, не пытаясь сдерживать клокочущее в нем желание, не давая ей пошевелиться и в то же время стараясь не касаться ее тела. Но Эмма вдруг сама припала к нему.

Ролло зарычал, но она не испугалась, подчиняясь воле изголодавшегося зверя, и тогда он стал теснить ее, пока не прижал спиной к шершавому стволу. Эмма запустила руки под его плащ и гладила его спину, остро сожалея, что не может касаться его кожи.

Теперь он целовал ее спокойнее и так нежно, что внутри у нее все дрожало. Все мысли ушли, и теперь она испытывала только радость от его близости. Когда же конунг, склонившись, коснулся губами ее горла там, где расходился лисий мех, eй показалось, что тепло этого поцелуя проникло в самое сердце. Оно забилось еще неистовее, и несмотря на то, что вокруг лежал снег, тело ее покрылось испариной. Пожалуй, она и сама не знала, чего хочет, не ведала, что сейчас произойдет. Ролло с силой рванул вверх, комкая, край ее платья, и она на миг испугалась, ощутив холод там, где над коленями оканчивались вязаные чулки. Но его руки, ласкающие ее тело, оказались такими теплыми и бережными, что она только окунула пылающее лицо в мех его плаща, и тогда земля ушла у нее из-под ног, а колени оказались за спиной у Ролло.

И тотчас она ощутила его в себе, поразившись, как легко это произошло. В ее сознании невольно всплыло воспоминание о рвущей, лишающей разума боли, но никакой боли она не чувствовала. Откинув голову, она смотрела в его лицо широко открытыми глазами. Их дыхание смешивалось. Ролло едва заметно улыбнулся, заметив недоумение в ее взгляде. Его движения стали сильными и ритмичными, а сама Эмма, казалось, утратила вес, сохранив только податливый жар. Однако ее широко открытые глаза оставались настороженными и серьезными, пока все вокруг не окутал теплый туман. Теперь она словно не видела Ролло, вслушиваясь в то, что происходило в глубине ее существа. Тихое, все нарастающее блаженство, зародившееся в ней, безмерная радость плескались во всем ее теле, в сердце, в душе. Она порывисто задышала. Ролло видел, как медленно опустились ее ресницы и горло исторгло протяжный звук – мучительный стон, перешедший в счастливое воркование… Да, она оказалась именно такой, как он и ожидал.

Ролло беззвучно засмеялся и сейчас же замер, слившись с девушкой, замер в ней. Мир вспыхнул слепящим белым пламенем и разлетелся на тысячи раскаленных осколков…

Эмма была так слаба, когда он опустил ее на землю, что ему пришлось поддержать ее. Холод постепенно стал возвращать их к действительности. Она отстранилась, оправляя одежду, не в силах поднять на него глаза. Однако ей хотелось, чтобы он сказал ей что-нибудь, хоть немного ободрил ее. В том, как он отвернулся, справляясь с плащом, было какое-то безразличие.

– Я не думала, что все это будет так, – наконец тихо проговорила она.

Ролло, не ответив, раздвинул полог ели и вышел. Поток мелкого, как мука, снега обрушился сверху. У Эммы застучали зубы. Она шумно вздохнула, резко встряхнула головой и рванула шнурки плаща, затягивая у горла капюшон. Когда она показалась из-под ели, Ролло был уже далеко. Он шел не спеша, слегка сутулясь на ходу. Эмма, ускоряя шаг, последовала за ним. Маленький взбешенный зверек вновь ожил в ней. «Дьявол его побери! Он отшвырнул меня, как пустой мех. Это не пройдет ему даром!»

Она уже почти догнала конунга, когда до нее донесся отдаленный крик. Это был голос Атли, он звал ее. Ролло вдруг споткнулся и замедлил шаги, так что девушка едва не налетела на него.

– И как же ты теперь посмотришь в глаза брату? – с издевкой спросила Эмма.

Ролло коротко взглянул на нее через плечо и процедил:

– Атли ничего не должен знать!

Ему не понравилась ее усмешка.

– Эмма, ты обещала…

– Я солгала, – невозмутимо произнесла она.

Ролло остановился как вкопанный.

– Ты… Ты…

Теперь Эмма и в самом деле испугалась. Она бросилась прочь, едва он шагнул к ней, и отчаянно громко принялась звать Атли. Подлинным облегчением было увидеть его верхом нa Гладе, скачущим по тропе внизу. Прыгая через сугробы и поваленные стволы, Эмма стала торопливо спускаться.

– Где ты пропадал? – она сердито взглянула на него снизу вверх, схватив коня за узду.

– Бьерн удержал меня. Но вас слишком долго не было… Эмма, он ничего с тобой не сделал?

Он склонился, тревожно глядя на нее, затем перевел взгляд на спускавшегося, скользя по склону в облаке снега, Ролло. Эмма оглянулась вместе с ним. Ролло был уже рядом, он остановился, глядя на нее, и глаза его умоляли.

Эмма едва не расхохоталась. Вот он и пришел – час ее мести за все, что она претерпела по его вине, – боль, плен, растоптанное чувство, забвение, тоску, несчастье… Стальной воин Ролло не устоял перед ней, и теперь она вольна поступить с ним, как ей заблагорассудится. Старая монахиня была права – женщина может победить мужчину лишь женственностью.

– Что случилось? – заволновался Атли. – У вас вид, словно вы нагляделись на троллей. – В голосе его слышалась тревога. – Эмма, с тобой все в порядке?

Она повернула к нему бледное лицо:

– Я бы этого не сказала. Атли, твой брат овладел мною в канун нашего свадебного пира. Он вложил мою руку в твою, но сам взял меня, как последнюю шлюху. Я принадлежала ему, Атли, а теперь он возвращает меня тебе.

Она говорила сухо и зло. Когда же умолкла, воцарилась такая тишина, что звон колец в конских удилах показался гулом заупокойного колокола.

Атли едва слышно прошептал:

– Что она говорит, брат?..

Ролло сделал шаг вперед, губы его зашевелились, но он только с шумом выдохнул и прикрыл глаза. Эмма почувствовала мстительную радость при виде его унижения.

– Что же ты, Роллон Нормандский? Поступил низко – и молчишь? Нет сил признать правду? Тогда солги. Солги, скажи, что я все это только что придумала. Ты не касался женщины своего брата, не дрожал от вожделения, владея ею под елью, как дешевой блудницей! Он поверит тебе, а не мне, ибо сила твоего слова известна всем. Солги, если сможешь, Ролло, и тогда правду буду знать только я!

Ролло бросил на нее молниеносный взгляд, разящий, как кинжал, и шагнул к Атли:

– Брат, ради памяти женщины, породившей нас обоих!..

Юноша глядел перед собой оцепеневшим взглядом.

– Что ты хочешь сказать?

– Атли, поверь мне, я не виновен в этом… О, будь я проклят! Она поступила со мной, как ведьма…

– Не стоит тебе унижаться, брат.

Внезапно Атли испустил глухой стон и согнулся, словно оказавшись не в силах снести навалившуюся на него тяжесть. Задыхаясь, он приник лицом к гриве коня. Губы его окрасились кровью.

Ролло бросился к нему, но Атли рванул поводья, и конь метнулся в сторону, увязая в снегу. С неожиданной силой сдержав его, Атли заставил жеребца задрать голову и оскалиться.

– Не прикасайся ко мне!

Он сплюнул кровь на снег.

– Я никому не верил, кроме тебя!.. Но ведь у меня было твое слово!

Запястьем он отер лицо, захлебываясь колючим воздухом.

– Мне ли не знать, что я умираю!..

– Атли!..

– Ты лишил меня последнего. Будь же ты проклят! Будь проклят навек!

Кашляя и задыхаясь, он развернул Глада и, жестоко терзая его бока шпорами, пустил в галоп.

Ролло метнулся следом, но было поздно.

Эмма опустилась в снег. Сейчас она чувствовала себя глубокой старухой. Что ж, она добилась того, чего хотела, но больше она не испытывала торжества. Одну лишь усталость и еще – равнодушие, серое, как небо над оглохшим в снегах лесом.

Ролло стоял рядом, сжимая кулаки. Потом медленно повернулся к ней.

– Мой брат, ближайший из близких, проклял меня… Это случилось из-за тебя!

Лицо его было беспощадным, стиснутые зубы блестели узкой полосой.

– Лучше бы я оставил тебя своим людям.

Эмма вздрогнула. Холод пронзил ее до самого сердца. Больше всего это походило на смерть. Прикрыв глаза ладонью, она негромко проговорила:

– Бесконечно давно, еще в Сомюре, я поклялась памятью приемной матери, что отомщу, что причиню тебе такую боль, которая сожжет твои душу и плоть, варвар. Сегодня моя месть совершилась.

Ролло стоял не шевелясь. В глазах его постепенно угасала слепая ярость, но то, что теперь появилось в них, было гораздо хуже – презрение.

– Ты могла желать причинить зло мне. Но при чем здесь Атли? Ты раздавила сердце того, кто долго был тебе другом, как яичную скорлупу.

Эмма вдруг всхлипнула:

– Атли не был мне другом… Он желал меня, а я не могла ответить ему… Не могла даже помыслить, что он прикоснется ко мне…

– Вот как?

Он произнес это на удивление спокойно, но губы его искривила гримаса.

– Я презираю тебя. Я не могу думать о тебе без отвращения. И надеюсь, что больше никогда не увижу тебя.

Эмма поднялась. Колени ее дрожали, лицо горело.

– Не надейся! Я в твоем сердце, и это хуже болезни!

Ролло безразлично кивнул, зачерпнул пригоршню рассыпчатого снега и поднес его к губам.

– Мое сердце всегда при мне, – глухо проговорил он и добавил, словно роняя камни:

– Ты отвратительна мне.

После этого он размеренно зашагал по снежной целине, ни разу не оглянувшись. Эмма непроизвольно зажала уши – его последние слова не рассеялись в воздухе, не ушли, они вновь и вновь звучали в ней.

– Нет!

Сердце ее в один миг превратилось в болезненную, кровоточащую рану. А потом оборвалась натянутая до предела струна – и она захлебнулась горькими, как полынь, слезами, которые лились и лились, и казалось, им никогда не будет конца.

Лишь молчаливый лес и Господь в вышине видели, что она совершенно уничтожена.