Эта страшная и смешная игра Red Spetznaz Сивинских Александр

– Повторяю ещё раз. Когда я уезжаю из лагеря – ты остаешься здесь. Без обсуждений. Наш Ян ещё не пришел в себя после смерти отца. А Бориска – мальчишка.

– Но мне нечего здесь сейчас делать! Я заплатил деньги не за тюрьму! Я хочу делать то, что мне нравится!

Тиади отшатнулся от протянутой к нему руки.

– Я хочу…

– Всё, я сказал!

Глеб рявкнул в лицо бельгийца негромко, но ничуть не скрывая своего значительного бешенства.

И снова увидел истерику.

Мгновенно вспотев, Тиади громко задышал, задрожал поднятыми к подбородку руками и скрюченными пальцами.

– Это нечестно! Неправильно! Я знаю – ты едешь к своей женщине! Ты сегодня будешь с женщиной, а мне нельзя!? Ты, ты…

Глеб пристально посмотрел на мелкие пузырьки пены в уголках красных губ.

– Приятель, ты подозрительно точно осведомлён о моих стратегических планах.

И, шагнув в сторону от Тиади, обернулся на того уже с усмешкой.

– Всё гораздо проще, чем ты себе тут напридумывал. Наша команда «Джин» проиграла, а у меня сегодня совсем нет настроения мыть общую посуду. Поэтому и уезжаю.

Тишина. Тихое ожидание чего-то…

Свет большого низкого абажура отодвинул в дальнюю темноту пустые ненужные концы стола. Тикали смешные железные часы на стене, щёлкали редко и глухо короткие берёзовые полешки в камине.

– Ты сюда по делам или как?

Подперев щёку рукой, Инга уютно устроилась напротив Глеба и с внимательной улыбкой рассматривала шрамы на его лице.

– Ешь, ешь, не торопись…!

Они были одни.

– Боюсь скатерть твою накрахмаленную одеждами испачкать, робею. После недели этих военных игрушек я сейчас безобразно чумазый. Только что от костра, ополоснулся вот напоследок немного в заливе.

– Давай, я постираю…

– Ну, что вы, миледи!

Инга как-то случайно поправила среди тарелок на столе аккуратную соломенную корзиночку с хлебом и, дрожа губами, снова улыбнулась Глебу.

– И это ты тоже помнишь.

Что за чудесные изобретения – нож и вилка!

Конечно, с голодухи можно и макароны алюминиевой ложкой на природе наворачивать с удовольствием, но иные чувства вызывает в странствующем мужчине такая тяжёлая и блестящая бытовая сталь.… Да ещё если кто-то заботливый вдруг поставит рядом мягкое ароматное масло и свежий упругий хлеб.

Как зачарованная Инга не отрывалась взглядом от рук Глеба, может быть, просто оттого, что не могла долго смотреть ему прямо в глаза. Сильный загар, взбухшие вены, короткие изящные пальцы, чистые короткие ногти…

Блестя зубами, он быстро, с аппетитом прожевал большой кусок яблочного пирога и запил его холодным молоком.

– Вот это вкуснотища!

– Да не торопись ты так! Не гонятся же ведь…

– Я с сыном сюда приехал.

Глеб Никитин знал, что именно после этих слов ему обязательно нужно будет посмотреть на Ингу.

Не ожидая прямого и пристального взгляда, она растерялась. Покраснела.

– Он здесь на берегу с друзьями кино снимает, а я вот, взъерошенный такой, по лесам бегаю, в бравого вояку нечаянно превратился.

– Это из-за Усманцева?

Глеб кивнул.

Расправляя ладонями красный клетчатый фартучек с кружевными оборками, Инга статно поднялась из-за стола и ещё раз по привычке одёрнула белоснежную скатерть.

– А половина твоя где?

– Меня половинами мерить нельзя.

И снова тот же самый синий взгляд и широкая улыбка…

– Почему?

– Потому что я целый.

– Не обижается она, что ты по свету один всё бродишь?

Повертев в руке остаток пышного пирога, Глеб решительно захрустел поджаристой корочкой.

– Мы редко видимся. У меня нет возможности объяснять ей мои дела или, хотя бы, извиняться.

– Редко?

– Да, раз-два в год, случайно. На каких-нибудь юбилеях у знакомых.

– А как же…?

Инга не решалась спросить о главном для неё.

Справившись с едой, капитан Глеб прищурился и поднёс ко рту льняную салфетку.

– Отвечаю. Живу в одном месте, работаю во многих других. Я доволен тем, что на свете есть преданная мне женщина, которая обеспечивает мои тылы и в которой я уверен на все сто процентов.

– Жена и должна быть такой.

– Это не жена.

Глеб взял ладони Инги в свои.

– Не грусти ты сейчас так, не надо. Помнишь, вы все ещё смеялись над моими словами, когда я говорил, что ищу смотрительницу для своей библиотеки? Ну вот, я и нашёл. Звать её Наталья Павловна, у неё чудесные дети и заботливый муж.

– А ты…?

– Что я? В моей библиотеке всегда порядок.

И всё-таки, как они этому не противились, пристальный взгляд Инги и мгновенная усталость в глазах Глеба встретились. Он усмехнулся.

– Мудрые восточные люди говорят, что когда у человека много домов – у него нет дома. Зато я свободен.

– Но одинок.

– Одно уравновешивает другое.

Привычно и сильно Глеб Никитин коснулся рукой своих коротких волос. Лёгкая тень прерванного абажурного света закрыла от Инги его глаза.

– … И вообще, нет никакой причины для принципиальной грусти о такой персоне, как я. Сам жив, здоров. Мой сын здесь, рядом. Ребёнок растёт нормально, кушает хорошо, буквы уже знает все, даже иностранные. Бреется самостоятельно… – Смеяться Глеб было легче, чем в чём-то сейчас признаваться.

– И внуки мне скоро будут нужны обязательно! Какой же настоящий мужской покой без внуков-то?! Знаешь, один мой знакомый поэт, в юности вместе с ним ставриду потрошили на плавбазе, про это дело сочинил так: «От смятых простынь – до покоя. Покой.… А что это такое?».

За стеной раздались счастливые нетрезвые крики.

– Извини, я выйду ненадолго в зал. Посетители чего-то ещё хотят. Ты же не обидишься?

Промолчав, Глеб Никитин не сразу отпустил из своих ладоней мягкую и тёплую женскую руку.

…В тот раз они всей компанией решили пообедать в каком-нибудь новом месте. Весенний город был не по сезону жарок и душен, изобилие пиджаков, галстуков и деловых портфелей вокруг уже вызывало изжогу, и поэтому, когда кто-то из директоров предложил поехать в нечаянно знакомый ему кабачок за пределами окружной дороги, все легкомысленно согласились.

– Речка совсем близко, несколько летних домиков на берегу залива, кухня прекрасная! Вряд ли кто из нашей администрации уже успел там проявиться. И ехать из города всего минут двадцать!

Так они первый раз побывали в «Собаке Павлова».

Название чудному местечку тоже придумалось случайно, стихийно, да так потом и прижилось надолго в их разговорах.

«Сегодня в „Собаку“?! Конечно…!».

…Берег травянистой речушки, незаметно спрятавшейся метрах в пятидесяти от дороги. Густые деревья и частые кусты закрывали полянку ресторанчика от чужих взглядов. На первом этаже старого каменного дома уютно расположились кухня и небольшой обеденный зал с прекрасным антикварным камином. Пять массивных деревянных столов, которые, впрочем, всегда пустовали, когда там бывали они.

Если не дул сильный ветер с залива, то их компания выбирала для совместного обеда одну из летних верандочек.

Для создания «колорита» к стенам ресторана кем-то старательным была натаскана куча всякой интересной всячины. На берегу в живописном беспорядке валялись железные плуги, колёса от телег, вилы, труба от паровоза, огромные старые сапоги, часть кованой могильной решётки.…

Под роскошной плакучей ивой, на белёном мелом кирпичном постаменте стоял бюст какого-то великого человека.

– Это Мечников!

– Чехов!

Лениво допивая вино, они состязались в остроумии и, отчасти, в качестве своей зрительной памяти.

Человек на постаменте был явно из школьных учебников.

– Бросьте вы, это же Павлов! Иван Павлов, известный всем физиолог.

На травке, под белыми кирпичами спорного бюста лениво зевала откормленная среднеазиатская овчарка.

Кто-то подозвал женщину, которая ловко приносила им из кухни на берег закуски, и поинтересовался.

– Извините, а это кто?

Расстроенная наверняка чем-то личным официантка невнимательно отмахнулась от праздных посетителей.

– Та это наш хозяин, на вечернюю рыбалку сюда после обеда приехал…

Действительно, в глубине сада, за изваянием, какой-то живой мужчина возился с лодочным мотором.

Как же они тогда хохотали!

Бедная женщина была готова обидеться, особенно после того, как чрезвычайно сильно покраснела. Её быстро успокоили и отблагодарили.

– Всё правильно! На постаменте – хозяин! Сам Павлов! А под ним – сторожевая хозяйская собака. Собака Павлова!

Так и пошло – ресторан «Собака Павлова».

Характер у Инги имелся уже и в те времена.

Со своими шумными посетителями она разобралась быстро и вернулась к Глебу в тихую комнатку с тарелкой крупного крыжовника в руках.

– Ну-у, ещё и это! Спасибо. Уже давно никто так чудесно для меня не готовил.

– Ты же ведь и ни не поел ничего толком-то! Всё в спешке…

– Я выгодный – ем мало.

– Зато, небось, устрицы да жульены в своих странствиях предпочитаешь?

– Три корочки хлеба на ужин, смоченные в стакане старого доброго фламандского вина, меня устраивают вполне.

Лукавое смирение капитана Глеба развеселило Ингу.

– Вот ведь трепач-то!

– Правда, истинная правда! Клянусь своим неизбывным аппетитом! Ну, конечно, бывало, когда в сложные и необходимые моменты свершения трудовых морских подвигов коллеги-матросы сравнивали меня с соловецкой чайкой, но это от зависти и горя, что сами они не могли так обильно кушать в качку и при сильном крене.

Посмотрев сквозь прозрачную ягоду на картины, на цветы и на обширный абажур, Глеб улыбнулся женщине.

– Очень здорово у тебя здесь. Стало ещё уютней. Ты со всем одна до сих пор справляешься?

– Одна. – Инга присела на подлокотник кресла Глеба, ласково погладила его по седому виску. – Жаль, что ты тогда не захотел…

Тяжёлые желваки заходили по скулам, но совсем не от хрусткого крыжовника. Приподняв вверх голову, Глеб снова ясно и васильково улыбнулся ей.

– Как же, помню. Ты ведь так мечтала об этом фартучке, а я, сволочь такая гадкая, не захотел помочь тебе приблизиться к заветному.

Рука Инги остановилась. Она молчала.

– В то время ты абсолютно справедливо хотела иметь хорошую зарплату, милых семейных гостей, возможность удивлять их приятными рецептами вкусных салатов и прочее. Для такой счастливой и спокойной жизни тебе нужна была не сумасшедшая карьера, не приключения, а просто удачное расположение к твоей персоне начальства и ещё кто-то надёжный рядом…

Может быть, Инга даже уже плакала.

Глеб Никитин говорил негромко, не поднимая взгляда от плавного каминного огня.

– Ты обижалась, что я, такой легкомысленный, никак не хотел понимать тогда очевидных вещей и твоих предельно ясных намёков. Подруги шептали тебе, что я совсем неглуп и всё в твоём поведении для меня понятно. И это было для тебя вдвойне обидней….

Вспоминать другие подробности Глеб не стал.

Те счастливые времена закончились как-то внезапно.

Подчинившись новым веяниям и обстоятельствам, люди из их конторы постепенно и поочерёдно отыскали себе тёплые рабочие места и тихо, без лишнего шума, разошлись по сторонам.

От прежних знакомых он случайно узнал, что Инга все деньги, которые причитались ей в Фонде за серьёзные труды и личную преданность, вложила в покупку «Собаки». Её мечты – передничек с оборками и абажур в тихой комнате – сбылись.

В тот год капитан Глеб Никитин надолго уехал из этого города.

Они молчали. Неловкость дальнейших объяснений мешала им обоим говорить хорошие слова.

Инга пошевелила пальцами в кармашке передника, нашла, очевидно, платочек и вздохнула.

Уверенно поднявшись из глубины тёплого кресла, Глеб с улыбкой взял её за плечи.

– Садись сюда теперь ты.

Глаза в глаза. Он не извинялся и не был жесток.

– Последний раз я тебя видел года два назад, в городе, третьего октября. Тебя вёз в машине бородатый тип, кажется, ты плакала тогда тоже, да?

– Не помню. Бородатый? Не-ет…

Она всхлипнула.

– И я тебя видела как-то. В такси, с какой-то женщиной.

Серьёзно и даже очень Глеб ответил.

– Ошибка. Уверяю тебя – ты ошиблась. Я в такси с «какими-то» женщинами не езжу.

Всё ещё моргая по-детски мокрыми ресницами Инга начала говорить оживлённо, но неуверенно…

– А тогда, у книжного магазина?! Ты был такой худой и весёлый! Помнишь?

– Как же такое забыть.… Те три недели я питался только томатным соком и ливерной колбасой. Было туго.

– Тебе нечего было есть? А почему ты мне ничего не сказал?!

– Той весной у тебя своих проблем, думаю, было предостаточно, кроме голодного меня. Ты ведь именно тогда увольнялась из налоговой?

– Да. А ты откуда это знаешь?

«…и помнишь», хотел было добавить Глеб, но промолчал.

Закрыв ладони на лице роскошными светлыми волосами, Инга уже звонко смеялась.

– Сколько же раз я тебе говорила – заходи вечерком, не пожалеешь.

Глеб снова взял её руки в свои.

«Боже, как же он устал?! И как не изменились за эти годы его глаза…».

– Вот я и пришел. И не пожалею.

Задрожав руками, Инга побледнела, куснула губу.

– Я сейчас. Закончу дела. Ты пока побудь здесь. Не уходи никуда сегодня. Прошу тебя…

В дверях она обернулась, сияя внезапным румянцем. Обернулась. Голос женщины был уже мягким и глубоким.

– Надеюсь, ты заметил, что железяку эту паровозную, в саду, ну, ту трубу, что тебя всегда бесила, я выбросила. Она действительно весь вид здесь портила…

С усмешкой Глеб Никитин показал ей пальцем на дверь.

В ответ Инга тихо и загадочно засмеялась.

Так бы и стоять ему у окна, в ожидании слушая тишину залива и шелест посторонней быстрой жизни со стороны близкой дороги, но закатное солнце неминуемо напомнило о другом.

Из рюкзака Глеб достал ноутбук, по-хозяйски уверенно расположил его на красивой скатерти круглого обеденного стола, подключил, без особых хлопот обнаружив на стене за занавеской ближнюю розетку.

«Ну, молодец, малыш!».

Вся сегодняшняя информация по проекту «Робинзон» была уже выложена в сети и правильно отредактирована.

Знакомое мягкое кресло для работы было непривычно низковато и поэтому, наудачу пошарив рукой в комнатных сумерках, Глеб пододвинул к себе обычный стул и удобно устроился на нём у компьютера.

«Так, двинули они сегодня шлюпку значительно…, Сашка опять не брился…, облака над водой какие-то нехорошие с запада, завтра у них там будет дождь – надо предупредить».

Два письма в электронной почте.

Сашка, как у них всегда и получалось в трудные минуты, пытался в своём послании шутить, но в каждом небрежно-забавном мальчишеском слове – тревога.

«Милый мой пацан!».

Ализе написала на английском. О том, что ждёт возвращения его, Глеба, как можно скорей.

Луна, светлая серебряная луна. Из-под дальнего берегового откоса только что подала рассветный голос первая птица. Упало в саду яблоко. Никого…

Мысли уже не были похожи на толстый и беспорядочный шелест книжных страниц, который беспокоил его с самого начала их вечернего разговора.

Сейчас хотелось просто медленно поднимать ресницы и улыбаться.

Перевернувшись и положив подбородок на кулаки, Глеб молча смотрел на Ингу.

В слабом ночном свете она стояла у распахнутого окна, не оборачиваясь к нему и тоже не произнося ни слова. Сквозь густые прозрачные волосы дробились уже разбитые дальними яблоневыми ветками лучики лунного света.

Он тихо тронул рукой её обнажённую спину.

– Ты чего?

Заблестев ласковыми глазами и сложив руки у шеи, Инга повернула голову.

– Где крылья, которые я любил…

– Чего ты, крылья у меня ещё не выросли!

Инга засмеялась громче.

– Их уже нет, глупая…

– Пододвинься.

Одной рукой она приподняла к груди край простыни и села на кровать совсем рядом с ним.

– Лучше ты посмотри на меня, как всегда глядел. Дай хоть тебя запомнить. Ну, ну же, не опускай голову, не прячься! Почему сегодня не хочешь на меня глядеть, а?!

– На то оно и утро, чтобы люди не смотрели в глаза друг другу.

– Тебе было сегодня плохо?

– Говорю же – глупая…

Не глядя на Ингу и не поднимаясь от подушки, Глеб протянул вперёд раскрытые ладони…