#Сосед Килина Диана

– Ты хотел ей рассказать о том, что овдовел пять лет назад, быть может? – Расмус прислонился плечом к стене и сложил руки на груди, – Или о том, что ты так и не женился с тех пор?

– Зачем? – выдохнула я, посмотрев на Андруса, – Ты врал – зачем?

Тот пренебрежительно пожал плечами, состроил виноватое лицо – почти поверила.

– Так удобнее. Не возникает лишних вопросов и требований. Я не хочу серьёзных отношений.

– Мы были вместе полтора года, – голос предал меня, и я издала слишком высокую ноту, – Полтора гребаных года!

– Полтора приятных года, – он поправил меня с усмешкой – до боли знакомой мне усмешкой, и тут же снова придал лицу выражение серьёзности, – Но я вижу, ты быстро нашла мне замену. Да ещё какую, – махнув рукой на сына, он перевёл взгляд на него.

Расмус фыркнул и отвернулся.

– Я думал, ты живёшь в квартире матери, – сказал Андрус. – И, что ты в Греции.

– Переехал и вернулся.

– Почему не позвонил? Мы же всё–таки родственники, как–никак.

– В гробу я видал таких родственников.

– Это грубо, сынок, – Андрус снова усмехнулся.

– Зато честно, – огрызнулся Расмус, и посмотрел на меня.

Я пыталась найти в его глазах хоть что–то знакомое и полюбившееся мне за эти месяцы. Но тщетно. То ли он закрылся, то ли наоборот снял маску – но передо мной стоял абсолютно незнакомый человек – чужой, холодный, отстранённый.

– Ты мстил? – прошептала я, когда это осознание медленно дошло до моего мозга.

Его брови сошлись на переносице, хмурясь; а потом лицо разгладилось. Он шагнул ко мне навстречу, протянул руку, но я отступила.

– Нет, Агата, всё теперь не так.

– Ты использовал меня, чтобы отомстить, – продолжила шептать я, ощущая болезненный жар на лице.

Теперь. А раньше?

– Я всё объясню.

– Не стоит, – я толкнула его плечом и пробежала в кухню.

Открыла верхний ящик, выхватила рулон чёрных, неприятно знакомых мусорных мешков. Только начала разворачиваться, мою руку перехватили.

– Зачем тебе это? – прошипел Расмус, вцепившись в многострадальные пакеты мёртвой хваткой.

– Хочу собрать свои вещи, – ровным голосом ответила я.

– Чёрта с два! – рулон резко вырвали из моих рук и отшвырнули в сторону.

– Ладно, – выдохнула я, – Оставлю на память. Отойди.

– Нет, – прогромыхал он.

– Отойди, – настойчиво повторила я.

– Я никуда тебя не отпущу.

– Отойди с дороги! – завизжала я, толкая его в грудь.

– Агата сказала, чтобы ты отошёл, – раздался третий голос.

Ноздри Расмуса раздулись, его затрясло от ярости, и он начал медленно поворачиваться. Я воспользовалась этой заминкой и попыталась прошмыгнуть в прихожую, но моё запястье обхватили пальцы Андруса:

– Я отвезу тебя. Куда скажешь, – приторно–ласково сказал он.

– Убери от неё свои клешни! – взревел Расмус.

Моя рука дёрнулась от резкого рывка; я отскочила в сторону, широко распахнув глаза. Расмус схватил отца за грудки и вдавил в стену, раскрасневшись и дрожа всем телом.

– Никогда, блять, к ней не прикасайся, ублюдок, – прорычал он.

Андрус был на удивление спокоен. Медленно сглотнул, растянулся в ядовитом оскале и прошептал:

– Тебе не кажется, что мы это уже проходили? Может быть, ты неправильно выбираешь себе шлюх, а, сынок?

Я вздрогнула, как от пощёчины и с ужасом попятилась, когда услышала дикий, болезненный вой. Выскочила из кухни в момент глухого удара, и громкого крика боли – от Андруса.

Забежав в комнату, я открыла нижний ящик секции и начала трясущимися руками искать свои документы. Крики и удары становились громче, я зажмурилась, задрожала ещё больше. Схватила паспорт в тонкой кожаной обложке, взвизгнула молнией кошелька и засунула его в отделение для купюр. Взглянув на пачку денег, которые остались от поездки, я не думая засунула её туда же, и закрыла кошелёк.

В прихожей хлопнула входная дверь, а потом послышался ещё один удар – ладонью о дерево. Я подпрыгнула на месте, развернулась и вжала голову в плечи, увидев Расмуса, надвигающегося на меня с окровавленными кулаками.

– Нет, – я подняла одну руку, пытаясь остановить его.

– Ты никуда не пойдёшь, – пропыхтел он, схватив меня за плечо и прижимая к себе, – Я не отпущу.

– Нет, пожалуйста, не надо, – я заплакала, когда он накрыл грубым поцелуем мои губы, попыталась оттолкнуть его, но тщетно.

– Агата, да я мстил. Да, я так ненавижу его, что решил воспользоваться тобой, чтобы причинить ему боль. Я узнал, что у него появилась постоянная любовница и специально снял квартиру по соседству, чтобы соблазнить тебя, – быстро заговорил он, крепко держа меня руками, – Но всё пошло не так…

Он покрывал короткими поцелуями моё лицо, сминал мою кожу пальцами – не отпускал.

– Пожалуйста, прости. Я не думал, что всё зайдёт так далеко. Я не думал, что я начну влюбляться в тебя.

– Ты врал мне, – тихо сказала я, – Ты врал всё это время.

– Агата… Я ошибался, я не хотел…

– Отпусти, выпусти, – крикнула я, извернувшись и залепив ему пощёчину.

Он резко разжал руки и отстранился, потирая щёку. Я смотрела на него, не веря своим ушам, глазам, не веря себе – как это могло произойти со мной? Дышала часто, всхлипывала, стараясь не проронить ни слезинки.

– Агата, – вырвалось у него, когда я всё–таки не сдержалась и солёная вода стекла по моей щеке, а за ней вторая, третья – оставляя тонкие влажные дорожки, – Агата, прости меня, – прошептал он, обхватив моё лицо ладонями, – Прости, – снова прижался ко мне губами, мягко, нежно.

Я укусила его, почувствовала привкус крови во рту. Он зашипел, отстранился и бросил на меня яростный взгляд. Подняв его руку, я повернула надписью к нему и всунула под нос.

– Читай, – сказала резко, дрогнувшим голосом.

– Агата…

– Прочитай, что тут написано! – крикнула я.

Он закрыл глаза, покачал головой и выдохнул одними губами:

– Доверие.

Я кивнула и отпустила его запястье, брезгливо вытерев пальцы о подол своего платья.

– Тебе можно доверять, как ты думаешь?

– Агата…

– Я знаю, что меня зовут Агата! Ответь: тебе можно доверять? Честно.

Расмус замолчал, продолжая сверлить меня глазами. Глубоко вздохнул, качнул головой и отступил на шаг.

– Нет, – шепнул он.

– Он обманывал меня, он пользовался мной. Но он никогда не давал мне надежды, Расмус, – он начал трясти головой, а я продолжила, – Для меня он был просто любовником, не больше. Я никогда не… Я никогда его не…

Проглотив то самое, заветное слово, я сжала и разжала пальцы одной руки; второй вцепилась в толстую чёрную кожу так, чтобы не обронить.

– Ты хотел быть лучше своего папаши, но на самом деле ты такой же подонок, как и он, – выплюнула я слова, чтобы больнее его ранить – так же, как он меня, – Но кое в чём ты его всё–таки обскакал. Знаешь в чём?

Он отрицательно покачал головой и прищурился, сжав губы.

– У тебя член больше, – я хлопнула его по плечу, – Удачи, Расмус. Мои вещи можешь выкинуть, мне больше не нужны воспоминания о вашей ебанутой семейке.

Я толкнула его, он послушно отступил в сторону. Прижала кошелёк к груди, подошла к входной двери и вышла на площадку, громко хлопнув за собой. Бросила последний взгляд на соседнюю квартиру и Андруса, сидящего на ступеньках и размазывающего кровь по лицу. Он посмотрел на меня, встрепенулся и открыл рот, но я резко оборвала его:

– Скажешь хоть слово, придётся не только нос делать, но ещё и зубы новые вставлять. Тварь, – прошипела я последнее слово, судорожно вздохнула и побежала вниз.

Долго шла по тротуару в домашних тапочках, вытирая слёзы по щекам и трясясь всем телом. Короткие всхлипы вырывались из груди, и я прижимала к себе единственное, что я смогла забрать. Единственное, что принадлежало мне – паспорт, кредитки и деньги, которые успела заработать в Греции.

На глаза попалась чёрная вывеска над подвальным помещением. Быстро посмотрев по сторонам, я перебежала проезжую часть и спустилась по ступенькам. Дёрнула тяжёлую металлическую дверь на себя и вошла внутрь.

– Девушка, мы закрываемся, – сказал высокий мужчина с густой бородой, – Могу вас записать на ближайшее…

– Пожалуйста, – выдохнула я, стараясь не смотреть на его руки, – Мне нужно. Пожалуйста.

Его брови медленно поползли вверх от удивления.

– Большая работа? – осторожно спросил он, косясь на кушетку, накрытую тонкой одноразовой простынёй.

– Нет. Всего одно слово, – всхлипнула я, – Вот здесь, – ткнув дрожащей рукой под левую грудь, показала я.

Мужчина вздохнул, покачал головой. Пристально посмотрел мне в глаза – я отвела взгляд.

– Ложись и открой это место.

Я послушно стянула бретельки платья и легла на кушетку, уставившись глазами в потолок. Зажмурилась – в голове всё ещё мелькали обрывки фраз, крики – его и мои. Ложь, вся эта ложь; всё было ложью – вся моя грёбаная жизнь.

Запах антисептика раздражал ноздри, а потом по коже пополз холодок. Звук надеваемых нитриловых перчаток заставил вздрогнуть и замереть.

– Что за слово? – мягко сказал мужчина, вглядываясь в моё зарёванное лицо.

Я прошептала ему, на английском, и он кивнул.

– Пожелания к шрифту?

– Без разницы. Чем крупнее, тем лучше, – ответила я, вытирая нос протянутой мне салфеткой.

– Ой, девочка. Пожалеешь ты ещё. Нельзя делать такие вещи на эмоциях.

– Мне это нужно, – грубо ответила я.

Больше мы не говорили – он готовил всё для работы, а я лежала на кушетке, напряжённая, скованная страхом – будет ли больно? Будет ли больнее? Когда раздался противный жужжащий звук, мои слёзы высохли, оставив соль на щеках; но тут же ручейками полились снова – когда кожу проткнул первый удар.

– Могу заморозить, если очень больно.

– Нет. Я вытерплю, – сквозь зубы процедила я.

Он водил иголкой по моему телу, пропитывая тонкой салфеткой чёрную краску и мою кровь. Зудящая боль, отдающаяся барабанной дробью на ребре, сливалась с болью душевной и слёзы продолжали течь по моему лицу до тех пор, пока он не сказал:

– Готово.

Я медленно села, выпрямилась и просипела:

– Есть зеркало?

Указав за мою спину, мужчина выпрямился и отложил машинку на металлический столик на колёсиках.

Я придержала платье на талии, подошла к своему отражению и погладила красную, припухшую кожу.

Под левой грудью, там, где у меня ещё совсем недавно было сердце, теперь появилось слово. Всего одно–единственное, большими крупными буквами – чтобы запомнить на всю жизнь.

ЛЖЕЦ.

Родство

Now and then I think of when we were together

Like when you said you felt so happy you could die

Told myself that you were right for me

But felt so lonely in your company

But that was love

And it's an ache I still remember

Gotye feat. Kimbra «Somebody that I used to know»

В опустевшей комнате, убранной горничной, стояли две односпальные кровати. На стекле не осталось больше отпечатков – оно блестело, наполированное до прозрачности. Чистота должна была сгладить воспоминания, но грудь всё равно болезненно сжалась, когда я зашла внутрь.

Оглядев номер беглым взглядом, я вышла обратно и спустилась с патио, направляясь по дорожке в сторону комнаты Маши с Катей.

Постучала, мне сразу же открыли. Я вяло улыбнулась, Машка понимающе кивнула головой, распахнула дверь и шагнула в сторону, впуская меня. Я звонила ей, перед тем, как купить билет на самолёт – узнала, нужен ли аниматор до конца сезона. Она поговорила с администратором, в обход Пеэтера, который сразу доложил бы моему бывшему соседу где я, и меня позвали обратно до октября.

– Привет, – сказала Катька, – А ты без Расмуса?

Маша шикнула на неё, и Катерина быстро заткнулась, округлив глаза. Я сглотнула, состроила равнодушное лицо и втащила в комнату небольшую спортивную сумку с вещами – то, что успела купить перед вылетом. Машка прикрыла дверь, погладила меня по плечу и спросила:

– Сдвинем кровати или кушетку попросим?

– Мне всё равно, – пожала плечами я, – Можно я душ приму с дороги?

– Да, конечно. Ванная там же.

Я зашагала в заданном направлении, сжимая ремешок в руках. Щёлкнула выключателем, вместе со светом задребезжала вентиляция и из решётки под потолком выпорхнули хлопья пыли. Поставила сумку в раковину, раскрыла и вытащила из неё единственную сменную одежду и купальник. Взглянула на своё отражение, передёрнулась и сняла платье с нижним бельём. Прочитала надпись на своём теле – жирную и кричащую. Забралась в душевую, включила холодную воду, и подставила лицо под струи, чтобы смыть непрошенные слёзы.

Я вернулась в рай на Земле. Только теперь я одна и больше не чувствую магии этого места.

Это место перестало быть для меня домом.

***

You can get addicted to a certain kind of sadness

Like resignation to the end

Always the end

Gotye feat. Kimbra «Somebody that I used to know»

Стараясь не шуметь, я склонилась над унитазом. Меня выворачивало на изнанку уже битых пятнадцать минут. Липкое, неприятное ощущение, пробежало по позвоночнику, но я отмахнулась от него всего одной мыслью: «Отравилась».

– Агата? – послышался сонный голос Маши.

– Я в порядке, – промычала я перед очередным спазмом.

Выплюнула желчь, опустила щёку на ободок, который даже не успела поднять. Выдохнула и зажмурилась.

– Агат, вы предохранялись? – осторожно спросила она, опускаясь на пол.

– Да, – шепнула я, – Временами. Если не было резинки, он вытаскивал… – я тихо булькнула, и снова начала блевать.

Блин, даже не позавтракала – откуда вообще такое количество рвоты?

– Я не хочу тебя расстраивать, но ты уже большая девочка и должна понимать, что «вытаскивание» не стопроцентная гарантия, – она собрала мои волосы с лица и приподняла их.

– Бля–а–ть, – промычала я, – Этого не может быть, – выдохнула, когда всё закончилось.

Опустила крышку унитаза, приподнялась и села на фаянсовый трон, прислонившись лбом к коленям. Послышался шум спускаемого в канализацию содержимого моего желудка – Маша нажала кнопку на стене.

– Воды? – предложила она.

– Да, – пробормотала я.

Она вышла, что–то тихо сказала Кате, и вернулась с холодной бутылкой. Я приложила её ко лбу, опираясь спиной на бочок, потом открутила крышку и сделала осторожный глоток ледяной жидкости.

Хлопнула дверь, я посмотрела на соседку.

– Я отправила её в круглосуточную аптеку на ресепшен, – спокойно пояснила она.

Я, молча, кивнула, отпила ещё один глоток и закрыла глаза рукой.

Катька вернулась быстро, вошла в ванную и протянула маленький пакет. Посмотрела обеспокоенным взглядом, открыла рот, чтобы сморозить очередную глупость – Маша резко развернула её и отрезала:

– Пошли.

Я зашуршала пакетом в руках, когда они прикрыли дверь. Вдохнула–выдохнула, и достала коробку. Повертела, усмехнулась инструкции на греческом языке и вытащила из упаковки тонкую бумажку и стаканчик. Провела все нужные манипуляции, думаю, подробности не нужны, и положила полоску на раковину. Помыв стаканчик, выкинула его в мусорку, и начала отбивать ногой нервный ритм, ожидая результатов.

– Ну? – Машка неожиданно нарисовалась рядом и обняла меня за плечи.

– Что ну? – огрызнулась я, – Это жопа.

Чёткие розовые полоски посмотрели на меня с укором. Две. Тест положительный.

– Что будешь делать?

Я опустила голову и зажмурилась.

– Аборт? – вяло ответила я вопросом на вопрос.

Маша отпустила мои плечи в глубоко вздохнула.

– Это, конечно, твоё дело, но… Подумай ещё раз. Потом будешь жалеть.

– Тебе откуда знать? – подняв на неё глаза, я столкнулась с её взглядом в отражении.

Она передёрнула плечом.

– У каждой есть свои скелеты в шкафу.

Я фыркнула, сполоснула руки и взяла полоску теста в руки. Сложила надвое и выбросила к стаканчику – хлопнув крышкой помойного ведра.

– Слушай. Нам с Катькой предложили работу после окончания сезона, – Маша помялась с ноги на ногу, – Одна российская семья, им нужна няня и домработница. Зарплату обещают хорошую и мы уже нашли небольшую квартиру в Ханье. Если… Ну в общем, подумай. Может быть, останешься здесь?

Кивнув, я наклонилась к крану, чтобы умыть лицо. Прополоскала рот, подняла голову и нахмурилась, взглянув на своё отражение.

Как можно было так влипнуть?

Маша долго объясняла врачу на ломаном греческом суть моей «маленькой» проблемы, и исправляла его «Испанию» на «Эстонию». Бедняга и слышать о такой стране не слышал, вот незадача.

В общем, кое–как мы друг друга поняли. Провели все анализы, сделали ультразвук и отправили моему гинекологу в Таллинн, чтобы меня поставили там на учёт. Я не была уверена в том, что останусь в Греции после октября, поэтому надо было подстраховаться – оказалось, что пособие по рождению ребёнка в Эстонии будут выплачивать, если на учёт встать до двенадцати недель.

У меня было десять.

Смутно вспомнила, что была задержка – я не обратила на неё внимания, подумала из–за перелётов, стресса и вообще… Короче, мне – двадцать пять, а я непроходимая дура.

Непроходимая беременная дура, если быть точной.

В отеле меня по–тихому перевели в детскую комнату – набираться опыта и не мозолить глаза клиентам округлившимся животом. Почему–то он сразу стал заметен, и мне в особенности, едва я сделала тест. Вырос на глазах, как бывает в мультиках.

Я попросила Костю прикинуться моим парнем, и он старательно играл эту роль на глазах у Пеэтера. Знаю, какие новости дойдут до нашего общего знакомого – и пусть. Так будет лучше. О ребёнке решила ему не говорить. Я не готова, и не уверена, что ему это нужно. Решила всё сама – за себя. Ну, и за ещё одного маленького человечка.

Не могу сказать, что ощущала себя феей. Я вообще не испытывала восторгов от своей беременности – меня выворачивало наизнанку каждое утро, и каждый раз, когда я чувствовала запах рыбы. Детей постояльцев возненавидела лютой ненавистью – шумные, капризные и наглые. Но играть в волейбол с животом, походим на половину мяча не представлялось возможным, так что, терпела этих маленьких спиногрызов, сцепив зубы.

По ночам гадала – не совершила ли я ошибку, оставив ребёнка? Я не страдаю предрассудками и не считаю аборт грехом – в конце концов к детям нужно быть готовой. А я не была готова. Но выбора у меня уже не было – в конце сезона срок был уже шестнадцать недель.

УЗИ показало мальчика – даже не знала, радоваться или плакать. Тайно, в глубине души, хотела девочку – чтобы не напоминала о своём отце, который оказался подлецом и последней сволочью.

Когда отель закрыли, я перебралась к Маше и Кате в квартиру – небольшую, двухкомнатную, но уютную и солнечную. Разговаривала с родителями по скайпу, долго скрывала своё интересное положение, но к зиме призналась. Папа не обрадовался, но стойко молчал и оставил свои замечания при себе. Мама спрашивала про отца ребёнка, но после первой моей брошенной резко фразы все вопросы отпали сами собой.

Родила прямо перед своим днём рождения, в начале марта – купного мальчишку с карими глазами. По сморщенному красному личику было непонятно, на кого он похож, и я надеялась, что на меня, и не только глазами.

В Греции оформила пособие, неплохое. Много денег ушло на наблюдение за беременностью и сами роды – цены бешеные, но девчонки помогали. Выделили мне отдельную комнату, купили кроватку и всё необходимое. Когда получила первые деньги, отдала им за аренду – поблагодарила за помощь, как могла.

Сын радовал, даже несмотря на крики по ночам – мучали колики. Я старательно кормила грудью, питалась по схеме, выданной врачом, и давала ему специальные капли. Помогало мало, но к двум месяцам стало полегче. Девчонки радостно выдохнули – хоть и старались, по очереди качая Витьку на руках ночью, но вымотались сильнее меня – они ещё и работали.

В мае открылся новый туристический сезон. До меня дошли слухи, что на острове появился Расмус. Я быстро собрала свои вещи, вещи сына, попрощалась с девочками, и полетела в Эстонию к родителям. Познакомить с внуком и подальше от него.

Жалела только об одном – о тату, которую сделала тогда, на эмоциях.

Прав был тот татуировщик.

***

So when we found

That we could not make sense

Well you said that we would still be friends

But I'll admit that I was glad that it was over

Gotye feat. Kimbra «Somebody that I used to know»

– Виктор Викторович, – строго сказала моя мама, глядя на пухлощёкого карапуза, – Так делать нельзя.

Он нахмурился и надул губы. Снова попытался ухватить её за волосы, но она откинула прядь с лица, и улыбнулась.

– Такой хорошенький, Агата. Кто бы мог подумать.

Да уж.

– Папа скоро приедет? – спросила я осторожно.

– Да, через часик где–то. Агуш, ты не бойся его. Он, хоть и делает суровое лицо, но в глубине души радуется – внук всё–таки.

Я кивнула, и надвинула солнечные очки на глаза, прикрываясь от солнца. Витя захныкал, и я посмотрела в его сторону.

– Давай сюда, – вздохнула я, – Пора кормить.

– Доня, ты такая умничка. Я тебя кормила только месяц, а потом молоко пропало.

– Молоко не может пропасть, – сквозь зубы процедила я, прикладывая сына к груди, – Это советские мифы.

– Ой, ой, ой, – поцокала мать с улыбкой, – Какие мы образованные. Корми лучше молча, не умничай. Будешь чай?

Я кивнула и погладила щёку сына кончиком пальца, чуть нахмурившись. На подбородке начала вырисовываться ямочка как у отца и взгляд стал таким… Тяжёлым. Вздохнула, улыбнулась ему, когда он посмотрел своими глазюками, не отрываясь от моей груди; жадно глотая и причмокивая; сминая крошечной ладошкой мою кожу, покрытую белыми растяжками.

– Ешь, Витька, – приговаривала я, чуть покачиваясь, – Вот буду кормить тебя лет до трёх, а потом всё – до полового созревания женских титек не увидишь.

Он улыбнулся, не выпуская сосок изо рта, а у меня защемило в груди – ну до чего же забавный он получился. Ещё и не говорит, а уже понимает каждое слово.

Когда сын стал баловаться, оттягивая беззубыми дёснами мою кожу, я поморщилась и забрала у него чудо–природы с молочными железами, уложила на одеяло и потрепала по макушке с тонкими чёрными волосками. Мама принесла холодный чай с лимоном, мы устроились на газоне, глядя как малыш пытается ползти, задирая голую попку к верху.

Я захотела в туалет, и скрылась в доме. Взглянула на своё отражение – загорелое, чуть поплывшее от беременности. Бросила взгляд на тату, ухмыльнулась и помыла руки.

Ну, хоть она не расползлась вширь.