Француженки не любят сказки Флоранд Лора

Глава 22

– Джейми… – Стук, стук, стук. – Послушай… Просто я пытаюсь тебе втолковать! Он полный ублюдок. – Сильван стоял возле гранитной столешницы в кухне. Его пальцы с фантастической быстротой нарезали ножом лук-шалот. Глядя на его руки, Джейми вспоминала пальцы Доминика. Сильван на кухне, поэт-убийца.

Кэйд подняла бокал с вином, молча чокнулась с ней и прошла в гостиную, словно эта тема ее не касалась. Предательница и обманщица. Она пригласила ее сюда ради этой «промывки мозгов»?!

– Знаешь, у меня были и другие планы на этот вечер, – холодно отозвалась Джейми на проповедь Сильвана. Например, взявшись за руки, гулять по Парижу с Домиником. Ей надоело доказывать, что она уже не безвольная лиана, что она опять стала сильной. Мучительные часы физиотерапии казались ей теперь наградой.

В следующий раз, когда ты попытаешься быть сильной, сказала она себе, ступай в Гранд-опера. Там дают балеты «Жар-птица» и «Весна священная». Возможно, они подскажут тебе, как жить дальше. Ты решишь, то ли ты хочешь стать девой, которую приносят в жертву, то ли птицей, возрождающейся из пепла. Вместо того чтобы защищать свою личную жизнь от нападок родных.

Рано или поздно ей придется назвать Доминику свою фамилию, чтобы уговорить его приходить вместе с ней на эти уютные обеды в кругу семьи. Но пока что приятно быть анонимом. Пока что он не может найти в Интернете те пять страниц, где подробно рассказано, что она не отличилась в своей жизни ничем, разве что влипла в историю, в которой получила побои.

Впрочем, забавно будет увидеть лицо Сильвана, если она явится к нему на обед с Домиником Ришаром. Очень забавно. Хотя не стоит наносить еще один удар по их отношениям с Домиником. Но все равно заманчиво.

А как изменилось лицо Доминика, когда она сказала ему, что вечер у нее занят! Какой жесткий, настороженный взгляд. Ей вдруг показалось, будто правая половина ее тела стала пустая. Широкая полоса кожи на ее плечах, там, куда обычно ложилась его рука, похолодела…

– Просто я… я за тебя беспокоюсь. – Сильван пристально смотрел на нее – мужчина, который впервые увидел ее, когда она, вся избитая, лежала на больничной койке. Теперь он никогда не преодолеет в себе то первое впечатление. – Ты пока еще не окрепла. А ему на это плевать.

Джейми вспомнила душ, как Доминик держал ее в объятиях будто игрушечного медвежонка.

– Сильван, это неправда.

Он лишь отмахнулся:

– Доминик Ришар очень опытный, он мастер флирта. Ты до поры до времени и не поймешь, что ему плевать на тебя.

– Нет, не скажи… он не такой. – Кэйд выплыла из гостиной. – Никакой он не мастер флирта. Он предпочитает действовать напролом, а долгое, изощренное, чувственное ухаживание – не его конек. – Ее взгляд задержался на миг на Сильване, и это позволило Джейми заглянуть в интимную жизнь сестры гораздо глубже, чем ей бы хотелось.

Какого же черта Кэйд без всяких сомнений вторгается в ее личную жизнь?

– Кэйд, у тебя случайно нет в телефоне фото мужчины, которого ты знаешь как Доминика Ришара? Потому что я абсолютно не уверена, что мы говорим об одном и том же человеке.

Кэйд молча отвернула лицо. Ей стало неловко. Что ж, замечательно. Джейми сумела-таки постоять за себя.

– Я не хочу быть более грубой, чем вы оба, но моя личная жизнь вас не касается.

Да и вообще, она не собиралась сравнивать, как Доминик Ришар флиртовал с женщинами.

– Мы твоя семья. Как ты можешь так говорить? – тоном упрека ответил Сильван.

Кэйд лукаво усмехнулась, будто ждала момента, чтобы ее уколоть.

– У Сильвана тоже есть младшая сестра.

Еще и это! Джейми невероятно раздражало, что Кэйд всегда думала о ней как о младшей несмышленой простушке, нуждающейся в опеке.

– Она… тоже взрослая? – невозмутимо спросила она.

– Нет, ей всего двадцать один! – снисходительно воскликнул Сильван.

– Сильван, разве ты не открыл в двадцать один год собственный бизнес?

Тот сбросил лук в сковороду и смерил ее долгим и недовольным взглядом.

– Я это я. И не готов ни с кем себя сравнивать.

– Ах да, я забыла тебе сказать, – иронично заметила Кэйд жениху, возвращая диалог в начальное русло. – Она использует его.

– Ради бога. – Сильван набросился на грибы намного яростнее, чем бедняги того заслуживали. Потом замер и строго посмотрел на Джейми: – А ты не чувствуешь, что он агрессивный, а?

– Он – агрессивный?

– Именно так. В нем все время что-то бурлит. Агрессия.

– Ты так говоришь, потому что он огромный и потому кажется таким… грубым. – Жесткий, неотесанный, хулиган, кожаная куртка… он старается спрятать свое нежное нутро, нежное, как ганаш. С ней он всегда такой нежный.

– Нет, – нетерпеливо пробурчал Сильван. – Джейми, я тоже вырос в пригороде. Не в таком захудалом, как он, но я знаю разницу между наигранной агрессивностью и настоящей. У него настоящая.

– Возможно, таков он только с тобой! Ты ведь для него не союзник, не говоря уж о том, что не друг.

– Сколько раз его арестовывали? – Сильван повернул голову в сторону Кэйд. – Ты мне говорила…

– Сильван! – зашипела Кэйд и бросила быстрый виноватый взгляд на сестру.

У Джейми вскипела кровь:

– Кэйд, в чем дело? Ты навела о нем справки в полиции? Разве я позволяю себе такое в отношении вас с Сильваном?

– Ты ничего не знала о появлении в моей жизни Сильвана, к тому же это было тебе совсем безразлично, – с прежним гневом напористо возразила ей Кэйд. – В то время ты была в Папуа – Новой Гвинее. И вот тебе информация относительно Доминика. Он был арестован – один раз, в восемнадцать лет. За драку на ножах, хотя у него ножа не обнаружили. Задолго до этого, когда он был много младше, были звонки в Комиссию по делам несовершеннолетних.

Джейми категорически не желала воспользоваться непрестанными вторжениями Кэйд в чужую личную жизнь, но…

– Что это за Комиссия?

Кэйд повернулась за помощью к Сильвану.

– Там проверяют обстановку в семье ребенка, – нехотя пояснил он. – И некоторые другие вещи.

Джейми нахмурилась, прошла через гостиную и встала перед большими балконными окнами, распахнутыми в весеннюю ночь.

– Не будь размазней! – крикнул ей в спину Сильван. – Ну образумься!

– Джейми? И разум? – провокационно бросила Кэйд, и Джейми едва не взорвалась от возмущения. Неужели ее родные искренне считают, что она реформировала трудовые отношения на какао-фермах в неспокойных районах мира, не обладая никаким разумом? Неужели они думают, что это голый энтузиазм с выпученными глазами и чистое везение?

Да, верно, они так и думают.

– По поводу чего были те звонки? – спросила Джейми сдавленным голосом.

Кэйд покачала головой:

– Понимаешь, такие записи не подлежат разглашению. Не знаю, как моим людям удалось выяснить, что вообще были такие звонки. Его мать ушла, когда он был еще маленький. Возможно, учителя пытались узнать, что творилось у него дома.

Если его учителя беспокоились, значит, у них были веские на то причины. По-видимому, дома у Ришаров было неблагополучно. Матери не было – а какой нормальный отец пошлет своего сына работать на бойню? Она поморщилась, ее сердце ныло от жалости к маленькому мальчугану и наполнялось уважением к взрослому мужчине. Вот из каких ужасных условий он вышел, чтобы стать большим, грубым и нежным мужчиной с застенчивой улыбкой, который угощал ее своим фантастическим шоколадом.

Черт побери, разве могла она надеяться, что у него возможны прочные отношения с женщиной, которая не смогла стать никем?

– Я больше не хочу о нем говорить, – резко заявила Джейми. – Давайте сменим тему, или я уйду.

Кэйд вздохнула. Сильван был явно разочарован, но прикусил язык.

И они беседовали о других вещах.

После ужина Кэйд устроилась на диване рядом с Сильваном, а Джейми села, поджав ноги, в уголке кресла, стараясь не чувствовать себя несчастной и жалкой. Они не намеревались подчеркивать ее одиночество. Но в этот момент ей ничего так не хотелось, как провести остаток жизни, как они: в Париже, в какой-нибудь простой, спокойной квартире, прижавшись к…

Она взглянула на свои руки. Она чувствовала, как ее захлестнуло желание, и ужасалась. Неужели она больше не сможет быть сама собой?

Какая ирония. Большую часть своей жизни она не хотела быть такой, как Кэйд и другие ее родные. Она была независимой, жила свободно. И вот теперь она мечтает о приятной, безопасной клетке.

Просит ее у мужчины, который никогда в жизни не знал клетки, который проламывался через все удерживавшие его препоны.

– Папа вернется в выходные, – внезапно сообщила Кэйд. Когда Джейми оказалась в больнице, их отец жил в Париже первый месяц, но потом, когда стало ясно, что она пошла на поправку, он стал летать в головной офис фирмы Кори. – Как ты думаешь, может быть, Доминик поужинает с нами?

– Не походит ли это на приглашение гладиатора на императорскую арену? Никто из вас не имеет права решать его судьбу, поднимая палец вверх или опуская вниз.

Кэйд подняла брови и обменялась с Сильваном недоверчивым взглядом.

– Видишь, вот с чем я вынуждена мириться. Она искренне так думает, – сказала Кэйд жениху.

– Мой палец опущен вниз, – заявил Сильван. – У меня нет абсолютно никакого желания видеться с ним и что-то решать.

– Тогда и не надо, – устало вздохнула Джейми. – Поверьте мне, он не первый, с кем я встречалась, не знакомя его с семьей.

– И не последний? – быстро отреагировала Кэйд со смешком.

– А-а, ты просто используешь его как терапевтическое средство? – повеселел Сильван. – Тогда ладно.

Джейми крепко сжала губы, едва удержав в себе дерзости, какие клубились в ее душе и мозгу и уже готовы слететь с языка. Как ей хотелось устроить скандал! Но она себя обуздала.

– Знаете что, – единственное, на что решилась она, – почему бы нам не поговорить о вас, а не обо мне? Предположим, обо всех недостатках Сильвана… Меня никогда не спрашивали, стоит ли пускать его в нашу семью.

Сильван ухмыльнулся ей, ничуть не обидевшись.

– Давай, валяй, придумай, как обвинить меня в том, что твоя сестра вломилась в мою лабораторию и украла ее у меня.

Проклятье, тяжело обидеть человека, когда первое, что она помнила о нем, – это тревога на его правильном, красивом лице. Его лицо смягчилось улыбкой, когда он угостил ее своим шоколадом, одним из лучших в мире, чтобы пробудить ее аппетит, пропавший после нескольких недель внутривенных вливаний. В больнице он часто рассказывал ей басовитым, элегантным – шоколадным! – голосом всякие истории о себе: кто он такой, что рядом с ней делает, как встретился с ее сестрой.

Тоже адская история, как он познакомился с Кэйд. Джейми и не подозревала, что ее сестра способна на такое.

– Как же это тебе удалось? – скрывая удивление, спросила она. – Сделать из Кэйд подмастерье?

Из Кэйд, которая, подобно Жанне д’Арк, могла командовать королем, папой и всевозможными президентами.

Сильван от души рассмеялся.

– Не то чтобы она не умеет руководить, но она все время пытается забрать в свои руки бизнес. А это мой бизнес.

Кэйд поджала губы и беспокойно заерзала. Джейми почувствовала легкий укол вины – она задела сестру за больное.

– Плюс к этому… – Сильван покосился на невесту, – по-моему, ей скучно. – Ясно, что он не считал эти слова комплиментом.

Джейми удивленно вытаращила глаза. Кэйд проводила дни с таким красавчиком, как Сильван Маркиз; он показывал ей, как правильно темперировать шоколад. Да это просто мечта многих женщин, их представление о семейном счастье! А она хотела, чтобы Кэйд была счастлива.

– Мне не скучно. Мне нравится. – На губах Кэйд появилась улыбка. – Словно сбылась моя мечта.

Что ж, хорошо. Значит, Кэйд вовсе не сумасшедшая.

– Однако… – призналась та, и у Джейми возникло огромное желание ее придушить. Всю свою жизнь Кэйд была сосредоточена на главном бизнесе. Неужели сейчас она не может просто наслаждаться свободой?.. – …Мне нравится быть возле хорошего шоколада, нравится погружаться в того, кто погружен в него.

Джейми смутилась, вызвав подобные откровения. Но Сильван наклонил голову к невесте, сидевшей рядом с ним, и обнял ее за плечи. Господи, да Кэйд разговаривает не с ней, не с Джейми!

– Мне нравится это делать. Но, может быть… делать в качестве хобби. Верно говорит Сильван, что я пытаюсь взять в свои руки любой бизнес, какой замечаю, и сделать его в десять раз эффективнее. В то же время я не могу быть вице-президентом «Кори» по совместительству. Не знаю. Я не знаю, куда мне вообще стоит вонзить зубы.

Если бы она добавила «конечно, не считая Сильвана», Джейми немедленно бы ушла. Но Кэйд пощадила ее – она была слишком элегантной, чтобы сказать такую вещь. Однако на ее лице промелькнула неуловимая усмешка, которая стоила тысячи слов.

– Честно признаюсь, я хочу помочь тебе с организацией того круглого стола, мне нравится эта идея. – Теперь Кэйд говорила с ней.

– Спасибо, – сдержанно отвечала Джейми. – Но я пытаюсь ходить без костылей.

Разочарование исказило черты Кэйд, сделав его почти некрасивым.

– Джейми, меня тоже волнует, отдаю ли я миру достаточно. Особенно сейчас, когда я живу лишь ради собственного удовольствия.

Сильван ухмыльнулся при последних ее словах.

– Я заинтересовалась этим, когда ты пробудила наш интерес к этой теме. По-моему, пора вывести ее за рамки фирмы «Шоколад Кори» на широкий консорциум производителей шоколада и четко сформулировать проблему.

– В Абиджане? – кисло спросил Сильван.

– Я голосую за Париж, но Джейми, кажется, считает, что нежелание оказаться в нестабильной политической ситуации в стране, где ее чуть не убили, – свидетельство слабости.

Сильван сдвинул к переносице свои роскошные брови.

– Знаешь, Джейми, если ты чувствуешь себя слабой, это еще не говорит о том, что все твои действия слабые.

Кэйд одобрительно улыбнулась и теснее прильнула к жениху.

Сильван ничего не смыслит в выборе кресел, угрюмо подумала Джейми. С таким же успехом она могла бы устроиться на марсианской скале. Сестра и Сильван так уверены друг в друге. Пускай Кэйд слишком энергичная, и Сильван ворчит на ее попытки командовать, но все это не является угрозой для их отношений. Их любовь, эта счастливая, непреложная сердцевина их жизни, казалось, дана им свыше, а все остальное – просто вопрос небольшой регулировки.

Когда Джейми вышла из гостей, на нее обрушились тоска и одиночество. Кэйд вызвала для нее такси, но через пару кварталов Джейми заплатила водителю и решила прогуляться. Она неторопливо перешла по мосту через Сену. Справа от нее сиял огнями Нотр-Дам, слева, ниже по течению, виднелся Лувр, а вдалеке горела Эйфелева башня, хотя на этот раз она не разбрызгивала мириады искр. К ней пристали какие-то парни, уговаривали посидеть с ними. Она ускорила шаг, съежившись от неконтролируемой паники; они что-то кричали ей вслед со смехом: мисс, мисс.

Ее оставили в покое, когда она достигла квартала Маре с его улицами семнадцатого века. Там однополые пары смешивались с гетеросексуальными, люди, одетые очень красиво или очень смело, слонялись между барами и кафе.

Вероятно, она позвонила бы ему, если бы знала его номер. Если бы знала, где он живет, вероятно, она позвонила бы в его дверь – так невыносимо ей было провести эту ночь без него. Позвонила бы в надежде, что там у него никого нет, что он будет рад ее видеть.

Но она не знала ни того ни другого.

Ей вспомнилось, как он отмахнулся от той брюнетки. Она не позвонит мне, у нее нет моего номера, сказал он.

Она зашла в бар, и там к ней пристала хорошенькая кудрявая блондинка; общаться с ней было намного легче, чем с теми парнями на улице. Джейми смеялась, качала головой и с сожалением сообщила красотке, что она предательница и встречается с мужчиной. Та подмигнула и пообещала, что одна ночь с ней изменит ее сознание. Потом она поняла, что больше не может пить в одиночестве и отвечать на приставания с грубоватыми шутками. Пришлось возвращаться в свою темную, пустую квартиру.

Она старалась быть сильной. Приняла душ. Ответила на голосовую почту, пришедшую от отца. Попробовала раскрыть книгу. А в итоге натянула на голову одеяло и в темноте зарыдала. Просто рыдала и рыдала, потому что была такой одинокой, так замерзла, а еще по многим другим причинам, которые безжалостно обрушились на нее, словно град кулаков.

Глава 23

По средам Доминик обычно встречался за ланчем с соседом-виноторговцем; их приятельским взаимоотношениям не мешало отсутствие у Дома интереса к винам. Доминик дорожил этой дружбой. У него было мало друзей, да и те были из кулинарной среды, такие же амбициозные, как он, трудоголики, с небольшой склонностью к социализации. Он сошелся с ними, строя свою карьеру, постепенно взбираясь вверх.

Но в эту среду он оказался плохим компаньоном, все время выпадал из разговора, сам того не замечая, и сидел с мрачной физиономией. Он не видел ее вчера вечером, ночью и не видел нынешним утром. Из тугого, жесткого узла, который он постоянно носил в себе, высвобождался отчаянный страх.

Когда после ланча он вернулся к себе в магазин и увидел ее на обычном месте, волна облегчения так сильно ударила по нему, что он задрожал и, чтобы успокоиться, был вынужден вспомнить дыхательную гимнастику.

Она бросила на него мимолетный взгляд и опустила глаза на чашку шоколада, которую крепко сжимала в ладонях, словно пытаясь удержать себя от какого-то поступка. Рукава ее свитера сползли к локтям, и на руках была видна гусиная кожа.

Он резко подвинул стул, сел рядом с ней и напряг всю свою волю, чтобы не обнять ее, не посадить к себе на колени. Проклятые публичные заведения! Включая его собственное. Поэтому он лишь накрыл огромной ладонью ее руку в гусиных пупырышках, а пальцы просунул под ткань рукава. Чуть ниже локтя он нащупал шрам, который она все время прятала от него. Вероятно, след открытого перелома. Боже, не надо об этом думать… Неожиданно для себя он поцеловал ее. Гораздо длиннее, гораздо интимнее, чем позволяла то их позиция на виду у всех посреди салона.

Ему сразу стало легко, ушло все напряжение. Когда ее губы раскрылись, страх мгновенно убрался на привычное место.

Ее рука легла ему на грудь, сжала в кулаке ткань рубашки. И опять он почувствовал ее внутреннюю борьбу, почувствовал, что она удерживает себя от чего-то.

– Все в порядке, – прошептал он, отстраняясь, чтобы взглянуть на ее лицо. Выглядела она неважно: под глазами круги, покрасневшие веки. – Давай, делай.

– Делать – что?

– То, чего ты пытаешься не делать. Давай, я вытерплю.

В конце концов, он много чего повидал.

Она тряхнула головой и снова уставилась в свою чашку, губы ее сложились в горькую линию.

– Ты не знаешь, чего ты просишь.

– Тогда почему ты не говоришь мне этого?

Голубые глаза встретились с черными в миг абсолютной искренности.

– Если бы я могла, я бы заползла в тебя и никогда не выходила.

Он вздрогнул всем телом, словно от удара чудовищной силы. Ему пришлось подождать, когда пройдет шок. Потом встал и потянул ее за собой.

– Гийеметта. – Он сумел прогнать с лица румянец смущения, оставшийся лишь на скулах. – Пожалуйста, скажи там, наверху, что я отлучусь. Ненадолго.

Он привел ее к себе домой – так было ближе. Он так решил. И если бы до этого он не поступал точно так же с несколькими другими женщинами, он не чувствовал бы себя так гадко, приведя сюда и ее. Ее глаза блеснули, лицо замкнулось – она поняла, что третьего дня они стояли рядом с его домом, и он ничего ей не сказал.

Она замкнулась в своем бронированном мирке, куда ему не было доступа.

Но он мог выманить ее оттуда – ласками.

Он мог.

– Заползай в меня. – Он закрыл за ними дверь квартиры и прижал Джейми к себе. – Все хорошо. – Одним движением он сдернул с себя через голову рубашку и майку, схватил Джейми и приподнял, прижавшись голой спиной к двери. – Давай.

– Я люблю тебя, – прошептала она, уткнувшись ему в грудь, и он похолодел от ужаса.

– Господи, не надо, не говори этого. – Он отнес ее в спальню, раздевая на ходу. – Не надо – или ты собираешься меня бросить? – Он укрыл их одеялом и приник губами к ямке на ее плече, сильно, до боли, сжав ее бедра. – Пожалуйста, не говори так, – почти неслышно молил он.

Она застыла возле него.

– Нет, Жем, не надо. Не застывай. Я сделаю что угодно. – Он грубо гладил ее всю, так, чтобы они оба это запомнили. Даже если она уйдет. – Скажи мне – что не так, что тебе не нравится? Я все исправлю.

Он говорил это, как когда-то в детстве, в те первые несколько раз, когда его мать решила уйти, и это было ужасно. Проклятье, пора ему забыть об этом.

– Я знаю, – бормотала она, щекоча его губами. – Знаю. Ты все исправляешь. Все во мне. Прости. Прости, что я так сказала. Я не хотела. Просто… – Она задрожала и попыталась еще сильнее спрятаться в его объятьях, словно он был единственным источником тепла среди снежной бури. Он почувствовал кожей, что ее губы плотно сжались, как будто она опять сдерживала себя, чтобы не сказать ему что-то. Она даже не могла его целовать из-за этого. – Я не могу насытиться тобой. Я как вампир, высосу тебя всего, оставлю только сухую оболочку.

– Нет, – возражал он, жадно гладя ее бедра. – Ты же сказала, что я солнце, и ты не можешь меня высосать. Обещаю тебе, что я не иссякну. Обещаю. Благодаря тебе… – Он замолчал и мысленно договорил сам себе: «…Я понял, что могу вечно дарить тепло и любовь, и никогда, никогда не иссякну».

Он перевернулся на спину и положил ее сверху, чтобы его руки двигались свободнее, чтобы она чувствовала всю огромную силу его тела, без труда выдерживавшего ее небольшой вес. Он знал ценность силы, очень хорошо ее знал!

Она требовалась для того, чтобы сделать его неприступной крепостью. А теперь и ее тоже. Наконец кто-то нуждается в его силе.

Внезапно он понял со всей ясностью, как никогда раньше, в чем был не прав отец. Мужская сила должна быть направлена против внешнего мира: чтобы прогонять его от себя и от тех, кого мужчина взял под свою защиту, это жена, дети, а для сильного мужчины еще и другие люди, например, его сотрудники. Направлять данную тебе силу внутрь, на тех самых людей, которых ты должен защищать, потому что не можешь справиться с внешним миром, – это проявление полнейшей слабости.

Я люблю тебя, говорила она одними губами по-английски. Его тело вздрагивало, словно от ударов по нему кулаком. Он еще крепче сжимал ее в объятьях, но ничего не говорил. Не пытался остановить ее еще раз. Он сказал ей, что может принять все, что она хочет сделать; значит, он должен принять и это. «Я люблю тебя». Ее губы скользили по нему, открывали его телу тайну, которой не должен был знать его разум. И все же на этот раз он воспринимал ее слова не как удар, а скорее как массаж – его мышцы постепенно расслаблялись, уже не вздрагивали от прикосновений, а скорее им радовались.

Он провел пальцами по ее короткой прическе, нащупал губами сквозь волосы шрам. Она тряхнула головой, пытаясь высвободиться. Но он все равно ее поцеловал, крепко, в последний раз, а потом позволил себя прогнать и стал целовать ее лицо, шею. И тут же перехитрил ее – провел губами по ее плечу, вниз по руке, к локтю, и поцеловал каждый сантиметр шрама, прежде чем она сообразила, что он делает.

– Перестань, – сказала она по-английски и толкнула его в грудь. Но он перехитрил ее и на этот раз, лежа внизу, прижатый к кровати. Она могла отодвинуться, но не могла заставить его сделать это, как бы ни старалась. Пусть толкает. Ему нравилось ощущать мышцами давление ее рук.

– М-м-м, как приятно. – Он поймал вторую ее руку и тоже прижал к груди. – Давай, еще сильнее. Но только мне больно.

Тут же ее ладони вдавились ему в грудь, вызвав сладкую боль в натруженных мышцах, вдавились сильно.

– Почему? – прошептала она. – Почему тебе больно?

Он пожал плечами, и ее руки прошлись по его груди.

– Я слишком много времени провожу на тренажерах, когда… когда мне нужно разобраться с некоторыми вещами.

Накануне вечером, услышав про ее «другие планы» и расставшись с ней на улице, он вернулся в спортзал.

– С какими вещами?

Пожалуй, не стоило ей говорить, что она довела его в тот вечер до исступления… Но тут его пальцы нащупали шрам, которого он прежде не видел. На животе, аккуратный хирургический разрез. Вероятно, ее оперировали. Потому что она получила слишком много ударов в живот…

Он крепко прижал ее к себе, слишком крепко, и испугался, что сделал ей больно.

Он перекатился вместе с ней, заслонив ее от остального мира, и накрыл их с головой одеялом.

– Жем, – шептал он, откидывая назад ее волосы, снова целуя ее. – Я люблю тебя.

Ее тело под ним вздрогнуло. Она широко раскрыла глаза. Он откинул край одеяла, чтобы лучше видеть их цвет. Голубые, как водопадные струи.

– Это невозможно, – запротестовала она. Почему же ее голос звучал так испуганно и умоляюще, словно он держал что-то очень вкусное и дразнил изголодавшуюся женщину, намереваясь в последний момент съесть это сам?

– Так когда-то все говорили насчет моих планов добиться звания Лучшего во Франции. Что это невозможно. Но я все равно получил его.

В ее глазах промелькнула искра досады. Она кротко принимала все, как выздоравливающий солдат принимает случайную боль.

– Ты намекаешь на то, что меня трудно любить?

– Ужасно трудно, – честно признался он. – Это самая выматывающая душу вещь, какую я знал в своей жизни, и это говорит о многом. Но я тем не менее намерен это сделать. – Он поцеловал ее, неторопливо проник в ее рот, доказав ей, что существовал как минимум еще один аспект любовных ласк, которым он мастерски владел.

Когда он наконец поднял голову, она глядела на него, приоткрыв губы, но со сдвинутыми бровями. В ее взгляде смешались нежность и недоумение.

– Ты не можешь говорить это всерьез, – сказала она, помолчав. – Разве это возможно? Я не понимаю. Разве это имеет смысл?