Француженки не любят сказки Флоранд Лора

Взгляд старика сделался колким. В глазах его сверкнул дьявольский огонь.

– Не снизошел до… Кори?

– Попробуйте, – мягко проговорил Доминик, протягивая ему шоколад. – Тогда вы поймете.

Миллиардер раздраженно посмотрел на подношение. Потом откусил чуть-чуть, и его раздражения как не бывало, взгляд стал мягким, даже голодным.

– Дымок, – пробормотал он. – Шоколад с дымком. Знаешь, малыш, возможно, ты мне понравишься.

Доминик с досадой поставил на стол поднос с шоколадом. «Возможно… понравишься»…

– Вон там через пару домов бакалея, там продают карамельки, если вы любите всякую дрянь.

– Что ж, возможно, и не понравишься, – хмыкнул старик, и Доминик был приятно удовлетворен. Он любил злить людей, особенно тех, кто считал себя вправе оценивать его персону. Старик доел вторую половинку шоколадной плитки и облизал с большого пальца маленький темный след.

Что ж, Доминик, возможно, и сможет с ним ладить.

– Что это? – Джеймс Кори подошел к шоколадной глыбе, из которой Дом вырезал скульптуру. – Вы отказались от своего замысла? – Опять тот же резкий колючий взгляд.

Доминик слегка осклабился, что должно было означать улыбку.

– Я ни от чего не отказываюсь. Но до Экспо есть еще время, а у меня много других важных дел, помимо работы над скульптурой. – Плюс к этому глыба шоколада пугала его до смерти – уж больно сложным и амбициозным был замысел. Всякий раз, когда Доминик пытался поработать над ней, он убеждался, что сглазил себя и ему лучше заняться чем-то менее грандиозным.

Миллиардер разглядывал грубо высеченные складки на будущем изображении, пытаясь понять, что должно получиться в итоге.

– У нас, у Кори, много денег, – сказал он.

– Да, и знаете, что было бы замечательно? Если бы вы потратили некую сумму, поставив имя Сильвана Маркиза на часть дерьмовых плиток, которые вы продаете в супермаркетах по всему миру. – При мысли об этом его наполнила радость. – Вот это было бы великолепно.

Во взгляде Джеймса Кори смешались задумчивость и удивление.

– А вы сами не хотите денег?

Честное слово, почему в последнее время все пытаются его купить? Сначала Кэйд Кори, затем Джейми, и вот теперь этот богатенький старикан. Неужели он выглядит таким покладистым?

– Почему бы вам для начала не сказать мне, что вы хотите у меня купить, и тогда я скажу, хочу ли я ваших денег.

Прямой, проницательный взгляд старика со скрывавшейся на дне глаз усмешкой показался ему до странного знакомым. Этого ему только не хватало! Какой-то там миллиардер, слишком старый для того, чтобы дать ему по шее, шляется по его лаборатории и держит себя так, словно Доминик для него – объект какой-то непонятной шутки.

– Как я слышал, вы любите играть с весьма дикими вкусовыми оттенками, – проговорил Джеймс Кори так подчеркнуто небрежно, что Дом насторожился. Вот она, цель визита. Несколько миллионов за его имя на какой-то продукции, где скорее всего будет арахис. Доминик зашел в своих экспериментах довольно далеко, но даже он никогда не добавит в шоколад арахис.

– Вы когда-нибудь думали о шпинате?

– О шпинате? – Да, арахис хотя бы был трудной задачей. – Вы хотите заплатить мне, чтобы я положил в шоколад шпинат? Это скучно! Заплатите какому-нибудь химику, и он это сделает.

– Скучно? – Казалось, Джеймс Кори был уязвлен. – Вы хотите сказать, что сделать это вам не по силам?

– Я хочу сказать, зачем мне это делать? Это крайне неинтересный вкус. Я использую шоколад не для того, чтобы прятать другие оттенки вкуса. Я использую другие оттенки вкуса, чтобы подчеркнуть вкусовое многообразие шоколада.

– Я уже обращался к химикам с этим вопросом. – Джеймс Кори потер пальцами переносицу. – Они ничего не могут. – При виде его нараставшего раздражения Доминик почувствовал себя лучше. – Я невысоко ценю людей, которые заявляют, что они могли бы сделать что-то невозможное, если бы захотели взять на себя такой труд.

Дом смерил его удивленным взглядом.

– Поверьте мне, в списке невозможных вещей, над которыми я сейчас работаю, шпинат стоит даже не на первой странице. Во-первых, тут нет ничего невозможного, но и если бы это было так, я не понимаю, почему должен спешить выполнять каждое невозможное предложение, какое придет вам на ум.

– Что, есть и другие невозможные для вас вещи? – хитро подхватил старик. – Какие, к примеру?

– Не ваше дело.

«Быть чьим-то солнцем. Быть для нее совершенством».

– И они стоят больше двадцати миллионов долларов? – Голубые глаза блеснули.

– Да, черт побери. Но если вы надумаете заплатить мне двадцать миллионов долларов, чтобы я смешал для вас шоколад со шпинатом, я это сделаю. – Это займет у него скорее всего час-другой и будет так же легко, как поковырять пальцем в носу, по сравнению с другими проблемами. Возможно, Джейми будет любопытно посмотреть на это. – Только не ставьте на это изделие мое имя.

Джеймс Кори сложил удивленную мину.

– Двадцать миллионов – без права использовать ваше имя? Однако вы высокого мнения о себе, верно?

Что ж, он пытался высоко себя ценить.

– Вы первый начали торговаться.

Чудаки эти миллиардеры. Что оставалось делать ему, Доминику? Снижать ставки до реальной цены?

– А если я захочу еще что-то за двадцать миллионов? – Глаза старика снова странно блеснули, словно глаза Сатаны в пустыне. – Если я попрошу вас соблазнить мою внучку и увести ее от Сильвана Маркиза?

Доминик внутренне остолбенел, потом усмехнулся. Еще один человек, ненавидящий Сильвана! Как сладко узнать, что парень, женившись, попал в семейку почище той преисподней.

– Ну извините, что я не могу вам помочь, но мысль сама по себе приятная. Удачи вам в этой затее.

«Это ему еще пригодится, если он захочет что-то вырвать из стальной хватки Кэйд».

– Почему вы не хотите помочь мне? – Ехидный взгляд. – Это что, невозможно?

Старикан начинает серьезно его раздражать!

– Вероятно, вы ошибочно принимаете меня за кого-то другого. Я Доминик Ришар, а не ваша проститутка. Я работаю с шоколадом. У меня есть подружка. – От волнения у него участилось дыхание. Подружка – это что-то постоянное, прочное. А не случайная знакомая, которая может исчезнуть, если он как-то не так моргнет. – Ваши двадцать миллионов не стоят ни одной из этих вещей.

Джеймс Кори положил руку на мраморную столешницу, словно это он был хозяином, и впился в Доминика долгим, испытующим взглядом.

Доминик недобро обнажил зубы в очередной попытке улыбки.

– Трудно жить, если нет ничего более ценного, чем деньги?

– О-о, у меня есть пара вещей, более ценных, – серьезно ответил старик. – Две или три. Но я всегда стараюсь действовать наверняка. Очень неприятно, когда с моим сокровищем кто-то другой обращается как с дешевой игрушкой.

– Ты не думала о том, что тебе пора перейти к оседлой жизни? – спросил дедушка Джек.

Джейми чуть не выпрыгнула из собственной кожи. Что говорило о многом – она только что пришла с еженедельных физиотерапевтических процедур и очень устала. Они сидели в суперроскошном ресторане возле Елисейских Полей. Блюда от шеф-повара Люка Леруа, обладателя трех мишленовских звезд, таяли словно снег на ее горячем, усталом языке. Она предпочла бы сидеть в салоне Доминика, но не решилась пойти туда с дедом. Вот они и были сейчас в другой части Парижа, ели десерты, в которых лед соприкасался с огнем и рождал весну. И это стоило больше пятидесяти евро на каждого, мизерная частица в бюджете деда, хотя такая цена все равно вызвала у него возмущение.

– К оседлой – жизни?

– Да! Знаешь, ты выйдешь замуж, пойдут дети, и ты перестанешь мотаться по разным странам.

От удивления Джейми разинула рот. Ведь и отец, и дед смотрели на всех мужчин, которые приближались к ней и Кэйд, так, словно их нужно было проверить на бешенство.

– Твоя сестра так и поступила, – сказал дед Джек, как будто Джейми когда-либо в своей жизни подражала сестре.

– Мне показалось, будто ты хотел, чтобы я вела дела фирмы Кори, – сухо напомнила Джейми.

– Я в самом деле хочу, чтобы ты управляла делами нашей фирмы. Впрочем, учитывая твое упрямство, полезно наметить и другие варианты.

– У меня есть другой вариант. – Джейми достала кусочек льда, спрятанный под смесью из малины и карамели. – Я должна организовать в Абиджане круглый стол. Когда… закончу восстанавливающие процедуры.

К счастью, Джейми хорошо платила физиотерапевту. Слишком хорошо, чтобы та спешила сказать своей подопечной, что ей больше не нужно заниматься.

– Я советую тебе устроить круглый стол в Париже.

О господи, Кэйд и ему сказала об этом!

– Я с уверенностью могу тебе сообщить, что нам будет невероятно трудно получить для тебя визу в Кот-д’Ивуар. Там речь идет о тридцати процентах их валового национального продукта.

– Что-то не верится. – «Пожалуйста, дед. Закрой для меня границы. Дай мне возможность остаться здесь… в безопасности, чтобы рядом со мной были те жаркие, жаркие губы, чтобы меня держали сильные руки и не отпускали никуда…» Она дрожала от желания каждый раз, когда думала о нем. – Дед, ты удивишься, когда я скажу тебе, какой политический капитал я там заработала. Очень много жителей страны считают ценными мои усилия по прекращению эксплуатации детей и повышению рентабельности ферм, выращивающих какао.

Дедушка Джек хмыкнул, представив себе ту битву влияний, какую вели правительственные чиновники.

– Тебе Кэйд насплетничала, да? Поэтому ты примчался сюда?

Дед сделал вид, что возмущен.

– Ты думаешь, я не в состоянии оплатить своих шпионов?

Джейми сощурилась:

– Ты в самом деле держишь возле меня шпионов или просто стараешься выгородить Кэйд?

Дедушка Джек лишь усмехнулся:

– Лучше сама держись подальше от неприятностей, скажем, лет десять, и тогда я подумаю над тем, чтобы отозвать моих шпионов.

Джейми скрипнула зубами в приступе ярости. Дед Джек, Кэйд, отец – все они вели себя так, словно один-единственный инцидент уронил ее авторитет до уровня пятилетней девочки, слишком маленькой, чтобы одной гулять по улице. Но, что хуже всего, они были почти правы. В те первые дни она с трудом заставляла себя прогуляться. Теперь ей лучше. Париж – хорошее место для борьбы с собственными демонами. На улицах так много интересного и соблазнительного, а суровый реализм грязи и людских толп смягчался элементом сказки, присущим этому городу.

– Мне не хочется, чтобы у тебя начался роман с парнем, от которого жди еще больших неприятностей. Но я бы не возражал, если бы увидел тебя с кем-то, кто защитит тебя и сделает счастливой. Конечно, если ты обзаведешься семьей, тебе уже не захочется сбегать на край света. Может быть, научишься тогда посылать вместо себя других.

Джейми поглядела на свои руки, покрытые шрамами. В обществе деда она их не прятала. Сейчас на них выступила гусиная кожа. Она пыталась делать вид, что причиной стал холодный десерт, а не боязнь, что она никогда не вернет себе твердость и поэтому лучше уж доверит свою жизнь кому-то другому.

– Дед, разве я не говорила тебе, что моя сексуальная жизнь – мое личное дело?

Дед Джек нахмурился:

– Это просто неприлично. Твоя сексуальная жизнь. Неужели ты не можешь встречаться с парнем как нормальная девушка?

– По-моему, твои представления о приличиях уходят куда-то в пятидесятые годы.

Дед долго смотрел на нее проницательными голубыми глазами, которые унаследовали и она с Кэйд.

– Колючка, ты мне просто скажи вот что: есть у тебя в Париже приятель или нет?

Джейми смотрела на свои руки – на них теперь встали дыбом все волоски. Она вздохнула, пригладила их, скучая по огромной, жесткой руке, которая могла моментально убрать все мурашки. Он что-то говорил про их свидания, но от его слов до утверждения, что он ее парень, целая пропасть. Она самодостаточная, как женщины, которые постоянно живут на чемоданах, полагаясь на случай. В случае чего она найдет в себе мужество застегнуть молнию на чемодане и снова жить так, чтобы уважать себя. И она не хотела проявлять самонадеянность в отношении мужчины, которого знала всего три ночи и который никогда не оставался у нее до утра.

– Нет, – тихо ответила она, но ее пальцы терли и терли руку до локтя, а желудок взбунтовался, протестуя против такого отрицания. Она чувствовала себя Иудой.

Остаться в Париже. Обзавестись бойфрендом. Таким, который будет носить ее на руках, будто она драгоценность. Но ведь настоящая драгоценность – он сам, а не она. Неужели из-за того, что у нее сломлен дух, все это звучало так красиво и заманчиво, затягивало ее, словно в воронку? Ей хотелось, чтобы она никогда не выбралась из этой воронки и не вернулась к своей прежней жизни. Или это было просто оттого, что он был самым восхитительным мужчиной, какого она когда-либо встречала?

Дед откинулся на спинку кресла, а его взгляд стал холодным.

– Интересно. Знаешь, я сегодня разговаривал кое с кем о том, что сокровища для одного человека бывают мусором для другого. Мне поистине грустно, что ты так легко смотришь на это.

Глава 20

Доминик ждал рассвета.

Джейми забыла или не знала, что у него свободный день. Вечером он не предупредил ее. Вот она и свернулась возле него, голенькая, думая, что он уйдет среди ночи.

Но сегодня он мог оставаться столько, сколько захочет. Наконец-то у него будет время пересчитать ее веснушки, когда утренний свет наполнит комнату.

У него будет время поглядеть, где, в каких местах она заливается краской смущения.

Он до сих пор обижался на нее за то, что она не позволяла зажигать свет в первые ночи, когда они занимались любовью, ведь тогда все ее тело наверняка покрывалось краской смущения. А теперь ему придется придумать что-то особенное, чтобы заставить ее покраснеть так же сильно.

Он охватил взглядом ее щупленькую фигурку, постепенно становившуюся все более различимой, и на его губах заиграла коварная усмешка.

Его пальцы рассеянно ласкали Джейми. Ему не нравились ее короткие волосы, напоминавшие перья. Ей не шла такая стрижка. Чтобы сохранить форму, Джейми густо поливала волосы лаком, и на ощупь казалось, что гладишь колючего ежика. Но за ночь волосы сделались мягче, и Дом ласково гладил ей голову, наблюдая, как все отчетливее становятся цвета ее тела.

И вот когда он сумел разглядеть, что ее соски были темно-розового цвета, как ее румянец смущения, а не золотисто-коричневые, как веснушки, его пальцы обнаружили нечто необычное.

Маленький непорядок. В пылу страсти он много раз гладил ее по голове и ничего не замечал. И вот теперь что-то привлекло его внимание. Он провел пальцами по извилистой линии, короткой, всего в несколько сантиметров, скрытой под волосами. Шрам!

Джейми тут же проснулась, словно он включил сигнал тревоги в ее системе безопасности, и тело ее моментально окаменело.

– Что это? – мягко спросил он, перебирая в мозгу всевозможные варианты, от детской травмы до операции по удалению мозговой опухоли.

Она вздрогнула, но ее ответ прозвучал легко и беззаботно.

– Ничего особенного. След от удара. Это произошло не так давно, но без особого вреда. Рассеченную кожу зашили, а вокруг все выбрили. Вот почему мои волосы сейчас такие короткие.

Он застыл, расслышав в ее голосе ложь. Вот так лгала и его мать. Господи, да и он сам тоже лгал учителям, когда был моложе и все еще защищал отца – или себя? Мол, глядите, ведь я не заслуживаю того, чтобы меня били!

– Кто тебя ударил? – Он сел на край кровати спиной к Джейми. Ему было тоскливо. Он испытывал отвращение. Он не мог общаться, заниматься любовью с женщиной, которая защищала бившего ее мужика. Сильные женщины, только сильные женщины, только абсолютно сильные женщины, и никаких других. Настолько сильные, что смогут пинком вышвырнуть его вон, если он вдруг превратится в своего папашу.

В то же время у него болела душа при мысли, что над ней было совершено насилие. Только представить… а он слишком хорошо это представлял. Он низко наклонился, сжал руки в кулаки и положил их на колени.

Она ничего не говорила.

Внезапно она соскочила с кровати. Он наблюдал за ней краешком глаза. Она накинула на себя тяжелый халат и резкими, нервными движениями завязала пояс.

Он метнулся вперед и распахнул полы халата. Она неистово сопротивлялась, насколько ей хватало сил, но он без труда стащил халат с ее плеч и рук. И обнажил извилистый свежий шрам.

– Ты еще и руку сломала, когда упала? Может быть, и ребра? – Он ненавидел звук своего голоса, резкий, злой.

Ее глаза сощурились. Она выдернула халат из его рук и снова завязала его.

– Какое твое дело?

Эти слова ударили его как пощечина, у него даже голова дернулась в сторону. Он отступил на шаг.

– Проклятье, – воскликнула она по-английски и вышла в соседнюю комнату. Он услышал, как она с громким стуком поставила стакан на кухонный стол.

Он вышел следом за ней в гостиную, но не смог заставить себя пойти дальше.

Через минуту она вернулась в комнату, такая маленькая и милая в этом идеальном парижском уюте с его красными шторами, старым паркетом и высокими окнами с коваными решетками.

– Меня отхреначили, понятно? Ты доволен?

– Ох. – Он сложился пополам, задел ягодицами за край дивана, соскользнул на пол и обхватил руками колени. Так он сидел когда-то, когда родители дрались, а он уже и не пытался их останавливать.

– Вот почему ты в Париже? Подальше от него?

– Их потом арестовали, – устало сказала она. – Вообще, с их стороны это была большая глупость, но люди ведь глупые. А здесь я оттого, что меня привезли сюда на самолете, и моя сестра здесь, и… мне понравился твой салон.

– Боже мой. – Он не знал, как он все это перенесет. Его едва не тошнило. – Они были арестованы? Тебя привезли сюда на самолете? Ох…

Значит, в его жизни нет ничего драгоценного, что можно было бы сохранить? Ни семьи, ни его самого, ни даже ее.

– Расскажи мне, – простонал он, не глядя на нее и вцепившись пальцами в свои черные волосы. – Расскажи мне, что же произошло, черт побери.

Джейми глядела на его мазохистскую хватку и знала, что говорит жестоко. Но она была в ярости: он вынудил ее на эту исповедь, приволок тот проклятый день в их отношения, которые прежде были такими солнечными и золотыми; дотронулся до того, что нельзя было трогать.

Она не знала, кто она для него, но не хотела быть несчастной жертвой, вызывающей жалость или нуждающейся в заботе.

– Просто один торговец в Кот-д’Ивуаре решил проучить меня за мое вмешательство и нанял этих придурков. – Она небрежно передернула плечами, словно рассказывала о какой-то мелочи. Ей хотелось, чтобы тот эпизод никак не влиял на ее жизнь. Вообще никак. – Их было четверо. Кажется, им нравилось, что они могут проучить женщину. – Удовольствие, с каким они били ее, с каким смотрели, как она свернулась в комок и закрывала руками голову… Их восторг при виде ее страданий. Это было для нее болезненнее, чем два месяца, проведенные в госпитале. Она просто тряпка. Хотела спасать тех, кто страдал, а сама оказалась размазней.

– Тебя изнасиловали? – глухо спросил Доминик.

Она вздрогнула и помотала головой. Она каждый день выписывала чеки благотворительным организациям в таких местах, как Дарфур, ибо чувствовала себя виноватой перед другими женщинами, которые страдали еще сильнее, но выживали, так как у них не было иного выбора.

Господи, да он ее допрашивает?

– Что было потом? – Голос Доминика стал еще глуше. Ей захотелось, чтобы он ушел.

– Меня нашли. Я плохо помню детали, но моя сестра перевезла меня на самолете сюда, в одну из ближайших элитных больниц.

Смутные воспоминания, как она увидела искаженное страданием лицо сестры, когда открыла глаза, увидела слезы, лившиеся из ее глаз. Пожалуй, ей нужно быть мягче с Кэйд, хотя бы в память об этом.

– Так вот почему ты была такой худенькой, когда впервые появилась в моем салоне, – прошептал Доминик. – Когда это произошло?

– Чуть больше трех месяцев назад.

Доминик потер руками лицо.

– Прошло больше месяца, как я вышла из больницы, – нетерпеливо продолжила Джейми. – Теперь раз в неделю показываюсь физиотерапевту. Я совершенно здорова.

– Тебе пришлось почти два месяца лежать в больнице. – Голос его был усталым, он говорил будто из последних сил.

– Да, но в ваших больницах пациентов держат вдвое дольше, чем в Штатах. Я совершенно…

– Заткнись. Просто – не повторяй это. Дай мне секунду.

Как хреново начиналось утро. Джейми ушла в ванную, громко хлопнув дверью. В элегантном наклонном зеркале, висевшем над раковиной, ее веснушки выступали сильнее обычного, а выражение угрюмой решимости никак не красило ее лицо. Мало того, еще и волосы превратились черт-те во что. Удар не был страшным, его результатом стало небольшое сотрясение, а не реальное повреждение мозга. Но для того чтобы зашить рану, выбрили четверть головы, и, конечно, после этого у нее не осталось выбора для модели стрижки. Скоро волосы отрастут и полностью спрячут шрам; ей уже не придется поливать себя этим дурацким лаком. За зеркалом была спрятана целая батарея бутылочек с витаминами для волос.

Она встала под душ и, словно хотела напрочь смыть всё случившееся, принялась тереть мылом шрам на предплечье, там, где сломанная кость проткнула кожу.

Она запрокинула голову, подставив лицо под струи воды.

Поток холодного воздуха вызвал у нее легкий озноб. Под душ шагнул голый Доминик и поднял ее на руки.

Она не успела настроиться на упрямое неприятие всякой жалости. Он просто взял ее на руки и крепко прижал к себе, как ребенок прижимает к груди игрушечного медвежонка. Потом прислонился к стенке и подставил под струи ее спину и свое лицо.

Он ничего не говорил. Она не видела его лица, так крепко он прижимал ее к себе. Гордость заставляла ее высвободиться. Не очень-то комфортно, когда тебя так крепко стиснули. Впрочем, как ни странно, это ее успокаивало.

Она затихла в его объятьях, напряженность постепенно ушла, она стала такой же мягкой и послушной, как игрушечный медвежонок, а все ее мысли наполнились Домиником. Его сильные руки, казалось, не уставали от ее веса. Сейчас ей казалось, что он будет держать ее так всегда и никогда не отпустит. Ее сердце бешено колотилось, отдаваясь в ушах.

А Дом по-прежнему держал голову под струей душа и молчал. Не целовал, не ласкал, он не отпускал ее до тех пор, пока не кончилась горячая вода. От холодного душа она задрожала. Тогда он обтер ее, отнес на кухню и приготовил ей завтрак – абсолютно экстравагантный темный шоколадный десерт, а потом не спускал с нее глаз, пока она не съела все до последней крошки.

Возможно, доктора не рекомендовали бы ей такой завтрак, но золотистое тесто, переслаивавшееся с густым шоколадным кремом, она ела из рук грубого, неистового мужчины, который окружил ее трогательной заботой. Его присутствие дарило ей золотое тепло и насыщенную, сладкую уверенность в будущем, способные исцелить любые недуги и проникавшие в нее до мозга костей.

Глава 21

– Ты встречаешься с женщиной, недавно травмированной побоями и надругательством? – недоуменно переспросил Пьер. – Я понимаю, это в твоем духе, но все же…

Доминик еще крепче вжался спиной в кресло и оперся на пятки.

– Она не какая-то там беспутная…

– Если бы тебя тянуло к женщине, похожей на твою мать, это было бы совершенно естественно, – осторожно предположил Пьер.

– Нет, всё вовсе не так.

Пьер вопросительно поднял брови и договорил:

– Я вижу ситуацию так: некий торгаш, которому она мешала своими благотворительными проектами, нанял для острастки бандитов. Разве это не то же самое, что подвергаться постоянным избиениям партнера? – процедил он сквозь зубы. Но что за девелоперские проекты? И как фамилия этой Жем? Что его пациент за кретин, если до сих пор не знает о женщине, с которой он, хмм… встречается, таких элементарных вещей?

Однако лицо Пьера вопреки его мыслям оставалось бесстрастным.

– Что ты сам думаешь по этому поводу?

– Она сильная. – Доминик на миг встретился взглядом с психологом. – Настолько сильная, что может дать мне пинка под зад и вышвырнуть вон. – Застегнуть молнию на чемодане – и была такова! Вчерашний день, его выходной, который мог бы стать днем полного их блаженства, оказался поразительно неудачным, напряженным и просто ужасным. А он так его ждал! Мечтал, как они будут долго гулять вдвоем по Парижу… Но что бы он ни делал вчера – бережно брал ее за руку и отпускал, когда она раздраженно ему заявляла, что она не хрустальная ваза и не нуждается в таком бережном обращении, – в их отношениях что-то надламывалось, замутнялось.

Он тревожно покосился на телефон. Джейми пока не приходила. Она знала, что он ушел от нее в четыре утра. А сообразительная Гийеметта непременно дала бы ему знать, если бы Джейми появилась в салоне.

Пьер с задумчивым видом (одна из уловок его ремесла) сверился со своими записями.

– Значит, в последний раз ты кого-то ударил… тебе было тогда восемнадцать?..

– Да, – тоскливо подтвердил Доминик. Тогда на него набросились трое парней, и все четверо после яростной потасовки были в крови и синяках. Ах, как любил он в те годы подраться! Более того, в драках он находил какое-то упоение. Если бы один из его противников не вытащил тогда нож и не обеспечил ему ночное пребывание в отделении «Скорой помощи», если бы все четверо не оказались в тот раз под арестом, Доминик мог бы запросто пойти по стопам папаши, а не стал бы тем, кем он решил тогда стать.

Пьер взглянул на его дату рождения и еще что-то там подсчитал.

– Десять лет. Это довольно много, Дом.

Доминик всегда уважал это в Пьере: тот никогда не заставлял тебя сидеть на диване. Он сажал тебя в удобное жесткое кресло. Его пятки снова уперлись в пол.

– У меня никогда не было тесных отношений ни с кем, кто был бы уязвим передо мной. И ты не представляешь, как мне сейчас хочется кое-кого вздуть.

– Но ты не делаешь этого, – поощрительно констатировал Пьер. – Это самое главное.

– Сейчас они сидят в тюрьме на другом континенте. И я надеюсь, что их тюрьма – одна из тех адских дыр, о каких мы слышим. Только неужели ты думаешь, что меня останавливает самоконтроль?

– А-а. – Пьер, интеллектуал, полагавший, что конфликты можно уладить словами, иронично усмехнулся уголками рта. – Что ж, будем считать это твоим оправданием. Но когда ты говоришь, что у тебя никогда не было тесных отношений с уязвимыми перед тобой людьми, я, пожалуй, не соглашусь. Когда ты впервые обратился ко мне, предметом нашего разговора были твои сотрудники… Кажется, некоторые пришли к тебе из весьма проблематичной среды и поэтому тоже могли считаться уязвимой и зависимой группой…

– Но я же не колочу их! Да, я могу наорать на них или еще как-то сорваться…

– Не наговаривай на себя! – протестующе качнул головой Пьер. – Ничего этого ты не делаешь! И вообще – ты их не унижаешь.

– Что верно, то верно, и они вытирают об меня ноги… – удрученно вздохнул Доминик. Сильван и Филипп – те иногда покрикивают на своих, чтобы держать их в подчинении, и не очень-то заморачиваются по этому поводу.

– Но ведь они тебя не оскорбляют?

Доминик опешил. Шестнадцать лет прошло с тех пор, как кто-то мог безнаказанно его оскорбить!

– Нет, честно признаться, все очень довольны своим местом работы. – Он даже чувствовал, что от его салона и кухни исходит свет. Разительный контраст по сравнению с адскими условиями на бойне. И ощущение этого контраста каждый день его неизменно радовало.

– Доминик, это само по себе поразительное достижение. И вся твоя работа тоже. – Любитель шоколада, Пьер наведывался к нему как минимум раз в неделю.

Дом не смог сдержать довольной улыбки. Но все-таки возразил:

– Мы говорим о сотрудниках. Тут разные взаимоотношения. Я никогда не допускал никаких реальных конфликтов. – Как он мог быть таким самонадеянным, черт побери? Зачем сделал из Жем ручную зверушку наподобие морской свинки? Надо было отпустить ее, позволить ей жить собственной жизнью…

Но она же сама назвала его своим солнцем! Если бы он позволил ей уйти… она так и жила бы в холоде и пустоте. И кто тогда прихлопнул бы любого, кто попытался бы ее обидеть?

– Хм-м.

Доминик уже и забыл, как раздражали его эти «хм-м» Пьера.

– Когда-то давно ты сказал, что никогда не бил тех, кто слабее тебя…

– Не бил.

– Никогда? А ребенком, когда играл на детской площадке?

– Дрался я постоянно, но только со своей ровней. – Ребенком он был крупным, а в здоровенного бугая превратился годам к пятнадцати. Младших и тех, кто был помельче, он никогда не трогал. Крепкие ребята, задиравшие его и мелкоту, приводили его в ярость.

– Знаешь, Доминик, однажды я пытался сказать тебе это, но ты ушел и не возвращался, и сейчас я повторю еще раз. На мой взгляд, ты, возможно, принижаешь себя в роли партнера. Не думаю, что ты когда-либо совершишь то, что позволял себе твой отец…

Пьер сделал паузу. Его «хм-м» вызывали досаду, но в целом Пьер был чертовски хорошим парнем.

– Почему ты так в этом уверен?

– Я ни в чем не уверен.

Доминик слегка приуныл. Ему хотелось уверенности.

– Но я, кажется, верю в тебя гораздо больше, чем ты в себя, – снова заговорил Пьр. – Ты не умеешь надеяться, но я еще не встречал человека столь же решительного. Так что иди и делай то, что ты задумал. Если не знаешь, как это сделать, еще поразмысли. Как теперь.

Доминик смотрел на свои большие, судорожно сжатые руки. В его душе шла борьба – сказать или нет. Он мучился, размышлял, не лучше ли ее отпустить, это куда проще, чем жить в постоянном страхе, представляя себе, когда и как она уйдет от него. Он тяжело вздохнул, сосредоточился на этой мысли и медленно произнес:

– Так… что? Как мне наладить более глубокие отношения?

– Возможно ли, чтобы вы пришли ко мне вдвоем?

Доминик в ужасе покачал головой:

– Ей это не нужно.

По лицу Пьера скользнуло недоумение:

– Ты уверен? Она совсем недавно перенесла такую тяжелую травму…

– Она очень сильная, – упрямо повторил Доминик. Он вспомнил, как она сидела в его салоне, тихая, погруженная в себя. Теперь у нее есть он, ее лекарство. Он против воли почувствовал ее тело и немного смутился. Он мог дать ей все, что она хотела получить от него. Но… он не был доктором.

– Я полагаю, это помогло бы вам лучше понять друг друга. И у нее, и у тебя имеется какой-то прошлый опыт – поэтому вам было бы полезно обсудить ряд вопросов.

Доминик непроизвольно напрягся.

– Нет. То есть она может обсудить со мной то, что считает необходимым, но ей не нужно знать что-либо о моем прошлом. – Тащить ее в те безобразные годы? Она назвала его своим солнцем. А не грязным и беспородным барбосом, который выволок сам себя из чудовищной грязи.

– Что ж… Если я правильно тебя понял, эта женщина фактически ничего о тебе не знает?

Страницы: «« ... 56789101112 »»

Читать бесплатно другие книги:

Это книга обо всем том, что мы можем узнать из параллельной реальности об отношениях, исцелении и тр...
Книга посвящается семье и поискам счастья, одиночеству, любви и надежде. Мужчина отправляется на пои...
Фэнтезийно-приключенческий роман Алексея Соснина с первых строк погружает читателя в яркие события. ...
Здравствуйте, уважаемый читатель! Здесь всего несколько слов.Роман «Эспрессо ТВ», безусловно, художе...
«…Деревья, кустарник, хрустящие дорожки. Сюда сосланы властелины прошлых государств и ведомств. Подв...
«Их привезли в черном полиэтиленовом шаре. Несколько мусорных мешков, вложенных один в другой, накач...