Танец на кладбище Чайлд Линкольн
— Я и сам могу сесть, — буркнул лейтенант. Опустившись в кресло, он осторожно погладил голову.
Кровь больше не шла.
— Небольшое происшествие в Вилле, — глухо произнес он.
Он не мог сказать, что его бесило больше — мысль о зарезанных животных или то, что он позволил какому-то алкашу стукнуть его по голове. Во всяком случае, он надеялся что это дело рук алкаша. К другому повороту событий лейтенант еще не был готов.
Пендергаст наклонился, чтобы рассмотреть рану, но д’Агоста отмахнулся.
— Так, царапина. Голова всегда кровит, как недорезанная свинья.
— Может быть, выпьете? Налить вам портвейна?
— Лучше пива. «Бадлайт», если у вас есть.
Проктор исчез за дверью.
Рен не проявил к д’Агосте никакого интереса. Сидя в кресле, он крошечным перочинным ножиком затачивал карандаш. Потом внимательно осмотрел грифель, подул на него и, поджав губы, возобновил свое занятие.
Проктор принес серебряный поднос, на котором стояли запотевшая металлическая банка и охлажденный стакан. Проигнорировав стакан, д’Агоста схватил банку и стал жадно пить.
— Классно. Сразу полегчало, — произнес он, покончив с пивом.
Пендергаст вернулся в свое кресло.
— Мой дорогой Винсент, мы все внимание.
Д’Агоста рассказал о встрече со старой дамой на Индиан-роуд и событиях, которые затем последовали. О том, что он в одиночку хотел заявиться в Вилль, лейтенант предпочел умолчать, тем более что после нападения планы его резко изменились. Пендергаст слушал с напряженным вниманием. Винсент также решил не упоминать, что оставил на поле битвы сотовый и пейджер. Когда он закончил говорить, в библиотеке повисла тишина. Только огонь потрескивал в камине.
Наконец Пендергаст пошевелился.
— А это… этот человек. Вы сказали, что он двигался неуверенно?
— Да.
— И был весь в крови и грязи?
— Во всяком случае, так это выглядело при лунном свете.
Пендергаст помолчал.
— А он похож на человека, которого зафиксировала камера в доме у Смитбека?
— Да, похож.
Последовала еще более долгая пауза.
— Это был Колин Феринг?
— Нет. Да. — Д’Агоста покачал головой. — Не знаю. Я не рассмотрел лица.
Пендергаст надолго замолчал. Его гладкий лоб прорезали морщины.
— А когда именно это произошло?
— Тридцать минут назад. Я довольно быстро очнулся и сразу же поехал сюда.
— Любопытно.
Но на лице Пендергаста было написано отнюдь не любопытство. Оно выглядело обеспокоенным. Спецагент посмотрел на сухонького старичка.
— Рен как раз собирался поделиться плодами своих трудов по изучению того места, где на вас напали. Рен, вы не продолжите?
— С удовольствием.
Покопавшись венозными руками в куче бумаг на столе, Рен ловко выхватил оттуда коричневую папку.
— Почитать вам статьи, которые я нашел?
— Только краткое содержание, если можно.
— Да, конечно.
Рен откашлялся и стал перебирать лежащие на коленях листки.
— Хм. Сейчас посмотрим…
Потом последовали шорох сортируемых бумаг, разнообразные движения бровей, бормотание и постукивание пальцами по столу.
— «Вечером одиннадцатого июня одна тысяча девятьсот первого года…»
— Не забывайте, что главное — это краткость, — очень вежливо напомнил Пендергаст.
— Да, да! Очень коротко.
Рен еще раз прочистил горло.
— Надо сказать, что Вилль всегда был сомнительным местом. Я подобрал серию статей из «Нью-Йорк сан», напечатанных в начале двадцатого века, где говорится о жалобах соседей, очень напоминающих те, которые мы имеем сейчас. Странные звуки и запахи, обезглавленные трупы животных, найденные в лесу, подозрительная возня. Имеется множество неподтвержденных сообщений о «блуждающих призраках» в Инвудском парке.
Рука в печеночных пятнах извлекла пожелтевшую вырезку с такой почтительной осторожностью, словно это был лист из украшенного миниатюрами манускрипта.
Рен начал читать:
— «Как утверждают опрошенные нами источники, эта тварь, описываемая свидетелями как невменяемое существо с тяжелой шаркающей походкой, устроила настоящую охоту на жителей Готама, которые имели несчастье или неосторожность появиться в Инвудском парке после наступления темноты. Его нападения часто заканчивались смертью жертв. Найденные трупы были искалечены самым чудовищным образом. Другие просто бесследно исчезли».
— А как именно они были искалечены? — поинтересовался д’Агоста.
— Выпотрошены, пальцы отрезаны — чаще всего средние пальцы рук и пальцы ног. Во всяком случае, так утверждает «Сан». Правда, эта газета никогда не отличалась объективностью. Именно ей мы обязаны понятием «желтая пресса». Она печаталась на желтоватой бумаге, самой дешевой в те времена. Отбеливание и шлихтование увеличивало стоимость газеты процентов на двадцать…
— Очень интересно, — осторожно перебил его Пендергаст. — Пожалуйста, продолжайте, мистер Рен.
Последовала новая серия перетасовок.
— Если верить этим историям, то получается, что это так называемое невменяемое существо убило четверых человек.
— Четверых? Это и вся охота на жителей Готама?
— Как я уже говорил, лейтенант, «Сан» — газета, охочая до сенсаций. Поэтому преувеличения были для нее самым обычным делом. Репортажи должны были бить наповал.
— Кто были эти убитые?
— Первого опознать не удалось — он был обезглавлен. Второй был ландшафтным архитектором по имени Фиппс Гормли. Третий — член комиссии по городским паркам. Некто Корнелиус Спраге. Весьма уважаемый житель города, который, вероятно, вышел на вечернюю прогулку. Убийство двух известных граждан наделало много шума. Четвертым был убит садовник поместья Штраусов на Инвудском холме. Это произошло почти сразу же после двух предыдущих случаев. Самое странное в этом убийстве было то, что садовник исчез за несколько месяцев до того, как его тело было найдено, однако труп был совсем свежим.
Д’Агоста поерзал на кресле.
— Выпотрошены, вы говорите? И пальцы отрезаны?
— У всех других так и было. Но садовник не был изуродован. Он был найден с ножом в груди, весь залитый кровью. Как утверждали газеты, это было похоже на самоубийство.
— Ну и чем все кончилось? — спросил д’Агоста.
— Полиция прочесала Вилль и арестовала несколько человек, которые позже были отпущены за недостатком улик. Обыски ничего не дали, и убийства так и не были раскрыты. Кроме близости к месту преступления, ничего не говорило о причастности Вилля к убийствам. Постепенно слухи о страшном шаркающем существе затихли, а сообщения о жертвоприношениях пошли на убыль — Вилль явно затаился. Но есть один интересный момент, который мне удалось выяснить путем перекрестного изучения нескольких старинных источников. Похоже, что в тысяча девятьсот первом году семейство Штраусов вознамерилось расчистить северную часть Инвудского холма, чтобы из поместья открывался вид на реку. Они наняли ландшафтного архитектора, чтобы он разбил там регулярный парк. Угадайте, как его звали.
— Случайно не Фиппс Гормли? — осведомился Пендергаст.
— Именно так. Может быть, вы назовете и официальное лицо, которое дало соответствующее разрешение?
— Корнелиус Спраге, — отчеканил Пендергаст, наклоняясь вперед и сжимая руки. — Если бы планы по расчистке леса осуществились, это бы повлияло на Вилль?
Рен утвердительно кивнул.
— Он находился как раз в центре этого участка. И его точно бы снесли.
Д’Агоста посмотрел на Пендергаста, потом перевел взгляд на Рена.
— Вы хотите сказать, что жители Вилля убили этих людей, чтобы заставить владельцев поместья отказаться от своих планов?
— Убили или подстроили убийство. Полиция так и не смогла доказать их причастность. Хотя заинтересованность была налицо. Ведь перепланировку парка так и не осуществили.
— Что-нибудь еще?
Рен зашуршал бумагами.
— В статьях упоминается «дьявольский культ», практикующийся в Вилле. Члены общины соблюдают безбрачие, поэтому свои ряды они пополняют за счет новообращенных или бездомных и неудачников, на которых оказывают давление.
— Весьма и весьма любопытно, — пробормотал Пендергаст. Потом повернулся к д’Агосте. — Невменяемое существо… Нечто в этом роде напало и на вас, да, Винсент?
Д’Агоста нахмурился.
Пендергаст погрузился в раздумья, периодически сцепляя и расцепляя пальцы. Где-то в недрах огромного особняка послышался старомодный звонок телефона.
Пендергаст поднялся с кресла.
— Хорошо бы заполучить останки одной из жертв.
Д’Агоста скептически хмыкнул.
— Гормли и Спраге, вероятно, похоронены в фамильных склепах. Вряд ли вы получите разрешение на эксгумацию.
— Ага. Но есть и четвертая жертва, садовник Штраусов, который предположительно покончил с собой. Возможно, до него будет не столь трудно добраться. Если так, то нам очень повезет, потому что из всех этих трупов он представляет для нас самый большой интерес.
— Почему же?
Пендергаст еле заметно улыбнулся.
— А вы сами как думаете, мой дорогой Винсент?
Д’Агоста раздраженно сдвинул брови.
— Черт возьми, Пендергаст, у меня и так голова раскалывается. Мне сейчас как-то не с руки изображать из себя Шерлока Холмса.
На лице спецагента промелькнуло обиженное выражение.
— Хорошо, — произнес он после небольшой паузы. — Вот вам основные соображения. В отличие от остальных труп садовника не был обезображен. Он был залит кровью, одежда превратилась в клочья. Похоже на самоубийство. Заметьте, это был последний найденный труп. После этого убийства прекратились. Как нам известно, он пропал за несколько месяцев до того, как начались убийства. Где он был все это время? Возможно, в Вилле.
Пендергаст снова опустился в кресло.
Д’Агоста осторожно пощупал шишку на голове.
— К чему вы клоните?
— Садовник не был жертвой — он был исполнителем.
Д’Агоста невольно почувствовал волнение.
— Продолжайте.
— В больших поместьях слуги и наемные работники обычно имели свое отдельное кладбище. Если такое место существовало в летней резиденции Штраусов, мы сможем найти там останки садовника.
— Но у вас нет никаких доказательств, кроме газетных статей. А этого совершенно недостаточно, чтобы получить ордер на эксгумацию.
— Мы можем проявить личную инициативу.
— Только не говорите мне, что вы собираетесь выкопать его ночью.
Пендергаст слегка наклонил голову.
— А вы всегда действуете по инструкции?
— Боюсь, что да. Плохая привычка, но я ей не изменяю.
В дверях появился Проктор.
— Сэр, звонил один из ваших агентов. Произошли кое-какие события.
— Расскажите нам о них, пожалуйста.
— В Готамском пресс-клубе убита журналистка Кейтлин Кидд. Убийца скрылся, но свидетели утверждают, что это был Уильям Смитбек.
— Смитбек! — воскликнул, вскакивая, Пендергаст.
Проктор кивнул.
— Когда?
— Полтора часа назад. Кроме того, тело Смитбека исчезло из морга. Его жена отправилась туда и устроила сцену, когда его не обнаружила. Вместо трупа лежала какая-то вудуистская бабочка.
Проктор замолчал и сложил руки на животе.
Д’Агоста был близок к панике. Такие дела, а при нем, как назло, ни пейджера, ни телефона.
— Какой ужасный поворот событий, — тихо произнес Пендергаст. Лицо его стало серым, как у трупа. Потом он прошептал, ни к кому не обращаясь: — Самое время прибегнуть к помощи месье Бертена.
36
Д’Агоста смотрел, как сквозь зашторенные окна Готамского пресс-клуба просачивается бледный свет зари. Он совершенно вымотался, и каждое биение сердца отдавалось болью в голове. Следственная бригада закончила работу и уехала, все волоски и волоконца были собраны, фотографии сделаны, труп увезен, свидетели опрошены. Д’Агоста остался на месте преступления один.
С Пятьдесят третьей улицы доносился шум машин: фургоны развозили утренние грузы, скрежетали мусоровозы, таксисты начинали дневную смену, отчаянно сигналя и переругиваясь.
Д’Агоста неподвижно стоял в углу зала, глядя на изысканный интерьер в духе старого Нью-Йорка: темные дубовые панели, камин с резной доской, черно-белый мраморный пол, хрустальная люстра и высокие окна с расшитыми золотом шторами. Пахло табачным дымом, несвежими закусками и пролитым вином. На полу валялись остатки еды и разбитые стаканы — последствия паники, возникшей в момент убийства. Никаких улик, кроме множества свидетелей. Убийство было совершено на глазах у двухсот человек — и ни один из этих трусливых писак даже не попытался остановить преступника. Он спокойно ушел через кухню, миновав несколько дверей, оставленных незапертыми ресторанной службой, чей фургон был припаркован во дворе.
Знал ли об этом убийца? Да. Все свидетели утверждали что двигался он весьма уверенно. Не быстра, но целенаправленно — прямо к двери, ведущей в служебное помещение, потом по коридору и через кухню на улицу. Ему было известно расположение помещений и то, что двери не были заперты. Знал он и то, что боковые ворота будут открыты, а переулок выведет его на Пятьдесят четвертую улицу, где он незаметно растворится в толпе или сядет в ожидающую его машину. Налицо были все признаки тщательно спланированного преступления.
Д’Агоста потер переносицу, стараясь дышать как можно медленнее, чтобы облегчить пульсирующую боль в висках. Мысли с трудом ворочались у него в голове. Эти ублюдки в Вилле еще пожалеют, что напали на офицера полиции. В том, что они так или иначе причастны к убийству, он не сомневался. Смитбек попытался о них писать и дорого за это заплатил. Теперь та же участь постигла Кейтлин Кидд.
Почему он никак не может уйти? Место преступления досконально изучено, все зафиксировано, сфотографировано, найдено, проверено, обнюхано, обсмотрено и запротоколировано. Он еле держится на ногах. И все же что-то его удерживает.
Смитбек. Вот почему он не может уйти.
Все свидетели клятвенно утверждали, что это был Смитбек. Даже Нора, с которой он разговаривал в ее квартире, — ее накачали транквилизаторами, но она была полностью в здравом уме. Правда, она видела убийцу издали и могла ошибиться. Но те, кто оказался рядом, тоже клялись, что это был он. Да и сама жертва выкрикнула это имя, когда он приблизился к ней. Но ведь за несколько дней до убийства д’Агоста собственными глазами видел вскрытый труп Смитбека на каталке, да еще с изъятыми и пронумерованными органами и распиленным черепом.
Тело Смитбека исчезло… Неужели любой болван может просто так прийти в морг и похитить тело? Хотя Нора сумела прорваться и никто ее не остановил. Там ведь только один ночной дежурный, а люди на таких постах имеют обыкновение спать на работе. Но охрана же бросилась вдогонку и в конце концов остановила Нору. Одно дело — просто прорваться в морг, и совсем другое — вытащить оттуда тело.
Если только это тело не покинуло его самостоятельно…
Что за дурацкие мысли, черт побери. В голове у лейтенанта прокручивался десяток разных вариантов. Он был уверен, что без Вилля здесь не обошлось. Но нельзя сбрасывать со счетов и программиста Клайна, который открыто угрожал Смитбеку. Музейщики уже определили, что некоторые из его африканских фигур являются вудуистскими артефактами весьма мрачного предназначения. Но тогда возникает вопрос, зачем Клайну убивать Кейтлин Кидд? Неужели она и о нем успела написать? Или чем-то напомнила ему журналиста, который когда-то погубил его репортерскую карьеру? Стоит поподробнее в этом разобраться.
Есть еще одна версия, которой, судя по всему, придерживается Пендергаст; Смитбек, как и Феринг, был воскрешен из мертвых.
— Сукин сын, — пробормотал д’Агоста, выходя из зала.
Полицейский, дежуривший у входной двери, сделал отметку в журнале, и д’Агоста окунулся в прохладу раннего октябрьского утра.
Он посмотрел на часы. Без пятнадцати семь. В девять они встречаются с Пендергастом. Оставив машину на Пятой авеню, он направился по Пятьдесят третьей улице в сторону Мэдисон-сквер. По дороге ему попалась маленькая кофейня. Войдя туда, он тяжело опустился на стул.
Когда появилась официантка, лейтенант уже крепко спал.
37
Прождав Пендергаста в вестибюле городского совета больше десяти минут, д’Агоста пошел разыскивать нужный офис самостоятельно, что заняло у него еще столько же времени. Наконец он остановился перед закрытой дверью, на которой висела пластмассовая табличка с надписью:
Марти Вартек
Исполняющий обязанности заместителя директора
Управление жилищного строительства Нью-Йорка
Район Манхэттена
Д’Агоста осторожно постучал.
— Войдите, — откликнулся жиденький мужской голос.
Войдя, лейтенант увидел неожиданно просторный и комфортабельный кабинет с диваном и двумя мягкими креслами, напротив которых располагался письменный стол. В нише сидела секретарша из категории так называемых старых кошелок. Единственное окно выходило на лес небоскребов Уолл-стрит.
— Лейтенант д’Агоста? — осведомился обитатель кабинета, поднимаясь из-за стола и указывая на кресло.
Но д’Агоста сел на диван — он выглядел более располагающе.
Мужчина обошел стол и опустился в кресло. Д’Агоста незаметно оглядел его: маленький тщедушный человечек в плохо сшитом коричневом костюме, лысая голова с редкими клочками волос, лицо с порезами от бритвы, хитрые бегающие глазки, трясущиеся ручки, плотно сжатые губы и весьма самодовольный вид.
Д’Агоста вынул жетон, но Вартек отрицательно покачал головой:
— Не надо. И так видно, что вы детектив.
— Неужели?
Лейтенант был несколько задет. Именно такого приема он и ожидал. «Винни, голубчик, держи себя в руках».
Последовало молчание.
— Может быть, кофе?
— Одинарный, если можно.
— Сьюзи, два одинарных кофе, пожалуйста.
Д’Агоста попытался собраться с мыслями. В голове у него был полный сумбур.
— Мистер Вартек…
— Зовите меня просто Марти.
«Парень старается держаться по-дружески. Не стоит лезть на рожон».
— Марти, я пришел, чтобы поговорить о Вилле, который находится в Инвуде. Вы о нем знаете?
Марти осторожно кивнул:
— Я читал о нем в газетах.
— Мне бы хотелось знать, как так получилось, что эти люди безнаказанно оккупировали городскую территорию и закрыли туда доступ.
Прозвучало несколько резковато, но д’Агоста был слишком измучен, чтобы миндальничать.
— Видите ли, лейтенант, существует такое юридическое понятие, как «предиальный сервитут», или «владение, основанное на утверждении правового титула вопреки притязаниям другого лица», — начал Вартек, расставляя кавычки нервными подергиваниями пальцев. — Оно подразумевает, что если земельный участок был занят и открыто использовался без разрешения владельца в течение определенного периода времени, то пользователь получает определенные законные права собственности. В Нью-Йорке этот период составляет двадцать лет.
Д’Агоста недоуменно посмотрел на Вартека. Все сказанное было для него китайской грамотой.
— Извините, я вас не совсем понял.
Чиновник вздохнул.
— Жители Вилля заняли этот участок еще во времена Гражданской войны. Там стояла заброшенная церковь с множеством пристроек, и они, насколько я понимаю, просто поселились в ней. В те времена в Нью-Йорке многие самовольно селились на свободной земле. В Центральном парке было полно таких поселенцев — там строили маленькие фермы, свинарники, лачуги и все такое прочее.
— Но сейчас их там нет.
— Да, вы правы. Когда там решили устроить парк, всех поселенцев выгнали. Но северная оконечность Манхэттена всегда была ничейной землей. Там каменистая почва, совершенно непригодная для культивации или строительства. Инвудский парк появился только в тридцатые годы. К этому времени жители Вилля уже приобрели право на владение землей.
Бесстрастный лекторский тон Вартека привел д’Агосту в раздражение.
— Послушайте, я вообще-то не юрист. Но мне известно, что они не являются собственниками этой земли и не имеют права закрывать туда доступ. И я до сих пор не получил объяснений, как такое стало возможным.
Сложив на груди руки, д’Агоста откинулся на спинку кресла.
— Лейтенант, я пытаюсь вам объяснить. Они живут там уже сто пятьдесят лет. И они приобрели права на эту землю.
— И право перегораживать городскую улицу?
— Вероятно.
— Значит, я могу возвести баррикаду на Пятой авеню? Получается, что я имею на это право?
— Нет, вас арестуют. Городские власти этого не допустят. Земельный сервитут на такие случаи не распространяется.
— Хорошо, а если я в ваше отсутствие взломаю вашу квартиру и буду жить там двадцать лет, не платя ни копейки, то потом она перейдет ко мне?
Секретарша принесла чуть теплый кофе, густо забеленный молоком. Д’Агоста залпом выпил половину чашки. Вартек только слегка пригубил.
— Да, она перейдет к вам, если вы открыто будете занимать ее без моего разрешения. В конце концов, вы приобретете право на владение вопреки притязаниям другого лица, потому что…
— Какого черта, у нас тут что, коммунистическое общество?
— Лейтенант, не я писал этот закон, но, должен сказать, что он вполне разумен. Если вы при строительстве, ну, скажем, септика, залезли на участок соседа, а он в течение двадцати лет не возражал или просто не замечал этого, то по закону вы приобретаете право оставить ваш септик там, где он есть, даже если сосед в конце концов спохватится.
— Поселок на Манхэттене — это не септик.
Вартек стал заметно нервничать: голос его сорвался в фальцет, шея покрылась красными пятнами.
— Но принцип здесь один, будь то септик или целый поселок! Если владелец не возражает или не замечает, что вы открыто пользуетесь его собственностью, то со временем вы получаете на нее определенные права. Это сродни морскому закону об имуществе, спасенном при кораблекрушении.
— Вы хотите сказать, что городские власти никогда не возражали против существования Вилля?
— Мне об этом ничего не известно.
— Так, значит, такая вероятность не исключается? Возможно, в архивах сохранились какие-то письма и обращения граждан? Держу пари…
В комнату скользящей походкой вошел человек в черном.
— Кто вы? — испуганно спросил Вартек.
Действительно, внешность Пендергаста с непривычки могла поразить любого — черно-белая экипировка, бледная, как у мертвеца, кожа и прозрачно-серые глаза, похожие на новенькие серебряные монетки.
— Спецагент Пендергаст, Федеральное бюро расследований. К вашим услугам, сэр.
Слегка поклонившись, Пендергаст вынул бумажную папку и, раскрыв, положил ее на стол. Внутри оказались копии старых писем на бланках города Нью-Йорка.
— Что это? — спросил Вартек.
— Письма. — Пендергаст повернулся к д’Агосте. — Винсент, извините меня за задержку.
— Письма? — переспросил Вартек, сдвинув брови.
— Письма с протестами против присутствия в Вилле поселенцев. Начиная с тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года.
— А где вы их взяли?
— У меня есть знакомый архивист. Специалист своего дела. Весьма рекомендую.
— Вот видите, возражения все-таки были, — вступил в разговор д’Агоста. — Так что никакого права собственности или, как там вы это назвали, у них и в помине нет.
Пятна на шее Вартека проступили еще ярче.
— Лейтенант, мы не собираемся выселять этих людей только потому, что этого хочется вам или вот этому агенту ФБР. Я подозреваю, что ваш крестовый поход как-то связан с определенным религиозным культом, который вызывает у вас осуждение. Но ведь у нас существует свобода совести и религиозных отправлений.
— Ничего себе свобода совести — мучить и убивать животных… а может быть, и кое-что похуже, — возмутился д’Агоста. — Нападать на полицейского, находящегося при исполнении служебных обязанностей — это тоже свобода совести? А нарушать спокойствие жителей?
— Мы примем меры в установленном порядке.