Икс или игрек? Кристи Агата

Глава 15

– Мне бы сразу надо было догадаться, – сказала Таппенс.

Она укрепляла расстроенные нервы щедрой порцией старого бренди и переводила любящий взгляд с Томми на мистера Гранта и обратно. А потом и на Альберта, который сидел с кружкой пива, ухмыляясь от уха до уха.

– Расскажи, как все было, Таппенс, – попросил Томми.

– Ты первый, – возразила Таппенс.

– А мне нечего особенно рассказывать, – сказал Томми. – По чистой случайности я открыл секрет радиопередатчика. Думал, что выкрутился, но Хейдока перехитрить не удалось.

Таппенс кивнула:

– Он, конечно, сразу позвонил миссис Спрот. Она выбежала в сад и устроилась поджидать тебя в аллее с молотком в руке. Она отсутствовала за карточным столом всего три минуты. Я обратила внимание, что она вернулась запыхавшаяся, но ее я вообще не подозревала.

– Ну а дальше вся заслуга принадлежит Альберту, – продолжал Томми. – Он пошел по моему следу, как верный пес, я стал громко храпеть морзянкой, а он услышал, догадался, разобрал. И явился с докладом к мистеру Гранту. В ту же ночь они вдвоем туда вернулись, я снова давай храпеть! Ну, и в результате мы сговорились, что я еще немного там побуду, чтобы не спугнуть ожидавшийся морской десант.

Мистер Грант добавил от себя:

– Когда Хейдок сегодня утром уехал, наши люди завладели «Привалом контрабандистов». И вечером мы захватили катер.

– Теперь, Таппенс, твоя очередь, – сказал Томми.

– Ну, ладно. Начну с того, что я была последней дурой. Подозревала в «Сан-Суси» всех, кроме миссис Спрот. Правда, был один момент, когда я почувствовала тревогу, как будто бы мне что-то угрожало – я тогда случайно подслушала по телефону разговор про четвертое число. Рядом со мной при этом были три человека, и я решила, что опасность исходит либо от миссис Переньи, либо от миссис О'Рурк. И ошиблась: на самом деле источником опасности была бесцветная миссис Спрот.

Этого дурацкого убеждения я держалась, Томми знает, до того самого времени, как он исчез. Мы с Альбертом стали вырабатывать план действий, и вдруг, нежданно-негаданно, мне на голову сваливается Тони Марсдон. Поначалу все выглядело убедительно – обычный молодой человек, какие ходят хвостом за Деборой. Но две вещи меня насторожили. Во-первых, разговаривая с ним, я все больше убеждалась, что вижу его впервые, что у нас дома он никогда не бывал. А во-вторых, хотя он и был осведомлен о моей работе в Лигемптоне, он при этом считал, что Томми в Шотландии. И тут что-то было не так. Ведь знать-то он мог как раз только о Томми, я присоединилась, вообще говоря, неофициально. Это мне показалось странным.

Мистер Грант говорил, что пятая колонна проникла всюду – в самые неожиданные места. Почему бы в таком случае одному из их людей не работать в Деборином ведомстве? И я решила устроить ему ловушку. Рассказала, что у нас с Томми есть свой код для связи. Настоящий-то условный знак у нас один: открытка с песиком, но Марсдону я наплела, что будто бы мы пользуемся поговоркой: «Пенни – за штуку, два пенса – за науку». Как я и надеялась, он на это клюнул! Сегодня утром я получила письмо, которое выдало его с потрохами.

У нас все было заранее продумано и условлено. От меня требовалось только позвонить портнихе и отменить примерку. Это означало, что рыба на крючке.

– У меня-то сердце ох как было не на месте! – ввернул от себя Альберт. – Я подъехал к воротам в фургоне булочника и вылил там большую лужу пахучего вещества. Анисовое масло[80] это было, должно быть, – по крайности, запах шел анисовый.

– Ну, а потом, – снова повела рассказ Таппенс, – вышла я и прямо ногой в эту лужу, так что фургону не составило труда проехать по моему следу до железнодорожной станции. У кассы кто-то, ставший в очередь за мной, услышал, что у меня билет до Ярроу. А вот уж там могли возникнуть проблемы.

– Да нет, почему же, – сказал мистер Грант. – Собаки отлично взяли след на станции в Ярроу и повели за колесом, об которое вы обтерли подошву. След привел нас в рощицу, оттуда на вершину холма, где стоит каменный крест, и дальше по тропе, которой вы шли через луга. Вражеская сторона не предполагала, что мы можем идти по вашему следу, они убедились, что вы идете, куда они вам указали, и преспокойно уехали.

– Но все равно у меня сердце было не на месте, – покачал головой Альберт. – Шутка ли, знать, что вы находитесь в том доме, и не иметь понятия, как там с вами обращаются. Ну, мы пролезли в заднее окно и скрутили ту иностранку, когда она спускалась по лестнице. В последнюю минуту поспели.

– Я знала, что вы придете, – сказала Таппенс. – Моя задача состояла в том, чтобы затянуть разговор подольше. Я уже готова была притвориться, будто соглашаюсь, если бы не заметила, как приоткрывается дверь. Но самое замечательное было то, что я вдруг все поняла и убедилась, какая же я была страшная дура.

– А что тебя натолкнуло на эту догадку? – спросил Томми.

– Гуси, гуси, вы куда? – не задумываясь, ответила Таппенс. – Хейдок как только услышал это, прямо позеленел от бешенства. И вовсе не оттого, что это была просто дурь и грубость. Я видела, что эти слова для него значат что-то очень важное. А потом лицо его прислужницы, Анны, – оно напомнило мне лицо погибшей полячки, ну, и тут я подумала про Соломона, и все стало совершенно ясно.

Томми возмутился:

– Таппенс, если ты еще раз это повторишь, я застрелюсь, ей-богу! Что тебе стало совершенно ясно? Не говори загадками. И при чем здесь Соломон?

– Помнишь, к нему пришли две женщины с ребенком, и каждая утверждала, что это ее ребенок?[81] А Соломон сказал: «Хорошо, давайте разрубим его пополам», и ненастоящая мать сказала: «Давайте», а настоящая сказала: «Нет, пусть лучше уж та женщина его возьмет». Потому что не могла согласиться, чтобы ее ребенка убили. Так вот, в тот вечер, когда миссис Спрот застрелила полячку, вы все говорили, какое это чудо, она же могла попасть в ребенка. Уже тогда следовало догадаться. Если бы ребенок был ее, она бы не способна была пойти на такой риск. Очевидно, это был не ее ребенок. Именно поэтому ей необходимо было застрелить ту женщину.

– Почему?

– Да потому что та была настоящей матерью девочки! – Голос Таппенс слегка дрогнул. – Бедная женщина, бедная гонимая мать! Она прибыла сюда беженкой, без единого гроша, и с готовностью согласилась, чтобы миссис Спрот удочерила ее девочку.

– Но зачем ей был ребенок?

– Для маскировки! Тут тонкий психологический расчет. Просто невозможно вообразить, чтобы иностранная шпионка потянула с собой на дело свое дитя. Именно поэтому я и не подозревала миссис Спрот. Как можно, женщина с ребенком! Но настоящая мать Бетти стала ужасно тосковать по своему дитяти, она разыскала адрес миссис Спрот и явилась сюда, высматривала, ждала удобной минуты, дождалась и увела девочку.

Миссис Спрот, естественно, была в отчаянии. Самое главное для нее было – чтобы не обращались в полицию. Поэтому она написала записку и представила дело так, будто нашла ее у себя в комнате. Вместо полиции привлекли к поискам капитан-лейтенанта Хейдока. Когда же мы настигли бедную женщину, шпионка, не заводя разговоров, сразу же ее застрелила… Она отнюдь не новичок в обращении с огнестрельным оружием, а наоборот, превосходный стрелок. Да, она убила ту несчастную женщину, и поэтому у меня нет к ней ни малейшей жалости. Она злодейка.

Таппенс помолчала, а потом добавила:

– Были и еще некоторые обстоятельства, которые должны были открыть мне глаза. Например, сходство между Вандой Полонской и Бетти. Она мне кого-то напоминала, и этот кто-то была Бетти. И потом странная игра девочки с моими шнурками. Гораздо естественнее было предположить, что она наблюдала, как это делала ее так называемая мать, а не Карл фон Дейним. Но миссис Спрот, увидев, что натворила девочка, поспешила подбросить в комнату Карла всевозможные улики, в том числе и шнурок с симпатическими чернилами.

– Я рад, что Карл не был замешан в это дело, – сказал Томми. – Мне он нравился.

– Нравился? – испуганно переспросила Таппенс. – Его что, расстреляли?

Мистер Грант покачал головой.

– С ним все в порядке. У меня даже есть для вас один небольшой сюрприз.

– Я ужасно рада, особенно за Шейлу! – посветлев лицом, воскликнула Таппенс. – Какие же мы были дураки, что сделали стойку на миссис Перенью!

– Да, она была замешана только в деятельности ИРА, не более, – сказал мистер Грант.

– Я и миссис О'Рурк немного подозревала. А иногда и супругов Кейли…

– А я подозревал Блетчли, – вставил Томми.

– Тогда как на самом деле все зло было в этой безмозглой особе, которую мы считали матерью Бетти.

– Не такая уж безмозглая, – возразил мистер Грант. – Она опасная преступница и очень умелая актриса. И к большому моему сожалению, урожденная англичанка.

– Раз так, она не заслуживает ни жалости, ни восхищения, – сказала Таппенс. – Ею двигала даже не любовь к родине. – Она обернулась к мистеру Гранту: – Вы нашли что хотели, сэр?

Он кивнул.

– Все содержалось в потрепанных детских книжках, которые были подменены новенькими.

– В тех, что Бетти называла «гадкими»? – всплеснула руками Таппенс.

– Они и вправду гадкие, – сухо сказал мистер Грант. – «Джек Хорнер» оказался весьма детальным описанием наших береговых укреплений. «Джонни задрал к небу нос» содержит данные по военно-воздушным силам. А сведения о боевом вооружении, понятно, помещены в книжицу «Жил человечек с ружьецом в руке».

– А «Гуси, гуси, вы куда?» – поинтересовалась Таппенс.

Мистер Грант ответил:

– Когда ее обработали соответствующими реагентами, обнаружился полный список влиятельных лиц, выразивших готовность содействовать вражескому вторжению на наши острова. Среди них два начальника полиции, один вице-маршал авиации, два генерала, управляющий военным заводом, министр, несколько полицейских инспекторов, главы местных добровольных оборонных дружин, ну и разная мелкая армейская и флотская сошка, и даже сотрудники нашего родного разведывательного управления.

Томми и Таппенс слушали и не верили своим ушам.

– Не может быть! – проговорил Томми.

Грант печально покачал головой.

– Вы не представляете себе силу немецкой пропаганды. Она обращена к таящейся в душе у человека жажде власти над другими людьми. Лица, значащиеся в этом списке, были готовы предать свою страну, но не за деньги, а из чудовищной гордыни, они воображали себя, лично себя, благодетелями родины. И так в каждой стране. Своего рода культ Люцифера[82] – сына Утренней звезды. Гордыня и жажда личной славы. Вы можете себе представить, – заключил он, – что при содействии этих людей, которые давали бы несогласованные приказы и распоряжения, в стране должен был воцариться хаос и запланированное вторжение имело бы много шансов на успех.

– А теперь? – спросила Таппенс.

Мистер Грант улыбнулся.

– Теперь, – сказал он, – пусть попробуют, милости просим! Мы готовы к встрече.

Глава 16

– А знаешь, дорогая, – сказала матери Дебора, – я ведь чуть было не подумала про тебя бог знает что.

– Ну? – удивилась Таппенс. – Это когда же?

Она задержала любящий взгляд на темной головке дочери.

– Да вот, когда ты улизнула в Шотландию к папе, а я считала, что ты гостишь у тети Грейси. Я уже готова была вообразить, что ты завела роман на стороне.

– Неужели, Деб?

– Конечно, всерьез я в это не верила, не в твоем же возрасте. И потом, я знаю, как вы с Рыжим преданы друг другу. Это один дурень по имени Тони Марсдон закинул мне такую мысль. И знаешь, ма, – я думаю, тебе можно сказать, – потом оказалось, что он был в Пятой колонне. Действительно, он всегда как-то странно рассуждал – что, мол, если Гитлер и победит, ничего страшного, все останется по-прежнему, а то и лучше будет.

– А он… тебе нравился?

– Кто? Тони? Нет, конечно. Такой зануда. Этот танец я пойду танцевать.

И уплыла в объятиях светловолосого молодого офицера, с веселой улыбкой глядя в лицо своему кавалеру. Несколько минут Таппенс наблюдала за ними, потом перевела взгляд на долговязого молодого летчика, танцующего в паре с тоненькой блондинкой.

– По-моему, Томми, – обратилась она к мужу, – у нас славные дети.

– А вот и Шейла, – сказал Томми и встал навстречу девушке.

Она подошла к их столику. На ней было вечернее платье изумрудного цвета, оттеняющего ее смуглую красоту. Сегодня ее красота казалась сумрачной, и слова, с которыми Шейла обратилась к тем, кто ее сюда пригласил, прозвучали довольно нелюбезно:

– Как видите, я пришла, раз обещала. Но почему вы меня позвали, не представляю себе.

– Потому что мы вам очень симпатизируем, – с улыбкой ответил Томми.

– Правда? Но с какой стати? Я вела себя просто ужасно по отношению к вам обоим. – Она помолчала и тихо добавила: – Спасибо вам.

Таппенс сказала:

– Надо подобрать вам хорошего кавалера для танцев.

– Я не хочу танцевать. Ненавижу танцы. Я пришла просто повидаться с вами.

– Кавалер, которого мы для вас пригласили, вам понравится, – улыбнулась Таппенс.

– Но я… – начала было Шейла. Но не договорила: через зал к ней пробирался Карл фон Дейним.

Шейла стояла как зачарованная.

– Ты… – еле слышно произнесла она.

– Я, собственной персоной, – подтвердил Карл.

В нем произошла какая-то перемена. Шейла смотрела на него, недоумевая. Яркий горячий румянец заливал ее щеки.

– Я знала, что с тобой все в порядке, – чуть дрогнувшим голосом проговорила она. – Но я думала, ты интернирован…

Карл покачал головой.

– Нет причины меня интернировать. Ты должна меня простить, Шейла. Понимаешь ли, я не Карл фон Дейним. Я просто принял его имя, потому что так было нужно.

Он вопросительно оглянулся на Таппенс. Она сказала:

– Продолжайте. Расскажите ей все.

– Карл фон Дейним был моим другом. Мы познакомились в Англии за несколько лет до того. А перед самой войной я возобновил знакомство. Я прибыл тогда в Германию по специальному поручению, связанному с безопасностью нашей страны.

– Ты работал в разведке? – спросила Шейла.

– Да. И вот, когда я там находился, со мной стали происходить странные вещи. Несколько раз мне едва удалось избежать гибели. О моих планах становилось известно там, где это никак не предусматривалось. Я понял, что тут что-то не так, что «гниль», как они это называют, проникла в учреждение, где я работал. Меня предали свои. Мы с Карлом немного походили друг на друга внешне – у меня одна бабка была немка, поэтому я как раз годился для работы в Германии. Карл не был наци. Его интересовала только его работа – химические исследования. И я тоже этим немного занимался. Незадолго до войны он принял решение эмигрировать в Англию. Его братьев посадили в концентрационные лагеря. Он был готов к тому, что на пути в эмиграцию его будут ожидать большие трудности, но все препятствия чудесным образом устранялись. Мне это показалось подозрительным – он делился со мной. С чего бы это властям открывать фон Дейниму дорогу за границу, когда братья его и другие родственники сидят в концлагерях, да и сам он всегда подозревался в антинацистских настроениях? Было похоже, что для чего-то он им нужен в Англии. Между тем мое положение становилось все опаснее. Карл жил в одном доме со мной. Однажды я зашел к нему и, к моему большому огорчению, увидел, что он лежит у себя на кровати мертвый. Он не выдержал обстановки, впал в депрессию и покончил с собой, оставив письмо, которое я прочел и положил себе в карман. Я решил произвести подмену. Мне нужно было выбираться из Германии, а заодно неплохо было бы узнать, почему это Карла так легко выпускали из фатерланда[83]. Я надел на него свою одежду и положил тело на свою кровать. Лицо его было изуродовано, так как он убил себя выстрелом в голову. А наша квартирная хозяйка, я знал, была подслеповата.

С документами на имя Карла фон Дейнима я приехал в Англию и отправился по адресу, который ему дали. Это был пансион «Сан-Суси».

Живя там, я все время играл роль, ни на минуту не забываясь. Оказалось, что для меня было готово место на химическом заводе. Сначала я решил, что меня планируется постепенно опутать и сделать нацистским агентом… Но позднее стало ясно, что моему другу была уготована роль козла отпущения. Когда меня арестовали по подложным уликам, я ничего не сказал. Я считал, что открыть, кто я, надо как можно позже, чтобы успеть побольше проведать. А несколько дней назад меня узнал один из наших людей, и так правда вышла наружу.

Шейла с укором проговорила:

– Мне ты должен был сказать.

Он мягко ответил:

– Если ты в самом деле так думаешь, мне очень жаль.

Он заглянул ей в глаза. Ее взгляд выражал гордость и гнев. Но постепенно гнев ушел, и она согласилась:

– Да, наверно, ты поступил так, как и следовало…

– Милая… – Он не дал себе воли и только предложил: – Пошли потанцуем?

Они ушли. Таппенс вздохнула.

– Ты о чем? – спросил ее Томми.

– Будем надеяться, что Шейла не перестанет его любить, оттого что он больше не отверженный и всеми гонимый беженец.

– На мой взгляд, она любит всерьез, – сказал Томми.

– Да, но у ирландцев всегда все шиворот-навыворот. А Шейла прирожденная бунтарка.

– Но зачем он обыскивал твою комнату? Из-за этого мы с тобой и дали такого маху.

Томми, смеясь, потряс головой.

– По-видимому, он считал, что миссис Бленкенсоп – сомнительная личность. Мы с тобой подозревали его, а он в это же самое время подозревал нас.

– Ау! – окликнул их Дерек Бересфорд, проплывая со своей дамой в танце мимо их столика. – Вы чего не танцуете?

И улыбнулся, чтобы подбодрить своих стариков.

– Они к нам так внимательны, золотые мои, – сказала Таппенс.

Потом близнецы со своими партнерами уселись за столик к родителям. Дерек сказал отцу:

– Рад, что тебе в конце концов дали работу. Не особенно интересную, правда, но все-таки.

– Да, в основном бумаги перебирать, – подтвердил Томми.

– Не важно. Главное, что ты делаешь полезное дело.

– А я рада за маму, что ей все-таки разрешили тоже принять участие, – подхватила Дебора. – У нее и вид совсем другой, довольный. Тебе не очень там скучно, ма?

– Нисколько не скучно, – ответила Таппенс.

– Ну и отлично. – Дебора помолчала и прибавила: – Когда кончится война, я смогу тебе рассказать кое-что про мою работу. Она очень увлекательная, только страшно секретная.

– Как интересно! – сказала Таппенс.

– Еще бы! Но, конечно, летать на самолете еще гораздо интереснее… – Она с завистью взглянула на брата. – Его собираются представить…

Дерек перебил сестру:

– Не болтай, Деб.

– Постой, постой. Что ты такое учинил, Дерек? – спросил Томми.