Икс или игрек? Кристи Агата
– А по-моему, может получиться.
– Возможно, мэм, но подставлять вас под удар мне совсем не по душе. И хозяин, я уверен, тоже бы не одобрил.
– Мы испробовали все обычные способы. То есть сделали все, что можно, не раскрываясь. И по-моему, остался единственный шанс – сыграть в открытую.
– Но вы сознаете, мэм, что тем самым вы жертвуете важными преимуществами?
– Что это ты сегодня так витиевато выражаешься, Альберт? Прямо как диктор на радио, – сердито заметила Таппенс.
Альберт виновато хмыкнул и объяснил:
– Я вчера слушал интересную передачу про формы жизни в прудах.
– У нас нет времени думать о формах жизни в прудах!
– Где сейчас капитан Бересфорд, вот что мне хотелось бы знать.
– Мне тоже, – отозвалась Таппенс, и сердце у нее защемило.
– Как-то это неестественно, чтобы он вот так, без единого слова, исчез. Должен был бы уже мигнуть вам как-нибудь. Вот потому-то я…
– Что, Альберт?
– То есть я хочу сказать, если он раскрыт, может, вам бы лучше не раскрываться? – Он помолчал, собираясь с мыслями, а потом продолжил: – Допустим, его разоблачили, но ведь про вас-то им неизвестно. Вы могли бы и дальше действовать тайно.
– Прямо не знаю, как лучше, – вздохнула Таппенс.
– А что вы хотели предпринять, мэм?
Таппенс неуверенно объяснила:
– Ну, например, у меня бы потерялось письмо, которое я написала, я стала бы всем об этом говорить, охать, огорчаться. А потом оно бы нашлось в холле на полу, и Беатриса бы его подняла и положила на столик. Ну, и искомое лицо непременно захочет с ним ознакомиться.
– А что будет в письме?
– Что-нибудь в таком роде, что, мол, мне удалось выяснить личность интересующей нас особы и я собираюсь собственноручно передать эти сведения завтра. Тогда, вы же понимаете, Икс – или Игрек – должен будет волей-неволей сбросить маску и попытаться меня убрать.
– Да, и может быть, попытка окажется успешной.
– Не окажется. Я ведь буду настороже. Меня, наверно, захотят заманить куда-нибудь в глухое безлюдное место. И тут уже дело за тобой, потому что про тебя уж, во всяком случае, никому не известно.
– А я буду двигаться по вашему следу и схвачу их за руку, так сказать?
Таппенс кивнула.
– Ну да. Мне только надо все тщательно продумать. До завтра!
3
Таппенс сменила книгу в городской библиотеке и как раз выходила на улицу, держа под мышкой рекомендованный томик, когда ее окликнул незнакомый голос:
– Миссис Бересфорд!
Она удивленно обернулась и увидела долговязого чернявого молодого человека с приятной, слегка смущенной улыбкой на губах. Молодой человек проговорил:
– Вы… вы меня не узнаете?
Привычная формула. Таппенс могла точно предсказать, что последует дальше.
– Я был у вас… как-то… с Деборой.
Уж эти Деборины приятели! Их столько, и все, по мнению Таппенс, на одно лицо. Брюнеты, как вот этот молодой человек, блондины, бывают и рыжие, – но все более или менее одного образца: милые, с хорошими манерами и чуточку длинными волосами. (Но когда Таппенс высказывала свое мнение на этот счет, Дебора отвечала: «Мама, нельзя же всю жизнь пользоваться мерками шестнадцатого года. Я, например, терпеть не могу короткую стрижку».)
Совсем некстати сейчас эта встреча с Дебориным знакомым. Ну да от него можно будет скоро отвязаться.
– Я – Энтони Марсдон, – назвался молодой человек.
– Ну как же, как же, – пробормотала Таппенс, бессовестно кривя душой, и протянула ему руку.
Но Тони Марсдон не отстал.
– Я ужасно рад, что нашел вас, миссис Бересфорд, – сказал он. – Я ведь работаю вместе с Деборой. И вот, понимаете ли, вышла одна небольшая неловкость.
– Да? Какая же?
– Видите ли, Дебора узнала, что вы находитесь вовсе не в Корнуолле, как она считала, а это, видимо, ставит вас в затруднительное положение, верно?
– Ах ты, неприятность какая! – покачала головой Таппенс. – Как же она проведала?
Тони Марсдон объяснил. И скромно добавил:
– Дебора, разумеется, не знает о настоящем характере вашей деятельности. – Он уважительно помолчал. – Это ведь важно, я думаю, чтобы она ничего не знала. Я на самом деле тоже занимаюсь кое-чем в этом же роде. Числюсь начинающим сотрудником шифровального отдела. А в действительности в мои обязанности входит выражать слегка профашистские взгляды – восхищаться немецкой государственной системой, намекать, что было бы неплохо вступить с Гитлером в рабочий союз, – и смотреть, кто как реагирует. По стране гуляет измена, и наша задача – выяснить, откуда она исходит.
«Изменники всюду», – подумала Таппенс.
– И когда Дебора рассказала мне про вас, я сразу же подумал, что надо поехать и предупредить вас, чтобы вы успели сочинить какое-нибудь правдоподобное объяснение. Мне, как вы понимаете, известно, чем вы занимаетесь и насколько важна ваша работа. Если просочится хоть какая-то информация о том, кто вы, тогда все пропало. Я подумал, можно представить дело так, будто бы вы поехали к капитану Бересфорду в Шотландию, или где он там еще окопался. Будто вы получили разрешение работать с ним вместе.
– Да, пожалуй. Мысль неплохая, – вдумчиво произнесла Таппенс.
Тони Марсдон забеспокоился:
– Вы ведь не считаете, что я суюсь не в свое дело?
– Нет, что вы. Я вам очень признательна.
Тони сказал, вроде бы совсем не к месту:
– Я… Понимаете, я… Мне очень нравится Дебора.
Таппенс бросила на него иронический взгляд.
Как далек был сейчас от нее этот мир заискивающих молодых людей, которых Дебора так возмутительно грубо отваживала, и все без толку. Этот юноша, например, вполне симпатичный.
Но Таппенс тут же отбросила «мысли мирного времени», как она их называла, и сосредоточилась на настоящем моменте.
Помолчав несколько секунд, она осторожно произнесла:
– Мой муж не в Шотландии.
– Вот как?
– Он здесь вместе со мной. Вернее, был здесь все время. Но теперь исчез.
– Ух ты! Это плохо. Или я ошибаюсь? Может быть, он вышел на след?
Таппенс кивнула.
– Я думаю, да. И поэтому не считаю, что его внезапное исчезновение – дурной знак. Рано или поздно он даст мне знать о себе – условным способом.
Она хитровато усмехнулась.
Тони смущенно проговорил:
– Вы, конечно, лучше, чем кто-либо, знаете правила игры, но все-таки будьте осторожны.
Таппенс кивнула.
– Я понимаю, о чем вы. Юные красавицы в книжках легко попадают в ловушку. Но у нас с Томми свои приемы. Наш девиз: «Пенни за штуку, два пенса за науку».
– Как, как? – Молодой человек смотрел на нее будто на сумасшедшую.
– Я должна объяснить, что мое семейное прозвище – Таппенс[71].
– Ах, вот оно что. – Лицо Тони Марсдона просветлело – Очень остроумно, ничего не скажешь.
– Я тоже так считаю.
– Не хочу навязываться, но не могу ли я быть чем-нибудь полезен?
– Пожалуй, – подумав, ответила Таппенс. – Я думаю, что можете.
Глава 12
1
Протекли тысячелетия беспамятства, и постепенно Томми начал воспринимать висящий в пространстве огненный шар. В центре огненного шара располагалось ядро боли. Вселенная стала уменьшаться, огненный шар замедлил качания – и Томми внезапно понял, что ядро боли – это его голова.
Медленно, постепенно он стал сознавать и другие вещи: холодные, затекшие руки и ноги, чувство голода и невозможность пошевелить губами.
Все медленнее и медленнее раскачивался огненный шар… Это уже была голова Томаса Бересфорда, и она упиралась в твердый пол. Даже очень твердый, подозрительно похожий на камень.
Да, он лежал на голых каменных плитах, испытывал боль, острый голод, холод, не мог двигаться, и лежать так было очень неудобно.
Кровати миссис Переньи, правда, не отличались комфортом, но все-таки не может быть, чтобы…
Ну да, конечно! Хейдок. Радиопередатчик. Немец-официант. Поворот на аллею «Сан-Суси»…
Кто-то крался за ним по пятам и ударил его по голове. Вот отчего такая боль.
А он-то вообразил, что сумел ускользнуть! Значит, Хейдок все-таки оказался не такой уж дурак?
Хейдок? Но Хейдок вернулся в дом и закрыл за собой дверь. Как он мог раньше Томми спуститься в «Сан-Суси» и поджидать его за воротами? Нет, это невозможно, Томми бы его заметил.
Тогда слуга? Слуга был послан вперед и сидел в засаде. Но ведь, проходя через холл, Томми видел Эпплдора в приоткрытую дверь кухни. Или ему это только померещилось? Может быть, так все и объясняется? Впрочем, сейчас это все не важно. Сейчас надо выяснить, где он находится.
Глаза Томми, привыкнув к темноте, различили тусклый квадрат слабого света. Оконце или отдушина. В воздухе чувствовалась пыль и сырость. По-видимому, он лежит на дне подвала. Ноги и руки у него связаны, и во рту кляп, примотанный бинтом.
«Похоже, я прочно влип», – подумал Томми.
Он попробовал пошевелиться – безуспешно.
В это время послышалось слабое мерное поскрипывание, и сзади, у Томми за головой, открылась дверь. Вошел человек с зажженной свечой. Томми узнал Эпплдора. Тот, установив свечу на полу, удалился и вошел снова – с подносом, на котором были кувшин с водой, стакан и немного хлеба с сыром.
Наклонившись над Томми, Эпплдор сначала проверил прочность пут у него на руках и на ногах, а затем взялся за кляп. При этом он ровным голосом проговорил:
– Я сейчас выну его. Вы сможете есть и пить. Но предупреждаю, если вы попытаетесь издать хотя бы тихий возглас, я тут же снова заткну вам рот.
Томми хотел было кивнуть, но не смог и лишь несколько раз поднял и опустил веки. Эпплдор понял это как знак согласия и стал аккуратно сматывать бинт.
Освобожденный от кляпа, Томми несколько минут разрабатывал челюсть. Эпплдор поднес к его губам стакан с водой. Первый глоток получился с трудом, дальше пошло легче. Напившись, Томми сразу почувствовал себя гораздо лучше. Медленно ворочая языком, он произнес:
– Совсем другое дело. Я уже не так молод, как в прежние времена. А теперь поедим, Фриц, – или как вас, Франц?
Тот спокойно ответил:
– Мое имя здесь – Эпплдор.
Он поднес ко рту Томми кусок хлеба с сыром. Томми с жадностью откусил.
Поев, он выпил еще один стакан воды и спросил:
– Каков будет следующий номер программы?
Вместо ответа Эпплдор снова взялся за кляп. Томми быстро проговорил:
– Я хочу видеть капитан-лейтенанта Хейдока.
Эпплдор покачал головой, ловко приладил кляп и ушел. Томми остался один размышлять в темноте.
Он очнулся от беспокойного, путаного сна под звук снова открываемой двери. Теперь они пришли вдвоем – и Хейдок и Эпплдор. Кляп был вынут, веревки ослабили, так что Томми смог сесть и немного расправить плечи. У Хейдока при себе был пистолет.
Без особой надежды на успех Томми снова принялся играть давешнюю роль. Он с негодованием произнес:
– Послушайте, Хейдок, что все это значит? На меня напали… меня похитили…
Капитан-лейтенант покачал головой.
– Не трудитесь, – сказал он. – Бесполезно.
– Вы думаете, если вы сотрудник нашей секретной службы, значит, вам можно…
Тот снова покачал головой.
– Нет, нет, Медоуз, вы не попались на эту удочку. И незачем притворяться.
Но Томми не сдавался. Хейдок не может быть уверен на все сто процентов, и если не отступаться от своей роли…
– Вы кем себя воображаете, черт подери? – вознегодовал он. – Какие бы у вас ни были полномочия, вы не имеете права так со мной обращаться! Я прекрасно могу хранить военную тайну!
Хейдок холодно ответил:
– Вы превосходно играете роль, но могу вас заверить, мне безразлично, состоите ли вы в британской разведке или просто сунули нос в эти дела на свой страх и риск…
– Какая наглость!
– Бросьте, Медоуз.
– А я вам говорю, что…
Хейдок злобно прошипел:
– Молчать, черт вас возьми! Раньше еще, может быть, стоило выяснять, кто вы такой и кем подосланы. Но теперь это не имеет никакого значения. Время поджимает. И у вас не было возможности сообщить кому-либо о том, что вы здесь разузнали.
– Меня будет искать полиция.
Зубы Хейдока блеснули в ухмылке.
– Полицейские уже были здесь вчера вечером. Славные ребята, мы с ними друзья. Расспрашивали меня про мистера Медоуза. Очень обеспокоены его исчезновением. Каким он мне показался вчера? Что говорил? Они и вообразить не могли – с чего бы? – что человек, которым они интересуются, находится прямо у них под ногами. Ведь известно, что вы покинули мой дом живой и невредимый. Так что искать вас здесь им и в голову не придет.
– Вы не сможете держать меня здесь всегда, – хмуро возразил Томми.
Хейдок ответил, снова играя британца:
– Это и не понадобится, приятель. Всего лишь до завтрашнего вечера. В мою маленькую бухточку придет катер, и мы думаем отправить вас в плаванье для поправки здоровья, хотя я сомневаюсь, что вы будете живы и на борту к тому времени, когда катер прибудет в порт назначения.
– Почему же вы сразу меня не прикончили?
– Погода слишком жаркая, милейший. Иногда бывает, что наше морское сообщение ненадолго прерывается, и если это случится – увы, мертвое тело может дать о себе знать, сами понимаете.
– Понимаю, – сказал Томми.
Все было ясно. Он останется в живых до прихода катера. А тогда его убьют или одурманят и тело вывезут в открытое море. И ничто не будет указывать на его связь с «Привалом контрабандистов», если его потом и выловят.
– Я зашел просто для того, – непринужденно продолжал Хейдок, – чтобы спросить, не можем ли мы для вас что-нибудь сделать… э-э… впоследствии?
Томми задумался. И немного спустя ответил:
– Благодарю. Но я не буду просить о том, чтобы милой женушке доставили прядь моих волос. И вообще ни о чем таком. Она пожалеет обо мне, когда придет день получки, но надо думать, скоро найдет себе другого.
Необходимо было любой ценой убедить их, что он ведет игру в одиночку. Если удастся добиться, чтобы на Таппенс не пало подозрение, тогда можно еще надеяться на выигрыш, хотя доводить игру до конца уже будут без него.
– Как вам угодно, – пожал плечами Хейдок. – Если бы вы захотели передать весточку… э-э… милому другу, мы бы позаботились о том, чтобы она дошла по назначению.
Значит, ему все-таки хочется разузнать что-нибудь о никому не ведомом Медоузе. Ну что ж. Пусть поломает голову.
Томми покачал головой.
– Не выйдет, – сказал он.
– Ну что ж. – Хейдок равнодушно кивнул Эпплдору. Тот снова затянул узлы и запихнул кляп. Посетители ушли и заперли за собой дверь.
Томми остался наедине со своими далеко не радужными мыслями. Будущее сулило ему лишь близкую смерть, и не было видно никакого способа оставить после себя след, который навел бы своих на то, что ему удалось здесь обнаружить.
Тело его было совершенно беспомощно, голова почти не работала. Может быть, надо было бы все-таки воспользоваться предложением Хейдока и послать весточку? Если бы он лучше соображал… Но ничего дельного не приходило в голову.
Конечно, на воле оставалась Таппенс. Но что она может? Как справедливо заметил Хейдок, нет никаких нитей, связывающих пропажу Медоуза с «Привалом контрабандистов». Томми вышел отсюда живой и невредимый. Это подтвердят два независимых свидетеля. Таппенс может подозревать кого угодно, но не Хейдока. А может и вообще никого не подозревать, а думать, что Томми идет по следу.
Черт! Был бы он хоть немного осторожнее…
В подвале было не совсем темно, слабый свет проникал сквозь забранную решеткой отдушину под самым потолком. Если бы освободиться от кляпа, можно было бы крикнуть, позвать на помощь. Кто-нибудь бы, глядишь, и услышал, хотя вряд ли.
Последующие полчаса Томми провел в попытках расслабить веревки и перекусить кляп у себя во рту. Само собой, безрезультатно. Тот, кто его связал, был мастер своего дела.
День, судя по всему, уже клонился к вечеру. Хейдок, должно быть, уехал – сверху не доносилось ни звука. Поди, играет сейчас в гольф, гадина, и рассуждает в клубе о том, куда мог подеваться Медоуз. «Ужинал у меня накануне – вид был вполне нормальный. И вот, надо же, исчез, как сквозь землю провалился!»
Томми так и покорежило от бешенства. Эта его напускная английская сердечность! Ослепли, что ли, все, не видят его прусского затылка? Томми и сам не видел. Поразительно, какого эффекта способен добиться первоклассный актер!
И в результате Томми глупейшим образом попался и лежит тут, разделанный, как цыпленок для жарки, и никому невдомек, где он находится.
Вот если бы Таппенс была экстрасенсом! Тогда бы она могла что-то почувствовать. Бывало же, что у нее обнаруживалось поразительное чутье…
Что это за звуки?
Томми напряг слух.
Мужской голос что-то напевает вдалеке.
А Томми тут не в состоянии крикнуть и привлечь внимание.
Пение приблизилось. На редкость фальшиво поет человек. Но, даже искаженный, мотив все-таки можно узнать. Песенка времен прошлой войны, теперь ее опять вспомнили:
- Ты – моя единственная,
- Других для меня нет,
- И я твой единственный
- На весь белый свет.
Как часто он пел ее в семнадцатом году!
Ну что за певец негодный! Чего он так фальшивит? И вдруг Томми замер. У него перехватило дыхание. Только один-единственный на свете человек мог всякий раз именно так не дотягивать именно в этом месте!
«Это Альберт, ей-богу!» – подумал Томми.
Альберт рыщет поблизости от «Привала контрабандистов»! Альберт в двух шагах от него, а он тут лежит, связанный по рукам и ногам, и не может издать ни звука…
Стоп! Минуточку. Так ли уж и не может?
Кое-что может, хоть и с заткнутым ртом.
Томми принялся во все горло храпеть. Глаза он закрыл, прикидываясь крепко спящим на случай, если поинтересуется Эпплдор. И громко, прерывисто храпел и храпел…
Краткий всхрап, еще один краткий всхрап, еще один – остановка – и долгий, протяжный раскат, еще один и еще один – остановка – и снова краткий всхрап и еще один и еще…
2
Таппенс оставила Альберта в большой тревоге. С возрастом он стал медленнее соображать, но сообразив, твердо стоял на своем. Теперешнее положение вещей он считал неправильным.
Начать с того, что война – это никуда не годится.
Ох уж эти немцы, думал Альберт огорченно, но без особой злости. Кричат Гитлеру «Хайль!», маршируют гусиным шагом и расползлись по всему миру, бомбят, расстреливают мирных жителей из пулеметов и вообще всячески отравляют людям существование. Их, конечно, надо остановить, тут двух мнений быть не может – но до сих пор что-то ни у кого не получается.
Или взять миссис Бересфорд – такая прекрасная женщина, другой ей подобной не сыщешь, а ввязалась в опасное дело, да еще мало ей, затеяла такое, что еще того опаснее. Как ее остановишь? Ему, Альберту, это не под силу. Вздумала схватиться с пятой колонной, хотя они, видно по всему, злодеи без стыда и совести. И среди них есть даже урожденные англичане, подумать только. Позор!
А шеф, который один умел ее осадить, когда она уж очень зарвется, куда-то, невесть куда подевался.
Нет, это Альберту совсем не нравилось. Не иначе как и тут эти немцы подгадили.
Альберт не был склонен к глубокомыслию. Как большинство англичан, он, проникшись одной какой-то мыслью, упрямо держался ее и копал, копал, покуда не докапывался так или иначе до сути. Вот и теперь, придя к выводу, что необходимо отыскать шефа, он принялся за поиски с неотступностью, характерной разве что для верного пса, разыскивающего хозяина.
Определенного плана действий у него не было. Он просто начал с того, с чего всегда начинал, когда требовалось отыскать куда-то запропастившуюся женину сумку или свои очки. А именно, вернулся к тому месту, где видел потерявшийся предмет последний раз.
В данном случае про Томми было известно, что он ужинал у капитан-лейтенанта Хейдока в «Привале контрабандистов» и возвратился оттуда: последний раз его видели входящим в ворота «Сан-Суси». Поэтому Альберт поднялся в гору до пансиона и постоял минут пять, выжидательно разглядывая ворота, но, поскольку никакая догадка в голове у него так и не блеснула, он вздохнул и побрел дальше вверх по косогору к «Привалу контрабандистов».
А раньше на неделе Альберт посетил кинотеатр «Узорный» и находился под сильным впечатлением от фильма «Странствующий менестрель». Вот это романтика так романтика! Его поразило сходство сюжета с его собственной судьбой. Он ведь тоже, как тот верный Блондель в исполнении Ларри Купера, блуждает в поисках своего плененного господина[72]. Как Блондель, он в прежние времена бился с врагами плечом к плечу с господином. И теперь, когда господина изменнически предали, кроме него, верного Блонделя, некому его отыскать и возвратить в любящие объятия королевы Беренгарии.
Альберт вздохнул, вспомнив чувствительную песню «О Ричард, mon roi[73]», которую верный трубадур[74] с таким чувством исполнял под стенами замков. Жаль, что сам Альберт не мастер схватывать мотивы. Сто раз должен прослушать, пока запомнит. Он сложил губы трубочкой. Что бы такое попробовать насвистеть? Последнее время в моду опять вошли старые песни.
- Ты – моя единственная,
- Других для меня нет.
- И я твой единственный
- На весь белый свет.
Альберт остановился перед белыми воротами «Привала контрабандистов». Вот сюда зашел шеф, приглашенный к ужину.
Он прошел еще немного вверх по косогору и завернул на голую вершину холма. Ничего тут нет. Только трава, и пасутся овцы…
Внизу под ним раскрылись белые створки ворот, и на дорогу выехал автомобиль. За руль сел крупный мужчина в брюках-гольф. Рядом с собой он положил сумку с клюшками, развернулся и покатил под гору. Это, надо полагать, сам капитан-лейтенант Хейдок и есть, сказал себе Альберт.
Он снова спустился с холма и стал осматривать «Привал контрабандистов». Неплохой домик. Хороший сад. Вид на море. Альберт поглядывал с одобрением, напевая под нос: «Я бы столько тебе сказал…»
Из боковой двери вышел человек с тяпкой и скрылся, нырнув в калитку. Альберт сразу заинтересовался – он тоже выращивает у себя за домом настурции и немного салата. Он подошел ближе и проскользнул в открытую калитку. Да, ухоженный садик, ничего не скажешь. Он не спеша пошел в обход. Несколько ступеней вели вниз на ровную площадку. Там был разбит огород. В огороде копался тот тип с тяпкой. Альберт постоял, глядя сверху, что он делает. Потом обернулся посмотреть на дом. Неплохой домик, еще раз сказал он себе. Для морского офицера в отставке лучше не придумаешь. Значит, в этом доме вчера ужинал хозяин…
Альберт не спеша обошел здание. Он разглядывал его, как раньше ворота «Сан-Суси», выжидательно, словно рассчитывал получить подсказку.
Альберт шел вдоль стены и тихонько напевал – современный Блондель в поисках своего господина.
«Я бы так тебя обнимал-целовал, я бы столько тебе всего сказал, – напевал себе под нос Альберт. – Я бы столько тебе всего сказал, я бы так тебя обнимал-целовал…»
Опять сбился, этот припев он уже пел вроде.
Эге, надо же! Капитан-лейтенант, оказывается, держит свиней. До Альберта донеслось протяжное хрюканье. Странно, кажется, будто идет из-под земли. Ну кто же содержит свиней в подвале?
Нет, это не свиньи. Это, похоже, кто-то задает храпака. Человек вздремнул в подвале. Время как раз подходящее. Но вот место? Странное место для сна. Гудит что твой шмель. Альберт пошел на звук. Вот он откуда раздается, этот храп. Из оконца, забранного решеткой. Хр, хр, хр, хрююююю, хрююююю, хрююююю, хр, хр, хр. Странный какой-то храп, что-то он напоминает…
– Эге! – сказал Альберт. – Да это морзянка, вот что это такое! «SOS». Точка, точка, точка, тире, тире, тире, точка, точка, точка.
Он быстро огляделся. И, встав на колени, по чугунной решетке на подвальном оконце тихонько отстукал ответ.
Глава 13
1
Хотя спать Таппенс легла в приподнятом настроении, пробудившись в предрассветный час, когда бодрость нашего духа бывает на спаде, она почувствовала на сердце невыразимую тоску.
Однако, спустившись к завтраку, она снова приободрилась, так как увидела у своего прибора письмо. Адрес на конверте был выведен нарочито неуклюжим почерком. Это не было сыновним посланием от Дугласа, Реймонда или Сирила, которые она регулярно получала заботами Департамента вместе с остальной сфабрикованной корреспонденцией – сегодня утром, кроме письма, пришла только цветная открытка с изображением песика и с краткой надписью: «Прости, что долго не писала. Все благополучно. Моди». Таппенс ее отложила и вскрыла конверт. В письме было написано:
«Дорогая Патриция!
Здоровье тети Грейс, к сожалению, резко ухудшилось. Врачи не говорят прямо, что дни ее сочтены, но, боюсь, надежды никакой. Если ты хочешь успеть с ней повидаться, я думаю, тебе лучше всего приехать сегодня же. Если ты приедешь поездом 10.20 до Ярроу, тебя будет встречать друг с машиной.
Будет приятно снова увидеться с тобой, дорогая, хотя и по грустному поводу.
Твоя Пенелопа Плейн».
Таппенс едва удалось скрыть радость. Вот спасибо, милая Пенни! Придав своему лицу траурное выражение, Таппенс тяжко вздохнула и положила письмо на стол. Двум присутствующим за завтраком соседкам, миссис О'Рурк и мисс Минтон, она передала содержание письма, подробно рассказала про тетю Грейси, какая она мужественная, как спокойно относится к бомбежкам и к приближению смерти от тяжелой болезни. Мисс Минтон полюбопытствовала, что у нее за болезнь и каковы симптомы, и с воодушевлением привела в пример болезни своей кузины Селины. Таппенс слегка смутилась, поколебалась между водянкой и диабетом, но в конце концов все-таки выбрала «неприятности с почками». А миссис О'Рурк живо поинтересовалась, не принесет ли ей кончина старой родственницы каких-нибудь материальных благ, и услышала в ответ, что ее меньшенький, Сирил, всегда был у тети Грейси любимым внучатым племянником, и к тому же он ее крестник.
После завтрака Таппенс позвонила портнихе и отменила назначенную на сегодня примерку юбки и жакета, а затем разыскала миссис Перенью и предупредила, что, возможно, ближайшую ночь или две не будет ночевать дома.
Миссис Перенья выразила принятые в таких случаях соболезнования. Вид у нее был усталый, озабоченный и подавленный.
– Все еще никаких известий о мистере Медоузе, – поделилась она с Таппенс. – Как это все странно, не правда ли?
– Наверняка с ним произошел несчастный случай, – вздохнула миссис Бленкенсоп. – Я с самого начала это говорила.
– Но о несчастном случае уже было бы известно, миссис Бленкенсоп.
– Ну а вы что предполагаете?
Миссис Перенья покачала головой.
– Я, право уж, и не знаю, что вам сказать. Чтобы он просто так вдруг сам надумал и уехал по своей воле, я считаю, не может быть. Он бы уже нашел время известить нас.
Читать бесплатно другие книги:
