Икс или игрек? Кристи Агата

1

Капитан-лейтенант Хейдок оказался чрезвычайно радушным хозяином. Он приветливо встретил мистера Медоуза и майора Блетчли и пожелал непременно показать новому знакомцу «все свое хозяйство».

«Привал контрабандистов» был когда-то постом береговой охраны, он состоял из двух домиков, приютившихся над самым обрывом фасадом к морю. Глубоко внизу находилась небольшая бухта, но спускаться туда было трудно и опасно, на это могли отважиться только самые отчаянные мальчишки.

Позднее два домика были приобретены лондонским дельцом, который соединил их и перестроил в одну довольно большую виллу и даже сделал попытку разбить вокруг сад и огород. Впрочем, наезжал он сюда изредка и ненадолго.

После него вилла несколько лет стояла пустая, бывшие домики, скупо меблированные, сдавались на лето приезжим.

– А некоторое время назад, – рассказывал Хейдок, – виллу купил господин по фамилии Ханн. Он был немец и, если хотите знать мое мнение, ни много ни мало как германский шпион.

Томми навострил уши.

– Вот это интересно, – произнес он и поставил стакан, из которого небольшими глотками потягивал херес.

– О, эти ребята работают аккуратно, черт бы их драл, – продолжал Хейдок. – Я так считаю: они уже тогда готовились к теперешней войне. Вы посмотрите, какое тут местоположение! Чтобы подавать сигналы на море, лучше не придумаешь. Внизу бухта, огражденная отвесными утесами, туда может пристать катер. Полная изоляция благодаря изгибу береговой линии. Нет, нет, не убеждайте меня, что этот парень Ханн не был германским агентом.

– Ясное дело, был, – кивнул майор Блетчли.

– А что с ним сталось? – спросил Томми.

– А-а, в этом-то и вся штука! – ответил Хейдок. – Ханн затратил на «Привал контрабандистов» немалые деньги. Начать с того, что пробил и забетонировал ступени в скале, спуск в бухту, представляете, во сколько это обошлось? Потом переоборудовал все внутри дома – ванны, канализация, всяческие современные приспособления. И кому же он поручил эти работы? Думаете, кому-то из местных? Нет, подрядил как будто бы лондонскую фирму, но во всяком случае, многие рабочие, которых прислали, были иностранцы. Иные даже вообще не говорили по-английски. Согласитесь, что это выглядит подозрительно.

– Да, странновато, пожалуй, – подтвердил Томми.

– Я в то время жил по соседству, снимал летний домик, ну и заинтересовался деятельностью этого малого. Бывал на стройке, наблюдал за рабочими. И вот что я вам скажу: это им не нравилось, ох, как не нравилось. Случалось, они мне даже угрожали. С чего бы это, если бы там все было чисто?

Блетчли кивнул в знак согласия.

– Вам бы следовало обратиться к местным властям, – сказал он.

– Именно так я и поступил, дружище! Без конца обращался в полицию, жить им спокойно не давал. – Он подлил себе вина. – А что я получил за свои усилия? Вежливое невнимание. Мы все тогда были слепы и глухи в этой стране. О новой войне с Германией и речи быть не могло – мирная Европа, у нас с немцами отношения самые дружественные. Нас, видите ли, связывает естественная взаимная симпатия. На меня смотрели как на ископаемое, как на помешанного вояку, на выжившего из ума старого моряка. Бесполезно было доказывать, что Германия строит лучший в Европе военно-воздушный флот, и вовсе не для того только, чтобы совершать кругосветные перелеты и устраивать пикники.

Майор Блетчли горячо подхватил:

– Не верили! Болваны! «Мир в наше время», «Политика умиротворения». Дурацкая болтовня!

Хейдок, весь раскрасневшись, негодовал:

– Поджигатель войны, вот как они меня называли! Из-за таких, как я, говорили мне, трудно поддерживать мир. Мир! Я-то понимал, что готовят нам наши друзья-гунны[42]. И заметьте, готовят загодя, на многие годы вперед. Я был убежден, что мистер Ханн затевает что-то недоброе. Не нравились мне его иностранные рабочие, не нравилось, что он так много денег тратит на этот дом. И я продолжал протестовать.

– Борец! – похвалил его Блетчли.

– В конце концов, – продолжал капитан-лейтенант, – на мои слова стали обращать внимание. Сюда был назначен новый начальник полиции, армейский отставник. У него хватило ума ко мне прислушаться. Его люди занялись слежкой. И, как вы понимаете, Ханн задал стрекача. В одну прекрасную ночь снялся с места – и исчез. Полиция с ордером на обыск тут все обшарила. В сейфе, встроенном в стену в столовой, нашли радиопередатчик и кое-какие изобличающие документы. А также бензохранилище под гаражом, огромные баки. Я, понятное дело, торжествовал. В клубе сначала пытались сделать из меня посмешище – у него, мол, шпиономания. Ну, а после того случая прикусили языки. Беда наша, что мы в этой стране – все простаки – живем и никого и ничего не подозреваем.

– Это безобразие! Болваны, вот кто мы такие. Болваны! Почему мы не интернируем беженцев? – Майор Блетчли попытался расширить круг обсуждаемых вопросов.

– А кончилось тем, – заключил свой рассказ Хейдок, не позволяя сбить себя с колеи, – что эту недвижимость, когда ее поставили на продажу, приобрел я. Хотите осмотреть мои владения, Медоуз?

– Спасибо. С удовольствием, – ответил Томми.

Капитан-лейтенант Хейдок водил Томми по своему дому, как мальчишка, не скрывая распиравшей его гордости. В столовой он распахнул дверцу сейфа, в котором был найден спрятанный радиопередатчик Ханна. В гараже показал место под полом, где у того находились бензиновые баки. И наконец, походя продемонстрировав две великолепные ванные комнаты, скрытое потолочное освещение и разные кухонные хитрости, повел нового гостя вниз по крутым, вырубленным в известняке ступеням в небольшую не видную с берега бухточку, по пути не переставая объяснять, какое это было бы удобное место для высадки противника.

Внизу, почти у самой воды, оказался грот, где, очевидно, некогда прятались контрабандисты, и здесь Хейдок тоже с увлечением распространялся о том, как этот грот мог бы быть использован для десанта.

Майор Блетчли с ними не пошел. Он остался сидеть на веранде, мирно попивая херес. Насколько Томми мог понять, удачная охота на германских шпионов, принесшая капитан-лейтенанту такие материальные выгоды, служила излюбленной темой всех его разговоров и знакомые со стажем уже слышали все это помногу раз.

Действительно, майор Блетчли подтвердил догадку Томми, когда несколько позже они вдвоем возвращались в «Сан-Суси».

– Славный малый этот Хейдок, – сказал он. – Но все никак не может успокоиться. Мы тут уже столько раз слышали эту его историю, прямо из ушей обратно лезет. Уж так он гордится, так бахвалится своими уловками, будто кошка котятами.

Действительно, похоже. Томми ухмыльнулся в ответ.

Затем разговор перешел на случай из жизни самого майора Блетчли – как он в тысяча девятьсот двадцать третьем году поймал за руку нечестного слугу-туземца, и Томми мог свободно предаваться своим мыслям, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы пробормотать: «Неужели?», «Не может быть!» или «Надо же, какая удивительная история!» – а майору Блетчли больше ничего и не требовалось.

Сейчас Томми особенно ясно чувствовал, что покойный Фаркер не зря, умирая, назвал «Сан-Суси». Судя по всему, он был на верном пути. Здесь, в этом заштатном городке, в стороне от всего, давно уже шли вражеские приготовления. Приезд сюда немца Ханна, его широкомасштабное строительство красноречиво свидетельствовали о том, что этот участок побережья был избран под штаб агентурной деятельности противника, центр подрывной работы.

Предыдущий тур состязания сторон окончился благодаря бдительности капитан-лейтенанта Хейдока в пользу Британии. Но что, если «Привал контрабандистов» – всего лишь один из опорных постов в сложной схеме запланированной вражеской высадки на побережье? Например, он мог служить пунктом связи с морем. Здешняя бухта, практически не доступная с суши, подходит для таких целей как нельзя лучше. Но это еще не все. Когда Хейдок сорвал тут их планы, что должен был бы предпринять противник в ответ? Перебазироваться, естественно, на менее удобное, но более безопасное место по соседству – в «Сан-Суси». Разоблачение Ханна произошло около четырех лет назад. И, судя по рассказу Шейлы, вскоре после этого миссис Перенья перебралась сюда с континента и открыла пансион. Каков может быть следующий ход?

Словом, все указывает на то, что Лигемптону уготована роль вражеского центра, что здесь уже произведены подготовительные работы к приему десанта и, возможно, имеются поблизости также другие вспомогательные пункты.

Томми воспрял духом. Уныние, вызванное затхлой, сонной обстановкой в «Сан-Суси», как рукой сняло. Выходит, это безобидное на первый взгляд заведение в действительности далеко не безобидно. Под мирной поверхностью творятся темные дела. И похоже, заправляет всем миссис Перенья. Прежде всего необходимо разузнать о ней как можно больше, выведать, что прячется за нехитрой личиной хозяйки пансиона. Ее переписка, знакомства, общественная работа в помощь фронту, – где-то среди всего этого замаскирована ее истинная деятельность. Если миссис Перенья и есть знаменитая немецкая шпионка Игрек, то, значит, она руководит всей пятой колонной в Англии. Ее истинное лицо известно немногим, притом лишь на самом верху. Но со своим руководством она не может не поддерживать связей, и эти-то связи они с Таппенс обязаны вскрыть.

В удобный момент, как это сейчас виделось Томми, горстка злоумышленников по указке из «Сан-Суси» должна будет захватить «Привал контрабандистов» и закрепиться там. Момент этот еще не настал, но, возможно, он уже близок. Германия, завладев французскими и бельгийскими портами в Ла-Манше, сможет сосредоточить силы на захвате и покорении Англии, а военное положение во Франции сейчас очень скверное. Правда, на море властвует британский флот. Так что вторжение будет осуществляться сверху, с воздуха, и изнутри, через предательство, – и если нити внутреннего заговора находятся в руках миссис Переньи, тогда, значит, нельзя терять ни минуты.

– …и я понял, что нельзя терять ни минуты, – донеслись до Томми слова майора, как бы повторяющие его мысли. – Я позвал Абдула, это мой слуга, надежный малый…

Майор Блетчли продолжал бубнить свое.

А Томми думал:

«Но почему именно Лигемптон? Какие тут могут быть соображения? Ну, во-первых, он немного в стороне, провинциальная глубинка, так сказать, консервативная, старомодная. В этом его преимущество. Что еще? За Лигемптоном тянется равнина, сельскохозяйственные угодья, пастбища. Большие луга. То есть подходящие места для посадки транспортных самолетов и для приземления парашютных десантов. Но такое же местоположение имеют и другие прибрежные города. Зато тут расположен крупный химический комбинат, где, кстати сказать, работает Карл фон Дейним.

Карл фон Дейним. Как он вписывается в эту картину? Вписывается вполне. Не в качестве главы организации, как правильно заметил Грант. На него в первую голову падет подозрение, и его в любой момент могут интернировать. Но пока что, на свободе, он делает то, что ему поручено. Он сказал Таппенс, что занимается проблемами обезвреживания и разложения ядовитых газов. Ну, а с этим связаны разные неприятные возможности, о которых лучше не думать. Да, Карл, конечно, тоже участвует, вынужден был признать Томми. А жаль, симпатичный юноша. Впрочем, что ж. Он тоже работает на свою родину и рискует собственной жизнью. Такого противника Томми уважает. Он приложит все усилия, чтобы его обезвредить, и, если это получится, того ждет расстрел. Но человек знал, на что шел.

Другое дело – те, кто предают свою страну, кто наносит удар изнутри, их Томми глухо, мстительно ненавидит. С этими, видит бог, он сумеет справиться!

– …и так я с ними расправился! – победно заключил майор Блетчли свой рассказ. – Здорово, а?

Томми, без краски стыда, подтвердил:

– Да, майор, я в жизни не слышал ничего хитроумнее!

2

Миссис Бленкенсоп читала письмо, написанное на тонкой заграничной бумаге, с цензорским штампом с наружной стороны, – явившееся, кстати сказать, непосредственным результатом ее телефонного разговора с «мистером Фарадеем».

– Ах ты, мой дорогой Реймонд! – пробормотала она якобы себе под нос. – Я так радовалась, что он в Египте, и вот теперь все должно перемениться! Конечно, это – военная тайна и совершенно секретно, прямо он ничего такого написать, разумеется, не может, а только намекает, что принят один чудесный план и что я должна быть готова к большому приятному сюрпризу в ближайшем будущем. Я, конечно, рада узнать, куда его отправляют, но мне, право же, не совсем понятно, как же…

Блетчли крякнул.

– Но ведь такие вещи, по-моему, писать не разрешается?

Таппенс презрительно усмехнулась и сложила драгоценное письмо, победно оглядывая завтракающих.

– У нас, майор, свои приемы. – Она лукаво подняла брови. – Дорогой Реймонд знает, что, если только я знаю, где он находится или куда его перебрасывают, тогда я уже не так волнуюсь. А прием очень простой. После одного условленного слова по первым буквам идущих за ним слов прочитывается название нового места. Правда, фразы иногда получаются очень забавные. Но Реймонд так изобретателен! И я уверена, никто не догадается.

За столом поднялся негромкий ропот. Время было выбрано точно: в кои-то веки за завтраком собрались все.

Блетчли, побагровев, произнес:

– Прошу прощения, миссис Бленкенсоп, но то, что вы делаете, в высшей степени глупо. Маршруты военных эшелонов и эскадрилий – это немцы как раз и пытаются узнать.

– Но я ведь никому не рассказываю, – возразила Таппенс. – Я очень, очень осторожна.

– Все равно так нельзя. И у вашего сына рано или поздно будут из-за этого неприятности.

– О, надеюсь, что нет. Ведь я же его мать! Матери должны знать такие вещи.

– Ваша правда, я тоже так считаю, – прогудела миссис О'Рурк. – Мы тут все можем подтвердить: из вас эти сведения клещами не вытянешь.

– Письма могут прочесть, – не согласился Блетчли.

– Я очень осмотрительна и нигде их не оставляю, – тоном оскорбленного достоинства произнесла Таппенс. – Эти письма я всегда запираю.

Майор Блетчли с сомнением покачал головой.

3

Утро было хмурое, с моря дул холодный ветер. Таппенс одна дошла до конца пляжа.

Она вынула из сумочки два письма, за которыми зашла в газетный киоск по дороге.

Письма шли довольно долго, в Лигемптон их переадресовали на фамилию миссис Спендер. Таппенс предпочитала запутывать следы. Ее дети считали, что она гостит в Корнуолле у старой тетки.

Она распечатала первое письмо.

«Дорогая мамочка!

Я мог бы порассказать тебе уйму забавных вещей, но нельзя. По-моему, мы тут проявили себя недурственно. Пять немецких самолетов сегодня перед завтраком – неплохая биржевая котировка. Сейчас, правда, еще не все в ажуре, но в конце концов мы добьемся успеха.

Не могу им простить, что они расстреливают из пулеметов мирных людей на дорогах. Это всех наших приводит в бешенство. Гас и Трандлс просят тебе кланяться. У них по-прежнему дела идут отлично.

Не волнуйся обо мне. Я в порядке. Ни за что на свете не согласился бы остаться в стороне. Привет Рыжему. Дали ему наконец какую-нибудь работу?

Твой Дерек».

Глаза Таппенс, когда она читала, а затем перечитывала это письмо, влажно блестели.

Потом она вскрыла второе письмо.

«Дорогая мамуся!

Как поживает старенькая тетя Грейси? Надеюсь, держится молодцом? По-моему, вы герои, что все это терпите. Я бы не смогла.

Новостей никаких. Работа у меня интересная, но такая засекреченная, что ничего не могу про нее рассказать. Все-таки приятно сознавать, что делаешь полезное дело. Не огорчайся, что тебе не удалось получить военную работу, – право же, это совершеннейшая глупость, что пожилые женщины так хлопочут, чтобы им что-нибудь поручили. Сейчас нужны молодые и надежные работники. А как Рыжий справляется со своей работой в Шотландии? Заполняет бланки и подшивает бумаги, бедняжка. Но все-таки доволен, наверно, что при деле.

Обнимаю и целую,

Дебора».

Таппенс усмехнулась.

Она сложила оба письма, любовно погладила, а потом, укрывшись от ветра под стеной мола, чиркнула спичкой, подожгла листки и выждала, пока они рассыпятся в пепел.

Затем, достав авторучку и блокнот, торопливо настрочила ответы:

«Лангерн, Корнуолл.

Дорогая Деб!

Мы так удалены здесь от войны, даже не верится, что где-то она все-таки идет. Очень рада была получить от тебя письмо. Хорошо, что у тебя интересная работа.

Тетя Грейси сильно одряхлела и не совсем хорошо соображает. По-моему, она мне рада. Она много рассказывает о прежней жизни, но иногда, кажется, путает меня с моей матерью. У них здесь теперь выращивают гораздо больше овощей, чем раньше, бывший сад превратили в картофельное поле. Я понемногу помогаю старику Сайксу. Это дает мне ощущение, будто я тоже делаю что-то для войны. Ваш папа, кажется, не вполне удовлетворен своими теперешними обязанностями, но все-таки, как ты правильно пишешь, по-моему, ему тоже приятно делать хоть что-то полезное.

Нежно целую,

твоя мама за два пенса».

Таппенс перевернула чистый листок.

«Родной мой Дерек!

Твое письмо очень меня ободрило. Присылай почаще армейские открытки с приветами, если некогда писать письма.

Я приехала погостить к тете Грейси. Она сильно одряхлела, о тебе говорит как о семилетнем мальчике, а вчера дала мне десять шиллингов, чтобы я послала тебе от нее в подарок.

Я по-прежнему не у дел – никому не требуются мои бесценные услуги. Поразительно! Папа, как я уже сообщала, получил работу в Министерстве Потребностей. Его отправили куда-то на север. Лучше, чем ничего, конечно, но все же не то, чего бы ему, бедному, хотелось, рыжему старикашке. Хотя я считаю, мы должны держаться скромно, не лезть на рожон и предоставить воевать вам, молодым дуралеям.

Не прошу тебя беречься, поскольку понимаю, что сейчас от тебя требуется как раз противоположное. Но смотри не делай глупостей.

Нежно целую,

Таппенс».

Оба своих письма Таппенс вложила в конверты, надписала адреса, приклеила марки и на обратном пути в «Сан-Суси» опустила в почтовый ящик.

Идя по улице вверх, она вдруг заметила впереди двух человек, мужчину и женщину, занятых разговором. Таппенс остановилась как вкопанная: женщина была та же, что вчера справлялась у нее о «мистере Розенштейне», а ее собеседник – не кто иной, как Карл фон Дейним.

Никакого укрытия на улице не было, незаметно подобраться к ним и подслушать их разговор не представлялось возможным. Мало того, в эту минуту молодой немец повернул голову и увидел ее. И тут же разговаривающие вдруг расстались, женщина перешла через улицу и торопливо прошла мимо Таппенс по другой стороне. А Карл фон Дейним остался поджидать миссис Бленкенсоп. И когда она с ним поравнялась, учтиво пожелал ей доброго утра.

Таппенс сразу же сказала:

– Какое необычное лицо у дамы, которая сейчас с вами разговаривала, мистер Дейним.

– Да. Она из Центральной Европы. Полька.

– Вот как? Ваша знакомая? – поинтересовалась Таппенс, довольно похоже подражая тете Грейс, когда та приставала к ней в молодости с неуместными расспросами.

– Отнюдь, – сухо ответил Карл. – Никогда ее раньше не видел.

– О, неужели? А мне показалось… – Таппенс сделала красноречивую выжидательную паузу.

– Она только спросила дорогу. Я говорил с ней по-немецки, потому что она плохо владеет английским.

– А-а, понятно. Ей нужен был какой-то адрес?

– Нет, она спрашивала, не знаю ли я тут поблизости некой миссис Готлиб. Я не знаю, и тогда она говорила, что, по-видимому, неверно записала название дома.

– Ах, так.

Мистер Розенштейн. Миссис Готлиб.

Таппенс искоса взглянула на Карла фон Дейнима, шагавшего бок о бок с нею. Лицо его было неподвижно, спокойно.

Но эта странная женщина определенно внушала Таппенс подозрение. И когда она их заметила, они уже какое-то время беседовали, это факт.

Карл фон Дейним?

Разговор Карла и Шейлы в то утро. «Будь осторожен, Карл».

Таппенс подумала: «Я надеюсь… я очень надеюсь, что эти молодые люди не замешаны в заговоре!»

Слюнтяйство, тут же упрекнула она себя. Постарела и рассиропилась. В этом-то и дело. Нацистская идеология – это идеология молодых. Нацистские агенты и должны быть молодыми. Карл и Шейла. Правда, Томми утверждает, что Шейла не замешана. Но Томми – мужчина, а Шейла красива необычной, поразительной красотой.

Карл и Шейла. А за ними прячется эта загадочная фигура – миссис Перенья. Миссис Перенья – то заурядная болтливая хозяйка гостиницы, то вдруг в ней промелькнет на миг сильная трагическая личность.

Таппенс медленным шагом поднялась к себе в комнату.

Вечером, перед самым сном, она выдвинула длинный ящик бюро. Сбоку в глубине лежала маленькая лакированная шкатулка, запертая на слабый дешевый замочек. Таппенс натянула перчатки и отперла шкатулку. Здесь она хранила письма, сверху – полученное сегодня от «Реймонда». Соблюдая все предосторожности, она достала и развернула его. И тут же сурово поджала губы: утром в сгибе листа была положена ресница – сейчас ее там не было.

Таппенс подошла к умывальнику. Взяла пузырек с безобидной наклейкой: «Серый порошок»[43] – с указанием дозы.

Умело посыпав им лакированную крышку шкатулки и письмо, Таппенс присмотрелась – отпечатков пальцев ни там, ни там не было. Она еще раз удовлетворенно кивнула.

А должны были быть отпечатки – ее собственные!

Письмо из любопытства могла прочесть прислуга, хотя это и маловероятно. Еще менее вероятно, что она для утоления своего любопытства подобрала ключик, отпирающий шкатулку.

Ну а уж стереть с крышки отпечатки пальцев – это какой-нибудь служанке не могло прийти в голову…

Миссис Перенья? Шейла? Еще кто-то? Кто-то, кого как минимум интересовали передвижения британских войск…

4

План Таппенс в общих чертах был прост. Сначала прикинуть на глазок и оценить вероятности и возможности. Затем поставить эксперимент, чтобы установить, присутствует ли в «Сан-Суси» некто интересующийся передвижениями армейских частей, но скрывающий свой интерес. И в-третьих, определить, кто это.

Именно третий шаг Таппенс и обдумывала наутро, еще лежа в постели. Ход ее мыслей несколько потревожила Бетти Спрот, прискакавшая к ней в номер ни свет ни заря, еще до прибытия чашки с тепловатой жидкостью чернильного цвета, долженствующей изображать «утренний чай в постели».

Бетти была бодра и говорлива. К Таппенс она явно испытывала расположение. Вскарабкавшись на кровать, она сунула ей в лицо растрепанную книжку с картинками и кратко скомандовала:

– Читать.

Таппенс послушно прочитала:

Бетти закатывалась от хохота, повторяя в восторге:

– Ввех, ввех – и внис!

И со стуком скатывалась с кровати на пол.

Этот номер она повторяла еще и еще, пока он ей не прискучил. А потом принялась ползать по полу, играть туфлями Таппенс и что-то невнятно-младенческое при этом приговаривать.

Предоставленная самой себе, Таппенс снова погрузилась в размышления и забыла про девочку. «Гуси, гуси, гусики, куда же вы теперь?» – дразнили ее слова из детской книжицы. Действительно, куда теперь? Гуси, гуси – это они с Томми. Глупые гуси. Миссис Бленкенсоп она всей душой презирала. Да и мистер Медоуз, может быть, разве что на самую чуточку лучше – типичный англичанин, флегматичный, недалекий, попросту говоря, тупой как пень. Таким, как они, самое место в «Сан-Суси». И он и она словно созданы для такого пансиона.

Но все равно надо постоянно быть начеку, слишком легко оступиться. Как, например, она оступилась с вязанием. Ничего серьезного, слава богу, но может служить предостережением. Казалось бы, прямой путь к установлению близких отношений – начинающая вязальщица просит помощи у опытной. Но один раз забылась, и пальцы сами с привычной сноровкой, быстро и ловко, заработали спицами. И миссис О'Рурк обратила на это внимание. После того случая Таппенс неизменно придерживалась середины и орудовала спицами не так беспомощно, как пыталась изображать вначале, но и не так ловко, как умела на самом деле.

– Пупать! – раздался снизу требовательный голосок Бетти. – Пупать!

– Очень мило, дорогая, – рассеянно отозвалась Таппенс. – Замечательно.

Бетти, довольная, снова что-то замурлыкала.

Следующий шаг, размышляла Таппенс, будет несложен. Конечно, потребуется содействие Томми. Что именно надо сделать, ей совершенно ясно…

Таппенс лежала в постели и строила планы. А время летело. Совершенно неожиданно явилась запыхавшаяся миссис Спрот в поисках беглянки-дочери.

– Ах, вот она где! А я-то думаю, куда она подевалась? Ай-яй-яй, Бетти, ну что ты натворила? Господи, миссис Бленкенсоп, простите, ради бога!

Таппенс приподнялась и села. Бетти с ангельским выражением на личике любовалась делом своих рук: она вытянула из всех башмаков Таппенс шнурки, сложила их в стаканчик для чистки зубов и залила водой. И теперь, очень довольная, помешивала воду пальчиком.

Таппенс рассмеялась и пресекла извинения миссис Спрот.

– Боже, как это уморительно! Не беспокойтесь, миссис Спрот, высохнут, ничего с ними не сделается. Я сама виновата: когда малышка притихла, надо было посмотреть, чем она занялась.

– Я знаю, – вздохнула миссис Спрот. – Когда они умолкают, это дурной знак. Я сегодня же куплю вам новые шнурки, миссис Бленкенсоп.

– Не хлопочите, – успокоила ее Таппенс. – Высохнут эти и будут как новые.