Город темной магии Флайт Магнус

Глава 25

Сара вызвала Хосе, и тот прибыл, дабы отвезти Полс, Бориса и пинту «Молочных грез» обратно в отель. Глядя на удаляющееся такси, Сара ощутила укол беспокойства. Она вернулась во дворец и направилась к кабинету Майлза, чувствуя, как в животе собирается тяжелый комок.

Она вошла, и Майлз закрыл за ней дверь.

– Сегодня утром мне позвонил приятель из полицейского управления.

Начинается, подумала Сара.

– Я не могу держать в своем штате наркоманку, – продолжал Майлз.

От неожиданности Сара раскрыла рот.

– Я не наркоманка! – запротестовала она. – Это была случайность! Я даже не поняла, что принимаю.

– Экстази, могу предположить, судя по вашему нападению на князя.

– Нападению?

– Так Макс сообщил полиции, которая своевременно связалась со мной сегодня утром. Насколько мне известно, князь захотел прогуляться и увидел, что вы шатаетесь по территории Пражского Града. Он попытался уговорить вас вернуться во дворец, но вы практически изнасиловали его. По его словам, вы признались, что приняли экстази.

От ярости Сара едва могла говорить.

– Где Макс? Мне надо посмотреть в глаза своему обвинителю!

– Он уехал. Ему необходимо отдохнуть. Он попросил меня уволить вас и отослать в Бостон. Вот его записка.

И в самом деле. Коротко и по существу. «Представляет угрозу для безопасности и доброго имени» – это про нее.

В голове у Сары царил хаос.

– Позовите Сюзи! Она была там, она расскажет вам правду! Я ни в чем не виновата!

– Я уже с ней поговорил. Она утверждает, что вы выказали чрезвычайную агрессивность и неуравновешенность. Сюдзико показалось, что вы были одержимы князем Максом.

Сюзи ее сдала? Почему? Ревность? Или ей кто-нибудь угрожал?

– Я не принимаю наркотики, Майлз, – произнесла Сара, стараясь говорить ровным тоном. – Произошла ошибка.

– Возможно, – сказал Майлз. – Но Макс прав в одном: наследникам дворца не нужны компрометирующие инциденты подобного рода. Представьте себе, что будет, если это попадет в газеты! Я только что закончил последние штрихи к нашему пресс-релизу. Музей должен открыться через несколько недель. Мы готовим торжественный прием по случаю – ожидаются президент Чешской Республики, премьер-министр, посол Германии, президент Франции, все члены ордена Золотого Руна… У нас – серьезная организация, Сара, а не летний лагерь.

– Не надо читать мне лекции, – буркнула Сара, вставая. – Если Макс меня уволил, значит, так тому и быть.

– Сядьте, – приказал ей Майлз. – Решение не всецело зависит от Макса, хотя он, по-видимому, считает себя полновластным хозяином. Существует и Фонд Лобковицев, то есть правление музея. Именно Фонд имеет право голоса в вопросах найма и увольнения сотрудников.

– А кто представляет интересы фонда, Майлз? Вы?

Майлз поерзал в кресле.

– Члены фонда доверили принятие решения мне… на определенных условиях. Я склонен отклонить рекомендацию Макса касательно вашего увольнения. У нас сейчас критическая ситуация по срокам, и до сих пор ваша работа не вызывала нареканий. Если честно, я не считаю Макса наилучшей кандидатурой для того, чтобы руководить повседневной работой во дворце. Я отклоняю его решение. Но я бы рекомендовал вам уделять максимум внимания вашим изысканиям, а не вашей, гхм…

Майлз кашлянул.

– Конечно, – процедила Сара сквозь стиснутые зубы. – обещаю, такое больше не повторится.

– Вот и прекрасно, – улыбнулся Майлз. – Нам следует всецело сосредоточиться на задачах, непосредственно стоящих перед нами.

Потрясающе, подумала Сара. И какие ты наметил задачи, Майлз? К чему ты клонишь?

– Я не сомневаюсь в том, что вы осознали лежащую на вас ответственность, – изрек Майлз. – Но, боюсь, мне потребуется от вас официальное заявление. Просто чтобы юридически оформить наше соглашение, вы понимаете.

Майлз вручил ей отпечатанный на допотопной машинке лист бумаги. Сара просмотрела его, затем уставилась на Майлза.

– На что вы намекаете? «Макс дал мне экстази»? «Макс – неуравновешенная личность»? Вот каковы ваши условия? Нет, я не собираюсь ничего подписывать.

– Тогда держите, – Майлз вручил ей билет на самолет. – Петр упаковал ваши вещи. Вас проводят непосредственно в аэропорт.

Сара запылала от гнева. Неужели Майлз считает ее наивной дурочкой, не способной распознать отвратительный запах, даже когда ей подсовывают падаль прямо под нос?

– Значит, бумага не имеет никакого отношения к моему поведению? – крикнула Сара. – Да просто ваш фонд хочет убрать Макса с дороги. Это шантаж!

– Макс так не считает, – возразил Майлз. – Вот вторая страница документа, который он передал мне утром.

Он показал Саре записку, помеченную цифрой «2». Сара начала читать и изумленно захлопала глазами.

«Очевидно, Сара Уэстон имеет ко мне болезненную тягу. Я бы не хотел употреблять термин „мимфоманка“, но она дважды силой принуждала меня к контакту. Она предлагала мне принимать вместе с ней наркотики. Также она пыталась испортить мою репутацию, вероятно, для того, чтобы добиться интимной близости. Полагаю, что прошлой ночью она намеренно создала неловкую ситуацию и вызвала полицию, дабы поставить меня в неблаговидное положение. Я также уверен, что она сговорилась со своим приятелем Энди и организовала розыгрыш, направленный на то, чтобы заставить меня сомневаться в моем умственном здоровье. Боюсь, она пойдет на все, лишь бы подобраться ко мне еще ближе».

Под запиской была подпись Макса.

– Он просто пытается сохранить за собой положение управляющего коллекцией, – произнесла Сара бесстрастно, хотя ее мысли метались как безумные. – Он сам не верит в эту ложь.

Майлз кивнул.

– Князь отдал мне свой мобильник и заявил, что вы наверняка захотите с ним связаться. – Майлз продемонстрировал Саре ее последнее сообщение. – За последние два дня вы отправили ему семнадцать СМС! Весьма подозрительно, Сара! Я, в принципе, не люблю иметь дело с исками о сексуальных домогательствах. Женщину в них всегда выставляют мстительной маньячкой, а полагаться на Макса бесполезно… он ведь человек непредсказуемый, и это еще мягко сказано. На вашем месте я бы подумал о том, как вы будете защищаться.

Сара посмотрела на лежавший перед ней лист бумаги. Взяла ручку со стола.

– Как вы думаете, что Макс имел в виду, называя меня «мимфоманкой»? – спросила она.

Майлз мигнул.

– Очевидно, он…

– Сделал опечатку? – Сара выгнула бровь. – Разумеется, я рассматриваю подобный вариант, но, если честно, я и понятия не имею, что означает «мимфоманка». Может, есть такое психическое заболевание, когда у человека мания изображать из себя мима?

Конечно, она тянула время, но вопрос ее не на шутку увлек.

– Поистине ужасно, когда тебя преследует мим-маньяк! Вообразите, Майлз! Везде, куда бы вы ни пошли, вокруг крутится идиот в полосатой рубашке, который притворяется, будто перед ним стена. Или что он спускается со стремянки. Неудивительно, что у Макса поехала крыша!

– Сара, – серьезно проговорил Майлз. – Боюсь, что шутки вам уже не помогут.

– Неужели? А я думаю, что как раз наоборот, – Сара откинула со лба волосы. – Бросьте, Майлз! Персонал дворца Лобковицев стремятся одурачить все кому не лень! И это явно не первая попытка подставить меня! Стала бы я держать в кровати распятие, боже правый! Я не любитель религиозного искусства!

– Вас обнаружила чешская полиция, Сара. Вы совершали сексуальный акт в общественном месте, – жестко отчеканил Майлз. – Макс и Сюзи – они оба написали заявления, где говорится, что вы неуравновешенная особа, склонная к насилию, и вдобавок употребляете наркотики.

– И вы были склонны закрыть глаза на мои недостатки, если я подпишу навет на мою персону? – сердито продолжила Сара, схватив листок бумаги. – А может, я обвиню во всем Макса! Как вы тогда будете выкручиваться, а, Майлз?

– Я отправляю вас домой, – выпалил Майлз, поднимаясь с кресла. – Немедленно.

– Отлично. – Сара сложила листок и засунула его в карман джинсов. – Но бумажку я сохраню у себя. Маленький сувенир из дворца. И прослежу за тем, чтобы Яна отдала ее Максу. Полагаю, Николас тоже согласится доставить записку князю. Макса-то пока еще не выгнали! Он – Лобковиц, так что сдается мне, что он способен уволить не только меня, но и вас, верно? Давайте я забронирую вам местечко в салоне самолета рядом со мной?

Не двигайся, приказала себе Сара. Замри. Держись твердо. Расслабь колени. Найди центр равновесия. Приготовься к драке. Кто знает, вдруг Макс действительно сочинил дурацкую записку, беспокоясь за осквернение своего доброго имени, но я готова биться об заклад, что текст был написан еще до моего приезда. Похоже, что абзац вырезали из другого листа бумаги, большего размера. Наверное, Макс увидел, как Майлз трахает Дафну в зале семейных портретов, и велел ему завязывать! А заявление, напечатанное на машинке прошлого века? Майлз мог написать его сам и заодно подделать Максову подпись! Ручаюсь, Майлз и с Сюзи-то не говорил. Никто из них не имеет к этому никакого отношения.

Майлз опустился в крутящееся кресло. Сара ждала.

– Вы неверно меня поняли, – начал Майлз после долгой паузы. – Сара, я хочу защитить вас. Естественно, если вы чувствуете, что вам неудобно подписывать бумагу, я сделаю все что смогу и отговорю Макса от его решения. Я постараюсь как-нибудь уладить… все остальное. Но мне не нужны новые… проблемы.

Сара улыбнулась.

– У нас очень много работы, – резюмировала она. – Близится дата открытия музея. Думаю, мне придется провести остаток времени в моей скромной комнатушке, склонившись над партитурами Бетховена. Не правда ли, гениально, Майлз? Мы с вами забудем о нашей перепалке и прочих неприятностях, а потом я всецело сосредоточусь на стоящих передо мной задачах. Мы сотворим из коллекции Лобковицев музей! А это огромная честь для меня.

Сара повернулась и вышла из кабинета. Она не была уверена на сто процентов, удалось ли ей выкрутиться или она лишь добилась краткой отсрочки, после чего ей будет предъявлено очередное обвинение. В любом случае ее уже тошнило от манипуляций Майлза.

Глава 26

Сара чувствовала сильный переизбыток адреналина. Одно из двух: либо возвращаться к архивам, либо вызвать Дафну на сеанс кикбоксинга. Лучше, пожалуй, поработать. Она обыграла Майлза на настоящий момент, но важно, чтобы в дальнейшем она показывала себя тем преданным делу ученым, каковым и являлась. Она приехала сюда трудиться на ниве музыковедения. А теперь, когда она видела Бетховена, слышала его голос и прочие звуки, исходящие из его нутра, она почувствовала еще большую связь со всеми предметами, которых Луиджи некогда касался. Невероятно, но ей довелось узреть его воочию! Мысль о том, что Людвиг тоже мог видеть ее, до сих пор была чересчур экстраординарной, чтобы ее по-настоящему принять. И почему он прошептал «Бессмертная Возлюбленная»? Он же не мог обращаться к ней? Или мог? Сара тряхнула головой, отгоняя странную мысль. Что за нелепость!

Сара направилась к своему рабочему месту. По дороге ей никто не встретился, хотя до нее доносились вопли Бернарда, распевавшего в свое удовольствие в зале рококо, и смех Сюзи, которая делила территорию с дельфтским фарфором. Может, допросить Сюзи? Не стоит. Сара не сомневалась, что ее догадка верна – Майлз даже не думал говорить с японкой. Лучше не втягивать Сюзи в дворцовые интриги.

Ее вещи выглядели в точности так, как она их оставила: длинные столы, заваленные коробками и бумагами, каталожные карточки, таблички «Не трогать!». Инструменты – перчатки, лупа, пластиковые папки для бумаг – были аккуратно разложены на полке. Наиболее ценные предметы Сара уже переместила в стеклянные шкафы с контролем температуры и влажности, где они были заперты, когда не требовались ей для непосредственной работы. Князь Лобковиц приобрел немалое количество партитур, и поскольку многие из них никогда не публиковались или не перепечатывались, ноты наверняка должны были привлечь к выставке исследователей и серьезных музыкантов. Но и немытые толпы туристов, которые рано или поздно заполонят дворец, могли с любопытством глазеть на уникальные экземпляры коллекции. Взять, к примеру, рукопись глюковской оперы «Аэций», генделевского «Мессию» (тщательно аранжированного Моцартом самолично), гайдновские струнные квартеты, опус номер семьдесят семь (заказ Седьмого князя, так и оставшийся незаконченным), – и, разумеется, произведения Бетховена.

Здесь хранилось столько сокровищ! Оркестровки для премьер Четвертой и Пятой симфоний, выполненные рукой композитора, и еще один список Пятой с исправлениями и дополнениями ЛВБ. Струнные квартеты, опус номер восемнадцать с пометками ЛВБ для первого публичного исполнения. Расписка Людвига в получении пособия, назначенного для него князем Лобковицем. Седьмой помогал Людвигу не только деньгами. Он передал в распоряжение композитора частный оркестр и, вероятно, угостил не одним хорошим бесплатным обедом. И если вызванное снадобьем видение содержало хотя бы долю правды, очевидно, он давал Луиджи кое-что еще… ведь Сара знала, что хромым хозяином музыкального салона мог быть именно он – кривоногий с рождения Йозеф Франц Максимилиан Лобковиц. Между этими двумя чувствовалась некая близость, молчаливое взаимопонимание.

Сара смежила веки и попыталась прокрутить в голове последовательность виденных ею событий. Бетховен принял пилюлю, это она помнила абсолютно точно.

Что же сказал князь? Он спросил Людвига, принял ли тот пилюлю, действует ли она.

Спросил так, как если бы Бетховен мог слышать.

И Бетховен ответил «да».

Сара открыла глаза.

Значит, Лобковицы с давних пор занимались тем, что давали людям наркотики…

Ясно, что между композитором и его покровителем существовала гораздо более тесная связь, нежели было известно ученым мужам.

Сара взяла коробку, в которой содержались найденные на настоящий момент письма Бетховена к его покровителю. Сейчас она практически не сомневалась в том, что большинство из них никогда не были как следует задокументированы. Материалов бы хватило на целую книгу – если после открытия музея Сару еще будут пускать во дворец.

Наиболее известными письмами Бетховена являлись послания к Бессмертной Возлюбленной и, конечно же, так называемое «Хайлигенштадтское завещание», которое Людвиг адресовал двум своим младшим братьям. Там ЛВБ и признавался, что потерял слух, страстно защищал свое поведение, сетовал, бушевал, говорил о самоубийстве и вдобавок клялся в верности искусству. Однако значительная доля уцелевшей корреспонденции Луиджи касалась деловых вопросов, житейских неурядиц и мелких жалоб. Ну а личные письма композитора, которые все-таки оказались задокументированы, не представляли особого интереса. Наиболее частым завершением, которое он использовал, было «in der Eile» – «в спешке», – а пунктуация, правописание и почерк ЛВБ оказались попросту убийственными. Он питал пристрастие к невероятно плохим каламбурам. Мог начать письмо, называя своего адресата «мерзавец», а закончить обращением «мой дорогой друг».

Сара натянула перчатки и принялась заново просматривать корреспонденцию Луиджи и князя Лобковица. Раньше она не видела в бумагах ничего необычного, но теперь у нее появилась цель. Не было ли в письмах отсылки, хотя бы косвенной, к чему-нибудь вроде пилюли или снадобья?

Она остановилась на одном из писем – без даты, с пятном чайно-бурого цвета и надорванным уголком.

«Мое здоровье очень плохо, но на настоящий момент могу лишь сказать, что мне становится лучше при известии, что ваш чудодейственный ключ вскорости покажется из-под тяжелого подола вашего благородного дома и вновь будет петь чудесные песни».

«Чудодейственный ключ» выглядел типичным для ЛВБ грубоватым намеком на член его патрона. И действительно, Седьмой князь произвел на свет десять или одиннадцать детей. Вроде бы нигде ничего загадочного, но… было в этом что-то непонятное…

С первого этажа донесся призывный звон обеденного гонга. Сара спрятала письмо обратно в коробку, стащила перчатки и глубоко вздохнула.

В дверь тихо постучали.

– Да, войдите! – отозвалась Сара.

– О, просто изумительно, что вы здесь! – радостно воскликнула Элеонора Роланд. – Я так себя ругала за то, что оставила вас наедине с нашим черным принцем, а потом очень беспокоилась, потому что с тех пор вас не было видно. Сюзи сообщила, что вам нездоровилось?

– Просто голова разболелась, – пожала плечами Сара. – Может быть, банальная аллергия. Кто сегодня готовит?

– Дуглас. – Элеонора выразительно расширила глаза. – Предрекаю сосиски с пюре или рыбу с жареной картошкой. Английская кухня, одним словом.

Майлза за ужином не было. В его отсутствие и без мрачной фигуры Макса за столом коллеги почувствовали себя значительно свободнее. Замкнувшаяся поначалу Сара вскоре уверилась в том, что никто не знает о ее стычке с полицией и едва не произошедшем увольнении. Очевидно, и Яна, и Майлз предпочли особенно не распространяться. Она поискала взглядом Сюзи, но японки не было видно. Мориц ворчал и беззастенчиво попрошайничал, пользуясь отсутствием хозяина, который мог бы его приструнить.

За столом раздавалось множество в основном добродушных шуточек. Но было и нечто новенькое: Фиона Апшоу, хрупкая блондинка с личиком в форме сердечка, прибывшая, дабы взять на свое попечение коллекцию дельфтского фарфора. А еще Сару познакомили с Янеком Соколом, худым и пожилым чехом-ученым, превосходно говорившим по-английски, хотя и с акцентом. Янек провел весь день в Нелагозевесе. Как он сообщил Саре, его интересовала тамошняя библиотека.

– В своих исследованиях я использовал новейшие технологии, – тараторил он, поблескивая глазами. – Тачку! А чтобы достать до верхних полок, Майлз обещал обеспечить меня рогатиной.

Сара рассмеялась и похвалила его владение английским.

– Я с тысяча девятьсот девяностого года живу в Вашингтоне. А до этого тайно изучал язык здесь, с верными друзьями. Тогда, моя дорогая, если ты бегло болтал на-английском, это могли счесть политическим актом. Наших детей заставляли учить русский.

– Янек работает в Национальном архиве, – прозвенела Элеонора. – В Берлинском центре документов.

– Который в девяносто четвертом году был переправлен обратно в Германию, – пояснил Янек. – Но в Штатах остались микропленки со всеми документами. А теперь немецкие исследователи вынуждены ехать в США и корпеть над копиями бумаг нацистов, поскольку Фатерлянд ограничил к ним доступ. Законы о неприкосновенности личной информации, так это объясняют.

– И что вы здесь ищете? – спросила Сара. – Нацистские документы?

Чешский ученый расхохотался.

– Я на каникулах, дорогая! Я надеюсь найти любовные письма. Рецепты супов! Дворцовые сплетни шестнадцатого века! Меня всегда увлекало царствование Рудольфа Второго, вот моя давняя страсть. Мой добрый друг Майлз позволил мне, престарелому ученому, приехать и порыться в здешних архивах.

Сара, извинившись, встала, чтобы поздороваться с Сюзи, которая ворвалась в столовую. Японка стиснула ее в кратком, но могучем объятии, от которого у Сары хрустнули кости.

– Ты в порядке, девочка? – прошептала Сюзи ей на ухо.

– Просто немного не в себе, – Сара вяло улыбнулась. – Извини, что я расклеилась…

– Детка, какой цирк! – Сюзи легонько стукнула ее кулаком в плечо и продолжала шептать: – Ты не думай, я и сама не ангел, но не стоит связываться со всей гадостью, которая у них припрятана. Кто знает, чего они туда намешали? Может, толченую рыбью чешую или еще что-нибудь в этом роде… Но я рада, что ты чувствуешь себя лучше, Сара! Кстати, у меня есть для тебя новости. Твое место занято.

Сара почувствовала, как ее живот падает куда-то к коленям.

Сюзи указала подбородком на Фиону Апшоу, хихикавшую над историей, которую ей вполголоса рассказывал Дуглас.

– Я влюбилась, – вздохнула Сюзи. – В женщину, которая души не чает в фарфоре.

– Любовь вытворяет странные штуки, – согласилась Сара и облегченно вздохнула.

Но это чувство может любого свести с ума. Например, Макса… Нет уж, хватит. Следующие полчаса она попробует прожить, не думая о Максе. Где бы он ни был… А куда он все-таки подевался?

Сара уселась между Элеонорой и Бернардом, которые строили планы относительно маскарадных костюмов.

– Кем вы собираетесь быть? – спросила Элеонора у Сары. – Вы должны выбрать исторический наряд. Можете руководствоваться фамильным собранием Лобковицев – там полно образцов бальных платьев.

– А я хочу одеться одной из собак! – провозгласил Дуглас, ставя на середину стола большое блюдо карри из мяса молодого барашка. – Сара, детка! Будь моей Поликсеной!

– Поликсеной будет Дафна, – возразил Бернард. – И кто-то должен сыграть роль ее мужа Зденека, первого князя Лобковица.

– Из Майлза получился бы отличный Зденек, – с невинным коварством вставила Сюзи.

Дафна занялась барашком, на ее губах играла легкая улыбка.

– У них был счастливый брак – у Зденека с Поликсеной? – осведомилась Элеонора. – Или это был кошмарный династический союз? Кто-нибудь в курсе? Дафна?

– Очень счастливый брак, – ответила Дафна, и ее обычно резкий и холодный тон слегка смягчился. – Сохранилось множество их писем друг к другу. Он называл ее своей «золотой принцессой», а она обращалась к нему «мой король».

– Поликсена оказалась опытным политиком, – заметил Янек. – Чрезвычайно умная и способная женщина. Именно благодаря ее влиянию – ее интересу к музыке, живописи и литературе – было положено начало Лобковицкой коллекции. Ее письма поистине очаровательны.

– Рудольф Второй сделал Зденеку с Поликсеной подарок, – вставил Мозес Кауфман, специалист по декоративному искусству. – Алтарь из черного дерева, превосходный экземпляр техники pietra dura[52].

– Да, Рудольф ведь привез в Прагу флорентийских мастеров, – кивнул Янек. – Он собрал вокруг себя самых поразительных и образованных людей своего времени – художников, алхимиков, астрологов, печатников, издателей, архитекторов…

– Тихо Браге! – вырвалось у Сары.

«Добрый старый Браге…» Так князь Лобковиц сказал Бетховену в ее видении. И слова эти были упомянуты в связи с пилюлей или наркотиком – «лекарством», которое принял ЛВБ… Хотя что за чушь! Тихо Браге к тому времени был мертв по меньшей мере двести лет.

– Совершенно верно, – чешский ученый одобрительно улыбнулся Саре. – Браге дружил с математиком и нумерологом Джоном Ди, который посещал Прагу в районе тысяча пятьсот восемьдесят третьего года. Ди продал Рудольфу две загадочные рукописи: знаменитый манускрипт Войнича, который сейчас находится в Йельском университете – он так и не был расшифрован, – а также книгу алхимических формул, которые, по утверждению Ди, он переписал у ацтеков. Но о последней книге до нас дошли лишь слухи, упоминания и намеки. Никто никогда не видел даже копии.

– Тихо Браге! – Фиона наклонилась к ним через стол. – Он всегда меня привлекал. Вы знаете, что он держал ручного лося? И еще у него был слуга-карлик, предположительно обладавший даром ясновидения.

– Его случайно звали не Николас Пертузато? – протянула Сюзи, вызвав всеобщий взрыв смеха.

Упоминание о Николасе напомнило Саре о коробочке для пилюль. Майлз утверждал, что поручил Петру упаковать ее вещи. Решив убедиться, что коробочка на месте, она извинилась, вышла и стремглав спустилась по лестнице к своей комнатушке.

Похоже, Петр действительно упаковал все ее принадлежности. Сара расстегнула «молнию» спортивной сумки. Ага, вот и ее одежда, сложенная аккуратной стопкой. Даже ее трусики-танга свернуты в крошечные треугольнички. Сара вывалила содержимое рюкзака на кровать и принялась суматошно рыться в вещах.

Невероятно, но она по-прежнему была на месте – медная коробочка для пилюль в форме носа. Жестянка Тихо Браге? Или его… нос? Сара осторожно открыла коробочку.

Внутри белел листок бумаги, сложенный, как предсказание судьбы в китайских рисовых печеньях. Сара развернула его и тотчас узнала характерный почерк Макса.

«2:00. Be SAFE[53]».

Предупреждение? Рекомендация?

Нет, поняла Сара. Приглашение! Макс собирался взломать сейф Майлза. Сегодня – точнее, завтра, – в два часа ночи.

Решив, что лучшее место для того, чтобы спрятать емкость – это нечто скучное и обыденное, Сара бросила коробочку в полиэтиленовую сумку на «молнии», в которой хранила свои ванные принадлежности. Взбегая вверх по ступенькам, она разорвала записку Макса на мелкие кусочки. «Надо переключаться на кофе», – подумала она, входя в столовую. Впереди была долгая ночь.

Глава 27

Она затягивала ужин как могла, поглощая эспрессо чашку за чашкой и одновременно подталкивая других пить роудницкое красное. Сара надеялась, что, когда они с Максом выйдут на охоту, все будут крепко спать. Однако спать захотелось ей самой. Позади был утомительный день, утомительная неделя, утомительное лето. Сара чувствовала себя совершенно измотанной, и глухие стены ее подвальной комнатки слегка гудели, производя весьма убаюкивающий эффект. Она закрыла глаза лишь на секундочку, затем вздрогнула… что, неужели она заснула? Сколько времени? Сара посмотрела на часы – двенадцать двадцать семь. Пожалуй, надо не забыть включить будильник на телефоне, просто на всякий случай.

Сара попыталась собраться с мыслями. Она вспомнила Щербатского. Интересно, что видел профессор, когда принял снадобье? А само снадобье – откуда оно взялось? Оно опасно. Но удивительно! А Макс считал, что кто-то пытается устроить ему ловушку, и ее последние взаимодействия с Майлзом, вероятно, говорили в пользу этого факта.

Макс… что за снадобье он раздобыл? Сара перенеслась в прошлое… Хотя нет! Макс объяснил процесс с научной точки зрения – что-то насчет глиальных клеток. Следы энергии, остаточное изображение лампочки, отпечатывающееся на сетчатке после того, как закроешь глаза…

Сара замотала головой. Алессандро же говорил ей о глиальных клетках! И о темной материи вселенной. Давненько она не общалась с Сандро, только пару раз написала ему по электронной почте – когда хотела удостовериться, что он не забыл заплатить за электричество и что никто не вламывался в квартиру. Возможно, Алессандро сможет ее просветить… В Бостоне сейчас ранний вечер…

Сара выбежала из подвала и поднялась по лестнице до самой крыши дворца, где лучше всего брал мобильник. Сотрудники часто выбирались сюда покурить: с крыши открывался замечательный вид. Сара полной грудью вдохнула ночной туман, любуясь россыпью городских огней. Черные шпили бесчисленных церквей, словно зубы, вонзались в темное небо. Сара прошлась вдоль края, разглядывая Прагу с разных точек, впитывая кожей влажный воздух, пытаясь взбодриться перед предстоящим налетом на сейф.

Со странным чувством она заметила, что Прага как две капли воды похожа на свой картонный макет, который с маниакальной подробностью начал сооружать в тысяча восемьсот двадцать шестом году Антонин Лангвейл. Теперь миниатюрная Прага размещалась в городском музее. Сара не поленилась посетить выставку и взглянуть на Прагу глазами Бетховена. В общем-то, изменилось не так уж много. В конском навозе на улицах, правда, уже не утонешь, но безумных продавцов марионеток едва ли поубавилось… Внизу, на речном берегу, слабо вырисовывался Рудольфинум, где завтра предстояло играть Полс. Сара различила стены старого еврейского квартала, а ближе к дворцу – станцию метро «Малостранска», опутанную бредовым переплетением трамвайных путей. Где-то там находился бар, в котором однажды вечером она оказалась втянута в межнациональное соревнование по пинг-понгу, едва не перешедшее в потасовку.

Сара пересекла крышу по диагонали и уставилась во двор Градского комплекса, который тоже казался поддельным. Пражский Град почему-то напоминал ей дешевые бумажные макеты, которые продавались в сувенирной лавке возле собора святого Вита. Внезапно она заметила темную одинокую фигуру, тащившую что-то большое. Белье, мельком подумала Сара, а тюк-то здоровенный.

На нее наплыла полоса густого тумана, заслонив поле зрения. Сара поежилась и набрала номер Алессандро.

Едва в динамике зазвучали гудки, как ее телефон предупреждающе запищал. Аккумулятор почти разряжен! Почему она не проверила заранее? Теперь придется верещать на максимальной скорости: «Привет, как отдыхаешь? Слушай, как по-твоему, может стимуляция глиальных клеток позволить человеку видеть следы энергии прошлого?… Ох, прости, мне пора!»

Проклятье.

– Ciao, bella![54] Мы только что говорили о тебе!

На заднем плане слышалась музыка – нечто вроде звучания блок-флейты, которые так любил Бейли.

«Биип», – пискнул мобильник Сары.

– Бейли занес твою почту из конторы, – объяснил Алессандро. – Я делаю ему коктейль! Он поставил мне мадригал: «Девицы-хохотуньи стирают свои косынки». Очень смешной.

– Ага. Ты можешь написать мне по электронке про глиальные клетки?

– Что? – Алессандро расхохотался. – Как ты сказала, бальные сетки? Бейли, что такое бальные сетки? Сара хочет знать…

«Биип».

– Сара! – Это был Бейли, который, очевидно, перехватил трубку. – Привет! Как Прага?

– Отлично, мне очень нравится. Ты не мог бы дать мне обратно Сандро?

«Биип».

– Тебе пришло письмо от профессора Щербатского, – произнес Бейли серьезным тоном. – Наверное, он его послал как раз перед тем, как… сама понимаешь.

У Сары зашевелились волоски на затылке. Бедный профессор! Возможно, он хотел сообщить о местонахождении пропавшего послания Луиджи к князю Лобковицу? А вдруг там было что-то о снадобье! Или о Максе…

– У меня сейчас сядет телефон! – заорала Сара. – Бейли, открой письмо, хорошо? Прочти его мне! Прямо сейчас, скорее!

– Ладно, подожди.

Сара взглянула на часы. Час пятнадцать.

– Готово, – произнес Бейли. – О, да тут какая-то закорючка.

– Закорючка? – взвизгнула Сара, чувствуя, что близка к истерике.

– Круг с точкой посередине, и от него линия… ага, Алессандро говорит, что это похоже на штуку у тебя на потолке. Верно… Ну как, ты еще хочешь, чтобы я переслал его тебе, или…

Голос в мобильнике пропал.

Символ на потолке бостонской квартиры… Что это значит? В качестве последнего послания трудно было придумать что-либо более идиотское.

Сара нагнулась и попробовала по памяти воспроизвести закорючку на гравии крыши. Через несколько минут ей показалось, что у нее получилось.

Она не могла бы утверждать наверняка, но ей казалось, что подобный символ она еще успела разглядеть на Максовом портсигаре. Или она как раз его и вспомнила? Мозг порой выкидывает странные штуки.

Обойдя световые люки, Сара приблизилась к двери, ведущей на лестницу. Она повернула ручку и потянула, но та не открывалась. Она потянула снова, со всей силы. Створка не шелохнулась. Сара в ужасе поняла, что ничем ее не подперла, когда вылезала на крышу, и замок защелкнулся. Нет, она не могла быть такой забывчивой, хотя кто знает… Около двери всегда стояла чугунная статуэтка собачки, которую работники дворца использовали для этой цели. Движение стало для ее коллег автоматическим – так, входя домой, бросают ключи на столик в прихожей, – поэтому Сара и засомневалась в своих действиях… С другой стороны, раньше она никогда не отличалась такой рассеянностью. Так или иначе, но она застряла на крыше. С каждой секундой становилось все холоднее, не говоря о том, что через сорок пять минут она предположительно должна взламывать вместе с Максом сейф. Через сорок две минуты, если быть точной.

Сара прогулялась вдоль края крыши, ища другой способ спуститься. «Конечно, всегда можно использовать способ профессора Щербатского», – мрачно пошутила она. Теперь на ночную Прагу смотреть не хотелось. Сара по очереди заглянула в световые люки, под которыми находились рабочие кабинеты третьего этажа, но заметила лишь тусклый свет сигнализации. Замерев у самого края, Сара с облегчением увидела внизу темный силуэт. Кто-то возвращался обратно, уже без тюка белья. Если ей удастся привлечь внимание этого человека, он поднимется и выпустит ее!

Сара засвистела, но незнакомец не замедлил шага. Вот незадача: он практически бежал, несомненно, торопился поскорее попасть домой после долгого рабочего дня.

Саре взгрустнулось. Тонкая черная футболка насквозь пропиталась туманом, и Сару начинало знобить. Она перегнулась через край крыши над южной стеной и принялась разглядывать леса. Нет, слишком высоко, не спрыгнуть. Среди балок светились крошечные красные точки, которые раньше не бросались ей в глаза. Камеры, с испугом догадалась она. А в кабинете Майлза есть камера? Возможно, если бы была, Макс бы, конечно, знал. Кто их устанавливал, Энди? Для Сары больше не составляло проблемы бороться со сном.

Неподалеку, чуть ли не под ногами, послышался глухой звук, и Сара кинулась к световому люку. Внизу медленно передвигалась какая-то женщина со шваброй в руках. Сара постучала по стеклу. Уборщица замерла и принялся озираться по сторонам, не понимая, откуда доносится стук. Спустя несколько секунд женщина опять начала драить пол. Сара не унималась. Женщина подняла голову. Сара в отчаянии помахала. Уборщица помахала в ответ… и скрылась из виду. Сара испустила вздох облегчения.

Спустя пару минут дверь отворилась.

– Спасибо вам! – радостно воскликнула Сара.

Ее спасительницей оказалась женщина лет шестидесяти с небольшим, в длинном поношенном кардигане, с волосами, стянутыми на затылке гладким пучком. Из-за шаркающей походки она казалась старше своих лет. Идя следом за ней, Сара медленно спустилась по ступеням до площадки третьего этажа, остановилась и обернулась. Чугунная собачка, которая «охраняла» крышу, отсутствовала. Кто мог ее убрать?

– Я неуклюжая, – произнесла женщина, еле-еле преодолевая лестничный пролет. – Простите меня.

– Ничего страшного. Я вышла на крышу, чтобы позвонить, а дверь за мной защелкнулась, – объяснила Сара. – Слава богу, вы меня увидели!

– Рада, что смогла вам помочь, – отозвалась женщина. – Обычно я по ночам здесь одна. Никого нет, только я и призраки.

Сара улыбнулась. Если бы вы только знали, что так и есть, подумала она.

– У вас прекрасный английский, – заявила Сара.

Как объяснил им за ужином Янек, люди старше тридцати здесь обычно не знали языка, поскольку при коммунистах он был строго verboten[55] – или что там говорили в Чехии вместо «verboten».

– Да, – женщина вздохнула. – Я собиралась ехать в Америку.

Сара помедлила. По-настоящему ей стоило бы пойти отыскать Макса и предупредить его, что в здании есть бодрствующий персонал. Но женщина казалась такой одинокой, к тому же она ее спасла. Сара взглянула на часы: час тридцать семь.

– И что случилось потом? – спросила Сара. – Вы добрались до Америки?

Женщина покачала головой и побрела к своей швабре и ведру. Смотреть на ее поступь было мучительно. Похоже, у нее ужасный артрит, решила Сара.

– Я бывшая танцовщица, – продолжила женщина. – Прима-балерина Пражского национального театра.

– Ничего себе! – вырвалось у Сары.

И действительно, невзирая на артрит, в осанке женщины было нечто величественное и грациозное, что после ее признания стало особенно заметным.

– Здорово!