Город темной магии Флайт Магнус
Все по-прежнему не спускали глаз с Макса.
– Благодарю вас, – непринужденно произнес тот, обращаясь к Мозесу. – Скорее всего, вы отыскали просто старый ключ от одного из помещений, но я проверю по базе данных и отправлю его на экспертизу для датировки.
Он посмотрел на оробевших ученых.
– Если вы найдете что-нибудь новое, прошу вас приносить вещи Яне или мне. И, для сведения, я передал большую часть моих… принадлежащих моей семье замков и владений органам администрации тех мест, где они расположены. В Нелагозевесе и Лобковицком дворце откроются музеи. Замок Роуднице, когда закончится реставрация, будут сдавать напрокат кинокомпаниям, и доходы смогут обеспечить работу многим людям, включая находящихся здесь. Честь имею.
Макс покинул столовую. Нико следовал за ним по пятам.
Впрочем, как заметила Сара, ключ он положил к себе в карман.
– Влипли, – протянула Сюзи.
– Верно, – отрывисто заметила Фиона. – Это частный музей, а не государственный. Все, что здесь есть, – личная собственность князя.
Наступила короткая пауза, в течение которой каждый переваривал услышанное.
– Трудно все время это помнить, – мягко произнес Годфри. – Такое богатство в распоряжении одного-единственного человека…
Да уж, несправедливости на свете хватает, мысленно согласилась с ним Сара.
Однако Сару разбирало любопытство относительно ключа и того, как отреагировал на него Нико. По словам Дафны, каждый предмет на фамильных портретах имел значение, что-то символизировал. Какое значение имел ключик? Или он не представлял собой ничего особенного?
Нет, для Праги это было бы слишком просто.
– Мне нужно подышать воздухом, – выпалила она. – Никто не хочет пробежаться со мной по Оленьему рву?
Несколькими минутами позже она – как и предполагала – наткнулась на Макса, околачивавшегося возле Музея игрушек с какими-то бумагами в руках. Он отстегнул поводок от ошейника Морица, и пес мгновенно скрылся в направлении Оленьего рва. Они не спеша двинулись в ту же сторону. В такой ранний час территория Града была еще пустынной.
– В последний раз пятьсот семнадцать окон дворца стеклили заново по распоряжению моего деда в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, – сказал Макс, кивая на бумаги, которые держал в руках. – Да и сейчас будут сплошные расходы.
Она коснулась его. Макс поглядел на нее, и его глаза сузились. Сара не была уверена, что может ему доверять, но в некоторых других вещах она не сомневалась.
Макс затолкал ее в каменную нишу. Ее волосы возле уха шевельнулись от его дыхания, что было почти непереносимо.
– Надеюсь, моя личность уже достаточно установлена на случай, если нас опять застукают, – прошептал он.
Макс задрал на ней юбку и сунул под нее руку. При виде его победного взгляда, когда он обнаружил, какая она мокрая, Саре захотелось залепить ему пощечину. Кем он себя возомнил?
– Через восемь минут открывают ворота для обслуживающего персонала, – добавил Макс.
Сара расстегнула «молнию» на его ширинке. Он был настолько же твердым, насколько она была мокрой. Макс прижал ее к бронзовому барельефу святой Екатерины, принимающей мученическую смерть на колесе, просунул руку под ее левое бедро и высоко его поднял. Одно быстрое движение – и он оказался внутри нее. Сара застонала, вне себя от желания, и зашарила ладонями по его спине под рубашкой, пытаясь как можно глубже втиснуть его в себя. Святая Екатерина врезалась ей в спину. С удовлетворением Сара отметила, что бумаги с Максовым списком окон разлетелись по земле.
Шесть с половиной минут спустя они снова брели по направлению к главным воротам. Сара нетвердо держалась на ногах, но чувствовала в себе восхитительную бодрость: от былого раздражения не осталось и следа. Даже исполняемая Максом «Заставь меня долететь до Луны» в переложении для художественного свиста не вызывала у нее неприятия.
Цветные стекла собора святого Вита сияли на солнце, как будто внутри полыхал гигантский костер.
– Ах, ты! – вымолвил Макс. – Погоди-ка. Мои окна!
Он метнулся назад за своим оброненным списком.
Вернувшись, он огляделся по сторонам и принялся говорить быстро и тихо:
– Я вообще-то ждал тебя, чтобы сказать кое-что, прежде чем ты решишь на меня наброситься.
– Только не надо, – высокомерно парировала Сара. – Ты сам постоянно пихаешь меня на статуи независимо от времени суток.
– К счастью для меня, статуй вокруг предостаточно. – Макс плотоядно ухмыльнулся.
– И что ты хотел мне сообщить? – спросила Сара. Она видела, что возле ворот маячат сотрудники музея. – Это о ключе, который нашел Мозес? Мне показалось, Нико довольно бурно на него отреагировал.
Макс насупился.
– Нет, ничего подобного. Нико всегда возбуждается, едва увидит что-нибудь блестящее… Я имел в виду совсем другое, – он помахал в воздухе чертежами. – Когда в тридцать седьмом году во дворце вставляли стекла, окон было пятьсот восемнадцать. А сейчас их пятьсот семнадцать.
Они молча пошли дальше. Недостающее окно… Как в той детской книжке, которую им читали в школе. Для Синди и Салли это могло означать только одно: тайную комнату. Макс учился в четвертом классе вместе с ней. Помнил ли он ту историю? Сара была уверена, что он даже не поймет, о чем речь, но по какой-то причине не могла заставить себя спросить.
– Шестой князь Лобковиц однажды отгородил часть одной из комнат в Роуднице, – произнес Макс. – Во время Силезской войны. Его библиотека хранилась за стеной на протяжении тридцати шести лет. Оккупирующая армия не смогла ее найти.
– Наверное, твой дедушка последовал его примеру, – предположила Сара. – Отгородил библиотеку стенкой перед приходом нацистов.
– А учитывая угрозу со стороны коммунистов, он оставил ее отгороженной и после того, как вернулся во дворец в сорок пятом. И порадовался, что не стал ее вскрывать, когда в сорок восьмом он был вынужден бежать. И никогда никому не говорил о тайнике. Сара, послушай меня. Ты помнишь ту книгу, в четвертом классе? – внезапно спросил Макс. – Думаю, не помнишь. Там рассказывалось о…
– Не помню? – взорвалась Сара. – Да я искала ее всю жизнь!
– Ее написал мой дед, – пояснил Макс. – Он напечатал только несколько копий, исключительно для семьи. Я принес ее в школу и дал учительнице для вечернего чтения.
Сара застыла как вкопанная. Она пыталась переваривать информацию.
– Но девочки в рассказе… Синди и Салли… Они ведь были американками!
– Ну и что… – задумчиво пробормотал Макс. – Может, это было послание моего деда потомкам, на случай, если мы когда-нибудь вернемся сюда… Он хотел дать нам понять, что во дворце есть тайная комната.
Макс уже поворачивал обратно, в сторону дворца. Прибежал Мориц и присоединился к ним, вывалив язык набок.
Сара схватила Макса за руку.
– У тебя еще есть экземпляр книги? Я до сих пор гадаю, чем она закончилась. Потому что… ну, ты знаешь…
Она испытывала глубокое потрясение. Ее глаза наполнились слезами.
– Я найду ее для тебя, – заверил ее Макс, вытаскивая один из своих нелепых носовых платков.
И в этот момент тихий утренний воздух пронзил душераздирающий вопль. Из второго двора послышались крики.
История еще не закончена, решила Сара и бросилась за Максом.
Они завернули за угол собора святого Вита и промчались под аркой, ведущей во второй двор. Макс и Сара оказались там одновременно с первыми охранниками и лоточниками, появившимися с противоположной стороны. Здесь имелся изящный фонтан, но не он привлек внимание служащих. В нескольких шагах от него располагался старинный колодец, накрытый огромной узорчатой металлической клеткой, который Элеонора показала Саре в первый же день по прибытии в Прагу. Сара всегда думала, что в клетке запросто может поместиться человек. И теперь у нее появилось доказательство.
С крюка, подвешенного под металлическим сводом, свисало тело обнаженной женщины. Покрытое запекшейся кровью.
Во дворе мгновенно закипела бурная деятельность; охранники принялись что-то кричать в рации. Сара задрожала, ей было нехорошо. Макс пытался обхватить ее рукой, защитить ее.
Но Сара уже разглядела лицо женщины в клетке. Это была Элеонора.
Глава 31
Шарлотта Йейтс потянулась за своим инкрустированным портсигаром. Теперь она изжевывала по шесть-семь соломинок в день. Привычка, признак напряженности. Однако люди вели себя по-идиотски, что расстраивало и угнетало. А иногда вызывало некоторую напряженность. Шарлотта была достаточно умной женщиной, чтобы признать это.
Вот Майлз, например. Настоящий идиот, неподдельный. Неужто он думал, что может торчать как изваяние посреди Карлова моста в полшестого утра с портфелем под мышкой, и никто его не заметит? Пусть скажет спасибо, что агент Шарлотты не скинул его в реку – в Чехии такое вроде бы принято. Разумеется, для самого Майлза было бы лучше всего, если бы он швырнул портфель в воду. Какой недотепа! Вместо решительных действий он продолжал громоздить одну глупость за другой и бросился в аэропорт. Ее агент последовал за ним, похоже, в компании с русским парнем, приставленным следить за беднягой Майлзом. И опять же: у человека магистерская степень по криминалистике в сфере искусства – следовало ожидать, что за эти годы он сумеет перенять пару-тройку приемов по перевозке контрабанды, но нет! Судя по всему, в деле конспирации Майлз придерживался стиля «прятать у всех на виду». Конечно, охрана в аэропорту Рузине едва ли стала бы интересоваться кипой старых писем – но с какого перепугу Майлзу взбрело в голову брать билет в Амстердам? Он что – всерьез собирался прятать корреспонденцию Шарлотты на квартире у своей глупенькой голландской любовницы? Нет, Майлз определенно ловил мышей далеко не с тем проворством, как она полагала. Спору нет, очень хорошо, что письма нашлись сейчас, прежде чем возникли серьезные осложнения. Человеческие потери пока составляли приемлемую цифру, однако не могла же Шарлотта посвящать бесконечные часы одному проекту! У нее еще целая страна, которой надо тайно управлять, боже правый!
В аэропорту не обошлось без небольшой заминки, когда русский агент попытался перехватить Майлза по пути к кассе авиакомпании KLM. К счастью, агент Шарлотты, в отличие от русского, был бывшим десятиборцем.
Майлза мягко убедили, что ему не нужен никакой Амстердам. Будем надеяться, что перелет до Вашингтона ему понравился. Естественно, Шарлотта распорядилась, чтобы Майлза поместили в эконом-классе. В конце концов, она ведь республиканка. Первый класс – для друзей, лоббистов и спонсоров, а не для малодушных клевретов. Она подчеркнула, что у Майлза ничего не должно быть сломано, однако долгий одиннадцатичасовой перелет, наверное, не очень приятен. Кроме того, Майлз был лишен возможности посетить туалет, но тут ничего уж не поделаешь! Никогда не знаешь, что человек прячет у себя в трусах, поэтому предусмотрительная Шарлотта дала агенту четкое указание: никаких ошибок. Конечно, тот мог попросту избавить Майлза от портфеля еще в Праге, но лучше так, как есть. Шарлотта предпочитала сама разбираться со своими делами.
Однако ее взбесило, что Майлз решил, будто он может выступить против нее. Против нее! Вот что происходит, когда носишь фальшивые очки и брючные костюмы баклажанного цвета: люди начинают считать тебя безобидной. Умеренной. Сочувствующей. Точно так же было во время ее сенаторской кампании, когда Шарлотта согласилась добавить в прическу карамельные прядки и завести пару французских болонок. Боже, ну и гадость! Но «избирателям» нужны подобного рода знаки, иначе они никогда не простят тебе того, что ты умна, да еще и женщина… Шарлотта отстраненно подумала о том, что сталось с собачонками – как бишь их звали?
…А сейчас Майлз трясется за дверью ее кабинета. Он ждал Шарлотту уже два часа. Ему разрешили наконец сходить в туалет, бедняжке, – видеонаблюдение в здешних туалетах было на высшем уровне. Имелась даже возможность приблизить изображение. Именно так она узнала, что Майлз не слишком щедро одарен природой. Впрочем, в данном случае следовало проявить снисходительность. Ничего удивительного, если он несколько увял – страх может оказывать на мужчин подобное воздействие, а ведь ему пришлось провести одиннадцать часов в самолете рядом с гориллоподобным агентом, дышащим чипсами ему в лицо.
Шарлотта сжала зубами соломинку. По правде говоря, теперь, когда письма снова были у нее в руках, вернее, за стеной ее кабинета, она чувствовала некоторое головокружение от облегчения. И воспоминания нахлынули на нее с новой силой.
Ох, Юрий… Какой это был любовник! Однажды ночью они занимались любовью в каком-то темном уголке возле дворца. Некий позабытый образец скульптуры впивался ей в спину, а Юрий держал ее за горло, бормоча что-то ласковое по-русски. И он показал ей, что такое молот и что такое серп!.. Шарлотта скрестила ноги. Сейчас таких попросту не бывает. Все, на что она может рассчитывать теперь, – это легкий флирт с каким-нибудь дубленолицым лоббистом из Национальной стрелковой ассоциации. Тогда у нее был не поддающийся описанию секс с агентом КГБ на роскошной, восемнадцатого века, кровати с балдахином. При этом ее любовник обращался к ней не иначе, как «мой американский пуделек!»…
Как же звали дурацких собачек? Одна Люси, а вторая?…
Однако она отвлеклась. Ладно. Настало время привести корабль в гавань. Шарлотта завернула изжеванную соломинку в бумажный платок и выбросила в корзину. Потом подняла трубку и вызвала Мэдж.
– Я готова встретиться с мистером Вульфманом, – ласково проговорила она.
– Хорошо, мэм. Сейчас я его провожу.
В голосе Мэдж слышалось облегчение. Майлз, должно быть, залил своим потом всю мебель.
– Не надо его провожать. Просто пришлите его ко мне.
– Слушаю, мадам сенатор.
Шарлотта взяла со стола какую-то папку и сделала вид, что поглощена ее содержимым.
– Закройте за собой дверь, – приказала Шарлотта, не поднимая глаз от бумаг.
Она услышала, как затворилась дверь и Майлз прочистил горло. В дальнем конце ее кабинета, перед камином, было оборудовано уютное пространство для переговоров, а лицом к ее столу располагались два комфортабельных кожаных кресла. Майлз топтался на ковре посередине комнаты, явно не зная, в какую сторону направиться. Периферийным зрением Шарлотта заметила коричневый портфель, который он сжимал в правой руке. Она с трудом сдержала желание перепрыгнуть через стол и выхватить его. Правильный выбор времени решает все. Шарлотта позволила Майлзу потомиться еще минуты три.
Наконец она подняла голову, как бы ненароком. Небритое лицо Майлза было пепельного цвета. Мятый костюм, на галстуке темное пятно.
– Садитесь, – сказала Шарлотта нейтральным тоном, не указывая, куда именно.
Майлз еще немного помялся на ковре, в конце концов выбрал одно из кресел перед ее столом. Шарлотта закрыла свою папку, бесстрастно наблюдая, как он усаживается. Он положил портфель себе на колени, словно собачку.
– Мадам сенатор, – собравшись с духом, начал он. – Я не совсем понимаю, что здесь происходит, но…
– Что ж, Майлз, – приветливо отозвалась Шарлотта, – в таком случае вам крупно повезло, что хотя бы я понимаю, что происходит, не так ли?
Она дала ему время переварить это. Ей не хотелось просить отдать портфель – она хотела, чтобы он сам преподнес его. У Майлза должно остаться в памяти, что он отдал ей письма своими руками, и он не сможет потом утверждать, будто его «вынудили» или еще что-нибудь в подобном роде.
– Вы выглядите уставшим. – Шарлотта одарила его беглой улыбкой. – Если бы вы заранее предупредили меня о том, что планируете путешествие, я смогла бы организовать вам комфортабельный перелет.
– Мне казалось, что необходимо действовать быстро, – начал Майлз, делая достойную восхищения попытку сохранить профессиональное хладнокровие. – Документы попали ко мне совсем недавно. Произведя беглый осмотр, я убедился, что бумаги – те самые, которые вы поручили мне… отложить для вас. Я поместил их в свой сейф. Однако события, произошедшие во дворце в последнее время, заставили меня усомниться в том, что мой компьютер и мобильный телефон безопасны. Я решил, что будет лучше, если я доставлю вам документы лично. Чтобы исключить риск того, что они окажутся опубликованными или попадут не в те руки.
Шарлотта слушала, сочувственно кивая. Ей стало любопытно, какую историю он собирается ей преподнести. Портфель, однако, оставался лежать у него на коленях. Она заметила, что костяшки пальцев у Майлза побелели, а на верхней губе выступили бисеринки пота.
– Я предположил, что за мной могут следить, – продолжал Майлз, – и увяжутся за мной в аэропорт. Чтобы сбить их с толку, я притворился, будто заказываю билет в Нидерланды. Я собирался оторваться от преследователей в толпе, после чего вернуться обратно и найти рейс в Вашингтон.
– Боже мой, прямо как в шпионском романе, – мягко заметила Шарлотта. – Вы сильно рисковали.
– Со всем уважением, мисс Йейтс, – тихо проговорил Майлз. – Мне кажется, вы гораздо лучше меня знаете, что значит рисковать.
Шарлотта прищурилась.
– Вы так считаете, Майлз?
Шарлотта выбила на столешнице резкую дробь отполированными ногтями. Ей совсем не понравился его намек. Одно дело – переброситься парой приватных шуток о старых временах с приятелем-генералом с пятью звездами на погонах или с министром обороны (милый Тодд, он буквально ест у нее из рук), но Майлз Вульфман – не из их когорты. Что за вольности он себе позволяет! Впрочем, похоже, наступил удачный момент для того, чтобы напомнить ему о прянике, прежде чем применить кнут.
– Я, несомненно, ценю рвение, с которым вы выполнили мое поручение, – сухо заметила Шарлотта. – Насколько я помню, вашим горячим желанием было занять место директора Смитсоновского института, и, как мы с вами уже обсуждали, я думаю, что это может стать вполне реальной возможностью. Вы ведь по-прежнему заинтересованы в данной должности? Пост станет вакантным через три месяца, и кандидатуру нужно будет подобрать очень быстро. Мне бы не хотелось рекомендовать человека, которому это не нужно – а, помимо прочего, мои рекомендации всегда рассматриваются очень серьезно…
– Мне недавно предложили постоянное место управляющего коллекцией Лобковицев, – выдавил Майлз и прочистил горло. – Предложение для меня также весьма заманчиво.
– Я рада за вас, – улыбнулась Шарлотта. – Я была уверена, думала, что оно вам понравится. Но от таких предложений следует отказываться. Лично меня такие приключения всегда вдохновляли. А вас, Майлз?
– Э-э… – Майлз заморгал.
– Естественно, если вы предпочитаете остаться в Праге, это всецело ваше решение, – произнесла Шарлотта и принялась перебирать бумаги на столе. – Но должна вас предупредить, что в таком случае я не буду в состоянии обеспечивать теперешний уровень вашей… безопасности.
– Безопасности? – Майлз сглотнул и беспокойно поерзал в кресле.
– Боюсь, что ваши подозрения вполне обоснованны, – печально вздохнула Шарлотта. – По дороге в аэропорт за вами следили. К счастью, мой человек успел перехватить вас первым и благополучно сопроводить сюда. Майлз, мне не хотелось бы подвергать вас неприятностям, особенно после того, как вы проделали столь кропотливую работу, возвращая милые чешские побрякушки их законному владельцу. Насколько я понимаю, в сентябре ожидается пышная презентация фамильных ценностей. Я тоже собираюсь присутствовать, вы слышали? Небольшой отпуск мне не помешает.
Она буквально видела, как вращаются шестеренки в мозгу бедняги.
– Я немного удивлена, что вы рассматриваете возможность переезда в Прагу. Казалось бы, пост директора Смитсоновского института должен был показаться вам гораздо более привлекательным, но если вы решили передумать…
Шарлотта не закончила фразу.
– Безопасности? – опять повторил Майлз. – Но ведь теперь, когда у вас… я имею в виду… Я думал, сейчас-то все закончилось.
– Все закончится только по моей команде, – проговорила Шарлотта ровным тоном. – Вот так-то, Майлз. Я полагаю, что в нашем случае все закончится, когда вы будете сидеть в угловом кабинете Смитсоновского института, с бюджетом, от которого Лобковицы позеленеют от зависти.
– Но я… – пролепетал Майлз.
– Как, кстати, наш князек? Судя по вашим отчетам, с ним несколько трудно работать. Равно как и с этой девицей, Сарой Уэстон. Я предлагала вам найти способ отдалить ее от Макса, разрушить их связь. Право же, вряд ли это было слишком сложно. У Сары Уэстон явный дар попадать в полицию.
– Я пытался, но она чересчур умна, – принялся оправдываться Майлз и нервно взглянул на Шарлотту. – Но она не… она не опасна. Просто амбициозна. По-моему, она надеется построить карьеру, совершив нечто вроде прорыва в бетховеноведении. А Макс, возможно, охотится за чем-то, что можно будет продать, не привлекая общего внимания. Он что-то разыскивает, некую фамильную реликвию.
– То, чего нет в списке?
Шарлотта поняла, что этот вопрос ее по-настоящему интересует. А она-то считала, что знает обо всех сокровищах Лобковицев!
– Они с Николасом Пертузато что-то раскапывают, – сказал Майлз. – И Авессалом Щербатский тоже был в курсе… Мне кажется, что план князя имеет отношение к Бетховену. Но я пока не могу понять, в чем дело…
– Хм-м-м.
– Я уверен, ничего серьезного, – поспешно поправился Майлз, становясь еще зеленее, чем был.
Нет ничего лучше нечистой совести, подумала Шарлотта. Это даже более мощное оружие, чем страх, когда надо заставить человека стучать на своих друзей и сослуживцев.
– Могу вас заверить, что ваша должность в Смитсоновском институте едва ли будет связана со столь… неаппетитными вещами, – проговорила Шарлотта, изображая сочувствие. – Кто-кто, а я-то понимаю, как важно иметь возможность делать свою работу как следует. Невыносимо, когда за твоим плечом постоянно маячит толпа любителей. Или русских агентов, если на то пошло. Ужасно надоедливые типы! Им постоянно надо шпионить за тобой! Даже сейчас – в период дружеских и открытых отношений.
Она с удовольствием смотрела, как Майлз переваривает ее последний пассаж.
– Вы говорили… – голос Майлза предательски задрожал.
Шарлотта взглянула на наручные часы. Сколько можно попусту тратить ее время? Письма! Они были так близко от нее! Она – глава Комитета по иностранным делам, Боже мой! Да она войну может начать, если ей захочется!
– Вы утверждали, – нерешительно повторил Майлз, – что это личные письма…
Господи, как же Шарлотта ненавидела, когда мямлят!
– Именно, – подтвердила она. – Они – моя личная собственность.
– Мне бы хотелось получить от вас заверение… – продолжал бубнить Майлз, но Шарлотта его не слушала. Она видела, как разжимаются его пальцы, держащие портфель.
«Мои. Еще чуть-чуть, и они будут моими». Все, что ей оставалось, – прояснить еще пару деталей и выпроводить Майлза из своего кабинета.
– Естественно, – отозвалась Шарлотта, дождавшись, когда Майлз закончит свою жалкую речь. – Я даю вам слово.
Она поднялась с места. Майлз тоже. Он положил портфель на стол перед ней. Шарлотта, собрав всю свою выдержку, щелкнула замком и вынула пачку писем. «Теперь они принадлежат только мне, – победоносно подумала Шарлотта, – теперь никто не посмеет меня тронуть».
И они все были здесь. По одному посланию в неделю, на протяжении трех месяцев – хотя их роман продлился дольше. Она не хотела доверять что-либо бумаге, но Юрий совершенно ее измотал, и к тому же она была так влюблена! Он мог заставить ее сделать все что угодно. Шарлотту посетило краткое видение: она, двадцатитрехлетняя, ползает по полу в спальне Юрия, не имея на себе никакой одежды, кроме пояса с подвязками, туфель на высоких каблуках и жемчужного ожерелья, ранее принадлежавшего восьмой княгине Лобковиц. «Отдашься – и жемчуга будут твои», – говорил ей Юрий. (Как это замечательно звучало по-русски! По-английски так не скажешь.)
– Раз уж об этом зашла речь… – Шарлотта бросила драгоценную пачку писем обратно в портфель, как если бы они не представляли никакого интереса. – Кто и где нашел письма?
– Их нашел я, – сказал Майлз. – Одна из моих научных сотрудниц опрокинула шкаф для бумаг, и я обнаружил письма в потайном ящике.
– Как интересно, – заметила Шарлотта. – Поистине, вам повезло.
– Все находки идут через меня, – пискнул Майлз. – Мы с самого начала договорились о такой схеме. Но я тоже удивлен, что они нашлись так быстро. Библиотека в Нелагозевесе очень большая, и в ней полный беспорядок. Работы там хватит на целую жизнь, а то и две. Это был просто счастливый случай – то, что мне удалось их найти.
– На самом деле они не имеют такого уж значения, – засмеялась Шарлотта, чувствуя себя опьяненной. – Просто всякие глупости времен моей молодости, ценные лишь с сентиментальной точки зрения. Но сейчас, во времена интернета и двадцатичетырехчасовых новостей, добиться хоть какой-то приватности в жизни сложно… Некоторые вещи должны оставаться личными, вы согласны со мной?
Майлз выглядел так, словно был готов упасть в обморок. Что ж, хорошо. Она тоже начинала нервничать. Ей нужна была соломинка и возможность остаться наедине со своими письмами.
Майлз пытался искупить свою прежнюю трусость, покрывая Элеонору Роланд. Разумеется, Шарлотте было известно, кто на самом деле нашел письма. В дымоходе камина, подумать только! Юрий так старомоден… Настоящий романтик!
Найденный маркизой приспешник доказал свою полезность, добыв эту информацию. Однако Элиза перестаралась, решив убрать Элеонору. Право, маркиза была такой неуправляемой… итальянкой!
– Простите… мой сотовый… – нерешительно проговорил Майлз. – Ваш охранник забрал его у меня. Я не был на связи уже целые сутки.
– Разумеется, – успокаивающим тоном ответила Шарлотта. – Они порой немного перегибают палку, но это стандартная оперативная процедура. Думаю, сейчас никаких затруднений не возникнет. Я распоряжусь, чтобы вам отдали ваш телефон в машине – надеюсь, вы позволите мне позаботиться о вашей доставке обратно в аэропорт. Вас будет ждать комфортабельное место в первом классе на следующем же рейсе в Прагу. Благодарю вас, вы проделали потрясающую работу!
«Потрясающую» – Шарлотта особенно гордилась этим словечком. Оно отлично вписывалось в образ энергичной, здравомыслящей девчонки из низов, который изобрели для нее имиджмейкеры. Надо будет использовать его в будущей президентской кампании. «Потрясающую».
Шарлотта проводила Майлза до двери. Позже она придумает, что с ним делать.
Письма вернулись к ней! Майлз был у нее в кармане, что тоже утешало. Оставалось доделать лишь парочку мелочей.
Ей надо переговорить с приятелем из Управления национальной безопасности. Этот человек любезно сообщал ей, когда в сети возникала какая-либо необычная активность, касающаяся некоторых поисковых запросов. Похоже, ее имя недавно всплыло в связи со словами «Прага», «Лобковиц» и «ЦРУ». Возможно, в интернете засиживался очередной любитель-конспиролог, но ее друг из нацбезопасности проделал стандартную проверку по IP-адресам, просто на всякий случай. Такие вещи нужно подчищать регулярно. Компьютер, использовавшийся для поиска, был зарегистрирован за одиннадцатилетней слепой девочкой из Бостона. Гениальная хакерша? Забавно… Так или иначе, но Шарлотта попросила своего приятеля выяснить, что представляет собой эта девочка, и сейчас собиралась узнать результаты.
В общем, были еще кое-какие недочеты, но круг постепенно сужался. Список становился короче. Прямо как в старые времена, когда ты мог зачеркнуть имя на листе, и дело было закрыто.
…Люси и Дези! Вот как звали ее собачонок! Благодаря успеху Шарлотта вновь обрела способность мыслить ясно. Шарлотта похлопала Майлза по спине и передала его на попечение Мэдж.
– Мэдж! – радостно пропела она, введя секретаршу в ступор. – Не забудьте проследить, чтобы мистер Вульфман получил сувенирную ручку в подарок!
«Боже, храни Америку», – подумала она, закрывая за ними дверь кабинета.
Глава 32
– Самоубийство? – вырвалось у Сары.
Она не верила своим ушам. Сюдзико беспомощно пожала плечами.
– Полицейские обыскали комнату Элеоноры и нашли записку, – проговорила Сюзи и сделала глоток пива.
Целый день они бродили по дворцу, потрясенные, ничего не видя перед собой, нехотя выполняя свою работу. Комплекс Пражского Града закрыли для посещения, тело Элеоноры удалили из клетки возле собора святого Вита. Прибыла бригада людей, выглядевших так, словно здесь затеяли съемки детективного сериала. Макс как работодатель Элеоноры отправился на переговоры с полицией. При этом князь бурчал себе под нос, что ему повезет, если на посту окажутся другие копы, а не те служители закона, которые два дня назад привлекли его за осквернение статуи святого Георгия.
Когда все собрались ужинать, Годфри предложил почтить память Элеоноры минутой молчания. Бернард начал шумно рыдать. Даже Дафна выглядела потрясенной. Ученые казались донельзя обескураженными, однако отмалчиваться было просто невозможно.
– Тут смысла еще меньше, чем с доктором Щербатским. – Годфри покачал головой.
– Американский музыковед?… Который был немного не в себе? – спросила Фиона у Сюзи.
Та кивнула, мельком взглянув на Сару.
– Два самоубийства за лето! – Мозес снял очки и принялся скорбно их протирать. – Я не могу поверить!..
– Щербатский – совсем другое дело, – высказался Дуглас Секстон. – Он сидел на наркотиках, и вообще у него давно съехала крыша… Хотя, если честно, иногда мне казалось, что Элеонора тоже малость не в себе.
– Она была очень милая и добросовестная женщина, – сурово парировала Дафна. – Не ее вина, что предмет ее изысканий столь маловажен.
– Можно подумать, она покончила с собой из-за того, что считала картины Эрнестины маловажными! – вскипела Сюзи. – Да она просто обожала бедняжку!
– А что написано в записке? – спросила Сара.
Она ни на секунду не поверила в версию о самоубийстве и не могла представить, что другие легко купились на такую дешевую версию. Кому придет в голову залезать в клетку, чтобы покончить с собой? Элеонора, может, и была странной, но не настолько же! С другой стороны, конечно, никто из других сотрудников не знал, что именно Элеонора нашла переписку Шарлотты Йейтс с Юрием Беспаловым. И кто-то убил ее как ненужного свидетеля.
Весь день мысли Сары ходили по кругу. Кому, кроме Макса и ей, известно о том, что Элеонора видела письма? Майлзу. Янеку Соколу. Кому еще? Она подумала о маркизе Элизе, но та не появлялась во дворце со времени приезда Сары.
Она вспомнила о спешившей через двор одинокой фигуре, которую заметила, когда гуляла по дворцовой крыше.
И еще она вспомнила о сенаторе Шарлотте Йейтс.
Скоро идти на концерт. Она позванивала Полс в течение дня, и Хосе заверял ее, что с девочкой все в порядке – она упражняется или медитирует.
Сара не хотела отвлекать Полс жуткими происшествиями во дворце. Полс и так слишком глубоко вовлеклась в пражские интриги.
Баннер над сценой Рудольфинума на нескольких языках объявлял событие торжественного вечера: «32-й Ежегодный международный конкурс молодых пианистов». Открыв программу концерта, Сара увидела, что выступать должны пятеро участников, от восьми до четырнадцати лет. Помимо американки Поллины, были заявлены трое мальчиков – русский, японец и китаец, – а также девочка из Северной Кореи.
Каждый год очередной конкурс посвящался определенному композитору. Сейчас им стал Бетховен.
Конечно, подумала Сара, чувствуя уже некоторое утомление от того, что повсюду натыкалась на старину ЛВБ.
Заняв свое место в первом ряду, Сара оглядела окружавшие ее напряженные лица. По-видимому, в зале находились родители, члены семей, воспитатели, учителя и импресарио юных музыкантов. Понятно, что они многое поставили на карту, вероятно, больше всего это относилось к девочке-кореянке.
Конкурс включал в себя два тура. Сперва каждый из детей должен был сыграть фортепианную сонату Бетховена по своему выбору. Затем круг сужался до двух соревнующихся, которые во втором туре играли одну и ту же пьесу, по которой и определялся победитель.
По мнению Сары, «32-й Ежегодный международный конкурс молодых пианистов» не сильно отличался от пресловутого American Idol. Она чувствовала себя ужасно неловко: ведь застенчивая и замкнутая Полс решилась подвергнуться испытанию, несомненно, серьезному для нее, лишь потому, что ей требовался предлог для приезда в Прагу.
Или еще и потому, что девочка опасалась за ее безопасность?
Хосе, видимо, скрывался где-то за кулисами, чтобы довести Полс до стоявшего посреди сцены «Стейнвея», когда наступит ее очередь. Сара от всего сердца надеялась, что он наденет нечто достойное представителя Соединенных Штатов, а не вылезет на сцену выряженный в золотую чешую и на платформах с золотыми рыбками в каблуках.
Интересно, где сейчас Майлз? Вручает Шарлотте Йейтс найденные документы? Или висит связанный в каком-нибудь бункере и агенты ЦРУ выколачивают из него душу? Хоть Сара не доверяла ему, ей бы не хотелось узнать, что его пырнули ножом и бросили умирать, как Элеонору. Майлз просто взялся за дело, которое оказалось ему не по зубам…
А Элеонора – как насчет нее? Чем считать ее смерть, неизбежными потерями при военной операции? Сара содрогнулась. Все выглядело так отвратительно, да еще выставленное на всеобщее обозрение! Может, такова и была цель? Вдруг вся эта кровь и смерти являлись предупреждением… для нее? «Отступись, или ты будешь следующей…»
Что она могла сделать? Майлз и Янек – они оба видели письма, и казалось, что Майлз вроде бы собирается поступить по совести – однако теперь он находился в Вашингтоне. Сара не сомневалась, что Элеонору убили по распоряжению Шарлотты Йейтс, и Энди почти наверняка тоже. Но кто станет ее слушать? А если у нее не будет доказательств, то кое-кто точно окажется в тюрьме, но, разумеется, не сенатор. Задача усложнилась еще больше.
Щербатского тоже нет в живых, но Сара с трудом могла представить, чтобы смерть профессора имела отношение к поискам писем, компрометирующих сенатора. Сара знала, что его гибель связана со снадобьем… и с Максом.
Князь что-то искал. Что именно? Похоже, он считал, что может ей довериться в некоторых вещах – например, рассказать о возможном существовании тайной библиотеки, – но далеко не во всех.
Решив, что на данный момент она должна постараться сосредоточиться на конкурсе, Сара углубилась в изучение программки. У детей были невероятные резюме, и каждый из исполнителей хотя бы раз победил в серьезном состязании – в то время как Полс ни в одном даже не участвовала. У Сары заныло сердце: она поняла, что у Полс нет ни единого шанса. Юные дарования оказались превосходно натасканными ребятами с отточенной техникой, вдобавок они выступали начиная с четырех, а то и с трех лет. Полс была гением иного рода: она редко покидала свой дом и играла только для самой себя, Сары и Хосе.
На сцене появился ведущий, который принялся оглашать обычные бесконечные благодарности, после чего представил публике членов жюри. Последнее названное им имя едва не заставило Сару выпрыгнуть из кресла.
Маркиза Элиза Лобковиц де Бенедетти!
Сара запрокинула голову и уставилась наверх, в ложу для членов жюри. Толстый парень в костюме от Brooks Brothers – это, несомненно, Ларри Стегнер из Джульярда… Азиаты… Пара чехов в мешковатых костюмах… Оставалась только смуглая женщина в узком, облегающем, с леопардовым узором платье от Версаче и шарфе от Herms. Она была окутана аурой бесстыдно избыточной роскоши, какую могут себе позволить лишь европейцы. Сара заметила блеск бриллиантов на ее шее, а запах духов маркизы доносился даже до первого ряда партера, где сидела Сара.
<>Сара опять начала перечитывать программку и обнаружила упоминание только о том, что маркиза Элиза Лобковиц де Бенедетти – всемирно известный специалист по Бетховену… Что еще за новости? Почему Сара выяснила эту информацию только сейчас? Наверняка маркиза близкая подруга Шарлотты Йейтс! И, возможно, у нее бурный роман с Максом. Разве не удивительно, что она прибыла в Прагу в тот самый день, когда здесь произошли весьма мрачные и таинственные события?Чувствуя беспокойство, Сара решила, что надо, в конце концов, сосредоточиться на конкурсе.
Бетховен сочинил тридцать две фортепианные сонаты, каждая из которых была великолепна. Сару впечатлил выбор, сделанный девочкой из Северной Кореи. Соната ми бемоль мажор опус семь – чудовищно сложная пьеса, динамичная, многоплановая, а первая ее часть представляет собой нечто вроде дружеской пощечины Моцарту.
Было странно слышать игру восьмилетней девчушки. Луиджи посвятил произведение своей ученице, графине Бабетт фон Кеглевиц, поэтому во время эротичной второй части Саре пришлось смотреть в потолок. Диссонанс между игрой ребенка – пусть и блестящего в плане техники – и самой музыкой ЛВБ – оказался слишком велик.
Следующим выступал русский мальчик, который выбрал опус десять номер один. Смежив веки, Сара всем телом отдалась вибрации тяжелых аккордов вступления. В героической пьесе угадывались мотивы страха и нерешительности, что в некотором роде работало на руку пареньку, выступающему на престижнейшем мировом конкурсе. Его исполнение было пугающе хорошим.
А потом наступила очередь Полс. Сара захлопала, наклонилась вперед, и у нее полегчало на душе: Хосе в классическом черном смокинге спокойно вывел Полс к «Стейнвею». Девочка была одета в красное бархатное платье. Саре показалось, что она уловила на мускулистой шее мексиканца отблеск длинных свисающих сережек, но она предпочла не приглядываться. Полс уселась на скамейку перед роялем, глубоко вздохнула и принялась за первые такты сонаты опус пятьдесят семь, фа минор. На протяжении первой из трех частей Полс играла со все нарастающей экспрессией, и Сара даже занервничала. Зрители в изумлении наблюдали за Полс, которая была словно одержимая. Ее волосы развевались, а глаза были закрыты. Вопросы без ответов, которыми Бетховен пронизал свою сонату, неустойчивые аккорды, мощь музыки ЛВБ неудержимой волной накатывали на слушателей…
Сара обнаружила, что задерживает дыхание в ожидании финала, и когда он наконец-то наступил, она вскочила на ноги – вместе с половиной аудитории – и неистово зааплодировала. Другая половина оставалась на своих местах, вежливо хлопая, причем по залу прокатился тихий ропот неодобрения. В своем исполнении Полс определенно пошла на риск, хотя, по мнению Сары, это был шаг, достойный настоящего гения.
В перерыве она отыскала Полс за кулисами.
– Вот что имел в виду Бетховен, – произнесла бледная Полс, на девочке сказывалось напряжение конкурса.
Борис, облаченный в нагрудник служебной собаки, привалился к хозяйке, подставляя ей для опоры свое массивное плечо.
– Я никогда прежде не слышала, чтобы ты так играла, – заметила Сара.
– Да, – согласилась Полс, позволяя Хосе вытереть платком пот у себя со лба. – Здесь я его лучше чувствую. Именно он подтолкнул меня к такому исполнению.
Сара не усомнилась в ее словах. В них был заключен абсолютно здравый смысл. Музыка Бетховена прорывалась сквозь клавесин, как рука человека прорывается сквозь ткань. Пьеса не могла быть исполнена на инструментах того времени. Луиджи бы гордился Полс.
– Что же! – воскликнула Сара. – Полс, ты сделала открытие! Лично я считаю, что ты всех порвала в тряпки.
Пока Полс пила воду, Сара отвела Хосе в сторонку.
– Завтра утром возвращайтесь обратно в Бостон, – прошептала она. – Во дворце произошло жуткое убийство.
Хосе ахнул.
– Проследи, чтобы Полс ни с кем не говорила о Лобковицах, – продолжала Сара. – Это небезопасно. Следи за ней во все глаза – буквально не выпускай ее из своего поля зрения.
– Через меня никто не пройдет, – пообещал Хосе. – Да и Борис не даст ее в обиду.
Публика затихла. На сцену поднялся руководитель Венского симфонического оркестра, чтобы объявить, что во втором туре будут участвовать… Полс и Евгений Андропов. Полс в финале! Спутники кореянки, с красными и сердитыми физиономиями, громко говорили между собой, кивая на членов жюри. Сара очень надеялась, что никого из них не расстреляют, когда они вернутся домой.
Аудитория притихла. Пьесой, которую предстояло играть Полс и русскому мальчику в их смертельном поединке, стала соната опус сто одиннадцать, последняя из бетховенских фортепианных сонат, которую некоторые считали лучшей. ЛВБ посвятил ее эрцгерцогу Рудольфу, умершему в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году в возрасте тридцати лет в результате инцидента, случившегося в его охотничьем замке. Эрцгерцог был влюблен в молодую женщину, которая не являлась его женой, и, не желая с ней расставаться, выстрелил ей в голову, после чего обратил дуло револьвера в свою сторону[59].
Такова Прага. Кажется, каждый камень здесь имеет свою историю, и большинство из них повествует о пролитой крови или о людском безумии. Возможно, как раз поэтому сотрудники дворца так легко и поверили в самоубийство Элеоноры. Целое лето над ними витали подобные рассказы о страсти и жестокости. И теперь, после того как ей довелось познакомиться со снадобьем, Сара знала, что страсть и жестокость действительно были повсюду. Они таились под самой поверхностью настоящего, которая оказалась невероятно тонкой…
Внезапно зал взорвался аплодисментами, и Сара поняла, что отключилась и прослушала выступление русского мальчика. Сейчас на сцене появится Полс.
Соната опус сто одиннадцать до минор состоит из двух частей – структура настолько необычная, что издатель Бетховена даже написал ему, дабы удостовериться, не пропустил ли переписчик третью часть по оплошности. Бетховен не снизошел до ответа. Сара ощутила приступ острой скорби и чувства утраты, вспомнив, как профессор Щербатский читал им лекцию об этом сочинении, цитируя из «Доктора Фаустуса» Томаса Манна, где учитель музыки объясняет опус и кричит, заикаясь, что «искусство, в конце концов, всегда сбрасывает с себя видимость искусства».
По замыслу автора, первая часть должна была изображать мир таким, каким мы его знаем, полным борьбы и невзгод. Вторая же часть, наполненная невероятной красотой и безмятежностью, уводила в некую надмирную обитель покоя, согласия и любви.
Читать бесплатно другие книги:
