Мужчина, женщина, ребенок Сигал Эрик

— Так зачем ты нам говоришь, раз мы ее не знаем?

— У нее был сын…

— Сколько ему лет? — быстро спросила Джесси.

— М-м-м… Точно не знаю. Он, кажется, ровесник Паулы.

— Вот здорово! — воскликнула Паула.

Джесси бросила уничтожающий взгляд на младшую сестру и, повернувшись к Роберту, продолжила свой допрос:

— Ну и что?

— Он — сирота, — Шейла произнесла это с подчеркнутой многозначительностью, всю глубину которой мог оценить один лишь Роберт.

— Бедняга, — сочувственно заметила Паула.

— Поэтому мы решили на некоторое время пригласить его к нам. Ну, скажем, на месяц. Когда мы переедем в наш летний дом Кейп-Коде. Разумеется, если вы обе ничего не имеете против.

— Это будет здорово! — Паула явно была за.

Ответ Джессики был, как всегда, более замысловатый.

— Ну что ж, — сказала она, — на свете все-таки существует справедливость.

— В каком смысле?

— Если меня не пускают во Францию, то по крайней мере здесь появится французский абориген, с которым можно будет о ней поговорить.

— Но ему всего девять лет, — возразил Роберт. — И он, наверное, будет очень горевать. Во всяком случае, первое время.

— Но, папа, он же сможет разговаривать.

— Конечно, сможет.

— Значит, я услышу настоящий французский язык. А не тот, на кагором говорит мадемуазель О’Шонесси. Q.E.D., папа.

— Он мой ровесник, а не твой, Джесси, — вмешалась Паула.

— Душа моя, — высокомерно возразила ей Джесси, — он…

— Что?

— Ступай учить французский. Vous Ltes une[5] невежда.

Паула надулась. В один прекрасный день она отомстит сестре. А их заграничный гость скоро разберется, что к чему, и оценит ее чистое сердце.

Странно, но ни одна из них не спросила, зачем мальчику понадобилось пересекать Атлантический океан вместо того, чтобы погостить у кого-нибудь живущего поближе. Но девятилетние девочки всегда приходят в восторг, если к ним в гости приезжает их ровесник. А двенадцатилетние жаждут приобрести светский лоск благодаря общению с иностранцами.

Шейла вела себя так, словно все происходящее в порядке вещей, и девочки, казалось, ничего особенного не заметили. Она яростно набросилась на работу и наконец отредактировала книгу Рейнгардта. Роберт, разумеется, ясно видел, что скрывается за этим фасадом прилежания, но не мог ничего ни сказать, ни сделать. По мере того как Шейла все больше демонстрировала свое безразличие, он все отчетливее ощущал свою беспомощность. Никогда еще они не были так далеки друг от друга. Временами, мечтая об ее улыбке, он начинал ненавидеть самого себя.

Надпись на табло возвестила, что самолет, прибывший рейсом TWA 811 из Парижа, только что совершил посадку. Возле автоматических дверей, закрывавших выход из таможни, начала собираться толпа.

Внезапно Роберта охватил страх. За последние недели всевозможные хлопоты, связанные с предстоящим событием, не оставляли в нем места для эмоций. Он был слишком взволнован, чтобы позволить себе задуматься: что он может почувствовать, когда эти двери раскроются и в его жизнь войдет его собственный сын. Не теоретическая проблема, которую обсуждал по телефону, а существо из плоти и крови. Живой ребенок.

Двери раскрылись. Появились члены экипажа. Они непринужденно обсуждали перспективу обеда в «Дургин-Парке» и то, успеют ли они попасть на бейсбольный матч с участием «Рэд Сокс».

Пока двери в таможенный зал оставались открытыми, Роберт, вытянув шею, пытался заглянуть внутрь. Он видел очередь, ожидающую досмотр. Но никакого мальчика там не было.

Он так волновался, что даже закурил, то есть стал грызть авторучку. Курить он бросил еще в старших классах школы, но и по сей день иногда засовывал в рот авторучку. Это его немного успокоило, но он тут же смутился и спрятал ручку в карман.

Двери открылись снова. На этот раз появилась стюардесса. Она несла зеленый кожаный чемодан и вела за руку растрепанного мальчика, крепко прижимавшего к груди летнюю сумку компании TWA. Быстро окинув взглядом толпу встречающих, стюардесса мигом опознала Роберта.

— Профессор Беквит?

— Да.

— Здравствуйте. Надеюсь, вас не надо знакомить. Желаю тебе весело провести время, — добавила она, обращаясь к мальчику, и исчезла.

Внезапно они остались одни. Поглядев сверху вниз на мальчика, Роберт подумал: интересно, похож он на меня или нет?

— Жан-Клод?

Мальчик утвердительно кивнул и протянул руку. Роберт чуть наклонился, чтобы ее пожать.

— Bonjour, monsieur[6], — вежливо сказал ребенок.

Хотя Роберт довольно бегло говорил по-французски, он заранее подготовил несколько фраз.

— Est-ce que tu as fait un bon voyage, Jean-Claude?[7]

— Да. Но я говорю по-английски. С детства брал частные уроки.

— Прекрасно, — сказал Роберт.

— Конечно, надо больше практиковаться. Благодарю вас за приглашение.

Роберт понял, что мальчик тоже выучил заранее несколько фраз. Он взял зеленый кожаный чемодан.

— Взять твою сумку?

— Нет, благодарю вас, — сказал мальчик, еще крепче прижав к груди красную парусиновую торбу.

— Я запарковал машину у самого выхода, — сказал Роберт. — Уверен, что ничего не забыл?

— Да, сэр.

Они вышли на улицу. Яркий солнечный свет к концу дня слегка померк, но влажная бостонская жара все еще не спадала. Мальчик следовал на полшага позади.

— Как прошел полет?

— Очень длинный, но все было хорошо.

— А фильм тебе понравился?

— Я его не смотрел. Я читал книгу.

— Вот как, — отозвался Роберт. Они пошли к машине.

— Смотри, Жан-Клод, у меня «Пежо». Надеюсь, сразу почувствуешь себя, как дома.

Мальчик взглянул на него и еле заметно улыбнулся.

— Может, хочешь подремать на заднем сиденье?

— Нет, мистер Беквит. Я бы лучше в окно смотрел.

— Пожалуйста, отбрось формальности и зови меня просто Роберт.

— Я совсем не хочу спать, Роберт, — сказал мальчик.

Усевшись в машину, Роберт спросил:

— Сумеешь застегнуть этот ремень?

— Нет.

— Давай, я тебе помогу.

Нагнувшись к мальчику, Роберт взял ремень и, натягивая его, невольно коснулся ладонью его груди.

О Господи, подумал он. Он живой. Это мой настоящий живой сын.

Когда они через несколько минут въехали в Самнерский туннель, Жан-Клод уже крепко спал. Повернув на юг на 93-м шоссе, Роберт не стал перестраиваться в левый ряд. Дорога из аэропорта обычно занимала часа полтора, но он хотел как можно дольше смотреть на мальчика. Просто смотреть.

Тот свернулся в клубочек, прислонясь к дверце.

Он выглядит немножко испуганным, подумал Роберт. Вполне естественно. Ведь всего двадцать часов назад он проснулся спокойным солнечным утром в своем родном городке. Было ли ему страшно, когда он летел в Париж, где ему предстояла пересадка? Покидал ли он когда-нибудь юг Франции? (Кстати, вот безопасная тема для завтрашней беседы.)

Встретил ли его в Париже кто-нибудь из сотрудников авиакомпании, как было условлено? Роберта очень беспокоило, не случится ли чего с маленьким мальчиком, которому предстоит самостоятельно пересесть с одного самолета на другой. Знал ли он, что ему надо при этом говорить? Наверняка знал. В свои девять лет он производит впечатление вполне самостоятельного человека.

Девять лет. Почти целое десятилетие Роберт не имел ни малейшего понятия об его существовании. Но ведь и он до сих пор не знает, что на свете существую я. Интересно, что Николь сказала ему о его отце.

Он смотрел на спящего ребенка и думал: Ты один в чужой стране, на расстоянии пяти тысяч миль от родного дома, и ты не знаешь, что рядом сидит твой отец. Чтобы сказал ты, если б вдруг узнал об этом? Огорчился бы ты, что ничего обо мне не знал? Он снова поглядел на мальчика. А огорчился ли я, что ничего не знал о тебе?

Мальчик проснулся в ту минуту, когда они проезжали Плимут. Он увидел дорожный указатель.

— Это здесь находится та скала[8]? — спросил он.

— Да. Мы как-нибудь сюда съездим. Покажем тебе все достопримечательности.

Дальше появился канал Кейп-Код. И Сэндвич. Мальчик засмеялся.

— Тут есть место под названием Сэндвич?

— Да, — засмеялся в ответ Роберт. — Тут есть даже Ист-Сэндвич[9].

— Интересно, кто придумал такое смешное название?

— Наверное, кто-то, кому очень хотелось есть, — сказал Роберт, и мальчик снова засмеялся.

Отлично, лед сломан, подумал Роберт.

Через несколько минут возник еще один важный указатель.

— Наконец-то хоть одно разумное название, — лукаво улыбнувшись, заметил Жан-Клод.

— Орлеан, — подтвердил Роберт. — Здесь все наши Жанны Д’Арк щеголяют в бикини.

Новый указатель — до Уэллфлита 6 миль.

Роберт не хотел, чтобы эта поездка окончилась, но увы — через несколько коротких минут ей придет конец. Их ждут его жена и дети.

— Ты знаешь, что у меня есть дети, Жан-Клод?

— Да. Луи сказал, что у вас две дочки. И что ваша жена очень добрая.

— Да, он прав.

— Она тоже была знакома с моей мамой? — спросил мальчик.

Избави тебя бог задать этот вопрос Шейле, Жан-Клод.

— М-м-м… да… но очень мало.

— Значит, вы — более близкий друг.

— Точно, — ответил Роберт. И его вдруг осенило, что следует добавить: — Она мне очень нравилась.

— Да, — тихонько проговорил мальчик.

И тут показался угол Пилгрим-Спринг-Роуд. Не пройдет и минуты, как они будут дома.

5

Они воззрились на него с самыми разнообразными чувствами.

Шейла испытала внутренний трепет. Она думала, что подготовилась к этому. Но оказалось, что нет. Мальчик, стоявший посреди ее гостиной, — его ребенок. Сын ее мужа. Шок немного превзошел все ее ожидания. Ибо теперь она поняла: какая-то часть ее существа все время отказывалась признать правду. Но теперь деваться было некуда. Перед ней стояло доказательство ростом в четыре фута.

— Здравствуй, Жан-Клод. Добро пожаловать. — Это все, на что она была способна. Каждое слово далось ей с мучительным трудом. Заметил ли он, что она даже не улыбнулась?

— Спасибо, мадам, — отвечал он. — Я очень вам благодарен за приглашение.

— Привет, я Паула.

— Очень приятно, — улыбнулся он. — Я очень вам благодарен за приглашение.

Наконец, заговорила единственная аристократка.

— Жан-Клод, je suis Jessica. Avez-vous fait un bon voyage[10].

— Oui, mademoiselle. Votre francais est eblouissant[11].

— Что? — Джесси приготовилась к тому, чтобы говорить на французском языке, но отнюдь не к тому, чтобы его понимать.

А Роберт наблюдал за беседой младшего поколения и думал: господи ведь все эти трое мои дети.

— Он отлично говорит по-английски, а ты жутко говоришь по-французски.

— Паула! — огрызнулась Джесси и полным ненависти взором мысленно отправила сестру на гильотину.

— А по-французски тоже означает «очень жутко» или «очень хорошо», — дипломатично заметил Жан-Клод.

Джессика успокоилась. Предстоит замечательное европейское лето.

— Мадам?

Жан-Клод приблизился к Шейле. Порывшись в своей сумке, он вытащил оттуда комок… глины? С виду предмет напоминал тяжелый обрубок окаменевшей жевательной резинки. Мальчик протянул его Шейле.

— Что это такое? — заинтересовалась Паула.

Жан-Клод порылся в своем словаре, но не мог найти нужное слово. Он обернулся к Роберту.

— Как по-английски condrier?

— Пепельница, — ответил тот и вдруг вспомнил, что Николь курила. Вообще в Сете, кажется, курили все.

— Спасибо, — повторила Шейла. — Это… это ручная работа?

— Да, — сказал мальчик, — я сделал ее на уроке керамики.

— Я тоже занимаюсь керамикой, — сказала Паула, желая показать гостю, что между ними очень много общего.

— О, — сказал Жан-Клод.

А ведь он красавчик, подумала Паула.

Шейла взяла подарок. Он хотел сделать ей приятное. Это трогательно. Керамическая пепельница с подписью: Герен 16.6.78.

— Voules-vous doire quelque chose[12]? — спросила Джессика, готовая помчаться за коньяком, минеральной водой или любым другим напитком, который придет на ум французу.

— Non, merci, Джессика, je n’ai pas soif [13].

— Je comprends[14], — гордо объявила она. На этот раз она и впрямь поняла. Мадемуазель О’Шонесси может подавиться от злости.

— Как дела во Франции, Жан-Клод? — спросила Паула, стараясь вновь привлечь к себе внимание.

Роберт счел за лучшее прекратить разговоры.

— У нас будет достаточно времени, чтобы все обсудить, девочки. Жан-Клод наверное очень устал. Правда, Жан-Клод?

— Да, немножко, — признался мальчик.

— Твоя комната как раз напротив моей, — объявила Паула.

Джесси просто кипела от ярости. Если эта девчонка будет и дальше так нагло заигрывать с гостем, то она, Джессика, просто умрет от унижения. Что он может подумать?

— Я отнесу наверх его вещи, — сказал Роберт жене.

— Нет, давай я. — Она взяла зеленый чемодан (уж не принадлежал ли он ей?), сказала: — Сюда, Жан-Клод, — и пошла вверх по лестнице.

— Спокойной ночи, — застенчиво проговорил мальчик, повернулся и последовал за ней.

Как только они скрылись они из виду, Роберт подошел к бару.

— Симпатичный! — восторженно объявила Паула.

— А вы ходячее невежество, мадемуазель Беквит, — прошипела Джесси, — у вас нет ни малейшего понятия о том, как следует разговаривать с европейцами.

— Катись куда подальше, — отвечала ей Паула.

— Уймитесь, девочки, — сказал Роберт, успевший подкрепиться «Джонни Уокером». — Ведите себя в соответствии со своим возрастом.

Обиднее упоминание о возрасте для Джесси ничего на свете не было.

— Папа, если ты меня ненавидишь, имей по крайней мере смелость заявить об этом прямо, как подобает мужчине.

— Джесси, я тебя люблю. — Он обнял дочь, прижал ее к себе и поцеловал в лоб. — Ты просто замечательно говоришь по-французски, я понятия не имел, что ты сделала такие успехи.

— Ты правда так считаешь, папа?

Ну вот! Сразу заговорила, как двенадцатилетняя девчушка, жаждущая отцовского одобрения.

— Разумеется, — уверил ее Роберт.

— А он шикарно говорит по-английски, — сказала Паула. — Хотя ему всего девять лет.

— У него был частный учитель английского языка, — пояснил отец.

— Да ты что? Может, он знатного рода? — с надеждой в голосе спросила Джесси.

— Нет, — сказал Роберт. — Его мать была сельским врачом.

— А отец?

— Я точно не знаю, — уклончиво отозвался Роберт, — но, по-моему, он не принадлежал к аристократам.

— Он очень самостоятельный, — сказала Шейла.

— В чем это выражается?

Они сидели в спальне. Остальные члены семьи уже крепко спали.

— Он ни за что не позволил мне распаковать свои вещи. Заявил, что распакует их сам, — сказала Шейла и добавила: — Может, я была слишком холодна?

— Нет. Как ты себя чувствовала?

— А ты как думаешь?

— Ты вела себя изумительно, — сказал Роберт, пытаясь взять ее за руку. Она отодвинулась.

— Он взял эту сумку с собой в постель. Наверно, там все его сокровища. — Ее голос звучал как-то отчужденно.

— Вполне возможно, — сказал Роберт, мысленно пытаясь отгадать, что может носить с собой в качестве утешения девятилетний мальчик.

Он проводил ее взглядом, когда она пошла в ванную чистить зубы. Через несколько минут она появилась в халате поверх ночной рубашки. С некоторых пор у Роберта возникло подозрение, что при нем она теперь стесняется раздеваться.

Присев на край кровати, Шейла принялась заводить будильник. (Интересно, зачем. Ведь у нас отпуск?). Ему хотелось ее обнять, но зиявшая между ними пропасть из простыней и подушек казалась слишком широкой, чтобы ее переступить.

— Шейла, я люблю тебя.

Сидя к нему спиной, она продолжала возиться с будильником.

— Шейла?

Наконец, она обернулась.

— У него твои губы, — сказала она.

— Серьезно?

— Странно, что ты сам не заметил.

Шейла сбросила халат и зарылась в одеяло. Молча пролежав некоторое время, она обернулась и сказала:

— Глаза у нее, наверно, были карие.

— Я не помню, честно.

Шейла глянула на него и с меланхолической улыбкой сказала:

— Да брось ты.

Потом взяла подушку, свернулась клубочком в углу кровати и произнесла:

— Спокойной ночи.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Она не шевельнулась. Он обнял ее. Она никак не реагировала. Он смутно надеялся, что физическая близость сможет как-то улучшить дело. Но теперь ему стало ясно, слишком уж они отдалились друг от друга.

Он повернулся на свою сторону и взял свежий номер «Американского статистического журнала». Лучше всякого снотворного. Ну и занудство, подумал он, лениво перелистывая особо скучную статью о стохастических процессах.

— Роберт?

От неожиданности он даже вздрогнул.

— Что, милая?

Он повернулся к ней. Лицо ее было искажено гримасой боли. И тем не менее она казалась совершенно беззащитной.

— Что я такого сделала? Или, вернее, не сделала?

— Не понимаю, о чем ты?

— Ты мне так и не сказал, почему ты это сделал.

— Что я сделал? — Он отлично знал, о чем речь, но хотел выиграть время.

— Что было во мне такого, что заставило тебя завести роман?

Проклятье! Неужели она не понимает. Что это была… как бы это получше выразить… слабость? Случай? Что он может сказать в свое оправдание?

— Шейла, ничего такого в тебе не было…

— Значит, это было в нас обоих. А я думала, что мы были счастливы.

— Конечно, мы были счастливы. Мы и сейчас счастливы. — Последние слова он произнес с надеждой и убежденностью.

— Да, были, — сказала она и снова отвернулась. Чтобы уснуть.

О господи, подумал Роберт. Это несправедливо. Я ведь даже не могу вспомнить, почему это произошло.

6

— Послушай, Беквит, сегодня на вечере встречи со студентками Вассаромского колледжа, будут шикарные девочки.

— Я занимаюсь, Берни.

— В субботу вечером, когда двести красоток из Вассара украсят своим присутствием наш кампус?

Страницы: «« « 12345678 » ... »»