Загадка Эндхауза Кристи Агата
— Я знаю, что вы сейчас спросите, — продолжал он через несколько мгновений. — Почему я вам сразу всего не рассказал? На это я вам скажу: а вы бы на моем месте, имея весьма солидный повод для убийства, стали бы распространяться о том, что были на месте преступления чуть ли не в самый его момент?
Я, попросту говоря, струсил. Даже если бы нам поверили, мы оба, и я и Адела, завязли бы в этом деле. А мы не имели к нему ни малейшего отношения — мы никого не видели и ничего не слышали. К чему впутывать нас, если его наверняка убила тетя Сильвия? Я рассказал вам о моих денежных затруднениях и о ссоре с дядей, потому что вы бы обязательно об этом разнюхали, а если бы я это от вас скрыл, вы отнеслись бы ко мне с большим подозрением и, возможно, более тщательно проверили бы мое алиби. А так я рассудил, что своей откровенностью притуплю вашу бдительность. Я знал, что Дортхаймеры искренне считали, будто я все время был в Ковент-Гардене. То, что я один антракт провел со своей двоюродной сестрой, не вызвало у них подозрений. Адена тоже готова была подтвердить, что была со мной и что мы никуда не уезжали.
— Мисс Марш согласилась… помочь вам?
— Да. Как только я узнал, что произошло, я бросился к ней. Я умолял ее молчать о нашей поездке на Риджент-гейт. Она была со мной, а я был с ней во время последнего антракта в Ковент-Гардене, и мы немного прошлись, вот и все. Она меня правильно поняла и согласилась.
Рональд снова помолчал.
— Понимаю, какое впечатление на вас производит то, что я все скрыл тогда. Но теперь я сказал правду. Хотите, назову вам фамилию человека, который ссудил мне деньги под залог жемчуга, и дам его адрес? А если вы спросите Аделу, она подтвердит каждое мое слово.
Он взглянул на Джеппа, но тот по-прежнему сидел с непроницаемым видом.
— Значит, вы считаете, что вашего дядю убила Сильвия Уилкинсон, лорд Эджвер? — спросил он.
— Что же в этом удивительного? После того, как ее опознал дворецкий.
— А как насчет вашего пари с мисс Адамс?
— Пари с мисс Адамс? С Карлоттой Адамс? Какое она имеет к этому отношение?
— Вы отрицаете, что предлагали ей десять тысяч долларов за то, чтобы она явилась в дом к вашему дяде под видом Сильвии Уилкинсон?
Рональд вздрогнул.
— Предлагал ей десять тысяч долларов? Чушь! Над вами кто-то подшутил. Откуда мне было взять десять тысяч? Боюсь, что вы слышали звон… Что, она сама это утверждает? Ах черт… забыл. Она ведь умерла.
— Да, — тихо сказал Пуаро, — она умерла.
Рональд смотрел то на него, то на Джеппа. От его спокойствия не осталось и следа. Он побледнел, в глазах у него заметался испуг.
— Не понимаю, — пробормотал он. — Но я сказал вам сущую правду. Конечно, вы мне не верите, никто из вас…
И тут, к моему изумлению, Пуаро сделал шаг вперед.
— Ошибаетесь, — произнес он — Я вам верю.
Глава 22
Странное поведение Эркюля Пуаро
Мы вернулись домой.
— Но почему… — начал я.
Обе руки Пуаро, бешено вращаясь, взлетели в воздух. Своей эксцентричностью этот жест превзошел все, которые я наблюдал прежде.
— Умоляю вас, Гастингс, не сейчас, не сейчас!
И, схватив шляпу, он нахлобучил ее себе на голову так, будто никогда не слыхал о методе и порядке, и вылетел на улицу.
Через час, когда пришел Джепп, его все еще не было.
— Малыш гуляет? — поинтересовался Джепп.
Я кивнул.
Джепп уселся в кресло и вытер платком лоб. День был жаркий.
— Скажите, капитан, какая муха его укусила? — спросил он. — Я чуть со стула не упал, когда ваш дружок промаршировал к нему и сказал: «Я вам верю». Как в мелодраме! Хоть убейте, не пойму!
Я признался, что понимаю не больше, чем он.
— А потом повернулся и вышел, — не мог успокоиться Джепп — Вам-то он что сказал?
— Ничего, — ответил я.
— Совсем ничего?
— Абсолютно ничего. Когда я хотел его спросить, он только помотал головой, и я решил, что лучше подождать до дома. Но, когда мы вернулись сюда, он мне двух слов сказать не дал. Замахал руками, схватил шляпу и был таков.
Мы взглянули друг на друга, и Джепп многозначительно постучал себя пальцем по лбу.
— Тронулся… — шепнул он.
В кои-то веки я готов был с ним согласиться. Джепп и раньше частенько поговаривал, что Пуаро, как он выражался, «того», правда, в тех случаях, когда просто не понимал, к чему тот клонит в своих рассуждениях. Но теперь и я вынужден был признать, что не понимаю Пуаро. «Того» он или не «того», но он сделался подозрительно непоследовательным. Не успела его же собственная теория с блеском подтвердиться, как он от нее отказался.
Это могло обескуражить даже самого горячего его поклонника. Я удрученно покачал головой.
— Он всегда был со странностями, — продолжал Джепп. — Все видел по-своему. Он гений, не спорю, но недаром говорят, что все гении ненормальные и в любую минуту могут совсем рехнуться. Ему хочется, чтобы все было трудно. Простой случай ему не годится, он хочет мучиться. Он слишком далек от реальности и все время играет сам с собой в какую-то игру. Как старушка, которая раскладывает пасьянс. Если он не сходится, она начинает передергивать. А с ним наоборот. Он передергивает, его пасьянс слишком быстро сходится. Чтобы было потруднее! И докажите мне, что я не прав.
Я не нашелся, что ему возразить. Я был слишком взволнован и расстроен, чтобы спокойно рассуждать, тем более что и мне самому поведение Пуаро казалось странным. А поскольку я был очень привязан к моему эксцентричному другу, я волновался гораздо больше, чем могло показаться со стороны.
Мрачное молчание было прервано появлением Пуаро.
Я с радостью отметил, что теперь он был совершенно спокоен.
Аккуратно сняв шляпу, он положил ее вместе с тростью на стол и уселся на свое обычное место.
— Вы здесь, дорогой Джепп. Какая удача! Я как раз думал о том, что должен как можно скорее повидаться с вами.
Джепп молча смотрел на него, так как понимал, что это всего лишь вступление, и ждал продолжения. Оно не заставило себя ждать.
— Ecoutez, Джепп, — спокойно произнес Пуаро. — Мы неправы. Мы все неправы. И как это ни тяжко, нужно признать, что мы совершили ошибку.
— Не волнуйтесь, Пуаро, — примирительно сказал Джепп.
— При чем здесь волнение? Я глубоко удручен.
— Чем? Тем, что этот молодой человек понесет заслуженное наказание?
— Нет. Тем, что я внушил вам эту идею. Да-да, я, Эркюль Пуаро! Я привлек ваше внимание к Карлотте Адамс, я посоветовал выяснить, о чем она писала сестре. Я направлял каждый ваш шаг!
— Эти шаги я предпринял бы и сам, — брюзгливо отозвался Джепп. — Вы всего лишь немного меня опередили.
— Cela ce peut[216]. Но меня это не утешает. Если мои идеи нанесут вам — вашей репутации — вред, я себе этого никогда не прощу!
Джепп слушал его с веселым изумлением, и мне показалось, что он углядел в высказываниях Пуаро не слишком благородные мотивы. Он подозревал, что Пуаро завидует ему, столь удачно разрешившему сложную задачу!
— Не волнуйтесь, — повторил он. — Я не стану скрывать, что кое-чем обязан вам в этом деле.
И он подмигнул мне.
— Оставьте! Я за похвалами не гонюсь! — Пуаро даже языком прищелкнул от нетерпения. — Более того, хвалить здесь некого и не за что. У вас под ногами пропасть, и виноват в этом я, Эркюль Пуаро!
Он замолк с выражением глубокого горя на лице. Джепп не выдержал и расхохотался во все горло. Пуаро надулся.
— Простите, мосье Пуаро — Джепп вытер глаза. — Но у вас такой вид, будто наступил конец света. Давайте не углубляться. Я все беру на себя. Процесс будет шумным, тут вы правы. Но будьте уверены, я сделаю все, чтобы этого молодчика признали виновным. Не исключено, конечно, что утиный адвокат спасет его светлость от виселицы — присяжные у нас сердобольные. Но и в этом случае мне хуже не станет. Всем будет ясно, что мы поймали убийцу, а повесят его или нет — это уж другое дело. А если вдруг в суд явится младшая помощница горничной, зарыдает и скажет, что убила она, — что ж, я выпью таблетку и не буду жаловаться на вас. Вот так.
Пуаро смотрел на него с тихой грустью.
— Как вы уверены! Как вы всегда уверены! Вы никогда не сомневаетесь, никогда не спрашиваете себя: а прав ли я? Никогда не размышляете, не говорите себе: это слишком просто!
— И прекрасно себя чувствую! А вот вы, простите за резкость, каждый раз слетаете на этих вопросах с катушек. Почему дело не может быть простым? Что в этом плохого?
Пуаро вздохнул и безнадежно покачал головой.
— C'est fini![217] Я больше ничего не скажу.
— Вот и хорошо! — с облегчением произнес Джепп. — Вернемся к нашим баранам. Хотите, расскажу, чем я занимался?
— Разумеется!
— Я нанес визит достопочтенной Аделе, и она слово в слово повторила рассказ его светлости. Может быть, они работают в паре, но сомневаюсь. Скорее всего, он ее обманул. К тому же она в него явно влюблена. Вся затряслась, когда узнала, что он арестован.
— Правда? А секретарша — мисс Кэррол?
— Вроде бы не особенно удивилась. Хотя кто ее знает…
— А жемчуг? — спросил я. — Выдумка это или правда?
— Чистая правда. Он отнес его в заклад на следующее утро. Но сути это не меняет. Я думаю, что он решился на убийство в театре. Он был в отчаянии, не знал, как поступить, и в тот момент, когда он увидел свою двоюродную сестру, у него в голове возник план. В принципе он был к нему готов — вот почему у него оказался ключ. Я не верю, что он его «вдруг» нашел и «машинально» положил в карман. Так вот, он говорит с кузиной и понимает, что ее тоже можно использовать, чтобы подтвердить потом свою невиновность. Он строит ей глазки, намекает на жемчуг, она ловится на эту удочку, и они уезжают из театра. Как только она заходит в дом, он следует за ней и прямиком направляется в библиотеку. Возможно, лорд Эджвер задремал в кресле. Как бы то ни было, он расправляется с ним в течение нескольких секунд и выходит в холл. Наверное, он хотел опередить свою кузину и выйти из дома раньше нее, чтобы она застала его на улице, у такси. Таксист тоже мог не заметить, что он заходит в дом, они ведь подъехали с противоположной стороны, и таксист сидел спиной к дому. Для него наш герой делал вид, что прогуливается туда-сюда в ожидании дамы.
На следующий день Марш, разумеется, закладывает жемчуг. Пусть думают, что он без гроша! Затем, когда о преступлении становится известно, он запугивает девушку, и они решают сообщить, что провели антракт вместе, в театре.
— Тогда почему они этого не сделали? — спросил Пуаро, глядя на него в упор.
Джепп пожал плечами.
— Он передумал. Или решил, что ей такое не под силу. Она ведь нервная.
— Да, — задумчиво произнес Пуаро, — нервная. А не кажется вам, — добавил он после недолгого раздумья, — что капитану Маршу значительно проще было бы съездить на Риджент-гейт одному? Тихонько открыть дверь своим ключом, убить дядю и вернуться в театр. Зачем ему понадобился таксист под окном и нервная девушка, которая в любую минуту может спуститься по лестнице, а потом и выдать его?
Джепп ухмыльнулся.
— Это мы с вами так поступили бы. Но и вы и я немного поумнее, чем капитан Рональд Марш.
— Вы уверены? А мне показалось, что он умен.
— Но уж никак не умнее Эркюля Пуаро! Я, например, в этом уверен.
И Джепп рассмеялся, хотя Пуаро смотрел на него с неприязнью.
— Если он невиновен, то зачем он подбил Карлотту Адамс на этот фокус? — продолжал Джепп. — Этот фокус нужен был только для одного — чтобы защитить настоящего убийцу.
— Тут я с вами совершенно согласен.
— Ну, наконец-то.
— Может быть, он действительно говорил с ней, — задумчиво произнес Пуаро, — в то время как на самом деле… Нет, это глупо. Кстати, как вы объясняете ее смерть?
Джепп прокашлялся.
— Несчастный случай. Я все-таки считаю, что несчастный случай, хотя и очень уж своевременный. Доказательств, что Марш имеет к этому отношение, у меня нет. После театра алиби у него бесспорное. Он был с Дортхаймерами в ресторане до начала второго, а она легла спать значительно раньше. Нет, я думаю, что ему невероятно повезло, как это иногда случается с преступниками. Если бы она осталась жива, он придумал бы, что с ней делать. Прежде всего он бы ее запугал. Наверняка внушил бы, что ее арестуют за соучастие в убийстве, если она расскажет правду. А потом заткнул бы ей рот новой кругленькой суммой.
— И вы считаете… — Пуаро не мигая смотрел перед собой, — и вы считаете, что мисс Адамс послала бы на смерть другую женщину, в то время как сама располагала бы доказательствами ее невиновности?
— Сильвию Уилкинсон не повесили бы. Все гости сэра Монтегю Корнера располагали теми же доказательствами.
— Но убийца этого не знал! Он рассчитывал, что Сильвию Уилкинсон повесят, а Карлотта Адамс будет молчать.
— До чего же вы любите поговорить, мосье Пуаро! Вы прямо-таки убеждены, что капитан Марш — невинный барашек. Неужели вы поверили в его историю о человеке, который проскочил в дом вслед за Аделой?
Пуаро пожал плечами.
— А вы знаете, кто, по его словам, это был?
— Наверное, я мог бы догадаться.
— Он говорит, что это был актер Брайан Мартин. Как вам это нравится? Человек, который даже не был знаком с лордом Эджвером!
— Тем более капитан Марш должен был удивиться, увидев его входящим в дом лорда Эджвера, да еще со своим ключом.
— Ха! — презрительно выдохнул Джепп. — К вашему сведению, Брайана Мартина не было в тот вечер в Лондоне. Он ужинал с одной юной дамой в Моулси. В Лондон они вернулись после полуночи.
— Меня это не удивляет, — спокойно отозвался Пуаро. — А юная дама тоже актриса?
— Нет. Она хозяйка шляпного магазина. И не кто иная, как подружка мисс Адамс — мисс Драйвер. Надеюсь, вы согласитесь, что ее показания не вызывают подозрений.
— Соглашусь.
— То-то же. И хватит сопротивляться, — снова засмеялся Джепп. — На смех придуманная история — вот что это такое. Никто не входил в дом номер семнадцать, и в соседний дом тоже. А из этого следует, что его светлость лжет.
Пуаро грустно покачал головой.
Джепп, дружески улыбаясь, поднялся со своего стула.
— Ну хватит, хватит, мосье Пуаро, все ясно.
— Что такое «Д., Париж, ноябрь»?
Джепп пожал плечами.
— Какая-нибудь старая история. Неужели девушка не могла получить полгода назад подарок, который не связан с преступлением? Будьте благоразумны.
— Полгода назад, — пробормотал Пуаро, и неожиданно глаза его засверкали. — Dieu, que je suis bete![218]
— Что он говорит? — спросил у меня Джепп.
— Слушайте! — Пуаро тоже встал со своего места и даже легонько ткнул пальцем Джеппа в грудь. — Почему горничная мисс Адамс не узнала шкатулку? Почему ее не узнала мисс Драйвер?
— Что вы имеете в виду?
— Потому что шкатулка появилась у мисс Адамс с о-всем недавно! Возможно, кто-то хочет, чтобы мы считали, будто она получила ее в ноябре. Но она получила ее недавно, а не тогда! Ее купили только что! Джепп, друг мой, умоляю вас, проверьте это! Перед нами новая версия! Ее купили не здесь, а за границей. Может, в Париже. Если бы ее купили здесь, кто-то из ювелиров сообщил бы вам. Ее фотографии и описание помещались в газетах. Да-да, Париж. Скорее всего Париж. Умоляю вас, выясните это. Мне очень, очень нужно знать, кто такой Д.
— Ладно, — добродушно ответил Джепп. — Хотя меня эта идея, честно говоря, не слишком вдохновляет. Но я постараюсь выяснить. Дополнительная информация не помешает.
И он вышел от нас в отличном расположении духа.
Глава 23
Письмо
— А теперь пойдемте обедать, — сказал Пуаро и, улыбаясь, взял меня под руку.
— У меня появилась надежда, — пояснил он.
Я был рад, что он снова стал похож на себя, хотя и был по-прежнему убежден в виновности Рональда Марша. Мне подумалось, что в глубине души Пуаро согласен со мной и Джеппом, а просьба найти покупателя шкатулки — всего лишь последняя попытка достойно выйти из затруднительной ситуации.
За ресторанный столик мы уселись в самом благодушном настроении.
Увидев, что в противоположном конце зала обедают Брайан Мартин и Мэри Драйвер, я не слишком удивился. Из того, что рассказал Джепп, вполне следовало, что у них может быть роман.
Они нас тоже заметили, и Мэри помахала рукой.
Когда мы приступили к кофе, Мэри, оставив своего спутника, подошла к нам. Она, как всегда, была полна бодрости и выглядела очень эффектно.
— Можно мне присесть и поговорить с вами минутку, мосье Пуаро?
— Разумеется, мадемуазель. Счастлив видеть вас. Отчего бы и мистеру Мартину к нам не присоединиться?
— Я велела ему оставаться на месте. Видите ли, я хочу поговорить с вами о Карлотте.
— Да, мадемуазель?
— Вы спрашивали, не было ли у нее особых отношений с кем-нибудь из мужчин?
— Да-да.
— Я все это время думала. Понимаете, иногда трудно вспомнить сразу какие-то слова и обмолвки, на которые в свое время не обращаешь особого внимания. Так вот, я все думала, вспоминала и пришла к выводу.
— Да, мадемуазель?
— Я думаю, что ей нравился — или начинал нравиться — Рональд Марш. Тот самый, который унаследовал титул.
— Почему вы так считаете, мадемуазель?
— Во-первых, однажды Карлотта в самых общих чертах заговорила со мной о том, что если человеку все время не везет, он меняется в худшую сторону. Что даже порядочный человек начинает поступать некрасиво. В общем, «виноват не он, виноваты обстоятельства» — первое, чем дурачит себя женщина, когда влюбляется в мужчину. Столько раз я слышала эту песню! И при всем своем уме Карлотта не нашла ничего лучшего, как повторить ее, будто только что родилась. «Ага, тут дело нечисто», — подумала я. Имени она не называла — разговор шел «абстрактный», но почти сразу же она упомянула о Рональде Марше и о том, как к нему несправедливы родственники. Поскольку она сказала это как-то вскользь, между прочим, я не связала ее слова с тем, что она только что говорила, но теперь я… не знаю. Мне кажется, она с самого начала имела в виду Рональда. Как вы думаете, мосье Пуаро?
И она серьезно посмотрела на моего друга.
— Я думаю, мадемуазель, что вы, вероятно, снабдили меня весьма ценными сведениями.
— Замечательно! — И Мэри захлопала в ладоши.
Пуаро благосклонно смотрел на нее.
— Вы, по всей видимости не сдыхали еще, что джентльмен, о котором вы говорите, Рональд Марш — лорд Эджвер — только что арестован.
— О! — изумилась она. — Значит, я со своими догадками немного опоздала.
— Нет, мадемуазель, я узнал о них своевременно. Благодарю вас.
— Ну как, Пуаро? — сказал я, когда Мэри вернулась за столик к Брайану Мартину. — Еще одно подтверждение, что вы ошибаетесь?
— Напротив, Гастингс. Подтверждение того, что я прав.
Несмотря на этот геройский ответ, я подумал, что его наверняка точит сомнение.
В последующие дни он ни разу не упомянул о деле Эджвера. Если я заговаривал о нем, Пуаро отвечал односложно, не выказывая никакого интереса. Другими словами, он умыл руки, поскольку вынужден был признать, что правильной была его первая версия, а не та, которая зародилась в его эксцентричной голове позднее, и что Рональд Марш виновен в смерти дяди. Но, будучи Пуаро, он не мог открыто этого заявить и предпочитал делать вид, что ему все равно.
Именно так я воспринимал тогда происходящее и, казалось, был прав. Он совершенно не интересовался тем, как продвигается дело в суде, хотя и узнавать было особенно нечего. Он занимался другими делами и, повторяю, проявлял полнейшее равнодушие к делу Эджвера.
Прошли целых две недели со времени событий, описанных мной в предыдущей главе, прежде чем я понял, что оценивал поведение своего друга совершенно неправильно.
Мы завтракали, и у тарелки Пуаро, как обычно, лежала стопка писем. Когда он стал перебирать их своими ловкими пальцами, я вдруг услышал радостное восклицание. В руках у него был конверт с американской маркой.
Он открыл его специальным маленьким ножичком, и я внимательно следил за ним, поскольку мне хотелось узнать, что его так взволновало. Внутри было письмо с довольно увесистым приложением.
Прочитав письмо дважды, Пуаро взглянул на меня.
— Хотите посмотреть, Гастингс?
И он протянул его мне. Вот что писала Люси Адамс:
«Дорогой мосье Пуаро! Ваше доброе, полное сострадания письмо чрезвычайно тронуло меня. Я не нахожу себе места! Мало того, что случилось такое ужасное горе — я все время слышу какие-то оскорбительные намеки, касающиеся Карлотты, самой доброй и нежной сестры, какую только можно себе представить. Нет, мосье Пуаро, она не принимала наркотики, в этом я уверена. Она ах ужасно боялась и много раз говорила мне об этом. Если она и сыграла какую-то роль в смерти того несчастного человека, то совершенно невинную, а ее письмо ко мне — тому доказательство, посылаю его вам, поскольку вы об этом просите. Мне очень тяжело расставаться с последним письмом, которое она мне написала, но я знаю, что вы сохраните его и впоследствии отдадите мне обратно, а если оно поможет, как вы пишете, решить загадку ее смерти — тем более оно должно быть у вас.
Вы спрашиваете, кого из друзей она упоминала в своих письмах особенно часто. Она писала о многих, но никого не выделяла особо. Мне кажется, чаще всего она виделась с Брайаном Мартином, которого мы знали много лет, с Мэри Драйвер и с капитаном Рональдом Маршем.
Я очень хотела бы вам помочь. Вы так добры. По-моему, вы понимаете, что мы с Карлоттой значили друг для друга.
Искренне ваша,Люси Адамс.
P.S. Только что приходил человек из полиции. Он хотел забрать письмо, но я сказала, что уже отослала его вам. Это, конечно, неправда, но мне почему-то хочется, чтобы вы прочли его первым. Кажется, оно нужно Скотленд-Ярду как доказательство виновности убийцы. Отдайте его им, но умоляю — сделайте так, чтобы они вернули его когда-нибудь. Понимаете, это последние слова Карлотты, обращенные ко мне».
— Значит, вы написали ей, — сказал я, откладывая письмо — Зачем вам это понадобилось, Пуаро? И почему вы попросили ее прислать оригинал письма Карлотты Адамс?
Он оторвался от приложенных к письму Люси Адамс страничек.
— Честно говоря, не знаю, Гастингс. Но у меня была странная надежда, что оригинал поможет объяснить необъяснимое.
— Но текст остается текстом! Карлотта Адамс отдала письмо горничной, горничная опустила его в почтовый ящик. Все просто. И текст читается совершенно естественно.
Пуаро вздохнул.
— Знаю-знаю. В этом и состоит трудность. Потому что письмо, каким мы его прочитали, Гастингс, неправдоподобно!
— Чушь!
— Да-да, уверяю вас! Ведь ясно же, что некоторые вещи должны происходить — они вытекают одна из другой, подчиняясь логике событий. А это письмо… оно не согласуется с тем, что происходило. Здесь какая-то неувязка. Но кто в ней виновен: письмо или Эркюль Пуаро? Вот в чем вопрос.
— Неужели вы допускаете возможность, что виноват Эркюль Пуаро? — спросил я, стараясь не выходить за рамки приличий.
Пуаро бросил на меня взгляд, исполненный укоризны.
— Да, порой я ошибаюсь — но не теперь! А следовательно, если письмо кажется неправдоподобным, оно неправдоподобно. Оно содержит в себе некий факт, ускользнувший от нашего внимания. И я намерен выяснить, какой именно.
После чего он, вооружившись лупой, вернулся к оригиналу, передавая прочитанные листки мне. Я ничего примечательного в них не находил. Они были исписаны твердым, разборчивым почерком, и слово в слово соответствовали тому, что мы читали в телеграфном сообщении.
Пуаро глубоко вздохнул.
— Все подлинно… и написано одной рукой, никаких подчисток. И тем не менее, как я уже сказал, оно неправдоподобно…
Он замолчал и протянул руку за листками. Я отдал их ему, и он снова занялся их изучением.
И вдруг я услышал крик.
К тому времени я уже встал из-за стола и, подойдя к окну, разглядывал серое, предвещавшее дождь небо, но его крик заставил меня обернуться.
Пуаро буквально дрожал от возбуждения. Его глаза светились зеленым кошачьим блеском, палец, которым он указывал мне на что-то, трясся.
— Видите, Гастингс? Скорее… посмотрите сюда!
Я подбежал к нему. На столе были разложены листки письма, но я по-прежнему не увидел в них ничего необычного.
— Смотрите же! Все листки имеют ровные края — они одинарные. Но у этого один край немного поврежден — он был оторван. Понимаете, что я имею в виду? Это был двойной лист, а значит, одна страница письма отсутствует.
Вид у меня был, я полагаю, преглупый.
— Но как это может быть? Письмо, в таком случае, должно было потерять смысл.
— Нет-нет! Оно приобрело новый смысл, вот в чем была идея. Прочтите и вы поймете.
Я склонился к письму.
— Видите? — говорил Пуаро. — Листок кончается на том месте, где она говорит о капитане Марше. Она жалеет его, и дальше — «Ему понравилось мое представление, М он…» тут листок кончается, и на следующем мы читаем: «говорит: „Сам бы лорд Эджвер ничего не заметил…“» Но между ними был еще один лист! И «он» следующей страницы — необязательно «он» предыдущей. В действительности — это совсем другой человек. Он-то и предложил ей пари. Заметьте, имени здесь нет. Ах, c'est epatant![219] Каким-то образом убийца завладевает письмом и видит, что оно с головой его выдает. Первая мысль — избавиться от письма, но затем он читает его вновь и видит, что оно может сослужить ему хорошую службу. Он вырывает одну страницу, и письмо превращается в обвинение против другого человека — человека, который был заинтересован в смерти лорда Эджвера. Это был просто подарок, бесценный сюрприз!
Признаюсь, я смотрел на Пуаро с восхищением, хотя нельзя сказать, что он убедил меня в своей правоте. Разве не могла Карлотта писать на листке, половина которого была оторвана раньше? Но Пуаро был так счастлив, что у меня не хватило духа подсказать ему столь прозаическое объяснение. И в конце концов он мог быть прав.
Тем не менее я попытался обратить его внимание на вопрос, который естественно возникал из этой теории.
— Но каким образом этот человек, кто бы он ни был, завладел письмом? Мисс Адамс сама вынула его из сумочки и отдала горничной. Так, по крайней мере, утверждает горничная.
— Значит, мы должны предположить две возможности. Либо горничная лжет, либо в течение вечера Карлотта Адамс виделась с убийцей.
Я согласно кивнул.
— Мне кажется, что вероятнее второе. Нам до сих пор неизвестно, где находилась Карлотта Адамс после того, как она ушла из дома и перед тем, как сдала портфель па Юстонском вокзале. Я думаю, что в это время она встретилась с убийцей в заранее условленном месте — возможно, они вместе поужинали. Он дал ей последние наставления. Может быть, она несла письмо в руке, собираясь опустить его. Может быть, она положила его возле своей тарелки в ресторане. Он видит адрес и настораживается. Затем незаметно кладет письмо в карман, находит повод выйти из зала, открывает его, читает, отрывает страницу и либо вновь потихоньку кладет его на стол, либо отдает ей со словами, что она обронила его. Как это произошло, не так важно, но два вывода для меня очевидны. Карлотта Адамс виделась с убийцей до или после убийства (у нее было время и после «Корнер-хаус»), а кроме того, я полагаю — возможно ошибочно — что тогда же убийца подарил ей золотую шкатулку. Если я прав, то убийца — Д.
— Не понимаю, при чем здесь золотая шкатулка.
— Послушайте, Гастингс. Карлотта Адамс не принимала веронал. Так утверждает Люси Адамс, да и я полагаю, что это правда. Она была спокойной, здоровой девушкой, не расположенной к подобного рода пристрастиям. Ни друзья, ни горничная не видели у нее прежде этой шкатулки. Почему же тогда она оказалась у нее в сумочке? Потому что кто-то хотел создать видимость, что она принимала веронал, причем достаточно долго, по крайней мере полгода. Представим себе, что она встретилась с убийцей после убийства. Он наливает ей вина, предлагает отпраздновать выигрыш пари, и она не знает, что в ее вине столько веронала, что она уже никогда не проснется.
— Ужасно, — сказал я, вздрогнув.
— Да уж чего хорошего, — сухо отозвался Пуаро.
— Вы собираетесь рассказать об этом Джеппу? — спросил я через ми нуту-другую.
— Не сейчас. Что я ему скажу? И что мне ответит наш милый Джепп? «Очередной миф! Она просто взяла лист, половина которого уже была оторвана». Cest tout[220].
Я виновато опустил глаза.
— Мне нечего будет возразить ему, потому что это действительно могло быть так. Но я знаю, что это не так, потому что не должно быть так.
Он замолчал и мечтательно улыбнулся.
— Подумайте, Гастингс, если бы это был аккуратный человек, человек порядка и метода, он бы отрезал страницу, а не оторвал ее. И мы ничего бы не заметили. Ничего!
— Значит, мы можем предположить, что он — человек безалаберный, — сказал я, улыбаясь.