Загадка Эндхауза Кристи Агата
— Да, Париж.
Он встал и принялся ходить по комнате.
— Париж фигурировал в этом деле много раз, но, к сожалению, в обстоятельствах, друг с другом не связанных. «Париж» написано на золотой шкатулке. Париж, ноябрь прошлого года. Тогда там находилась Карлотта Адамс. Возможно, Росс тоже? Может быть, она была там с кем-то, кого Росс знал? Кого он видел с мисс Адамс и при каких обстоятельствах?
— Теперь мы никогда не узнаем, — сказал я.
— Ошибаетесь, узнаем! Должны узнать! Возможности человеческого мозга поистине безграничны, Гастингс! Что еще нам известно о Париже в связи с этим делом? Пожилая, маленького роста женщина в пенсне забрала шкатулку из магазина. Знал ли ее Росс? Герцог Мертонский находился в Париже в день убийства. Париж, Париж, Париж. Лорд Эджвер собирался в Париж — вот еще одна линия! Что, если его убили, потому что кто-то не хотел, чтобы он туда ехал?
Он сел и сосредоточенно нахмурился, весь во власти своих размышлений.
— Что же произошло за обедом? — пробормотал он — Вероятнее всего, случайно услышанное им слово или фраза навела его на мысль о том, что он обладает какими-то важными сведениями, которым он до этого не придавал значения. Кто-нибудь упоминал в разговоре Францию, Париж? Я имею в виду, из сидевших рядом с вами, Гастингс?
— Упоминал, в связи с вышедшей там книгой.
И я рассказал о gaffe Сильвии Уилкинсон.
— Возможно, в этом и кроется разгадка, — задумчиво произнес Пуаро — Слово «Париж» в сочетании с чем-то еще. Но с чем? Куда он в это время смотрел? И о чем говорил?
— О шотландских предрассудках.
— А на кого смотрел?
— Точно сказать не могу, но, по-моему, на тот конец стола, где сидела миссис Уилдберн.
— Кто сидел рядом с ней?
— Герцог Мертонский, потом Сильвия Уилкинсон и какой-то мужчина, которого я не знаю.
— Герцог. Возможно, он смотрел на герцога, когда прозвучало слово «Париж». Герцог в день убийства находился в Париже… а вдруг нет? Вдруг Росс вспомнил что-то, свидетельствовавшее, что Мертона не было в Париже?
— Пуаро!
— Да, конечно, вы — и не только вы — сочтете такое предположение абсурдным. Скажите, у герцога был повод для убийства? Был, и еще какой! Почему же абсурдно предполагать, что он его совершил? Потому что он богат, занимает высокое положение в обществе, надменен? Его алиби ни у кого сомнения не вызывает, хотя, живя в большом отеле, алиби легко можно фальсифицировать. Чтобы съездить в Лондон и вернуться, нужно не так много времени. Скажите, Гастингс, Росс как-нибудь прореагировал на упоминание о Париже?
— Да, я теперь припоминаю, что он как будто поперхнулся.
— А как он говорил потом с вами? Растерянно? Смущенно?
— Да, именно так.
— Precisement[225]. Ему в голову приходит идея. Нелепая! Абсурдная! И тем не менее он не торопится высказать ее вслух. Сначала он хочет переговорить со мной. Но, увы, к тому времени, когда он это решает, меня уже нет.
— Если бы только он сказал мне что-нибудь еще! — простонал я.
— Да, если бы… Кто был рядом в это время?
— Да, в общем, все. Все прощались с миссис Уилдберн. Я не заметил, чтобы к нам кто-то прислушивался.
Пуаро вновь поднялся.
— А если я ошибался? — пробормотал он, снова принимаясь мерить шагами комнату — С самого начала ошибался?
Я сочуственно наблюдал за ним, хотя понятия не имел, о чем он думает. «Улитка, а не человек», — говорил о нем Джепп и был совершенно прав. Я знал только, что сейчас он находится в противоречии с самим собой.
— По крайней мере, к этому убийству Рональд Марш отношения не имеет, — заметил я.
— Очко в его пользу, — рассеянно отозвался мой друг, — но сейчас меня занимает не он.
И Пуаро опять сел.
— Нет, я не мог во всем ошибаться. Помните, Гастингс, как однажды я задал себе пять вопросов?
— Помню, но смутно.
— Вот эти вопросы: почему лорд Эджвер согласился па развод? Что произошло с письмом, которое, по его словам, он написал своей жене и которое она, по ее словам, не получила? Чем объяснить выражение ярости на его лице, которое вы заметили, выходя от него? Почему в сумочке Карлотты Адамс лежало пенсне? Почему кто-то позвонил леди Эджвер в Чизвик и повесил трубку?
— Да, теперь я вспомнил, — сказал я.
— Гастингс, все это время я руководствовался некой идеей. Идеей того, кто за всем этим стоял. Злодей-невидимка. На три вопроса я ответы нашел, и они согласуются с моей идеей. Но два вопроса до сих пор остаются без ответа. А это означает, что либо я ошибался, и это не может быть тот человек, либо ответы на эти два вопроса слишком очевидны. Как вы полагаете, Гастингс? В чем здесь дело?
Поднявшись, он подошел к своему письменному столу, отпер его и вынул письмо, которое Люси Адамс прислала ему из Америки. Джепп согласился оставить его у Пуаро еще на несколько дней. Разложив листки перед собой, Пуаро в несчетный раз принялся их изучать.
Время шло. Я зевнул и взялся за книгу. Хотя Пуаро уже доказал, что «он», — совсем необязательно Рональд Марш, кто такой «он», понять из письма все равно было невозможно.
Я переворачивал страницу за страницей.
Возможно, я задремал…
И услышал, как Пуаро вскрикнул. Сон сразу улетучился.
Пуаро смотрел на меня с непередаваемым выражением, его глаза светились зеленым блеском.
— Гастингс, Гастингс!
— Что случилось?
— Помните, я говорил, что если бы убийца был человеком аккуратным, человеком порядка и метода, он бы отрезал, а не оторвал страницу?
— Да.
— Я ошибался. Он человек порядка и метода. Страницу нужно было оторвать, а не отрезать! Посмотрите сами!
Я посмотрел.
— Ну, как, вам понятно?
Я покачал головой.
— Вы хотите сказать, что он спешил?
— Спешил он или нет, значения не имеет. Неужели вы не понимаете, друг мой? Страницу нужно было оторвать…
Я снова покачал головой.
— Я был слеп и глуп, — прошептал Пуаро. — Но теперь… теперь… я знаю, что делать!
Глава 27
Кое-что о пенсне
Он вскочил на ноги.
Я тоже вскочил, ничего не понимая, но готовый помочь.
— Поехали! Сейчас только девять часов. Не слишком позднее время для визита.
Мы чуть ли не бегом спустились вниз по лестнице.
— Куда мы едем?
— На Риджент-гейт.
Я решил, что правильнее всего будет молчать. Расспрашивать Пуаро в такие минуты бесполезно. Он находился в состоянии сильнейшего возбуждения. Пока мы ехали в такси, его пальцы выбивали на коленях дробь. Куда девалась его обычная невозмутимость!
Я вновь обдумал про себя каждое слово из письма Карлотты Адамс. К тому времени я уже знал его наизусть, что имел в виду Пуаро, говоря про оторванную страницу? Я не понимал! Почему страницу нужно было оторвать? В чем тут был смысл?
Дверь нам открыл новый дворецкий. Пуаро сказал ему, что хочет видеть мисс Кэррол, и, пока дворецкий вел нас наверх, я в двадцатый раз подумал, куда мог деваться «греческий бог»? Он как сквозь землю провалился. Неожиданно по спине у меня прошел холодок. Что, если его тоже нет в живых?..
Вид мисс Кэррол, собранной, энергичной и уж конечно здравомыслящей, отвлек меня от этих фантастических размышлений. Она явно не ожидала нашего визита и посмотрела на моего друга с большим удивлением.
— Рад видеть вас, мадемуазель, — сказал Пуаро, склоняясь над ее рукой. — Я боялся, что вас здесь больше нет.
— Адела упросила меня остаться, — ответила мисс Кэррол. — И согласитесь, в такое время бедной девочке действительно необходима поддержка. Как минимум, ей нужен буфер. А я, смею вас уверить, могу быть отличным буфером, мосье Пуаро.
У ее рта резко проступили складки, и я подумал, что с репортерами и прочей любопытствующей публикой она наверняка не церемонится.
— Мадемуазель, я всегда восхищался вашей энергией и силой воли. Мне кажется, мадемуазель Марш этих качеств недостает…
— Она мечтательница, — сказала мисс Кэррол. — Совершенно непрактична, и всегда была такой. К счастью, ей не приходится зарабатывать себе на жизнь.
— Вы правы.
— Я полагаю, однако, что вы пришли сюда не для того, чтобы поговорить о практичности или непрактичности. Чем могу быть вам полезна, мосье Пуаро?
Вряд ли Пуаро понравился столь резкий переход к делу. Он предпочел бы приступить к нему исподволь, незаметно. Но с мисс Кэррол это было невозможно. Она строго смотрела на него через стекла пенсне.
— Мне необходимы точные сведения по некоторым вопросам, и я уверен, что могу полностью положиться на вашу память.
— Я была бы никудышным секретарем, если бы вы не могли этого сделать, — холодно ответила мисс Кэррол.
— Ездил ли лорд Эджвер в ноябре прошлого года в Париж?
— Да, ездил.
— Не можете ли вы сказать точно, когда?
— Мне нужно посмотреть.
Она выдвинула ящик стола, достала небольшую тетрадь и, перелистав ее, ответила:
— Лорд Эджвер уехал в Париж третьего ноября и вернулся седьмого. Кроме того, он уезжал туда двадцатого ноября. Вернулся четвертого декабря. Что-нибудь еще?
— Да. С какой целью он туда ездил?
— В первый раз, чтобы взглянуть на статуэтки, которые должны были через некоторое время продавать на аукционе. Во второй раз у него, насколько мне известно, никакой определенной цели не было.
— Мисс Марш ездила вместе с ним?
— Мисс Марш никогда и никуда не ездила вместе с ним, мосье Пуаро. Лорду Эджверу это просто не приходило в голову. В ноябре прошлого года она еще находилась в монастыре, в Париже, но я не думаю, чтобы он ее навестил — во всяком случае, я бы очень удивилась, если бы он это сделал.
— А сами вы никогда не сопровождали его?
— Нет.
Она с подозрением взглянула на него и спросила:
— Почему вы задаете мне эти вопросы, мосье Пуаро? Что вам нужно знать?
Вместо ответа Пуаро миролюбиво произнес:
— Мне кажется, мисс Марш очень расположена к своему кузену.
— Не понимаю, какое это имеет отношение к вам, мосье Пуаро.
— Она недавно приходила ко мне. Вам известно об этом?
— Нет, — с удивлением отозвалась мисс Кэррол. — Что ей было нужно?
— Она говорила мне о том, что очень расположена к своему кузену, хотя и не такими именно словами.
— В таком случае, почему вы спрашиваете меня?
— Потому что я хотел бы знать ваше мнение.
На сей раз мисс Кэррол не стала уклоняться от ответа.
— По моему мнению, она даже чересчур к нему расположена.
— Вам не нравится нынешний лорд Эджвер?
— Я этого не говорила. Мы с ним разные люди, вот и все. Он легкомысленный человек. У него есть обаяние, не спорю. Он может вскружить девушке голову. Но мне было бы гораздо спокойнее, если бы ей нравился человек посерьезнее.
— Например, герцог Мертонский.
— Я не знакома с герцогом. Но он, безусловно, относится к обязанностям, которые налагает на него положение в обществе, весьма серьезно. Впрочем, он неравнодушен к этой женщине… несравненной мисс Уилкинсон.
— Его мать…
— О, я тоже думаю, что его мать предпочла бы, чтобы он женился на Аделе. Но что могут матери? Сыновья никогда не хотят жениться на девушках, которые нравятся их матерям.
— Как вы думаете, кузен мисс Марш испытывает к ней какие-нибудь чувства?
— Какое это имеет значение теперь, когда он арестован?
— Значит, вы полагаете, что его признают виновным?
— Нет. Я считаю, что это сделал не он.
— И тем не менее его могут признать виновным?
Мисс Кэррол не ответила.
Пуаро встал.
— Не смею вас больше задерживать… Скажите, пожалуйста, вы были знакомы с Карлоттой Адамс?
— Нет, но я видела ее на сцене. Очень интересно.
— Да… — Пуаро задумался. — Но нам пора. Куда я положил свои перчатки?
Перчатки оказались на столе мисс Кэррол, и, протянув руку, чтобы взять их, Пуаро рукавом задел пенсне мисс Кэррол, которое упало на пол. Пуаро поднял его и, рассыпавшись в извинениях, вернул мисс Кэррол.
— Простите, что напрасно побеспокоил вас, — еще раз повторил он, прощаясь, — но у меня была надежда, что разгадка связана с пребыванием лорда Эджвера в Париже. Вот почему я расспрашивал вас о Париже. Слабая надежда, конечно, но мадемуазель Марш была так убеждена, что ее кузен непричастен к убийству!.. Всего доброго, мадемуазель.
Мы уже были в дверях, когда позади раздался голос мисс Кэррол:
— Мосье Пуаро, это не мое пенсне! Я ничего не вижу!
— Что? — Пуаро с изумлением посмотрел на нее и вдруг, стукнув себя по лбу, произнес: — Какой же я олух! Когда я нагнулся, чтобы поднять ваше пенсне, мое собственное пенсне выпало у меня из кармана, и, наверное, я перепутал его с вашим. Они так похожи!
Пуаро и мисс Кэррол обменялись пенсне, и мы окончательно откланялись.
— Пуаро, — сказал я, когда мы очутились на улице. — Вы не носите пенсне.
Он с восторгом посмотрел на меня.
— Великолепно! Какая сообразительность!
— Это было пенсне из сумочки Карлотты Адамс?
— Совершенно верно.
— Почему вы решили, что оно может принадлежать мисс Кэррол?
Пуаро пожал плечами.
— Она единственная из всех, кто связан с этим делом, носит пенсне.
— И все-таки это не ее пенсне, — задумчиво сказал я.
— Так она утверждает.
— До чего же вы подозрительны!
— Вовсе нет. Возможно, она сказала правду. Думаю, что она сказала правду. Иначе она вряд ли бы заметила, что я подменил пенсне. Они действительно очень похожи.
Мы неторопливо шли вдоль улицы. Я предложил взять такси, но Пуаро покачал головой.
— Мне нужно подумать, друг мой, а ходьба меня успокаивает.
Я не возражал. Вечер был душным, и я не спешил домой.
— Ваши расспросы о Париже были всего лишь отвлекающим маневром? — с любопытством спросил я.
— Не совсем.
— Но мы по-прежнему ничего не знаем о Д., — задумчиво продолжал я — Как странно, что ни у кого из связанных с этим делом людей ни имя, ни фамилия не начинается с Д… кроме… как странно!.. Кроме Дональда Росса. А он мертв.
— Да, — грустно сказал Пуаро — Он мертв.
Я вспомнил, как совсем недавно мы шли вместе с ним к метро, вспомнил еще кое-что и едва не споткнулся.
— Господи Боже мой, Пуаро! — воскликнул я. — Вы понимаете?
— Что, друг мой?
— То, о чем говорил тогда Росс? Их было тринадцать.
И первым из-за стола поднялся он.
Пуаро не ответил, и мне стало не по себе, как бывает всякий раз, когда сбываются дурные приметы.
— Удивительно, — тихо произнес я. — Согласитесь, что это удивительно.
— M-м?
— Я сказал, что это удивительно — насчет Росса и тринадцати человек за столом. Пуаро, о чем вы думаете?
К моему глубокому удивлению и, должен признаться, неудовольствию, Пуаро вдруг охватил приступ хохота. На глазах у него выступили слезы, и он буквально согнулся пополам, не в силах совладать с этим пароксизмом веселья.
— Что это вас так насмешило? — неприязненно спросил я.
— Ох-ох-ох, — стонал Пуаро. — Ничего. Я всего лишь вспомнил загадку, которую на днях услышал. Ответьте, Гастингс, кто это: две ноги, перья и лает, как собака?
— Курица, кто же еще, — вяло отозвался я. — Эту загадку я слышал еще от своей няни.
— Вы слишком хорошо информированы, Гастингс. Вам следовало сказать: «Не знаю». А я бы сказал: «Курица», а вы бы сказали: «Но курица не лает, как собака», а я бы сказал: «Я это специально вставил, чтобы труднее было догадаться». Что, если у инициала Д — такое же объяснение?
— Чепуха!
— Для большинства людей да, но кое для кого… Ах, если бы мне было у кого спросить…
Мы шли мимо большого кинотеатра, из которого как раз в это время выходили после очередного сеанса люди, оживленно обсуждавшие свои дела, своих знакомых противоположного пола, свою работу и лишь изредка — только что увиденный фильм.
Переходя Юстон-роуд, мы услышали разговор какой-то пары.
— Прелесть, что за фильм, — вздохнула девушка — А Брайан Мартин как хорош! Я ни одной его картины не пропускаю. Помнишь, как он проскакал по самому краю обрыва?
Ее спутник был настроен скептически.
— Сюжет глупый. Если бы у них хватило ума сразу расспросить Эллис — а сообразить было совсем нетрудно…
Дальнейшее я не расслышал. Дойдя до тротуара, я обернулся и увидел, что Пуаро стоит посреди дороги, и на него с противоположных сторон едут два автобуса. Я инстинктивно закрыл глаза руками. Раздался леденящий душу визг тормозов, затем громыхнула сочная шоферская речь. Пуаро, сохраняя достоинство, ступил на тротуар. У него был вид лунатика.
— Вы сошли с ума? — спросил его я.
— Нет, mon ami. Просто… просто я понял. Там, в тот самый момент.
— Который мог бы стать последним в вашей жизни, — заметил я.
— Это не важно. Ах, mon ami, я был глух, слеп, глуп! Теперь я вижу ответы на все свои вопросы, да-да, на все пять. Все понятно. И так просто, по-детски просто!
Глава 28
Пуаро задает вопросы
Прогулка получилась необычной.
Весь оставшийся путь до дома Пуаро провел в глубокой задумчивости, тихо восклицая что-то время от времени. Я расслышал только, как однажды он сказал «свечи», а в другой раз «douzaine»[226]. Если бы я был сообразительнее, то, наверное, уже тогда мог бы догадаться, что к чему. Но, к сожалению, этого не произошло.
Как только мы вошли в дом, он бросился к телефону и позвонил в «Савой».
— Зря стараетесь, — сказал я, усмехаясь.
Пуаро, как я не раз говорил ему, никогда не знает, что происходит вокруг.
— Она занята в новой пьесе, — продолжал я, — и сейчас наверняка в театре. Еще только половина одиннадцатого.
Но Пуаро не слушал меня. Он предпочел говорить со служащим гостиницы, который явно сообщил ему то же самое, что и я.
— Вот как? В таком случае я хотел бы переговорить с горничной леди Эджвер.
Через несколько минут их соединили.
— Это горничная леди Эджвер? Говорит Пуаро, мосье Эркюль Пуаро. Вы помните меня?
— Прекрасно. Случилось нечто очень важное. Не могли бы вы сейчас ко мне приехать?
— Да, очень важное. Пожалуйста, запишите адрес.
Он повторил адрес дважды и повесил трубку.
— О чем это вы говорили? — спросил я с любопытством. — У вас действительно есть какие-то новые сведения?
— Нет, Гастингс, новые сведения я получу от нее.
— О ком?
— О некой персоне.
— Вы хотите сказать, о Сильвии Уилкинсон?
— Нет, что касается ее, то о ней у меня сведений достаточно. Можно сказать, я знаю о ней все.
— О ком же тогда?
Но Пуаро только одарил меня одной из своих нестерпимо снисходительных улыбок и принялся лихорадочно приводить в порядок комнату.
Горничная приехала через десять минут. Невысокого роста, одетая в черное, она нервничала, не зная, как себя вести.
Пуаро устремился ей навстречу.
— О, вы пришли! Вы очень, очень добры. Пожалуйста, присядьте, мадемуазель… Эллис, если я не ошибаюсь?
— Да, сэр, Эллис.
Она уселась на стул, который придвинул ей Пуаро, и, сложив на коленях руки, взглянула на нас. Ее маленькое, бескровное личико было спокойно, тонкие губы упрямо сжаты.
— Для начала скажите, пожалуйста, мисс Эллис, как давно вы служите у леди Эджвер?
— Три года, сэр.
— Я так и предполагал. Ее дела известны вам хорошо.
Эллис не ответила, выражая всем своим видом неодобрение.
— Я хотел сказать, что вы наверняка знаете, кто ее враги.