Кукла советника Литвиненко Елена

Я со стоном наслаждения опустилась в прохладную воду. Помню, лежала и вспоминала симптомы теплового удара, соображая, можно ли объяснить им сменяющие друг друга приступы жара и озноба, ломящую поясницу и ноющий живот.

– Плохо мне, – проныла я Угольку.

Пантера сочувствующе заворчала, оперлась лапами о бортик ванны. Заинтересованно принюхалась к воде.

– Не смей, – спихнула я ее. – После залезешь.

Я несколько раз окунулась с головой, промывая слипшиеся от пота волосы. Покряхтывая, как старуха, и хватаясь за поясницу, вылезла из воды. Может, продуло? Подстыла?

Промокнув волосы полотенцем, пошла на свою половину покоев – Тим по-прежнему держал меня под боком. Переоделась в чистые бриджи и блузу с прорезями на рукавах, провела расческой по волосам и заодно взбила кудряшки Катрине – фарфоровой кукле в половину моего роста, подаренной графом на одиннадцатилетие. Помню, как удивилась, когда Йарра кивком указал на коробку, перевязанную розовым бантом.

– Это мне?

– У тебя ведь сегодня день рождения? – вопросом на вопрос ответил граф.

Закивав, я стянула ленту – терпения, чтобы развязать узлы, не хватило. Внутри, обложенная со всех сторон ватой, лежала кукла в ярко-изумрудном платье. Большая, фарфоровая, с золотисто-рыжими кудряшками, уложенными в высокую прическу. Красавица.

Ахнув, я выхватила куклу из коробки. Держала ее на вытянутых руках, рассматривала, боясь испортить наряд или растрепать прическу. У нее сгибались руки в локтях и ноги в коленях, алел румянец на фарфоровых щечках, а с пояса свисали зеркальце, расческа и веер.

– Спасибо, господин!

Куклой я любовалась, восхищалась, иногда усаживала рядом, но никогда не играла. Не умела. Да и какие могут быть дочки-матери с этой красавицей? Мять ей платье, укладывая под одеяло? Пачкать личико, поднося к губам чашку чиара? Вынести во двор замка и поставить ножки в серебряных туфельках в пыль? Катрина жила на трюмо, кокетливо поглядывая на меня из-за раскрытого веера.

Тимар же весь вечер проходил сычом, хотя его подарок, берет с пером цапли, я натянула сразу. А на следующий день пристал с расспросами – как далеко ускакала кобыла с графом в ту памятную ночь нападения мантикоры.

– А тебе не приходило в голову, что господин просто поблагодарил меня за спасение?

– Граф? Благодарит? Ха-ха.

– Тимар, честное слово, я не задела Ворону флером.

– Только Ворону?

– Дурак!

И все же братец умудрился заразить меня сомнениями. Я долго приглядывалась к Йарре, опасаясь поползновений с его стороны, но граф разговаривал со мной только в кабинете, проверяя, чему я научилась. И то до выздоровления. А потом он уехал – дел на верфях накопилось немерено. Заглядывал изредка, проверял отчеты, уделял мне, мимоходом, аж десять минут – и снова исчезал.

Единственный раз, когда Йарра проявил заботу, даже вспоминать не хотелось.

В прошлом году я отравилась незрелой алычой. Видела, как едят ее солдатские пащенки, и тоже решила попробовать. Кисло-сладкая, с брызгающейся горьким соком костью, она показалась вкусной, и я сжевала сразу несколько горстей.

Два часа спустя Тим нашел меня в уборной, где я ревела от рези в животе.

– Что ты ела? Что пила?

От ответа меня избавил очередной приступ рвоты. Я вцепилась в раковину, извергая содержимое желудка и мысленно проклиная алычу, солдатских бастардов и себя за собственную дурость.

Признаваться было стыдно – ведь Тимар не раз предупреждал меня, что фрукты надо мыть, руки тоже, а незнакомые штуки так вообще обходить стороной, а не тянуть в рот. В конце концов я отовралась – мол, не знаю, и точка. Может, рыба несвежая. Или яйцо в омлете. Тим покачал головой и оставил меня наедине с раковиной и целым жбаном воды с крупинками марганца. К вечеру полегчало, а гарнизонный лекарь, ощупав мой живот и осмотрев язык, признал меня здоровой, но велел сразу звать его, если снова начнется рвота. Слабо кивнув, я вытянулась под одеялом, прижимая ко лбу смоченную в уксусе тряпку. Задремала. И аж подскочила на кровати, когда дверь распахнулась от сильного удара.

– Тимар?

Темная фигура в полумраке казалась огромной. Широкие плечи, высокий остроконечный капюшон плаща, запахи соли и йода, перебивающие пчелиный воск свечей.

– Тим?.. Ти-и-им! – заорала я не своим голосом, и, выпутавшись из-под одеял, спряталась под кроватью.

Хорошо, что она широкая, так просто меня из-под нее не вытащить.

– Тима-а-ар!

Мне показалось или пришелец вздохнул?

Огромные сапоги, оставляя мокрые следы, протопали к столу, раздался плеск воды, какое-то шипение – будто сода в уксусе.

Я уже всерьез подумывала отпустить флер. Нож для фруктов тупой, но если ткнуть им в глаз или в вену на шее…

– Лира, вылезай, – раздался неожиданно знакомый голос. Сначала я даже подумала, что ослышалась.

Сапоги остановились у самой постели, а потом граф опустился на корточки.

– Вылезай-вылезай.

Я выбралась из-под кровати, широко раскрытыми глазами глядя на Йарру. Откуда он взялся?

– Пей, – протянул он мне стакан с мерцающей зеленой жидкостью.

– Что это? – недоверчиво принюхалась я.

– Лекарство. Тимар сказал, что ты отравилась. Пей.

Я залпом проглотила… отвар? Настой? Противоядие? Гадость какая…

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, спасибо, – села на коленки я. – Меня господин Майур осмотрел, сказал, что все в порядке.

– Ты знаешь, от чего могла заболеть?

– Нет, господин… А почему вы мокрый?

– Рассветный штормит.

Граф поднялся, с хрустом потянулся.

– Выздоравливай, – скупо улыбнулся он и раздавил амулет переноса.

Я прикрыла распахнутую дверь, шикнула на набежавших на крики служанок, затерла мокрые следы на полу. Зевающий Тим, через полчаса поднявшийся в покои, ни полсловом не обмолвился о графе, лишь справился о самочувствии. Получается, он не знает, что Йарра был в замке?..

Поколебавшись, я не стала просвещать брата о визите графа, а то опять начнет расспрашивать, где была Ворона с его сиятельством во время выплеска флера. Перестраховщик и паникер.

Чувствовала я себя, к слову, отлично. Тошнота и слабость прошли, живот успокоился.

Следующим утром у нас сменился повар, а еще через неделю я настороженно рассматривала коробку с маленькими, размером с рисовое зерно, пилюлями.

– Это что?

– Это граф тебе прислал. Яд буристы в микродозах.

Я едва не села мимо кресла.

– Че-го?!

Тимар постукивал по столу рукояткой ножа для бумаги. Бледный, руки чуть подрагивают, уголок нижней губы закушен. На меня не смотрит.

– Того.

– Он меня отравить решил? – испуганно прошептала я. Как-то не вязался его прыжок за несколько сотен лиг, чтобы принести мне лекарство… с этим.

Буриста – мелкая ядовитая ящерка, обитающая в магических аномалиях Оазисов. Очень мелкая и очень ядовитая. Двух капель ее слюны достаточно, чтобы отравить тяжеловоза.

– Нет, – Тим поднял на меня тревожные глаза. – Наоборот, хочет привить тебе иммунитет к ядам. Пара лет приема этих капсул – и ты сможешь поганками обедать.

– Так это же хорошо? – осторожно спросила я.

Тимар плеснул воды в стакан, залпом осушил.

– Да, это хорошо, – скорее себе сказал он.

– Почему же ты волнуешься?

Тимар сел рядом, потеснив меня в широком кресле. Я немедленно залезла к нему под мышку.

– Лира, в каждой капсуле яд. Пусть его мало, но он есть. Ты хоть представляешь, что с тобой будет, когда ты его проглотишь?

Я вспомнила, как крутило желудок после алычи. Вряд ли будет хуже.

– Я же не умру?

– Нет. Конечно, нет. В первый раз все будет под присмотром Сибилла, он даст противоядие, если…

– Если что?

– Если начнется удушье.

Я судорожно сглотнула, потерла горло.

– Как бы я хотел, чтобы ты была обычной девчонкой, – грустно сказал Тим. – Без флера, без этих воспаленных глаз… Опять полночи читала? Без вот этого, – развернул он ладонь с ранкой под большим пальцем – захватила кусок кожи, когда взводила арбалет.

Вместо ответа я прижалась щекой к его плечу – на самом деле, будь я обычной девчонкой без флера, я бы уже давно умерла от холода, голода и непосильной работы на княжеской кухне.

– Что пишет его сиятельство? – кивнула я на письмо рядом с коробкой.

– Прочти, – пожал плечами Тим.

А что? И прочту.

– Оу, – добралась я до слов обо мне. – «Твоя сестра должна принимать яд каждый день. Проследи. Если дозировка окажется велика – немедленно извести меня, я пришлю капсулы с меньшей концентрацией». Ничего себе.

– Угу.

– Еще три галеры спустили… – пробежала я глазами тест. – Снова с Дойером грызется… На учения собирается… Ничего интересного. Сжечь? – спросила я, поднеся письмо к свече.

– Оставь, – махнул рукой Тим. – Не все же такие умные, как ты.

Я самодовольно напыжилась. Ну да, в письме нет ни слова о кораблях и учениях, зато есть приказы отобрать триста двадцать четыре сильных и здоровых мужчины (гребцами, по сто восемь на каждый корабль), узнать все что можно о градоправителе в Сонейе (область, принадлежащая Дойеру) и подготовить треть стоуна хинина (для дезинфекции).

– И, кроме того, это общеизвестные факты, – насмешливо закончил Тим.

– Р-р-р!

Буристу я выпила после обеда. Сибилл, как ни в чем не бывало, расхаживал перед окном, читая какой-то свиток, дерганый Тимар так тискал мою ладонь, что я всерьез опасалась увидеть вместо нее холодец. Ярко-оранжевые капсулы глянцево блестели в дневном свете.

– Руками не хватай, – оторвался от чтения маг. – Берешь пинцетом, кладешь у корня языка, глотаешь. Поняла?

Чего уж тут непонятного.

Я показала язык спине борга, храбро улыбнулась Тиму и смело запихнула капсулу с ядом в рот. Проглотила, запив водой. Притопнула ногой, прислушиваясь к ощущениям. Вроде ничего.

– Ты как? – спросил Тим.

– Нормально. Жжет немного, – потерла я живот, – а так порядок.

– Слава Светлым! – Редкое зрелище – не слишком набожный Тимар делает благословляющий знак.

– Могу идти?

– Нет, – притормозил меня маг. – Два часа будь на глазах.

Я уселась в кресло, прихватив сборник задач и бумагу. Тим нахмурился, но ничего не сказал, хотя обычно требовал заниматься, сидя за столом. За осанку мою переживал. Сам он зарылся в счета, но нет-нет, да поглядывал на меня.

Я отхлебнула воды, смакуя драгоценную влагу сухими губами. Вкусная. Интересно, откуда ее набрали. Надо служанкам сказать, что буду теперь пить только такую. Я помахала плотным листом бумаги, как веером. Жарко…

Маг все так же стоял статуей, читая свиток. Как он только еще не поджарился в своей хламиде? Мне в тонком шелке дышать нечем.

Я выпила еще воды.

И еще.

Забыв про стакан и вбитое в пятую точку воспитание, выхлебала остатки прямо из кувшина. Во рту сушило, будто лигу пробежала.

– Ф-фу, жарко-то как!

Я потеснила Сибилла у окна, а потом и вовсе распахнула прикрытые ставни. Легкий ветер осушил испарину на лбу, но по спине, из-под мышек ручьями лился пот. Покосившись на брата, начала расстегивать ворот блузы. Какая непослушная пуговица… А, это не пуговка, это жемчужина вышивки. … А это совсем не пройма…

Я вытерла рукавом пот со лба, щек. Почему темнеет? Туча?.. Я попыталась поднять голову, но вместо этого боднула подоконник, заваливаясь вперед.

– Ти-и-м?.. Что-то мне нехорошо…

Меня перенесли на кушетку, а потом и вовсе в ванну – я узнала ее по прохладе. Обернули влажными простынями, но это не помогло остудить растекающийся внутри жар.

– Л-ле…

– Что? Лира!

– Л-ле…

Распухший язык не ворочался, но умница Тимар догадался.

– Лед! Принесите лед!

Ледяные кубики плавились, лишь раздражая. Не помогали. Да и как они, похрустывая, потрескивая, будто брошенные в стакан с кипятком, находясь снаружи, могли охладить реки и океаны огня внутри моих вен? В ушах стучало, я полностью оглохла от рева крови, туман в глазах то превращался в черноту, то слегка рассеивался, являя мне чье-то лицо, усеянное веснушками. Оно троилось, кружилось хороводом и снова скрывалось в темной пелене. Не могу, не могу больше!

Я чувствовала каждый сосуд, каждый капилляр. Кипящее масло, смола, лава в них расчерчивали мое тело прихотливой картой с центром в грудине. Сердце ухало, колотилось, сжималось, сбиваясь с ритма, я хватала воздух ртом и никак не могла надышаться, и с каждым вздохом его удавалось глотнуть все меньше и меньше…

Горю! Я вся горю!

– А что случилось со второй женщиной, владеющей флером?

– Ее сожгли. Как шильду.

Темнота. Спасительная темнота.

Грубые пальцы раздвинули веки на левом глазу, в зрачок ударил тонкий луч света.

– Отлично.

Та же экзекуция над правым глазом.

– Чудесно.

Восхительно-холодная ладонь на шее.

– Неплохо. Как я и говорил, она справилась без противоядия. Все, ухожу.

Характерный хлопок сработавшего портала.

– Лира, Лира… Ты меня слышишь?

Я легкая-легкая, как перышко, но шевельнуться почему-то нет сил. Даже глаза открыть не получается.

– Если слышишь, моргни.

Напрягшись, я смогла шевельнуть ресницами.

– Слава Светлым!

После первого приема яда я провалялась в отключке почти шесть часов. После второго всего три, и конвульсии уже не были такими сильными. Через месяц я перестала терять сознание, а еще через три орать и корчиться от боли.

А этим летом снова наелась незрелой алычи, глотая ее вместе с косточками, и даже не икнула. Горсть волчьих ягод и два мухомора тоже не причинили вреда, но блевать в кустах мне не понравилось, и эксперименты я остановила.

Тимару пришлось хуже – вся его спина превратилась в одну сплошную гематому. Он бросился на мага с кулаками, требуя дать мне противоядие, когда увидел, что я задыхаюсь, и тот приложил Тима о стену, снеся им зеркало и раковину.

Я терпела свинское отношение Сибилла, даже не помышляя о мести. Он копался в моей голове, и я страдала мигренью и светобоязнью по нескольку дней. Иногда маг уезжал, забывая оставить мазь от ожогов браслета, и мне приходилось довольствоваться облепиховым маслом и пчелиным воском. Я терпела… но, смазывая спину Тимара бодягой, пообещала себе, что когда-нибудь Змееглазый получит по заслугам.

…а живот ныл, даже не собираясь проходить. И поясницу тянуло. Да еще кололо где-то в боку, но не там, где бывает от долгого бега, а ниже, между лобком и бедренной костью. Еще и браслет жег, несмотря на то что флер я держала запертым. Научилась за четыре года.

Дурацкий день.

Я переврала несколько дат, пересказывая Тиму события дипломатических войн между нами, райанами, и королевством Рау, ошиблась в расчетах, и гипотетический камень гипотетического требушета усвистел в гипотетические выси, вместо того чтобы снести ворота гипотетической крепости. А защитники укрепления, соответственно, умерли от голода, потому что я запасла недостаточно гипотетических баранов и коров.

– Да что с тобой? – раздраженно отбросил бумагу с моими потугами на философские размышления Тимар. – «Добрым словом и арбалетом…»

– А что не так? – набычилась я.

– Ты лучше спроси, что «так», – неожиданно успокоился Тим. – Пожалуй, хватит на сегодня.

Я недоверчиво прищурилась.

– Серьезно?

– Угу. – Тимар перебирал донесения, разыскивая что-то. – Куда же оно делось?.. – заметив, что я еще сижу, цыкнул. – Я могу передумать!

– Уже исчезаю! – подскочила я. – Только книгу возьму!

– Что б полезное читала…

Это Тим о романах. Слезовыжимающие истории он терпеть не мог. Хотя, на мой взгляд, ему самому не хватало романтизма. Боги щедро отсыпали брату силы воли, не поскупились на практический склад ума, да и на внешность тоже. А вот романтизма не было. Не считая этого – ну идеальный же. Красивый, храбрый, сильный.

Уши предательски заалели.

В какой-то момент у меня сложился образ идеального мужчины, и он один в один походил на старшего брата. Глаза – чтобы темные, волосы в косе, высокий, чтобы выше меня – я к своим тринадцати вытянулась чуть ли не на три с половиной локтя, манеры чтобы аристократичные, и меня чтобы любил. Примерно так. Подозреваю, всему виной были книжки – о благородных рыцарях, искусниках, магах, драконьих Всадниках и прекрасных принцессах. Хотя на принцессу я совершенно не тянула – тощая, одни локти да коленки, как у кузнечика. С другой стороны, на рыцарей я уже насмотрелась – и ни одного благородного на всю казарму не встретила. Мага, как и искусника, я знала только одного, но ни первый, ни второй восхищения не вызывали. Умели они многое, но как люди – те еще сволочи. Сибилл особенно. Эх…

И даже если предположить, что мне встретится книжно-правильный анахронизм (какое я слово знаю!) с букетом цветов и романическими бреднями, жаждущий лобзаний и объятий, – да я сбегу от него раньше! Или убью, если тронет. Что-то сдвинулось у меня в сознании после встречи с мантикорой, после горы трупов, рядом с которой я просидела несколько часов, дожидаясь помощи, и мысль об убийстве перестала вызывать дрожь в руках.

Книги стояли на полках корешок к корешку, тускло поблескивая золотым и серебряным тиснением. Люблю запах бумаги, краски, кожи обложек. Даже запах книжной пыли люблю, хоть и чихаю от нее, как от перца. Новые тома появились в библиотеке в прошлом году и разительно контрастировали со старыми, с их ломкими порыжевшими страницами и потрепанными переплетами. Граф расщедрился. Галия давно их все перечитала, еще до зимы, у меня же времени на блаженное ничегонеделание было гораздо меньше. Сегодня, например, первый свободный вечер за… дайте, Светлые, памяти… за все лето, кажется.

Я потянулась за книгой на верхней полке и охнула, когда резкое движение отозвалось болью в боку и спине. Если до утра не пройдет, придется идти к лекарю. … Обещая страшные кары, если он кому проболтается. Раз уж меня после простого отравления заставили вырабатывать иммунитет к ядам, то от боли в животе и разрезать могут, дабы проверить, что не так. Я потерла ноющее место и подтащила к стеллажу приставную лесенку.

Глаза разбегались. Что бы выбрать? О пиратах? О степных варварах? О Рау, где, говорят, чуть ли не каждый первый имеет слабый Дар?

Больше всего было книг о Меотских копях и эльвах – Галия обожала эти истории. Но, несмотря на то что подборка отвечала ее вкусам, мне нравилось представлять, будто Йарра купил их для меня – тисненые серебром тома заняли места на полках незадолго до моего двенадцатого дня рождения.

Глава 24

– Ты глубоко дышать, – в сто двадцать пятый, наверное, раз начал Учитель Рох. – Медленно. Вот так, да. Дышать и видеть океан. Чувствовать прохлада, слышать прибой. Зачерпнуть в ладонь. Вода принимает любая форма, тело – сосуд.

Раскоряченный до невозможности.

– Ты опять отвлекаться!

Бах!

Чашку на голове я удержала, лишь зло сощурила глаза. Дышу… Честно пытаюсь представить никогда не виданный мною океан. Крики чаек, соль на губах, пенные барашки волн. Тонущее в воде небо, необъятное, багряно-алое от купающегося в закате солнца. Облака кроваво-красные, будто объятые пламенем. Горячие на вид, они переливаются по краям золотом и пеплом, как угли в камине.

Бах!

– Не так! – взъярился, чуть ли не затопал ногами Рох. – Не так!

Тренирующиеся солдаты удивленно поглядывали на ругающегося старика. Недоуменно поднял бровь капитан десятки. Порскнули в стороны оруженосцы, в свободное время пытающиеся меня копировать. Рох, понятное дело, с ними не занимался, но и не прогонял. Ухмылялся в редкие усы, наблюдая за их потугами.

– Не так! Злая обезьяна!

Я еле увернулась от брошенной в меня палки. Да что с ним?!

– Сидеть!

Сняв пиалу, я хлопнулась в пыль, приняв позу почтения – задница на пятках, ладони на бедрах.

– Ты не встать, пока не livanjo вода! – Рох даже слова мешать начал, перейдя на островное наречие. – Qе gromys!

И что значила последняя фраза?

«Не шевелись», – одними губами перевел мне оруженосец-полукровка.

Я благодарно опустила ресницы.

Не тренировки, а сплошное мучение и издевательство. Я искренне не понимала, чего добивается Рох. «Остров покоя, вокруг вода, видеть вода, быть вода», – приговаривал он изо дня в день. Воды на сухом плацу я не видела, не нюхала, не слышала. И представить себя океаном тоже не получалось. Да каким там океаном, даже лужей!

Едва сдержалась, чтобы не поерзать. К лекарю я так и не пошла, а боль из поясницы прочно переселилась в низ живота. Ноет, ноет, ноет… Покалывает иногда. Но, представив осмотр – наверняка штаны снимать придется! – я обошлась горячей грелкой и отваром ивовой коры. Гадость – фе-е!

По утрам я чувствовала себя сносно, но в течение дня нарастала тяжесть, а вечером мне хотелось лишь одного – лечь, и чтоб никто не трогал. И грелку на живот.

Но «никто не трогал» – недостижимая мечта. После вечера отдыха, подаренного мне Тимом, занятия продолжились в том же безумном темпе. Такое чувство, что из меня Советника сделать пытаются, не меньше. Что-то мне подсказывает, тринадцатилетние леди ведут совсем другую жизнь, не зарываясь в учебники и не потея на солнцепеке.

Рох, кстати, добился своего. Спустя пару часов на жаре все мои мысли были о глотке воды.

Интересно, а что будет, если сейчас просто встану и уйду? Выпороть меня Тим не позволит, это исключительно его привилегия, на хлеб и воду тоже никто не посадит – сбегу. Замки я научилась взламывать в два счета – а как иначе я бы читала почту графа? Дозволение просмотреть его письмо было редкой удачей, и потому читала я корреспонденцию без спроса. А однажды, не заметив печати связи, активировала вызов. Испугалась – ужас как. Но ничего страшного не произошло – Йарра похмыкал и позволил вызывать его в случае необходимости. За два года разрешением я воспользовалась лишь однажды – попросив разрешения окончательно переселить пантеру в свои комнаты. Знаете, очень странное было тогда ощущение – я, кухонная девчонка, вот так запросто вызываю графа, Лорда-Адмирала и одного из Совета Четырех. Льстило очень, да.

Порой накатывало желание рассказать ему о своих успехах – без лишней скромности могу сказать, что училась я лучше всех мальчишек-сверстников, вместе взятых. В силе я проигрывала, зато там, где требовались ловкость и скорость, они глотали пыль. Но каждый раз я останавливалась. Во-первых, стеснялась. Во-вторых, боялась нарваться на Сибилла. И, наконец, что бы случилось, застань меня Тимар? Или, Светлые упаси, Галия? Графская любовница до сих злилась на меня из-за тех редких вызовов в кабинет Йарры. То, что за следующие два года мы с ним виделись всего раз восемь, не считая его прыжка ко мне с противоядием, роли не играло.

Но сейчас, чем дольше я сидела на уже занемевших ногах, тем сильнее крепло желание пожаловаться ему и умолить избавить от Роха и хотя бы части уроков. Ну их, эти Искусства! В гробу я их видала, в белом саване. И геометрию туда же, в погребальную урну. В идеале – вместе с теорией инженерного дела…

Нет, все-таки граф – это последняя инстанция. А пока попробую просто побунтовать. Или не попробую – в окне мелькнуло желтокожее морщинистое лицо. Следит, чтобы я сидела. Небось, каждую складку на моей рубашке запомнил. Чтоб его подагрой разбило…

Пришел Тим, принес поесть и буристу.

– Извини, освободить тебя не могу. Если бы не яд, – понизил он голос, – Рох бы оставил тебя без крошки еды на весь день. Чем ты его так разозлила? – Тим поднес к моим губам хлеб с ломтем мяса. Я с жадностью отгрызла кусок, прожевала.

– Не знаю.

– Врешь?

– Честно. Дай попить. – Пилюля привычно обожгла желудок.

Забавное, наверное, зрелище – длинноногий парень что-то заталкивает пинцетом в рот сидящей перед ним девчонке. Я бы посмеялась, если бы затекшие ноги так не ныли.

И голову напекло.

И в боку снова укололо – я едва сдержала стон.

Не-на-ви-жу.

Глоток воды, принесенной Тимом, лишь раздразнил.

Тщетно попытавшись вызвать образ океана, я от скуки переключилась на новобранцев, бегущих по полосе препятствий. Или ползущих – у кого на что сил хватало.

Первой препоной была насыпь в два моих роста, а за ней ров с зацветшей водой, через который нужно прыгать. Или форсировать, если не долетишь до другого края. Причем дно и стенки скользкие, глиняные, так просто наверх не выбраться. А песчинки в часах сыпятся… Не будешь справляться – переведут в училище регулярной армии. Там и препятствия проще, и смертники всегда нужны.

Справлялся примерно один из тридцати.

Сразу за рвом – четыре ряда частокола, каждый выше предыдущего. Последний еще и острыми шипами сверху украшен. Потом тесный тоннель – я как-то сунулась в него, проползла локтей тридцать и поняла, что задыхаюсь. А до конца было еще далеко… Гладкое бревно-стойка, на которое нужно взобраться, хлипкий дощатый мостик в две стопы шириной на высоте второго этажа, канат, чтобы спуститься всего на четыре локтя, а потом – прыгай. И снова ползи, пригибаясь под колючей проволокой, беги по кочкам; короткий отрезок по прямой, еще насыпь и канат надо рвом – нужно пересечь его, перебирая руками. И вот он, казалось бы, финиш, но на тебя летят мешки с песком, которые ты можешь либо отбить палкой, либо попытаться увернуться.

Ах, да. Палка. Я забыла сказать, что все это время с вами древко копья весом чуть ли не в стоун.

Из десятки, проходившей полосу, за отведенное время до финиша не дошел никто. И вообще ни один до финиша не добрался.

Старый сержант, обматерив парней, отправил их к лекарю. Могу поспорить, не раньше, чем через месяц, все они окажутся либо на окраинах Леса, либо на прибрежных островах Рассветного океана – там одно за другим вспыхивали восстания. Неудивительно, если в гарнизонах такие увальни.

Я облизнула сухие, покрывшиеся корочками губы. С завистью посмотрела на сержанта, с хлюпаньем опустошавшего фляжку. На зубах хрустел песок.

Полосу прошла вторая десятка, третья, пятая. Вкусно запахло жарким из солдатской столовой. Про меня забыли, что ли? Хорошо хоть солнце повернулось и больше не выжигает глаза.

Из-за казарм вышел оруженосец, воровато огляделся по сторонам, и, помявшись, подошел ближе. Тот самый полукровка, говорящий на языке Роха.

– Госпожа, я подумал…

Я красноречиво подняла бровь. Думать умеешь?

– Может, вы хотите пить?

Страницы: «« « ... 678910111213 » ... »»