Кукла советника Литвиненко Елена

Глава 22

В жестком корсете из бинтов пришлось ходить почти до лета – при ударе о столб я сломала два ребра и руку. Предплечье мне срастили быстро, а вот с ребрами пришлось повозиться. Осколки сместились, лишь чудом не проткнув легкие. Сибилл медленно, очень медленно и осторожно вернул их на место и крепко забинтовал, наказав сохранять постельный режим. Мог бы, наверное, и срастить, но все накопители ушли на Йарру. Внутреннее кровотечение, обморожения, яд мантикоры, раны от арбалетных болтов в ноге и груди, сотрясение мозга – граф был не просто одной ногой в могиле, а уложен в гроб, крышка забита, и на нее готовы просыпаться первые комья земли. Когда вызванный Тимаром маг вывалился из телепорта, счет шел даже не на минуты – на секунды.

Я такой воли к жизни еще ни у кого не встречала.

Восстанавливался он, несмотря на четыре опустошенных накопителя, долго. Почти так же долго, как и я. Метался в бреду, звал мать, бабку, проклинал брата и отца. Графу было то лучше, то хуже, а перед окончательным улучшением он не приходил в себя несколько суток. Ухаживали за Йаррой попеременно Тимар, Сибилл и Галия. Слуг не привлекали – за те вещи, что бормотал граф, можно было на дыбу попасть. Обычно по ночам с ним сидел маг, днем Галия, а вечером Тим, у которого в солнечно-рыжей гриве белела прядь седины.

Тимар кормил меня с ложки жидкими супами и измельченным в кашу мясом, сам мыл, сам бинтовал, не подпуская горничных. Даже спал на матрасе у моей кровати, чтобы быть ближе. Иногда я просыпалась ночью, и он вскакивал вместе со мной, заглядывая в глаза:

– Где болит? Что подать?

И сидел рядом, поглаживая по голове, пока я снова не засыпала. Когда же стало ясно, что с ребрами все в порядке, крепко обнял, прерывисто дыша и задыхаясь. Плакал? Не знаю. Но в день, когда снял с меня последний бинт, выпорол, как сидорову козу, я потом неделю спала на животе и ела стоя.

– Я тебе говорил, чтобы ты одна из замка не выходила?! Говорил?! Ты почему никогда не слушаешься?!

Я терпела, ведь даже Уголек, которой разрешили ночевать в моей комнате, не вмешивалась, всецело поддерживая брата.

– Что стало с мантикорой?

– Сожгли, – ответил Тим. Отвел взгляд. – И все остальное тоже.

Я кивнула, стараясь не думать о груде покореженных тел. Но все-таки спросила:

– Они не поднялись?

Поднимались, превращаясь в умертвия, люди, убитые тварями Леса, или те, кого не отпели.

– Не успели. Сибилл сжег.

– И хорошо, – потерла я горящую пятую точку. – Ворона цела?

– Что с ней будет… Цела, ее же почти за лигу от мантикоры нашли. Я еле Сибилла из-за метели дозвался. Как ты убила зверя?

– С помощью флера заставила остановиться… А потом… Потом…

Пережитый ужас снова взял за горло. Почти два месяца я не вспоминала о том дне, гнала его от себя, а сейчас… Сейчас затрясло. И Тим снова успокаивал меня, и кошка обеспокоенно урчала в ухо.

– Все… Все, маленькая…

В дверь постучали.

– Да? – раздраженно поднял голову Тимар.

Я спрятала зареванное лицо у него на груди.

– Господин граф проснулся, вас зовет…

– Я быстро, – разжал кольцо моих рук Тимар. – По крайней мере, постараюсь.

– Господин, – присела в книксене служанка, – граф требует госпожу Лауру…

– Меня? Зачем?

– Не знаю, госпожа…

– Ты со мной сходишь? – взяла я брата за руку.

– Конечно. Только умойся.

Спальня графа была практически спартанской – только узкая, даже без балдахина, кровать, медвежья шкура на полу перед ней и волчья у камина, стол, стул, шкаф. Все. Тщательно оштукатуренные стены не украшали ни картины, ни гобелены. Единственная дорогая вещь – тускло горящий днем магический светильник. Единственное яркое пятно – Галия в лиловом платье. Тимар, перехватив ее ненавидящий взгляд, задвинул меня за спину.

– Лира… – Донесся тихий голос Йарры. – Она здесь?

Тим кивнул мне.

– Я здесь, господин.

– Подойди.

Я пересекла солнечный коридор, льющийся из окна.

Граф тяжело вздохнул, завозился.

– Помоги сесть, – буркнул он Галии.

Девушка поправила подушки, сползшее одеяло, но Йарра в раздражении отбросил его, открыв костлявую грудь, перевязанную бинтами. Я поклонилась, стоя в двух шагах от кровати. Подняла голову, перехватила тяжелый взгляд и опустила глаза.

– Стань прямо. Что-нибудь болит?

– Да, – ляпнула я, едва не потерев горящие после ремня ягодицы. – То есть уже нет.

– Да или нет?

– Нет, господин…

Граф разглядывал меня холодными голубыми глазами, будто видел впервые. И я особенно остро почувствовала, что сегодня не расчесывалась, что блуза мятая, а сапоги и штаны покрыты жесткой шерстью пантеры, с удовольствием валявшейся на моих вещах.

Пауза затягивалась. Я спрятала руки, сцепив их за спиной, и, как учил Тим, уставилась на переносицу Йарры. Глаза у графа светлые, радужка бледно-голубая, как тонкий лед. Только, оказывается, и лед умеет жечь.

– Сколько тебе лет, напомни?

– Летом будет одиннадцать.

– Хорошо.

Йарра не то скривился, не то улыбнулся – я еще не умела различать его эмоции.

– Ладно, иди, – махнул он рукой.

Я попятилась к двери. И это все, зачем меня звали?

– И да, Тимар, я не припомню, чтобы приглашал тебя. – Голос графа приобрел металлический оттенок.

– Простите, господин, – ровно ответил Тим. – Лира совсем недавно сняла бинты, и, хоть и бегает как жеребенок, я за нее волнуюсь.

– Покажи ее Сибиллу, скажешь, я велел осмотреть. Зайдешь вечером.

– Да, господин, – поклонился брат.

– Не хочу к магу, – уперлась я, едва мы вышли из спальни. – Он противный!

– А я не хочу, чтобы ты к графу одна ходила, только здесь от наших хотелок ничего не зависит.

Угу, его воля – Тим бы меня под колпаком держал. Толстые такие, прочные – ими накрывали южные цветы в оранжерее.

– Да ну, не съест же он меня. Он хороший, – уверенно заявила я, уже забыв, как собиралась скормить хорошего графа мантикоре.

Сибилл ожидаемо подтвердил, что я здорова, и Тимар, на радостях, наверное, обрадовал меня утренней тренировкой. А то, мол, совсем мышцы атрофировались. Что такое «атрофировались», я уже знала. И недовольно надулась – враки!

Спать сегодня я решила лечь пораньше – снова получить холодный душ из кувшина совсем не хотелось. Но едва задремала, как меня растолкал Тим.

– Мелкая, представляешь – ты угадала!

– М-м-м? – протянула я, протирая глаза.

– В шахте был не уголь!

– А что?

– Алмазы!

Позже, частью выспросив у Тима, частью у самого графа – мы с ним подружились! – я узнала, что солдаты, с Йаррой во главе, проникнув в шахту, долго спускались вниз по штреку, а на восьмом горизонте обнаружили пещеру, похожую на амфитеатр – такие часто встречаются в подземельях Меота. Вот только там алмазы выбрали еще эльвы, а тут, под Черной Глыбой, всего в тридцати лигах от границы графства, камней было чуть ли не столько же, сколько вмещающих пород – помню, Йарра рассказывал о них, а у самого татуировки Высокого Лорда горели, даже рубашка на груди тлеть начала.

– Ваше сиятельство?

– Просто «господин», Лира, – отхлебнул вина граф.

– Господин, а мантикора? Откуда она взялась?

– Когда сработала охранка в шахте, мы ушли телепортом, но, вместо замка, нас перебросило на болото… Прямо к охотящемуся зверю. – Йарра помолчал, выстукивая кубком дробь. – Второй телепорт не взял моих людей, но засосал мантикору. Лес, – пояснил граф.

– Лес… – эхом протянула я.

Князю об алмазах, само собой, не доложили.

Едва узнав о проникновении посторонних в Долину Трех Гор, Дойер взорвал шахту – вместе с охранниками и прикованными рабами, а для его светлости сочинил историю, мол, людей заели волкодлаки, вышедшие из Леса, и взрыв оказался единственной возможностью уничтожить тварей.

Йарра тоже не стал делиться с князем своей находкой, удовлетворившись тем, что шахту опечатали; следующие несколько лет он всеми правдами и неправдами пытался выкупить Долину у короны. Именно, что пытался, – мешал Дойер, основной конкурент Йарры за влияние на князя. Как и наш граф, он входил в Совет Четырех, где был Первым, что значит отвечал за армию. Йарра руководил военным флотом, Третий Советник, Карильо, управлял торговлей, сбором налогов и контрибуций с Лизарии и Архипелагов, а Четвертый, Ремайн, занимался дипломатией.

Третий с Четвертым примыкали то к Дойеру, то к Йарре – в зависимости от собственной выгоды, иногда воздерживались, наблюдая, как грызутся армейцы, и все вместе, весь Совет, были призваны ограничивать княжескую власть.

Другое дело, что его светлость давно держал Совет на коротком поводке – но говорить об этом было не принято.

– Тим?

– Да? – высунулся из-за ширмы брат.

– А его сиятельство смог набрать камней? Хоть немного?

Тимар напустил на себя невозможно таинственный вид и кивнул, прижав палец к губам. Можно подумать, я бы сама не догадалась, что о таких вещах болтать не стоит.

Алмазы – не просто камешки, которые можно огранить в сияющую драгоценность, но самые лучшие, после Кристаллов, конечно, накопители силы. Сырую магию, разлитую в мире, могут безопасно для себя брать из потоков только редкие Одаренные, заключенная же в накопители, она становится доступна обычным людям.

Накопитель, теоретически, может быть любым – хоть щебень, хоть сковородка, но много силы в них не загнать. Так, на два-три заклинания, не больше. Лучше всего сырую магию держат и сохраняют драгоценные камни, и бриллианты здесь вне конкуренции. Рубины, изумруды, топазы красивы, но сила разрушает их за считаные годы. Сначала в камне появляется трещинка, через которую магия возвращается в поток. Трещина растет, расширяется, углубляется, и одним прекрасным утром вместо рубина в кулоне вы обнаружите в шкатулке горстку разноцветной пыли. Бриллианты же держат силу десятилетиями, некоторые, самые крупные, вроде того, что добыл Йарра, могут сами подзаряжаться от потоков, именно поэтому они так ценны… И так редки. И так дороги.

Кто в здравом уме отдаст такое сокровище нашему князю?

Глава 23

– Плохо. Ты есть очень плохой ученица! Очень глупый! Очень непонятливый!

Прошло много лет, но эти крики все еще стоят у меня в ушах, и порой мне снится поза почтения, мокрое пятно, расплывающееся по груди, холодящие спину капли с волос и осколки фарфоровой чашки в пыли двора.

– Я учить сто семьдесят учеников! Я учить сорок лет! Я никогда не учить такой глупый обезьяна!

Сам ты макака старая.

– Что ты сказать?

Бах!

Я закусила губу, чтобы не зашипеть, когда бамбуковая палка опустилась на спину.

– Я молчала, Учитель!

– Ты лгать!

Шлеп!

Терплю. Молчу. Пытаюсь дышать. Я обязательно научусь всему, что ты сможешь мне дать, а потом засуну эту палку тебе в задницу.

– Встать!

Я поспешно вскочила.

– Я показывать еще раз! Смотреть на меня и повторять! Левая нога вбок на три стопы! Носки должны быть одна линия, стопа две линии не пересекаться!

Три стопы, полторы ширины плеч. Эта брыгова поза верхового набила мне не просто оскомину, а кособочила физиономию при одном упоминании о ней. Носки на одной линии, стопы параллельны.

– Колени в сторона, спина ровно!

Я развела колени в стороны и присела, держа спину прямо. Таз вперед, центр тяжести точно между ногами, бедра и голени согнуты под прямым углом.

– Руки поднять и согнуть, пальцы – так!

Плечи сразу же налились тяжестью, стоило вытянуть руки, уперев ладони в невидимую стену. Я на брыга похожа, пришла крамольная мысль. Брыг-озорник точно так же сидит в часовне, ожидая подношений.

Бах!

– Ты не здесь! Ты думать о другом! Ты не должен думать, ты нужен повторять!

И когда только палку успел поднять…

– Ты смотреть вперед! Дышать медленно, шея мягкий!

На райанском это означало сосредоточиться, глядя перед собой, в идеале – на линию горизонта. Где только ее взять внутри замковых стен… Шея и торс расслаблены, ноги напряжены. Дыхание начинается где-то в диафрагме, воздух с шумом выходит сквозь сжатые зубы.

– Ты стоять, пока тень не быть здесь! Ты искать покой!

Учитель Рох воткнул палку в песок, кончиком туфли прочертив линию в четырех пальцах от упавшей тени. Больше двадцати минут. Чтоб тебя Темные в кипящей смоле искупали…

– Если ты бить чашка, ты начинать опять!

Интересно, сколько у него этих проклятых чашек, а? За последние месяцы я расколотила больше двух дюжин. Тончайший фарфор, трескающийся, если неловко сжать, – он же бешеных денег стоит. Неужели граф и за это платит?

Учитель Рох появился в замке год назад, прошел телепортом, открытым Йаррой. Несколько недель осматривался, доводя до белого каления Тимара, госпожу Миару и поваров: матрас жесткий, белье воняет, библиотека бедная, еда несъедобная, а чиар – помои. Потом приглядывался ко мне, незаметно возникая то за спиной, когда я по уши зарывалась в учебники, то в деннике, когда я чистила Ворону, то в зверинце, когда я оттачивала флер.

Вечером меня вызвал Йарра.

В кабинет я поднималась сама, без Тима. Граф ясно дал понять брату, что если он вызывает меня, то, значит, должна прийти ТОЛЬКО я, а не я и компания. Первое время я стеснялась и волновалась, потом привыкла. Граф расспрашивал меня о здоровье, об учебе, о тренировках, всего ли хватает. Иногда проверял – подсовывая задачи и устраивая опросы по географии и истории. Иногда мы просто разговаривали на лизарийском, перескакивая с темы на тему.

Однажды граф спросил меня о Джайре.

– Он тебя изнасиловал?

– Нет, – замотала головой я, заливаясь краской.

– А Стефан?

– Нет…

– Можешь идти.

Это была очень короткая аудиенция.

А потом появился островитянин.

Войдя в кабинет, я поклонилась графу и этому странному старику с желтоватой кожей, седыми волосами, заплетенными в длинную косу, и редкими кошачьими усами.

– Лаура, – Лирой он называл меня лишь наедине, – познакомься с господином Рохом. Он твой новый учитель.

– А Тимар? – вырвалось у меня.

– Тимар дал тебе все, что мог, время двигаться дальше. Не разочаруй господина Роха. И меня.

В первый же день учитель заставил меня встать в позу, напоминающую плие танцовщиц, и прочитал лекцию о том, как она полезна для концентрации внутренней энергии и оздоровления организма. Не знаю, что там с энергией, но такой изжоги у меня еще ни разу не было.

Собственно, «всадником» моя учеба у Роха и ограничилась. А еще медитациями – не поверите, но я должна была расслабляться, согнувшись в три погибели в позе верхового, и, как перевел островную тарабарщину Тим, «чувствовать воду, быть ее гладью, дышать, как океан, и искать свой остров покоя – место, где мне будет хорошо». Учитель заявил, что пока я не достигну его, другие занятия бессмысленны.

И, как вишенку на торт, водрузил мне на голову фарфоровую пиалу с водой – наверное, чтобы лучше притворялась океаном. Пиала, видимо, символизировала остров.

А за каждую разбитую чашку – бамбуковой палкой по спине. Не больно, но очень, очень обидно.

– Да кто он вообще такой? – вызверилась я после первого урока.

Руки и ноги нещадно болели, где-то в желудке екал воздух. Тимар сочувствующе разминал мне плечи и запястья, я поскуливала, опустив голени в холодную воду.

– Господин Рох с Острова Сладкой Росы, последователь Тайных Искусств…

– Искусник, что ли? – перебила я, вытаращив глаза.

– Ага. Он основал три боевые школы, которыми сейчас руководят его сыновья. Сам он уже давно не преподает, хотя желающие есть, и их много.

– А для меня, значит, исключение сделал? – фыркнула я.

Искусник, надо же. О них легенды ходили, не хуже, чем о драконах и Храмовницах. Только, в отличие от последних, искусники были обычными людьми, научившимися управлять своим телом. В философские дебри о внутренней энергии и совершенствовании духа я не вникала, слишком уж эфемерными казались эти материи, но то, что один искусник стоит в бою пятидесяти человек, – знала. Искусник, как кошка, может спрыгнуть с крыши замка – и не разбиться, может часами сидеть под водой, а стрелы и копья просто не попадают в него, потому что он в разы быстрее.

– Исключение в три брильянтовых накопителя и твой вес в золоте, – хмыкнул Тим.

Я только рот открыла.

Это, безусловно, льстило. Целый искусник – для одной меня! На второй урок я не шла – летела, ожидая, что буквально завтра, ну ладно, через месяц, стану великим воином, ведь для Искусств не важны рост и сила.

Угу, как же. На плацу меня ждал Учитель Рох, попивающий какой-то богомерзкий терпкий напиток, бамбуковая палка, воткнутая в землю, и линия, прочерченная в пыли носком полотняной туфли.

– Ты учиться концентрация! Ты стоять всадником, пока тень не падать сюда!

– Наставник, – поклонилась я, – но ведь солнца нет…

Бах!

Выдернутая палка с оттягом опустилась на ягодицы.

– Ты молчать, пока я говорить!

Из окна библиотеки сочувствующе смотрел Тимар.

Тень от палки ползла со скоростью хромого муравья. Я честно пыталась расслабить шею, но уже чувствовала, как пляшет вода в фарфоровой плошке. Даже пальцы начали дрожать.

Солнцепек…

Капля пота сползает откуда-то из-под виска и медленно течет по щеке, раздражая и без того воспаленную кожу.

Я смогу. Смогу.

Уголек, везде ходившая за мной хвостом, сидит в тени рядом с Учителем. Предательница.

Воздух медленно проходит сквозь зубы.

Я все еще пытаюсь укротить колотящееся сердце, контролируя дыхание, но в глазах уже плавают мушки. Вдох – выдох. Я научусь. Я смогу. А потом разобью об эту седую голову целый сервиз.

– Злая энергия, – сказал Рох, прихлебывая чай. Гадость жуткая, я пробовала. Еще и налет на кружках оставляет. – Зло здесь, – хлопнул он себя по солнечному сплетению. – Ты уметь отпускать зло. Избавляться от него. Думать о мире вокруг.

Да я лучше представлю, как тебя мантикора поедает!

И в ответ на эти мысли чашка снова свалилась с моей головы, окатив водой макушку и смыв щекотную каплю пота.

Учитель вздохнул, покачав головой.

– Ты глупый злой обезьяна. Сегодня урок окончен.

Я со стоном опустилась на песок, скрутилась, растягивая забившиеся мышцы. Пантера села рядом, щуря янтарно-желтые глаза.

– У-у-у… – дернула я ее за усы. – Продалась ему за глоток воды, да?

Кошка фыркнула, оттопырив нижнюю губу, и ударила меня лапой по носу. В ответ я куснула ее за жесткую подушечку.

– Тьфу!

Грозно зарычав, Уголек прыгнула, и мы покатились по плацу, заставляя солдат, вышедших на тренировку, делать отвращающие знаки. Ну да, горная патера – это вам не домашний крысолов. За два года Уголек выросла почти втрое, уже сейчас ее вес превышал мой, а когти больше походили на кинжалы. Она никогда их не выпускала, когда мы дурачились. Пьяному торговцу, дернувшему ее за ухо, повезло меньше.

– Госпожа!

В нескольких шагах от меня замер мальчик-слуга. Глаза как блюдца.

– Чего тебе? – высунулась я из-под кошачьей лапы.

– Господин Тимар ждет вас.

Когда Йарра сказал, что моим учителем будет Рох, я понадеялась, что больше никогда не увижу справочников по статистике и простейшей механике. Ага, размечталась. Ко всему этому еще и алхимия добавилась. Вот зачем это мне, а?

При следующей встрече брошусь графу в ноги, пусть хоть от чего-нибудь избавит. Я и так уже умею и знаю больше иного оруженосца. К своим тринадцати я попадаю в цель из арбалета с сорока шагов, хорошо плаваю и отлично езжу верхом, умею взбираться по канату, делать сальто, колесо, даже жонглировать! Прекрасно говорю на лизарийском, неплохо на меотском, могу объясниться на паре островных наречий, умею подбивать бухгалтерский баланс и стенографировать, я даже с основами архитектуры знакома! Светлые, ну зачем мне все это?..

И так изо дня в день. Утро – тренировка с Учителем, завтрак, полчаса-час свободного времени, которое я проводила в зверинце или в леваде – одну за ворота замка меня не выпускали под страхом смерти. Не моей, само собой, и стража следила в оба глаза. Потом снова тренировка – иногда на полосе препятствий, часто, почти всегда, эта проклятая статика. «Однажды ты почувствуешь живой комок перед ладонями. Упругий и теплый. И тогда станет легче», – было написано в одной из книг об искусниках. Чем дольше я тренировалась, тем больше мне казалось, что все это выдумки.

Уголек, потешно скалясь на служанок, гордо шествовала впереди. Дурные они, эти островитянки. И трусливые – вон как шарахаются.

– Хей, – окликнула я одну из них, худую девчонку чуть старше меня. Времена, когда я всех горничных знала по именам и даже помогала им, давно прошли. – У меня на рубашке рукав порвался, – показала я прореху в полотне. Чужеземное слово «кимоно» мне не нравилось, веяло от него Рохом, и я упорно звала верх тренировочного костюма рубашкой. – Зашьешь, и скажи прачкам, чтоб к утру костюм был сухим. И заодно спроси портниху, когда будет готов второй.

– Да, госпожа, – пролепетала она, не поднимая глаз.

До обеда с Тимом у меня было полчаса, чтобы помыться. Перешагнув через пропитавшийся потом костюм, я голышом пошлепала в ванную. Жарко…

Такая погода была не редкостью в наших местах, и за ней следовали жуткие грозы с молниями, оплавляющими верхушки гор. Последний дождь был месяц назад, и теперь долина изнывала от духоты в ожидании бури.

Служанка подобрала рубашку, штаны, белье.

– Я могу идти? – спросила она, заворожено глядя на пантеру, развалившуюся на прохладных плитах пола.

– Угу, – не поворачиваясь, ответила я, набирая себе ванну. – Нет, подожди! Туфли тоже почисти!

– Да, госпожа.