Это моя вина Локхарт Эмили

Смотрите на запад, парни

Альфа вздрогнул, увидев ее, но тут же улыбнулся:

– Привет.

– Привет. Не ожидала тебя здесь встретить.

– Я тебя тоже.

Что он здесь делает? Должно быть, он догадался, о чем говорится в клятве? Если он не знает о книге, он как минимум ищет что-то здесь, на короне.

Если это корона.

Это должна быть она.

Догадывается ли Альфа, что Фрэнки пришла сюда из-за клятвы?

Нет.

Да.

Может быть. Вряд ли, но пусть будет «может быть».

– Удивительное совпадение, – сказала Фрэнки, подходя посмотреть на карту. Библиотека была к северо-западу отсюда, что не слишком помогало. Здание истории – куда тоже неплохо было бы заглянуть – к югу.

– Что побудило тебя прийти сюда? – спросил Альфа.

Фрэнки подумала: надо отвлечь его, чтобы он не смотрел на запад. Не смог выяснить еще хоть что-нибудь.

– Такая хорошая погода, – продолжил Альфа. – Я пришел сюда полюбоваться видом. Осень – лучшее время года. Видишь то дерево, полностью багряное?

– Где?

Он показал.

– Такой цвет вообще не должен существовать в природе. Оно кажется ненастоящим. Разве тебе не нравится?

Это было действительно красивое дерево.

– По-моему, оно не знает, что ему следовало стать коричневым. Ему не сказали. Так что оно решило окраситься в красный, – сказала Фрэнки.

– Именно, – ответил Альфа. – А теперь я спрошу еще раз. Почему ты здесь?

– Я делаю проект по «Городам», – соврала Фрэнки. – Нам надо подняться сюда и обратить внимание на план кампуса. На то, как устройство школы навязывает или поддерживает определенные установки или схемы поведения.

Она сама поразилась тому, как легко было придумать правдоподобный ответ.

– Интересно, – проговорил Альфа, снова переводя взгляд на запад.

Что он там видит? Там, немного к северу, стояла библиотека, прямо на запад – здание естественных наук. За ними старый театр и дальше лес.

Фрэнки подошла к ограждению на юге, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы его отвлечь.

– Видишь, через главный двор протоптали тропинку, вон там. По диагонали от главного здания к дверям столовой? Никто не хочет ходить по дорожкам, хотя по траве идти не намного быстрее.

Альфа подошел к ней и взглянул вниз.

– Она идет прямо рядом со знаком «По траве не ходить».

– Никто не боится, что его поймают.

Альфа рассмеялся. Они опирались на ограждение, и его рука касалась руки Фрэнки.

– Я бы тоже не волновался. Если тебя даже и поймают, ничего не будет, – сказал он. – Охранник отругает и все. Никто не будет тебя исключать.

– Но это такая бессмысленная попытка восстания, – возразила Фрэнки. – Смотрите, я иду по траве, хотя знаки запрещают это! Смотрите на меня все. И те же самые люди никогда даже не попытаются нарушить действительно важные правила. Ни одно из них.

Он слегка сильнее прижался к руке Фрэнки, и она почувствовала запах сигаретного дыма и яблок. Ей не так уж хотелось отстраняться, но она это сделала.

– Приятно сойти с проторенного пути, – продолжил Альфа, как будто ничего не случилось.

– Прогулка по газону не считается, – сказала она, думая про себя: он заигрывает со мной? Или мне показалось?

– Ну да, – согласился Альфа. – Но продавцы в автосалонах говорят именно это, пытаясь продать внедорожники. Это просто идея. Никто не собирается ехать в машине на гору. Они просто хотят быть ребятами, которые могут это сделать. Теми, кто сходит с проторенного пути.

Он спорил с ней как со своими друзьями в столовой. Как будто она ему нравилась. Как будто он уважал ее мнение. Он не заигрывал с ней.

– Хочешь сказать, всем нравится считать себя теми, кто сходит с проторенного пути?

– Естественно. Кто захочет, чтобы его считали тем, кто следует за другими?

Фрэнки не хотела. Но не хотела она быть и человеком, для которого идея бунта ограничивается покупкой внедорожника или прогулкой по газону.

– Если все сходят с проторенного пути, – задумалась она. – То разве это не иллюзия? Все считают себя крутыми бунтарями, но на самом деле они вполне себе удержные граждане, которые просто выбрасывают кучу денег на такую же машину, как у соседей.

Альфа рассмеялся:

– Удержные? Как положительное от «безудержные»? Забавно.

«Мы не были наедине с того дня на пляже, – подумала Фрэнки, глядя, как он улыбается. – Интересно, не думает ли он сейчас о том же?» Но сказала она другое:

– Да, это тот же тип людей, которые убеждают себя в своей крутости, потому что ходят по газону, хотя на самом деле они идут по той же самой тропинке, по которой каждый день ходит половина студентов, и на самом деле нарушают правило, на которое школе наплевать.

– Да, не без того, – согласился Альфа. – Но разве этот знак «По траве не ходить» не раздражает тебя? Разве тебе не хочется зайти на газон, когда ты его видишь?

– Нет.

– Разве тебя не раздражает необходимость идти до угла, а потом сворачивать налево, чтобы попасть в столовую? И все только потому, что какой-то архитектор сто лет назад решил, что дорожка должна пролегать так?

– Я думаю, что есть куда более серьезные поводы бунтовать, – покачала головой Фрэнки. – Если я хочу сойти с проторенного пути, то это должно быть чем-то серьезным. Зачем тратить силы на какой-то дурацкий квадрат?

– Ну да, но тогда ты действительно рискуешь, – сказал Альфа.

– Ты действительно устраивал петушиные бои в Нижнем Ист-Сайде? – спросила Фрэнки. Ей давно уже было интересно, и она хотела лучше понять Альфу, раз уж не получилось избежать встречи.

Он удивленно посмотрел на нее:

– Об этом знаю только я.

– Нет, правда, было такое?

– Я не собираюсь подавать тебе плохой пример байками о моем плохом поведении. Гляди, – он показал вниз. – Твой бойфренд.

И правда. Мэттью стоял перед Домом основателя и смотрел на них, запрокинув голову.

Фрэнки и Альфа встретились с Мэттью на лестнице.

– Мои лучшие друзья, – произнес Мэттью. Казалось, он был искренне рад их видеть. – Без вас мне пришлось обедать в одиночестве.

– Неправда, – Альфа покачал головой.

– Ну, за исключением Дина с Каллумом и Стива с Тристаном, – сказал Мэттью. – Но мне не хватало вас. Мы с Каллумом построили макет пустынного острова из вилок, картофельного пюре и банановых шкурок.

– Я забыла учебники, – вспомнила Фрэнки и побежала обратно в фойе Дома основателя за сумкой.

Оттуда она услышала, как Альфа говорит Мэттью:

– Пес, она поднялась на «вдовью площадку». Зачем бы ей подниматься на «вдовью площадку»?

– Прекрати параноить. Она никогда не станет с нами связываться, – сказал Мэттью. – Кроме того, она вообще ничего не знает. Уверяю тебя, она безобидна.

– Не уверен.

– Можешь мне поверить. Я знаю ее куда лучше тебя, – возразил Мэттью.

– Я не нашел там наверху розетку, – сказал Альфа. – Но стоит вернуться и посмотреть еще. Все прочие варианты оказались безнадежными.

Фрэнки присоединилась к ним, и они проводили ее на шестой урок.

Альфа настоял на том, чтобы они пошли через газон.

Упакованная в пластырь

Парень Триш, Арти, состоял в клубе аудиовизуальных технологий. Это значило, что он был одним из тех, кто умел включать DVD-проигрыватели в классах, подключать ноутбуки учителей к проекторам и все такое. У Арти были ключи.

В Доме основателя в маленькой комнате без окон показывали короткий фильм о школе в 1938 году. Ученики занимались спортом, поднимали флаги и гордо стояли строем перед Гуппи. Арти не раз чинил этот проектор. То есть у Арти были ключи от Дома основателя.

Здание закроется в пять вечера – до того, как закончатся спортивные занятия, так что Альфа не сможет вернуться до десяти утра следующего дня, если сумеет отпроситься с уроков, и до обеда, если не сумеет. Однако, чтобы наверняка опередить его, Фрэнки нужно попасть внутрь до открытия.

Сразу после танцев она попросила Триш об услуге.

– Они нужны мне на двадцать четыре часа – чем раньше, тем лучше, – сказала она в раздевалке, пока они стаскивали с себя пропитанные потом трико.

– Что ты задумала? – сощурилась Триш, оборачиваясь полотенцем и направляясь в душ.

– Ничего, – прошептала Фрэнки, следуя за ней. – Кое-что. Я не собираюсь ничего красть.

– Тебя могут исключить за это, ты в курсе?

Фрэнки кивнула.

– Одно дело пойти на поле для гольфа после отбоя, и совсем другое – пробраться в здание, полное ценного фарфора и прочего. К этому администрация отнесется уже серьезно.

– Меня никто не увидит, – пообещала Фрэнки.

– Не знаю, – сомневалась Триш. – Иногда мне кажется, что они видят все.

– Поверь мне, – умоляла Фрэнки. – Можешь покоиться.

– Ты даже говоришь, как ненормальная. – Триш задернула душевую занавеску и включила воду. Несколько минут она молчала. Фрэнки стояла под душем в соседней кабинке, понимая, что со своими идеями она уже пересекла определенную черту.

Если бы она была нормальной, она бы переживала из-за контрольной по геометрии и о том, получит ли хорошую роль в зимнем танцевальном шоу, о том, как там Зеда в Калифорнии в окружении чокнутых студентов из Беркли, и любит ли ее Мэттью так же, как она его. Но сейчас ничто не могло сравниться по важности с возможностью вернуться на крышу.

Мэттью назвал ее безобидной. Безобидной. С ним Фрэнки чувствовала себя так, будто ее запихнули в коробку – в коробку где она должна была быть милой и нежной (но не слишком чувствительной). В коробку для юных красивых девушек, которым не хватало ума или власти, чтобы быть равными своим парням. Для людей, с которыми можно не считаться.

Фрэнки хотела быть силой, с которой будут считаться.

– Ладно. – Триш выключила воду и пошла обратно к шкафчику.

– Ты это сделаешь?

– Я же сказала «ладно».

– Спасибо. – Фрэнки тоже закрыла воду и двинулась за Триш, по дороге оборачиваясь полотенцем. – Я строена.

– Что?

– Строена.

– Это от «расстроена»? – вздохнула Триш.

– Именно.

– У тебя крыша едет. Ты знаешь об этом?

– Да. Наверное.

После ужина Триш отправилась к Арти «готовиться к занятиям» и вернулась с ключами в кармане.

– В среду после обеда они ему точно понадобятся, – предупредила она, передавая ключи Фрэнки. – Так что, какие бы тайные дела у тебя там ни были, разберись с ними до этого времени и отдай мне ключи. Ему нужно настроить проектор для уроков по киноискусству у старшего курса.

– Поняла. Спасибо.

– Не вздумай снимать с них копии.

– Не буду, – солгала Фрэнки. – Я бы никогда не стала это делать.

Ключи висели на большом кольце, все двадцать пять. Но Фрэнки повезло. Уже четвертый ключ подошел к замку. Сигнализации не оказалось. У нее с собой был небольшой фонарик, но она не стала его включать, наощупь пробралась на третий этаж и вылезла на крышу.

Она стояла у ограждения с западной стороны «вдовьей площадки» и смотрела вдаль. Библиотека возвышалась немного к северу, но на что предполагалось смотреть? Какой-то секрет в расположении зданий?

Или то, о чем говорилось в клятве, давно исчезло?

Клятва появилась лет пятьдесят назад. Кампус с тех пор менялся и перестраивался. Судя по всему, «История» была замотана в пластырь. Но как можно увидеть что-то замотанное в пластырь отсюда?

Фрэнки ненадолго включила фонарик и подошла к бронзовой карте на северной стороне площадки. Ее установили в 1947 году, и на ней еще не было ни нового спортзала, ни центра искусств, ни пристройки к зданию естественных наук.

Смотрите на запад, парни! Повинуясь какому-то наитию, Фрэнки упала на колени и ощупала нижнюю сторону карты. В отличие от рельефной лицевой стороны изнанка оказалась гладкой, Фрэнки провела пальцами по прохладному западному краю. Ничего.

Обратитесь к книгам, мужчины! Она тщательно ощупывала нижнюю сторону карты и наконец, под крохотным куполом библиотеки, нащупала небольшой сверток, приклеенный к бронзе клейкой лентой. Спустя двадцать минут борьбы со старым скотчем сверток оказался в руках у Фрэнки. Она включила фонарь и осветила находку. Это оказалась небольшая записная книжка в кожаной обложке, завернутая в три слоя бумажных пакетов.

История

«Бесславная история «Верного ордена бассет-хаундов» оказалась написана мелким почерком школьников, учившихся в Алабастер с 1951 года. На первой странице был – на удивление хорошо – нарисован акварелью бассет. Пес казался одновременно серьезным и смешным.

Настоящая книга содержит описание приключений «Бассетов» с самого основания «Верного ордена», записанных для будущих поколений. Пусть история направляет вас, псы будущего!

«Мы, нижеподписавшиеся, официально обязываемся совершать постыдные, смешные и бунтарские поступки, допуская, что при необходимости нам придется совершать непристойности и преступать закон».

Короли-Бассеты вели летопись деятельности клуба с его основания в 1951 году до – Фрэнки заглянула в конец – 1975. В этом году судя по неразборчивому почерку и туманному содержанию, «бассеты» (включая одного будущего президента США) в основном курили травку И поскольку книга содержала подробности нелегальных занятий «Ордена» – перечисление пакетиков с травой и косяков, которыми они затягивались на «вдовьей площадке» ночами по выходным, – Король-Бассет (по имени Хэнк Саттон) настоял, чтобы один из «бассетов» по имени Франклин Бэнкс написал стих. Этот стих одновременно воспевал доблести «Верного ордена» и указывал его будущим членам тайное место, где прятали «Бесславную историю», чтобы она не попала в чужие руки во время летних каникул.

Бэнкс неплохо покурил перед тем как писать, поэтому клятва оказалась такой загадочной. Он положил ее на музыку, наиграв мелодию на гитаре поздно ночью в общежитии. На следующий день он заставил всех «бассетов», включая будущих королей, выучить ее, а вскоре они с Саттоном закончили школу – так и не сказав младшим, где находится книга.

«Нашу песню пронесут через годы, – написал Саттон, – и эта хроника наших проделок и приключений будет найдена, когда траву легализуют и нашим репутациям ничто не будет угрожать».

Младшим «бассетам» не хватило ума найти книгу, – подумала Фрэнки. Возможно, они и искали, но безуспешно. Вскоре все забыли, что она вообще существовала. Клятва стала просто клятвой. Книгу никто не видел больше тридцати лет. А ее отец курил травку с этим Саттоном.

Фрэнки перелистнула на начало.

«1951 год, 30 сентября, – писал Король, подписывавшийся Коннелли. – Основной целью «Верного ордена бассетов» является заполучение Гуппи».

Спустя две недели новая запись:

«Гуппи в наших руках. «Бассеты» Кеннеди и Хардвик надели фартуки и взяли с собой большую коробку для доставки цветов. Пропустив собрание в часовне (в то время, когда на пресловутом горизонте все было чисто), они незамеченными подошли к статуе рыбы и освободили ее при помощи ломов и шпильки, которую по просьбе Кеннеди ему выслала сестра. Хардвик и Кеннеди положили Гуппи в коробку и погрузили ее в машину Хардвика. В настоящий момент Гуппи пребывает в подвале дома Хардвика в Уилльямстауне. Школьная администрация в ярости. Ученики протестуют, требуя возвращения Гуппи ради восстановления боевого духа, взывая к товарищеским чувствам. Местные газеты пишут о событии.

Мы воплотили в жизнь гениальную идею «бассета» Шеффилда: отправили записку администрации школы, обещая вернуть Гуппи в обмен на снисхождение и десять коробок батончиков «Марс». Администрация согласилась. Батончики были доставлены в заранее оговоренное место, а цветочная коробка была возвращена в кабинет директора… с настоящей гуппи внутри.

(Мы искренне сожалеем, что наша миссия стоила жизни невинной гуппи, и приняли решение более не причинять вреда животным в ходе исполнения наших проступков.)

В любом случае администрация в бешенстве. Настоящая каменная Гуппи будет возвращена на следующий день после получения аттестатов, если мама Хардвика не обнаружит ее в подвале. Ха-ха».

В 1968 г. «Орден» установил на центральной площади небольшую палатку на которой была табличка «Не входить». Внутри не было ничего. Тогдашний, особо продвинутый Король-Бассет хотел проверить, будут ли ученики нарушать требование, учитывая, что явных причин ставить знак не было. Рискнули немногие.

В том же году они повесили в столовой официальный с виду список правил. Некоторые из них казались разумными («Соблюдайте очередь», «Не берите больше одной закуски»), а одно гласило «Ходите только по черным плиткам». Если верить «Истории», в первые несколько часов многие действительно пытались наступать только на черные плитки на полу.

В другие годы розыгрыши были более традиционными: «бассеты» обматывали машину директора туалетной бумагой, кидали порошок для желе в унитазы и устанавливали ловушки на двери комнат ничего не подозревающих учителей.

В некоторые годы записи пестрели подробными рассказами, в другие – содержали лишь короткие описания. В основном члены сообщества клялись друг другу в вечной верности, обещая «поддерживать друг друга во всем» и «никогда не забывать, никогда не раскрывать тайну».

Больше всего Фрэнки поразило ощущение сплоченности. Большую часть записей, как правило, делал Король, но «бассеты» поправляли друг друга, писали комментарии и тоже по очереди рассказывали истории. Они планировали продолжать дружить и когда станут старыми и седыми: «Когда мы будем ковылять здесь на костылях и забудем имена наших жен, мы все равно останемся «бассетами» и все равно будем молоды в душе», – написал в 1957 г. один романтичный Пес.

На каждой хрупкой странице Фрэнки чувствовала глубокую связь между мальчиками. Они шли по жизни вместе – неважно, были их розыгрыши бестолковыми или гениальными.

Она шла по жизни одна.

В конце записной книжки к обложке был приклеен ключ. Под ним корявым мальчишеским почерком Коннелли было написано:

Хейзелтон 0-16.

Хейзелтон – это библиотека.

Маффины

В среду перед Хэллоуином Елена Тезорьери потребовала, чтобы Альфа на несколько дней уехал из школы, сделав из этого целую проблему Елена не могла находиться одна в пустом пентхаусе и настояла на том, чтобы Альфа поехал с ней и ее матерью в центр йоги в Беркшире. Она сказала, что ему это пойдет на пользу, и что она скучает по сыну, и что поехать туда необходимо для ее психического здоровья, но мать сведет ее с ума, если Альфа не будет служить между ними буфером.

У него были уроки, контрольные, дела тайного общества – Елену это не интересовало. Альфа едет в Беркшир. На четыре дня на Хэллоуин. За час до отъезда, в столовой, Альфа обсудил это со всеми.

– Можете себе это представить? – спросил он. – Я самый негибкий человек в мире. Там будут все эти тетки пятидесяти лет в обтягивающих штанах. Они будут сворачивать себя в кренделя, а рядом буду сидеть я. И тянуться к пальцам ног, как будто они в Китае. «Эй, ребята! Вы так далеко, я не могу до вас добраться! Вы меня вообще слышите?»

– Я думаю, немного медитации пойдет тебе на пользу, – сказала Элизабет.

– Что, думаешь, у меня не в порядке с нервами? – рассмеялся Альфа и уронил в газировку кусок картошки фри. – Я забил на контрольную по алгебре и работу по истории Европы, не говоря уже о тестах в Гарвард, которые я уже должен заканчивать. И все это, чтобы заниматься растяжкой в лесах.

– Я ничего не имею в виду. Тебе не помешает немного расслабиться.

– Увидишь. Я приеду настоящим йогом. Вибрации суперсамца будут исходить от меня. Эти йоги нравятся девушкам. Ты не сможешь устоять передо мной.

Элизабет фыркнула.

Фрэнки подумала: Альфа и Элизабет занимаются сексом. Интересно, Мэттью не обидно, что у нас ним нет секса?

А потом она подумала: он уезжает. Альфа уезжает.

– Так ты позвонишь и расскажешь нам про Хэллоуин? – спросил Каллум.

– Заткнись. Мы в столовой, – огрызнулся Альфа.

– Ты что, кофе перепил? – недовольно ответил Каллум. – Того и гляди взорвешься.

– Нет, – уже спокойнее сказал Альфа, отвечая на самый первый вопрос. – Я не смогу позвонить. Ни мобильников, ни интернета. Это очень старомодное место.

Фрэнки подумала: он даже не сможет никому позвонить. Он на четыре дня отрезан от мира.

– Так что нам делать? – настаивал Каллум.

– Позже, – сказал Мэттью, глядя в тарелку. – Не умеешь ты держать рот на замке.

Каллум рассмеялся.

– Я знаю. Это правда, такой большой рот, как у меня, так просто не запрешь. Я серьезно, Фрэнки, хочешь посмотреть, как я запихиваю в рот три маффина? Я могу.

Дин кивнул.

– Он может. Жуткое зрелище.

– Давай, – согласилась Фрэнки, протягивая ему две половинки поджаренного маффина, лежавшие у нее на подносе. – Тебе с маслом?

Но на самом деле она думала: четыре дня. Это отличная возможность.

Но для чего? Возможность сделать что?

– Нет, – сказал Каллум. – С маслом нечестно. Оно делает их скользкими. Это нужно делать без масла.

– В этом йога-центре, – сказал Альфа, кидая Каллуму свои маффины, – учат запихивать в рот четыре разом. Каждое утро все практикуются за завтраком. Они кладут в рот все четыре, и тот, кто прожует их и проглотит, не подавившись, получает приз.

– Вот так с ним всегда, – вздохнула Элизабет.

– А что за приз? – поинтересовался Мэттью.

– Эм… дай подумать. Это сертификат маффинового просветления. Получив восемь таких, ты становишься мастером маффина и получаешь медаль. Я серьезно. Все инструкторы по йоге могут запихнуть в рот шесть маффинов. Они каждое утро начинают с шести, как будто так и надо.

Каллум затолкал маффины в рот и теперь сдавленно хрюкал, показывая на свое лицо.

– Неплохо, – поразилась Фрэнки.

Думая про себя: возможность устроить розыгрыш на Хэллоуин. Вот что.

– Это ерунда! – воскликнул Альфа. – Вы разве меня не слышали? Когда я вернусь из страны йоги, я обставлю этого шута в маффинах. Подождите, и вы увидите.

Альфа шутил – призвав все свои способности к возвышению себя через самоуничижение, – но это не отменяло того факта, что альфа-самца быстро и эффективно (хотя и временно) лишила маскулинности его собственная мамочка.

Фрэнки почувствовала прилив радости того типа, который Мэттью в свое время назвал «шаденфройде», быстро сменившийся азартом. Она убежала с обеда раньше и бросилась в скобяную лавку, где сделала копии с ключей Арти, со всех до одного. Потом она прибежала на шестой урок, опоздав на пятнадцать минут, и с виноватой улыбкой бросила ключи в рюкзак Триш. Как раз вовремя, чтобы Арти мог провести седьмой урок, демонстрируя фильмы старшему курсу. На перемене Фрэнки открыла ноутбук, вошла в интернет и создала новый почтовый ящик на Gmail.

Под именем: THEALPHADOG.

Фрэнки сама еще не знала, что будет делать с этим почтовым ящиком в отсутствие Альфы. Что-то.

Что-то значительное.

Что-то на Хэллоуин.

Ей нужно было решать скорее.

В двадцать минут десятого, снимая свой простой хлопковый бюстгальтер, она заметила голубое кружевное белье Триш на полу комнаты.

Она подумала: что за дурацкий бюстгальтер.

Потом она подумала: но милый.

Просто как-то глупо наряжать свои сиськи. Их же все равно никто не увидит. Или даже увидит. Как-то стыдно напяливать на свои интимные части кружево, которое ты никогда в жизни не наденешь в качестве других, более заметных предметов одежды.