Это моя вина Локхарт Эмили

Поле для гольфа

Они дошли до небольшого домика с гаражом для гольфмобилей и шкафчиками для клюшек. Свет в здании не горел, а дверь была на замке. На мгновение Фрэнки показалось, что вокруг никого нет. Но потом они с Мэттью обошли домик и посмотрели вниз.

По склону холма на поле спускались почти сорок человек. Все в темной одежде, многие несли пиво, некоторые – покрывала, чтобы постелить на траву. По большей части старшекурсники, хотя Фрэнки разглядела Стеллу. Они держались за руки с Дином, которого легко было заметить по оранжевой охотничьей куртке. Мэттью схватил ее за руку, и они побежали вниз.

Спустя час Фрэнки успела замерзнуть, и не только она. Все оделись легкомысленнее, чем следовало бы. Принесенные покрывала скоро оказались на плечах у девушек, а без покрывала сидеть было не на чем – так что почти все стояли. Собравшиеся пили пиво и курили, но пива оказалось не так уж много – ведь все были еще несовершеннолетними – и оно почти закончилось. Поле для гольфа было засыпано пеплом и окурками. Фрэнки раздраженно подумала, что хоть кому-нибудь следовало бы складывать окурки в пустую бутылку или в карман. Мэттью порхал вокруг, выступая в роли хозяина, хотя и просил никому не говорить, что это он устроил вечеринку.

Фрэнки было не с кем поговорить. С большей частью присутствующих она была не знакома. Она стояла задумавшись. Ей не следовало злиться на то, что Мэттью не стоит рядом с ней – в конце концов, это вечеринка, и здесь множество людей, с которыми он, вероятно, не разговаривал с июня. Но посмотрев, как он смеется с Каллумом, Дином и Альфой, Фрэнки вспомнила, как Мэттью назвал ее красивой упаковкой, как он назвал ее маленькой, как он попросил ее не меняться – как будто обладал над ней какой-то властью. Какой-то части ее хотелось подойти к нему и закричать: «Я могу чувствовать себя страшной, если захочу! И, если захочу, могу говорить всем, что я не уверена в себе! Или быть красивой и притворяться, что считаю себя страшной из ложной скромности – это я тоже могу, если захочу. Потому что ты, Ливингстон, не имеешь права командовать мной и решать, какой девушкой мне быть».

Но по большей части она просто радовалась тому, что он обнял ее и назвал красивой.

Фрэнки села, но трава оказалась холодной и сырой, так что она снова встала.

Она заметила Портера, своего бывшего, одного из немногих присутствовавших здесь второкурсников, – рядом с Каллумом.

Ей не хотелось с ним встречаться, так что она пошла в другую сторону и нашла Стеллу.

– Ты была права, – сказала Фрэнки, дотронувшись до ее плеча. – Я получила приглашение.

Стелла обернулась.

– Я тебя об этом спрашивала?

Как она могла забыть? Она не могла не знать, что Фрэнки нравится Мэттью, потому что спросила именно ее, а не кого-то из более популярных второкурсников.

Фрэнки пыталась найти в Стелле что-то хорошее – подвиг, на который раньше ее вряд ли бы что-то подвигло. Новости от Мэттью позволяли думать, что скоро они со Стеллой окажутся девушками двух друзей со старшего курса, так что имело смысл познакомиться получше. Но снисходительное отношение Стеллы не могло не раздражать.

Фрэнки начала понимать, что избирательная память Дина, Стеллы и иже с ними не имели никакого отношения ни к глупости, ни к проблемам с памятью. Это была демонстрация власти – неважно, сознаваемая или нет, – направленная на то, чтобы выбить почву из-под ног у того, кто казался опасным. Может быть, Стелла чувствовала себя в опасности, видя, что Фрэнки умнее нее. Может быть, хотела оставаться единственной второкурсницей с бойфрендом из компании Мэттью. А может, она просто не доверяла женщинам и девушкам, непохожим на нее. В любом случае она почувствовала угрозу со стороны Фрэнки, так что сделала вид, что забыла о своем вопросе, точно так же, как это сделал Дин.

– На истории, – напомнила Фрэнки.

– История такая скучная. – Стелла состроила недовольную гримаску. – Я ее не выношу. Григорян начинает болтать, я ухожу в себя и жду, пока все закончится. Ты бы видела мою тетрадку. Там самые запутанные рисунки за всю историю Алабастер.

– Да не так уж все плохо.

– Ну, по сравнению с геометрией, – ответила Стелла.

– Тебе не понравилась та лекция про Наполеона? Со слайдами?

– Эм, нет.

– О его комплексах из-за маленького роста, растущей лысине и выступающем брюшке? Тебе не понравилась картина, которую мы сегодня видели? И вся эта история о том, что он оставался Маленьким капралом, который помнил имена всех своих солдат?

Подошла подруга Стеллы, Клаудия – высокая рыжеволосая девушка без единой веснушки. Клаудия играла в футбол. Любила добавлять в свою речь длинные слова, значение которых было ей не совсем знакомо.

– Привет-привет, – сказала она Стелле, кивнув Фрэнки. – Погляди-ка, – она подняла конверт с пригласительной карточкой. – Что это за собака? – И Клаудия показала на восковую печать.

– Не знаю, – ответил Стелла. – Может быть, бигль?

– Бигль – это Снупи[9], – покачала головой Клаудия.

– Но он похож на Снупи.

– He-а, у Снупи не такой эпикантус.

Стелла рассмеялась.

– Снупи крут! Он самая прикольная собака на свете.

– Это бассет-хаунд, – сказала Фрэнки.

– Снупи не бассет-хаунд, – возразила Клаудия. – Он – бигль, я же уже сказала.

– Да, но…

– О, а вот и Дин, – сообщила Стелла. – Мы встречаемся, ты в курсе?

Фрэнки кивнула.

– Да, слухи ходят. В любом случае надо напомнить ему, что завтра он везет меня в кино. Пошли, Клаудия.

Они ушли.

Фрэнки проводила их взглядом и поняла, что девушкам было с ней настолько скучно, что Стелла нашла предлог, чтобы уйти. С другой стороны, Фрэнки они тоже чуть не усыпили.

На вечеринке было тоскливо. Ее участники просто стояли на холоде.

Начиная с часу ночи, все начали перемещаться в сторону леса и небольшими группками, чтобы не шуметь, возвращаться в общежития. Мэттью проводил Фрэнки до дома. Всю дорогу среди темных деревьев он держал ее за руку и заговорщицким шепотом рассказывал, что хочет стать редактором газеты, и о том, как прошлым летом они с Дином и Альфой поймали грузовик, когда «вольво» сломался, и несколько часов ели пироги на стоянке грузовиков, прежде чем вызвать эвакуатор.

Он проводил ее до леса за общежитием.

– Можно тебя поцеловать? – шепнул он, когда она уже собиралась звонить Триш.

Зачем он спрашивает?

Как ему могло прийти в голову, что она откажется?

– Ни в коем случае, – сказала она и притянула его к себе.

– Ты жестокая, – прошептал он ей в ухо.

– Ладно, я передумала, – отозвалась она.

Губы у него были холодные, и Фрэнки тоже дрожала от холода, несмотря на его объятия. Мэттью оторвался от нее и со смехом обдал ее шею горячим дыханием.

Потом он снова ее поцеловал.

Она позвонила Триш только через полчаса.

Большая часть девушек, обнаружив себя участницами некоторых светских мероприятий – особенно тех, что подразумевают употребление пива или других веществ, пагубно влияющих на клетки мозга, а также связаны с необходимостью выносить холод под открытым небом или духоту грязной комнаты в общежитии, а в более интеллектуальных кругах еще просмотр занудных русских фильмов, – могут отреагировать тремя способами.

Некоторые, как Триш, попробуют найти в этом смысл, решат, что его нет и не было, и предпочтут предаться типично женским занятиям, таким как выпечка крамблов, предоставив своим парням «тусоваться с ребятами».

Другие, как Стелла, будут все время скучать, но продолжат ходить на такие вечеринки, потому что они девушки этих парней или хотят быть их девушками, но при этом не желают казаться мегерами или занудами. Если парни играют в видеоигры (дома) или взрывают петарды просто для того, чтобы пошуметь (на улице), девушки будут просто тихо болтать между собой и делать вид, что им интересно то, что считают интересным мальчики.

Третья группа очертя голову во все это окунется. Таким девушкам не нравится позиция аутсайдеров, в которой они оказываются, и они полны решимости сделать все, лишь бы не оставаться в стороне. Они увлеченно – пусть и не до конца искренне – участвуют во всем, что делают парни. Пьют пиво, играют в видеоигры, поджигают петарды. Не засыпают во время просмотра русского артхауса. Эти девушки даже сами покупают пиво, выигрывают в компьютерные игры и появляются на М-80[10] как раз в тот момент, когда петарды начинают надоедать. Если в их социальном кругу это требуется, они читают статьи об Андрее Тарковском.

Вне зависимости от того, насколько их энтузиазм искренний, эти девушки даже способны заслужить уважение парней – в конце концов, те не пещерные люди, а просвещенные мужчины двадцать первого века, готовые впустить женщин в свой мир, если эти женщины способны доказать свою значимость.

Как сказано выше, большая часть девушек поступит одним из трех этих способов, но Фрэнки Ландау-Бэнкс была не такой. Да, в ту ночь она вернулась домой счастливой, такой, какой еще никогда не была в своей короткой жизни, но она не думала, что вечеринка на поле для гольфа была классной, и не пыталась убедить себя в том, что хорошо провела время. Она понимала, что вечеринка представляла собой бестолковое мероприятие, которое предвосхищали замечательные приглашения.

Она сделала крайне необычную вещь – представила себя главной. Напитки, одежда, приглашения, инструкции, еда (которой не было), место – все. Она спросила себя: если бы я за все отвечала, как бы я могла это улучшить?

Чесночные узелки

На следующий день, в воскресенье, Фрэнки проснулась от стука в дверь. Триш уже ушла, так что Фрэнки подошла к двери в пижаме.

За дверью стоял Альфа, одетый в темнокрасный свитер с дырками на локтях. Они не разговаривали с той встречи в спортзале. Даже вчера он всего лишь кивнул ей, когда увидел их с Мэттью на лужайке.

– Спускайся, – сказал он, как будто это самая обычная вещь на свете. – Мы едем есть пиццу.

Кто «мы»?

Она с Альфой?

Он приглашал ее на свидание? Он не мог не знать, что на вечеринке она была с Мэттью.

Фрэнки ненадолго задумалась.

– В такую рань? Десять утра.

– Мы здесь называем это бранч.

– Но где ты возьмешь пиццу в такое время?

– Ресторан Луиджи в Лоуэлле открыт двадцать четыре часа.

– Мне нельзя выходить за пределы кампуса, – сказала Фрэнки, все еще решая, хочет ли она ехать. Только ученики старшего курса могли выходить из кампуса без разрешения или сопровождения.

– А кто узнает? – спросил он.

Альфа был прав. Но такова уж природа паноптикума: большая часть учеников Алабастер не покидала кампус, хотя для этого требовалось всего лишь перепрыгнуть невысокую каменную стену.

– Не хочу чтобы меня поймали, – пояснила Фрэнки, скрещивая руки на груди, на случай, если ее пижама просвечивала.

– Мэттью пошел на стоянку за машиной, – сказал ей Альфа. – Через пару минут он будет ждать нас у ворот. Он сказал, что ты соберешься быстро.

О. Альфа здесь по просьбе Мэттью. Тогда все в порядке.

Ей не придется выбирать.

– Ну так что? Ты поедешь за пиццей? – спросил Альфа. – Или будешь хорошей девочкой и останешься в кампусе?

– Спущусь через пять минут, – кивнула Фрэнки.

Машина Мэттью оказалась темно-синим «Мини-Купером». Когда Фрэнки с Альфой добрались до ворот, мотор уже работал.

– Я сяду вперед, – сказал Альфа.

Фрэнки почувствовала раздражение, но оно тут же исчезло, стоило ей увидеть улыбку на лице Мэттью.

– Привет, Фрэнки. Готова сразиться с пиццей?

Она кивнула и протиснулась мимо загородившего проход Альфы на заднее сиденье. Машина тронулась с места.

– Я хотел бы заявить с самого начала, – сказал Альфа, закуривая и опуская стекло. – Все приготовленное за пределами Италии или центра Нью-Йорка не имеет права называться пиццей.

– Как тогда это называть? – спросил Мэттью.

– Называй это диском из теста с помидорами и сыром. Но это не пицца.

– Тогда это ДИТ, – подытожил Мэттью.

– Как хочешь, – выдохнул Альфа. – Поедем, съедим толстый, упругий ДИТ. Он лучше, чем еда в столовой, и я буду рад начать воскресное утро с горы соли и жира, но это будет не пицца.

– Ты такой сноб, пес.

– Нет. Пицца – это народная еда. Она дешевая, ее можно купить на каждом углу. Невозможно быть снобом по поводу пиццы.

– Помнишь ту русскую забегаловку в Чикаго, где женщина с торчащими из носа волосами не дала тебе налить кетчуп на стейк?

– Ну, помню, и что?

– То, что снобом можно быть по поводу всего. А стейк был даже не из лучших, – покачал головой Мэттью. – И тем не менее она бы не позволила тебе полить его кетчупом даже под угрозой смерти.

– А что ты думаешь об ананасах? – поинтересовалась с заднего сиденья Фрэнки.

– В пицце? – уточнил Альфа. – Непростительно.

– Почему?

– Потому что это фрукт. Фрукты не кладут в пиццу

– Помидор тоже фрукт.

– Это не считается. – Альфа затянулся сигаретой. – Помидор, может быть, и фрукт, но это особенный фрукт. Несладкий. Фрукт, амбиции которого простираются дальше, чем амбиции любых других фруктов.

– Правда?

– Поверь мне. Это главный ингредиент в итальянской кухне. С ним можно приготовить соус, можно положить в салат с моцареллой и оливковым маслом, можно сделать рататуй. А что можно сделать с обычными фруктами? Ничего. Их просто едят. Нельзя основать кухню на винограде.

– А как насчет вина? – спросила Фрэнки.

– Ладно, ладно. Но грейпфруты? Или ананасы. Нет. Ты представляешь себе кухню на основе черники? Через неделю она так надоест всем, что люди предпочтут умереть от голода. Черника лишена универсальности. Страна, где кухня основана на чернике, будет страной психов, обезумевших от однообразия блюд.

– ОК, – согласилась Фрэнки. – Но ты пробовал пиццу с ананасами?

– Мне не обязательно ее пробовать, – отозвался Альфа. – И так ясно, что это гадость.

– Тогда как ты можешь списывать ее со счетов, если даже не пробовал?

– Она тебя подловила, пес, – рассмеялся Мэттью. – Снобизм из тебя так и лезет.

– Да черт с ним, – фыркнул Альфа, выкидывая окурок в окно.

– Нов том, что касается пирогов, ты не сноб, это точно, – утешил его Мэттью. – Фрэнки, мы этим летом три недели ехали через всю страну, пытаясь попробовать как можно больше разных пирогов…

– Я…

– Что?

Фрэнки собиралась сказать: «Я знаю», но передумала.

– Ничего.

– Во всяком случае, – продолжил Мэттью, – во всем, что касается пирогов, Альфа – эгалитарист[11]. Ему нравится все. Дин, к примеру, на третий день не мог есть ничего, кроме одного-единственного пирога.

– Какого?

– Лимонной меренги. Но, так или иначе, он съедал только половину.

– Это ненормально, – фыркнул Альфа. – Нет, правда, скажи, это что, нормально – съедать только половину кусочка?

– Не думаю, – сказала Фрэнки. – Если пирог передо мной, я хочу его весь.

– А что насчет мороженого? – спросил Альфа. – Например, шоколадного?

На мгновение Фрэнки лишилась дара речи. Альфа помнил ее.

Помнил тот день на пляже.

Она уже догадалась, что он помнит. Почти наверняка. Но ей приятно было знать об этом точно.

Тем не менее сейчас говорить об этом было нельзя. Она с Мэттью. Она выбрала Мэттью. Или он ее выбрал.

Или Альфа выбрал Волчицу. Или как-то так.

– Да, бывало такое, что я съедала только половину мороженого. Но это из-за холода. А для пирога никогда не бывает слишком холодно или слишком жарко.

– Для мороженого тоже, – возразил Альфа. – Только не в моем мире. – Он залез в бардачок и принялся перебирать диски. – Если ты не любишь еду, ты не любишь секс, – продолжил он. – Готов поклясться, что в этом и состоит проблема Дина. У него такие оценки потому, что его либидо полностью подавлено.

– Не думаю, – возразил Мэттью.

– Тогда почему он встречается с этим комочком пуха вполовину младше себя? Извини, Фрэнки.