Власть и совесть. Политики, люди и народы в лабиринтах смутного времени Абдулатипов Рамазан

Дело не в национальностях

Прежде всего мы люди, а потом уже представители различных национальностей, – сказал мой отец.

По роду своей деятельности мне приходится ежедневно заниматься анализом национально-политических процессов, которые во взрывоопасном режиме проходят в Российской Федерации и особенно вокруг нее. Казалось бы, о многом написал. Но все чаще в последнее время прихожу к убеждению, что так называемые национальные проблемы в значительной степени составляют фон того состояния общества, в котором мы все – бывшие советские народы – находимся, фон более крупных вопросов. Поэтому я лишь опосредованно берусь говорить о нациях и межнациональных отношениях, хотя опять-таки логика размышлений будет неминуемо приближать к ним.

Первый вопрос. Откровенно и прямо хочу заявить во избежание всяких обвинений со стороны крайних сил, что только ленивый сегодня не клянется в преданности идеям реформирования общества. Действительно, преобладающее большинство общества за реформы. Поэтому, кстати, с таким воодушевлением и надеждами был поддержан в свое время народами Союза М. С. Горбачев. Кто из нас не симпатизировал ему в первые годы перестройки? Кто не восхищался мужеством и Б. Н. Ельцина в годы его нового восхождения на политический Олимп? Он первый показал нам неспособность Горбачева проводить реформы.

Но не об известных лидерах идет речь. Дело в другом: как и насколько масштабно каждый из нас понимал содержание самих реформ. Насколько ясно каждый из нас представлял и представляет, что такое их составляющие: начиная от хозрасчета и кончая расчетными чеками – ваучерами. Половина населения даже само слово-то это едва ли произнесет. Однако у всех у нас были и остались надежды. Правда, и они у каждого оказались свои. С этим собственным видением реформ мы все почти и остались.

Наше эволюционное сознание не успевает за революцией реформ. Один, ориентируясь на это сознание, удовлетворился и захлебнулся проблемами суверенитета, другой захотел вернуться обратно в развитой социализм, но поезд уже ушел, третий пожелал перепрыгнуть в развитой капитализм, минуя все переходные периоды, но «прорубил» окно в Европу не в том месте. Четвертый развалил Союз и убивает бывших соотечественников, пятый мечтал уничтожить КПСС и с нетерпением ждал вердикта Конституционного Суда, шестой оторвал свой куш и жирует и т. д. Чьи-то мечты как будто и осуществились, а в целом имеем «ноль». Реформы оказались концептуально не осмысленными. Вариантов реформирования федерации, экономики и других сфер было предостаточно, но нет и не было убедительной и доступной идеи, более или менее общего духовно-нравственного ориентира для народа, государства, как общности людей, объединенных хотя бы более или менее единой волей.

Все мы вышли из общества, жившего указаниями сверху. Да и в любом обществе без общенациональной, государственно оформленной воли ни войну выиграть нельзя, ни реформы удачные провести невозможно. Этот момент, подчеркиваю еще раз, имеет особое значение в условиях России, где духовно-нравственные ценности исторически имели приоритетное значение. Они довлели даже над экономическим фактором. Известно, что народ, государство, не имеющие национальных приоритетов, ориентиров, превращаются в сборище людей, которые не способны формировать общенациональную волю и соответственно не способны созидать. Возможно ли в таком обществе межнациональное согласие, если здесь не достигнуто хотя бы минимальное национальное согласие?

Второй вопрос. Каков характер проводимых реформ, если иметь в виду методы их осуществления? Даже весьма конъюнктурно-аппаратная «перестройка» традиционно была официально объявлена революцией. Вспомним доклад Генерального секретаря ЦК КПСС, посвященный годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, где проводились чуть ли не прямые параллели между революцией 17-го и перестройкой, перестройкой, как продолжением дела Октября. Вот насколько традиционно конъюнктурен был в 1987 году главный архитектор перестройки. Да и августовские события у Дома Советов (Белого дома) в один момент также были объявлены революцией. В ущерб российской государственности и некоторые новые революционеры занялись экспортом революции – от Чечни до Таджикистана.

Видимо, слишком глубоко сидит в нас синдром революционной целесообразности. Вот и реформы навязаны всему обществу по революционной методике. Бесконечно охаивая Октябрьскую революцию, радикальные реформаторы не поняли одну важную истину: революции, и старые, и новые, и «бархатные», – это всегда разрушение. И, как правило, разрушение без потенциала созидания. Революционное сознание есть прямое продолжение тоталитарного сознания, и наоборот. Оно обязательно требует что-либо или кого-либо свергать. Революционное сознание не может без поиска врагов.

Россия – страна, которая больше всех пострадала от революций и, казалось бы, выстрадала эволюционный путь развития, – была вновь брошена в пучину революционных битв. Психология разрушать все до основания, даже независимо от многих из нас господствует над обществом. Одни свергают Ельцина и Гайдара, другие – Хасбулатова и Руцкого. Да и команды у тех и других в большей или меньшей степени постоянно настроены на революционные битвы. И они стараются вовсю, зная, что, если «не держать революционный шаг», могут затоптать или выкинуть из строя.

Такова логика нашего революционного сознания. Я, например, убежден, что каких-то особых противоречий между Ельциным и Хасбулатовым не было. Они – люди одной команды, одного настроя, одного выбора, наконец. Но стараниями окружения, а где-то и под влиянием крайних сил лидеры становятся заложниками революционного сознания, сталкиваются лбами. Тут же, что закономерно для смутных времен, одни клянутся в верности одному, другие – другому. Разве допустило бы уважающее себя государство такие нападки на двух высших должностных лиц? И чего мы добились в результате? Кто выиграл?

Можно было бы обо всем этом не говорить, но я уже писал, что на этом фоне общество раскалывается на «наших» и «ненаших». Даже политические партии формируются по этому признаку. Могут ли в этих условиях нации чувствовать себя спокойно и уравновешенно? И они начинают руководствоваться в своих отношениях с ближними и дальними соседями различных национальностей революционно-националистическими категориями. И тут появляются «наши» и «ненаши». Революции взрывают нации, а эволюционный путь – самый естественный для самоутверждения и национального возрождения народов в силу многих причин, о которых я писал, отметается. Согласие превращает и глину в золото, а раздор может превратить и золото в глину, – так, по-моему, говорят наши мудрые соседи – китайцы. Это верно и для нашего Отечества.

Третий вопрос. Государство и государственность формируются веками, и в этом заключается историческая мудрость. Революции, как правило, разрушают государство и растворяют в сознании людей величие идеи и практики государственности. Мы же идеи революционных преобразований и революционной критики направили прежде всего на государство. Удары, которые наносились, может быть, во многом, и весьма оправданные, попадали прямо в голову государству. И никто до сих пор не сказал: делайте с системами внутри что хотите, но государство не разрушайте. Должна же быть какая-то грань. Разные идеологические системы и даже политические режимы могут быть разрушены, но нельзя было разрушать само государство. Тем более в конце XX века. Разрушив его, реформаторы снизили донельзя, а фактически уничтожили рейтинг идеи государственности в сознании людей. Получилось, что для многих сегодня государство и КГБ – это одно и то же. Такой стереотип формировали и объективно и субъективно. Государство превратилось в антипод демократии, тогда как настоящая демократия – это прежде всего сильное государство, стоящее на страже человеческих прав и свобод. Именно изменив его функции, думается мне, надо было укреплять государство. Уж коль мы пошли на реформы, так и нужно было реформировать государство в этом направлении, не допуская ослабления его авторитета. Особенно в России.

Этот момент крайне важен. Ведь именно в России всегда не только политическое, но и духовно-нравственное значение имела идея государственности, державности. Благодаря этому Россия, даже находясь между Востоком и Западом, сумела стать великой державой. Два года тому назад мне приходилось говорить молодым «революционерам» из парламента, что Россия не должна себе позволять вести себя так, как ведут, к примеру,

Эстония, Литва и Грузия. В том числе и по отношению к Союзу. У России другая миссия, более тяжелая и ответственная, но исторически значимая. «Орел мух не клюет», – говорят в народе, и потому нельзя было России копировать поведение мелких государств.

Стереотипы разрушения союзной государственности автоматически переносились на Российскую Федерацию. Радикалы вместе с литовскими, латвийскими и прочими депутатами утверждали в течение двух лет в союзном парламенте, что СССР – это империя и ее крах неизбежен. В пример приводили даже Римскую империю, хотя ее гибель – совершенно другое историческое явление. Может быть, многое в этих рассуждениях действительно было правдой и насильно кого-то держать в составе СССР было не надо. Речь не об этом. Дело в том, что подобная логика рассуждения была недопустимой роскошью для депутатов от Российской Федерации и для российских депутатов. Союзный центр хоть и поздно, но пошел на Союзный договор, а некоторые из моих коллег – российских депутатов – до сих пор продолжают бороться против Федеративного договора, который стал исторически важным моментом собирания Отечества.

Нет, не прав был госсоветник Президента Татарстана, когда говорил, что Договор был составлен «наверху». Над ним ведь работали многие, в том числе и его земляки, начиная от нынешнего Президента М. Ш. Шаймиева, который даже был руководителем одной из рабочих групп Совета Федерации РСФСР, и кончая нынешним Председателем Верховного Совета Татарстана Ф. М. Мухамедшиным, который вместе со своими экспертами участвовал в разработке Федеративного договора. Не прав и О. Румянцев, утверждавший, что мы готовили Договор об образовании Российской Федерации. Мы этим не занимались. Посмотрите тексты моих выступлений на первом и третьем Съездах народных депутатов, где однозначно говорится, что мы не должны копировать Союзный договор, ибо развиваем Федерацию на основе исторической российской государственности. И соответственно берем на себя договорное оформление лишь одного вопроса – распределение полномочий.

После подписания Федеративного договора мы начали мирным путем строительство федеративного государства, не «разбивая» его на 30 или 50 государств, как нам предлагали некоторые советники. У нас лишь по атрибутике было федеративное государство, а по содержанию оно функционировало в режиме государства унитарного. И теперь нужна долгая и кропотливая работа прежде всего федеральных органов власти совместно с органами власти республик, краев, областей и автономий Российской Федерации, чтобы мы пришли к правовому, федеративному государству.

Чем в большей степени мы достигнем децентрализации, тем в большей степени нам удастся на демократических основах наладить процесс интеграции в государстве. Неужели это трудно понять? На создание такого механизма Россия, как крупное государство, вынуждена была бы идти, даже если бы она являлась многонациональной.

Крепость и жизнеспособность государства во многом зависит от согласованности интересов не только по вертикали, но и по горизонтали. Тут еще больше противоречий. Мы пошли по американской системе разделения полномочий между ветвями государственной власти. И осуществили это тоже революционным путем. При этом, используя чисто иррациональные факторы, тут же нарушили баланс ветвей власти – особенно между законодательной и исполнительной.

Россия, как отмечал Бердяев, это общество поляризованного сознания. В точном соответствии с этим рьяные сторонники одной и другой ветвей власти стали на баррикады. Их науськивает друг на друга мифическая «четвертая власть», не имеющая своей «веточки» и потому вечно недовольная и ищущая, как бы лучше устроиться на одной из двух ветвей. Третья власть не знает, что делать, ибо для ее успешной работы должна быть крепкая государственная власть, издающая и исполняющая законы.

Отсюда хилое государство, неработающая власть, не способная (как это ни грустно признавать) ни достоинство свое сберечь, ни целостность сохранить. Ну а на безвластии, как известно, рождаются и хаос, и диктатура, но демократия – никогда.

Понятно, что свобода одного человека кончается там, где ущемляется свобода другого. Этот принцип относится и к демократии межнациональных отношений. Если есть государство, то должна быть и власть закона. Объявляйте голодовки, собирайте митинги, будьте другом или противником самых больших начальников, но закон есть закон, перед ним все равны. Как пишет, анализируя идеи А. Солженицына, Михаил Бернштан: «Вольность – это независимость человека от государства и от своеволия остальных людей. Своеволие ущемляет свободу, а совокупность своеволий ведет к гражданской резне. Закон и основанное на законе государство ограничивают людские своеволия и тем обеспечивают личную свободу»[1]. У нас же своеволие считается признаком демократии и свободы личности. Благодаря этому защищенность человека в обществе от преступников и просто психически больных людей сведена к нулю. Поэтому наши сограждане, пострадавшие от произвола власти, может быть, как никто другой, сегодня приходят к выводу: любая власть лучше безвластия. Крайне горький вывод, если наши преобразования в сфере власти дошли до требования любой власти.

Любая идея у нас доводится до абсурда. В нашем обществе, в котором люди столетиями, а не только 70 лет после Октября, как заладили некоторые «попугаи», жили указами царя-батюшки, которые позже были заменены постановлениями ЦК КПСС, мы решили сверху донизу провести разграничения полномочий между законодательной и исполнительной властями. И едва ли не в каждом селении, в каждом ауле появились свои президенты и председатели Верховных Советов. В самых верхних эшелонах такое разделение нужно было провести. Ведь чем ниже по вертикали, тем в большей степени сливаются полномочия представительной и исполнительной властей. Нет же, устроили дрязги на всех уровнях. И от Москвы до самых до окраин выясняем один вопрос: кто тут главный? Сколько сил потрачено на эту работу! И невдомек этим господам-товарищам, что главный тут – гражданин и его государство. А все уровни и ветви власти призваны обеспечивать их гармоничное взаимодействие и сотворчество.

Как в этой ситуации сплошной борьбы за власть, за кресло должны были вести себя нации? Каждая из них, во-первых, стремится в эти смутные времена получить свое государство. Ищут формы защиты своих интересов, коль от федерального государства толку нет. Можно обвинять сепаратистов, членов различных конфедераций и движений, национальных лидеров, казаков и генералов, но они «подбирают» власть, которая «валяется» буквально под ногами, они объединяются, чтобы защитить себя, а где-то и отхватить для себя лакомый кусочек, пока царит безвластие. И этот процесс превращается в войну всех против всех.

Ситуация безвластия выгодна самым нечистоплотным общественным силам. А для людей безвластие превращается в сплошное отсутствие всякой справедливости. Если раньше несправедливость терпели от государства, то ныне – от всяких проходимцев. Тут на поверхность выходят групповые, клановые, узконациональные, местнические, сословные и другие интересы. И это все происходит внутри конкретных наций, республик, краев и областей. Безвластие создает новую ситуацию перераспределения власти и доступа к материальным ценностям. Разворачивается ожесточенная борьба как внутри наций, так и между национальностями, точнее, между кланами, группами в них. Политические и экономические интересы обретают яркие национальные окраски, хотя доля самого национального фактора во всех этих процессах занимает совершенно незначительное место.

Четвертый вопрос. С идеей государственности связана идея патриотизма. На патриотических традициях исторически формируется государство. В патриотизме, как и в любой идее, есть крайности. Но тот, кто решил осуществить власть, не считаясь с традиционным патриотизмом, также обрекает государство на безвластие. К сожалению, нынешняя власть уже отдала величайший потенциал патриотизма в руки крайних экстремистских сил. Да и крайними многие патриотические силы стали в большей степени оттого, что их изначально отвадили от созидания Отечества, обвинив в консерватизме. А сколько антипатриотических, издевательских и оскорбительных для национально-патриотического достоинства высказываний мы ежедневно слышим и читаем! Слепое копирование чужого опыта, без его осмысления и должного соединения с духовной самобытностью своего народа и государства, изматывает подлинных патриотов, уничтожает в них творческую энергию, рождается мода унижать себя, свое государство, свой народ. На этом фоне поощряется безвкусица и низкопоклонство. Разве это соответствует идеям освобождения духа народа, человека от старых догм для национального возрождения? Любая идея, любые реформы, если они не сочетаются с патриотическими чувствами людей, теряют перспективность. Это неоднократно доказывала история. Уверен: реформы должны повернуться в русло утверждения патриотического достоинства и гордости. Преступно пренебрегать патриотическим потенциалом. Патриотизм – главный фактор собирания Отечества. Когда мне говорят, что Татарстан или Чечня выходят из состава Российской Федерации, я говорю: «Вы обратите внимание прежде всего на то, что после президентского указа по Москве столица вышла из состава Российской Федерации. Она выведена из-под юрисдикции парламента. Вы обратите внимание на то, что даже хутор Репяховка Ростовской области вышел из состава России, отказавшись подчиняться указам Президента и законам Российской Федерации, если они противоречат их хуторским интересам». Не пора ли, наконец, заметить, что региональный сепаратизм может представлять большую опасность для российской государственности, нежели национальный? Дело не в национальности, а в состоянии общества, власти и положении граждан.

Пятый вопрос, и один из самых главных, – сама экономическая реформа, от реализации и успехов которой зависит в определяющей степени состояние общества и государства. Не хочу повторять трафаретных оценок, тем более что сам не являюсь экономистом. Сказано о реформах много, но чаще всего, как мне представляется, идет не перспективный анализ экономических процессов, а «правая» и «левая» политическая спекуляция экономическим положением людей. Как бы там ни было, правительство не столь глухо, как некоторым кажется. И даже не в экономическом, а в политическом плане. Неоднократно загоняя общество в шоковое состояние, оно умудряется делать свое дело, не очень даже вникая в его существо. Да, удалось предотвратить социальные взрывы, при этом никакие грозные прогнозы специалистов относительно социальных взрывов не оправдались. Правительству удалось различными маневрами локализовать возможные взрывы в наиболее опасных регионах и трудовых коллективах. И все же… В Москве, Санкт-Петербурге средняя заработная плата примерно в два раза выше, чем в Махачкале и в Рязани. Высококвалифицированный профессор получает в десять раз меньше, чем не очень квалифицированный шахтер или авиадиспетчер. Продолжаются совершенно неоправданные, нарушающие, по сути, хозяйственно-налоговую систему льготы различным регионам и категориям работающих. Но это все не экономика, а околоэкономические политические игры, которые завтра обернутся, да и уже оборачиваются против подлинных реформ.

Попытка создания новой экономики только за счет либерализации цен в нынешних условиях тоже может поставить под угрозу экономическую реформу. Да, это важный метод, но для его реализации не нужно быть даже экономистом. Без предварительного создания рыночной среды сама по себе либерализация цен уничтожает мотивацию к производительному труду. В глазах многих людей хозяевами жизни стали биржевики-посредники, перекупщики. Престиж квалифицированного и честного труда падает. Надвигается «дикий капитализм», и его движущие силы – коррумпированная и криминальная буржуазия – могут помешать реформам из-за формирующейся неприязни к преуспевающим российским бизнесменам. Даже к самым честным.

Ваучеризация, видимо, по мнению политэкономистов из правительственных структур, была направлена на то, чтобы отсрочить народный гнев, дать людям новые надежды. И главное, видимо, таким образом должна была обеспечиваться необратимость нынешней модели реформ. Однако, по оценкам многих экспертов, тенденция к спаду производства, росту безработицы и снижению жизненного уровня усиливается. Ваучеры – это последняя кость соотечественникам, которая призвана была, очевидно, не столько накормить их, сколько отвлечь от насущных проблем. Хотя в своей основе, при наличии соответствующей рыночной среды, ваучеры могли бы сработать как один из элементов мотивации к производительному предпринимательству и как социальная гарантия от возможных перепадов в экономике.

Люди молчали, когда их стригли. Вытерпят ли они, когда с них начнут сдирать кожу? Голода нет, но, как показывают исследования Института социально-политических исследований РАН, значительная часть населения (более 30 миллионов) давно уже перешагнула опасную черту физиологического уровня выживаемости. За эти годы, как свидетельствует анализ ученых, по уровню жизни россияне отброшены на 20 лет назад. Если дела и дальше пойдут так же, то вот-вот мы вернемся к уровню жизни послевоенных лет. Поэтому, на мой взгляд, необходимо срочно, как, кстати, это и предлагали здравомыслящие депутаты, принять меры к восстановлению народного хозяйства. Не старой системы хозяйствования, а именно народного хозяйства.

Подобный анализ экономики можно было бы продолжить с цифрами и фактами в руках, но вернемся к предмету нашего разговора.

Дело заключается в том, что экономическое положение в стране все в большей степени становится главным фактором углубляющегося разобщения людей и национальностей. Так как многие чувствуют себя ограбленными, то считают, что их ограбила, эксплуатирует другая нация. Националисты в республиках и автономиях твердят, что они кормят Россию, а русские националисты пытаются все беды свалить на республики и автономии. При этом и те, и эти приводят несопоставимые, однобоко выгодные для утверждения своего стереотипа данные.

К великому сожалению, проводимая экономическая реформа не только не стала пока фактором собирания Отечества, а стимулирует национальный и региональный сепаратизм. С приходом В. Черномырдина правительство наконец занялось региональной политикой. Об этом не задумывались уважаемые горе-реформаторы. Они с самого начала не поняли, что реформы проводятся в многонациональной, разнорегиональной стране. Даже в Сибири требуют отделения от России. Надо же до этого довести! И нынешняя реформа не состыкована, не адаптирована к условиям конкретных республик и регионов. Мне приходилось с самого начала выступать и говорить об этом и при Явлинском, и при Гайдаре. Они грамотные экономисты, но не учли специфики Российской Федерации. Поэтому, может быть, их экономическая реформа годится для всех времен и народов, но как только мы начнем ее применять к конкретным предприятиям и особенно республикам и регионам, выявится тысяча противоречий, многие из которых можно было бы избежать. Разве проводятся такие крупномасштабные мероприятия без предварительного расчета и прогнозов? Да и о каких прогнозах может идти речь, если экономисты даже не смогли просчитать, сколько потребуется наличных денег для оборота?! Бабушки оказались мудрее – запаслись продуктами и одеждой от «развитого» социализма и в магазины первое время не ходили. Реформаторы, спуститесь на грешную землю!

И последнее. Все политики и в республиках, и в регионах обвиняют федеральное правительство во всевозможных грехах, но сами очень мало сделали для поиска и реализации собственного, наиболее приемлемого у себя варианта реформ. Сработал и тут старый стереотип: поступит из Москвы вводная, будем действовать. Вводная поступила в виде общефилософской концепции, и на местах растерялись. Такую вводную они не поняли. А заложниками стали люди, народы России. Посмотрите, к примеру, на представителей малочисленных народов Севера. Ведь происходит их окончательная деградация. Большинство из этих людей спиваются, находятся на грани голода. За бесценок у них все закупается разными перекупщиками. А эти народы все еще надеются на былой, быть может, и не самый лучший, но патронаж государства.

Объединяет ли нынешняя экономическая политика более 150 народов, 20 республик, 11 автономий и десятки краев и областей в единое государство? Гарантирует ли нынешняя экономика сохранение целостности Российской Федерации? Может быть, надо меньше возмущаться тем, что кто-то стремится выйти из состава России, а быстрее налаживать жизнь в государстве так, чтобы вокруг него объединились люди всех национальностей – как граждане, патриоты единого Отечества.

Идеализм? Возможно. А где другой выход? Если, даже находясь в крайне тяжелой ситуации, почти все республики, края, области и автономии все еще сохраняют целостность Российской Федерации. Великий народ. Это свидетельствует о высочайших патриотических, духовно-нравственных качествах россиян. Но нельзя злоупотреблять доверием и терпением людей. Можно выводить высокие кривые рейтингов, но если мы – нынешние политики – срочно не примем меры спасения российской федеративной государственности, не будет нам прощения от потомков.

Подобных вопросов остается еще очень много. Может быть, даже более значительных для судеб нашего многонационального Отечества, чем те, которые я затронул в этой книге. Политику в любой сфере общественной, а значит, и государственной жизни необходимо научиться соизмерять с состоянием уникально-самобытных российских народов, адаптировать ее к национально-специфическим и не менее регионально-специфическим условиям жизнедеятельности людей. Только в этом случае будет обеспечено доверие народов Российской Федерации к общефедеральным органам власти. Только при внимательнейшем отношении к судьбам каждого народа, населению каждой республики и региона будет укрепляться целостность и жизнеспособность нашего государства.

Не хочу кого-либо призывать к согласию. Эти призывы набили оскомину, ибо каждый призывающий, как правило, имеет в виду согласие другого перейти на его позиции. Не хочу требовать, чтобы честно работали на Отечество. Хочу, чтобы все мы осмыслили реальное положение вещей и, помогая друг другу, насколько это возможно в нынешних условиях, вытаскивали страну из трясины. Во имя благополучия народов Российской Федерации, сохранения ее целостности и достоинства как великой мировой державы. И дело тут не в национальности, а в состоянии экономики, политики, духа и нравов народных, в нашей способности разумно строить жизнь. Строить, а не разрушать. Лишь созидая; можно стать человеком, можно стать народом. Национальность – это понятие культурно-историческое, эволюционное, а не революционное.

А завершить эту главу я хотел бы своей статьей, опубликованной в декабре 1993 года в «Независимой газете» (№ 235). Идет время – совсем немного прошло его с тех трагически памятных дней, когда дымом моего родного Отечества стали черные клубы дыма над расстрелянным зданием Российского Парламента, зловещие языки пламени над Родиной нашей, в которых, корчась в муках, сгорали надежды на гражданское, на человеческое согласие. Амбициями нескольких политиков страна была поставлена на грань гражданской войны.

Я писал эти строки, когда раны еще обильно кровоточили, когда души погибших еще витали над осиротевшими своими жилищами, когда еще не высохли слезы их матерей, их жен, их детей. Я не могу утешить вас, дорогие мои соотечественники, я не знаю слов, способных облегчить ваше горе. Надо жить. Это все, что могу я сказать.

А статья… Это всего лишь моя попытка хотя бы в общих чертах осмыслить происшедшее, своеобразное послесловие к путчу 1993 года. Пусть же останется она в том виде, в каком была опубликована в газете.

Воля к смерти? Трагедия упущенных возможностей?

После августовских событий 1991 года моя статья под названием «Воля к смерти. Воля к жизни» была напечатана в «Независимой газете». Философия моих рассуждений тогда основывалась на надеждах, что провал путча означает провал попытки втиснуть нас всех в негатив прошлого. И что демократическое движение во главе с Б. Н. Ельциным, Р. И. Хасбулатовым, А. В. Руцким и И. С. Сидаевым начинает самоутверждать себя как сила, способная пробудить в народах, а значит, и в самой политике волю к жизни. Я это писал, оставаясь консерватором-центристом и продолжая весьма критично оценивать политику вышеназванных лидеров-демократов. Один из выводов был таков: «Люди в российском обществе должны быть уверены в гарантиях защиты своих прав и что они могут строить жизнь по своим интересам и общепринятым законам. Главное, чтобы на смену одной диктатуре и реакции не пришла другая диктатура и реакция. Какими бы лозунгами они ни сопровождались». Была и надежда: «Наше общество достигло мировых стандартов в поиске врагов и находится у истоков великого поиска друзей, и побеждают те, у кого больше друзей, больше единомышленников. Воистину мудры и талантливы те, кто способен врагов превратить в друзей». И одна из главных опасностей, которую тогда я предвидел, – это возможное господство, только уже под прикрытием новых лозунгов, тоталитарных подходов. А это означало – друзей превратить во врагов и обеспечить новый раскол общества, подготовить новые путчи и новые диктатуры.

Не рад, что многие прогнозы оправдались. Но еще больше опасаюсь возможного раскола общества и новых трагедий. Россия устала от всего этого. Она сегодня приближена к состоянию невменяемости. Умение учиться на ошибках свойственно мудрым, а мы их совершаем вновь. Об этом свидетельствует и нынешняя предвыборная борьба. Жесткая и жестокая.

Сентябрьско-октябрьские события стали логическим итогом продолжавшегося долгие месяцы политического противостояния, и, главным образом, между вчерашними соратниками. Противостояние между исполнительной властью и властью законодательной – это лишь ширма. Таковыми события могут казаться лишь поверхностному наблюдателю. После августа 1991 года вчерашние политические соратники всего за считанные месяцы превратились в злейших врагов, готовых стрелять друг в друга. И то, что одни политические силы опирались на одну ветвь власти, другие на другую, не представляется определяющим ситуацию. Это просто случайность при закономерном противостоянии полярных сил. Участники конфликтов неоднократно переходили из одной ветви в другую. Шла борьба за «доступ к телу», прежде всего Президента. В октябре 1993 года деятельность Верховного Совета была грубо прервана, но не понадобилось даже месяца, чтобы обнаружились разногласия и противоречия среди еще вчерашних друзей-соратников. Кампания по выборам в Федеральное собрание просто четче проявила серьезные разногласия между различными группировками, решившими ориентироваться на разные избирательные блоки: от «Выбора России» до «Аграрного блока». И уже одно это доказывает, что, перефразируя Вольтера, если бы Верховного Совета не существовало бы в реальности, его стоило бы выдумать. Ведь было ясно, что коль в переходный период есть различные взгляды на общество и приоритетные пути его преобразования, то они неизбежно будут сталкиваться, и лучше всего в стенах парламента. Иначе эти точки зрения с неизбежностью будут сталкиваться на улицах и площадях, и аргументы разума будут заменены на аргументы дубинки, автомата Калашникова и БТР. Так и случилось при ликвидации парламента.

Сначала демократический, а потом консервативный парламент ушел – проблемы остались. Можно, конечно, говорить о том, что этот Верховный Совет был не так избран, что по конкретным вопросам занимал не ту позицию, которая бы устраивала радикально настроенных реформаторов… И много в сказанном, возможно, будет истиной. Но достаточное ли это основание для того, чтобы «разгосударствить» его и оставить под защитой всякого рода сомнительных вооруженных формирований, призванных кем-то для «обороны». Крайности оказались доведенными до ненависти. И как некстати оказался в парламенте вице-президент!

События сентября – октября вполне могли стать «огненной межой», которая могла пройти через всю страну и каждую семью, как когда-то гражданская война. Сколько избитых и убитых? Сколько искалеченных душ, которые вряд ли скоро будут способны проявить волю к жизни. Пусть историки судят о том, какую роль сыграл разгон Верховного Совета в судьбах страны, как когда-то роспуск «недостаточно большевистского» Учредительного собрания, для подстегивания будущего противостояния, торпедирования такого варианта развития, при котором все меньшую роль будут играть право, представительная власть, выборы и прочие элементы цивилизованного и небратоубийственного политического развития. Как говорил один древнейший философ: «Беда народа и государства наступает тогда, когда люди перестают ощущать необходимость в общем и равном для всех законе и праве». Аналогии слишком напрашиваются, чтобы подробно на них останавливаться. Я не хочу кого-то винить. Хочу, чтобы мы разобрались наконец и покаялись. Все. И не только прокуратуре и церкви, а в своих душах и совести, в своих действиях.

Наши ведущие политики так и не научились пользоваться в политике, к несчастью для своей страны и своего народа, технологией сотрудничества, сближения интересов. И людей, способных найти возможность по-человечески разойтись, было предостаточно. Но они казались обеим крайностям недостаточно преданными и подвергались преследованию и унижению. Для них, теперь я понял окончательно, уготована в России судьба вечного «хождения по мукам».

Российская действительность вновь (как уже не раз бывало в истории) оказалась в плену крайностей, неустойчивости, непримиримости. «Крайности сходятся» – гласит народная мудрость, и сошлись на позор и трагедию страны. Не случайны столь резкие изменения в политической траектории многих вчерашних соратников, а впоследствии непримиримой оппозиции. Эйфория победы эмоционально и психологически в большей степени, чем рационально, переросла в новый поиск врагов. Нынешняя ситуация дает для этого, да и для будущего противостояния не меньше поводов и доводов. И дело опять-таки не в капитализме и социализме, не в Советах и в Думах, а в способности отбросить личное и выдвигать на первое место отечественно-государственное начало в своей политической деятельности, в умении превращать даже врагов в друзей.

Больших мировоззренческих различий между победителями и побежденными практически не было. Главное то, что большинство как на одной, так и на другой стороне, несмотря на различие лозунгов, не осознали себя как государственные деятели. А государственный деятель отличается от заурядного политика прежде всего тем, что он не делит граждан на «своих» и «чужих», но осознает себя прежде всего выразителем интересов Отечества, включая тех сограждан, которые не разделяют его устремлений, его взглядов и идеологии. Трагедия в твоем доме не может радовать, даже если она случилась не лично с тобой. И дело не в наличии или в отсутствии патриотически окрашенных лозунгов, а в сути деяний. А деяния крайних были невежественны и оскорбили Отечество всем, что произошло. Унижение страны есть унижение твоего достоинства, если даже ты оказываешься в ряду победителей.

В свое время было вылито немало грязи на авторов «заявления шести», одним из мотивов которых была не личная злость или ненависть и вовсе не чувство мести, а стремление предупредить всех (и противников, и сторонников Горбачева – Ельцина), чтобы, страна не стала заложницей личных амбиций отдельных, даже самых обожаемых личностей. Тем более что такие прецеденты в истории страны нашим народам уже очень дорого обошлись.

Рассуждать вообще-то в моем положении крайне невыгодно. То вызывают в прокуратуру, то сурковская комиссия по проверке благонадежности пишет донос Президенту на меня, что я якобы его свергаю, а догматики однозначно зачислили меня в президентскую команду. И сегодня эти активисты «парткомиссий» присовокупят, наверное, данную статью к новому доносу и новым обвинениям. Но наш долг – говорить, пытаться говорить правду даже в подобной ситуации, в том числе и Президенту. Это прежде всего нужно Президенту, нужно всем, кто еще заинтересован в спасении Отечества, установлении в нем мира и спокойствия, а не только в свержении личных оппонентов.

Мужественно встав в августе на защиту Горбачева, Б. Н. Ельцин обеспечил личностную победу над ним. Впоследствии эта победа подавалась в печати как победа над бюрократией союзного центра, над КПСС, но обернулась развалом СССР и тысячами человеческих жизней, сломанных судеб, разрывом хозяйственных и человеческих связей. Разгул местного бюрократизма, который отбросил маску КПСС, был страшен. Но чем обернется для страны нынешняя победа над «консервативным» Верховным Советом – концом надежд на то, что в ближайшие годы в стране утвердятся принципы парламентаризма? Ибо ни одного убедительного аргумента в пользу того, что Советы как форма парламентаризма и демократия несовместимы, я не слышал, за исключением аргументов либо откровенно холуйских, либо политически конъектурных. Советы потому и просуществовали до сих пор, что у них никогда не было никакой власти. Об этом свидетельствовали и события в Москве. Не по названию и не по содержанию анкетных данных состава представительных органов власти можно определить степень демократичности данного института власти. Или «победа аукнется» крахом принципа разделения властей, без которого нет и не может быть современной и эффективной политической системы? Новым всплеском авторитаризма и всевластия никем и ничем не контролируемого чиновничества? Не Президента, а именно чиновничества. Многое будет зависеть сегодня от тех, кто имеет доступ к уху Президента. Но шаги Президента и заявления ряда лиц из его окружения, мягко говоря, не до конца продуманы. Они вновь не направлены на стабилизацию, на собирание Отечества.

Одной из важнейших причин политизации деятельности Верховного Совета и его гибели было то, что сам Борис Ельцин, потом и Руслан Хасбулатов создали парламент, не поддающийся реорганизации. И попытки «шести» (Абдулатипова, Горячевой, Исакова, Исаева и других), а потом и действия Ярова, Филатова, Рябова, Соколова позднее подвергались обструкции за одну попытку изменить что-либо в работе парламентского механизма и в деятельности Советов в целом. Парламент изначально проектировался для обслуживания Председателя и эффективного проведения политической борьбы с оппонентами в большей мере, чем для законотворческой работы.

Сможет ли Федеральное собрание избежать этих пороков или усугубит их – покажет время. Но нужно ли указом Президента создавать структуры аппарата Федерального собрания? Кому это надо? Пусть этим займется Федеральное собрание. Аппарат, конечно, можно сократить. Во всех бывших республиках Союза бывшие первые секретари создают модель бывших Верховных Советов, привычно подвластных себе. Насколько это оправданно? На какое время и на кого рассчитана такая политическая система? Ответов на эти и многие другие вопросы обсуждаемый проект Конституции не дает. И в нем заложены новые варианты конфликтов властей, конфликтов субъектов и центра, хотя целый ряд разделов весьма прогрессивен. И вынося такой проект на общенациональный референдум, есть опасность оставить вне конституционного поля республики и регионы. Надо же было об этом думать.

Другой причиной происшедшей трагедии, непримиримости сторон стал тот факт, что центристы оказались слабы и не готовы к действиям в экстремальных условиях открытого противоборства. Центр оказался (как и неоднократно в России) пустым именно в тот момент, когда только ставка на ценности центризма могла позволить избежать столкновения. И что примечательно, стихийный центризм масс, нежелание их участвовать в «разборках» верхов стали определяющим в этих событиях, именно они не нашли адекватной поддержки в этих самых верхах, разные группы которых были настроены на борьбу «до победного конца», обвиняя массы в политической пассивности.

Я в этом вижу (может быть, и консервативную) мудрость народа. Но позволят ли политики проявить эту мудрость на выборах? Думаю, что нет. И самое отвратительное и трагичное – это то, что происшедшая бойня ничуть не остудила «горячие головы» крайних, которым мало пролитой крови, которые призывают «использовать плоды победы» для свержения друг друга. Победы? Над Россией? Над ее экономикой? Над ее гражданами, ставшими заложниками борьбы в верхах? Победа, достигнутая за счет жертв своих же соотечественников, – не победа. Победа в цивилизованном обществе – это мирный исход, мирный выход из конфликта. Вновь мы видим упоение «победой» и никакого раскаяния и ответственности за то, что произошло. Вновь никто не виноват или виновата только одна сторона. Надо однозначно всем политикам заявить об ответственности и покаянии всех, а не писать доносы друг на друга. Без этого достичь согласия и стабильности в обществе будет трудно. Озлобленность и месть будут определять перспективы политической жизни. А к чему это приводит, показали август 1991 года и сентябрь – октябрь 1993 года. Ход выборов показывает, что мы можем дождаться и марта 1994 года – очередного противостояния. Дайте России шанс на стабильность и спокойную жизнь!

И все же вплоть до последнего момента В. Черномырдин, С. Филатов, Ю. Лужков, В. Соколов, О. Сосковец, Ю. Яров, В. Зорькин, В. Адров и другие политики, в том числе многие лидеры регионов, понимающие всю пагубность дальнейшего противостояния, пытались и в условиях искусственно созданного тупика найти из него выход. Воистину святая была миссия и Святейшего Патриарха Алексия II. И не его вина, что она не удалась.

Одновременные выборы, подготовленные с активным участием субъектов Федерации, Конституционного суда при посредничестве церкви, могли лечь в основу компромисса. До выборов нужно было сохранить честь и достоинство как Президента, так и парламента. И эти варианты весьма тяжко, но отрабатывались. Тем более что в регионах обстановка, как правило, была намного спокойнее, и она смягчала импульсы противостояния, идущие из центра. Но ряд федеральных политиков словно охватило какое-то болезненное состояние, которое можно назвать «синдромом взаимоуничтожения». Непримиримость, патологическое желание добиться во чтобы то ни стало, любой ценой «победы» в конце концов затуманили разум и торпедировали переговоры, сорвали намечавшийся взаимоприемлемый компромисс. И действия тех, кто сорвал переговоры, преподносятся чуть ли не как героические. Воспаленное сознание? И как следствие – провокации, насилие, человеческие жертвы, а в результате общенациональная трагедия и позор.

Но на протяжении всех событий (да и после них) не одному прагматику и просто человеку, не желающему участвовать и тратить время в бесплодных и разрушительных для страны «разборках», приходилось доказывать, «что он не верблюд», и оправдываться за каждое слово даже самой рациональной критики, с одной стороны, в адрес Президента, а с другой стороны, любая попытка поисков совместного с Президентом решения вызывала обвинения в предательстве другой стороны, ставшей заложницей этого фатального для России «или – или». Логика «и – и» крайними невежественно не воспринималась. И радикалы с президентской стороны, и радикалы в Верховном Совете обвиняли центр, да и самих посредников в том, что те не находятся однозначно по одну или другую сторону ими же возводимых баррикад. Мысль о том, что лучше всего баррикады не строить в собственном Отечестве вообще, в их сознание просто не вмещалась. Радикальный менталитет то ли осознанно, то ли неосознанно отождествлял и ныне отождествляет компромисс и предательство. Особенно это ощущалось в те трагические дни в Доме Советов, как и сегодня в стане «победителей» и «побежденных», когда называют предательством любую попытку сделать шаг навстречу, понять другого. Дело, видимо, в том, что значимость существовавших политических группировок могла и ныне может сохраняться только в обстановке постоянной борьбы, которую они сами во многом и стимулируют в интересах самосохранения. Ведь в такой обстановке, где неважны компетентность, профессионализм, талант, организаторские способности, а важна только личная преданность, горящие очи и агрессивная нетерпимость к оппоненту, побеждает не созидательное начало, а разрушительное. Это наследие тоталитарного сознания. И если от него не избавиться, обществу придется еще неоднократно столкнуться с путчистами и мятежниками. Новые выборы становятся генеральной репетицией для строительства новых баррикад, а не мостов взаимопонимания. Это опасно.

В России уже утвердилась фразеология психологической войны: «красно-коричневые», «коммуно-фашисты», «оккупационное правительство». И это не просто «обидные словечки», пущенные в обиход каким-нибудь глупцом, не ведающим, что творит, а тиражирование черно-белых тоталитарных схем и стереотипов. Эти штампы закрепляют в сознании установки гражданской войны, делят граждан на «наших» и «врагов», с которыми неустанно надо бороться и которых рано или поздно придется уничтожать. Параллельно и в тактических интересах используется стратегически разрушительный для многонациональной России человеконенавистнический «этнический синдром», в частности науськивание русских на «кавказцев», «южан», что в полной мере проявилось во время осеннего противостояния. И должностные лица этим занимались. Этот пагубный тезис используется на выборах. Часть русских готова к этому после их систематического унижения и вытеснения из Прибалтики и частично с Кавказа. Опять поиск врагов в родном Отечестве. Опять сталинский стереотип «коллективной ответственности». Кому это надо? Только не России, не россиянам. Происшедшая трагедия не может быть осмыслена в терминах просто конфликта. Этого недостаточно, чтобы понять трагический смысл событий. Это не просто кровопролитие, это нравственная трагедия нации, показавшая состояние нашей совести, нашего духа, нашей нравственности, хищническое состояние нашей озлобленности и враждебности, доведенной до взаимоуничтожения. И тут почти не остается поля для нравственности. И вновь развернувшаяся на этом фоне политическая возня и интриги (язык не поворачивается называть то, что происходит, словом «борьба») не дают оснований для оптимизма. Уроки происшедшего не осмыслены. Вновь торжествует стадный принцип «кто не с нами, тот против нас». Вновь не в чести личностная выстраданная независимая позиция и человеческая индивидуальность. Почему так происходит? Над этим нужно думать и Президенту, и каждому из нас, иначе честь и достоинство, на чем держатся личность, народ и государство, будут окончательно дискредитированы.

Духовное возрождение российского общества невозможно без нравственного осмысления происшедшего и покаяния. А в основе возрождения России всегда лежало возрождение духовно-нравственное, а не экономическое, как во многих странах. Так уж повелось в нашем Отечестве. Таков наш, как ныне говорят, российский менталитет. Таковы реалии нашего бытия. Иначе, уверен, мы обречены вновь и вновь повторять уже не единожды совершенные ошибки, которые с каждым разом будут обходиться России и россиянам все дороже и дороже. Победит ли в нас воля к жизни?

Так думал я в декабре 1993 года. Обо всем этом писал откровенно, хотя обстановка и мое положение не располагали к откровенности. Потом были тяжелейшие выборы в родном Дагестане. В борьбе выявились новые друзья и новые оппоненты. Благодарен дагестанцам за доверие, благодарен депутатам Совета Федерации за доверие ко мне и Дагестану. Работаю на Отечество, на россиян. Дорожу их доверием.

С мыслями наедине. Философские размышления о нравственности, написанные вместо послесловия к книге

Он мудрецом не слыл

И храбрецом не слыл,

Но поклонись ему:

Он человеком был.

Расул Гамзатов

Нравственное осмысление действительности – изначальное предназначение философии. Оно предполагает и нравственный самоанализ, самопознание своей души, осмысление повседневной практики. Читая и перечитывая книги ученых, выдающихся мыслителей разных времен и народов, я взял за правило записывать свои мысли. По поводу и в связи с прочитанным накопилось немало материалов, которые, как мне кажется, могли бы заинтересовать читателей. Особенно в свете того, о чем написана эта книга.

Тайны души человека, движение его мыслей, горение его сердца есть великие проявления самобытности уникального Космоса – Человека. По выражению Канта, две вещи наполняют душу всегда новым и более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и положительнее мы размышляем о них, две вещи, которые каждодневно могут обогащать нашу душу новым содержанием. Это любовь и влечение, это нравственность, как признак жизни, как признак того, что ты – частица природы, как признак того, что на этой земле есть еще кто-то, что жизнь продолжается. И естественная целесообразность, изо дня в день помогающая доказывать, что ты – Человек, что ты не зря живешь в этом мире, что ты – самая большая планета в этом мире, самая большая загадка и самая большая ценность. И лишь в Человеке, а значит, в идеале и в человеческом обществе, возможна сама истинная нравственность. Но что без Человека, с его мыслями, душой, его сердцем, нравственность, моральные законы! И что такое «добро» и «зло» без носителя этих понятий! Только он, носитель, в состоянии не только давать оценки, но и «делать» жизнь в соответствии со своими представлениями о ней.

Т. Карлейль. Человек не должен жаловаться на времена; из этого ничего не выходит. Время дурное: ну что ж, на то и человек, чтобы улучшить его.

Нравственность – это феномен, обеспечивающий гармоничное единство человеческого существа и природы. Единство божественного и человеческого начал выражено в словах, сказанных Кантом. Природа одна, но нравственный закон у конкретных людей, конкретных национальностей, слоев и государств может быть различным. Различным во многих проявлениях. Но понимание добра и зла, независимо от того, где живет народ, независимо от уровня его культуры и цивилизованности, во многом схоже, конечно, при определенном своеобразии толкования чести и достоинства, храбрости и трусости. Но в главном они все-таки являются едиными для человека, как едины человеческое начало в нем и звездное небо над ним. Звезды могут казаться нам холоднее или чуть теплее в зависимости от того, где мы – в Африке или на Кавказе, на Крайнем Севере. Но звезды везде звезды. И мы – люди, люди, которые формируют свои нравственные воззрения на основе тех взаимоотношений, которые установились в обществе к моменту нашего рождения.

Да, эти нравственные законы могут меняться в зависимости от развития культуры и общественных отношений. Власть и законы существенно влияют на образ жизни, нравственные нормы могут деформироваться жесткими структурами взаимоотношений в социальной иерархии. Бесправие в обществе снижает уровень нравственного сознания.

Сказано: не укради, не обмани. Это безусловная нравственная норма. Но почему не украсть, размышляет иной человек, если воровство поощряется? Как не обмануть, если ложь, которая заполняет все вокруг, вынуждает обманывать? Зачем становиться мужественным, если мужество считается глупостью?

Как видим, многие нравственные законы, которым мы следуем или которыми пренебрегаем, интерпретируются в зависимости от того, в каком обществе мы живем, какие люди нас окружают, какие традиции в этом обществе сохраняются. Конечно, ничто не мешает восстать против деформирования нравственности обществом. Но так поступают лишь те, кто обладает волей, величайшим уровнем собственного достоинства.

В конечном итоге нравственные законы побеждают безнравственность, возведенную в норму жизни. Но как велика порой бывает цена такой победы! Если мы живем в обществе, если мы требуем от людей и от самих себя соблюдения моральных норм, то делается это во имя того, чтобы сама общественная система достигала гармонии, чтобы человеку были созданы нормальные условия для того, чтобы он руководствовался только тем моральным законом, той нравственной нормой, которые ему присущи изначально. Это закон, норма, которые человека превращают в Человека, в Личность.

Можно ли сказать, что моральные законы вечны, что они неизменны? Наверное, нет. Понимание общей морали как сути человеческой личности – да! Это нравственность, это понимание моральности совершаемого наполняет душу каждого из нас конкретно новым сильным удивлением и благоговением (Кант). Поэтому было бы правильно, если бы мы сказали, что есть принципы, которые определяют вечное, все, что есть в этом мире. Однако догматизм понятия нравственности не менее опасен, чем догматизм в других сферах. Догматизм в трактовке нравственности может даже самые благородные моральные устремления обернуть во зло, ибо моральный закон, освященный невежеством, не возвышает нас каждодневно, но низвергает в пропасть тупого единомыслия.

Тот моральный закон, о котором говорил Кант (как тут не согласиться с Марксом?), зиждется прежде всего на автономии человеческого духа. Господство в нашей душе моральности обеспечивается уровнем взаимодействия духа и закона, морали и человеческой души. Есть тут таинственная связь между тем, что мы являемся людьми, и тем, какими мы являемся людьми. Более того, автономия человеческого духа должна обеспечивать не только суверенитет личности, но и становление этой личности, ее самобытности, ее неповторимости. Моральный закон всегда выше социальных условностей и эмоциональных порывов. Звезды светят для всех, но у каждого человека есть своя звезда. И чем ближе к ней мой моральный закон, тем ближе я к «общечеловеческим звездам» – общечеловеческим принципам морали. А если так, значит, тем в большей степени каждый из нас освобождает себя от безнравственности и от войны против самих себя.

М. М. Пришвин. Человек в обществе должен расти согласно своей природе, быть самим собой и единственным, как на дереве каждый лист отличается от другого. Но в каждом листике есть нечто общее с другими, и эта общность перебегает по сучкам, сосудам и образует мощь ствола и единство всего дерева.

Действительно, общечеловеческая мораль станет возможной тогда, когда моральный закон людей, каждого человека, независимо от того, в какой стране он живет, будет соотноситься с величием самого человеческого бытия, когда люди осознают, что моральный закон в каждом из нас – един, как едино многоцветье неба над нами. И тогда мы поймем, что мое собственное «я», мой собственный эгоизм, эгоизм моей нации, моего государства не должен преграждать дорогу к познанию морального закона другими, моя звезда, наши звезды не должны заслонять звездное небо над другой страной, другой головой. Человек – существо божественное. И об этом надо помнить, ибо в его божественности главным является нравственность, зовущая его навстречу другому человеку, в звенящую высь, к его собственному божественному началу.

Нравственность – это то, что делает человека лучше. Это наиболее естественное состояние самого человека, естественная форма его существования. Это повседневная, упорная деятельность над творением добра, справедливости, уважения и любви к другому, как к самому себе. Это высшая форма осмысления, разума. Если человек усвоит истинную нравственность, то все остальное в его поведении, в его намерениях, в его характере будет гармонично сочетаться и усиливать, дополнять действия и намерения других. Нравственность – это высшая форма свободы, ибо вся дорога, все пути его жизнедеятельности определяются состоянием его души, его сердца и разума. Нравственность – это философия здравого смысла, нравственность – это философия суверенной, саморегулируемой жизни. Высший уровень нравственности заключается в том, что человек нравственный свободно регулирует и свой внутренний мир и взаимоотношения с внешним миром. Суверенитет совести человека – это в конечном счете и суверенитет его народа.

Если ты хочешь усмирить себя, усмирить свою гордыню, свой эгоизм, обратись к нравственности. Всеобщая значимость нравственности в том, что без ее ценностных ориентаций наши потребности не будут знать границ, а это неизбежно приведет к ограничению свобод тех, кто живет рядом с нами. Главный конфликт нравственности – это и есть столкновение желаний и потребностей различных людей, которые без ценностных ориентиров не могут гармонично взаимодействовать. Безнравственность – это путь к конфликтам, взаимному уничтожению, а нравственность – путь к гармонии, к взаимообогащению, путь к взаимному улучшению и регулированию внешней жизнедеятельности в режиме согласия. Убежден в том, что в конечном итоге счастье – это и есть гармония отношений между людьми. Гармония осознания интересов и желаний и их удовлетворения. Поэтому счастье невозможно без нравственности. Более того, нравственность и мораль и есть высшие законы взаимодействия людей, высший уровень договора между ними во имя взаимного благополучия и счастья. Люди несчастны там и тогда, где и когда отсутствует такая гармония.

Мораль и нравственность – это прежде всего осознание человеком самого себя. И чем выше уровень этого сознания, тем выше уровень нравственности, ибо следующая ступень – это осознание потребностей и желаний других людей, также стремящихся к счастью, к добру и к наслаждению. Познай самого себя – высший уровень сократовской морали. Люди, которые не осознали своей внутренней целесообразности, своих потребностей и не соотнесли их с потребностями других людей, не могут быть счастливыми, ибо не достигнут гармонии.

Стать счастливым трудно. Только тот может стать счастливым, кто, добиваясь этого, не отнимает, а прибавляет счастья тем, с кем взаимодействует как сын, как отец, как любимый, как гражданин. Соответственно человек заслуженно обретает право на добро, право на наслаждение. Но только в том случае, если его добро, его наслаждение не унижают других, а возвышают их. Творить добро и наслаждение, дарить добро и наслаждение – в этом суть самой природы нравственности. Таким образом, нравственность – это внутреннее желание возводить ежедневным трудом дворец добра и счастья не только для себя, но и для тех, кто тебя окружает.

Желание творить добро, справедливость неосуществимо без нравственных границ. Только тогда, когда человек инстинктивно начал соизмерять свое собственное понимание добра, справедливости, наслаждения с пониманием этих категорий другими, – он начал творить добро, началась нравственность. Более того, нравственность – это еще и обязанность, и ответственность, которыми определяются состояние внутреннего мира человека, отношения между людьми в обществе. Вот во имя чего, видимо, и возникла нравственность. Не значит ли это, что именно здесь начинается и высший уровень инстинктивной нравственности, заложенный самой природой в наших чувствах? Просто они или облагорожены осознанием соотнесенности потребностей и желаний в человеческом обществе или извращены эгоизмом и корыстью.

Нравственность – это прежде всего уважение к другому человеку, познание другого человека как самого себя, уважение к обществу, к его законам и традициям, уважение к истории, культуре, обычаям своего и других народов. Получается, что нравственность вытекает из интересов и потребностей тех, кто тебя окружает, из интересов общества, в котором ты живешь, из интересов нации и человеческого сообщества в целом. И как важно, чтобы общечеловеческие нравственные нормы соответствовали нашему внутреннему миру, состоянию нашей души!

Гегель. Когда человек совершает тот или другой нравственный поступок, то он этим еще не добродетелен; он добродетелен лишь в том случае, если этот способ поведения является постоянной чертой его характера.

Для того чтобы быть нравственным человеком, недостаточно просто желания стать таковым; без добродетельного действия, без практики нравственность будет абстрактной, декларированной. Это уже безнравственно. В наше время многие пытаются измерить нравственность количеством, так сказать, добрых дел. Это почти невозможно. В большей степени важно устремление и воля, взаимодействие усилий души человеческой и практических усилий, направленных на творение добра. Именно так очищается человек от шлаков и ржавчины этой жизни, а значит, противостоит собственной деградации.

Человек и нравственность – это категории, неразрывно связанные между собой. Без одного нет другого. Мы об этом говорили в самом начале этих рассуждений. Если нравственность ограничивается лишь декларацией, то она постепенно превращается в безнравственность, ибо нравственность не декларативна по самой своей природе. Это наиболее интимное состояние души. Вместе с тем это – самое сильное проявление человеческого разума, самобытности человека. Без разумной жизни нет нравственности, без нравственности нет разумной жизни, и человек – главный носитель обоих этих компонентов. Легче всего учить быть добродетельным. И как непросто постичь науку практической добродетели. Но и размышления о нравственности есть нравственное просвещение. Не потому ли и мучат меня эти мысли, едва остаюсь я один на один со своей совестью – в самолете, в гостинице, в своем горном ауле. В такие минуты кажется мне, что очищается моя душа от ржавчины политических дрязг, от политической шелухи. И как трудно очиститься, как много грязи накоплено в мире, как мало осталось родников. Но они есть.

Нравственность проявляется в человеческой деятельности, в человеческих мыслях, в человеческих чувствах и поступках. Глубинную сущность самой жизни человека определяет состояние нравственности. Облик человека во всем величии и красоте, но и со всеми недостатками и недоработками, как рисунок, проявляется в его нравственности. Нравственность – зодчий самой жизни. Именно она оттачивает и выковывает из «человеческой руды» социальный облик человека.

Порой за нравственность принимается приспособленчество, которое создает удобную среду обитания во имя одного человека. Но истинная нравственность ежедневно строит здание для себя как для равноправного члена человеческого сообщества. Такая нравственность в большей степени рассчитана на общественные деяния и творение социально значимого добра. Но нельзя кичиться тем, что это здание построено твоим трудом, трудом твоей души, твоих мыслей. Настоящая нравственность бывает незаметной, ненавязчивой. Если человек начнет хвастаться своей нравственностью, то это уже может быть показателем его безнравственности. Единство нравственности вообще и нравственности человеческой души, мыслей и действий и составляет нравственные масштабы самого человека, определяет уровень его нравственной зрелости.

Нравственность в большой степени – это осмысление жизни и определение отношения к ней. Так формируется философия поведения, философия взаимоотношений людей. Без такого глубокого осмысления проявления нравственности могут быть лишь сиюминутными, соответствующими лишь конъюнктуре момента, но это еще не есть нравственность, исходящая из природы и духовного мира человека.

Особенно трудно человеку и народу сохранять и утверждать нравственные принципы во времена, которые принято называть смутными, когда все быстро меняется, преобладают крайности. Надо, видимо, помнить, что смутные времена проходят, а человеческая личность сохраняется и воспроизводится. Человека невозможно переделать революционно. Тут нужен эволюционный переход. Настоящая нравственность – это компас человеческой души, по которому корабль жизни человека проходит между рифами незнания и сомнений к гавани осмысления, к гавани мудрости. И только там человек может соблюдать законы нравственности. Не верьте тому, кто легко меняет привычки и привязанности души, ничто серьезное не делается быстро. Нравственность рождается от терпения. И от опыта общения.

В любых формах нравственности есть то общее, без чего почти невозможна нравственность отдельных народов, партий, людей. Нравственность – это свет, который помогает пройти темными коридорами жизни. Она – как солнце. Конечно, можно бегать с маленькими лампочками, можно продвигаться на ощупь, но постичь жизнь можно, только овладев вселенским светом нравственности. В таком случае не придется привязывать нравственность к уличному столбу конъюнктуры, как бездомного ишака. Нравственность сближает отдельного человека с другими людьми, ибо нравственность – это познание всеобщего, а всеобщее ведет к человеческому сообществу, ибо нет нравственности, которая была бы достоянием только отдельного человека. Нравственность – это то, что принадлежит большинству людей, то, что является добродетелью для большинства людей. От такой нравственности люди не страдают, а приобщаются к добру и счастью. Так договорились люди. Принципы этого договора оттачиваются веками. Вместе с тем принципы нравственности должны быть гибкими, свободно адаптирующимися к добродетельной самобытности отдельных людей. Если они устарели, не соответствуют потребностям человеческой жизни, то начинают превращаться из добродетели в порок. От таких принципов надо отказываться. Нравственность призвана облегчить жизнь и общение людей, закреплять их свободу и самобытность.

Вольтер. Кто не любит свободы н истины, может быть могущественным человеком, но никогда не будет великим человеком.

Испокон веков не зря и христианская, и мусульманская, и древнегреческая, и прочая мораль во главу угла ставила такой морально-нравственный принцип: «Не делай для своего ближнего то, что ты не хочешь, чтобы он делал для тебя». Человеческие сообщества – это продукт взаимодействия, взаимообучения и преемственности людей. Нравственные принципы устаревают тогда, когда они в процессе своей эволюции к совершенству доводятся до абсурда и начинают сковывать эволюционизирующуюся же человеческую деятельность, само понимание свободы, совестливости.

Согласование интересов, сотворчество интересов – это нравственный диалог. А противопоставление интересов людей, неумение их состыковать для взаимного счастья – это отсутствие нравственности. Оно действует против человека, против общества. Все, что против человека, – не является нравственным. При этом надо сказать следующее: нравственное общество – это прежде всего общество созидающее. И чем выше уровень нравственности – тем больше потенциал народа и государства, направленный на созидание и на благо людей. И чем ниже уровень нравственности, гем в меньшей степени общество способно работать на человека и у человека меньше желания работать на общество, на других людей. Невозможно созидать общество, не объединяя людей нравственными нормами и не обеспечивая сотрудничество людей и народов общими нравственными целями. Отказываясь от общей нравственной идеи, оставляя общество безнравственным, невозможно реализовать тот творческий созидательный потенциал, который существует в человеке, в народе, в обществе.

Нравственность для того и существует, чтобы бороться с пороком, победить порок. Но уничтожить порок, к сожалению, невозможно. Порок так же вечен, как и сама нравственность. Иначе будет нарушена гармония соотношения человеческих жизней, не будет сообщества людей. Нравственность и порок, как день и ночь, борются друг с другом. И там, где нравственность побеждает, побеждает сама жизнь. Нравственное поведение – это не только борьба с безнравственностью, но и способ избежать ее. Если не соотносить нравственность с жизнью, может родиться высший уровень ханжества, когда нравственность превращается в порок. Нравственность – это не только следование какому-то кодексу, определенным принципам. Нравственность – это поиск высших, наиболее гармоничных форм бытия человеческого. Для нравственности требуется определенный простор, в том числе, может быть, и простор безнравственности, в котором выковывается, закаляется сама нравственность. Нравственность – это не белые одежды, это жизнь, а значит, работа души, а работа многообразна в своих проявлениях. Безнравственность может иногда взять на вооружение саму нравственность, чтобы утвердить свои пороки под ее прикрытием. Но нравственность не может воспользоваться безнравственностью для того, чтобы утвердить свои ценности и свое понимание добродетели. И в этом величайшее различие между нравственностью и безнравственностью. Увы, истории известны примеры, когда люди с самыми идеальными устремлениями впали в конечном итоге в безнравственность, потому что идеи и принципы поставили выше человеческих интересов.

А. Навои. Если ты человек, то не называй человеком того, кто не заботится о судьбе своего народа.

Нравственность порой воспринимается как синоним беспомощности, неспособности утверждать себя. А зло соотносится с силой, способностью самоутверждения. Это искаженное представление о добре и зле. Для поступка нравственного требуется во сто крат больше знаний, силы, воли, чем для сотворения зла. Нравственность мужественна в скромности, зло отличается наглостью и неразборчивостью, выдающими себя за силу. Человек может быть силен и устремлен к добрым деяниям, но если он не может обуздать свои порывы в соответствии с общественной нравственностью, то вся его сила, его способности могут оказаться направленными во зло и обедниться безнравственностью.

Как это ни парадоксально может звучать, но элементы нравственных норм присутствуют в деяниях даже самых безнравственных, злых людей.

Маркс утверждал, что мораль – это бессилие в действии. Нет, это сила в действии. И большая сила. Если бы мораль, вступая в борьбу с пороком, всегда терпела поражение, то человеческая цивилизация подверглась бы самоуничтожению. Мораль – это самое сильное действие, которое присуще именно человеческому обществу.

И, если она уже вступает в действие, то редко терпит поражение. Но сила морали все еще недооценивается человечеством, и потому она не стала пока действенным оружием человечества против порока.

Нет, нравственность – это не бездеятельность. Иное дело, что мы наблюдаем ее чаще всего не в форме практических дел, но лишь в словах да советах. Такая нравственность вызывает неприятие. Навязывать что-либо со стороны – уже безнравственно. Когда мы участвуем в нравственных проповедях, всегда надо думать, насколько нравственно наше деяние в этот момент, насколько проповедь соответствует потребностям людей, которые ее слушают. Страшно, когда нравственная проповедь исходит от невежественных людей, мнящих себя всезнающими. В нравственной проповеди особенно опасны учителя, у которых готовы ответы на любой вопрос. Нравственный наставник сам всегда должен быть в сомнениях своих дум и поступков, но только не в сомнении о необходимости творения добра, счастья и согласия. И в межличностном, и в межнациональном общении.

За истинную нравственность нередко принимается назидательность. Но как раз назидательность и привела к тому, что в нравственности часто видят нечто от полицейского начала. Самые гнусные поступки люди прикрывают порой нравственными побуждениями. Порок поднимает над собой знамя нравственности и тем самым использует ее силу для ее же отрицания.

Нравственность, как и любая другая форма познания, есть продвижение от обыденного опыта к обобщенным знаниям, от инстинктивного понимания до формирования внутренних убеждений, от нравственных побуждений к практике утверждения и проявления добродетелей по отношению к людям, к обществу и к самому себе. Это лестница, поднимаясь по которой лишь тот достигает больших высот, кто обладает волей и великим терпением. Это лестница, а не ровная дорожка, по которой можно прогуляться, не прилагая никаких усилий.

Нравственность является неотъемлемой частью духовной культуры общества, духовного мира отдельного человека. Более того, она может быть показателем культуры общества и отдельных индивидов. Поэтому высшим проявлением нравственности нации, государства может быть нравственность в политике, как и высшей безнравственностью является безнравственность в политических деяниях. Человек может ненавидеть правительство или государство. Но человек, ненавидящий свою страну, безнравственен по многим параметрам. Человек, который ненавидит свой народ, редко обретает нравственность. Пусть даже «народ» не прав в данный момент. Настоящая политика – это политика, движущая к нравственности, учитывающая и исходящая от нравственности. Только такая политика имеет перспективы. Всякая другая политика потерпит крах сегодня, или завтра, или через сто лет, ибо она противоречит интересам, счастью людей и носит поэтому по своей сути безнравственный характер.

Политика, которая строится на страхе и лжи, несет трагедию обществу, государству, народу. Честность, правда, искренность, творение добра для общества, для людей могут стать высшим проявлением нравственности в политике. Если политика соединится с нравственностью, то она будет способна ежедневно утверждать добро. Если нравственность обретает силу политики, то легче побеждать порок, утверждать справедливость. Безнравственное в десятки раз увеличивает силу своего пагубного влияния, когда обретает поддержку политики. Политическая безнравственность – это безнравственность, вооруженная самым мощным современным оружием, властью – и этим она страшна. Нравственность же, вооруженная политикой, есть добродетель, за которой стоит воля государства. Справедливо говорится, что политика – это общественная мораль, мораль – это честная политика. Единение мыслей, интересов отдельного человека и общества происходит интенсивнее, ибо отдельный человек соприкасается с нравственными нормами чаще, чем с политикой. И поэтому утверждение нравственных норм означает утверждение политики, направленной на удовлетворение интересов людей, на творение добра, счастья и справедливости. А это уже есть не только нравственные, но и политические ценности.

Нравственная политика фактически создает общество, где добротворение будет считаться высшим смыслом жизнедеятельности человека. Но не всегда политические интересы совпадают с нравственными принципами. Невозможно вместе с тем согласиться, что политическая целесообразность сама по себе является нравственным явлением. Скорее всего наоборот. Нравственная целесообразность может привести к политике, которая отвечает интересам как отдельного человека, так и всего общества, но никакая политическая целесообразность не заменит нравственности. Мы убедились на своем горьком опыте, чем это может обернуться для людей, для Отечества. Безнравственная политика начинается там, где кончается нравственность политиков.

В. А. Жуковский. Кто втерся в чин лисой, тот в чине будет волком.

От нравственного человека и в политике, и в общественной жизни пользы, конечно же, гораздо больше. Безнравственный человек, формирующий политику, способствует утверждению пороков в обществе, в сознании других людей. Политика – это сильнейшее орудие формирования нравственности общества и каждого человека. Какова политика – таково и общество, и наоборот – каково общество, таковы и политики, которые им руководят.

Нравственность наполняет политику духовным, жизненным, человеческим содержанием. Агрессивная политика будет демонстрировать нравственность только во внешних формах, но не влияя на душу человека. Зачастую политики ради своей корысти, своих амбиций могут пойти на все, в том числе и охаивание страны, в которой они живут, народа, который их выдвигает и работает на них. Замечено: чем меньше человек имеет права говорить от имени народа, тем больше он кричит об этом на каждом углу. Нельзя не согласиться с Пифагором, который давным-давно писал, что одинаково опасно безумному вручить меч и бесчестному – власть. А изощряясь во власти, бесчестный политик проходит по головам людей, изматывает общество, изматывает и душу народа. Если общество было бы способно вручать власть только нравственным людям, оно бы процветало, ибо политика работала бы на него, на реализацию его интересов.

Если политик обладает нравственным началом, то функционирует внешне незаметно, незаметно по уровню жизни, благосостояния. Но если какого-либо политика нравственность и не посещала, то он заставляет людей работать на себя, возвеличивать себя, подчеркивать свое собственное величие.

Политики нравственные, даже оказавшись во властных структурах, редко прилагают особое рвение, чтобы получить высокий чин. Они считают, что их и так заметят, выдвинут. Так бывает, конечно. Но чаще такие люди оказываются на задворках политики. Вот почему во власти нередко оказываются и удерживаются годами люди, мягко говоря, не слишком нравственные.

Бытует мысль, будто человеческое сообщество на политическом уровне самоутверждается не в тех формах, которые присущи природе самого человека. Я же считаю, что всякая политика, если она не соотносится с нравственностью народа и отдельного человека, будет творить порок, будет вести общество к кризису. А вот нравственная сила, обретенная отдельным человеком, на любом уровне становится добродетельной и может приносить счастье тем, с кем он общается.

Но действительно критерий истины – практика. А она неумолимо свидетельствует, что сила власти, обретенной отдельным на первый взгляд вполне нравственным человеком, еще не гарантия того, что она приведет к добрым делам и будет работать на благополучие людей. Политика и власть ходят рука об руку. И расхожее мнение о том, что политика – грязное дело, как бы освобождает человека от нравственных, оков, дает ему индульгенцию на безнравственные поступки. Превращение власти отдельного человека, без контроля нравственности, во власть деспотическую, культовую, уничтожающую общественную нравственность и совесть нации, отдельного человека, – явление едва ли не закономерное, и оно неоднократно подтверждалось историей. Тот, кто рассматривал власть как благо для себя, не способен употребить эту власть во благо людей.

Стихия безнравственности – самая опасная стихия, в пучину которой попадают даже самые добродетельные люди. Стихия безнравственности более всего ослабляет государство, любое сообщество людей. Так, может быть, нравственность следует утверждать законодательно? Да, нравственность без права развращает общество, делает людей беспомощными и беспринципными. Если бы не было закона, то порой трудно было бы предположить существование каких-то норм нравственности. Мораль и право исторически взаимодействуют, хотя не всегда гармонично. И все-таки согласимся с Ш. Монтескье:

Не стремись законом достичь того, чего можно достичь улучшением нравов.

Правовая норма, которая становится постоянной в нравственном сознании, может стать нравственной нормой, и в дальнейшем, возможно, не будет необходимости утверждать ее законодательно. Нравственный контроль может быть выше и убедительнее, чем контроль законодательный. В нравственном обществе и законы будут носить гуманный характер, ибо не жестокостью и не устрашением утверждается порядок в обществе, а обращением к нравственным принципам. Право помогает устанавливать нравственность в обществе, но заменить ее не может. Право может вместе с тем и разрушать нравственность в обществе. Право нередко находится на стыке порока и добродетели, и чего в нем больше – зависит от состояния самого общества. Без права, на одной нравственности, человеческое общество не просуществует, так же как не просуществует оно и на одном праве, без нравственности. То право и та нравственность, что исходят из интересов и природы общества и отдельного человека, всегда утверждают свободу, достоинство, справедливость.

Чувство долга и ответственности – одна из высших форм проявления нравственности. Если нет чувства долга, то честность и справедливость, как и многие другие качества, будут временными. Чувство долга – это высокий уровень осознания себя человеком, осознания своего места в обществе. Человек, уважающий закон, несет крест борьбы за благополучие общества и людей. Безнравственный соблюдает законы только из-за страха. Закон и нравственность – это две формы общественного договора между людьми, общественного договора о сотрудничестве, работе друг для друга, утверждении благополучия, спокойствия и счастья. Право в идеале – это договор между отдельным человеком, которому предоставлена личная свобода, и обществом. Договор этот должен быть закреплен как правовыми актами, так и нравственными нормами. Государство, как правило, навязывает право, а личность может предложить нравственность. И от того, насколько законно и демократично само государство, зависит возможность влияния права на жизнедеятельность отдельного человека. И в такой же степени, насколько высок уровень нравственности отдельного человека, осознание и использование свободы, предоставленной ему, настолько человек гармонически включается в правовой механизм при разделении личных и общественных интересов. Законы государства не позволяют отдельному человеку нарушать интересы другого человека и всего общества. Право и мораль удерживают от скатывания человеческого общества к конфликтам, к творению зла. Нравственность отделяет общество от творения зла через совесть, долг, достоинство. В помощь подключается право.

В нравственности и морали фактически ничего не предписано. Человеку предоставляется возможность самому регулировать отношения с другими людьми и с обществом, как говорится, по совести. Право может быть независимо от морали, и мораль может быть независима от права. Но их соединяет долг перед обществом, перед другими людьми и своей совестью. Бесспорно, что по уровню духовного развития выше стоит тот человек, который регулирует свои отношения с обществом, с другими людьми на основе нравственных побуждений, чем тот, который исполняет свой долг только из-за страха перед законом.

Только полностью подчинившись закону, следуя ему, человек может ощутить себя в полной мере защищенным в обществе. И само общество может считать себя защищенным только тогда, когда граждане соблюдают закон, а если нет закона, то и общество может бесконечно угрожать человеку, как и человек угрожает обществу. Нравственность – категория более расплывчатая, чем закон, и поэтому трудно точно оценить нравственную суть деятельности человека, закон же может беспристрастно оценивать и характеризовать поведение человека.

Мне могут сказать: а разве мало законов несправедливых? Разве не бывает так, что закон принимается во имя достижения целей безнравственных?

Увы, бывает и закон несправедливым и принимается он порой во исполнение дел, противоречащих интересам индивида, хотя вслух это никогда не произносится. Будем, однако, считать это исключением, хотя полностью абстрагироваться от таких фактов нельзя.

«Закон суров, но он – закон», – говорили древние. Пока закон существует, он подлежит исполнению. Иное дело, что несправедливый закон, закон антинравственный вызывает неприятие людей, они стараются обойти его, проигнорировать. Такой закон дискредитирует законодательство в целом, и мудрый правитель, дабы предотвратить неуважение к другим законам, их неисполнение, отменит его.

Законы неправедные становятся орудием неправедных действий государственных органов насилия, они оправдывают причиняемое людям зло, они благословляют это зло. Близкими к таким законам являются так называемые подзаконные акты или не подлежащие обсуждению распоряжения и приказы высших должностных лиц в государстве.

Н. А. Добролюбов. Привыкая делать все без рассуждений, без убеждения в истине и добре, а только по приказу, человек становится безразличным к добру и злу и без зазрения совести совершает поступки, противные нравственному чувству, оправдываясь тем, что «так приказано».

Совесть важнее десятков законов и указов, не подкрепленных нравственностью и доверием людей. Поэтому общество, недооценивающее роли нравственности и стремящееся отрегулировать все при помощи правового механизма, законов, никогда не достигнет гармонии и стабильности. Если мы обеспечим в обществе функционирование общечеловеческих нравственных норм и принципов, то необходимость регулирования всех сфер жизни законом отпадает сама по себе. Человеческое общество пока настолько несовершенно, что может держаться только на совершенстве законов и уповать на нравственность лишь отдельных граждан. Мудрость жизни – вот высший уровень постижения и единения закона и нравственности. Чем большую уступчивость проявляет нравственность в обществе, тем в большей степени образующийся вакуум необходимо заполнять законами. Иначе общество будет катиться к трагедии, незащищенности отдельного человека, к вседозволенности и господству безнравственных категорий.

Соблюдение законов – это первая ступенька к следованию нравственности. Особенно тогда, когда в основу законов заложена забота об отдельном человеке. Лучший закон – это закон, который охраняет достоинство отдельного человека, утверждает это достоинство в повседневной жизни. Всякий закон, унижающий достоинство человека, в конечном итоге обернется бедой для государства. Достоинство граждан, нации – главное богатство государства. Из достоинства граждан формируется и достоинство самого государства. И граждане, не уважающие достоинства своего государства, охаивающие и оскорбляющие его, не могут в конечном итоге обрести достоинство, потому что достоинство государства – это частица нашего отношения к нему, нашему общественному договору, который каждый из нас подписывает с государством.

Лучше всего функционируют законы, которые ближе к нравственности, потому что нормально действуют и соблюдаются те законы, в которых заложены добродетельное начало и человеколюбие, а жестокие законы часто нарушаются, их труднее соблюсти отдельному человеку. В высшей степени безнравственно, когда закон начинает преследовать невиновных, достойных и справедливых, и наоборот, когда закон лоялен по отношению к виновным, формирует в обществе безнаказанность. И то, и другое разрушает право и само государство, не говоря уже о влиянии на нравственность людей. Безнаказанность приводит к тому, что преступники начинают приписывать нравственность своим деяниям. И чем больше времени порок остается безнаказанным, тем в большей степени преступники оправдывают себя. Так общество может превратиться в заложника бандитов. А те, оправдывая себя, не только совершают новые и новые преступления, но и приобщают к своему клану новых людей, которые соблазняются благами, приносимыми безнаказанными преступлениями. Как раз сейчас в России и в Дагестане осуществляется героизация бандитов.

Закон должен быть суровым, но он не должен быть злым. Злой закон, вместо того чтобы охранять принципы справедливости, разрушает их, разрушает нравственность. Русская мудрость гласит, что лучше десятерых виновных простить, чем одного невиновного казнить. Истина – категория духовно-нравственная. Добро, противоречащее истине и допускающее ложь, также в конечном итоге выступит пороком. Бояться истины – значит, уступать лжи. Ложь продвигает человека к безнравственности, как и безнравственность является спутницей лжи. Если человек, постигающий истину, пренебрегает нравственностью, то истина в конечном итоге выступит против него.

Бессмысленно искать ответ на вопрос: что важнее – постижение добра или постижение истины? Ученые иногда гордо заявляют, что они постигают истину во Вселенной, в явлениях и процессах. Ах, если бы они могли с такой же уверенностью похвалиться тем, что постигли многообразие человеческой души, высоту ее полета! Это редко кому удается. Даже тот, кто в гордыне своей полагает, что постиг всю глубину человеческой души, порой, оказывается, не знает и собственную душу, уже не говоря о душах и чаяниях самых близких ему людей. Человеческая душа – это бездонный кладезь, который чем больше познаешь, тем больше понимаешь, как далек ты от истинного его познания.

Всякая наука становится человечной только тогда, когда в ее основе лежит стремление к творению добра. Постигая истину, делая открытия в науке, настоящий ученый объективно становится скромнее. Чванливость и самонадеянность – верный признак псевдоучености. Первые – своей скромностью оставляют за собой поле перспективных поисков постижения истины, а вторые – своим чванством перекрывают дорогу дальнейшим успехам в научных поисках.

Только тот обретает звание ученого, кто постигает вначале общечеловеческие истины морали. Постижение истины есть процесс в большой степени «бесчувственный», бесстрастный, тогда как постижение добра достигается чувствами, совестью отдельного человека. Вот почему постижение добра, постижение человеческой души дается труднее, чем постижение истины и точных наук. Действия в науке можно проверить, а истину в вопросах нравственных – только прочувствовать. Даже в самых точных науках во все века люди верили только в ту истину, которая совмещалась с нравственностью, когда истина и чувство долга, истина и честность, истина и справедливость шли рядом.