Раскрутка Троицкий Андрей
— В общем-то, я в чем-то их понимаю, — признался Купцов.
— И все-таки… — Прагматичный Петрухин просто не мог не задать сугубо меркантильного вопроса: — Сколько она стоила, эта сабля? Вы несколько раз повторили «дорогая вещь», но так и не назвали конкретной цены.
— Сабля дорога сама по себе как произведение ювелирного и оружейного искусства, — тяжко вздохнул Петр Николаевич. — В оформлении эфеса нет драгоценных камней, да и золота совсем немного. Но это уникальная работа. Иран, вторая половина восемнадцатого века. Вы понимаете, господа?
— И все-таки? Плюс-минус?
— Тысяч шестьдесят. Минимум.
— Две тысячи баков? — В голосе Петрухина отчетливо слышалось разочарование.
— Шестьдесят тысяч долларов! — печально «разжевал» Московцев.
Минут через пять, когда виски был допит (причем в одну харю!), несолоно-хлебавшие решальщики и захмелевший эксперт по Скандинавии покинули уютный кабинетик «Альфонса» и вышли на Загородный проспект.
На невеликой парковочке перед рестораном, на самом почетном месте мирно паслись представительский «мерс» Голубкова и «вольва» с синими шведскими номерами. В роли пастуха выступал брюнетовский телохранитель Влад. Отрабатывая свой охранный хлеб, он старательно вертел головой по сторонам, изображая профессиональный контроль за «секторами потенциального обстрела». Почерпнувший сию манеру явно из второсортных голливудских боевиков, Влад смотрелся довольно комично.
Брюнет выбрался из салона «вольвы», где все это время, по-видимому, проводил сеанс психотерапии с Анной Николаевной, и направился навстречу мужчинам. Телохранитель Влад, продолжая «работать работу», тревожно подсобрался и пристроился следом.
— Так о чем в итоге договорились? — спросил Брюнет.
— Сейчас отвезу Аньку домой, — ответил Московцев. — Надеюсь, за пару часов она отойдет. А там — жду твоих орлов. На месте, так сказать, преступления. Ты как, не возражаешь?
— Да за-ради бога. Главное, чтобы они не возражали.
— Подъедем. Чего ж не подъехать? — подтвердил Петрухин, и после этих его слов Леонид задумался о чем-то своем.
— Тогда всё. Спасибо за понимание, Виктор.
— Брось, не за что. Как говорится: близкие люди — ближе не будет.
Брюнет и Московцев дежурно-формально обнялись.
— Интересная женщина, — изрек Купцов, провожая взглядом удаляющуюся «вольву».
— Уж слишком не от мира сего, — не согласился с ним Петрухин. — Витя, я так и не понял: в какой такой студии она служит?
— Анька — она по профессии дизайнер, занимается интерьерами. А студия у нее на Гороховой. Это ей Петька устроил. Правда, там не совсем студия, а скорее магазинчик. Одним оформлением интерьеров в наши дни прожить трудно: заказы то есть, то нет.
— А этот Петр Николаевич? Ты, вообще, давно его знаешь? Что за человек?
— Петя — дерьмо редкостное, хрен ему между… Но специалист хороший. Сможем мы ему как-то помочь?
— Если честно — едва ли. Где этого Андрюшу искать: на конкурсе чтецов-декламаторов? Или на сайте фанатов Бродского?
— Жаль, — равнодушно резюмировал Брюнет. — Но вы все-таки к ним наведайтесь, раз пообещали… Ладно, я уехал. Ежели чего — звоните.
Виктор Альбертович и Влад загрузились в машину, а решальщики побрели в сторону Владимирской площади, так как для их «фердинанда» козырного места на элитной парковочке сегодня не сыскалось.
— А мы с тобой куда сейчас? В контору? — спросил Борис.
— Вот уж хренушки! — сердито отозвался Дмитрий. — Из-за твоей псевдоинтеллигентской скромности я лишился возможности откушать на халяву в элитном заведении. Так что сейчас мы направляемся обедать. И платишь — ты!
— ЧЕГО?!
— Ути, никак за кошелек испужался? Не боись, матрос ребенка не обидит. Надеюсь, хотя бы на шаверму у тебя хватит? Знаю я тут один неплохой подвальчик.
— Это ты про свою «Сахару»?
— А чем плох вариант?..
Питерская шаверма, та самая, которая в Москве — «шаурма», в Твери — «шаварма», а в какой-нибудь Праге так и вовсе — «гирос», давно сделалась продуктом культовым, окончательно и бесповоротно вытеснившим с городских улиц знаменитые ленинградские пирожки. А ведь старшее поколение до сих пор с ностальгической теплотой вспоминает колоритнейших, крупногабаритных теток в ватничках, поверх которых надевались относительно белый фартук и относительно белые нарукавники. Ах, как сноровисто они выуживали из деревянной тележки-короба, натыкая алюминиевой вилкой дымящееся жареное чудо «с мясом по десять, с повидлом — по пять»! Кое чудо заворачивали в листок вощеной бумаги или просто в обрывочек чековой ленты для кассового аппарата. У-у-у! «Где вы теперь, кто после вас целует пальцы?..»
Теперь на смену теткам пришли «шаверматоры-бастурматоры».[25] Те, что со скорострельностью автомата выдают на-гора обильно политую майонезным соусом кучку сомнительного происхождения мяса на пластиковой тарелке, обрамив оную плавающим в жиру фритюрницы картофелем-фри и стружками капустного салата. В подавляющем большинстве авторы этого универсального кулинарного рецепта принадлежат к той многочисленной плеяде гостей города, о которых принято говорить: «Загостились». А временщики, как известно, они и в Африке временщики. Живя в полнейшем неведении относительно того, что «день грядущий нам готовит», они и коронное блюдо свое готовят сообразно этому тезису. Будучи нечистоплотны не только на руку, но и на руки (здесь — от слова «антисанитария»). Неудивительно, что принимать пищу из таких рук брезговал даже сверхнеприхотливый и всеядный Петрухин. Чей желудок обладал феноменальной способностью без видимых последствий переваривать то, что желудком среднестатистическим категорически отвергалось еще, так сказать, на входе.
Однако шалманчик в самом начале улицы Большой Московской в данном случае составлял исключение из общего правила. Эту точку Дмитрий приметил, а приметив — обжил еще в начале 2000-х, когда она только-только открылась под странноватым названием «Сахара». С тех пор у точки несколько раз менялись и вывески, и контингент, и стратегические инвесторы, но вот обстановка и ассортимент большею частью оставались неизменно прежними. И столь же неизменно все эти годы здесь с особой теплотой привечали Петрухина, проходившего по разряду ВИП-клиентов. За какие-такие особые заслуги — история умалчивает. Помимо прочих льгот и знаков внимания, «виповость» подразумевала, что при заказе шавермы в тонкий лавашик закатывалось ровно то количество и ровно такое сочетание ингредиентов, которое любил персонально Петрухин. Причем совершенно неважно — кто именно в день визита уважаемого гостя оказывался за стойкой — ветеран ли общепитовского труда волоокая Алия, пережившая несколько здешних ремонтов и хозяев, либо буквально накануне принятый на временную работу внеочередной родственник непонятного родства Максуд.
— Ну и что ты об этом думаешь, инспектор? — копируя петрухинские интонации и попутно слизывая с пальцев соус, спросил Купцов.
Форматом заведения салфетки к столам допускались, но по причине дополнительных ненужных расходов не приветствовались.
— Думаю, что такую дуру надо еще поискать, — с набитым ртом ответил Петрухин.
— Да-а, барышня, бесспорно, оригинальная. В богемной среде таких чистых людей действительно не найти.
— Но Андрей-то нашел?
— А как он ее, Дима, нашел?
— Чуется мне, что кто-то нашептал мужику о том, что осталась на белом свете такая вот белая ворона. Она же — романтичная особа.
— Хм… Любишь ты все усложнять. А если он случайно в эту студию зашел?
— Не-а, Леня, не случайно… не случайно. Очень уж все подозрительно гладко получается: шмотки, манеры, стихи Бродского… и даже время его появления — перед закрытием — не случайно. Да еще и дождь этот.
— Дождь тоже он подстроил? — невинно поинтересовался Купцов.
— Насчет дождя ничего не скажу, — отозвался Петрухин. — Дождь — он и есть дождь… явление, так сказать, природы. Заказать его нельзя. Но чтобы все остальное совпало… извините!
— Извиняю. А если все-таки случайность? Вот шел-шел человек по улице и увидел вывеску — «студия»! Сообразил, что ему это нужно… Зашел. Увидел. Победил. Женщина-то действительно симпатичная весьма… а? Ну а с саблей этой так уж вышло — случайно. Можешь возразить, инспектор?
— Легко, инспектор. Во-первых, по улице он не «шел-шел», а ехал. Потому как если бы «шел-шел», то на спиньжачке остались бы следы дождя. Однако их, по уверению Ани, не было.
— Могла забыть. Или просто не обратить внимания.
— Могла, Лень, могла… Но я нюхом чую, что прав: этот гусь подъехал на такси. А знаешь, почему на такси?
— Почему?
— Потому что от студии до остановки общественного транспорта, — Петрухин кивнул на лежащий на столе временно бесполезный смартфон. Бесполезность объяснялась тем, что в этом полуподвальном заведении связь традиционно почти не работала, — вот, я проверил по Гуглу… сто десять метров. А свою тачку он светить не хотел. В противном случае отвез бы Аню в кафешку на ней.
— Резонно, но не более того, — пожал плечами Леонид.
— А за «более» нам скоро пора выдвигаться на улицу Пестеля. На просмотр второй серии семейной драмы из жизни богатых, которые тоже плачут.
Купцов нахмурился и закусил губу. После чего заговорил с несвойственной заискивающе-просительной интонацией:
— Слушай, Дим, тут такое дело… Может, ты один к ним смотаешься?
— С чего вдруг?
— Да мне Ирка вот-вот должна позвонить. Нам сегодня обязательно нужно в университет смотаться.
— Так она ж у тебя вроде как поступила?
— Поступить-то поступила. Но там всякие разные бюрократические заморочки образовались. Документы какие-то надо предоставить, справки, туда-сюда…
— Девке осьмнадцатый пошел, а ты всё квохчешь над ней, как… как безусатый нянь, — с ворчливой снисходительностью заметил Петрухин. — Смотри, сейчас избалуешь — потом наплачешься. Когда внуки пойдут.
— Типун тебе на язык!
— Хорошенькое дело! Сачкует он, а типун почему-то мне? Ладно, за это оформишь вместо меня официальный запрос в Москву. Касательно последних рекламаций.
— Договорились. Я все равно собирался сейчас в контору подскочить, — быстро согласился Купцов. — Ты мне только ключи от «фердинанда» не забудь отдать.
— Здрасте! А как я, по-твоему, до Пестеля добираться стану?
— Да тут неспешным пешкодралом минут двадцать, не больше. Всяко в пробках дольше простоишь.
— Я с вас фигею, господин инспектор! На ходу, понимаешь, покрышки рвет!
— Между прочим, о тебе же забочусь.
— Вот как? Любопытно! Это каким же образом?
— Господин Московцев, как мы смогли убедиться, человек глубоко пьющий, — взялся рассуждать Леонид. — Причем пьющий хорошие напитки. Соответственно, как гостеприимный хозяин, а главное — как лицо в твоих услугах крайне заинтересованное, обязан накрыть поляну. Исходя из чего, я предусмотрительно изымаю руль, дабы ты мог в полной мере отдаться дегустации шведской алкогольной карты. Вот такая, понимаешь, причинно-следственная цепочка. Логично?
— Почти. Вот только в твоей цепочке есть одно слабое звено.
— Это какое?
— Петр Николаевич Московцев производит впечатление человека, с которым — лично мне — не о чем пить…
На самом деле историю о сопровождении младшей сестры в университет Купцов сочинил. Придумал с колес, рассудив, что в свете последних событий появился отличный шанс, временно избавившись от напарника, заняться-таки личной жизнью.
Вышло так, что по возвращении из полной приключений вологодской командировки они с Асеевой виделись всего два раза. Да и то — сугубо в официальной обстановке. И вот сегодня нарисовалась реальная возможность не просто повстречаться с Яной в стенах «Магистрали» без риска заслужить порцию ехидных петрухинских комментариев, но и попробовать уболтать ее на совместное проведение подкатывающегося вечера. Засим, расставшись с приятелем, Леонид, как и обещал, рванул прямиком в контору. Вот только по дороге тормознул у цветочного магазина, где прикупил роскошный букет хризантем.
Добравшись до «Магистрали», Купцов, сгорая от нетерпения, а потому даже не заходя к себе, воровато прошмыгнул на третий этаж и, формально постучавшись, юркнул в кабинет юридической службы. Стажерка-помощница Асеевой с понедельника находилась в отпуске, так что режим тет-а-тета двум «влюбленным сердцам» был фактически гарантирован.
— Я пришел к тебе с приветом / Рассказать, что солнце село, / Потому как было лето / И работать не хотело, — выдал с порога сияющий Купцов. — Сам сочинил! Как тебе?
Сидевшая за компьютером Яна нехотя выглянула из-за огромного монитора, озвучила лаконичную рецензию «На троечку» и вернулась к прежним занятиям.
— Хм… А цветы?
— Цветы на пять.
— Средний балл: четыре, — удовлетворенно тряхнул головой Леонид. — Проходной. Поэтому я прохожу и…
С этими словами он пересек кабинет и попытался по-свойски, как само собой разумеющееся, приобнять Яну за плечи.
Однако юрисконсультша ловко увернулась и, одарив инспектора отстраненным взглядом, попросила казенно-сухо:
— Леонид Николаевич, держите себя в руках.
— Лучше я буду держать в руках тебя!.. Погоди! А почему «Николаич»? — Леонид удивленно всмотрелся в «свою», как это ему с некоторых пор мнилось, женщину. — Ты чего сегодня такая?
— Какая?
— Ну… не знаю даже как сказать… Что-то случилось?
— Ничего не случилось.
— Просто… После нашей с тобой поездки мне показалось…
— Вам именно что «показалось», Леонид Николаевич!
— И ночь в мотеле — тоже? — с легким вызовом уточнил Купцов.
Асеева уставила глаза в клавиатуру и тихим, усталым голосом вопросила:
— Леонид Николаевич, а вы в курсе, что одинокие женщины иногда спят с мужчинами? И что, если вусмерть напуганная, крепко выпившая баба провела с вами ночь, это вовсе не означает, что так же она будет поступать и впредь?
— Такой, значит, оборот?
— Такой. — Яна снова подняла глаза. — Еще вопросы будут? Извините, у меня очень много работы.
— Да я, собственно, тоже… хм… по делу пришел, — замешкавшись было, тем не менее нашелся Купцов. Он отложил букет, сердито рванул молнию папки и достал из нее файловый кармашек с бумагами. — Вот, прошу.
— Что это?
— Ксерокопии наших с Петрухиным паспортов. ИНН-ов всяких. Согласно ВАШЕМУ, Яна Викторовна, указанию.
— Благодарю. Когда трудовые договора будут подготовлены, я ВАС вызову.
— Только соблаговолите предупредить заранее. У нас с инспектором Петрухиным, знаете ли, работы не меньше.
— Непременно.
— Ну тогда я пошел?
— Да-да, всего доброго.
— Цветы оставить? Или — в топку их? «Вместе с Каутским…»
— Как хотите…
Купцов лихо развернулся на каблуках и вышел из кабинета не громко, но звонко хлопнув дверью. Какое-то время после этого Яна неподвижно сидела, уставившись взглядом в оставленные на столе хризантемы, а затем вдруг уткнулась лицом в ладони и разрыдалась в голос…
Вот и поди пойми их, этих юристов!
Вечно у них де-юро не совместимо с де-факто!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Квартира в старом доме на улице Пестеля была огромна, мрачновата и выглядела неуютной и нежилой. В ней было полно тяжелой старинной мебели, картин, книг и безделушек из стекла, фарфора и бронзы. Высокие окна тонули в массивных складках бархатных штор, с портретов смотрели давно умершие люди…
Петр Николаевич явно пребывал не в духе. Но после того, как, встретив Петрухина и оставив его осматриваться в гостиной, прошмыгнул на кухню, где повертелся у холодильника и позвякал стеклом, слегка приоттаял и подобрел.
«Ну, блин, одно слово — европеец», — неприязненно подумалось Дмитрию.
К слову, «логическое» предсказание Купцова оказалось абсолютно несостоятельным — стола к визиту решальщиков хозяева не накрыли: ни классического шведского, ни посконно русского обнАкновенного. Похоже, новоявленный шведский подданный ошибся в определении истинного статуса партнеров в иерархии «Магистрали». Опрометчиво отнеся их к разряду «шестерок», с которыми нет смысла особо церемониться.
Да и хрен-то с ним! Убеждать Московцева в обратном Петрухин не собирался.
В конце концов — тому же хужее…
Дмитрий стоял посередь гигантской комнаты, задумчиво изучая крюк в стене, на котором двести лет провисела сабля. Может, конечно, она и не двести лет там провисела, но на вид крюк был вполне почтенного возраста.
— Ага! — сказал, выходя из кухни, Московцев. — Видите?
— Ага, — сказал Петрухин, — вижу.
— Вот так-то, — добавил Петр Николаевич строго и печально.
— М-да, — подтвердил Купцов.
— В цивилизованных странах ТАКОЕ совершенно невозможно.
— А что, в цивилизованных странах жуликов и брачных аферистов нет?
— Есть. Но ТАКОЕ, уверяю вас, невозможно! Только в нашем родном совке!
— То, что ты, Петр, презрительно называешь совком, между прочим, твоя Родина! — укоризненно произнесла показавшаяся из спальни Анна Николаевна.
Сейчас она была одета совсем по-домашнему — безо всякой косметики, с гладко зачесанными волосами, в узком скромненьком мышиного цвета платье. Тем не менее отмеченный решальщиками еще в «Альфонсе» неуловимый шарм в ней по-прежнему присутствовал.
— Вот-вот. Родина-уродина, — подхватил Московцев. — И люди — такие же. Между прочим, пока я тут трачу нервы, время и деньги на поиски твоего хахеля-афериста, у меня в Гетеборге срывается миллионная сделка!
— Петя! Ну нельзя же так! Нельзя же мыслить одними только категориями миллионов и сделок! Посмотри, как мы живем!
— И как же мы, по-твоему, живем? Лично мне казалось, что в целом неплохо… Вплоть до минувшей пятницы.
— Неправильно живем. Нечестно, нехорошо… Живем так, словно черновик пишем и помарки наши никакого значения не имеют. Вроде как — успеется, потом перепишем всё набело. Но так не бывает! Жизнь одна человеку дадена, и день, который ты сегодня прожил недостойно, грязно, с помарками, таким навсегда и останется… перебелить его нельзя, не получится. Вот только мы об этом совершенно не думаем. Мы думаем: вот завтра… завтра я заживу совсем по-другому. Но наступает завтра… послезавтра… послепослезавтра… а мы все пишем свой черновик и продолжаем обманывать себя…
— Ну началось! Опять завела свою шарманку. Я ей про Фому, а она… Тьфу! Мать Тереза и мать её!
— Петр! — вскинулась Анна Николаевна. — Ты снова начинаешь?
— Всё, Нюша! Извини! — Московцев просительно сложил руки на груди, а затем приобнял сестру за плечи и фальшиво докончил: — Не сердись. Все мы сейчас того… на нервах немножко.
— Хорошо. Не буду.
— У Дмитрия Борисовича возникло к тебе несколько вопросов.
— Хорошо. Я отвечу. Постараюсь. Спрашивайте.
Петрухин достал из кармана рабочий блокнотик, пробежал глазами последние записи:
— С вашего позволения, давайте пойдем с самого начала. Итак: Андрей появился в вашей студии минут за двадцать до закрытия, немного напугал вас, но тотчас реабилитировался. Так?
— Да.
— А вообще, с какой целью он приходил? Хотел у вас что-то купить?
— Нет, он хотел заказать проект интерьера для своего загородного дома.
— Но в тот вечер так ничего и не заказал?
— Нет, в тот вечер не заказал.
— А где у него дом?
— В Карелии, на берегу озера.
— А точнее?
— Я не знаю, я не спросила.
— Ясно. А фамилия и отчество у Андрея есть?
— Послушайте! Я же не отдел кадров!
— Очень плохо, что вы, Анна Николаевна, не отдел кадров, — вздохнул Петрухин. — Значится, фамилии-отчества вы не знаете?
— Я в его паспорт не заглядывала. Если вы это имеете в виду.
— Адреса не знаете, и визиточки своей он вам не оставил, и никакого номера телефончика тоже… Кстати, телефончик мобильный при нем имелся?
— Да, конечно. В течение вечера ему несколько раз звонили.
— А о чем велись разговоры вы, случайно, не запомнили?
— Я не прислушивалась. Это не совсем прилично, не правда ли?
— Хм… Ну это когда как. А вообще, может, в семантике его речи что-то такое проскальзывало, косвенно указывающее на род занятий?
Анна Николаевна отчего-то насторожилась и после некоторой паузы осторожно попросила:
— Извините, но, думаю, об этом не стоит лишний раз распространяться.
— Даже так? Интересное кино!.. — искренне подивился такому заявлению Петрухин, и тут его машинально пробило на иронию: — Так, может, он вообще — того? Разведчик-нелегал?
В ответ женщина метнула в сторону Дмитрия столь изумленно-испуганный взгляд, что в мозгу у того кольнула догадка: «Ба-аалин! Кажется, попал!» Вот только от этой догадки сделалось ему совсем несмешно. Оно понятно, что Анна Николаевна — барышня… хм… склада романтического. Но — не до такой же степени!
— Ну и как же мы должны его искать? Как вы себе это представляете?
— Шестьдесят тысяч долларов, Дмитрий Борисыч! — не выдержав, заголосил, обхватив голову руками, Московцев. — Шестьдесят!..
— «…Серебро, кожа, ткань. Нижняя часть клинка декорирована растительным орнаментом». Что ж, вещица действительно интересная.
Анатолий Яковлевич закрыл альбом, приходившийся братом-близнецом тому, что несколькими часами ранее демонстрировал решальщикам Московцев, снял очки и задумчиво повторил:
— Интересная. С историей вещица… М-да…
— Сколько? — лобово, без словесных прелюдий спросил Русаков.
Антикварных дел мастер поморщился. В деловых разговорах он как раз предпочитал «заходы издалека»:
— Э-э-э-… ну, скажем… пятнадцать.
— В таком случае мне ничего не остается, как попросить прощения за бесцельно отнятое время. Которое ни в коей мере не может быть компенсировано даже кофе. Хотя, как ни странно, его здесь готовят недурно.
— Перестаньте, Андрей, экий вы, право… Зачем сразу так-то? Давайте спокойненько всё обсудим.
— А затем, любезнейший Анатолий Яковлевич, что я терпеть не могу, когда меня пытаются разводить. Тем более — хорошие знакомые.
— Но вы же прекрасно понимаете, что вещица каталожная, — запротестовал антиквар. — Продать ее здесь, у нас, — почти нереально. Придется задействовать… э-э-э… специальные каналы. А это, уверяю вас, весьма затратная процедура.
— Я в курсе. Поэтому моя цена более чем скромна.
— И сколько вы хотите?
— Тридцать пять.
Анатолий Яковлевич страдальчески закатил глаза:
— Андрей, вы же просто без ножа меня режете!
— Бросьте! «Резать без ножа» — это, скорее, по вашей части.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду тот фолиант, который я подогнал вам в последний раз. Сколько в итоге за него отстегнул Саркисян?
— Это коммерческая тайна, — насупился антиквар.
— Странно, но Саркисян так не считает. И охотно озвучил итоговую сумму. Правда, в тот момент он находился в состоянии нелегкого подпития. Но то — детали.
— Какой подлец!
— Совершенно с вами согласен, — подтвердил Русаков, направляя заинтересованный взгляд поверх головы собеседника в сторону стойки бара. Там в данную минуту возник новый любопытный персонаж — одинокая дамочка бальзаковского возраста. Судя по прикиду, аксессуарам и обилию украшений — при деньгах, судя по манере поведения — малость подшофе.
Дамочка что-то заказала и, не с первого раза взгромоздившись на барный табурет, коротала время до очередного дринка, изучая немногочисленный пока контингент заведения. Встретившись глазами с Русаковым, она наградила его одобряющей улыбкой, однако мимика Андрея никак не отреагировала на подобную симпатию. В отличие от мозга, в котором автоматически запустился «бортовой компьютер», определяя оптимальный набор прикормок и наживок: «Ваенга… Стас Михайлов… „Все мужики — сволочи“… „Рыцари в наш век перевелись“… Шампанское? Нет, скорее мартини…»
— …Андрей! Вы меня слушаете?
— Да-да. Я весь во внимании.
— К сожалению, я вынужден вас покинуть, так как у меня назначена еще одна важная встреча. Но я обязательно подумаю над вашим предложением.
— Как долго?
— А каким лимитом времени вы располагаете?
— Дней пять. Максимум — неделя.
— Хорошо. Я постараюсь дать ответ в течение этого срока.
— Только не затягивайте. И в любом случае отзвонитесь: «да» — значит «да», ну а «нет» — оно, как известно, тоже ответ.
— Боюсь, к обозначенному сроку я могу не успеть собрать столько наличности. Вы же предпочитаете работать с кэшем, не так ли?
— Ценю вашу деликатность. Но в любом случае большим временем я не располагаю. Так как собираюсь в конце следующей недели покинуть этот город, знакомый до слез.
— Неужто всех местных вдовушек успели окучить? — невинно поинтересовался антиквар.
— Ну что вы! На «всех» и всей жизни не хватит, — ничуть не смутившись, ответил Русаков. — Просто опасаюсь, что мои рыжие кудри малость примелькались.
— Почему рыжие? Вы же, если глаза мне не изменяют, натуральный, с благородной проседью брюнет?
— Советую, Анатолий Яковлевич, почаще перечитывать классическую, а не только специальную литературу Уверяю вас, в жизни весьма часто пригождается.
— Благодарю за совет, непременно воспользуюсь. Да, а куда думаете податься, если не секрет?
— Не секрет. В предгорье Кудыкиных гор, в славный курортный городишко Гдетотамск. Не доводилось бывать?
— Кхе… А вам, Андрей, пальца в рот не клади!
Читать бесплатно другие книги:
