Щелкни пальцем только раз Кристи Агата

II

Выйдя из машины у калитки, ведущей в часовню, Таппенс украдкой огляделась по сторонам, прежде чем войти на территорию церкви. Как всякий человек, подвергшийся в свое время нападению, она испытывала естественное недоверие к тому месту, где это произошло. Впрочем, в данном случае на кладбище не было видно злоумышленников, которые прятались бы за памятниками.

Она вошла в церковь, где старая женщина, стоя на коленях, чистила какую-то бронзовую утварь. Таппенс на цыпочках подошла к аналою и стала листать лежавшую там Библию. Женщина, занимавшаяся уборкой, бросила на нее неодобрительный взгляд.

– Я не собираюсь ничего красть, – успокоила ее Таппенс и, снова закрыв книгу, на цыпочках вышла из церкви.

Ей очень хотелось осмотреть место, где недавно что-то раскапывали, однако она твердо решила этого не делать.

«Всякий, кто обидит, – прошептала она про себя. – Значит, должен был быть тот, кто обидел».

Она проехала то небольшое расстояние, которое оставалось до дома священника, вышла из машины и направилась к входной двери. Позвонила, однако звонка не услышала.

«Звонок не в порядке», – сказала она себе, зная нравы звонков у викариев, и толкнула дверь, которая сразу же открылась.

Войдя в холл, она увидела на столе большой конверт с иностранной маркой, занимавший чуть не всю столешницу. На конверте был штамп миссионерского общества в Африке.

«Я рада, что не занимаюсь миссионерской деятельностью», – подумала Таппенс.

Рядом с этой случайной мыслью маячило что-то другое, связанное с каким-то столом в холле, что-то, что она должна была вспомнить... Цветы? Листья? Письмо или пакет?

В этот момент из двери с левой стороны вышел викарий.

– Вы хотите меня видеть? – спросил он. – Ах, это вы, миссис Бересфорд?

– Совершенно верно, – отозвалась Таппенс. – Я, в сущности, пришла только для того, чтобы спросить, есть ли у вас Библия.

– Библия, – повторил викарий почему-то неуверенным тоном. – Библия.

– Я полагала, что она должна у вас быть, – сказала Таппенс.

– Конечно, конечно, – ответил викарий. – Дело в том, что у меня их несколько. Есть, например, греческое Евангелие, – сказал он с надеждой. – Вам, должно быть, нужно именно оно?

– Нет, мне нужно старое каноническое издание.

– О боже мой! – воскликнул викарий. – Разумеется, в доме должно быть несколько экземпляров. Да, несколько. К сожалению, в церкви мы этим изданием не пользуемся. Нам приходится считаться с мнением епископа, а епископ, знаете ли, сторонник модернизированного варианта, он считает, что его лучше воспринимает молодежь. Очень жаль. У меня в библиотеке столько книг, что иногда приходится ставить некоторые в задний ряд. Но я думаю, что мне удастся найти то, что вам нужно. По крайней мере, я надеюсь. А если нет, то придется спросить мисс Блай. Она где-то здесь, подбирает вазы для детей, которые набрали полевых цветов для украшения детского уголка в церкви.

Оставив Таппенс в холле, он вернулся в комнату, из которой вышел.

Таппенс не пошла следом за ним. Она осталась в холле и, нахмурясь, сосредоточенно размышляла. В это время открылась другая дверь и вошла мисс Блай, заставив Таппенс вздрогнуть. В руках у вошедшей была тяжелая металлическая ваза. В голове у Таппенс словно что-то щелкнуло, и отдельные детали сложились в ясную мысль.

«Ну конечно, – сказала себе Таппенс. – Ну конечно».

– Ах, я могу помочь... Я... О, это миссис Бересфорд.

– Да, – ответила Таппенс. – А это миссис Джонсон, не так ли?

Тяжелая ваза грохнулась на пол. Таппенс нагнулась и подняла ее. Она держала вазу в руке, взвешивая ее тяжесть.

– Самое подходящее орудие, – сказала она, ставя вазу на место. – Очень удобно ударить человека сзади по голове. Именно это вы и сделали, миссис Джонсон?

– Я... я... что вы такое говорите? Я... я... никогда...

Однако у Таппенс больше не было необходимости задерживаться. Она видела достаточно. При повторном упоминании имени миссис Джонсон мисс Блай выдала себя с головой. Она вся дрожала, охваченная паникой.

– Когда я у вас была пару дней назад, на столе в холле лежало письмо, адресованное в Камберленд миссис Йорк. Именно туда вы ее отвезли, когда забрали из «Солнечных гор», миссис Джонсон? Значит, сейчас она там. Миссис Йорк или миссис Ланкастер – вы использовали оба имени попеременно, то Ланкастер, то Йорк, совсем как алая роза с белыми полосками в саду у Перри...

Таппенс повернулась и быстро вышла из дома, оставив мисс Блай в холле – та по-прежнему стояла, раскрыв рот и тяжело опираясь на перила лестницы. Таппенс добежала до калитки, вскочила в машину и завела мотор. Она обернулась в сторону входной двери, однако оттуда никто не вышел. Таппенс проехала мимо церкви и направилась в сторону Маркет-Бейзинга, но внезапно передумала и вернулась назад, а потом выехала на дорогу, ведущую к мостику и «Дому на канале». Она вышла из машины, посмотрела через ворота, не видно ли в саду кого-нибудь из супругов Перри, но там никого не было. Миновав калитку, она прошла по дорожке к черному ходу. Дверь была закрыта, так же как и окна.

Таппенс с досадой подумала, что, возможно, Элис Перри поехала в Маркет-Бейзинг за покупками. Таппенс непременно хотелось повидать Элис. Она постучала, сначала тихонько, а потом изо всех сил. Никто не ответил. Она подергала ручку, но дверь не поддалась. Она была заперта. Таппенс так и стояла у двери, не зная, что делать.

Ей необходимо было задать Элис Перри несколько вопросов. Возможно, миссис Перри находится в Сэттон-Чанселоре. Нужно вернуться туда. «Дом на канале» тем и отличался, что стоял на отшибе – вокруг ни души и никакого движения по дорогам и на мосту. Не у кого спросить, куда подевались супруги Перри.

Глава 17

МИССИС ЛАНКАСТЕР

Таппенс стояла у двери, хмуря брови, и вдруг совершенно неожиданно дверь отворилась. Ее открыла женщина, которую Таппенс меньше всего на свете ожидала увидеть. Перед ней стояла миссис Ланкастер собственной персоной, одетая точно так же, как в «Солнечных горах», с той же самой неопределенной благожелательной улыбкой.

– Боже мой! – воскликнула Таппенс.

– Доброе утро. Вам нужна миссис Перри? – спросила миссис Ланкастер. – Сегодня, видите ли, базарный день. Вам повезло, что я здесь и могла вам открыть. Я не сразу нашла ключ. Это, наверное, дубликат, вы согласны? Может, вы хотите выпить чашечку чаю или чего-нибудь другого?

Словно во сне Таппенс переступила через порог. Миссис Ланкастер по-прежнему с видом любезной хозяйки проводила ее в гостиную.

– Присядьте, пожалуйста, – сказала она. – Боюсь, я не знаю, где найти чашки и все прочее. Я здесь недавно, всего дня два. Позвольте... Но... мы с вами, несомненно, уже встречались, верно?

– Да, – ответила Таппенс, – в «Солнечных горах».

– «Солнечные горы»... «Солнечные горы»... Это название мне что-то напоминает. Да, очень приятное место.

– Вы уехали оттуда довольно внезапно, не правда ли? – сказала Таппенс.

– Люди бывают так деспотичны, – пожаловалась миссис Ланкастер. – Меня ужасно торопили. Ничего невозможно было сделать как следует, не дали даже хорошенько уложиться. Это, конечно, все от доброты, она хотела как лучше. Я очень привязана к Нелли Блай, но она такая властная женщина. Мне иногда кажется, – добавила миссис Ланкастер, наклоняясь к Таппенс, – вы знаете, я иногда думаю, что она не совсем... – Старушка многозначительно постучала пальцем по голове. – Я понимаю, это иногда случается. В особенности со старыми девами. С женщинами, которые не были замужем. Они очень добрые, умелые, все прекрасно знают, но у них бывают странные фантазии. Священники очень от этого страдают. Им, этим женщинам, иногда кажется, что священник сделал им предложение, хочет на них жениться, хотя ничего такого нет и в помине. Ах, бедняжка Нелли! Она такая чувствительная. В приходе так просто незаменима. А еще она, как мне кажется, была отличной секретаршей. Но все равно идеи у нее бывают престранные. Вот, например, взяла и в два счета увезла меня из «Солнечных гор» в Камберленд и поселила в каком-то мрачном доме, а потом привезла сюда...

– Вы здесь живете? – спросила Таппенс.

– Ну, если можно так назвать. Все произошло так неожиданно. Я здесь всего два дня.

– А до этого были в «Роузтреллис-Корт», в Камберленде...

– Мне не слишком нравится это название. Я, собственно, не успела там как следует устроиться. Да и вообще там нет ничего хорошего. Кофе, например, весьма низкого качества. И все-таки я начинала понемногу привыкать, даже завела кое-какие приятные знакомства. Одна из тамошних обитательниц, например, много лет назад жила в Индии и была знакома с моей тетушкой. Так приятно, знаете ли, встретить общих знакомых.

– Должно быть, это так, – сказала Таппенс.

Миссис Ланкастер жизнерадостно продолжала:

– Итак, дайте припомнить, вы приезжали в «Солнечные горы», однако там не жили. Мне кажется, вы приезжали навестить одну из пациенток.

– Вы правы, это была тетушка моего мужа. Мисс Фэншо.

– Ах да. Да, конечно. Теперь я вспоминаю. Там еще было что-то такое, связанное с вашим ребенком, замурованным позади камина?

– Нет, – сказала Таппенс. – Это был не мой ребенок.

– Но ведь вы приехали сюда именно из-за этого? Здесь у них постоянно какие-то осложнения с камином. Насколько я понимаю, туда упала птица. Этот дом нуждается в ремонте. Мне здесь совсем не нравится. Нет, нет, совсем не нравится, я так и скажу Нелли, как только ее увижу.

– Вы живете вместе с миссис Перри?

– Как будто бы вместе, а вроде и нет. Мне кажется, я могу доверить вам одну тайну?

– О, конечно, – сказала Таппенс. – Вы можете мне доверять.

– Я вообще-то живу не здесь. Я хочу сказать, не в этой половине дома. Не в той части, где живут Перри. – Она наклонилась к Таппенс. – Существует еще одна половина, если подняться наверх, туда есть ход... Пойдемте со мной, я вас провожу.

Таппенс поднялась с кресла. Ей казалось, что все это происходит в каком-то нереальном безумном сне.

– Я только сначала запру дверь, так будет спокойнее, – сказала миссис Ланкастер.

По узкой лестнице она провела Таппенс на второй этаж. Они прошли через большую спальню, которую, очевидно, занимали супруги Перри, и потом в следующую комнату. Там стоял умывальник, высокий гардероб кленового дерева и больше ничего. Миссис Ланкастер подошла к гардеробу, пошарила у задней стенки и с неожиданной легкостью отодвинула его в сторону. Он, очевидно, был на колесиках и свободно откатился от стены. Позади гардероба обнаружился камин, что показалось Таппенс довольно странным. Над каминной полкой висело зеркало, а под ним – полочка, на которой стояли фарфоровые фигурки, изображающие птиц.

К удивлению Таппенс, миссис Ланкастер ухватилась за среднюю птицу из тех, что стояли на каминной полке, и резко потянула ее на себя. Птица, очевидно, была прикреплена к полке. Незаметно коснувшись фигурок, Таппенс поняла, что все они были крепко приделаны к полке. В результате действий миссис Ланкастер каминная полка отделилась от стены и выдвинулась вперед.

– Ловко, не правда ли? – обратилась старушка к Таппенс. – Это сделали давным-давно, когда перестраивали дом. Эту комнату называли берлогой священника, но мне кажется, на самом деле это было не так. Священники не имели к ней никакого отношения. Я всегда была в этом уверена. Ну, пойдемте. Вот здесь я теперь и живу.

Она сдвинула еще что-то. Стена, находившаяся перед ней, расступилась, и через минуту они оказались в большой красивой комнате, окна которой выходили на канал и холм напротив.

– Славная комната, не правда ли? – сказала миссис Ланкастер. – Такой прелестный вид. Мне он всегда нравился. Я одно время здесь жила, когда была еще девочкой.

– Понятно.

– Но это несчастливый дом, – добавила миссис Ланкастер. – Вы знаете, люди всегда говорили, что это несчастливый дом. Однако, мне кажется, пожалуй, лучше снова все закрыть. Нужно соблюдать осторожность, вы согласны?

Она протянула руку и надавила на дверь, через которую они вошли. Раздался резкий щелчок, и механизм сработал – все возвратилось на свое место.

– Я полагаю, – сказала Таппенс, – что эту перестройку предприняли, когда собирались сделать из этого дома тайное убежище.

– Здесь много чего переделывали, – сообщила миссис Ланкастер. – Присаживайтесь, пожалуйста. Какое кресло вы предпочитаете? С высокой или низкой спинкой? Я люблю высокое. У меня, знаете ли, ревматизм. Вы, наверное, думаете, что здесь должен находиться мертвый ребенок, – добавила миссис Ланкастер. – Странная идея, вам не кажется?

– Да, возможно.

– Полицейские и воры, – снисходительно проговорила миссис Ланкастер. – В молодости мы все такие глупые. Шайки, ограбления – молодым все это кажется ужасно завлекательным. Девицы просто мечтают стать любовницей гангстера, считают, что ничего лучше не может быть на свете. Я сама раньше так думала. Но поверьте мне, – наклонившись к Таппенс, она дотронулась до ее колена, – поверьте мне, это не так. На самом деле все иначе. Раньше мне казалось, что этого достаточно, но потом я поняла, что человеку нужно что-то большее. Нет ничего увлекательного в том, чтобы просто красть разные вещи, не попадаясь в руки полиции. Для этого, конечно, надо просто все как следует организовать.

– Вы имеете в виду миссис Джонсон, или мисс Блай, – как вы ее там называете...

– Ну конечно, для меня она всегда была Нелли Блай. Однако по некоторым соображениям – иногда для нее так проще – она называет себя миссис Джонсон. Но она никогда не была замужем. Она настоящая старая дева.

Снизу до них донесся стук в дверь.

– Боже мой! – воскликнула миссис Ланкастер. – Это, должно быть, вернулись супруги Перри. Я никак не думала, что они так скоро появятся.

Стук повторился.

– Им, наверное, нужно открыть, – предложила Таппенс.

– Нет, дорогая моя, этого мы делать не будем, – возразила миссис Ланкастер. – Терпеть не могу людей, которые вечно путаются под ногами. Мы с вами так славно беседовали, не правда ли? Мне кажется, мы не должны никуда двигаться. О господи, теперь кто-то кричит под окном. Выгляните, пожалуйста, и посмотрите, кто это.

Таппенс подошла к окну.

– Это мистер Перри, – сказала она.

– Джулия! Джулия! – звал снизу мистер Перри.

– Вот нетерпеливый, – возмутилась миссис Ланкастер. – Я не разрешаю людям вроде Эймоса Перри называть меня по имени. Решительно не разрешаю. Не беспокойтесь, дорогая, – добавила она. – Здесь мы в полной безопасности. И можем продолжить нашу беседу. Я расскажу вам о себе. У меня действительно была интересная жизнь, полная разных событий. Иногда мне даже кажется, что, если все это описать, получится целый роман. Я была отчаянной девчонкой и связалась с... с настоящей бандой преступников. Другими словами их не назовешь. Некоторые были просто отпетые негодяи. Однако, имейте это в виду, среди них попадались и люди из общества. Специалисты самого высокого класса.

– Мисс Блай?

– О нет, мисс Блай не имела к преступлениям ни малейшего отношения. Она слишком тесно связана с церковью. Религия и все такое прочее. Но ведь есть разные виды религии, вам это известно?

– Есть, наверное, разные секты, – высказала предположение Таппенс.

– Да, конечно, для простых людей. Но, кроме простых людей, есть еще и другие. Особые, которые подчиняются совсем другой власти. Существуют особые легионы. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Пожалуй, нет, – призналась Таппенс. – Как вам кажется, не нужно ли все-таки впустить супругов Перри в дом? Они ведь беспокоятся.

– Нет, мы не собираемся пускать их в дом. По крайней мере, до времени... Пока я не расскажу вам все, что необходимо. Не нужно пугаться, моя дорогая. Все это совершенно безболезненно. Никаких страданий или мучений. Все равно что уснуть. Ничуть не более неприятно.

Таппенс посмотрела на нее, потом вскочила и направилась к двери, которая была в стене.

– Через нее вам не удастся отсюда выйти, – сказала миссис Ланкастер. – Вы не знаете, где нужно нажать. Совсем не там, где вам кажется. Только я знаю, где находится кнопка. Мне известны все секреты этого дома. Я жила здесь с грабителями, когда была девушкой, пока не ушла от них от всех, пока не добилась прощения. Особого прощения. Вот что было мне дано – отпущение моего греха... ребенок... я его убила. Я была танцовщицей... мне не нужен был ребенок... Вон там, на стене... вон там мой портрет... портрет танцовщицы.

Таппенс посмотрела в указанную сторону. На стене висел портрет маслом, фигура девушки во весь рост, в пачке из белого атласа. И надпись: «Уотерлили».

– Это была лучшая моя роль. Все так говорили.

Таппенс медленно вернулась на свое место и снова села. Она пристально смотрела на миссис Ланкастер. У нее вертелись в голове слова. Слова, которые она слышала в «Солнечных горах». «Разве это не ваш ребеночек?» Тогда она, помнится, испугалась. Ей и теперь было страшно. Таппенс не очень понимала, что именно ее испугало, но тем не менее испытывала страх. В особенности когда смотрела на это благожелательное лицо, на эту добрую улыбку.

– Я должна была исполнять данный мне приказ – нужны были агенты уничтожения. Мне выпало такое предназначение, и я приняла его. Они свободны от греха, понимаете? Я имею в виду детей. Дети свободны от греха. Они еще не успели согрешить. И я отправляла их на Небо, как мне и было назначено. Пока они еще не согрешили. Пока были невинны. Не познали Зла. Вы понимаете, какая это честь – быть назначенной на такое дело? Попасть в число избранных. Я всегда любила детей. Своих у меня не было. Это было очень жестоко – не правда ли? – или казалось жестоким. Но по-настоящему это было возмездием за то, что я совершила. Вы, наверное, знаете, что я сделала.

– Нет, – сказала Таппенс.

– О, вы так много знаете. Я думала, что вы знаете и это. Был один доктор. Я пошла к нему. Мне было всего семнадцать, и я смертельно боялась. Он сказал, что от ребенка можно избавиться, никто ничего не узнает, и все будет хорошо. Но ничего хорошего не было. Мне стали сниться сны. Мне все время снился этот ребенок, он был постоянно рядом и спрашивал, почему я лишила его жизни. Ребенок говорил мне, что ему одному скучно. Это была девочка, да, я уверена, что это была девочка. Она приходила и говорила, что ей нужны подружки. И вот мне было внушение свыше. Я не могла иметь детей. Я вышла замуж и думала, что у меня будут дети, да и муж страстно хотел иметь ребенка, но их не было, потому что я была проклята. Вы это понимаете, не правда ли? Однако был способ искупить вину. Искупить то, что я сделала. То, что я сделала, было убийство, и искупить убийство можно лишь другими убийствами, потому что другие убийства уже не будут убийствами, они будут искупительной жертвой. Они будут приношением. Вы понимаете разницу? Дети отправлялись туда, чтобы моему ребенку не было скучно. Разные дети, но все маленькие. Я слышала Голос, и тогда... – она наклонилась и тронула Таппенс за колено, – так радостно было это делать. Вы понимаете, правда? Я была счастлива их освободить, чтобы они никогда не узнали жизни, не знали бы греха, как познала его я. Разумеется, я не могла никому об этом рассказать, никто не должен был знать. В этом я должна была быть уверена. Но появлялись люди, которые знали или догадывались. И тогда, конечно... ну, я хочу сказать, что они тоже должны были умереть, чтобы я была в безопасности. Вот я и была в безопасности. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Нет... не совсем.

– Но вы же знаете. Поэтому вы и явились сюда, верно? Вы знали. В тот самый день, когда я задала вам этот вопрос в «Солнечных горах». Я поняла это по вашему лицу. Я спросила: «Это не ваш ребеночек?» Я подумала, что вы придете, может быть, потому, что вы – мать. Одна из матерей, чьих детей я убивала. Я надеялась, что вы придете еще раз и мы с вами вместе выпьем стаканчик молока. Это обычно бывало молоко. Иногда какао. Все, кто знал обо мне.

Она медленно прошла в угол комнаты и открыла стоявший там шкафчик.

– Миссис Моди, – проговорила Таппенс. – Она была одной из них?

– Ах, вы и о ней знаете... Нет, она не была матерью, она была костюмершей в театре. Она меня узнала, вот ей и пришлось уйти. – Миссис Ланкастер внезапно обернулась и направилась к Таппенс, неся в руке стакан молока. – Выпейте это, – сказала она, ласково улыбаясь. – Просто выпейте, и все.

Таппенс ошеломленно молчала, а потом вскочила на ноги и бросилась к окну. Схватив стул, она разбила стекло и, высунувшись из окна, закричала:

– На помощь! На помощь!

Миссис Ланкастер рассмеялась. Она поставила стакан на стол, откинулась в кресле и со смехом сказала:

– Как вы глупы. Вы думаете, сюда кто-нибудь придет? Кто, по-вашему, может прийти? Им придется ломать двери, ломать эту стену, а тем временем – есть ведь и другие способы. Не обязательно молоко. Просто молоко легче всего. Молоко или какао, даже чай. Маленькой миссис Моди я всыпала в какао. Она любила какао и постоянно его пила.

– Это был морфий? Откуда вы его брали?

– О, это было нетрудно. У человека, с которым я жила много лет назад, был рак, и доктор давал мне для него морфий. У меня скопился большой запас. Были и другие лекарства. Я сказала, что все выбросила, только я этого не сделала, наоборот, все сохранила – и морфий, и другие наркотики, и успокаивающие средства. Вот они и пригодились. У меня и сейчас есть запас. Сама я никогда ничего не принимаю. Я не верю в эти штучки. – Она придвинула стакан к Таппенс. – Выпейте это, так будет гораздо легче. Другой способ – беда в том, что я не помню, куда я положила...

Она встала и начала ходить по комнате.

– Куда же я его положила? Куда? Все забываю, старею, наверное.

Таппенс снова закричала «На помощь!», однако на берегу канала не было ни души. Миссис Ланкастер продолжала бродить по комнате.

– Я думала... была уверена... О, конечно, он у меня в рабочей корзинке.

Таппенс отвернулась от окна. Миссис Ланкастер приближалась к ней.

– Какая вы глупая женщина, – сказала она, – что предпочитаете этот способ.

Она выбросила вперед левую руку и схватила Таппенс за плечо. В правой руке, которую она до этого держала за спиной, был длинный узкий кинжал. Таппенс отчаянно сопротивлялась. «Я легко с ней справлюсь, – думала она. – Без всякого труда. Она старая женщина, старая и слабая. Она не сможет...»

И вдруг ее охватил ужас: «Но я ведь тоже старая женщина. У меня уже нет той силы. А ее руки, ее пальцы, как они сжимаются... Это, наверное, потому, что она безумна. Я всегда слышала, что сумасшедшие обладают страшной силой».

Блестящее лезвие все приближалось. Таппенс пронзительно закричала. Снизу слышались крики и громкие удары. Они были направлены на дверь, словно кто-то старался ее выломать. «Но им никак не удастся сюда проникнуть, – думала Таппенс. – Они не смогут открыть эту дверь. Для этого нужно знать секрет потайного механизма».

Она боролась изо всех сил. Пока ей удавалось удерживать миссис Ланкастер на расстоянии. Но та была крупнее. Это была большая сильная женщина. Она по-прежнему улыбалась, однако в этой улыбке больше не было благожелательности. У нее был вид женщины, которой нравится то, что она делает.

– Убийца Кейт, – пробормотала Таппенс.

– Так вы, значит, знаете мое прозвище? Но теперь я переросла его. Теперь я не просто убийца, а Убийца именем Бога. Бог велит, чтобы я вас убила. Значит, все в порядке. Вы это понимаете, не так ли? Если этого хочет Бог, значит, все в порядке.

Теперь миссис Ланкастер загнала Таппенс в угол, к краю большого кресла. Одной рукой она прижимала ее к креслу, все крепче и крепче, так что Таппенс уже не могла пошевелиться – дальнейшее сопротивление было уже невозможно. Блестящее лезвие кинжала в правой руке миссис Ланкастер все приближалось.

Таппенс думала: «Я не должна поддаваться панике, нельзя паниковать...» – но вслед за этой мыслью тут же пришла другая: «Но что я могу сделать?» Сопротивляться было бесполезно.

И тут ее пронзил страх – острое чувство страха, такое же, какое она испытала в «Солнечных горах».

«Это не ваш ребеночек?»

То было первое предупреждение, однако она им пренебрегла – да она и не знала, что это предупреждение.

Таппенс следила глазами за сверкающим лезвием, но, как это ни странно, не эта полоска стали внушала ей страх, приводивший ее в состояние полного паралича, ужасно было лицо – улыбающееся доброжелательное лицо миссис Ланкастер. Это была довольная, счастливая улыбка мягкой рассудительной женщины, которая спокойно делает свое дело.

«Она совсем не похожа на сумасшедшую, – подумала Таппенс. – Вот что ужасно. Впрочем, это естественно, ведь она-то думает, что вполне нормальна. Она считает себя вполне нормальным, разумным человеком – именно так она думает... О Томми, Томми, во что же я на этот раз впуталась?»

Ее охватила слабость, а затем и дурнота. Все мускулы ее расслабились – откуда-то послышались звуки разбитого стекла. Они унесли ее прочь, в темноту и беспамятство.

– Вот так уже лучше... Вы приходите в себя... Выпейте это, миссис Бересфорд.

К губам прижимается стакан... она отчаянно сопротивляется... отравленное молоко... кто когда-то говорил... что-то об отравленном молоке? Она не будет пить отравленное молоко... нет, это не молоко... пахнет совсем не так...

Напряжение спало, губы ее открылись... Она сделала глоток.

– Бренди, – прошептала Таппенс, узнав напиток.

– Совершенно верно! Выпейте еще... еще глоточек...

Таппенс выпила. Она откинулась на подушки и осмотрелась. В окне торчала верхушка лестницы. Пол под окном был усыпан битым стеклом.

– Я слышала, как разбилось стекло.

Она отодвинула от себя стакан, взгляд ее задержался сначала на кисти, потом скользнул по руке и, наконец, по лицу человека, который его держал.

– Эль Греко, – пробормотала она.

– Прошу прощения?

– Это неважно. – Она снова оглядела комнату. – А где она? Я хочу сказать, миссис Ланкастер?

– Она... она отдыхает... в соседней комнате.

– Понятно. – Однако Таппенс была не совсем уверена в том, что понимает хотя бы что-нибудь. Потом все прояснится. А теперь она могла освоить только одну мысль зараз. – Сэр Филипп. – Она произнесла его имя медленно и с сомнением. – Это правильно?

– Да. А почему вы вспомнили Эль Греко?

– Страдание.

– Прошу прощения?

– Картина... в Толедо... Или в «Прадо»... Я подумала... Это было давно-давно... Нет, не так уж давно. – Подумав немного, она сделала открытие. – Вчера вечером. У викария были гости...

– Вы делаете успехи, – ободряюще проговорил он.

Почему-то казалось так естественно сидеть здесь, в этой комнате, где пол был усыпан битым стеклом, и разговаривать с этим человеком, у которого было измученное, страдальческое лицо...

– Я сделала ошибку... там, в «Солнечных горах». Я ошиблась в ней... Мне стало страшно... волна страха... Но я не поняла, я боялась не ее, я боялась за нее... Я думала, что с ней должно что-то случиться... Я хотела защитить ее... спасти... я... – Она нерешительно посмотрела на него. – Вы понимаете? Или это звучит глупо?

– Никто не понимает вас лучше, чем я, никто в целом свете.