Щелкни пальцем только раз Кристи Агата

– Вечно здесь некуда сесть, – заметила миссис Боскоуэн.

Она скинула какие-то предметы с деревянной табуретки и пододвинула ее Томми.

– Вот. Садитесь и говорите.

– Очень любезно с вашей стороны, что вы пригласили меня войти.

– Да, с моей стороны это большая любезность, но у вас такой встревоженный вид. Вас ведь что-то очень беспокоит, верно?

– Да, вы правы.

– Я так и думала. Что же именно?

– Моя жена, – признался Томми, сам удивляясь своему ответу.

– Ах вот как! Вас беспокоит ваша жена. Ну что же, в этом нет ничего необычного. Мужья часто беспокоятся по этому поводу. Что же случилось? Она с кем-нибудь сбежала или просто решила немного развлечься?

– Нет. Дело совсем не в этом.

– Так, может быть, она умирает? Рак?

– Нет, просто я не знаю, где она находится.

– И вы думаете, что я знаю, где она? Тогда скажите мне, как ее зовут, и вообще, расскажите о ней, если вы считаете, что я могу вам помочь ее отыскать. Имейте в виду, – добавила миссис Боскоуэн, – я совсем не уверена, что мне хочется этим заниматься.

– Слава богу, с вами гораздо легче разговаривать, чем я поначалу предполагал.

– Что это у вас за картина? Судя по всему, вы держите под мышкой картину, верно?

Томми снял обертку.

– На этой картине стоит подпись вашего мужа. Мне бы хотелось услышать, что вы можете о ней сказать.

– Понятно. Что именно вы хотите знать?

– Когда она написана и где находится это место.

Миссис Боскоуэн в первый раз внимательно на него посмотрела, и в ее глазах мелькнула искра интереса.

– Ну что же, это нетрудно, – сказала она. – Да, я могу вам о ней рассказать. Она была написана примерно пятнадцать лет назад – впрочем, нет, значительно раньше, как я припоминаю. Это одна из ранних его работ. Двадцать лет назад, я бы сказала.

– А вы знаете, где это? Я имею в виду, где находится это место?

– О, конечно, я прекрасно помню. Очень милая картина. Мне она всегда нравилась. И этот горбатый мостик, и дом. А место называется Сэттон-Чанселор. Это в семи милях от Маркет-Бейзинга. А дом находится в двух милях от Сэттон– Чанселора. Прелестное местечко. Такое тихое и уединенное.

Она подошла к картине, нагнулась и стала внимательно ее рассматривать.

– Вот забавно, – сказала она. – Да, очень странно. Интересно бы знать.

Томми, оставив без внимания это непонятное замечание, спросил:

– А как называется этот дом?

– Право, не припомню. Его название несколько раз менялось. Не могу вам сказать почему. С этим домом связаны какие-то трагические события, и новые хозяева всякий раз давали ему новое название. То он назывался «Дом на канале», то «Дом у моста», потом «В лугах», а еще – «У реки».

– А кто там жил? И кто живет теперь? Вы не знаете?

– Мне они незнакомы. Когда я в первый раз там была, там жили мужчина и женщина. Собственно, они только приезжали туда на уик-энды. Мне кажется, они не были женаты. Она была танцовщица, а может быть, актриса – нет-нет, определенно танцовщица. Балерина. Довольно красивая, но глупенькая. Даже, я бы сказала, не в своем уме. Уильям, насколько мне помнится, был в нее влюблен.

– Он рисовал ее?

– Нет. Он вообще редко писал людей. Говорил иногда, что хочет сделать с кого-нибудь эскиз, но всерьез этим не занимался. А вот к молодым девицам он всегда был неравнодушен.

– Именно эти люди там жили, когда он писал эту картину?

– Да, мне кажется, что так. Правда, не постоянно. Они приезжали только на уик-энды. А потом они расстались. Между ними произошла ссора, он, как мне кажется, бросил ее и уехал, а может быть, наоборот, она его бросила. Меня там в то время не было. Я была в Ковентри, лепила там группу. После этого, по-моему, там оставались гувернантка и ребенок. Не знаю, что это была за девочка, откуда она взялась, но, насколько я понимаю, гувернантка была при ней, воспитывала ее. Потом, как мне кажется, с девочкой что-то случилось. Либо гувернантка куда-то ее увезла, либо она умерла. Зачем вам нужно знать, что за люди жили там двадцать лет назад? Разве не глупо этим интересоваться?

– Я хочу знать об этом доме все, что только возможно, – пояснил Томми. – Понимаете, моя жена поехала разыскивать этот дом. Она сказала, что видела его из поезда.

– Совершенно верно, – кивнула миссис Боскоуэн. – Железная дорога идет как раз по другую сторону моста. Насколько я понимаю, из поезда этот дом прекрасно виден. – Потом она спросила: – А зачем вашей жене понадобилось отыскивать этот дом?

Томми вкратце объяснил ей, в чем дело. Она бросила на него подозрительный взгляд.

– А вы случайно не сбежали из сумасшедшего дома? – спросила миссис Боскоуэн. – Может, вас отпустили под честное слово? Так, кажется, у них это называется?

– Согласен, что на это похоже, – признался Томми, – но на самом деле все очень просто. Моя жена хотела разузнать все, что связано с этим домом, поэтому она стала ездить по разным железнодорожным веткам, чтобы выяснить, где она его видела. Скорее всего, она его нашла и поехала в это самое место – что-то такое, а потом Чанселор.

– Верно, Сэттон-Чанселор. Было такое богом забытое местечко. Вполне возможно, что теперь оно разрослось, может быть, даже превратилось в современный спальный район.

– Вполне возможно, – согласился Томми. – Она позвонила, что едет домой, но так и не приехала. И я хочу узнать, что с ней случилось. Думаю, что она приехала и начала наводить справки об этом доме, а потом... возможно, теперь ей грозит опасность.

– Какая может быть опасность?

– Я не знаю. Я даже не подозревал ни о какой опасности, а вот моя жена подозревала.

– Она у вас вообще подозрительная?

– Может быть, и так. Ей это свойственно. У нее бывают предчувствия. Вы никогда не слышали о некоей миссис Ланкастер? Лет двадцать тому назад, например, или, напротив, совсем недавно, несколько месяцев назад?

– Миссис Ланкастер? Нет, я такой не знаю. Имя-то запоминающееся. Нет, решительно не помню. А в чем дело, что это за миссис Ланкастер?

– Ей как раз принадлежала эта картина. Она в свое время подарила ее моей тетушке. А потом, довольно неожиданно, уехала из дома престарелых, где до этого находилась. Ее забрали родственники. Я пытался навести о ней справки, однако у меня ничего не получилось.

– У кого из вас больное воображение, у вас или у вашей жены? Вы напридумывали кучу всяких вещей и теперь не находите себе покоя.

– О, конечно, можно сказать и так, – согласился Томми. – Не нахожу себе покоя, а почему – неизвестно. Вполне возможно, что волнуюсь попусту. Вы это хотите сказать? Может быть, вы и правы.

– Нет, – возразила миссис Боскоуэн несколько иным тоном. – Я бы не сказала, что совсем попусту.

Томми вопросительно посмотрел на нее.

– В этой картине есть одна странность, – сказала миссис Боскоуэн. – Совершенно непонятная вещь. Я, видите ли, отлично ее помню. Вообще, я помню большинство картин Уильяма, хотя у него их такое множество.

– А вы не помните, кто ее купил, если она действительно была продана?

– Нет, вот этого не помню. Да, мне кажется, что ее кто-то купил. У него как-то была выставка, с этой выставки много было распродано. Они были написаны за три или четыре года до выставки. Очень многое раскупили. Почти что все. Но сейчас я, конечно, не могу вспомнить, кто покупал. Трудно этого от меня требовать.

– Я вам очень благодарен и за то, что вы вспомнили.

– Вы меня не спросили, почему я думаю, что в этой картине есть что-то странное. В той самой, которую вы принесли.

– Вы хотите сказать, что она не принадлежит вашему мужу? Что ее написал кто-то другой?

– О нет, эту картину написал Уильям. Насколько я помню, в каталоге она значилась под названием «Дом у канала». Но сейчас она не совсем такая, как была на выставке. В ней что-то изменилось.

– Что же именно?

Миссис Боскоуэн протянула испачканный глиной палец и указала на точку, расположенную под мостом, переброшенным через канал.

– Вот, – сказала она. – Видите? Здесь под мостом нарисована лодка, верно?

– Да, – сказал Томми, не понимая, в чем дело.

– Ну так вот, когда я в последний раз видела картину, этой лодки там не было. Когда картина выставлялась, на ней не было никакой лодки.

– Вы хотите сказать, что кто-то – не ваш муж – нарисовал эту лодку потом, позже?

– Да. Странно, не правда ли? Не могу понять, для чего это понадобилось. Сначала я удивилась, увидев на картине эту лодку – на канале вообще не бывало лодок, – а потом заметила, что пририсована она не Уильямом. Это сделал кто-то другой. Интересно бы узнать кто. – Она посмотрела на Томми. – И еще интересно – зачем.

Томми не мог предложить никакого ответа. Он смотрел на миссис Боскоуэн. Его тетушка Ада назвала бы ее женщиной непоследовательной, однако ему она такой не показалась. Она изъяснялась несколько туманно, и у нее была манера перескакивать с предмета на предмет. То, что она говорила в данный момент, казалось, не имело связи с тем, о чем шла речь минуту назад. Томми показалось, что она знает гораздо больше, чем готова рассказать. Любила ли она своего мужа, ревновала ли его, а может быть, презирала? Это невозможно было понять ни по ее поведению, ни по ее словам. Однако у него было такое чувство, что привязанная под мостом лодочка, которая была пририсована позже, внушала ей какое-то беспокойство. Ей не нравилось, что на картине появилась лодка. Неужели она действительно помнила – ведь прошло уже столько лет! – рисовал ли Боскоуэн лодку у моста или нет? Ведь это, по существу, такая пустячная деталь. Если бы она видела в последний раз картину год или два назад... но ведь это было значительно раньше. А миссис Боскоуэн почувствовала беспокойство. Он снова посмотрел на нее и увидел, что она с любопытством разглядывает его. В ее взгляде не было враждебности, она просто внимательно изучала его. Очень внимательно.

– Что же вы теперь собираетесь делать? – спросила она.

Ответить на этот вопрос было, по крайней мере, нетрудно. Он прекрасно знал, что собирается делать.

– Сегодня поеду домой, посмотрю, нет ли от жены каких-нибудь вестей – может, она звонила или написала. Если же нет, то завтра отправлюсь в это самое место, в Сэттон-Чанселор. Надеюсь, что там я ее найду.

– Это будет зависеть от некоторых обстоятельств, – сказала миссис Боскоуэн.

– От каких именно? – резко спросил Томми.

Миссис Боскоуэн нахмурилась, а потом пробормотала, словно про себя:

– Интересно, где она теперь?

– О ком это вы?

Миссис Боскоуэн, которая отвернулась было от Томми, теперь снова посмотрела на него.

– О, я имею в виду вашу жену. – Затем она добавила: – Надеюсь, с ней ничего не случилось.

– Почему, собственно, с ней должно что-то случиться? Скажите мне, миссис Боскоуэн, вы что-то знаете об этом месте, что-то неладно в этом Сэттон-Чанселоре?

– В Сэттон-Чанселоре? В этом месте? – Она покачала головой. – Нет, я думала не о месте.

– Тогда, наверное, о доме? – предположил Томми. – Этот дом на канале, а не сама деревушка Сэттон-Чанселор.

– Ах, дом, это был прекрасный дом. Знаете, такой... он был словно специально предназначен для любовников.

– И там действительно жили любовники?

– Иногда. Правда, нечасто. Если дом предназначен для любовников, там и должны жить любовники.

– И его не следует использовать по другому назначению.

– Вы очень догадливы, – заметила миссис Боскоуэн. – Вы поняли, что я имею в виду, не правда ли? Дом, предназначенный для любовников, нельзя использовать для дурных целей. Дому это не понравится.

– Вам что-нибудь известно о людях, которые жили там в последнее время?

Она покачала головой:

– Нет. Я вообще ничего не знаю об этом доме. Он никогда не играл никакой роли в моей жизни.

– Но ведь вы о чем-то подумали... нет, скорее о ком-то?

– Да, вы правы. Я подумала о... о ком-то.

– Вы не могли бы мне рассказать об этом человеке? О котором подумали?

– Да тут нечего рассказывать. Просто иногда задаешь себе вопрос: где-то он может быть? Что с ним происходит, как он вообще поживает? Вдруг возникает чувство... – Она махнула рукой и вдруг неожиданно предложила: – Не хотите ли копченой рыбки?

– Рыбки? – изумленно переспросил Томми.

– Знаете, у меня тут есть парочка копченых селедок. Вот я и подумала, что вам следует подкрепиться, прежде чем вы поедете на вокзал. Вам нужно на вокзал Ватерлоо, – добавила она. – На Сэттон-Чанселор поезда идут оттуда. А пересаживаться нужно в Маркет-Бейзинге. Кажется, там ничего не изменилось.

Это было знаком того, что ему пора уходить. Он так и сделал.