Женщина без имени Мартин Чарльз
Поднималась луна, я подбросил в костер дров. Мы сидели на берегу, зарывшись пальцами ног в песок. Мы говорили о нынешней жизни Кейти: шоу, будущие фильмы, финансовые дела, сумасшедший ритм, который пытался выжать из нее все соки, и о рамках, которые она для него установила. Кейти явно было хорошо. И внешне, и внутренне. Она сказала:
– Несколько издателей просят меня написать мою историю. Реальную.
Я поднял бровь.
Кейти продолжала:
– Они готовы заплатить немыслимые деньги за всю историю, включая загадочного парня, который сумел меня снова собрать. – Она хмыкнула. – Им очень хочется узнать о нем.
– Ну и? – спросил я.
– Не я должна писать эту историю.
Только в эту минуту я понял, насколько здоровой она была. Насколько цельной. Кейти сделала это. Она снова стала самой собой.
Ближе к полуночи Кейти встала. Пилот отдыхал на песке на дальнем конце острова. Каждые несколько секунд он затягивался сигаретой, и ее кончик горел в темноте рубиново-красным огоньком. Кейти посмотрела на часы.
– Я точно не смогу убедить тебя? – Она обвела рукой остров и «Джоди». – Здесьникто не будет скучать без тебя.
– Я уверен.
Кейти обеими руками потянула меня за рубашку, прижалась ко мне и уперлась лбом в мою грудь. Наконец, она подняла глаза.
– Все еще болит, верно?
Я посмотрел на юго-запад, через залив, потом на нее.
– Каждый день.
Она улыбнулась. Ее глаза были влажными. Кейти кивнула:
– У меня тоже.
Она поцеловала меня в щеку, потом в уголок губ и пошла к своему вертолету. Пилот уже сидел в кабине и готовился к полету. Лопасти винта начали медленно вращаться. В нескольких футах от меня Кейти остановилась, повернулась ко мне, тщательно подбирая слова:
– Иногда, когда я стою на сцене, мне напоминают.
– О чем?
– О том, что этот дар не мой. И все это… – Она указала на себя и на вертолет. – Это не обо мне.
– О чем же тогда?
Она усмехнулась, почти заговорила, но сдержалась и отвернулась. Три минуты спустя не слышно было даже шума вертолета.
Шли недели. Все истории заканчиваются.
Было субботнее утро. Я сидел с чашкой кофе на коленях, отмахивался от москитов и думал о своей жизни. О том, что мне было дано в последнее время. И о том, что с этим стало. Что это была за жизнь. Смирившаяся.
Тут я услышал стук небольшого мотора и увидел приближающийся маленький ялик. На корме лодки сидел Стеди, держа руку на румпеле. Я был удивлен, тем более что это был не понедельник и не четверг. При виде Стеди я немного встревожился.
Старик заглушил мотор, и я привязал булинь.
– С вами все нормально? Что-то случилось? Кейти в порядке?
Стеди вышел из лодки, поправил сутану и долго смотрел на меня. Наконец он указательным пальцем коснулся подбородка.
– Думаю, ты – моя самая большая неудача.
Даже через мои солнечные очки его одеяние сияло в лучах солнца.
– Что?
Стеди выпрямился.
– Я в этом уверен.
– С Кейти все в порядке?
Старик ткнул в меня дрожащим пальцем:
– Я почти всю жизнь ношу сутану, и я не смог на тебя подействовать.
– Я жив, не так ли?
Он сплюнул в воду.
– Я видел побелевшие от времени кости, куда более живые, чем ты.
– Я тоже рад вас видеть. Мы сегодня раздражительны, верно? Неужели только поэтому вы приплыли сюда в такое время дня?
Его глаза встретились с моими.
– Я из-за этого не сплю по ночам.
Я знал, что он говорит правду.
– Вы не можете спасти всех.
Его ответ был быстрым, хотя и неотрепетированным. Стеди все еще сердился.
– Я не пытаюсь спасти всех.
– Я думал, что успех и проигрыш как бы прилагаются к сутане. Ну, вы знаете, в чем-то выигрываешь, в чем-то проигрываешь.
Старик выбирал слова. В уголке его рта скопилась слюна.
– Мне, вероятно, следовало бы поблагодарить тебя.
– За что?
– За Кейти.
– Я не вернул вам Кейти. Она сама вернула вам Кейти.
Он пожал плечами:
– Возможно.
Стеди вытащил из кармана трубку, набил ее, зажег, раскурил. Когда он заговорил, из его рта вышел дым.
– Но еще остаешься ты.
Я промолчал.
Еще одна затяжка.
– Одевайся. Поедем, прогуляемся.
– Вы не хотите ловить рыбу?
– Я ловлю.
Это была наживка. Я не клюнул.
– Куда мы едем?
Стеди поднял бровь:
– Ты стал разборчивым?
Я принял душ, натянул джинсы, рубашку с длинными рукавами, воспользовался дезодорантом и сунул ступни в шлепанцы. Мы отправились на его лодке в Чоколоски. Там нас ждал церковный фургон. Стрелка показывала, что бак полон, раньше такого никогда не бывало.
Часом позже мы подъехали к пункту пропуска. Стеди остановился, заплатил доллар, и мы поехали по мосту Кард-Саунд. Я впервые проехал до конца моста. Я только поднялся по нему, но никогда не спускался. Я посмотрел на бетонную заплату на парапете. Грязная, тусклая, она сливалась со старым цементом, но тот, кто знал, что искать, ее бы заметил.
Мы проехали еще милю, свернули на дорогу с одной полосой. Мост был к северу от нас, Атлантика – на востоке. Вода с двух сторон. Стеди вел машину между деревьями, пока мы не выехали на асфальтированную парковку. Там он остановил фургон и вынул ключи из замка зажигания.
– Идем.
Я пошел за ним.
По мягкому песку мы дошли до края воды и до мемориала, который был построен вскоре после моей смерти. Спиралевидная черная масса из гранита с прожилками, размером с городской автобус, стоявший вертикально – или на бампере. В трещины были засунуты записки, вокруг стопками лежали памятные вещи и завернутые в целлофан книги. Из-за общей формы и из-за того, что здесь произошло, местные называли его «Гарпун Пита Хейна». Думаю, они решили, что Пит Хейн получил лучшее от пирата Пита. Может, и так. В любом случае, мне говорили, что это место популярно у туристов. На самом верху было выбито мое имя вместе с датами рождения и смерти. Ниже – названия всех моих книг.
Стеди сказал:
– Сядь.
Я сел.
Он встал передо мной.
– Закрой на минуту глаза.
– Что?
– Закрой глаза.
– Зачем?
– Потому что я так сказал.
Я закрыл глаза.
– Они закрыты?
– Да.
– Уверен?
– Абсолютно.
Я услышал шуршание ткани, ворчание, а потом ладонь Стеди ударила меня по лицу. Я стукнулся о гранит. Во рту появился вкус крови. Губа запульсировала и мгновенно распухла.
У Стеди дрожала нижняя губа, на глазах выступили слезы. Он ткнул в меня пальцем.
– Когда ты наконец перестанешь жалеть себя?
Я сплюнул – кровь на граните.
– Как насчет того, что нужно подставить другую щеку?
Он ударил меня снова.
Я понимал, что к этому шло, и успел увернуться.
– Я не жалею…
– Не лги мне.
– Я не лгу вам.
– Ладно. Значит, ты лжешь самому себе.
– Возможно, – мой тон изменился, – но я никогда не лгал вам.
Ему было больно думать обо мне. Я видел это. Его лицо приблизилось к моему. Теперь Стеди уже кричал:
– Тогда почему ты остаешься здесь?
Я тоже закричал:
– Потому что я боюсь!
– Чего?
Я похлопал себя по груди:
– Боли.
– Значит, ты трус.
Я встал, мой голос зазвучал громче.
– Я не хочу им быть.
Он снова ударил меня. Мой зуб порезал ему кожу на косточке пальца. Стеди завязал ранку носовым платком и сказал, не глядя на меня:
– Ты не единственный в этом мире, кто любил и потерял.
Я снова сел.
– Моя голова это понимает, мое сердце – нет.
Он заговорил сквозь стиснутые зубы:
– Я оставлю тебя в покое при одном условии.
– Говорите.
Старик сунул руку под сутану, достал пластиковый пакет и протянул его мне:
– Прочти это детям из крыла Уайета в больнице Ривер-сити.
Трясущимися руками я открыл пакет. Внутри оказались когда-то намокшие, но теперь совершенно сухие страницы моего шестого и последнего романа. Рукопись лежала рядом со мной на сиденье, когда я направил машину с моста. Сморщенные страницы были потертыми. Кто-то читал их, и не один раз.
– Они все время были у вас?
– Я ждал, пока ты сможешь снова прочесть их.
– Но как вы…?
– Когда я нашел тебя на берегу, ты крепко держал их. Так я узнал, кто ты такой. Ты был без сознания, поэтому я спрятал рукопись на лодке.
– То есть вы ее украли?
Он кивнул:
– В каком-то смысле да.
Пятьсот страниц никогда не были такими тяжелыми.
– Стеди, я не могу…
Старик выпрямился и похлопал ладонью по верхней странице:
– Семь страниц. Ты прочтешь семь страниц, а потом можешь идти и делать все, что захочешь. Можешь даже броситься с другого моста, мне все равно, но эту малость ты мне должен.
– Почему семь?
– Потому что… – Стеди нагнулся ближе, я почувствовал на лице его дыхание. – Если к этому моменту тебя не зацепит, то не зацепит никогда.
Семь страниц. Пересечение моей глубочайшей потребности и моего самого большого страха.
Я кивнул.
Глава 39
Стеди шесть с половиной часов вел машину на север, остановившись один раз, чтобы залить в бак горючее, один раз, чтобы я поменял спустившее колесо, и три раза его заставила остановиться его раздутая простата. Говорили мы мало. Когда мы подъезжали к Джексонвиллю, меня начало трясти. Шоссе I-95 было на ремонте, и это заставило нас объехать город с запада по автостраде I-295. Потом мы свернули на восток, на шоссе I-10, проехали по мосту Фуллер Уоррен, и слева от нас небо осветили огни Джексонвилля.
Больница стояла перед нами на южном берегу. Над ней нависли подъемные краны. На щите было что-то написано про новый конференц-зал. Размеры стройки позволяли предположить, что здание будет довольно большим. Стеди остановил машину перед путепроводом. Я открыл дверцу, и меня вырвало на бетон. Когда зажегся зеленый свет, стоявшая за нами машина посигналила, и меня снова вырвало. И это как будто заставило сигнал смолкнуть. Стеди остановился перед главным входом и сказал:
– Я поднимусь через несколько минут.
Потом, повернувшись ко мне, он похлопал себя по лицу и посоветовал:
– Вытри чем-нибудь рот.
Я схватил рукопись, вытер рот рукавом и вошел в больницу. Проблема состояла в том, что в последние десять лет мои истории хорошо продавались. Очень хорошо. И это значило, что больница получила большие суммы. Больница, в свою очередь, была за это благодарна, и, не желая забывать, откуда поступали эти деньги, администрация выразила свою благодарность тем, что повесила мое фото почти на каждую стену, мимо которой я проходил. Я спрятался за солнцезащитными очками и дошел до задней лестницы, не попав в объектив большинства камер. Еще ни разу в жизни я не чувствовал себя настолько неловко. Я миновал два этажа, вышел в просторный холл, свернул налево, прошел по новому коридору, по которому я еще ни разу не ходил. На стенах были нарисованы сцены из моих книг. Каждая была мне хорошо знакома. Художником был некто по имени «Джон Т.». Он сотворил чудо с картинами, которые зародились в моей голове. По обеим сторонам коридора располагались детские палаты. Из палаты в палату переходили медсестры в яркой форме.
Новое крыло закончилось и привело меня к месту соединения со старым крылом. Белые плитки пола встретились с пожелтевшими и старыми. На стене висела табличка: «Простите за беспорядок. Скоро начнется ремонт». Я замедлил шаг. Меня наполнили запахи. И звуки тоже. Где-то раздался голос ребенка. По коридору пронеслось эхо.
Все началось именно здесь.
Было около восьми часов вечера, когда я вошел в пустую комнату, где впервые играл в видеоигру с Рэнди и читал Джоди и другим ненужным ребятишкам с острова. Ни одной медсестры. Ни одного ребенка. Никого.
Спустя десять минут вошел парнишка лет десяти-одиннадцати и исчез в библиотеке. Он был худым, с кудрявыми рыжими волосами. На меня мальчик не обратил никакого внимания. Я дал ему несколько минут, потом прошел следом, где меня встретил запах моих книг. Паренек стоял у дальней стены, глядя на полку с книгами, до которой ему было не достать. Он как раз подтащил стремянку, когда я оказался рядом с ним.
– Тебе что-то понравилось? – спросил я.
Он кивнул. Ткнул пальцем.
Я снял книгу с полки и протянул ему. Я помнил, как впервые читал ее, где я тогда был и как; стоило мне ее закончить, я сразу же вернулся к первой странице и начал читать снова.
– Это хорошая книга.
Мальчик кивнул и сунул ее под мышку. Он обвел взглядом стеллажи. На его лице появилось выражение восхищения.
– Вы знаете, что все эти книги подарил нам один человек?
– Да.
Парнишка покачал головой.
– Держу пари, что тот парень знал много историй. – И снова это выражение восхищения и удивления. – У него наверняка много друзей.
Он повернулся и, шаркая, пошел по коридору.
Я изучал полки с книгами, здороваясь со всеми своими старыми друзьями, когда меня нашел Стеди. Он сильнее опирался на свою трость. Волосы он зачесал назад и воспользовался лосьоном после бриться. Два моих любимых аромата – «Виталис» и «Олд Спайс». Я оглядел пустую комнату и прошептал:
– Здесь никого нет.
Старик кивнул:
– Я знаю.
Я был на середине фразы: «Теперь мы можем идти?» – когда до меня дошло. Меня подставили.
Стеди взял меня под руку и потянул за собой:
– Идем.
Мы оказались возле урны, я повернулся к ней, у меня возник позыв на рвоту, но меня не вырвало. Еще один позыв на рвоту, и Стеди посмотрел на меня неодобрительно.
– Ты закончил наконец?
На нас смотрели медсестры, перешептывались.
– Думаю, да.
– Хорошо, потому что ты не сможешь этого себе позволить, когда она выведет тебя на сцену.
– Она?
– Ну, разумеется. Кто еще тебя представит?
Я схватился обеими руками за края урны, чтобы не упасть.
– Если бы вы не были священником…
– Идем, пока мне снова не понадобится помочиться. – Он покачал головой. – Молодость впустую расходуется на молодых.
Стеди провел меня по коридору, потом по длинному переходу. Люди стояли в очереди по обеим его сторонам, но на меня никто не смотрел. Все пытались попасть в Зал Уайета на тысячу двести мест, но не могли. Остались только стоячие места в холле. Несколько телевизоров с плоским экраном должны были показывать то, что происходит на сцене. Несколько телеканалов вели передачу. Кейти продала еще одно шоу в прямом эфире.
Мы стояли сзади. Стеди вцепился в меня. Я вцепился в пластиковый пакет. Когда на сцену вышла Кейти, зал встал. Несколько минут зрители аплодировали и свистели. Она подошла к микрофону, улыбаясь, пережидая, совершенно в своей тарелке.
Когда люди в зале успокоились, Кейти заговорила:
– Несколько месяцев назад я устроила себе нечто вроде каникул. Возможно, вы об этом слышали… – Зрители ответили ей на это новыми продолжительными аплодисментами, засвистели. – В это время я познакомилась, вернее… – она посмотрела на Стеди, – меня познакомили с одним человеком. Своего рода свидание вслепую. Сначала он не дал мне покончить с собой. В буквальном смысле ослабил петлю на моей шее. – Пауза. Камера крупным планом показала шею Кейти. – Не самый лучший момент в моей жизни. Шли дни и недели, и ему удалось добраться до моего сердца. Он видел меня такой, какой я никогда никому не позволяла себя увидеть. Потом, когда я опустилась на колени у могилы моего маленького сына и достигла дна, он сделал кое-что, чего ни один человек и уж точно ни один мужчина никогда не делал. Он вернул мне радость жизни. – Кейти похлопала себя по груди и немного помолчала. – Этот человек показал мне, что… – Она замолчала, встретилась со мной взглядом и дословно процитировала мои слова: – «Возможно, любовь, настоящая любовь, о которой говорят только шепотом, которой жаждут наши сердца, заключается как раз в том, чтобы открыть свой мешок и рискнуть произнести самые болезненные слова из тех, что произносят между растянутыми краями Вселенной: «Когда-то я был таким».
Кейти протянула ко мне руку.
– Я знаю его как Санди, но вам он известен под другим именем.
Она сделала шаг в сторону и замерла в ожидании. Стеди подтолкнул меня.
Дрожа, я повернулся к нему.
– Вы сделали это намеренно.
Старик кивнул. Его взгляд был взглядом солдата времен войны.
– Да, я сделал это намеренно.
Я прижался губами к его лбу.
– Я люблю тебя, старик.
Он потянулся ко мне, схватил за руку и прошептал:
– Ego te absolve, in nomine Patris et filii et spiritus sancti[25].
Стеди провел по моему лбу большим пальцем. Я развернулся и начал долгий, медленный путь к сцене. За три ряда до сцены в проход вышли Род и Моника. Он поседел. Она прибавила несколько фунтов. Справа от них стояли трое детей. Мальчик и две девочки. Моника шагнула ко мне. Она прикрывала руками рот, качала головой и плакала. Через несколько секунд она обняла меня, вцепилась. Род сделал то же самое. Потом он положил руку на плечо мальчика:
– Это наш сын. Наш Питер.
Мальчику было лет семь. Может быть, восемь. Очки с толстыми стеклами. Симпатичный парнишка. Он протянул мне руку.
– Здравствуйте, сэр. Вы тот самый писатель? – Он подтолкнул очки повыше. – Мы прочли все ваши книги.
Я пожал ему руку. Моника не отпускала меня несколько мгновений. Плакала. Всхлипывала. Я поцеловал ее в щеку, а потом опустился на одно колено, чтобы поговорить с мальчиком, глаза в глаза.
– Я был когда-то писателем. – Я перевел взгляд на сцену. – Думаю, сейчас нам предстоит выяснить, остался ли я им.
Он кивнул.
Медсестра, передавшая мне в лифте именинный торт, перегнулась через подлокотник своего кресла у самого прохода. На ее лице было изумление. Я схватил ее за руку.
– Ваша улыбка… согревает меня. У вас очень красивая улыбка.
Когда я повернулся, возле меня стояла Лиза. Ежик рыжих волос. Она выросла. Просто Джули Эндрюс в детстве. Никаких катетеров, никакой капельницы. Хороший цвет лица. Я встал на оба колена. Глаза в глаза. Она потянулась, провела по моей щеке тыльной стороной ладони, а потом вцепилась в книгу, которую я подарил ей на Рождество.
Я поднялся по ступеням.
Кейти встретила меня, взяла под руку, подвела к микрофону и прошептала:
– Mon chri[26].
Она поставила передо мной микрофон, отошла в тень и остановилась там. Свет прожекторов освещал мое лицо, оно появилось на всех экранах, и кое-кто узнал меня. В зале воцарилась мертвая тишина, такое выражение подойдет. Единственным звуком было мое прерывистое дыхание, усиленное микрофоном. Перед сценой сидели ребятишки – человек сто. Коляски, костыли, капельницы, очки с толстыми стеклами, шрамы и пластыри. Я посмотрел сначала на них, потом на остальную аудиторию. Я разгладил рукой первую страницу, пытаясь найти слова. Место, с которого начать. Я посмотрел на Кейти, но она даже не попыталась подойти ко мне. Сияющий Стеди стоял в задних рядах. Я истекал потом.
Читать бесплатно другие книги:
