Вояж Стил Даниэла

– Мне все это совершенно не нравится, – продолжил Билл. – Думаю, люди боятся, что игра не стоит свеч.

Ее так и подмывало сказать, что за все это надо благодарить Джека. Она была рада, что Билл на ее стороне. Они продолжили беседу. Билл поинтересовался о планах Мэдди на лето.

– Пока еще точно не знаю. Мне надо закончить работу над одним сюжетом. Мой муж терпеть не может строить планы. Он просто говорит мне собирать чемоданы, обычно прямо в день отъезда.

– Зато какая интересная жизнь! – усмехнулся Билл, недоумевая, как ей это удается. Большинство людей нуждается в заблаговременном предупреждении и тщательной подготовке к отдыху. Как относятся к этому ее дети? – У вас есть дети? – спросил он.

Немного помявшись, Мэдди ответила:

– Вообще-то нет.

Он не удивился. Она была молода, делала карьеру, требовавшую больших усилий, у нее еще было много времени на то, чтобы завести детей. Вряд ли правила светской беседы требовали от Мэдди признания, что она не может иметь детей, что Джек, женившись на ней, поставил такое условие…

– В вашем возрасте у вас еще достаточно времени, чтобы подумать о детях.

После всего им пережитого Билл предположил, что привлекательная молодая женщина откладывает рождение детей из-за психологической травмы в детстве. Ну что ж, это понятно!

– А что делаете этим летом вы, Билл? – спросила Мэдди, снова меняя тему.

– Обычно мы ездим на Мартас-Винъярд[3]. Но теперь мне это будет нелегко. На лето я отдал дом дочери. У нее трое детей, им там нравится. Я всегда могу воспользоваться гостевой комнатой, если захочу.

Он производил впечатление приятного человека и явно был близок со своими детьми.

Они еще поболтали, потом к ним присоединилась занятная французская пара – молодые дипломаты. Через несколько минут подошел поздороваться с Биллом аргентинский посол, и мужчины перешли на испанский. Билл отлично владел этим языком. Через несколько минут Мэдди с удивлением обнаружила, что Билл – ее сосед за столом. Пришлось просить прощения за то, что отняла у него столько времени перед ужином.

– Я не сообразила, что мы сидим вместе…

– Честно говоря, я сам это устроил, – сознался он со смехом. – Это оказалось нетрудно. Наверное, мне повезло.

– Мне тоже, – откликнулась Мэдди, взяла его под руку, и они проследовали к столу.

Вечер удался. По другую сторону от нее оказался сенатор-демократ от Небраски, с которым она раньше не была знакома, хотя всегда им восхищалась. Билл развлекал Мэдди рассказами о своей преподавательской деятельности в Принстоне и Гарварде. Судя по всему, у него остались о той поре самые лучшие воспоминания, как и о недолгой дипломатической карьере, прервавшейся так трагически.

– Чем вы думаете заняться теперь? – спросила его Мэдди за десертом. Она знала, что он пишет книгу. Билл ответил, что книга почти закончена.

– Буду с вами честен, Мэдди, четкой программы у меня нет. Я подумываю вернуться к преподаванию. Работать над книгой было интересно. Не знаю, в какую сторону двинуться после этого. У меня есть несколько предложений от университетов, в том числе, конечно, из Гарварда. Есть соблазн податься на Запад и поработать в Стэнфорде. Или, может, провести годик в Европе? Мы с Маргарет всегда любили Флоренцию. Меня привлекает Сиена. Еще мне предложили год преподавать американскую внешнюю политику в Оксфорде, но я не уверен, что мне этого хочется, да и тамошний климат слишком суров. Меня избаловала Колумбия – во всяком случае, погода.

– У вас есть выбор! – Мэдди пришла в восхищение. Она хорошо понимала, почему Билл нарасхват. Он умен, деликатен, открыт для новых идей и взглядов.

– Как насчет Мадрида? У вас превосходный испанский.

– Об этом я еще не думал… Придется снова осваивать корриду.

Оба засмеялись, представив себе эту картину. Когда ужин подошел к концу, Мэдди пожалела, что пора расставаться. Билл оказался прекрасным собеседником, а после приема предложил подвезти ее до дому. Она отказалась, сказав, что ее ждет машина с водителем.

– Тогда до встречи на новом заседании комиссии. Такая удивительная, разнообразная группа! Я, по правде говоря, мало чем могу ей помочь. Я не очень большой знаток темы жестокого обращения и домашнего насилия. Боюсь, мое столкновение с насилием получилось нестандартным. Но приглашение Филлис мне, конечно, польстило.

– Она знает, что делает. Думаю, у нас сложится сильная команда, мы привлечем внимание прессы. Надо открыть людям глаза на вопросы жестокого обращения и вообще женской судьбы.

– Вы прекрасно исполните роль нашего представителя! – сказал Билл.

Она в ответ улыбнулась. Разговор продолжался еще несколько минут, потом Мэдди уехала домой. Расслабленный Джек читал в постели.

– Жаль, что тебя не было, прием был прекрасный! – Она сняла серьги, сбросила туфли и нагнулась, чтобы его поцеловать.

– Я решил, что уже к вам не успею. Встретила интересных людей?

– Целую кучу! Взять хоть Билла Александера. До чего приятный человек!

– Мне он всегда казался занудой. – Джек махнул рукой, захлопнул книгу и одобрительно оглядел жену: даже без серег и туфель она была неотразима. – Шикарный вид, Мад.

Он говорил искренне, и Мэдди поблагодарила его новым поцелуем.

– Спасибо.

– Ложись быстрее.

В его глазах появился знакомый блеск. Через несколько минут, едва дав жене раздеться, он уже доказывал ей свою любовь. Отсутствие детей имело свои преимущества. Занимаясь любовью, Хантеры ни на что не отвлекались, полностью сосредоточиваясь друг на друге.

Потом Мэдди долго нежилась в объятиях Джека, тесно к нему прижавшись, чувствуя спокойствие и удовлетворение.

– Как все прошло в Белом доме? – спросила она, зевая.

– Неплохо. Думаю, мы приняли разумные решения. Вернее, решения принимает президент, я только делюсь с ним своими мыслями, а он сопоставляет их с тем, что слышит от других, и решает, как действовать. У него острый ум, чаще всего он прав. Я попал туда, где делается история.

– А по-моему, это худшая работа на свете. Я бы не стала ее делать ни за какие деньги.

– У тебя бы получилось, – усмехнулся Джек. – Все в Белом доме были бы прекрасно одеты и элегантны, сам Белый дом стал бы воплощением изысканности и стиля, все проявляли бы учтивость, сострадание, следили бы за своей речью и любое событие переживали бы всем сердцем. Таков твой совершенный мир, Мад.

Это прозвучало как комплимент, но Мэдди почему-то стало обидно. Она промолчала, а потом и вовсе забыла слова Джека. Утром было уже не до размышлений: оба торопились на работу.

Хантеры примчались в студию к восьми часам. Мэдди и Грег занялись специальным репортажем об американских танцорах. Мэдди обещала Грегу помочь с этим материалом, и они провозились до полудня, когда их отвлекли суета и шум в коридоре.

– Что случилось? – недовольно спросил Грег, отрываясь от монитора.

– Как бы не новое обострение в Ираке! Джек провел вчерашний вечер с президентом. Наверняка они что-то задумали.

Оба выбежали в коридор узнать, что стряслось. Мэдди остановила одного из исполнительных продюсеров.

– Ну что там?

– Рейс в Париж взорвался через двадцать минут после вылета из аэропорта Кеннеди. Говорят, взрыв слышал весь Лонг-Айленд. Никто не выжил.

Это была укороченная версия трагедии, но Грег и Мэдди, бросившиеся в новостную студию, убедились, что этим новость пока и исчерпывается. Ответственность за взрыв никто на себя не взял, но Мэдди была уверена, что история только начинается.

– Получен анонимный звонок. Звонивший как будто знал, о чем говорил, – продолжил продюсер. – Якобы авиакомпании было известно об угрозе еще до объявления посадки на рейс. Информация поступила к ним вчера в полдень, но они ничего не предприняли.

Грег и Мэдди переглянулись. Что за безумие? Как можно такое допустить? Авиакомпания была американская.

– Что у тебя за источник? – нахмурившись, спросил продюсера Грег.

– Мы не знаем. Но они владеют информацией, упомянули много достоверных и легко проверяемых деталей. Мы знаем только, что Федеральное авиационное агентство получило вчера какое-то предупреждение, но никак на него не отреагировало.

– Кто отслеживает новость? – воодушевился Грег.

– Хочешь – берись за это сам. У нас уже есть список тех, кому надо звонить. Информатор назвал имена и направления.

Грег, глядя на Мэдди, приподнял бровь.

– Подключите и меня, – вызвалась она.

Они вдвоем заторопились к тому, кто составил список.

– Не могу поверить! – сказала Мэдди на бегу. – Кто же сажает пассажиров на рейсы, которые грозят взорвать?

– Может, так бывает, просто мы этого не знаем… – пробормотал Грег.

Они получили список. А через два часа, сидя друг напротив друга у нее за столом, недоверчиво переглядывались. Все, с кем они переговорили, подтверждали новость. Угроза была, только неконкретная. Федеральное авиационное агентство получило информацию, что на одном из рейсов из аэропорта Кеннеди в течение ближайших трех дней будет заложена бомба. Вот и вся информация, подробности не сообщались, поэтому на самом высоком уровне было принято решение повысить меры безопасности, но не отменять вылеты, если не найдут бомбу или не поступит дальнейшая информация. Но ни того ни другого не случилось.

– Никакой ясности, – сказала Мэдди в оправдание рокового решения. – Возможно, они приняли это за ложную угрозу.

Существовало, правда, подозрение, что эта угроза исходит от одной из двух опасных террористических организаций, на счету которых уже были подобные случаи, поэтому имелись веские основания принять ее всерьез.

– Не все так просто. – Тон Грега стал подозрительным. – Я чую неладное. Надо дозвониться кому-нибудь из шишек авиационного агентства.

Они уже исчерпали все свои возможности и теперь напряженно размышляли, как быть дальше. Наконец Мэдди осенило. Она с решительным видом вскочила с кресла.

– Что ты задумала?

– Посмотрим, выгорит ли. Я вернусь через пять минут.

Оставив Грега недоумевать, она поехала в частном лифте наверх, к мужу. Тот провел вчерашний вечер в Белом доме и мог быть в курсе угрозы такого масштаба.

Джек оказался на совещании, но она попросила секретаря вызвать его на минуту по важному делу. Он вышел к ней со встревоженным видом и спросил, отведя в сторону:

– Ты здорова?

– Вполне. Я занимаюсь разбившимся самолетом. Нам известно, что катастрофе предшествовал телефонный звонок с угрозой, тем не менее ни один рейс не отменили. Похоже, никто не знал, который из них обречен.

Джек в ответ на ее рассказ не выказал ни огорчения, ни даже удивления.

– Так иногда бывает, Мад. Никто ничего не мог поделать. Такое неопределенное предупреждение вполне могло оказаться ложным.

– Теперь мы можем рассказать об этом правду. Во всяком случае, это убойный сюжет. Ты ничего не слышал об этом вчера?

Мэдди напряженно смотрела на мужа, дожидаясь ответа. Что-то в его взгляде подсказывало ей, что он в курсе дела.

– В общем-то нет, – последовал уклончивый ответ.

– Подумай, Джек, дело-то серьезное. Раз было предупреждение, надо было отменять рейсы. Кто принимал решение?

– Разве я сказал, что мне что-то известно? Давай пораскинем мозгами. Что, по-твоему, надо было предпринять после такого туманного предупреждения? Отменить на три дня все вылеты из аэропорта Кеннеди? Это равносильно запрету на всю американскую авиацию! Такое попросту невозможно.

– Откуда тебе известно про вылеты и про трехдневный срок? Получается, ты знал?

Мэдди вдруг осенило – конечно же, Джека срочно вызвали накануне в Белый дом именно с целью получить совет, что говорить американцам и говорить ли вообще, что предпринять и предпринимать ли что-либо. Как прикрыть свои задницы в случае, если какому-то самолету все-таки не посчастливится? Даже если решение принимал не Джек – а это была не его компетенция, – то его голос мог иметь важное значение, когда решалось, уведомлять ли общество.

– Пойми, Мэдди, запретить все вылеты из аэропорта Кеннеди на три дня немыслимо! Знаешь, что это значит? Пришлось бы запретить и все посадки – вдруг от взрыва достанется и садящимся бортам? Страна превратилась бы в сумасшедший дом, рухнула бы ее экономика.

– Не верю! – крикнула Мэдди. Ее охватило бешенство. – Ты и еще бог знает кто решили просто закрыть глаза, никого не предупреждать, заботясь об экономике? Побоялись нарушить расписание полетов? Убеди меня, что все было не так, как я себе представляю! Скажи, что четыреста двадцать человек погибли не ради бесперебойной работы нашей авиаиндустрии! Это ты мне пытаешься сказать? Что это было решение в интересах бизнеса? Кто же его принял?

– Наш президент, идиотка! А ты что думала? Что такие решения принимаю я? Вопрос стоял очень серьезно, но угроза была слишком туманной. Невозможно было ничего сделать, разве что ползать по каждому самолету с лупой и кисточкой, прежде чем дать ему добро на вылет. Только учти: если ты меня процитируешь, я тебя убью, так и знай!

– Мне плевать, что ты сделаешь. Речь о человеческих жизнях, о детях, в том числе младенцах, о ни в чем не повинных людях, которые сели в заминированный самолет, потому что ни у кого не хватило духу закрыть на три дня аэропорт Кеннеди. А надо было закрыть, Джек, черт возьми!

– Ты не знаешь, что несешь! Нельзя из-за угрозы взрыва закрыть на три дня крупнейший аэропорт страны и остаться в бизнесе!

– Закрывают же его из-за снежной бури, и ничего, экономике ни жарко ни холодно. Чем угроза взрыва лучше?

– Они выставили бы себя болванами и спровоцировали бы панику.

– Что ж, наверное, четыреста с лишним жизней – небольшая плата за то, чтобы избежать паники. Боже, я ушам своим не верю! Неужели ты, все зная, совершенно ничего не предпринял?

– Что я должен был делать? Помчаться в аэропорт и раздавать там листовки?

– Нет, дубина, ты – владелец телеканала! Тебе достаточно было бы свистнуть, даже анонимно, чтобы заставить закрыть аэропорт.

– Тогда для меня навсегда был бы закрыт вход в Белый дом. Думаешь, они не узнали бы о происхождении утечки? Глупости! А главное, – Джек вдруг схватил Мэдди за руку и стиснул, – не смей больше никогда называть меня дубиной. Я знал, что делаю.

– Ты и та компания, с которой ты вчера забавлялся, убили сегодня в полдень четыреста двадцать человек! – Она почти плюнула ему в лицо этими словами, ее голос дрожал. Она никак не могла поверить, что ее муж причастен к этому ужасу. – Почему бы тебе просто не купить ружье и не начать палить по людям? Это чище и гораздо честнее. Ты хоть знаешь, что все это значит? Очень просто: бизнес гораздо важнее людей. Это значит, что женщина, садясь с детьми в самолет, не может быть уверена в том, что долетит до места назначения, потому что у кого-то могут возникнуть перебои в бизнесе и ею и ее детьми запросто пожертвуют, сочтя их жизни не очень высокой платой за многомиллионные прибыли.

– Так и есть, если рассуждать в больших масштабах. Ты наивна и плохо соображаешь. Иногда людьми приходится жертвовать ради более значительных интересов. – Слушая Джека, Мэдди боялась, что ее стошнит. А он все не унимался: – И вот что я тебе скажу: если ты посмеешь хотя бы словом об этом обмолвиться, я собственноручно отволоку тебя в твой долбаный Ноксвилл и оставлю на крыльце у Бобби Джо! Одно слово – и будешь отвечать перед президентом Соединенных Штатов. Надеюсь, тебя упекут в тюрьму за государственную измену. Это – вопрос национальной безопасности, им занимались люди, знающие, что делают, и имеющие высочайшую степень допуска к секретам. Это тебе не свихнувшаяся ноющая домохозяйка и не жирный слюнявый сенатор. Откроешь эту банку с червями – и наживешь себе врагов в лице самого президента, не говоря о ФБР, авиационном агентстве и всех остальных федеральных агентствах. Я погляжу тогда, как тебя сожрет пламя. Не смей этого касаться! Ты ничего в этом не смыслишь. Учти, тебя живо возьмут в оборот и в пять минут похоронят. Тебе не выиграть, можешь не надеяться.

Мэдди знала, что в его словах есть доля истины: все будут упорно лгать и изворачиваться, развернется крупнейшая после Уотергейта операция прикрытия, а телезрители скорее всего ей не поверят. Ее голос станет жалким одиноким писком в море громких воплей, ее в два счета перекричат, более того, могут навсегда дискредитировать. С них станется даже пойти на убийство. Эта мысль пугала Мэдди, но обманывать людей, скрывать правду значило бы изменить самой себе. Общество имело право знать, что пассажиры рейса 263 были принесены в жертву экономическим интересам. Для тех, кто принимал это решение, они ничего не значили.

– Ты слышала, что я тебе сказал? – спросил Джек, метая глазами молнии. Она все больше его боялась. Он первым уничтожит ее, если почувствует в ней угрозу своему каналу.

– Слышала… – выдохнула Мэдди. – Как же я тебя за это ненавижу!

– Мне наплевать, что ты по этому поводу думаешь или чувствуешь. Меня заботит одно – твои действия. В этот раз лучше не совершать ошибок, иначе тебе крышка. У тебя не будет ни меня, ни моего канала. Тебе ясно, Мад?

Она долго на него смотрела, потом развернулась и побежала вниз по лестнице, решив не ждать лифта. К себе она пришла бледная, вся дрожа.

– Что случилось? Он что-то знал? – спросил Грег. Он сразу сообразил, куда она направилась; в таком состоянии он видел ее впервые: мертвенная бледность, больной вид. Несколько минут она молчала.

– Нет, не знал. – Вот и все, что она ответила, обретя дар речи.

Мэдди потребовались большая чашка кофе и три таблетки аспирина. Как и следовало ожидать, через десять минут зашел главный продюсер. Сурово глядя на них с Грегом, он изрек:

– Представите мне перед эфиром свои тексты, оба! Все, что будет отклоняться от утвержденной версии, вырезается и заменяется рекламой. Вам ясно?

– Ясно, – кивнул Грег, как и Мэдди, догадавшийся, откуда дует ветер. Он не знал, что случилось наверху, но понимал, что ничего хорошего там произойти не могло – достаточно одного взгляда на бедную Мэдди. Дождавшись ухода продюсера, он вопросительно уставился на нее. – Насколько я понимаю, Джек все-таки знал… Можешь не отвечать, если хочешь.

Мэдди, глядя на него похоронным взглядом, кивнула.

– Мне этого не доказать. Мы вынуждены помалкивать. Все, кто в этом замешан, будут отпираться.

– Значит, лучше не лезть на рожон, Мад. Слишком щекотливая тема! Нам ее не потянуть. Если они знали, то, можешь не сомневаться, позаботятся о том, чтобы прикрыть свои задницы. Там замешаны птицы очень высокого полета.

Грега сильно впечатлило, что теперь к птицам очень высокого полета относится и Джек Хантер. Он уже слышал, что Джек превратился в пиарщика самого президента – значит, играет в высшей лиге.

– Он пообещал вышибить меня с канала, если я пикну. – Но, говоря это, Мэдди выглядела не так испуганно, как ожидал Грег. – Мне плевать! Лгать в эфире – вот что я больше всего ненавижу!

– Иногда приходится, – осторожно возразил Грег. – Мне это тоже не по нутру, но что поделать! Крупные шишки вздернут нас на виселицу за ослушание.

– Джек грозит мне тюрьмой, если не чем-то похуже.

– Он не перегибает палку?

Грег сказал это с такой потешной улыбкой, что Мэдди не удержалась и прыснула. Потом она вспомнила, как Джек стиснул ее руку, и стало не до смеха. Ей еще не приходилось видеть его таким взбешенным и таким напуганным. Дело приняло серьезный оборот.

Мэдди и Грег записали свои тексты для дневного эфира и отдали продюсеру. А через полчаса получили их назад с серьезной правкой. Об авиакатастрофе надлежало сообщать максимально бесстрастно, наверху хотели, чтобы упор был сделан на видеоматериал.

– Осторожнее, Мад, – шепотом предостерег ее Грег в студии, когда начался обратный отсчет перед эфиром. Она молча кивнула. Грег знал, какая она одержимая перфекционистка – может, как камикадзе, ринуться в самое пекло, лишь бы восторжествовала истина. Но сейчас он был уверен, что Мэдди придержит коней.

Когда она читала материал о катастрофе рейса 263, у нее один раз дрогнул голос. О пассажирах, особенно о количестве детей на борту, говорила спокойно и сосредоточенно. Видеоряд, который при этом демонстрировался, лучше всяких слов живописал трагедию. Какой-то человек на Лонг-Айленде стал свидетелем катастрофы и снял пугающие кадры. Мэдди уже собиралась заканчивать, но тут Грег заметил, что она сцепила руки на столе и уже не смотрит на телесуфлер. Ему только и оставалось, что с ужасом ждать продолжения.

– Не вздумай, Мэдди… – еле слышно прошептал он, убедившись, что камера уже не снимает его. Но ей было не до Грега. Она неотрывно смотрела в камеру, прямо в глаза и сердца американцев.

– О сегодняшней катастрофе ходит множество слухов, – осторожно начала она. – Некоторые вызывают сильную тревогу…

Грег увидел панику на лице вскочившего с места продюсера. Тем не менее переключения на рекламу не произошло.

– Например, тот, что Федеральное авиационное агентство было заблаговременно предупреждено о том, что неуточненный рейс из аэропорта Кеннеди на этой неделе будет заминирован. Доказательств обнаружено не было. Сейчас нам известно одно: мы потеряли четыреста двадцать жизней. Можно только заключить, что раз ФАА было в курсе, то им надо было поделиться этой информацией с общественностью. – Мэдди подошла к самой черте, но все же не переступила через нее. Грег следил за ней, затаив дыхание. – Все сотрудники канала WBT, – продолжила она, – соболезнуют родным и близким жертв рейса двести шестьдесят три. Это невероятная трагедия. Всего доброго. С вами была Мэдди Хантер.

После этого пошла реклама. Грег сидел бледный, Мэдди с суровым видом снимала микрофон.

– Ну и напугала ты меня! Я думал, нам несдобровать! Ты уже занесла ногу над пропастью. – Она задала вопрос, но не ответила на него – а зря!

– Я сказала все, что могла. – А могла она совсем немного, и оба это знали.

В дверях студии Мэдди увидела продюсера и своего мужа, занятых беседой. Через мгновение Джек быстро направился к ней. Он остановился, едва в нее не врезавшись.

– Ты играла с огнем, Мэдди. Мы были готовы в любую секунду убрать тебя из эфира.

Он не был довольным, но и злым тоже не был. Мэдди не подставила его, даже имея на руках все карты. Она даже не пыталась – хотя понятно, что ей бы этого не позволили.

– Знаю, – холодно ответила она. Ее глаза превратились в яркие холодные кристаллы. Между супругами произошло то, что она не в силах будет забыть. – Ты доволен? – Голос был ледяным, как и взгляд.

– Ты спасла себя, а не меня, – процедил Джек. Его слышала только она: продюсер удалился, Грег вернулся к себе. – Опасность грозила тебе.

– А публику обвели вокруг пальца.

– Люди взбесились бы, если бы аэропорт Кеннеди три дня не принимал и не отправлял рейсы.

– Что ж, я рада, что мы не позволили им взбеситься, а ты? Пассажиры парижского рейса – те и подавно ликовали! Гораздо лучше убить людей, чем рассердить.

– Не перегибай палку, Мэдди, – грозно произнес Джек. Она видела, что он не склонен шутить. Ничего не ответив, ушла к себе.

Грег уже торопился домой.

– Ты в порядке? – спросил он шепотом, опасаясь, что Джек рядом, но тот остался в студии, продолжая беседовать с продюсером.

– Не очень-то, – честно призналась Мэдди. – Сама не знаю, что со мной. Я совсем пала духом. Я выдохлась, Грег. – Она из последних сил боролась со слезами, ненавидя себя за малодушие.

– У тебя не было выбора. Забудь! Такое тебе не по плечу. А что он? – Грег имел в виду ее мужа. – Взбеленился? И напрасно. Ты преподнесла ему все на блюдечке с голубой каемочкой, обелила ФАА и всех остальных.

– Кажется, я его напугала, – пробормотала она, улыбаясь сквозь слезы.

– Да пошел он! Представляю, как он струхнул! Я уже собирался набросить тебе на голову свой пиджак, чтобы ты заткнулась и осталась в живых. С них станется тебя укокошить. Потом они заявили бы, что у тебя случился нервный срыв, что ты уже много месяцев проявляла признаки неуравновешенности, находилась под наблюдением психиатров, вообще была не в себе, а они сделали все, что могли. Я рад, что ты не натворила глупостей.

Мэдди собиралась ответить Грегу, но тут в кабинет вошел Джек.

– Собирайся, мы уезжаем.

На Грега он даже не взглянул. Его устраивал рейтинг Грега, но он всегда его недолюбливал и никогда этого не скрывал. К Мэдди Джек обращался сейчас как к служанке, которой можно отдавать приказания. Она взяла сумочку и молча вышла. Она еще не знала, как именно все пойдет дальше, но чувствовала, что отныне между ними все будет иначе. Оба чувствовали себя преданными.

Молча дошли до лифта, молча спустились вниз. Только в машине Джек снова заговорил:

– Сегодня ты была в одном шаге от краха своей карьеры. Надеюсь, ты сознаешь это.

– Ты и твои друзья убили четыреста двадцать человек. Не представляю, что вы должны чувствовать. По сравнению с этим моя карьера – мелочь.

– Рад, что ты так считаешь. Ты играла с огнем. Тебе было ясно сказано: зачитать утвержденный текст.

– Я подумала, что гибель четырехсот с лишним человек заслуживает хотя бы короткого комментария. Я не сказала ничего такого, против чего ты мог бы возразить.

После этого обмена репликами супруги молчали до самого дома. Джек поглядывал на жену презрительно, как бы напоминая о ее ничтожестве.

– Собирай вещи, Мад. Завтра мы уезжаем.

– Куда? – спросила она безразлично.

– В Европу. – Как обычно, он обходился без подробностей и не спрашивал ее мнения.

– Я не поеду, – твердо заявила Мэдди, решив в этот раз дать ему бой.

– Я не спрашиваю, а ставлю тебя в известность. Ты снята с эфира на две недели. Хочу, чтобы ты отдохнула и повторила основные правила, прежде чем снова выйти в эфир. Тебя заменит Элизабет Уоттс. Если хочешь, могу назначить ее постоянной ведущей.

Он не преувеличивал: в свое время именно место Элизабет Уоттс заняла Мэдди. Она до сих пор выходила на замену, когда Мэдди отправлялась в отпуск. Это было предусмотрено ее контрактом, хотя она, конечно, считала, что Мэдди ее подсидела.

– Сейчас мне это не важно, Джек, – холодно проговорила Мэдди. – Хочешь меня уволить – валяй.

Она храбрилась, хотя ей было страшно смотреть на мужа. Он никогда еще не вел себя так агрессивно по отношению к ней, однако часто пугал этой возможностью. Власть, которой он обладал, распространялась и на нее.

– Если я тебя уволю, ты станешь посудомойкой. Думай, прежде чем болтать языком! Мы едем на юг Франции, потом в Париж и Лондон. Не станешь собирать свои вещи – я сам сделаю это за тебя. Я хочу увезти тебя из страны. Ты не даешь комментариев и интервью, не высказываешь никаких мнений. С этой минуты ты в официальном отпуске.

– Это придумал президент или ты?

– Я. Здесь я главный. Ты работаешь на меня. Ты замужем за мной. Тобой владею я. – Это было сказано так безапелляционно, что у нее перехватило дыхание.

– Ты мной не владеешь, Джек. Согласна, я на тебя работаю, я твоя жена, но о владении речи нет. – Мэдди говорила тихо, но твердо и борясь с собой. С самого детства она терпеть не могла ссор и скандалов.

– Кто собирает вещи – я или ты? – спросил Джек, положив конец спору.

Она долго колебалась, потом прошла через спальню в гардеробную и достала чемодан. На глаза навернулись слезы, и, швыряя в чемодан купальники, шорты, футболки и босоножки, она уже рыдала. В сущности, в ее жизни ничего не изменилось. Раньше Бобби Джо сталкивал ее с лестницы, а теперь Джек делает то же самое, пальцем ее не трогая. Почему такие мужчины, как они, мнят себя ее хозяевами? Может, она сама таких выбирает? Или сама напрашивается на такое отношение? Складывая четыре льняных платья и кладя в чемодан три пары туфель на высоких каблуках, Мэдди пришла к выводу, что пока что не разобралась в этом толком.

Через двадцать минут она собралась и пошла принимать душ. Джек собирался в своей ванной.

– Когда вылетаем? – спросила Мэдди, снова оказавшись с ним в спальне.

– Выезжаем из дома в семь утра. Полетим в Париж.

Это максимум того, что она узнала о предстоящем путешествии, но ей было совершенно все равно. Джек расставил точки над «i», и она смирилась. Как бы смело ни звучали ее речи, она подтвердила – он действительно ее хозяин.

– Во владении собственным самолетом есть явное преимущество, – сказала она, ложась в постель.

– Какое? – лениво поинтересовался Джек.

– Мы по крайней мере знаем, что в него не заложена бомба. Это очевидный плюс.

И повернулась к нему спиной. Он не ответил ей и молча выключил свет. В этот раз он до нее не дотронулся.