Вояж Стил Даниэла

Глава восьмая

Они ужинали в самых модных парижских ресторанах: «Тайеван», «Тур д’Аржан», «Ше Лоран», «Люка Картон», обедали в маленьких бистро на Левом берегу. В промежутках между этими праздниками чревоугодия посещали бутики, магазины антиквариата, художественные галереи. В «Картье» Джек купил Мэдди изумрудный браслет. Это смахивало на второе свадебное путешествие, и ей было стыдно, что в первый вечер она напилась. О нем у нее остались странные воспоминания: вожделение, граничащее с опасностью, тревога и наслаждение. После этого она пила очень мало – не видела смысла. Джек окружил ее неустанным вниманием и заваливал подарками, так что она была пьяна от его любви. Он делал все, чтобы ее заворожить. В итоге ко времени отъезда на юг Франции Мэдди снова очаровалась им. Он опять вел игру.

Они поселились в «Отель дю Кап» на мысе Антиб, в роскошном номере с видом на океан. На пляже у них было свое место, вполне уединенное, чтобы заниматься любовью, чем они регулярно пользовались. Никогда еще Джек не был таким обходительным, таким влюбленным. У Мэдди все чаще шла кругом голова. Казалось, то, что она чувствовала раньше – гнев, негодование, ощущение, что ее предали, – было иллюзией, а единственная реальность – та, что она обрела теперь.

Им предстояло провести на Лазурном берегу пять дней, а затем, с сожалением расставшись с этим раем, перебраться в Лондон. Они взяли яхту и плавали в Сен-Тропе, делали покупки в Каннах, ужинали в Жуан-ле-Пэн, а вечером, вернувшись в «Отель дю Кап», танцевали. Все было так чудесно, так романтично! Мэдди чувствовала себя абсолютно счастливой. Никогда еще муж так часто не занимался с ней любовью. Ко времени переезда в Лондон ей уже было больно сидеть.

Там у Джека скопилось гораздо больше дел, но он все равно старался быть с ней: водил по магазинам и ужинать в «Харри’з Бар», танцевать в клуб «Аннабел», а в «Графф’с» купил ей маленькую изумрудную ленту, подходившую к парижскому браслету.

– Почему ты так меня балуешь? – спросила она со смехом, выходя из «Графф’с» на Нью-Бонд-стрит.

– Потому что я тебя люблю, ты – моя лучшая ведущая, моя звезда! – ответил Джек с широкой улыбкой.

– Вот оно что! Подкуп вместо повышения? – Мэдди пребывала в приподнятом настроении, но в глубине души все еще недоумевала. Он был так учтив и обходителен, а ведь перед поездкой вел себя так жестоко!

– Похоже на то. Меня прислали сюда с заданием тебя соблазнить. – Он изобразил шутливую суровость и заставил ее расхохотаться. Ей хотелось любить его, хотелось его любви.

– Что-то тут не так, тебе что-то от меня нужно, Джек! – не унималась она.

И оказалась права. Ему нужно было ее тело, он требовал его день и ночь. Мэдди начинала чувствовать себя машиной для секса. Раз-другой он в пылу любви напоминал ей, что она принадлежит ему с потрохами. Такие разговоры были ей не по нутру, но Джек, казалось, еще больше от них заводился, поэтому она старалась не возражать. Если это для него так важно – пусть; хотя у нее все чаще возникало подозрение, что это не шутка, что он действительно так думает. Но нет, она не его собственность, они любят друг друга, он ее муж!

– Я уже чувствую себя леди Чаттерлей[4], – призналась она однажды со смехом, когда он в очередной раз кинулся ее раздевать, лишь только они вернулись в свой гостиничный номер. – Ты принимаешь какие-то витамины? Ты ими, случайно, не злоупотребляешь?

– Много секса не бывает, Мад. Это полезно для нас обоих. Обожаю заниматься с тобой любовью в отпуске!

Впрочем, он и дома не отлынивал от супружеского долга. Казалось, у него никогда не проходил аппетит к Мэдди. Ей это чаще всего нравилось, не считая случаев, когда он допускал грубость, как тогда в Париже.

В их последний вечер в «Кларидж» Джек опять сорвался. Лишь только они вернулись с танцев в «Аннабел» в свой роскошный номер, он прижал Мэдди к стене, порвал на ней трусики и чуть не изнасиловал. Она пыталась заставить его подождать или хотя бы дойти до спальни, но он знай себе пригвождал ее к стене и отказывался уняться, потом затащил в ванную и овладел ею на мраморном полу, не реагируя на ее мольбы. Он опять причинял ей боль и был так возбужден, что ничего не слышал. А потом просил его простить, уложив Мэдди в ванну с теплой водой.

– Сам не знаю, что ты со мной делаешь, Мад. Ты сама виновата, – говорил он, массируя ей спину. А через минуту забрался к ней в воду. Она подозрительно покосилась на него, боясь, что он опять грубо на нее набросится, но в этот раз Джек позаботился о ласках и взял ее без боли. Жизнь с ним была непрерывной каруселью наслаждения и мучения, ужаса и страсти, бесконечной нежности и неотвратимой жестокости. Это было трудно объяснить, но Мэдди постеснялась бы о подобном говорить. Иногда Джек принуждал ее к такому, за что ей потом бывало стыдно. Но он убеждал, что все в порядке, ведь они муж и жена, он ее любит, а когда делал ей больно, твердил, что она сводит его с ума и все это ее вина. Это было и лестно, и больно. Мэдди пребывала в постоянном смущении.

Когда они с Джеком наконец вылетели домой, минувшие две недели казались месячным отпуском. Давно уже она не чувствовала такой близости к мужу, давно так не радовалась. Целых две недели она провела в центре его внимания. Он ни на минуту не оставлял ее одну, изо всех сил баловал, любил так, что она уже не помнила себя от наслаждения.

В день возвращения в Джорджтаун Мэдди казалось, что это был ее медовый месяц. В холле дома Джек поцеловал ее. Он отнес наверх чемоданы, в том числе наполненный парижскими и лондонскими покупками. Пока Джек забирал почту из ящика, Мэдди прослушала автоответчик и удивилась, насчитав целых четыре сообщения от Грега Морриса. Его голос звучал непривычно серьезно, но перезванивать ему было поздновато.

Интересных писем не оказалось. Супруги перекусили, приняли душ и улеглись спать. Следующим утром им предстояло вернуться к работе.

По дороге в студию они болтали. Оставив Джека в вестибюле, Мэдди поспешила наверх. Ей не терпелось увидеться с Грегом и рассказать ему о своем путешествии, однако вот незадача: Грега на студии не оказалось. Она стала одна разбирать накопившуюся почту. Часы уже показывали десять, Грег все еще не появлялся, и Мэдди забеспокоилась. Она заглянула к секретарю и спросила, не заболел ли коллега. Судя по выражению лица Дебби, ей было неудобно отвечать.

– Выходит, вам никто ничего не сказал? – выдавила она.

– Чего не сказал?.. – Мэдди начала паниковать. – С ним что-то случилось? – Вдруг с Грегом произошло несчастье, но ей не захотели портить настроение в отпуске?

– Он ушел, – отрезала Дебби.

– Куда? – Мэдди никак не могла взять в толк.

– Он теперь нигде не работает, миссис Хантер. Я думала, вы в курсе дела. В понедельник у вас появится новый соведущий. Пока что вам придется работать в одиночку. Грег ушел на следующий день после вашего отъезда в отпуск.

– Что он сделал?! – Она не верила своим ушам. – С кем-то повздорил и хлопнул дверью?

– Я не знаю подробностей, – соврала Дебби, не желая, чтобы Мэдди все узнала от нее. Дальше ей изворачиваться не пришлось: Мэдди уже стремглав неслась к продюсеру.

– Что случилось с Грегом? – крикнула она с порога кабинета. Продюсер Рейф Томпсон поднял на нее глаза. Это был рослый мужчина, обычно напускавший на себя такой утомленный вид, словно у него на плечах лежала вся тяжесть мира. Порой это бывало недалеко от истины.

– Он ушел, – отрезал Рейф.

– Это мне уже известно. Куда? Когда? А главное – почему? Мне нужны ответы на эти вопросы! – крикнула Мэдди, сверкая глазами.

– Поменялся формат программы. Грег ему не соответствовал. Думаю, он станет спортивным комментатором на NBC. Подробностей не знаю.

Дебби несет ту же самую чушь. К кому идти за подробностями?

Собственно, вопрос был риторическим. Не медля ни минуты, она поехала наверх, влетела в кабинет, не дожидаясь, пока о ней доложат, и, подойдя к рабочему столу, уставилась на Джека. Он только что положил телефонную трубку, на столе за две недели отсутствия выросла устрашающая гора бумаг.

– Ты уволил Грега? – спросила она без предисловий.

Прежде чем ответить, Джек долго смотрел на нее.

– Да, принято такое административное решение.

– Что это значит? И почему ты ничего мне не говорил, пока мы были в Европе? – У Мэдди было ощущение, что ее обвели вокруг пальца.

– Я не хотел тебя огорчать, Мад. Я решил, что ты заслужила полноценный отпуск.

– У меня было право знать, что ты уволил моего соведущего. – Вот и объяснение четырех сообщений Грега на ее автоответчике и странного тона. Неудивительно, что его голос звучал огорченно! – За что ты его уволил? Он неподражаем, его рейтинги тоже.

– Мы пришли к иному мнению, – возразил Джек. – С тобой ему не сравниться, милая. Нам нужен кто-то посильнее, чтобы тебя уравновесить.

– В каком смысле «посильнее»? – Мэдди не понимала, о чем он, решение об увольнении Грега совершенно сбило ее с толку, а способ, каким оно было претворено в жизнь, привел в ярость.

– Уж больно он мягкий, женоподобный, ты его забиваешь, ты намного профессиональнее его. Уж прости, рядом с тобой должна быть яркая личность, ведущий с большим опытом.

– Кого же ты подобрал? – спросила она взволнованно. Известие о Греге сильно ее расстроило, ведь они прекрасно сработались, к тому же он стал ее близким другом.

– Брэда Ньюбери. Не знаю, помнишь ли ты его. В свое время он был корреспондентом CNN на Ближнем Востоке. Он – настоящий профи. Уверен, тебе понравится работать с ним, – твердо сказал Джек.

– Брэд Ньюбери? – Мэдди была совершенно ошарашена. – Он же настоящий зануда, даже слушая его репортажи из зоны боев, можно было уснуть! Чья это идея?

– Коллективная. Он профессионал, опытный репортер. Мы решили, что лучшего контрапункта тебе не придумать.

Мэдди терпеть не могла стиль Ньюбери, да и сам он всегда был ей неприятен. Они встречались нечасто, и он запомнился ей как высокомерный субъект, смотревший на нее свысока.

– Он сухой и скучный, плохо смотрится в эфире! – доказывала она. – Он всех усыпит! В его исполнении даже конфликт на Ближнем Востоке становится тоскливым…

– Он очень опытный репортер.

– Грег тоже. Наши рейтинги никогда не были так высоки, как в последнее время.

– Это ТВОИ рейтинги зашкаливали, Мад, а его, наоборот, падали. Не хотелось тебя огорчать, но была опасность, что он утащит тебя вниз за собой.

– Все равно не понимаю, – не унималась Мэдди. – Почему ты ничего мне не говорил?

– Я уже объяснил: чтобы не огорчать. Это бизнес, Мад, шоу-бизнес. Нам приходится зорко следить за мячом.

Но Джеку не удалось ее успокоить. Вернувшись к себе, она набрала номер Грега.

– Не могу в это поверить, Грег! Мне никто ничего не сказал. Я подумала, ты приболел или еще что, когда не пришел к десяти утра. Что произошло после моего отъезда? Ты кого-то разозлил?

– Хотелось бы мне это знать… – ответил он огорченно. Ему тоже нравилось работать с Мэдди, к тому же оба знали, что их программа – настоящий хит. И сейчас Грег все-таки лучше владел ситуацией, чем она. – Через день после твоего отъезда Том Хелмсли, – (так звали исполнительного продюсера их шоу, – звонит мне и сообщает: от меня избавляются, короче говоря, я уволен. Мол, мы с тобой стали слишком близки, похожи на неформальную парочку, на современных Эббота и Костелло[5].

– С чего он это взял? Когда мы с тобой последний раз шутили в эфире?

– Не припомню. Думаю, ключевое слово здесь «близки». Наверное, кто-то решил, что мы с тобой чересчур сблизились. А что, Мэдди, ты и правда мой лучший друг. Думаю, кое-кому в твоей жизни это не понравилось… – Он не назвал имени, но все было ясно и так.

– Ты о Джеке? Брось, Грег, ты с ума сошел!

В это невозможно поверить. Уволить Грега по такой причине?! Джек ни за что не стал бы рисковать рейтингом шоу по личным соображениям. Брэд Ньюбери? Очень странный выбор! У нее возникла догадка, что Грег подозревает Джека в ревности, но она не согласилась с этим.

– Понимаю, Мад, тебе это кажется сумасшествием. Но для этого есть и другое название – изоляция. Об этом ты подумала? Вот скажи, много у тебя друзей? Часто он позволяет тебе с кем-то встречаться? Со мной было сложнее, мы все-таки работали вместе. Но, как видишь, он и с этим разобрался. Подумай об этом.

– Зачем ему меня изолировать?.. – В голосе Мэдди слышалось замешательство, и Грег раздумывал, насколько откровенным может быть с ней. Он заметил проблему давно, а она, похоже, раньше ни о чем не подозревала и пока что была склонна все отрицать.

– Он хочет тебя изолировать, Мад, потому что ему надо тебя контролировать. Он управляет твоей жизнью, принимает за тебя все решения, никогда с тобой не советуется. Даже об отъезде в Европу сообщает только накануне вечером. Он обращается с тобой как с бумажной куклой. Когда ему не нравятся твои поступки, он напоминает тебе, что ты происходишь из «белой швали» и что если бы не он, мигом вернулась бы в загаженный трейлер. Как часто он повторяет тебе, что без него ты – ноль без палочки? Ты хоть сознаешь, что на самом деле все наоборот? Это без тебя обрушились бы рейтинги его новостной программы! Если ты уйдешь из WBT, тебя с радостью пригласят на любой крупный телеканал. Что ты сама обо всем этом скажешь, Мад? У тебя просто любящий муж или у этой ситуации есть другое определение?

Мэдди никогда еще не связывала все происходящее с ней в систему, но сейчас, слушая Грега, испугалась. Что, если Джек и впрямь вознамерился ее изолировать? Она вдруг стала припоминать, сколько раз за последнее время он называл ее своей собственностью. От одной мысли об этом она содрогнулась.

– Смахивает на насилие… – пролепетала она чуть слышно.

– Наконец-то сообразила! Тоже мне новость! Или ты будешь утверждать, что это еще никогда не приходило тебе в голову? Единственное, чего он еще не стал делать, – избивать тебя субботними вечерами, но это лишнее, потому что ты и так находишься полностью под его контролем. Когда ты начинаешь брыкаться и действовать ему на нервы, он тащит тебя в Европу, на две недели отлучив от эфира, и заодно увольняет меня. Сдается мне, ты замужем за психом, свихнувшимся на почве контроля. – Грег удержался от слова «насильник», но подразумевал именно это.

– Может, ты и прав, Грег, – проговорила Мэдди, разрываясь между желанием оправдать Джека и сочувствием к Грегу. Тот рисовал ей отталкивающую картину, но ей было трудно с ним спорить. Просто она не знала, как ей быть.

– Прости, Мад, – тихо сказал Грег. Мэдди много для него значила, но он уже давно был возмущен тем, что вытворяет с ней Джек, а она этого не замечает. Зато Грег все замечал и был уверен, что его уволили отчасти из-за этого. Оставлять его рядом с Мэдди было слишком опасно. – То, что Джек с тобой делает, – форменное насилие.

– Не спорю, – грустно согласилась Мэдди. – Но все равно не до конца уверена. Ты не преувеличиваешь, Грег? Все-таки он меня не бьет. – На самом деле она все понимала, просто отворачивалась от реальности, жмурила глаза и затыкала уши. Но все равно от правды было никуда не деться.

– Как ты думаешь, он тебя уважает?

– Я думаю, он меня любит, – сразу выпалила она. То, что происходило в их европейском путешествии, казалось убедительным тому доказательством. – Думаю, он хочет сделать для меня лучше, хотя не всегда поступает наилучшим образом.

Грег совершенно не был с ней согласен. Он хотел одного: чтобы Мэдди задумалась, проанализировала свою жизнь с Джеком.

– Я думаю, даже мужчины, склонные к жестокому обращению, любят женщин, над которыми измываются. Думаешь, Бобби Джо тебя не любил?

– Нет, не любил. – Она не верила своим ушам: Грек сравнивал Джека с Бобби Джо! Это была настолько ужасная мысль, что Мэдди не желала ничего об этом слышать. Одно дело – мысленно признавать, что Джек насильник, другое – слышать это от Грега. Ей снова стало нехорошо.

– Ладно, допустим, Бобби Джо тебя не любил. Но подумай о том, что с тобой вытворяет Джек. Он таскает тебя за собой как вещь, как предмет, который он купил за деньги. Как ему нравится твердить тебе, что без него ты ничего бы не добилась! Ему нужно, чтобы ты в это поверила.

Хуже того, она уже в это верила, и Грег это знал.

– Мэдди, – не унимался он, – пойми, он хочет, чтобы ты считала себя его собственностью.

От этих его слов у нее по спине пробежал отвратительный холодок. Именно это Джек говорил ей в Европе.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что он мучает не меня, не меня превращает в свою собственность. Мэдди, я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала.

Она решила, что он попросит ее уговорить Джека принять его обратно. И была готова сделать это, хотя не ждала, что Джек к ней прислушается.

– Я сделаю все, чего ты захочешь, – пообещала она.

– Ловлю тебя на слове. Ты должна записаться в группу для женщин, подвергаемых жестокому обращению.

– Глупости, мне это не нужно. – Предложение Грега сильно ее удивило.

– Сначала сходи туда, потом решишь, нужно или нет. По-моему, ты просто не понимаешь, что с тобой происходит и кто в этом виноват. Обещай мне, что послушаешься. Я сам найду для тебя такую группу.

Именно это она хотела сделать для Джанет Маккатчинс, но ведь та была вся в синяках, а где синяки у Мэдди?

– Думаю, это откроет тебе глаза, Мад. Я сам пойду с тобой туда.

– Ладно, допустим… Если ты найдешь группу. А вдруг меня кто-нибудь узнает?

– Тогда ты скажешь, что привела меня. Мэдди, через все это прошла моя сестра. Она дважды пыталась покончить с собой, прежде чем сообразила, что с ней происходит. Я ходил в группу с ней. Это просто сюжет «Газового света»[6]. Она успела родить от мужа четверых детей.

– Что было с ней дальше?

– Она развелась с мужем и нашла нового, очень хорошего. Но для этого ей понадобилось три года психотерапии. Она думала: раз он ее не колотит так, как колотил нашу мать наш отец, значит, он настоящий герой. Но всякое насилие оставляет следы.

С этим было трудно не согласиться, но Мэдди еще хотелось верить, что Джек не такой, не хотелось признавать себя жертвой, а Джека – насильником.

– Ты, конечно, не в своем уме, но все равно я тебя люблю. Как ты теперь поступишь, Грег?

Ей было за него тревожно, она гнала от себя мысли о том, что он наговорил о Джеке. Это слишком ее пугало. Она уже начала уговаривать себя, что Джек не насильник. Просто Грег огорчен и сбит с толку, твердила она себе.

– Пойду в спортивные комментаторы на NBC. Я получил отличное предложение, начинаю через две недели. Ты знаешь, кто теперь будет с тобой работать?

– Брэд Ньюбери, – вздохнула Мэдди.

Она не хотела признаваться Грегу, до какой степени ей будет его не хватать. Возможно, полезно пойти с ним в группу, по крайней мере так они смогут видеться. Она была уверена, что Джек не позволит ей поддерживать отношения с Грегом, найдет способ полностью изолировать ее от него «ради ее же блага». Уж это она знала о своем муже наверняка.

– Репортер из CNN? – недоверчиво воскликнул Грег. – Ты шутишь. Он ужасен!

– Да уж, без тебя наши рейтинги наверняка обвалятся.

– Нет, не обвалятся. У канала есть ты. Все будет хорошо, детка. Ты просто подумай о моих словах, это все, о чем я тебя прошу. Обязательно подумай!

Грег был прав: чтение новостей на пару с Брэдом было наименьшей из ее проблем.

– Я так и сделаю, – ответила она не слишком уверенно.

До середины дня Мэдди в тревоге размышляла о Греге. Его страстная речь задела ее за живое, и она изо всех сил сопротивлялась этой правде. Когда Джек говорил, что она – его собственность, то имел в виду всего лишь свою страстную любовь к ней. С другой стороны, когда она теперь вспоминала свой отдых, то даже эта страстная любовь, особенно в последнее время, представлялась ей странной. Джек неоднократно причинял ей боль, в Париже дошло даже до крови. Сосок заживал после его укуса целую неделю. Когда муж любил ее на мраморном полу в лондонском «Кларидже», она сильно ударилась спиной и до сих пор чувствовала боль. Но это ведь не намеренно, просто он ненасытный и очень сексуальный мужчина, он постоянно ее хочет… А еще он терпеть не может строить планы. Разве это насилие – повезти ее в Париж, поселиться с ней в «Ритц», даже не предупредив заранее? Купить ей браслет в «Картье» и ленту в «Графф’с»? Нет, Грег просто бесится, он ужасно огорчен увольнением, и его трудно не понять. Самое недопустимое сумасшествие – сравнивать Джека с Бобби Джо. Между ними ровным счетом ничего общего, более того, Джек спас ее от Бобби Джо. Одного она не могла понять: почему ей становилось плохо всякий раз, когда она вспоминала сегодняшние слова Грега. После разговора с ним она долго не могла успокоиться. Вот до чего довели даже мысли о мужской жестокости!

Все еще под влиянием разговора с Грегом Мэдди пришла в понедельник на заседание комиссии первой леди и села рядом с Биллом Александером. Он загорел, объяснив, что навестил в Вермонте сына и дочь.

– Как продвигается ваша книга? – поинтересовалась она шепотом, когда уже началось заседание.

– Медленно, но хорошо, – ответил он с улыбкой. Как и все остальные, Билл любовался и восхищался Мэдди. Она пришла в синей мужской рубашке и в белых брюках – очаровательный летний вид.

Первая леди пригласила на заседание Юджинию Флауэрс, психиатра, специализировавшуюся на жертвах жестокого обращения в семье и выступавшую в поддержку многих пострадавших женщин. Мэдди много о ней слышала, но никогда не встречала. Доктор Флауэрс обошла всех присутствующих и с каждым немного побеседовала. Она была приятной на вид, привлекала теплой улыбкой и смахивала на добрую бабушку, но взгляд у нее был цепкий, и она хорошо знала, кому что сказать. Она спрашивала своих собеседников, как бы они определили склонность к насилию, и получала ото всех примерно один и тот же ответ: что это повторяющееся нанесение жертве ударов разного свойства.

– Так оно и есть, – согласилась доктор. – Это наиболее очевидные проявления. – Но она тут же перечислила ряд других, в том числе извращенные и малопонятные, от одной мысли о которых присутствующие неприязненно морщились. – Как насчет других форм? Насильники многолики, в кого они только не рядятся! Взять хотя бы контроль над другим человеком, отслеживание каждого его поступка, движения, даже мысли. Покушение на его уверенность в себе, изоляция, запугивание. Это может быть даже пугающе быстрая езда в опасной ситуации. А взять неуважение, принуждение к мысли, что белое – это черное, а черное – белое, доведение жертвы до полной растерянности, лишение ее средств к существованию, настойчивое утверждение, что без насильника она – ничто, что она – его собственность. Покушение на свободу воли, принуждение к размножению вопреки желанию жертвы: либо к постоянному деторождению, либо, наоборот, к постоянным абортам, а то и отказ в самом праве завести ребенка. Разве все это не относится к насильственным действиям? Это именно они, их классические проявления, такие же болезненные, опасные, даже смертоносные, как и те, что оставляют на теле следы…

Мэдди слушала Юджинию, затаив дыхание. Она так побледнела, что Билл Александер заметил это, но ничего не сказал.

– Насилие над женщинами бывает разным, – продолжила Юджиния. – Порой оно очевидно, иногда не столь явно, но всегда опасно. Коварнее всего те, что действуют исподволь, потому что жертвы в подобных случаях не только верят своим мучителям, но и винят в таком отношении самих себя. Если насильник хитер, он может сочетать все формы насилия, убеждая свою жертву, что все происходит по ее вине. Жертву можно довести до самоубийства, алкоголизма, страшной депрессии, даже до убийства. Любое насилие каждую минуту представляет для жертвы смертельную опасность. Но труднее всего противостоять более тонким формам насилия, которые нелегко разглядеть. Хуже всего то, что жертва очень часто настолько убеждена, что все происходит по ее собственной вине, что буквально напрашивается на новое насилие, помогает своему мучителю, потому что ощущает свой долг перед ним, чувствует себя настолько виноватой и никчемной, что он оказывается прав, а она – заслуживающей наказания. Жертва верит, что без насильника превратится в ничто.

Мэдди слушала доктора в полуобморочном состоянии: психиатр во всех подробностях описывала ее брак с Джеком! Он никогда не прибегал к физическому насилию, кроме того единственного раза, когда больно стиснул ее руку, зато делал все то, о чем говорила психиатр. Мэдди хотелось с криком выбежать из комнаты, но вместо этого она сидела, боясь шелохнуться.

Так продолжалось около получаса, после чего первая леди предложила задавать доктору вопросы. Спрашивали в основном о том, как защитить женщин не только от насильников, но и от самих себя.

– Во-первых, им необходимо отдать себе отчет в происходящем. Им нужна воля. Но большинство этих женщин, подобно детям, которых наказывают, выгораживают своих мучителей, все отрицая и виня самих себя. Чаще всего им стыдно признать происходящее с ними и рассказать об этом миру. Им больно, ведь они верят всему, что слышат от насильников. Так что первым делом надо помочь жертвам увидеть сложившуюся картину в правильном свете, потом – избавиться от ситуации, провоцирующей насилие, что тоже не всегда просто. У них своя жизнь, дети, дом. Их уговаривают рискнуть, уйти от угрозы, которую они не видят, которую даже не считают по-настоящему опасной. Проблема в том, что она так же реальна и так же опасна, как направленный прямо в лоб револьвер, однако большинство женщин попросту этого не сознает. Некоторые оказываются прозорливее, но и они чаще всего трусят, как все остальные. А ведь я толкую об умных, образованных женщинах, порой даже достигших определенных высот в своих профессиях, у которых, казалось бы, не должно быть иллюзий. Но от участи жертвы насилия не гарантирован никто. Это может случиться с любой из нас – и случается: на самой лучшей работе, в лучших учебных заведениях, и при очень высоких, и при низких доходах. Иногда это происходит с красавицами и умницами – казалось бы, они-то как до такого дошли? Но порой именно они оказываются излюбленными мишенями. Знающие, опытные женщины труднее клюют на обман, вот на них и обрушивается насилие. Других мучают более изощренно. Жестокое обращение не различает оттенков кожи и рас, оно процветает повсюду, при любых общественно-экономических условиях. Оно касается всех нас, тем более людей с «прошлым».

Например, если женщина с детства наблюдала насилие дома – отец мучил мать, – ей кажется, что мужчина, не распускающий рук, уже большой молодец, хотя на самом деле он может быть в десять раз более склонен к насилию, чем ее отец, просто к более изощренному и потому гораздо более опасному. Такой муж может женщину контролировать, изолировать, запугивать, терроризировать, оскорблять, унижать, демонстративно отказывать ей в уважении, лишать ее заботы, нежности, обеспечения. Он бросает ее в беде, грозит забрать у нее детей, и при этом на ней нет ни царапины, и он твердит, что ей страшно повезло. Хуже того, она этому верит. Такого ни за что не упечь за решетку, потому что, даже если мерзавца повезет уличить, он объявит свою жертву сумасшедшей, идиоткой, истеричкой, обманщицей, интриганкой. Всему этому она тоже верит. Таких женщин приходится медленно вытягивать из отношений, медленно возвращать им ощущение безопасности. При этом они будут упорно сопротивляться, самоотверженно выгораживать своих семейных деспотов – их глаза откроются далеко не так быстро, как хотелось бы…

Мэдди боялась разреветься в разгар заседания, поэтому старалась сохранять внутреннее спокойствие, пока не пришло время расходиться. Когда она наконец встала, у нее предательски тряслись коленки. Билл Александер, глядя на нее, решил, что это от жары. Полчаса назад она была белая как полотно, а теперь вообще позеленела.

– Не хотите выпить воды? – участливо обратился он к Мэдди. – Было очень интересно, вы не находите? Правда, я так и не понял, как помогать женщинам в таких ситуациях, разве что вразумлять и поддерживать…

Мэдди опять села, согласно кивая. У нее отчаянно кружилась голова, но, на счастье, ее недомогания никто не замечал. Билл пошел за водой. Пока она его ждала, к ней подошла Юджиния.

– Я ваша большая поклонница, миссис Хантер, – начала она, улыбаясь Мэдди, которая не могла встать и только беспомощно улыбалась. – Я каждый вечер смотрю ваши новости. Для меня это единственный способ узнавать о событиях в мире. Особенно мне понравился ваш комментарий о Джанет Маккатчинс.

– Спасибо, – пролепетала Мэдди пересохшими губами.

Подошел Билл с бумажным стаканчиком. Его посетила догадка, что она беременна. Юджиния сочувственно смотрела, как она пьет. Допив воду, Мэдди встала. Она не собиралась признаваться, что у нее подкашиваются ноги. Правда, неясно было, как она доберется до такси. Билл как будто уловил ее состояние.

– Хотите, я вас подвезу? – учтиво спросил он, и Мэдди, не подумав, утвердительно кивнула.

– Мне надо обратно на работу. – Она не была уверена, сможет ли выйти в эфир. На секунду появилось опасение, что она чем-то отравилась. Но нет, беда была не в том, что она съела, а в том, за кого вышла замуж.

– Хорошо бы нам с вами встретиться еще раз, – сказала ей доктор Флауэрс.

Мэдди попрощалась с ней и первой леди. Юджиния вручила ей свою визитную карточку, Мэдди поблагодарила и побрела прочь, спрятав карточку в нагрудный карман. После разговора с Грегом и этого заседания она была сломлена двойной дозой неприглядной правды и уже не понимала, во сне она или наяву. Ощущение такое, что ее переехал поезд. Спускаясь в лифте с Биллом, Мэдди ужаснулась, увидев себя в зеркале. До парковки шли молча.

Билл распахнул перед ней дверцу, и Мэдди села в машину. Он устроился за рулем и с тревогой оглянулся. У нее был ужасный вид.

– Как вы себя чувствуете? Я испугался, что вы лишитесь чувств.

Она кивнула и промолчала. Обмануть его, сослаться на грипп? Нет, это ни к чему. Она чувствовала такую растерянность, такое одиночество, как будто у нее отняли все, чему она верила, чему хотела верить. Это было невыносимое ощущение сиротства. Никогда еще она не испытывала такого страха, такой уязвимости. По ее щекам покатились слезы. Билл сочувственно коснулся ее плеча. Мэдди не сдержалась и разрыдалась. Остановиться было совершенно невозможно.

– Трудно все это слушать, – сказал он, а потом неожиданно для самого себя обнял женщину и прижал ее голову к своей груди. Он не знал, что еще сделать. Так утешали его другие люди, когда он горевал о жене, так утешал своих детей он сам. В его порыве не было ничего личного. Он просто обнимал Мэдди, пока она рыдала. Наконец она перестала всхлипывать и подняла на него глаза. Он увидел в них животный страх.

– Я здесь, Мэдди. С вами не случится ничего плохого. Теперь все хорошо.

Но она покачала головой и опять расплакалась. Все было плохо, совсем плохо уже много лет; возможно, уже ничего нельзя было исправить. До нее дошло вдруг, какая опасность над ней нависла, как она унижена, как оторвана от всех, кто способен разглядеть ее беду и попробовать ей помочь. Джек систематически устранял ее друзей, прогнал даже Грега, превратив ее в свою одинокую, беспомощную жертву. Внезапно все, что он говорил и делал на протяжении долгих лет, даже совсем недавно, приобрело новое, пугающее значение.

– Что я могу сделать, чтобы вам помочь? – спросил Билл.

Мэдди вздрагивала от рыданий у него на груди. Никогда в жизни она не могла так довериться никому, даже родному отцу.

– Мой муж вытворяет все то, что перечисляла сегодня эта женщина. Один человек сказал мне буквально то же самое пару дней назад. Раньше я была слепой. Когда она заговорила об этом, до меня наконец дошло. Последние семь лет муж упорно изолировал меня от людей, он был со мной жесток, а я считала его героем: как же, он ведь меня не колотит! – Она откинулась в кресле и в ужасе уставилась на Билла, не веря, что все ему рассказала. Он смотрел на нее с нескрываемой тревогой.

– Вы уверены?

– Совершенно уверена. – Теперь Мэдди понимала, что без сексуального насилия тоже не обходилось. Грубость Джека не была случайностью, вызванной приливом страсти: это осознанное унижение и контроль. Так он годами причинял жене допустимую боль. Почему она не задумалась об этом раньше?

– Я не смогу описать вам всего, что он со мной выделывает. Кажется, уже все испробовал… – Мэдди глядела на Билла, губы ее дрожали. – Как мне теперь быть? Он говорит, что без него я – ничто. Иногда обзывает меня нищей белой швалью и говорит, что, не будь его, мое место было бы в грязном трейлере.

Именно такую ситуацию описывала только что Юджиния Флауэрс. Биллу оставалось только изумленно таращить глаза.

– Он, наверное, шутит? Вы – самое громкое имя в телеиндустрии страны. Вас возьмут на работу где угодно. У вас есть единственный способ снова увидеть трейлер – купить его.

Билл ее рассмешил. Отсмеявшись, Мэдди долго смотрела в окно. У нее было чувство, что ее дом сгорел и ей теперь негде жить. Страшно было подумать о возвращении к Джеку, снова увидеть его после того, как она трезво разглядела все то, что он натворил. Но поверить в реальность происходящего по-прежнему нелегко. Мэдди уговаривала себя, что все получилось против его воли, что она ошибается…

– Я не знаю, что делать, – сказала она тихо. – Что я ему скажу? Мне хочется одного: спросить его, почему он так поступает.

– Возможно, он просто не умеет по-другому, – проговорил Билл задумчиво. – Хотя это его совершенно не оправдывает. Как я могу вам помочь? – Он очень хотел оказаться ей полезным, но был растерян не меньше ее.

– Я должна обдумать свои дальнейшие действия, – после паузы решительно произнесла Мэдди. Билл повернул ключ в замке зажигания и повернулся к ней.

– Может, заедем куда-нибудь и выпьем по чашечке кофе? – Ничего другого, чтобы ее успокоить, он не придумал.

– С удовольствием.

Билл вел себя очень по-дружески, и она была благодарна ему за это. Она чувствовала его тепло и искренность, с ним ей ничего не угрожало. В его объятиях возникло ощущение безопасности. Инстинкт подсказывал, что в отличие от Джека этот человек никогда не причинит ей вреда. С Джеком всегда приходилось быть настороже, он говорил ей обидные вещи, заставлял чувствовать свою зависимость от него. Билл Александер, наоборот, вел себя так, словно считал большой удачей шанс помочь ей. Мэдди догадывалась, что может быть с ним откровенной, и не ошиблась.

Они подъехали к маленькому кафе. Садясь за угловой столик, она еще была очень бледна. Билл заказал чай, Мэдди – капучино.

– Простите меня, – начала она, – я не хотела втягивать вас в свою личную драму. Сама не знаю, что со мной произошло. Доктор такого наговорила, что я не выдержала.

– Возможно, она именно к этому и стремилась. Ее выступление – это судьба. Что вы теперь предпримете, Мэдди? Нельзя продолжать жить с человеком, который с вами жесток. Слышали, что сказала доктор? Это все равно что позволять приставлять к вашему лбу дуло пистолета. Возможно, вы еще не вполне это сознаете, но вам грозит серьезная опасность.

– Я, кажется, начинаю прозревать. Но не могу же просто так взять и уйти!

– Почему нет?

Как легко у него все получается! Ей необходимо уйти от Джека, чтобы он больше не причинял ей боли. Ему это было ясно как божий день. Ему – но не Мэдди.

– Всем, чем я стала, что у меня есть, я обязана только ему. Это он меня создал. Я на него работаю. И потом, куда мне идти? Что делать? Если я от него уйду, то прощай, работа. Вряд ли меня куда-нибудь примут, уж Джек постарается этого не допустить. И потом, – глаза Мэдди наполнились слезами, – он меня любит…

– Я в этом не совсем уверен, – твердо возразил Билл. – Обращаться с человеком так, как описывает доктор Флауэрс, – никакая не любовь. Вы действительно верите в его любовь к вам?

– Не знаю… – В Мэдди боролись противоречивые чувства: страх и угрызения совести. Мысли и слова о муже вызывали у нее сильное чувство вины. Вдруг она ошибается? Вдруг с Джеком все обстоит совсем не так?

– По-моему, вы боитесь, потому и отказываетесь признавать очевидное. Вы-то сами, Мэдди, любите его?

– Раньше думала, что люблю. Мой первый муж в разное время сломал мне обе руки и ногу. Он меня мучил, сталкивал с лестницы. Однажды прижег мне спину сигаретой. – На спине остался шрам, который ей самой трудно было теперь разглядеть. – А Джек вытащил меня оттуда, привез в Вашингтон в лимузине, дал работу, вернул к жизни. Женился на мне. Разве можно просто так взять и бросить его?

– Из всего, что вы о нем говорите, следует, что он вовсе не так хорош. То, что он вытворяет, тоньше и потому не так очевидно для вас, чем то, что делал ваш первый муж. Но вспомните предостережение доктора Флауэрс: опасность не менее велика. Женитьба на вас – не благодеяние. Вы – самое лучшее, что когда-либо происходило в его жизни, главный приз. Он отлично знает, что делает. Помните слова доктора? Он вас контролирует.

– Как Джек поступит, если я от него уйду?

– Найдет вам замену в программе и станет мучить кого-нибудь еще. Его не исправить, Мэдди. Лучше спасайтесь сами. Если он захочет измениться, то найдет способ. Для вас главное – вырваться, пока он не нашел новый способ делать вам больно, иначе потом у вас не хватит духу на этот шаг. Вы сами это видите прямо сейчас. Вы знаете, что происходит. Вам надо спасаться, думать только о себе. Вы рискуете не только своим благополучием, но и жизнью. В этот раз может обойтись без синяков. Если он делает все то, что вы перечисляете, то вам нельзя терять ни минуты. Бегите от него сломя голову!

– Если я от него уйду, он меня убьет.

В прошлый раз Мэдди произнесла эти слова девять лет назад, но сейчас они были так же верны. Джек много в нее вложил и не простит предательства.

– Вам нужно укрыться в безопасном месте. У вас есть родственники?

Она покачала головой. Родители давно умерли, с родней в Чаттануге она давно не поддерживала никакой связи. Можно было бы попроситься к Грегу, но именно там Джек стал бы ее искать прежде всего, да еще обвинил бы Грега в ее бегстве, а ей не хотелось подвергать его опасности. Других настоящих друзей у Мэдди не было: Джек постарался. При ее известности странно было бы искать укрытие. Но получалось так, что другого выхода не оставалось.

– Как насчет моей дочери и ее семьи в Вайнъярде? Там всем хватит места. У нее чудесные дети.

Это предложение Билла заставило ее оценить то, что натворил Джек, а до него – Бобби Джо. Пока она жила в браке с Бобби Джо, у нее было шесть абортов: первые два потому, что он говорил, что не готов к отцовству, остальные потому, что она не хотела рожать от него и обрекать детей на безрадостное существование. Джек вообще настоял, чтобы она прооперировалась сразу после замужества. У них теперь не могло быть детей. Оба мужа убеждали ее, что так будет лучше для нее самой, и она им верила. Внезапно Мэдди почувствовала себя опустошенной. Какой же она была дурой, когда их слушала! Оба лишили ее возможности стать матерью.

– Я не знаю, что думать, Билл, не знаю, куда идти. Мне нужно время, чтобы принять решение.

– Боюсь, вы уже не можете этого себе позволить, – возразил он, вспоминая сказанное доктором Флауэрс. Если она права, то Мэдди нельзя было медлить. Ждать дальше было бы попросту опасно. – По-моему, вам опасно долго раскачиваться. Если ваш муж исправится, если что-то поменяется, если все наладится, то вы всегда сможете к нему вернуться.

– Что, если он больше меня не примет?

– Это будет значить, что он не изменился. Зачем он вам такой? – Точно так же Билл разговаривал бы с собственной дочерью. Он хотел сделать максимум возможного, чтобы защитить Мэдди и помочь ей, и она была признательна ему за это. – Вы должны хорошо все обдумать и принять решение, но очень быстро. Джек тоже может догадаться, что кое-что изменилось, что у вас открылись глаза. Если он почувствует опасность, то сделает вашу жизнь совсем невыносимой. Лучше до такого не доводить.

Мэдди понимала, что Билл прав. Посмотрев на часы, она спохватилась – через десять минут нужно гримироваться. Извинившись, она сказала Биллу, что ей пора возвращаться на работу.

Они вышли из кафе, он посадил ее в свою машину и отвез на студию. Прощаясь с Мэдди, он выглядел очень встревоженным.

– Я буду волноваться за вас. Обещайте что-то сделать! У вас открылись глаза. Теперь за дело!

– Обещаю, – сказала она с улыбкой, еще не представляя, как ей быть.

– Я позвоню вам завтра, – сказал Билл твердо. – Хочу услышать, что есть прогресс. В противном случае мне придется похитить вас и увезти к моей дочери.

– Звучит заманчиво. Как мне вас благодарить? – Мэдди и вправду испытывала к нему горячую признательность. Он вел себя с ней по-отечески, она полностью ему доверяла, совершенно не опасаясь, что он предаст огласке то, что от нее услышал. Перед расставанием он сам успокоил ее на этот счет.

– Единственный способ меня отблагодарить, Мэдди, – это начать действовать. Я надеюсь, вы не станете сидеть сложа руки. При необходимости буду рад прийти вам на выручку.

Билл записал свой номер на клочке бумаги, который она спрятала в сумочку. Поблагодарив его и чмокнув в щеку, Мэдди поспешила в студию. Ей предстояло впервые выйти в эфир с Брэдом Ньюбери, предварительно переодевшись и сделав прическу и грим. Билл, впечатленный всем услышанным от Мэдди, проводил ее взглядом. Трудно было поверить в то, что такой женщиной кто-то осмеливается манипулировать, подчинять своей воле, изолировать от друзей и угрожать возвращением в треклятый трейлер, если она осмелится бросить мужа. Это не может быть правдой, тем не менее пример Мэдди оказался яркой иллюстрацией к словам Юджинии Флауэрс: она – классическая жертва психологических истязаний.

Когда Билл отъезжал от студии, Мэдди уже торопилась в гримерную.

Там находился Брэд Ньюбери: его причесывали и подкрашивали, а он таращился на Мэдди. Выглядел он надутым индюком – она отказывалась понять выбор Джека. Правда, Брэд сразу постарался ей понравиться; когда ее стали причесывать, он благоговейно умолк. Потом признался, что горд возможностью работать с Мэдди, хотя вид его не оставлял сомнений, что он делает ей одолжение. Она вежливо отвечала, что тоже рада такому партнерству. В действительности она уже скучала по Грегу и не переставала думать о нем и Билле Александере, переодеваясь в своей комнате. Она еще не придумала, как поступить с Джеком: на это у нее не было времени. До начала программы оставалось меньше трех минут. Мэдди заняла свое место перед камерами буквально в последнюю секунду. Пока шел обратный отсчет времени, она старалась отдышаться.

Эфир начался с того, что она представила зрителям Брэда. Его стиль подачи новостей оказался сухим и бесстрастным, однако Мэдди была вынуждена признать, что новый соведущий умен и эрудирован. Различие стилей настолько бросалось в глаза, что их пара оказалась слишком контрастной. Мадлен Хантер – живая, естественная, привлекательная, Брэд Ньюбери – равнодушный и отстраненный. Гармонии и легкости, отличавшей пару Мэдди – Грег, не было и в помине, и она заранее боялась цифр рейтинга.

Между двумя эфирами коллеги пообщались, и это помогло снять напряжение перед камерами, хотя все равно недостаточно, чтобы произвести должное впечатление на зрителя. Выпуск показался Мэдди плоским, продюсер хмурился. Ей передали, что Джек этим вечером задержится, поэтому оставляет ей машину. Но она решила пройти несколько кварталов пешком, а потом взять такси. Вечер выдался теплый, солнце еще не село. Ее, правда, не покидало ощущение, что за ней следят. «Паранойя», – решила она. День выдался слишком тяжелый, вот и разгулялось воображение. Не наговаривает ли она на Джека лишнего? Она уже ставила под сомнение собственные выводы: то, что она рассказала Биллу, не делало ее предательницей мужа? Вдруг Джек совершенно не повинен в том, в чем она его обвиняет? Его поведению могла быть масса разных объяснений.

Выйдя из такси, Мэдди увидела возле своего дома двух полицейских, а напротив – машину без опознавательных знаков. Что произошло?! Прежде чем войти в дом, она обратилась с этим вопросом к полицейским.