Маски (сборник) Брэдбери Рэй
– Не надо так спешно. Можете остаться еще на неделю или больше.
Тали выпрямилась, рукой откинула назад черные волосы. Поймала себя на том, что смотрит на свои руки: какие они темные, какая у них фактура.
– Нет, лучше завтра.
– Прошу вас не сердитесь на меня, мисс Тали.
– Я не сержусь. Пожалуй, нет.
– Вы ведь все понимаете?
– Еще как.
– Я помогу вам уложить вещи.
– Спасибо. Мне понадобится помощь.
Золотой луч солнца упал на ее пальцы. Она подняла их к свету, и они были как янтарь, перемешанный с черной патокой, насыщенные, чистые и чужие. Она позволила своей руке упасть, словно она была в перчатке и не представляла ценности.
– Только скажите мне, ваш брат действительно приезжает? Нет, не говорите ничего. Не нужно ничего говорить. У меня есть глаза. Неужели ваш муж действительно считает, что я могу нанести ущерб его собственности?
– Он сказал… Он говорит: «Впустишь одного, так они все сюда слетятся – и что тогда станет с твоей собственностью!» Вот что он говорит. О, иногда я так его ненавижу!
– Вы не собираетесь с ним поспорить?
– Я спорила целую неделю. Без толку. У меня все внутри сжалось. Я не могу есть. Вы самая приятная особа из всех, кого я знаю. Я ничего не могу поделать.
Тали пристально посмотрела на нее.
– Не можете? – спросила она отрешенно. – Нет, – проговорила она. – Пожалуй, не можете. Большинство не знают как. Ладно, – она резко повернулась. – Мне нужно многое сделать, миссис Раннион, чтобы съехать завтра. Вы уж извините, я начну собираться.
Миссис Раннион кивнула, вытерла глаза, высморкалась. Взялась за дверь, задержалась в дверном проеме:
– Я зайду попозже, помочь.
Тали стояла не двигаясь:
– Что? Ах да. Спасибо.
Дверь захлопнулась.
Тали опять подняла руки к золотистому свету: они были подобны перчаткам из тончайшей чеканной бронзы, которые она, если бы хватило терпения, могла бы стянуть с пальцев. Свет в окне медленно смещался, а она еще долго стояла, выполняя обычные неторопливые движения женщины, стягивающей перчатки, палец за пальцем, палец за пальцем…
Может быть, маленький человек олицетворяет собой и зло, и благо?
Если вы поняли намек, разобрались в себе и примирились с собственным прошлым и угрызениями совести, то маленький человек – во благо. Если вы отвергаете прошлое и гоните прочь угрызения совести, то вам станет больно. Тогда вам покажется, что маленький человек – во зло.
1. Голубые глаза, а может, карие; голубой глаз в замочной скважине, но у человека в вестибюле глаза карие.
a. Узнает у администратора, как зовут человека из соседнего номера.
Мистер Бикель
b. Обнаруживает, что дверь все время не заперта.
c. Вызывает администратора, дверь должна быть заперта.
d. В номере никогда не жили. Мистер Бикель живет где-то в другом месте. Постель всегда заправлена.
e. Заходит внутрь. Обнаруживает стеклянный глаз, подвешенный на двух деревяшках перед замочной скважиной.
f. Жалуется администратору. Администратор говорит, если вам не нравится, не смотрите в замочную скважину. Или, в крайнем случае, заклейте замочную скважину пластырем.
g. Заклеивает замочную скважину пластырем.
h. Видит, как маленький человек достает из лифта манекен своего размера, полностью одетый.
i. Я знаю, что он собирается делать с чертовой куклой, я чую.
j. Дверь опять не заперта, он заходит в номер, находит манекен, повернутый лицом к двери: всю ночь чует, как этот манекен у двери пялится в замочную скважину.
k. Наконец сталкивается с маленьким человеком: кто вы? Что вам нужно? Денег? Маленький человек только усмехается. Вы шантажист? Я заплачу пятьдесят долларов, лишь бы вы съехали отсюда. Он кладет деньги на стол, маленький человек даже не прикасается к ним.
1. Он возвращается в номер и выбрасывает манекен в окно.
m. Приходит администратор с жалобой, муж говорит, что ему ничего не известно о происшествии.
n. Маленький человек съезжает.
o. Мужу все равно мерещится, что в смежном номере кто-то есть. Заходит туда и обнаруживает едва прорисованный силуэт маленького человека на двери.
p. Муж и жена выписываются из гостиницы и уезжают домой.
В глазах созерцателя
Проходя по вестибюлю, он испытал момент узнавания. Муж и жена шагали в одну сторону, а человечек в темном костюме и в таком же котелке – в другую. Муж не смотрел в лицо коротышке до тех пор, пока они не поравнялись, и только тогда, в последний миг взглянул на него. С этого начались его беды и череда событий, которые в последующие несколько дней довели его до крайности.
– Я знаю тебя, – казалось, произнес некий голос.
На мгновение муж опешил, ибо лицо маленького человека глядело на него исключительно выразительно, насмешливо, с блестящими глазами и приятным ртом, очертаниями носа и губ, с простой и прямотой вонзенного чистого ножа, без всяких затей.
– Я знаю тебя.
Лицо исчезло. Голос, если это был голос, затих. Муж ощутил себя совершенно разоблаченным и беззащитным перед лицом ледяной бури. Он последовал за своей женой, машинально отворил дверь гостиничного номера, пропустил ее вперед. Ему показалось, что маленький человек маячит у него за спиной. Он обернулся. В коридоре ни души.
Муж вошел в номер; жена снимала шляпку.
– Ты заметила того человечка?
– А что в нем особенного?
– Тебе не показалось, что он что-то сказал?
– Нет.
– Мне послышалось, что он сказал «Я знаю тебя».
– Я ничего не слышала.
Муж подышал на свои руки, словно хотел их согреть.
– А почему мне показалось, что я это слышал?
– Ума не приложу.
– Ладно, к черту его.
И он снял пальто и галстук, готовясь отойти ко сну. Когда его жена закончила свой туалет, он зашел в ванную комнату и за чисткой зубов заметил, что ею пользовались обитатели двух разных миров: жильцы его номера и жильцы смежного номера – из-за второй двери, ныне надежно запертой на замок и щеколду с его стороны. Так что, кто бы ни жил за этой дверью и стеной, ни днем ни ночью не смог бы проникнуть и смыть с себя зловещую сажу и еще более зловещих микробов этого города в их фарфоровую раковину.
– И все равно мне это не по нутру, – решил он вслух.
– Что ты сказал? – спросила жена из спальни.
– Мне не нравится эта вторая дверь в соседний номер, – сказал он громче. – Им следует снять дверь и замуровать проем.
– Ах, ради всего святого, – взмолилась жена. – Дверь заперта. Они используют ее для больших семей, занимающих смежные апартаменты. Никто не собирается к нам вламываться после полуночи, грабить тебя или насиловать меня. Ты слишком беден, а я уже далеко не так хороша собой. Вот.
– Все равно, – упорствовал он, теребя щеколды и пробуя замок на прочность.
– Иди спать.
Свет в спальне погас, и он услышал, как пружины матраса приняли на себя вес его жены.
Он стоял в ванной, глядя на вторую дверь. Вдруг его заинтриговала замочная скважина. Он немного поколебался, а затем нагнулся и заглянул в скважину.
На него взирал яркий синий глаз.
Он молниеносно выпрямился, хватая ртом воздух.
– Прошу прощения! – возопил он, словно сделал кому-то ужасную гадость.
– Что там такое? – спросила жена из затемненной спальни.
Руки у него почему-то затряслись, и он почувствовал, как кровь жаркой волной хлынула ему в голову, заливая краской лицо. Он увидел свое смущенное и одураченное отражение в ярком зеркале.
– Черт! Черт! Черт! – вскричал он.
Затем зажал себе рот ладонью.
– Что с тобой? Ты порезался? – спросила жена.
Он был не в силах отвечать. Что тут скажешь? Что с той стороны какой-то недоумок пялится на нашу ванную комнату? На меня в замочную скважину зыркает какой-то глаз? Черт побери! Разве такое можно выговорить! Совпадение. Человек с той стороны услышал шум воды, подошел и нагнулся посмотреть в тот же самый момент, когда я сам подглядывал. Наверное, тот, другой, так же смущен и обескуражен и чувствует себя так же глупо. Какой идиотизм!
– Чарльз? – позвала жена.
– Иду, – сказал он, резко выключив свет в ванной.
Глуповато хихикая, он на ощупь вернулся в спальню и лег в постель.
– Что происходит? – поинтересовалась жена. – Ты как будто пьян.
Опустив голову на подушку, он прошептал:
– Глупее не придумаешь. Посмотрел в замочную скважину, а из нее на меня зыркает чей-то глаз.
– Ты шутишь.
– Честное-благородное слово. Позор, да и только, – прошептал он, нервно хихикая. Ему свело живот. – Маленький человечишка.
– Кто-кто?
Он призадумался.
– Да. Странно. Но это он. Больше некому. Маленький человек, который прошел мимо нас в вестибюле. Никогда еще я не был в чем-то так уверен. Он живет за стеной.
– Какая разница, – устало молвила жена. – Двери, человечки, замочные скважины… Какое тебе до этого дело?
– А ему какое до нас дело? – вскричал муж и затем, успокоившись, сказал: – Я же не просил его подглядывать в замочную скважину.
– Если бы тебе самому не пришло в голову подглядывать в скважину, то ты бы не сделал такого открытия, – сказала она. – Я в жизни не заглядывала в замочные скважины. У меня и в мыслях такого не было, даже в голову не приходило. С какой стати тебе приспичило сделать нечто подобное?
– А черт его знает, – вырвалось у него. – Вот просто взял и сделал.
– Спи, – посоветовала жена с приводящим в бешенство терпением. – Завтра у нас долгий день. Заседания – целый день. Еще два дня, сядем в поезд, и домой.
Она позаботилась о том, чтобы взбить подушку и натянуть на себя одеяло, чтобы заставить его молчать.
– Все равно, – сказал он после минутной паузы. – Готов поспорить на последний доллар, что этот плюгавенький субчик живет за нашей дверью.
Жена промолчала.
Еле-еле-еле слышная капель. Тишина. Кап. Тишина. Кап. Кап. Кап.
Он поднял голову с подушки. Взглянул на светящийся циферблат часов.
– Три.
Кап. Долгая тишина. Кап.
Как такой ничтожный звук мог его разбудить?
Вода. По капле падает в фарфоровую раковину.
Муж встал, пошел в ванную и прикрутил кран. Капель прекратилась. Он держал руку на холодном металле. Перед сном он всегда все проверял. За двадцать с лишним лет такие проверки стали для него привычным ритуалом – чтобы не капала вода, не оставалось незапертых дверей и хлопающих жалюзи, чтобы дверцы шкафов были заперты, а ящики письменных столов задвинуты. Он признавал, что это чудачество, и отчетливо помнил, что проверял краны именно на утечку. Ответ мог быть только один.
Он быстро включил свет в ванной. Затем заставил себя двигаться очень медленно. Проверил замки и щеколды. Все пребывало в том же состоянии, в каком он это оставил. Дверь в смежный номер была заперта намертво. Никто не мог проникнуть сюда ночью, помыть руки и уйти. Он бросил взгляд на мыло в фарфоровом лоточке. Под каким углом оно лежит? Обычно он кладет обмылок вдоль мыльницы, как полагается. Нет ли отклонений от нормы? Он выдохнул. Черт, черт! Он не знает. Не может сказать. Черт, черт! Нельзя доверять своей подсознательной небрежности. Внешне опрятный, наш подсознательный характер зачастую изменяет нам и разбрасывает повсюду мелкие следы – ничтожное волокно, брызги, мыльную крошку и соринки. Грязь, грязь, грязь!!! Он слегка содрогнулся от своего собственного потаенного постыдного эго.
– К черту, – бросил он зеркалу.
Как же он побледнел, словно застукал своего братца-близнеца за каким-то чудовищным и безнравственным деянием!
– Мы накрепко закрутили кран. Теперь можно и на боковую.
Не хватает одного.
Смеясь над собственной глупостью, он играючи подошел ко второй двери и наклонился. Заглянул в замочную скважину.
На него, не моргая, лучезарно глядел синий глаз.
На этот раз он замер на несколько секунд, казалось, не в состоянии пошевельнуться. Он сделал выдох через легкие и горло, минуя язык, через нос и ноздри, сквозь зубы. У него закружилась голова. Его закачало. Глаз вперился в него. Он оперся рукой о стену. Выпрямился. И долго стоял, переводя дух. Затем, как всплывающий всего на минуту ныряльщик, он сделал глубокий вдох и снова нырнул.
Глаз никуда не делся.
Если глаза умеют улыбаться, то этот ему улыбался.
– Пошел прочь! – прокричал он шепотом. – Вон отсюда!
Он резко повернулся и хлопнул было по выключателю. Промахнулся и попытался снова. Свет погас. Он чуть ли не бегом бросился к постели.
Еще до завтрака он позвонил администратору.
– Это из номера 412. Не могли бы вы мне сказать, кто наш сосед из номера 411?
– Мистер Бикель, сэр.
– Миниатюрный такой, бледноватый коротышка в котелке?
– Здесь только имя «мистер Бикель». Я не могу описать вам его внешность. Что-нибудь не так?
– Негодяй пялится сквозь замочную скважину на нашу ванную комнату. Только и всего.
Последовало долгое молчание.
– Откуда вы знаете? – спросил наконец голос на том конце провода.
– Ну, я присел и… – муж запнулся, сглотнул слюну. – Видите ли, я…
Он прикоснулся к телефону, опасаясь, что аппарат вот-вот взорвется у него под носом, и сказал: – Ладно. Не будем больше. Это бесполезная затея.
И повесил трубку, обливаясь потом.
Жена посмотрела на него:
– Ну как?
– Чертов администратор, словно намекает на то, что это я шпионю.
– А разве не ты?
– О боже, и ты Брут!
– Сказано же в Библии: «Ищите и обрящете».
– Терпеть не могу Библию, – откликнулся муж. – Цитаты на все случаи жизни. И если не из Библии, то из Вилли Шекспира.
– Почему бы тебе не заклеить замочную скважину пластырем, – предложила жена.
Он сел на кровать, и у него стала медленно отвисать челюсть.
– Отличная идея, черт возьми!
Так он и сделал.
– Вот тебе! Получай!
– А сейчас он смотрел на тебя через скважину? – полюбопытствовала жена.
– Не знаю. Не проверял.
– А ты проверь, – сказала она, накрашивая губы помадой.
– Послушай, Глэдис!
– Проверка не повредит.
– Черт, я только хочу, чтобы меня оставили в покое!
Он оторвал пластырь от замочной скважины и склонился к ней.
– Черт побери! Сгинь! Пропади! Всё, звоню администратору!
– Чарли, – сказала жена.
– Вот, полюбуйся сама!
Она засмеялась и подошла. Наклонилась и посмотрела в замочную скважину. Потом выпрямилась, пожав плечами, и вернулась к своему прежнему занятию – припудриванию щек перед зеркалом в ванной.
– Ну и? – воскликнул муж.
– Если ему так уж хочется проводить все часы своего бодрствования, прилепившись к замочной скважине, то нам должно быть на это наплевать, – заключила она.
– Ты видела этот глаз – прямо сейчас?
– Видела.
– Ну вот опять!
– Но кому какой от этого вред? Он ничего не может увидеть.
– В том-то и дело. Вторжение в частную жизнь.
– Не ощущаю никакого вторжения.
– Не говори пошлостей, – сказал он.
– Может, это знак внимания, – предположила она. – А вдруг мы его заинтересовали? Представь себе, что он писатель, которого привлекают сценки из жизни космополитов.
– Ей-богу, он скорее чокнутый.
– Он малость тронутый, как таких величала моя мама, – сказала жена, приводя в порядок прическу. – Те, кто в Кантоне вставал спозаранку, чтобы собрать росу с папоротника, плавал в полночную грозу или загромождал свои жилища старыми газетами, хрусталем или резиновыми покрышками – малость тронутые. «Капустной молью траченные в темноте», – говорила она. Мама посылала стихи в дамские журналы. За тридцать лет ее опубликовали лишь однажды.
– Меня так и подмывает засунуть в замочную скважину водяной пистолет и нажать на спуск.
– Что? – спросила жена, занятая своими мыслями.
– Чертов синий глаз, – пробурчал он.
– Желтый.
– Не понял, – сказал он.
– Желтый, – сказала она. – Вроде кошачьего.
– Когда я вижу синий, я знаю, что это синий, – сказал он обиженно.
– Желтый, – настаивала она.
– Синий.
– Сам посмотри.
Она кивнула на замочную скважину.
Он наклонился. Выпрямился. Глянул на нее.
– Си-ний, – выговорил он каждый слог в отдельности.
– Я готова поклясться, – изумленно сказала она.
Она подошла и снова заглянула в скважину.
– Желтый, – сказала она, разгибаясь. – Чарли, ты что меня разыгрываешь?
– Да прекратишь ты наконец или нет! – вскричал он, отстраняя ее.
И пристроился к замочной скважине.
– Синий, черт побери. Эй ты там! Вон! Пошел прочь! Слышишь!
– Ладно, с меня хватит, – сказала жена, направляясь к выходу. – Пойдем завтракать, а то я сойду с ума.
– А может, ты меня разыгрываешь?
– Чарли, глаз был желтый.
– Значит, это какие-то дьявольские проделки! У него явно разного цвета глаза. И он жульнически пользуется этим преимуществом, чтобы подорвать наши брачные узы.
– А ты часом не дальтоник? – поинтересовалась она, выходя из номера.
– Только не надо теперь всё сваливать на меня!
Их дверь щелкнула. Они находились в коридоре. В двадцати футах от них стоял маленький человечек и прилаживал к голове свой котелок, словно тот был неотъемлемой принадлежностью его черепа, а не просто приложением к последнему.
– А! Вот ты где! – хотел было воскликнуть муж, но промолчал.
Жена, казалось, собиралась сказать ему «доброе утро».
«Я должен что-то сказать, – думал муж. – В конце концов, это на него мы только что орали через дверь. Или не на него? Как знать? Может, с ним живет еще кто-нибудь. Нет. Я не слышал голосов. Там всего лишь один жилец, уже такой знакомый в нашей ванной, или его часть. В любом случае это он и его треклятый глаз. Но теперь мы стоим в коридоре, и мой чертов язык не шевельнется и не пикнет».
Маленький человек прошел мимо. Его нос указывал строго в конец коридора, подобно тому, как тонкая, чувствительная дрожащая стрелка смотрит на север, отзываясь на зов магнитного полюса. Он тихо прошагал мимо, не глядя на них, но они увидели его глаза, когда он поравнялся с ними. Они проводили его взглядами, поворачивая за ним головы, следя, как он удаляется, сворачивает за угол и исчезает из виду.
Муж схватил жену за руку и сказал:
– Карие.
Она посмотрела на него и медленно кивнула.
– Карие, – подтвердила она. – Как у собаки.
Маленький человечек сидел в вестибюле, без газеты, и смотрел на людей, спускавшихся к завтраку. Он по-прежнему сидел и смотрел, когда они вышли после завтрака, полусытыми, так как не были голодны.
– О, – сказал муж. – Я кое-что забыл. Мне нужно подняться в номер. Извини.
Он метнулся к лифту, который вознес его по шахте, где по-змеиному извивались кабели и гулко гудело электричество.
В номере он направил свои стопы к ванной после того, как с превеликими предосторожностями, тайно, неслышно, на цыпочках вошел в наружную дверь.
«Вот теперь мы узнаем, один он там живет или нет», – думал он.