В краю солнца Парсонс Тони
Фэррен достал из кармана чек и протянул Бэкстеру. Тот надел очки, изучил его и улыбнулся. Оба рассмеялись, и Фэррен похлопал австралийца по спине.
– Джесси… – К нам подошла одна из девушек. Она держала в руке доску для игры «Четыре в ряд» и, несмотря на ковбойскую мини-юбку, больше всего напоминала ребенка, который зовет приятеля поиграть.
– Легенда гласит, что все эти девушки – мастера играть в «Четыре в ряд», – сказал Джесси, вставая с места. – Что же, сейчас проверим.
Другая девушка спрыснула мои голые руки «Скитоленом» – тайским спреем от комаров.
– Зачем вы это сделали? – спросил я, морщась от неприятного запаха.
– Орехов нет, – ответила она, как будто это что-то объясняло.
– Ваша жена совершенно права, – говорил Фэррен Бэкстеру. – Согласно тайскому законодательству иностранцы не могут владеть землей, зато могут арендовать участок на срок до тридцати лет, а также приобрести строение или квартиру в кондоминиуме.
Фэррен откинулся на спинку стула и удовлетворенно вздохнул, сжимая в руке запотевший стакан. Я именно там, где и должен быть, говорила вся его поза, и только трус или дурак не захочет ко мне присоединиться.
– Иностранцы не могут владеть землей, – повторил Фэррен, – зато могут получить лицензию на печать денег. Вы имеете право арендовать участок земли на тридцать лет и дважды продлить договор, что в сумме дает девяносто. Сколько вы планируете прожить, мистер Бэкстер? Шучу, шучу. Или, еще того лучше, создайте тайскую компанию: вы будете полностью ее контролировать, и она сможет покупать землю совершенно легально.
Одна из девушек попыталась присесть к Фэррену на колени, но он с вежливой улыбкой отказался от ее услуг, и она исчезла во мраке «Безымянного бара».
– Впрочем, если ваша жена сомневается, – продолжил Фэррен, – давайте просто получим немного санука, и вы вернетесь домой со своими деньгами. Знаете, что такое санук? Очень важное тайское понятие. Большинство фарангов, то есть иностранцев, думает, будто оно означает «веселье», но санук – нечто гораздо большее. Это значит находить удовольствие во всем, что ты делаешь. Это не гедонизм. Это философия, кредо, образ жизни.
Они чокнулись. Я подошел к стойке, чтобы посмотреть, как Джесси играет в «Четыре в ряд». Напротив него теперь сидела девушка в джинсах и футболке, которая разливала напитки – самая красивая во всем заведении. Вокруг уже собралась толпа зрителей. Каждый раз, когда наступала ее очередь ходить, девушка с силой вдавливала маленькие синие диски в ячейки. Джесси смеялся и качал головой.
– Знаешь, почему они всегда выигрывают? – спросил он, медленно, но уверенно опуская в ячейку красный диск. – Потому что им позволяют задавать ритм. А нужно играть в собственном ритме – не в том, который они тебе навязывают.
Гиббон запрыгнул на стойку и распрямил поля шляпы. Похоже, революционный метод игры, предлагаемый Джесси, привел его в восторг. Девушки забрались на табуреты, чтобы лучше видеть. Ощущение было такое, будто я наблюдаю за Джеймсом Бондом, который режется в баккара где-нибудь в Монте-Карло.
Стену позади игроков покрывали фотографии. Я подошел посмотреть, но не узнал ни одного лица. На снимках были девушки, работавшие в баре раньше, и их клиенты. Где они теперь, все эти улыбающиеся худые женщины и светлокожие пьяные мужчины, что кривлялись на камеру и, казалось, веселились от души? Скучают ли они по Бангла-роуд и гиббону в ковбойской шляпе? Впрочем, скорее всего, в то время здесь жил другой гиббон.
Взрыв негодования за стойкой: Джесси опять выиграл. Теперь напротив него, закатав рукава, села маленькая полная женщина лет сорока.
– О нет! – рассмеялся Джесси. В темноте неосвещенного бара его бледное лицо светилось, как луна. – Пошла в ход тяжелая артиллерия. На меня решили натравить маму-сан.
– Я тебя побиваю, – сказала мама-сан без тени улыбки. – Я хорошо тебя побиваю, белый мальчик. Ух, какой ты белый! Никогда не видела таких белых мальчиков.
Мама-сан потянулась к Джесси и ухватила его за мертвенно-бледную щеку маленькой смуглой ручкой. Девушки захихикали.
– Спорим, я выиграю? – предложил Джесси.
– Да, давай спорим, – отозвалась мама-сан, и девушки одобрительно загалдели.
Джесси закатил глаза.
– На что? Что такого вы можете мне предложить? – спросил он.
Гиббон растянул губы в широкой безрадостной улыбке.
Когда я вернулся к столику, Бэкстер сидел, оплетенный девушками. Их тонкие смуглые руки скользили по телу австралийца, обвиваясь вокруг его пояса, шеи, ягодиц в шортах цвета хаки. Девушки болтали между собой, изучали свои ногти и пялились в экраны телефонов, рассеянно массируя его старый бумеранг. И теперь уже сам Бэкстер держал чековую книжку наготове. Одна из девушек приблизилась было к Фэррену, но он остановил ее, слегка подняв руку. Галантный господин. Она улыбнулась, пожала плечами и отошла в сторону.
– Объясните мне еще раз про тайскую компанию, которую я смогу контролировать, – попросил Бэкстер.
Понемногу я начал осознавать, что этот Пхукет, Пхукет баров, девушек и пива – сотен баров, тысяч девушек и моря холодного тайского пива – предлагает гораздо больше, чем кто-либо в силах потребить. И хотя, как выразился Джесси, меня только недавно прибило к здешним берегам, даже я успел понять, что на Бангла-роуд продают вовсе не секс.
На Бангла-роуд продают мечты.
– Вставай, приятель! – крикнул Джесси. – Поехали домой.
Я поднял голову, но он обращался не ко мне.
Джесси встал с табурета и взял гиббона за руку. Тот поправил шляпу и засеменил рядом с ним; свободная рука животного волочилась по земле. Когда они исчезли за занавеской, загораживающей вход, девушки подняли вой.
Мама-сан резко их одернула. Не нужно было знать тайский, чтобы понять смысл ее слов: Джесси честно выиграл гиббона, так что делать нечего и надо снова приниматься за работу. Одна из девушек вытерла пальцами глаза и стала убирать доску и фишки. Я направился к выходу.
Джесси с гиббоном уже устроились на заднем сиденье моторикши, которую здесь называют тук-тук. Гиббон покидал свое место работы без сожаления. Он смотрел прямо перед собой и придерживал на голове шляпу, как будто боялся, что ее сдует ветром по дороге. Я окликнул Джесси, но он не услышал, и тук-тук покатил прочь, выпуская клубы выхлопных газов.
Когда я вернулся в бар, Фэррен и Бэкстер пожимали друг другу руки.
– Мы оба озолотимся! – объявил Бэкстер, перекрикивая музыку. Он поднялся, чтобы обнять Фэррена, и опрокинул ногой столик с пивом и непомерно дорогим фруктовым соком.
Внезапно я узнал играющую песню – Highway To Hell группы AC/DC.
Когда я ушел из бара, казалось, что на улице уже раннее утро, но на пляже Най-Янг стояла скорее поздняя ночь, и все давным-давно спали.
В доме Ботенов свет не горел. В нашем оставили зажженной одну лампу – специально для меня. Как можно тише я закатил мотоцикл в сарай и остановился в лунном сиянии, вдыхая чистый воздух, в котором чувствовался едва заметный серный запах мангровых деревьев, и слушая пчелиное жужжание далекого транспорта.
Я все еще плохо знал наш новый дом, поэтому шел в темноте, ведя по стене рукой. Деревянные панели под моей ладонью были прохладными и гладкими на ощупь, и это почему-то успокаивало. В спальне я быстро разделся, не включая свет, и устроился рядом с Тесс. Она что-то пробормотала, прижалась ко мне, и я зарылся лицом ей в волосы.
– Хороший выдался день? – тихо спросил я.
– Тут все дни хорошие. А у тебя как? Успел с кем-нибудь подружиться?
– Есть там один англичанин. Джесси. Довольно самовлюбленный паренек, но он мне нравится.
Я не стал ей рассказывать ни о гиббоне, ни об австралийце, который пытался задушить моего босса, ни о девочке-мусульманке на мотоцикле. Я мечтал, чтобы все дни и правда были хорошими, хотя понимал: есть много такого, о чем лучше молчать, если я хочу сохранить ее улыбку. А я хотел этого больше всего на свете.
– Не забудь поговорить с Фэрреном о наших визах, – сонно пробормотала Тесс. – О разрешении на работу и прочих формальностях.
– Тесс…
– Что?
– Ничего. Спи, ангел.
Вскоре я почувствовал, как она погрузилась в сон, однако сам долго не мог уснуть. Я лежал рядом с женой, уткнувшись лицом ей в волосы, и слушал гул мотоциклов в необъятной дикой ночи.
4
Шум мотора разбудил меня после восхода солнца.
Прямо за окном спальни тарахтел автомобиль, медленно двигаясь задом по узкой дороге.
– Наверное, кто-то ошибся адресом, – сказал я Тесс, натягивая джинсы. И вышел на крыльцо.
В кузове пикапа громоздилась невозможно высокая, выше кабины, гора пластиковых бутылок с водой, упакованных в большие поддоны. Обычное зрелище на Пхукете – перевозка грузов, противоречащая всем мыслимым законам, особенно закону гравитации. Шофер, сосредоточенно наморщив лоб, пытался объехать банановое дерево.
Господин и госпожа Ботен вышли проверить, в чем дело. Я посмотрел на них с улыбкой, надеясь, что они во всем разберутся, но госпожа Ботен только крикнула что-то шоферу – наверное, велела осторожнее обращаться с банановым деревом: грузовик уже оборвал с него несколько мясистых, все еще блестящих от дождя листьев.
Тесс вышла из дома, заправляя футболку в шорты. Шофер, видимо, ее узнал: высунулся из окна, протянул ей счет и ткнул пальцем, где подписать.
– Мне столько не нужно! – сказала жена строгим тоном учительницы: в Англии она работала в школе. – Я столько не заказывала!
Воду поставляли в больших, завернутых в целлофан упаковках из шести полуторалитровых бутылок. В одном картонном поддоне таких упаковок помещалось с десяток, самих же поддонов было столько, что и не сосчитать.
– Похоже, от жажды мы теперь не умрем, – с улыбкой заметил я.
Тесс метнула на меня испепеляющий взгляд и вырвала из рук шофера счет. Он что-то настойчиво говорил ей на своем языке, а она стояла перед ним с решительным видом и пристально смотрела на бумагу.
– Мне это не прочитать, – сказала Тесс. – Здесь все по-тайски.
Рори и Кива медленно вышли из дома, еще в пижамах, еще взъерошенные со сна, и тоже уставились на пикап.
– Я заказывала двадцать упаковок по шесть бутылок, – объясняла Тесс шоферу, – а не двадцать этих… как их…
– Поддонов, – подсказал я.
Страсти накалялись. Соседи подошли поближе, чтобы помочь, а может, просто не хотели ничего упустить. Господин Ботен взглянул на счет и задумчиво кивнул:
– Он прав: вы заказали много воды.
Госпожа Ботен больше беспокоилась за Тесс.
– Джай йен, – промолвила она. – Джай йен. Сохраняйте холодное сердце.
Мы с Тесс переглянулись. Мы никогда не слышали о «джай йен». И выражение, и само понятие были нам незнакомы. Там, откуда мы приехали, считалось, что сердце должно быть горячим. Но в Таиланде проповедовали другое. В Таиланде проповедовали джай йен.
Госпожа Ботен взяла Тесс за руку и, улыбаясь и ласково поглаживая ее по плечу, принялась рассказывать ей о преимуществах холодного сердца.
– Ну хорошо. – Тесс коротко кивнула шоферу. – Признаю свою ошибку. Извините.
– Прекрасно, – отозвалась госпожа Ботен.
Мы сохранили холодное сердце и оставили воду себе. Соседи и сразу подобревший шофер помогли нам разгрузить пикап. Я переставил мотоцикл в сторону, и мы сложили поддоны в сарае, который служил мне гаражом.
– Май пен рай, – утешала старая тайка мою жену. – Ничего страшного. Вода не испортится. Все хорошо, все хорошо.
Когда мы разгрузили пикап, госпожа Ботен повела Тесс и детей завтракать. Я остался с господином Ботеном, который стоял во дворе и дымил сигаретой: в доме курить ему не разрешалось. Где-то над морем рокотал гром и сверкали молнии. Небо затягивали грозовые тучи.
– Опять будет дождь? – спросил я.
Господин Ботен внимательно поглядел на небо и глубоко затянулся.
– Дождя не было со вчерашнего дня.
Я задумался над этим наблюдением, гадая, что оно может означать. Какое-то время мы оба молча смотрели на небо.
– На сколько вы останетесь? – спросил господин Ботен.
– Что? – потрясенно переспросил я.
«Дикая пальма» арендовала дом на год, и Фэррен с улыбкой сообщил мне, что господин Ботен потребовал половину суммы вперед. Но я знал, что сосед спрашивает не об аренде и не о деньгах.
– Интересно, на сколько вы останетесь, – повторил он, хотя на этот раз его слова звучали скорее как мысли вслух, чем как вопрос.
– Мы остаемся насовсем, – ответил я. – В Англию мы возвращаться не собираемся. Там нам делать нечего.
Я твердо верил в то, что говорил, однако господина Ботена мне убедить не удалось. Он улыбнулся, вежливо и немного смущенно, как будто слышал все это уже много раз, и принялся с большим интересом разглядывать свою самокрутку.
«Я здесь живу, – подумал я. – Это теперь мой дом».
Но потом я вспомнил, как Бэкстер вцепился в горло Фэррену, как легко Джесси лгал по телефону и как мне самому пришлось сказать неправду, когда наш самолет приземлился и меня спросили о цели моего визита.
– Ваш босс… – произнес господин Ботен.
– Фэррен, – кивнул я.
– В Таиланде много таких, как он.
– Бизнесменов? – уточнил я. – Много иностранных бизнесменов?
– Англия – богатая, – заметил вместо ответа господин Ботен. – Таиланд – бедный.
Я рассмеялся.
– В Англии тоже много бедных. И я был одним из них.
– А-а… – промолвил господин Ботен, смущенно улыбаясь и глядя на небо, как будто мы зашли слишком далеко. – А-а…
Наши соседи кормились морем. Он ловил на длиннохвостой лодке рыбу, а она чистила ее, готовила и подавала в «Почти всемирно известном гриль-баре». Он носил мешковатые брюки, в которых ходят все тайские рыбаки. На ней поверх одежды обычно был белый фартук, словно она только что вышла из кухни или собиралась туда вернуться. Их жизнь протекала на небольшом участке земли и моря вокруг Най-Янга, и с самого начала они хотели, чтобы и мы увидели его потаенную красоту.
– В это время года сюда приезжает много нехороших людей, – сказал господин Ботен моей жене на следующий день после того, как нам привезли гору поддонов с водой. Он с беспокойством потер свои старые огрубелые руки и продолжил: – Они зарабатывают большие деньги на бедных глупых фарангах. Наживаются на иностранцах. Предлагают им ракушки. Прогулки на дырявых лодках. Массаж. – Господин Ботен бросил на меня многозначительный взгляд и понизил голос до смущенного шепота: – Любовные таблетки.
Тесс подняла глаза от рюкзака, в который укладывала вещи.
– Уверена, ничего с нами не случится, – с улыбкой сказала она. – Все к нам очень добры.
Однако господин Ботен был непоколебим. Он считал своим долгом оберегать нас от искателей наживы и, когда мы захотели посмотреть, как откладывают яйца морские черепахи, объявил, что пойдет вместе с нами.
Рори оторвался от зачитанной книги «Природный мир Таиланда. Справочник туриста».
– Ух ты, как классно! – возбужденно проговорил он. – Во время брачных игр самец черепахи плывет перед самкой хвостом назад и поглаживает ее морду когтистой лапой. Когда самец готов к спариванию, он забирается самке на спину и обхватывает ее панцирь всеми четырьмя лапами.
Тесс с улыбкой посмотрела на него:
– Какой же ты умный!
Рори не имел ни малейшего представления о сексе, зато о брачных играх ему было известно все.
Казалось невероятным, что из всех пляжей острова черепахи приплывают откладывать яйца именно на наш. С другой стороны, Най-Янг – один из самых безлюдных уголков Пхукета. Сюда приезжают в основном местные жители и то лишь по выходным, чтобы провести день в мелкой воде, а вечер – в каком-нибудь ресторанчике вроде «Почти всемирно известного гриль-бара». Так что черепахи знают, что делают.
Когда мы добрались до северной оконечности Най-Янга, солнце уже опускалось за горизонт, а пляж опустел. Было воскресенье, мой выходной – как раз та часть дня, когда для купания слишком поздно, а для еды слишком рано. Ни людей, ни черепах. Мы сидели на песке, глядя на однообразное море.
– А морские черепахи и сухопутные – это почти одно и то же, да? – спросила Кива.
Рори воззрился на сестру так, словно она сошла с ума.
– Нет, – отрезал он, – совсем не одно и то же. Морские черепахи проводят всю жизнь в море. На берег выходят только самки, чтобы отложить яйца. А сухопутные… ну, не знаю… это что-то вроде хомячков. Сухопутные черепахи живут в саду за домом. Морские живут в море.
– Похоже, они решили там и остаться, – заметила Кива.
Она взяла красную летающую тарелку и пошла к воде. Рори поправил очки и с беспокойством посмотрел на море.
– Сейчас ноябрь, а черепахи откладывают яйца с ноября по май, – сказал он. – Но они вымирают.
Рори взглянул на сестру, которая подбрасывала и ловила летающую тарелку, стоя у самой воды, так что едва заметные волны лизали ей ноги.
– Головастых черепах нет уже пятнадцать лет, – пробормотал он как бы про себя. – Все остальные виды тоже под угрозой. Может, они вообще уже вымерли.
Тесс дотронулась до его спины.
– Когда-нибудь мы обязательно их увидим. Попробуем прийти в другой день, хорошо?
Рори кивнул и направился к сестре. Господин Ботен глянул на часы, словно черепахи обещали ему быть именно в это время и в этом месте.
Дети играли с летающей тарелкой, пока Кива не устала и не вернулась к нам, жалуясь, что хочет есть. Рори тоже подошел, и мы съели то, что принесли с собой – пад-тай из «Почти всемирно известного гриль-бара». Смеркалось, и мы как раз решили возвращаться домой, когда увидели черепаху.
Она уже вылезла из воды и теперь волочила свое тело по гладкому белому песку, словно самое усталое существо на планете. Ее голова казалась древней, тысячелетней, из бездонных черных глаз струились слезы.
– Папа, – потрясенно проговорила Кива, – она плачет.
– Нет, – покачал головой господин Ботен.
– У нее в глазах солевые железы, – объяснил Рори, дрожа от возбуждения. – Они помогают ей поддерживать нормальный водный баланс, когда она на суше. Не волнуйся, Кива.
Господин Ботен кивнул.
– Не грустная, не плачет.
Его лицо расплылось в улыбке.
– Очень счастливый день, – объявил он. Господин Ботен искренне обрадовался появлению черепахи – причем скорее за себя, чем за нас. – Она приносит удачу. Приносит удачу народу таи.
Он с поучительным видом указал пальцем на черепаху:
– Это вселенная. Верх панциря – небо. Низ панциря – земля.
Какое-то время мы наблюдали за черепахой, а потом заметили лодку – грубо сделанную пирогу без мотора, в которой виднелись три темные фигуры, плохо различимые в меркнущем свете. Лодка приближалась к тому месту, где черепаха выбралась на берег.
Господин Ботен подозрительно покосился на нее.
– Это не тайцы, – заметил он. – Это чао-лей. В сезон дождей они держатся рядом с берегом.
– Рыбаки? – спросила Тесс.
Господин Ботен коротко рассмеялся:
– Они рыбачат немного, но они не рыбаки. Чао-лей собирают на пляжах все, что можно съесть, продать или использовать. – Он сплюнул на песок. – Посмотрите на их лодку!
Когда она причалила к берегу, мы увидели, что пирога выдолблена из ствола какого-то старого дерева.
– Даже мотора нет! – фыркнул господин Ботен.
На всех длиннохвостых лодках стояли двухтактные дизельные двигатели, и выдолбленная пирога казалась ему достоянием каменного века.
– Они живут на Пхукете? – спросила Тесс.
– Некоторые, – ответил господин Ботен. – На юге. Далеко на юге. На пляже Равай. Продают туристам разное барахло. Еще встречаются на островах Сурин и Бот. Живут в кабанг – плавучих домах. Или в хижинах. Кочуют по морю.
– Цыгане, – сказал я. – Морские цыгане.
– Воры, – сказал господин Ботен. – Попрошайки. Бродяги. Некоторые чао-лей неплохие – почти как тайцы. Почти. Они получают гражданство. Мы зовем их «май тай» – новые тайцы. Но это не май тай. Это мокен. Похоже на «окен» – морская вода. Мокен не хотят становиться тайцами.
Он явно воспринимал это как личное оскорбление.
– И вообще, – добавил господин Ботен, оглядываясь на черепаху, – они скорее бирманцы, чем тайцы. И вообще. Май пен рай. Все хорошо. Все хорошо.
Морские цыгане вылезли на берег и теперь вытаскивали из воды лодку. Семья состояла из старика и двоих детей – девочки-подростка и мальчика помладше, больше похожего на маленького мужичка, чем на ребенка. Он был невысок, однако широкоплеч, а его движения говорили о лошадиной силе, которая приобретается только годами физического труда.
Я перевел взгляд на Рори и Киву. Они держались на почтительном расстоянии от черепахи, которая уже начала рыть ямку, загребая песок похожими на ласты лапами. Со стороны ее движения выглядели довольно бестолковыми, но мало-помалу ямка начала углубляться. Голову и панцирь черепахи засыпало песком, отчего она стала похожа на беззаботного туриста, резвящегося на побережье.
Морские цыгане медленно направились к черепахе. Они выглядели не так, как привычные мне тайцы: эти были ниже ростом, более крепкими и смуглыми. У каждого в волосах блестела золотистая прядь, словно они вышли не из Андаманского моря, а из дорогой парикмахерской.
Чао-лей остановились немного поодаль и теперь ворошили босыми ногами песок, не глядя в нашу сторону и не обращая на черепаху никакого внимания. Я подумал, что они ищут забытые туристами вещи. На самом деле они просто ждали.
Господин Ботен следил за морскими цыганами с нарастающей злобой. Для нас они были колоритными кочевниками, для него – кучкой вороватых бродяг, которые навязывают туристам разное дешевое барахло.
– Смотрите! – воскликнул Рори.
Черепаха начала откладывать яйца. Мы осторожно приблизились, то же самое сделали чао-лей.
– Морские бродяги следуют за черепахой, – сказал мне господин Ботен. – Они знают, что она собирается откладывать яйца.
– Они ведь ничего ей не сделают, правда? – умоляюще спросил Рори.
Я глянул на чао-лей: что-то не похоже, чтобы они собирались предложить ей блюдечко молока. Все трое – угрюмый мальчик, девочка лет шестнадцати и старик – наблюдали, как появляются яйца.
Черепаха отложила пять яиц и, похоже, выбилась из сил. Кива осталась разочарована.
– И это все? – спросила она. – Больше яиц не будет? Я-то думала, они откладывают… ну, не знаю… миллион.
Зато Рори был как в лихорадке. Я не сомневался, что это лучший день в его жизни.
– На Пхукете черепахи не откладывают помногу яиц, – принялся терпеливо объяснять он, а сам с трудом переводил дыхание, охваченный благодарностью за то, что ему посчастливилось лицезреть это чудо. – Здесь тепло весь год, черепахам не надо беспокоиться из-за погоды. Теперь понимаешь? Но яйца остаются без защиты, а они такие маленькие и мягкие… Их поедают хищники… Крысы… Ящерицы… – Рори покосился на чао-лей. – Люди…
Черепаха устало поползла к воде. Старый морской цыган обошел ее и быстро приблизился к кладке. Он выбрал одно яйцо, бегло его осмотрел и зашагал обратно к пироге.
– Неужели это законно?! – возмутилась Тесс.
Господин Ботен что-то сердито сказал цыгану и пошел было за ним, однако тот поднял руку с яйцом и разразился бранью.
Господин Ботен остановился, качая головой.
– Он говорит, что из уважения к матери берет только одно яйцо, но остальные все равно съедят крысы.
Рори всхлипнул. Жена взглянула на меня, словно ждала, что я как-нибудь спасу положение и не позволю испортить наш пикник. Но я только пожал плечами. Я не собирался ввязываться в драку со старым цыганом из-за черепашьего яйца.
– Звучит довольно разумно, – заметил я.
Рори осторожно приблизился к черепахе, скорбно ссутулив плечи. Мы все последовали за ним. Угрюмый цыганский мальчик сидел на корточках и наблюдал, как черепаха медленно ползет к морю. Он с любопытством провел рукой по ее похожему на камень панцирю.
Рори задышал тяжело и часто.
– Ее нельзя трогать. Послушай… эй, послушай… ее нельзя трогать. Наверное, он не говорит по-английски… Скажите ему, чтоб он ее не трогал.
Но цыганенок уже поднялся на ноги и зашагал к лодке, остановившись, чтобы подобрать летающую тарелку, которую наши дети забыли на песке. Он глянул на нее, словно на ракушку, а затем пошел к воде, лениво похлопывая себя тарелкой по бедру.
– Эй! – крикнула Кива и побежала за ним. – Это не твое!
Мальчик развернулся к ней лицом. Кива протянула руку, но он поднял тарелку над головой, хотя и был на пару дюймов ниже моей дочери.
Рядом с ними тут же оказалась Тесс.
– Ты говоришь по-английски? – спросила она с дружелюбной улыбкой, и по одному этому вопросу было ясно, какой она чудесный учитель.
В последнее время жена устала от школы – устала от отсутствия дисциплины и нежелания учиться, устала от родителей, у которых больше татуировок, чем книг. Но по тому взгляду, каким она смотрела на этого маленького набыченного мальчика, я видел, что когда-то она любила свою работу и, возможно, скучала по ней больше, чем готова была признаться.
Мальчик взглянул на нее дикими настороженными глазками.
– Я инженер, – объявил он тонким писклявым голосом. – Я родился в Германии. Я родился в Австралии. Когда уходит поезд на Чиангмай? У вас есть что-нибудь более дешевое? Мне нужно что-нибудь более дешевое. Я студент. Я инженер. Я мистер Смит. Я господин Хонда из Токийского банка. Отведите меня к врачу. У меня болит живот.
Тесс захлопала в ладоши и засмеялась.
– Молодец! Как тебя зовут?
Он молчал и лишь с горечью смотрел на нас; мы узнали его имя только потому, что его окликнула старшая сестра:
– Чатри! Чатри!
– Послушай, можешь поиграть с нами, если хочешь, – сказала Кива. – Но брать чужое – совсем не круто.
Однако мальчику некогда было играть.
Он побежал к отцу и сестре – они уже сидели в лодке, и старый цыган заворачивал яйцо во что-то вроде грязного одеяла.
Когда чао-лей оттолкнулись от берега, я поднял с песка летающую тарелку. Черепаха быстро исчезла в волнах, однако лодку с тремя темными силуэтами какое-то время еще было видно, и мы наблюдали за ней, пока она не вышла из бухты.
– Скитаются, – произнес господин Ботен, и его тон говорил, что так всегда было, есть и будет.
5
Всю дорогу, пока мы поднимались на холм, рыдания моего сына смешивались с вечерними вздохами моря.
– Прекрати, – сказал я.
Прозвучало это слишком резко, но, когда кто-нибудь в моей семье плакал, меня всегда охватывало смятение.
Кива заботливо обняла брата своей худенькой ручкой.
– Слезы ничего не изменят, – добавил я уже мягче, хотя и понимал, что сказанного не воротишь.
– Знаю, – прохлюпал Рори. – Знаю, что не изменят, но остановиться не могу.
– Почему ты плачешь? – спросил господин Ботен.
Наш сосед не знал Рори так хорошо, как мы. Нам-то не надо было объяснять, почему он плачет.
– Яйцо… – проговорил Рори, и по стеклу его очков скатилась слеза. – Мать… Малыш…
Тесс повернулась ко мне, и мы обменялись понимающим взглядом.
– Мальчики, а почему бы вам не съездить в гости к папиному другу? – предложила она и обняла сына за плечи, так что он оказался зажат между матерью и сестрой. – Ну, к тому, который завел… Кого он там завел?
Рори широко распахнул мокрые от слез глаза.
– Гиббона? К папиному другу, который завел гиббона?
– Это поднимет тебе настроение, – уверенно сказала Тесс.
Пока я выкатывал «Роял Энфилд» из сарая, она вытерла Рори глаза и нос и надела на него шлем.