В краю солнца Парсонс Тони

Я покачал головой:

– Все в порядке. Он не обязан со мной здороваться.

Я пошел в дом. Кива по-прежнему держалась за мою руку и без умолку щебетала о том, что они видели по телевизору. Тесс отчитывала сына и благодарила Ботенов за то, что посидели с детьми. Я слышал их голоса, однако слова до сознания не доходили.

В голове вертелась одна мысль: все это не мое.

Все.

Мотоцикл. Дом. Мебель. Все принадлежит кому-то другому. А что же тогда принадлежит мне?

– Госпожа Ботен сразу же выключила телевизор, но мы успели увидеть тебя и твоих друзей, – сказала Кива, обдавая мою руку своим дыханием.

– Они мне не друзья. Джесси мой друг. Тот, у которого гиббон. Остальные – нет. – Я подумал о Фэррене. – Ничего хорошего они мне не сделали.

– Ладно, ладно, папа, я поняла, – проговорила Кива, широко распахнув глаза.

Я улыбнулся и дотронулся до ее щеки.

– Мне жаль, что все так вышло.

– Да я ничего, – поспешно сказала она. – А вот Рори даже плакал. Ему это все не понравилось.

– Ну, мне самому тоже не особо понравилось. – Я опустился на колени, чтобы заглянуть ей в лицо. – Но я не сделал ничего плохого.

Кива улыбнулась. Ее глаза светились любовью – любовью, которой я ничем не заслужил.

– Я знаю, – ответила она.

В доме Рори, не глядя в мою сторону, проскользнул к себе в комнату. Кива еще раз порывисто поцеловала меня в руку и последовала за ним.

Я вошел в гостиную, где мне ничто не принадлежало: ни кресло, ни стол, ни воздух, которым я дышал. Я опустился в это чужое кресло, совершенно измотанный, и веки сами собой закрылись. Потом я почувствовал, что передо мной кто-то стоит, и открыл глаза, зная, что увижу Тесс.

Рядом с ней стоял тайский мальчик, все еще держа в руках книжку для малышей. Я ощутил всплеск раздражения: моя семья подбирает беспризорников, хотя сами мы живем под чужой крышей.

– Ты все еще здесь? – спросил я у него.

Мальчик коротко кивнул.

– Приятно познакомиться, – произнес он тонким мелодичным голоском, который никак не вязался с его двужильным телом. – Как у вас дела? У меня хорошо.

Потом маленький таец повернулся к Тесс.

– Извините, мне нужно идти.

И ушел.

– Он ни в чем не виноват, – сказала Тесс, и мне стало стыдно.

– Прости, – проговорил я и мысленно добавил: «За все».

– Иди ко мне, – ответила Тесс, и я встал, обнял ее и зарылся лицом ей в волосы, а она принялась объяснять, что мне делать дальше.

– Сначала ты поешь.

Она вышла в соседнюю комнату и вернулась с тарелкой, на которой лежал приготовленный госпожой Ботен пад-тай – обжигающе горячая лапша, завернутая в тонкий, как вафля, омлет.

– Потом ты приведешь себя в порядок. Потом ляжешь спать.

Тесс поцеловала меня в лоб. Я обмяк и повалился ей на руки, но она осторожно усадила меня и закончила:

– А утром поедешь искать работу. Договорились?

– Договорились.

Однако в воздухе висел главный вопрос, непроизнесенный, но почти осязаемый. Тесс улыбалась и ждала, когда я его задам.

– Может, лучше вернуться домой? – спросил я.

Жена взяла меня за плечи и легонько встряхнула.

– Мы и так дома, – тихо произнесла она.

На следующее утро я поднялся чуть свет, пока жена и дети еще спали, и выкатил из сарая старый «Роял Энфилд».

Было так рано, что до меня долетали звуки азана – мусульманского призыва к молитве. Иностранцы думают, что все тайцы – буддисты, однако эта часть Пхукета настолько же мусульманская, насколько буддийская. На северной оконечности острова, перед въездом на мост, соединяющий его с континентом, вообще встречается больше мечетей, чем храмов.

Я стоял в прохладных предрассветных сумерках, позволяя спокойной уверенности азана проникнуть мне в сердце. И снова меня пронзила мысль: ничто из этого я не могу назвать своим – ни мотоцикл, ни дом, ни даже умиротворение, принадлежащее чужой мне религии. Все это я взял лишь на время и рано или поздно должен вернуть.

Из-за угла соседнего дома появился господин Ботен, неся в руках охапку старых ловушек для ловли омаров.

– Насчет дома не волнуйтесь, – произнес он вполголоса, чтобы никого не разбудить. – Мне заплатили за полгода вперед.

Я понимал, что он хочет проявить участие, но невольно напрягся.

– Я не волнуюсь.

Господин Ботен положил ловушки на землю и посмотрел на свои руки, как будто заметил в них что-то новое.

– Мои руки стареют, – сказал он. – Вы могли бы стать моим помощником.

– Я не рыбак, – горько рассмеялся я.

– Вы многое умеете, – заметил он и посмотрел на красную спутниковую тарелку.

– Но не рыбачить, – возразил я бесцветным голосом. – Я был строителем. Работал руками. А когда фирму у меня отобрали, я стал шофером. Водил фургоны. Легковые автомобили. – Я положил руку на «Роял Энфилд». – Потом мотоцикл. Теперь у меня отняли и это… В милостыни я не нуждаюсь.

Лицо господина Ботена сердито вспыхнуло.

– Это не милостыня. Это работа.

Он покачал головой и пошел к дому.

– Совсем как мой сын. Тоже важная птица! Рыбалка, видите ли, ниже его достоинства!

– Никакая работа не ниже моего достоинства, – сказал я, но он уже скрылся за углом.

Я докатил мотоцикл до конца грунтовки, чтобы не разбудить своих и госпожу Ботен, и поехал на юг – на Бангла-роуд, где каждую ночь играет музыка, пенится пиво и деньги текут рекой.

Целая река денег. Мне столько не нужно. Моей семье хватит и малой толики.

Пошел дождь, и я купил у торговца прозрачный полиэтиленовый зонтик. Потом внезапно захотелось есть. Я купил у другого торговца кокос и принялся медленно колесить по Патонгу с зонтом в одной руке и кокосом в другой, потягивая через соломинку молоко и предоставляя мотоциклу самому выбирать дорогу.

Я опустил свой новый зонтик и поднял лицо к небу. Дождевые капли были настолько теплыми и крупными, что я невольно улыбнулся. Я ощущал на лице дождь, а во рту – сладковатый вкус кокосового молока. И тут я осознал, что на острове всегда чувствую себя так, словно мне непременно повезет.

Однако через несколько часов я бесцельно сидел на мотоцикле перед отелем «Сала» и разглядывал длинную череду таксистов. Они стояли у своих машин, курили, разговаривали и ждали – в основном просто ждали.

Я смотрел на их полные скуки и нетерпения лица, а они смотрели в мою сторону, глядя прямо сквозь меня.

Когда я поставил мотоцикл на место, в дверях сарая появилась Кива с выражением абсолютного счастья на лице. На руках у нее была маленькая собачонка – облезлая коричневая дворняжка, еще почти щенок, хотя, судя по виду, бомжевала она не один год.

Я моментально вышел из себя.

– Что вам сказано насчет собак? – спросил я дрожащим голосом.

Дело было не только в собаке. Дело было во всем, что со мной произошло.

Улыбка Кивы сразу померкла.

– Их нельзя трогать, – ответила она и поставила жалкое существо на пол. – Никогда не трогать собак.

Щенок поднял на нее мордочку, а потом засеменил ко мне и принялся обнюхивать мои ботинки и самозабвенно вилять облезлым хвостом, точно узнал во мне старого друга.

– Кива, у этой собаки, возможно, бешенство, – продолжил я уже мягче.

Я смерил дворнягу взглядом и указал на дверь. Она склонила голову набок, как будто не совсем поняла, к чему я клоню.

– Пошла вон, – сказал я.

Собака не сдвинулась с места.

В Таиланде полно бродячих собак. Тайцы уважают любое живое существо, объяснила госпожа Ботен. Потому что его величество король однажды взял из приюта собаку по имени Тхонг-Дэнг, и теперь все собаки в фаворе, предположил господин Ботен. Мне же казалось, что дело в другом: просто тайцы не испытывают к животным никаких особых чувств, а собачье мясо не едят. В их отношении к бездомным собакам проявляется и знаменитая тайская терпимость, и не столь знаменитое тайское равнодушие, которые подчас невозможно отличить друг от друга.

Видя, что дворняга отказывается уходить, Кива с надеждой подняла глаза.

– Можно, оставим ее себе? Ненадолго?

Я заметил, что рядом с сараем притаился Рори. Сына по-прежнему переполняла злость на меня, которой он не мог ни выразить, ни объяснить, но в то же время его притягивала к себе собака.

– Нет, – отрезал я и вышел из сарая.

Дворняга выкатилась вслед за мной и теперь радостно прыгала вокруг.

– Иди, иди отсюда, мистер!

Широко раскрытыми глазами Кива посмотрела сначала на брата, потом на меня.

– Мистер? Так ее зовут? Папа, а откуда ты знаешь?

– Ко мне, Мистер! – позвал Рори. – Мистер, Мистер, Мистер…

И у этой грязной маленькой твари хватило хитрости ответить: «Да, именно так меня и зовут. Как вы догадались? Мы определенно созданы друг для друга!»

Любовь к животным оказалась сильнее страха передо мной: Рори поднял собаку на руки и развернул хвостом к сестре.

– Мистер – мальчик, видишь?

Я только покачал головой и вздохнул.

Господин Ботен вышел из дома и поглядел на играющих с собакой детей.

– Во сколько вы отправляетесь на работу? – спросил я.

Он оставил мой вопрос без внимания и вернулся в дом.

Рори посмотрел на меня – в первый раз с тех пор, как все пошло не так.

– Мистер хочет есть, – сказал он. – Можно мы его накормим, прежде чем отпустить?

Я кивнул. Дети поскорей подхватили собачонку на руки и побежали в дом, пока я не передумал. Я услышал голос Тесс и их веселый ответ. Мистер радостно затявкал, как будто ему несказанно повезло.

Господин Ботен снова вышел из дома, держа в руках какую-то одежду – чистую, зеленую, аккуратно сложенную. Он протянул ее мне, и я увидел, что это легкие штаны вроде тех, которые он постоянно носил. Старый таец кивнул на мои джинсы, и я внезапно почувствовал, насколько не подходят они для жизни на острове.

– Я выхожу из дома с рассветом, – произнес господин Ботен.

Я кивнул, и он вернулся к себе.

Я вошел в дом, где Кива с Рори кормили собаку.

– Поест, и чтобы духу его здесь больше не было, – сказал я, но они не подали виду, что слышат. – Я серьезно.

Я тронул сына за плечо, и он поднял на меня глаза.

– Ты все еще на меня злишься?

– Я и не злился, – ответил он и снова занялся собакой. – Просто волновался.

Тем вечером на Бангла-роуд я встретил молодого сержанта Сомтера.

Он стоял на другой стороне улицы рядом с полицейской машиной и наблюдал за двумя австралийцами, которые ссорились у входа в «Безымянный бар». Несмотря на быстро сгущающиеся сумерки, на нем были темные очки, как у Тома Круза в фильме «Лучший стрелок». Сержант хотел выяснить, насколько австралийцы пьяны и не пора ли вмешаться, а потом увидел меня на мотоцикле и подошел.

– Мы получили на вас досье, – сказал он. – Когда вы уехали.

Сержант Сомтер рассмеялся и покачал головой, словно не мог до конца поверить, что я так легко отделался.

– Пришли досье на всех сотрудников. Уже после того, как вас отпустили.

С неба начали падать капли – крупные, мягкие, теплые. Полиэтиленовый зонтик был со мной, но я его не раскрыл.

– Я знаю, что вы сделали у себя на родине, – продолжил сержант Сомтер. – Знаю, в какую историю попали.

– Я не сделал ничего плохого – просто защищал свою семью.

– Мы оба знаем, что вы сделали, – ответил он.

Австралийцы принялись дубасить друг друга, беспорядочно размахивая руками. Какое-то время они еще дрались, а потом оба полетели в канаву. Миниатюрная женщина в коротенькой юбке подняла визг, опасно раскачиваясь на невозможно высоких каблуках. Несколько туристов с довольными ухмылками на лицах остановились поглазеть на потасовку.

– Я больше не желаю вас видеть, – произнес сержант Сомтер и расправил плечи, готовясь заняться австралийцами. – Так что поезжайте домой. Просто поезжайте домой.

И он не имел в виду пляж Най-Янг.

Домой я попал после полуночи. У соседей свет не горел, на нашем крыльце Тесс оставила для меня лампу. В тусклом желтом свете я видел, как собака подняла ко мне мордочку, словно хотела проверить, есть ли у меня сердце. Когда я поставил мотоцикл в сарай и вернулся, она сидела все на том же месте и терпеливо ждала.

– Пошли, Мистер, – сказал я, поднял песика на руки и внес в дом.