Слабость Виктории Бергман (сборник) Сунд Эрик
Проклятая работа, на которой год идет за два, подумала Жанетт.
Еще несколько лет – и она сама будет выглядеть так же.
Вымотанной, сдавшейся, придавленной бременем забот.
А может, она уже сейчас так выглядит?
Перед гаражом стояла “скорая” с открытыми задними дверцами. Приближаясь, Жанетт ожидала увидеть в машине Беатрис Седер, завернутую в плед, пребывающую в состоянии шока, под присмотром бригады медиков. Но в машине никого не было.
Иво Андрич двинулся им навстречу.
– Привет, Иво. Все под контролем?
– Само собой. Ожидаю, когда там закончат. – Он уныло улыбнулся. – Застрелена тремя пулями с довольно близкого расстояния. Максимум три метра. Умерла сразу.
– Жан! – В дверях появился Шварц. – Зайди, поболтай с матушкой. Похоже, ей есть что рассказать.
– Иду. – Жанетт повернулась к Хуртигу и продолжила: – А ты поболтай с техниками, а когда они закончат, подхвати Иво. Ладно?
Хуртиг кивнул.
Из дома вышли двое из бригады “скорой помощи”, и Жанетт остановила их, спросив о состоянии Беатрис Седер.
– Самое плохое уже позади. Если понадобимся – мы тут. Травма есть травма.
– Хорошо, – сказала Жанетт и вошла.
Беатрис Седер сидела в библиотеке на верхнем этаже. Она сгорбилась на темно-красном кожаном диване. Жанетт осмотрелась. На стенах – полки, набитые книгами, большинство в кожаном переплете, но есть и простые, в мягких обложках.
На столе стояла бутылка коньяка, рядом – переполненная пепельница. Беатрис глубоко затягивалась сигаретой. В комнате было почти нечем дышать.
– Я во всем этом виновата. Мне следовало все рассказать раньше. – Женщина говорила монотонно, и Жанетт заподозрила, что апатичной ее сделал не только алкоголь. Вероятно, ей дали транквилизатор. Жанетт подвинула одно из кресел поближе к столу.
– Можно одну? – Она показала на пачку сигарет.
Женщина кивнула, глядя перед собой.
– Что вам следовало рассказать раньше? – Жанетт закурила. Затянувшись, она обнаружила, что сигарета с ментолом.
– Что я уже видела ее в бассейне и что мне следовало рассказать об этом раньше. Но я не знала, кто она. Это же было так давно… – Женщина замолчала. Жанетт ждала продолжения. – Это не был несчастный случай. Она убила его.
– Его? – Жанетт не поняла, о чем говорит Беатрис.
– Да, Юнатана. Мальчика Регины. Он утонул, я же рассказывала.
Жанетт припомнила, как она звонила, желая поговорить с Региной. Беатрис тогда сказала, что Регина уехала из Швеции, пытаясь пережить смерть сына.
– Значит, вы хотите сказать, что Юнатан…
– Юнатана убили! – Беатрис зарыдала. – А теперь она убила и Регину. – Кто “она”?
Несмотря на трагизм ситуации – внизу лежит убитая женщина, а наверху, на расстоянии лестницы, сидит другая женщина, за короткое время потерявшая и своего ребенка, и своего внука, – Жанетт испытала нечто вроде облегчения.
– Это она на фотографии.
“Фотография? Юнатан убит?” – подумала Жанетт. Все происходило слишком быстро, но в то же время словно в замедленной съемке.
– Ладно. Где эта фотография?
– Он забрал. Этот, из полиции.
“Этот” – или Шварц, или Олунд. Жанетт поднялась, подошла к двери, ведущей на лестницу, и крикнула:
– Олунд!
Через несколько секунд полицейский поднял на нее глаза:
– Да?
– Ты или Шварц изъяли какую-то фотографию. Принеси ее мне, пожалуйста. – Минутку, я должен… – Живо!
Жанетт вернулась к Беатрис и села:
– Почему вы думаете, что Регину застрелили?
Жанетт посмотрела на воспаленные глаза женщины. Взгляд блуждал, и ответила женщина далеко не сразу.
– Мне трудно что-то предполагать, но, по-моему, это связано с прошлым. Регина хороший человек, у нее нет врагов, она… или она была… – Беатрис замолчала, ей как будто не хватало воздуха, и Жанетт надеялась, что не будет ни гипервентиляции, ни истерики.
Тихо вошел Олунд, протянул Жанетт маленькую папку. – Конечно, ты должна была посмотреть это сразу, но Шварц… – Потом разберемся.
Жанетт рассматривала фотографию. Беатрис Седер перегнулась через стол:
– Это она!
На фотографии какая-то женщина стояла в бассейне.
Фотография была обрезана по лифчику купальника, вода доходила женщине до пояса, а под поверхностью бассейна угадывалось маленькое лицо с широко открытым ртом и пустым взглядом.
Кто угодно, подумала Жанетт, этой женщиной может оказаться кто угодно. Но это не важно. Главное – что у нее не хватает безымянного пальца правой руки.
– Это Ханна Эстлунд, – произнесла Беатрис Седер.
Квартал Крунуберг
Беатрис Седер подтвердила подозрения Жанетт. Все оборванные ниточки связались, и картина обрела целостность. Насколько эта целостность прочна, ей скоро станет известно.
Чутье вывело ее на верную дорогу, но Жанетт знала, что оно может и подвести. В полицейской работе важно это правильное чувство, но оно не должно перевешивать и заслонять обзор. В последнее время она, из страха пойти на поводу у чувств, отмахивалась от фактов, в упор не замечая их.
Жанетт вспомнила, как в их с Оке первый год она ходила на вечерние курсы кроки. Преподаватель объяснял, как мозг постоянно обманывает глаза, а глаза, в свою очередь, обманывают руку, которая держит уголь для рисования. Человек видит то, что, как он думает, он видит, а как предмет выглядит в реальности, остается вне поля его зрения.
Картинка с двумя узорами, и узор зависит от того, на чем фокусируется взгляд.
Способность разных людей видеть трехмерные изображения.
Безобидные формулировки Хуртига в машине по дороге в Окерсбергу заставили ее, Жанетт, остановиться, замедлиться и просто увидеть то, что все это время находилось у нее перед глазами.
Понять то, что ей предоставили для понимания, наплевав на то, как это должно было бы быть.
И если она права, то она хороший полицейский, который сделал свою работу и отработал свою зарплату. Ничего более.
Если же, напротив, она ошиблась, то подвергнется критике, а ее профессиональная компетенция окажется под вопросом. Что она ошиблась, потому что она женщина и не способна к следовательской работе по определению, конечно, вслух не произнесут, но это будет читаться между строк.
После обеда Жанетт закрылась у себя в кабинете, сказала Хуртигу, чтобы ей не мешали, и принялась отправлять запросы насчет отпечатков пальцев и ДНК.
Иво Андрич работал над отчетом по Регине Седер и обещал отправить его Жанетт, как только закончит, в течение дня.
Сейчас важно, что она нашла Викторию Бергман. Ожидая ответа на свои запросы, Жанетт читала записи, сделанные в комнате у Софии-старшей, и в который раз размышляла о судьбе юной Виктории.
Которую насиловал и сексуально использовал родной отец на протяжении всего ее взросления.
Ее новые, засекреченные личные данные позволили ей начать новую жизнь где-то в другом месте, далеко от родителей.
Переехала ли она? Что из нее вышло? И что имела в виду София-старшая, говоря, что с Викторией в Копенгагене поступили плохо? Что именно с ней сделали?
Замешана ли она в убийстве Сильверберга, Грюневальд и Седер?
Жанетт сомневалась. Единственное, что она пока знала наверняка, – это что Ханна Эстлунд утопила Юнатана Седера. Что фотоаппарат, возможно, держала Йессика Фриберг, было пока всего лишь предположением, но Жанетт была уверена в этом.
София-старшая предполагала, что Виктория выучилась на психолога, и это представлялось логичным. Точно так же, как многие преступники в прошлом сами были жертвами, вполне можно предположить, что иные психологи сами имеют в анамнезе проблемы с психикой. Последнее, размышляла Жанетт, может иметь далеко идущие последствия. Когда все устаканится и дело будет раскрыто, она испробует свою теорию на своей Софии Цеттерлунд. Жанетт с нетерпением представляла, как расскажет ей о ее тезке-коллеге.
Моя София, подумала Жанетт, и ей стало жарко.
Что там София говорила о преступнике? Человек с шатким представлением о себе. С диагнозом “пограничное расстройство” и потому неспособный видеть четкие границы между собой и другими. Так ли это – покажет будущий допрос, сейчас это второстепенно.
Потом София объяснила, что деструктивное поведение часто бывает следствием физического и эмоционального насилия в детстве.
Если бы не убийство мужа Шарлотты, Пео Сильверберга, она поняла бы все намного раньше.
На самом деле убить должны были Шарлотту. Ведь она тоже получала письма с угрозами. Почему вместо нее погиб ее муж, можно только догадываться, но убийство, несомненно, планировалось как жестокая месть.
Все ясно как день, думала Жанетт. Закон человеческой природы: все, что скрыто в уголках души, пытается протиснуться на поверхность.
Ей следовало сосредоточиться на Фредрике Грюневальд и одноклассницах из Сигтуны, на инциденте, о котором все говорили.
В дверь постучали, и в кабинет вошел Хуртиг.
– Как дела? – Он прислонился к стене слева от двери, словно его не держали ноги.
– Неплохо. Я жду кое-какой информации, которую мне обещали выслать до конца дня. Надеюсь, вот-вот придет. И когда я ее получу, мы объявим их в государственный розыск.
– Ты думаешь, это они? – Хуртиг сел на стул для посетителей. – Очень может быть. – Жанетт поднял глаза от блокнота, откатилась в кресле от стола и сцепила пальцы на затылке.
– Чего хотел Оке, зачем звонил? – У Хуртига был обеспокоенный вид.
– У Юхана определенно проблемы с тем, чтобы принять Александру.
– Это новая женщина Оке? – Хуртиг наморщил лоб.
– Именно. Юхан обозвал ее шлюхой, и разверзлась преисподняя.
– Пацан не промах, – захохотал Хуртиг.
Сведенборгсгатан
София причесалась и подкрасила губы, собираясь ехать домой. Она чувствовала себя выжатой как лимон.
Солнце бабьего лета окрасило свет на улице оранжевым, а ветер, от которого дрожали стекла, стих.
Когда София вышла на улицу, в воздухе пахло зимой.
На Мариаторгет собралась стая галок, готовясь лететь на юг.
София миновала станцию метро “Мариаторгет”, шотландский кабачок напротив нее и пошла вниз по улице. Солнце отражалось в витринах.
Возле станции “Сёдра” она снова увидела ту женщину.
Узнала походку, широкие покачивающиеся бедра, как она ставит ноги носками навыворот, опущенную голову и тугой седой пучок.
Женщина скрылась в дверях метро, и София поспешила следом. Две тяжелые вращающиеся двери задержали ее, и когда она вошла в вестибюль, женщина уже скрылась.
Вестибюль был оформлен как улица, с обеих сторон тянулись фонари, выход на перрон находился в другом конце.
Слева – табачный киоск, справа – ресторан “Маленькая Вена”.
София почти побежала по направлению к турникетам.
Женщины там не было, но не могла же она успеть войти в метро, пройти турникеты и спуститься на эскалаторе.
София повернулась и пошла назад. Заглянула в ресторан, в табачный киоск.
Женщины нигде не было видно.
Заходящее солнце бросало рыжие отсветы на окна и фасады домов.
Огонь, подумала София. Обугленные останки человеческих жизней, тел, дум.
Квартал Крунуберг
Сквозь разошедшиеся тучи проглянуло солнце. Комиссар уголовной полиции Жанетт Чильберг поднялась из-за стола. Из окна открывался вид на крыши Кунгсхольмена. Жанетт потянулась, распрямила руки, вдохнула полной грудью. Наполнила легкие, задержала воздух чуть дольше, чем надо, и с облегчением выдохнула.
Ханна Эстлунд и Йессика Фриберг. Соученицы Шарлотты Сильверберг, Фредрики Грюневальд, Регины Седер, Генриетты Дюрер, Аннет Лундстрём и Виктории Бергман в гимназии Сигтуны.
Прошлое всегда доберется до тебя.
Не рой другому яму.
Как она и предполагала, исчезли и Ханна Эстлунд, и Йессика Фриберг. После того как она изложила свои доказательства прокурору фон Квисту, он объявил обеих в розыск. Как подозреваемых на веских основаниях в убийстве Фредрики Грюневальд, а также Юнатана и Регины Седер.
Жанетт и фон Квист были согласны насчет того, что существуют обстоятельства, которые делают Ханну Эстлунд и Йессику Фриберг подозреваемыми – также на веских основаниях – в убийстве Пера-Улы Сильверберга, и договорились расширить розыск, даже если степень подозреваемости будет понижена.
Прокурор фон Квист сомневался, достаточно ли сейчас доказательств для возбуждения дела, но Жанетт стояла на своем.
Разумеется, потребуются дополнительные улики, но Жанетт была уверена: как только этих двух женщин возьмут, расследование будет окончено.
Снятые на месте преступления отпечатки пальцев сравнят, и пробы ДНК совпадут.
Потом женщин допросят, и они, очень возможно, признаются.
Надо только затаиться, посмотреть, как будут развиваться события, и дождаться своего часа.
Мотив все еще оставался под большим вопросом. Почему они пошли на преступление? Неужели это просто месть – и ничего больше?
Жанетт подготовила свою теорию о причине и следствиях, но, к большому ее сожалению, когда она формулировала, как связаны события, все выглядело совершенно неправдоподобно.
Ее размышления прервал звонок по интеркому. Жанетт повернулась, нагнулась над столом и нажала кнопку:
– Да?
– Это я, – сказал Хуртиг. – Зайди ко мне – узнаешь кое-что интересное.
Жанетт отпустила кнопку и пошла по коридору к кабинету Хуртига.
Если там еще какие-то странности, я не выдержу, подумала она.
С меня хватит.
Дверь в кабинет Хуртига была открыта нараспашку. Войдя, Жанетт увидела там Олунда и Шварца. Оба воззрились на нее, Шварц ухмыльнулся и покачал головой.
– Послушай-ка его, – предложил Олунд, указывая на Хуртига.
Жанетт протиснулась между ними, подтащила к себе стул, села:
– Послушаем.
– Полярный круг, – начал Хуртиг. – Наттаваара, регистрация в церковно-приходской книге. Аннет Лундстрём, урожденная Лундстрём, и Карл Лундстрём. Они двоюродные брат с сестрой.
– Двоюродные? – не вполне поняла Жанетт.
– Да, двоюродные, – повторил Хуртиг. – Родились в трехстах метрах друг от друга. Отцы Карла и Аннет – братья. Два дома в Лапландии, в городке Польсиркельн. Интригующе, а?
Жанетт не знала, подходит ли здесь слово “интригующе”.
– Я бы сказала, неожиданно, – заметила она.
– Дальше еще интереснее.
Жанетт казалось, что Хуртиг вот-вот рассмеется.
– Адвокат Вигго Дюрер жил в Вуоллериме. Это всего три-четыре мили от Польсиркельна. Для тех мест не расстояние. Три мили – это практически соседи. О городке Польсиркельн я могу рассказать кое-что еще.
– А вот это действительно здорово, – вставил Шварц.
Хуртиг жестом показал: молчи.
– В восьмидесятые годы в газетах всплыла одна история. Речь шла о некой секте с ответвлениями по всей Северной Лапландии и Норрботтену, а угнездилась она в Польсиркельне. Сбрендившие лестадиане. Может, знаете такое – движение Корпелы?
– Не могу сказать, что знаю, но полагаю, что знаешь ты.
– Тридцатые годы, – драматически объявил Хуртиг. – Секта Судного дня в Восточном Норрботтене. Пророчества о конце света и серебряном корабле, который заберет тех, кто крепок в вере. Члены секты предавались оргиям, то есть, согласно цитате из Библии, были как дети: прыгали по-вороньи на дорогах, раздевались догола и так далее. Игры назывались – Псалмы Агнца. Имели место прелюбодеяния с детьми. Было допрошено сто восемьдесят человек и сорок пять оштрафованы, некоторые – за сексуальные действия с несовершеннолетними.
– А что было в Польсиркельне?
– Нечто подобное. Все началось с заявления в полицию на движение, которое так и называло себя – Псалмы Агнца. В заявлении говорилось о сексуальных посягательствах на детей, но проблема в том, что заявитель остался анонимным и никто конкретно не был обвинен. В газетных статьях, которые я прочел, – одни бездоказательные догадки, основанные на слухах вроде того, что восемьдесят процентов жителей поселков вокруг Польсиркельна, вероятно, являются активными членами секты. Назывались имена Аннет и Карла Лундстрёмов, а также их родителей, но доказать ничего не удалось. Полицейское расследование закрыли.
– У меня нет слов, – сказала Жанетт.
– У меня тоже. Аннет Лундстрём было всего тринадцать. Карлу – девятнадцать. Их родителям – около пятидесяти.
– А что потом?
– Да ничего. История с сектой заглохла. Карл и Аннет перебрались на юг и через несколько лет поженились. Карл унаследовал отцовскую строительную фирму, вошел в строительно-промышленный концерн, стал заместителем директора в Умео. Потом семья начала ездить по всей Швеции – Карл получал новые задания. Когда родилась Линнея, они жили в Сконе, но это ты уже знаешь. – А Вигго Дюрер?
– Его имя всплывает в одной из статей. Он работал на лесопилке и высказывался в газете. Цитирую его: “Семейство Лундстрём невиновно. Псалмов Агнца не существует, они – измышление журналистов”.
– А что с заявлением в полицию?
– Дюрер утверждал, что его, вероятно, написал один из журналистов.
– Почему у него взяли интервью? Он был среди тех, на кого указали?
– Нет. Но я подозреваю, что он хотел появляться в газетах как можно чаще. У него же были амбиции.
Жанетт подумала про Аннет Лундстрём.
Родилась в богом забытом поселке на севере Норрланда. Ребенком, вероятно, была вовлечена в религиозное движение, где практиковалось сексуальное использование детей. Вышла замуж за своего двоюродного брата Карла. Сексуальные посягательства продолжались, они тянутся от поколения к поколению, как яд.
Семьи распадаются. Рушатся. Они искореняют себя сами.
– Ты готова услышать кое-что еще?
– Разумеется.
– Я проверил банковский счет Аннет Лундстрём, и… – Что ты сделал? – перебила Жанетт.
– Просто есть одна догадка. – Хуртиг посидел молча, подумал и продолжил: – Ты всегда говоришь, что надо следовать за интуицией. Я так и сделал, и оказалось, что кто-то недавно положил на ее счет полмиллиона крон.
Вот черт, подумала Жанетт. Дюрер хочет скрыть, что творили с Линнеей.
Тридцать сребреников.
Юхан-Принцвэг
Ульрика Вендин захлопнула мобильник и спустилась в метро на станции “Сканстулль”. Она звонила психологу сказать, что больше не придет, и чувствовала облегчение от того, что ей ответила секретарша, а не сама София.
Ульрике Вендин было стыдно за то, что она позволила заткнуть себе рот.
Пятьдесят тысяч – невеликие деньги, но она сможет заплатить за съемную квартиру за полгода вперед и к тому же позволит себе новый ноутбук.
На турникете она вытянула ногу под металлическую штангу – достаточно далеко, чтобы активировать датчики. Потянула крестовину на себя и протиснулась в открывшийся проем.
Вигго Дюрера встревожило, что она встречалась с Софией. Наверное, он испугался, что во время беседы с психологом она раскроет, что он и Карл Лундстрём сделали с ней.
Две минуты ожидания на зеленой ветке метро, протянутой до района Скарпнэкк.
Поезд пришел полупустой, нашлось свободное место.
Ульрика думала о Жанетт Чильберг. Она хоть и легавая, а вроде классная.
Может, надо было рассказать ей все?
Хотя нет. Она, Ульрика, не в состоянии еще раз пройти через все, к тому же она сомневалась, что кто-нибудь ей поверит. Лучше промолчать. Будешь разевать рот – рискуешь получить в челюсть.
Через девять минут она вышла на станции “Хаммарбюхёйден” и без проблем миновала турникет.
Контролеры ей не встретились ни в поезде, ни на выходе из метро.
Финн-Мальмгренсвэг, мимо школы, через густую рощицу между домами. Юхан-Принцвэг. В подъезд, вверх по лестнице, отпереть дверь и войти.
Груда почты.
Рекламные листовки, бесплатные газеты.
Ульрика закрыла дверь, заперла, накинула цепочку.
Опустилась на пол в прихожей, и тут накатили рыдания. Под спиной была мягкая бумага, и Ульрика легла на бок.
За все те годы, что она жила с мужчинами, которые били ее, она ни разу не заплакала.
Когда классе в пятом-шестом она пришла домой из школы и застала мать вытянувшейся на диване, она не заплакала.
Бабушка описывала ее как хорошо воспитанного ребенка. Тихого ребенка, который никогда не плачет.
Но теперь Ульрика заплакала – и тут ей послышалось какое-то движение в кухне.
Ульрика поднялась и подошла к двери.
В кухне стоял Вигго Дюрер, а у него за спиной – еще какой-то человек.
Адвокат Вигго Дюрер ударил ее прямо в переносицу, и Ульрика услышала, как что-то хрустнуло.
Эдсвикен
Линнея Лундстрём смыла обугленные остатки отцовского письма в унитаз и вернулась к себе. Одежда, которая ей больше не понадобится, лежала, аккуратно сложенная, на идеально застеленной кровати. Красная сумка стояла на полу.
Все готово.
Линнея думала о своем психологе, Софии Цеттерлунд. Они с ней как-то говорили о том, как Дарвину пришла в голову идея книги “О происхождении видов”. Как идея мгновенно привлекла его внимание и как он употребил остаток жизни, чтобы собрать доказательства своего тезиса.
Еще София рассказывала, как в мозгу Эйнштейна зародилась теория относительности – быстрее, чем он успел бы хлопнуть в ладоши.
Линнея Лундстрём понимала, каково это, потому что сейчас ровно с такой же ясностью наблюдала за происходящим.
Жизнь, которая когда-то была загадкой, стала суровой действительностью, и сама она – не более чем оболочка.
В отличие от Дарвина ей не нужно искать доказательства, а в отличие от Эйнштейна ей не нужна никакая теория. Некоторые доказательства находятся внутри нее, душа словно покрыта красноватыми шрамами. Другие видны на теле – это раны, разрывы на ее женских органах.
Доказательство – когда она просыпается утром, а постель мокрая от мочи, или когда она нервничает и не может стоять близко к кому-нибудь.
Тезис сформулировал ее отец целую вечность назад. В те времена, когда она едва умела говорить. В садовом бассейне-лягушатнике в Кристианстаде он доказал свой тезис на практике, и с тех пор тезис этот стал правдой длиною в жизнь.
Она помнила его усыпляющие слова на краю кровати. Его руки на ее теле.
Их совместную вечернюю молитву.
“Я желаю двигаться с тобой, желаю, чтобы мне позволили утолить твое желание. Это мое утоление – видеть тебя довольной”.
Линнея подтащила стул под крюк в потолке. Она и сейчас помнила слова той молитвы.
“Я хочу заниматься любовью с тобой, хочу дать тебе всю любовь, которой ты достойна. Я хочу нежно ласкать тебя изнутри и снаружи, как умею только я”.
Линнея распустила ремень на джинсах. Черная кожа. Заклепки.
“Я доволен, когда смотрю на тебя, все в тебе вызывает во мне страсть и дает мне удовлетворение”.
Петля. Шагнуть на стул, закрепить ремень вокруг крюка в потолке.
“Твое удовлетворение, твое удовольствие будет гораздо ярче”.
Читать бесплатно другие книги:
