Стимпанк! (сборник) Антология

– И горишь, как печка! Не надо было оставлять тебя тут совсем одну! Так, что нам делать? Давай-ка я отвезу тебя в больницу?

– Никаких докторов! – отрезала Фран. – Они станут спрашивать, где мой отец. Воды лучше дай.

Офелия тут же ускакала.

– Сколько дней у тебя уже грипп? – закричала она из кухни. – Тебе антибиотики нужны! Или еще что-нибудь. Фран?

Но та уже все решила. Она вытащила первый попавшийся счет из кучи почты на полу и вынула из конверта компании второй, который кладут для ответа. Потом вырвала у себя три волоска, опустила их в конверт, облизала край и заклеила.

– Возьми вот это и езжай по дороге до пересечения с рекой, – распорядилась она. – Дальше иди пешком, прямо и прямо, никуда не сворачивай.

Тут она снова раскашлялась, трескучим, смертным кашлем.

– Доберешься до большого дома, обойди его и постучи в дверь. Скажешь, я тебя послала. Ты их не увидишь, но они будут знать, что ты от меня. Когда постучишь, ответа не жди, просто бери и входи. Поднимись на второй этаж и сунь конверт под дверь, третью по коридору. Ты сразу поймешь, которая это. Потом подожди на крыльце. Принесешь то, что они тебе дадут.

По взгляду Офелии было ясно, что Фран совершенно спятила.

– Просто иди, о’кей?– сказала Фран. – Если там нет дома, или дом есть, но он не дом или не тот дом, о котором я тебе говорю, возвращайся, и я поеду с тобой в больницу. Или если найдешь дом, но испугаешься и не сможешь сделать, что я от тебя хочу, тоже возвращайся, и я поеду с тобой. Но если сделаешь, это будет как с той рыбкой.

– С-с-с какой рыбкой? – Офелия даже запнулась. – Не понимаю…

– Поймешь. Будь храброй, – сказала Фран, изо всех сил стараясь выглядеть как ни в чем не бывало. – Как девушки в балладах. Ты не могла бы принести мне еще стакан воды, пока не ушла?

Офелия принесла и ушла.

Фран лежала на кушетке, думая о том, что увидит подруга. Время от времени она подносила к глазам бинокль чудного вида – от него хоть польза есть, не то что от всякой мелочевской мелочи. В бинокль был виден пыльный проселок, который казался тупиком – но только на первый взгляд. Если поглядеть вторым, увидишь, как дорога перепрыгивает через речушку, раз, другой, словно играет в чехарду, потом карабкается на холм, а ее подружка убегает вниз и с глаз долой; как она ныряет в лавровые рощи, где невысоки деревца оплетают ползучие розы, так что идешь среди белых и красных сугробов. Вот каменная стена, почти обрушенная – и за нею большой дом. Стоит, весь из высушенного временем, запятнанного возрастом камня, такого же, как останки стены. Два этажа, шиферная крыша, длинное крытое крыльцо, окна смотрят слепо из-за резных деревянных ставень. Перед ним два яблоневых дерева, древних и кособоких, одно зеленое и в яблоках, другое голое и черно-серебряное. Ага, вот Офелия нашла мшистую тропку между ними, ведущую вкруг дома к задней двери с двумя словами, вырезанными над нею на каменной притолоке, всего двумя: БУДЬ ХРАБР.

Дальше Фран увидела, как Офелия постучала в дверь. Потом подождала минуточку и открыла ее. Крикнула в темный проем:

– Здравствуйте? Меня Фран послала. Она больна. Есть кто дома?

Никто ей не ответил.

Офелия набрала воздуху в грудь и перешагнула порог, оказавшись в темном, заставленном вещами холле – по комнате с каждой стороны и лестница впереди. На каменной плите прямо под ногами красовались все те же слова: БУДЬ ХРАБР, БУДЬ ХРАБР. Невзирая на приглашение, Офелия, кажется, не испытывала никакого желания заглянуть в комнаты – весьма благоразумно с ее стороны, подумала Фран. Что ж, первое испытание пройдено. За одной дверью вполне логично предположить гостиную, а за другой – кухню, но обе догадки неверны. Первая – Комната Королевы. Вторую Фран про себя называла Комнатой Войны.

Заплесневелые стопки старых журналов, каталогов и газет, древних энциклопедий и готических романов подпирали стены холла, оставляя такой узкий проход, что даже миниатюрной Офелии пришлось повернуться боком. Кукольные ноги и столовое серебро, наградные кубки и стеклянные банки для домашних заготовок, пустые спичечные коробки и вставные челюсти, а с ними и еще более странные вещи торчали из бумажных пакетов и пластмассовых ящиков. Впору решить, что и за дверями по обе стороны холла скрываются такие же готовые обрушиться каньоны и непроходимые джунгли, и это действительно так. Так, да не так. Были там и другие вещи, куда интереснее. А у подножия лестницы, врезанные прямо в первую ступеньку, гостей вроде Офелии ждали слова ободрения: БУДЬ ХРАБР, БУДЬ ХРАБР, НО НЕ СЛИШКОМ.

А неведомые хозяева дома явно что-то затевали, какие-то новые проказы. С тех пор как Фран побывала там последний раз, кто-то украсил перила рождественской елочной мишурой, плющом и павлиньими перьями. Кто-то обклеил всю стену над лестницей вырезанными из бумаги силуэтами и полароидными снимками, ферротипами и журнальными картинками – во много слоев, страта над стратой. Сотни и сотни глаз внимательно следили за каждым шагом Офелии, медленно поднимавшейся по ступенькам. Кажется, она им не доверяла, боялась, вдруг они гнилые, но нет, лестницы в доме были надежны. За ним вообще очень хорошо следили.

Ковер наверху был совсем мягкий, как губка. Мох, подумала Фран. Опять они все переделали! Такой заманаешься чистить. На мху там и сям красовались красно-белые мухоморы – красивыми ровными кольцами. И всякие мелочевские мелочи, ждущие только того, чтобы кто-нибудь пришел и в них поиграл. Вон заводной серебряный динозавр, весь так и сверкает, а на плечах у него – пластмассовый ковбой из магазина «Все по десять центов». С люстры под потолком на алых лентах свисают два бронированных дирижабля. Пушки у них – самые что ни на есть настоящие и не раз гоняли Фран по холлу. Дома потом приходилось пинцетом выковыривать из-под кожи крошечные свинцовые пульки. Впрочем, сегодня все вели себя хорошо – прямо загляденье!

Офелия миновала одну дверь, вторую, остановилась перед третьей – с последним предупреждением: БУДЬ ХРАБР, БУДЬ ХРАБР, НО НЕ СЛИШКОМ, А ТО ЗАСТЫНЕТ В ЖИЛАХ КРОВЬ.

Она взялась за дверную ручку, но не повернула ее. Не то чтобы испугалась, но на рожон-то зачем лезть, подумала Фран. Молодец. Они будут довольны. Или как раз не будут?

Офелия тем временем встала на колени и просунула под дверь конверт. Незаметно для нее произошло и еще кое-что: некий предмет выпал из кармана и бесшумно шмякнулся на ковер из мха.

По дороге назад она остановилась перед первой дверью. Услышала что-то… или кого-то? Музыку? Голос, назвавший ее по имени? Приглашение?

Сердце у Фран так и запело, даром что так настрадалось. Она им понравилась! Ну, конечно. Разве может не понравиться такая Офелия!

Которая тем временем уже спустилась по лестнице и теперь искала дорогу наружу средь мусорных гор и долин. Выйдя на крыльцо, она села на качели, но качаться не стала: одним глазком посматривала на дом, а другим – на маленький сад-альпинарий с каменными горками, взбегавший по склону холма. Там даже и водопад обнаружился, Фран надеялась, что Офелия его оценит. Раньше никаких водопадов на заднем дворе не водилось. Это все было для нее – для девочки на крыльце, которая считала, что водопады – это жутко красиво.

А девочка вдруг резко обернулась, будто испугавшись, что кто-то подкрадывается со спины. Но там только нагруженные золотом пчелы тащили добычу домой да дятел долбил дерево, искал себе обед. Во взъерошенной траве копошился дикобраз, и чем дольше Офелия смотрела, тем больше она видела, а вместе с нею и Фран. Вон парочка лисят дремлет под лавром. Молодой олень с самочкой лентами обрывают кору с тонких стволов. А на краю обрыва над домом что-то вынюхивал бурый медведь, весь еще в клочьях зимней шерсти. Фран знала, что сейчас чувствует Офелия – что она случайно попала в какой-то незаслуженный рай.

Ее подруга сидела на веранде опасного дома, сама не веря своему счастью, а Фран в это самое время корчилась на кушетке, изнемогая под накатывающими одна за другой волнами жестокого жара. Ее так сильно трясло, что щелкали зубы. Бинокль свалился на пол. Может, я умираю, думала Фран, и потому-то Офелия и пришла. Потому что летнему народу надо, чтобы кто-то за ним присматривал. Если не могу я, значит, должен кто-то другой.

То засыпая, то просыпаясь, Фран и все время ждала шагов вернувшейся Офелии. Вдруг она ошиблась и они не станут посылать ей никакого лекарства? Может, они и Офелию не отпустят? Офелию с ее нежным сопрано, застенчивостью и неистребимой добротой… с короткими серебристыми волосами. О, они любят все блестящее! Они в этом совсем как сороки. И во всем остальном тоже…

Но Офелия уже была рядом – глаза в пол-лица, светится, будто внезапно наступило Рождество.

– Фран, – сказала она. – Фран, немедленно просыпайся. Я поехала туда. Я была храброй! Кто там живет, Фран?

– Летний народ, – ответила Фран. – Они тебе что-нибудь для меня дали?

Офелия положила на одеяло какую-то штуковину. Совершенно прелестную – все, что делает летний народ, прелестно. Это оказался флакон из жемчужного стекла, размером с патрончик губной помады; вокруг обвилась эмалевая зеленая змейка, хвостом затыкая горлышко. Фран потянула за хвостик, и змея развилась, откупорив снадобье. Из устья поднялась крошечная мачта, развернув шелковый флажок – на котором, конечно, были вышиты слова. ВЫПЕЙ МЕНЯ.

Офелия глядела на это, уже слегка остекленев от обилия выпавших на ее долю чудес.

– Я сидела и ждала, и там были два лисенка, представляешь! Они влезли на крыльцо и стали скрестись в дверь, и скреблись, пока она не открылась. Они забежали внутрь и потом снова вышли, и один подошел ко мне, держа что-то во рту. Он положил эту бутылочку прямо мне под ноги, а потом они оба сбежали с крыльца и ускакали дальше, в лес. Фран, это же просто сказка какая-то!

– Ага, сказка, – согласилась Фран.

Она приложила флакон к губам и проглотила содержимое. Вкус был горячий и кислый, словно в склянку налили дым. Фран закашлялась, вытерла рот рукой и облизала ее.

– Люди же все время говорят, что что-то похоже на сказку, – не унималась Офелия. – А имеют в виду всего лишь, что кто-то влюбился и вышел замуж! А этот дом, и зверюшки, и все вещички – это же и есть настоящая сказка! Кто они, Фран? Кто этот летний народ?

– Так их зовет папа, – ответила Фран. – Когда он нормальный. Потом на него находит религия, и он говорит, что это демоны и они пришли по его душу. Это потому, что они снабжают его спиртным. Но присматривать за ними ему никогда не приходилось. Это все мама. А потом она ушла и оставила все мне.

– Ты за ними присматриваешь? – поразилась Офелия. – Следишь за домом, как у Робертсов?

Чувство блаженного благополучия охватило Фран целиком. Впервые за долгие дни согрелись ноги, по горлу словно текли мед и бальзам. Даже нос стал как будто уже не такой мокрый и красный.

– Офелия?

– Да, Фран?

– Мне, кажется, стало гораздо лучше. И это все благодаря тебе. Ты действительно храбрая и настоящий друг. Мне нужно придумать, как тебя отблагодарить.

– Я вовсе не… – запротестовала Офелия. – На самом деле я очень рада, что все так вышло. Что ты меня попросила, и вообще. Обещаю, я никому не скажу.

А сказала бы – пожалела, подумала Фран, но оставила мысль при себе.

– Мне надо поспать, Офелия. А потом, если ты захочешь, мы поговорим. Ты даже можешь остаться тут, пока я сплю. Мне плевать, что ты лесбиянка. Там, на столе, есть печеньки, и еще те два бутерброда, которые ты принесла. Я, если что, предпочитаю колбасу. Возьми себе тот, что с беконом.

И она уснула, прежде чем Офелия успела хоть что-то сказать.

Проснувшись, Фран первым делом приняла ванну. Краткая инвентаризация в зеркале показала: волосы жидкие, грязные, все в колтунах и запутках; под глазами круги; язык желтый. После мытья выяснилось, что джинсы на ней болтаются, а бедренные кости вдруг стали беззастенчиво выпирать.

– Я бы целый холодильник съела, – сообщила она Офелии. – Но и бутерброд для начала сгодится.

Офелия уже навыжимала апельсинового сока и теперь налила его в глиняную кружку. О том, что папа временами пользовался ею вместо плевательницы, Фран решила не говорить.

– Можно я тебя еще о них поспрашиваю? – взмолилась Офелия. – Ну, о летних людях?

– Не уверена, что смогу ответить на все вопросы, – пожала плечами Фран. – Но валяй.

– Когда я вчера туда пришла, – начала Офелия, – я сначала решила, что там какой-нибудь затворник живет или больной. И что у него страсть к накопительству. Ну, типа он все на свете собирает и ничего не выбрасывает, даже цилиндрики от туалетной бумаги. Я про таких читала, они даже дерьмо собственное иногда хранят. И кошек дохлых. Бр-р-р, ужас просто! А оно там становилось все страньше и страньше. Но я почему-то совсем не боялась. Я чувствовала, будто там кто-то есть, но они вроде как рады меня видеть.

– Они не особенно любят компанию, – заметила Фран.

– А почему они собирают все это барахло? Откуда оно берется?

– Что-то из каталогов… Они частенько заказывают разные вещи. Я хожу на почту и забираю для них посылки. Иногда они сами куда-то ездят и привозят потом всякое. Иногда мне говорят, что хотят то-то и то-то, и тогда я должна это для них достать. По большей части это всякий хлам от Армии Спасения. А один раз мне пришлось купить им сотню фунтов медного провода.

– Зачем? – поразилась Офелия. – Что они с ним сделали?

– Ну, они изготавливают всякие штуки. Моя мама так их и звала – умельцы. Не знаю, что они потом со всем этим делают, но иногда вдруг дают тебе что-нибудь… какую-нибудь игрушку. Они любят детей. Если ты что-нибудь для них делаешь, они потом считают, что в долгу у тебя, и стараются отдарить. И наоборот. Я больше ничего серьезного у них не прошу, потому что… ну, в общем, не прошу.

– А ты их самих видела? – жадно спросила Офелия.

– Бывало, – призналась Фран. – Не то чтобы часто. В основном когда была маленькая. Но они уже давно не показывались. Они довольно застенчивые.

Офелия аж запрыгала у себя на стуле.

– Так ты за ними приглядываешь? Фран, это же лучше всего на свете! Прямо как Хогвартс, только настоящее! А они тут всегда были? Это из-за них ты в колледж не пойдешь?

Фран помолчала.

– Я не знаю, откуда они пришли. И нет, они не всегда тут. То здесь, то… где-то еще. Мама говорила, ей их жалко. Она думала, что, может, они не могут вернуться домой, может, их выслали, выгнали – как чероки. Они живут сильно дольше нас, возможно, даже вечно – не знаю. Вряд ли там, откуда они родом, время идет так же, как здесь. Иногда их целые годы нет. Но они всегда возвращаются, летние люди. С ними всегда так.

– А ты – нет, – сказала Офелия. – И я теперь тоже нет.

– Ты-то можешь уйти, когда пожелаешь, – огрызнулась Фран, ничуть не волнуясь о том, как прозвучат ее слова. – А я не могу. Это часть сделки. Тот, кто о них заботится, должен оставаться здесь. Он не может уехать – они не дадут.

– То есть ты вообще никогда не сможешь уехать? – ужаснулась Офелия.

– Нет. Не никогда. Моя мама торчала здесь, пока не родилась я. Когда я подросла, она сказала, что теперь мой черед. И ушла сразу после этого.

– Куда?

– Я не могу тебе ответить. Они дали маме вот эту палатку. Она складывается до размеров носового платка, а раскладывается в нормальный двухместный тент, но внутри она совсем другая, чем снаружи. Там это не палатка, а домик с двумя медными кроватями и шифоньером, чтобы вешать вещи, и столом, и с двумя застекленными окнами. Если выглянуть из одного, увидишь, где ты есть, а если из другого – две яблони, которые перед тем домом, и мшистую тропку между ними.

Офелия кивнула, вспоминая.

– Мама ставила эту палатку для нас, когда папа пил. Потом она передала мне летний народ, и однажды утром, проснувшись, я увидела, как она вылезает в окно. В то самое, которого быть не должно. Она ушла по тропинке. Может, мне надо было побежать за ней… но я осталась.

– Ух ты! – восхитилась Офелия. – То есть она, может быть, до сих пор там? Куда они деваются, когда не здесь?

– Она просто не здесь. Это все, что мне известно. Поэтому я должна оставаться тут вместо нее. Я не верю, что она когда-нибудь вернется.

– Печально, – подытожила Офелия.

Судя по голосу, она мало что поняла.

– Хотела бы я отсюда вырваться, хоть ненадолго! – воскликнула вдруг Фран. – Может, поехать в Сан-Франциско, увидеть Золотые Ворота… Помочить ножки в Тихом океане… Я бы купила себе гитару и стала играть на улице старые баллады. Потусила бы немного, а потом вернулась и снова взвалила бы на себя все это…

– Я бы точно хотела поехать в Калифорнию, – мечтательно сказала Офелия. – Им там пофиг, если две девчонки вместе. Целуй себе кого хочешь, никому и дела нет.

– Тут я точно никого не поцелую, – проворчала Фран. – Раньше успею умереть старой девой.

Они помолчали.

– Можно я тебя еще кое о чем спрошу? – сказала наконец Офелия.

– Вряд ли мне удастся тебя остановить, – пожала плечами Фран.

– Иногда ты говоришь, как все, кто здесь живет, а иногда – совсем по-другому. Как будто ты не отсюда, а откуда – непонятно. Откуда угодно.

Фран так и сверкнула на нее глазами.

– Дааже ‘сли я не гв’рю по вашему, эт ‘ще не значит, что я ‘з дерееевни. Я тут родилааась и вс’ св’ю жизнь тут живу. Небось и б’ду тут трчаать, пока не ок’чурюсь, н’эт ‘ще не знчит, что я не умееею гв’рить как вс’ нрмаальные люди, – сказала она. – Я вообще-то смотрю телевизор, – продолжала она, уже взяв себя в руки. – И знаю, как тут положено выражаться. Помнишь, что ты мне говорила, когда мы были маленькие?

– А чего я говорила?

– Ты спрашивала, откуда мы с папой взялись. И не с другой ли мы планеты. И это при том, что из других мест была как раз ты.

– Ох, господи, – сказала Офелия. – Как-то неудобно вышло.

– Я тебе тогда сказала, что не в курсе. Подумала, может, ты знаешь что-то такое, чего не знаю я. Может, я и правда с какого-нибудь Марса. И мы тогда пошли и нашли твою маму, и она сказала, ей нравится, как я разговариваю. Но на самом деле она надо мной посмеялась.

– А мне правда нравилось, как ты разговариваешь, – запротестовала Офелия. – Когда мы уехали отсюда домой, у меня одно время была воображаемая подружка, и она разговаривала в точности как ты.

– Очень мило с твоей стороны, – признала Фран.

– Я бы хотела тебе помочь, – продолжала Офелия. – Ну, с тем домом и летним народом. Это неправильно, что ты одна должна все делать. По крайней мере, не всегда.

– Я тебе и так уже обязана, – возразила Фран. – За помощь у Робертсов. И за то, что присматривала за мной, пока я болела. И за то, что ты сделала, когда поехала туда за помощью.

– Я знаю, что это такое, когда ты совсем одна. Когда ты не можешь ни с кем поговорить о том, что важно. Я серьезно, Фран. Я сделаю все что смогу, чтобы помочь.

– Я понимаю, что ты серьезно. Просто не уверена, что ты понимаешь, о чем говоришь. Как бы там ни было, я должна объяснить тебе одну вещь. Если ты точно этого хочешь, ты имеешь право прийти туда еще раз. Ты оказала мне огромную услугу, и я не знаю, как еще могла бы тебе отплатить. Там, в доме, есть спальня, и если ты в ней переночуешь, увидишь во сне то, чего твое сердце жаждет больше всего на свете. Я могу отвести тебя туда сегодня и показать эту комнату. На самом деле я должна тебя туда отвести: сдается мне, ты в доме кое-чего потеряла.

– Я? Да ну? Что? – Офелия всполошилась и принялась шарить по карманам. – Ой, черт! Мой айпод. А ты откуда знаешь?

Фран пожала плечами.

– Там его никто не украдет. Подозреваю, они будут рады увидеть тебя еще раз. Если бы они тебя невзлюбили, ты бы уже об этом знала.

Офелия чуть-чуть подумала.

– Мне надо домой, – сказала она. – Погулять с собакой. И спросить у мамы разрешения переночевать у тебя. Она разрешит, без проблем. Она иногда про тебя спрашивает. Наверное, надеется, что мы подружимся обратно и ты, ну, типа, будешь оказывать на меня хорошее влияние. Они вообще обо мне беспокоятся. Все время.

– Повезло тебе с ними, – сказала Фран.

Фран как раз прибиралась дома, раскапывая свои и папины залежи, когда летний народ дал ей знать, что им кое-что нужно.

– Можно мне хоть минуту позаниматься своими делами? – недовольно проворчала она.

Ей ответили, что у нее было на это добрых четыре дня.

– Слов нет, как я вам благодарна, – огрызнулась она. – Учитывая, как я себя все это время чувствовала!

Но она все равно поставила кастрюлю в раковину отмокать и записала все, что они хотели.

Какое-то время Фран честно пыталась поладить с Джоанни. Возможно, они с папой заведут ребенка, думала она, и тогда Фран освободится. Но потом выяснилось, что Джоанни сделала гистерэктомию, и на этом все надежды накрылись медным тазом. В любом случае, страшна она была как смертный грех. Сколько бы от нее ни было пользы, а Фран понимала, что летние люди ни за что не согласятся на безобразного стража. Иногда Фран даже думала порезать себе лицо ножом, но так в итоге и не решилась. Папа как-то сказал, что если отрезать, скажем, нос, этого может хватить, но Фран оказалась не готова.

Она убрала все свои игрушки. И что на нее только нашло, зачем она их повытаскивала? Может, они просто напоминали ей о маме – о том, как она приносила их из большого дома, пытаясь утешить Фран, брошенную одной на целый день. Потом она подросла и сама стала помогать маме, но тогда их безделушки уже почти перестали ее интересовать. Мама рассказывала, как ее собственная бабушка заставила мужа купить дом по каталогу, потому что от них брать ничего не желала – даже дворец. Это был один из самых первых уроков: можешь брать их подарки, но помни, что заплатить за них рано или поздно придется.

В пять вернулась Офелия. Волосы у нее были забраны в хвост, а при себе имелись фонарик и термос. Видать, решила, что они в поход идут.

– О’кей, – жизнерадостно сообщила она с порога. – Я почти совсем струсила, но нельзя же было упустить такой шанс. Когда выходим?

– Когда будем готовы, – сказала Фран. – Я сделала несколько сандвичей с джемом, перекусить.

– Тут так рано темнеет! – поежилась Офелия. – Такое чувство, будто у нас Хеллоуин или что-то вроде того. И ты ведешь меня в дом с привидениями.

– Они не привидения. И не демоны, и вообще не нечисть. Они никому не причиняют вреда… если только не наступить им специально на хвост. Да и то они подшутят над тобой и будут считать, что все славно повеселились. В том числе и ты.

– Это как это – подшутят?

– Как-то раз я там убиралась и случайно разбила чайную чашку, – объяснила Фран. – Так они незаметно подкрались и ущипнули. – У нее на руке до сих пор оставалась отметина, хотя она уже много лет не била в том доме посуду.

– Последние два года они увлеклись тем, что от чего тут все без ума, ну, знаешь, исторические реконструкции. Ролевые игры. Устроили у себя поле битвы в той большой комнате внизу. Это не Американская война, я так понимаю, а одна из их собственных. Построили себе дирижабли и подводные лодки, механических драконов и рыцарей, и всякие другие крохотные игрушки, чтобы ими драться. Иногда им становится скучно, и тогда они требуют, чтобы я сидела и смотрела на их сражения… только они не всегда аккуратно целятся из пушек.

Бросив взгляд на Офелию, Фран задумалась, не многовато ли сказала.

– Просто они ко мне привыкли. Знают, что у меня нет другого выбора, кроме как играть в их игры. Тебя они беспокоить не станут. Они даже с папой моим смирились и ничего от него не хотят.

Но сначала ей пришлось съездить в Чаттанугу, в секонд-хенд. И не какой-нибудь, а вполне определенный. Летним людям, видите ли, срочно понадобились туфли в блестках, подержанный DVD-плеер, старое седло и все купальники, сколько она сможет найти. Магазин и бензин разом сожрали семьдесят долларов из тех, что оставил ей папа – р-р-раз, и не бывало! А еще машина, как оказалось, все эти дни стояла с включенными фарами, хотя папа клялся, что все выключил. Хорошо еще день был не учебный. В школе не всегда легко объяснить, что, извините, ты должна идти, потому что голосам в голове вдруг понадобилось седло.

Но она со всем справилась и приволокла в большой дом кучу хлама. Сама, лишний раз таскать с собой Офелию не было никакого смысла.

Потерянный айпод лежал прямо перед дверью – той самой, которую Офелии велели не открывать.

– Смотри, что они тебе передали, – сказала Фран.

– Ой, это же мой айпод! Это они с ним сделали?!

Плеер оказался несколько тяжелее, чем был. Вместо розового силиконового чехла на нем красовался ореховый, деревянный, с инкрустацией в виде черной с золотом фигурки.

– Стрекоза! – воскликнула Офелия.

– Змеиный доктор! Так мой папа их зовет.

– Они это для меня сделали?

– Ну, если бы ты там, скажем, джинсовую куртку забыла, они бы тебе ее сплошь вышили блестками. Не любят, когда что-то валяется просто так.

– Круто! – сказала Офелия. – Хотя мама ни за что не поверит, что я это в магазине купила.

– Главное не бери с собой ничего металлического. Никаких сережек или ключей от машины. А то проснешься, а они их расплавили и отковали взамен кукольные доспехи или еще что-нибудь.

Офелия вывернула карманы на кухонный стол и вынула колечки из ушей.

– Я это все тут оставлю, можно?

– Конечно.

– Тогда я готова.

– Ну, пошли. Если тебе еще что-нибудь интересно, я по дороге расскажу.

Там, где тропа пересекала речку, они разулись. В холодной воде еще чувствовался талый снег.

– У меня такое чувство, что надо бы принести хозяйке подарок, – сказала Офелия.

– Набери им букет диких цветов, – отозвалась Фран. – На самом деле они и дорожной падали не меньше обрадуются.

– Чему? Падалицам? – не поняла Офелия.

– Зверью, сбитому машиной на дороге, – пояснила Фран. – Но и падалицы тоже сойдут.

Офелия покрутила колесико айпода.

– Тут теперь песни, которых раньше не было, – удивилась она.

– Они и музыку тоже любят. Им нравится, когда я пою.

– А что ты там говорила про поехать в Сан-Франциско и петь на улице? Даже представить себе не могу, каково это.

– Мне это явно не светит, – сказала Фран, – но отчего же не представить. Ничего особенного, жизнь как жизнь.

– Я серьезно! Может, тебе не придется делать тут все одной. Мы можем подождать, пока тебе станет не в напряг, пока ты сможешь мне достаточно доверять и поглядеть, вдруг они разрешат мне какое-то время позаботиться о них.

– А вот этого уже я не могу себе представить. Ладно, обсудим на обратном пути.

Когда они добрались до дома, на зеленой лужайке паслись олени. Живое и мертвое деревья были облиты последним закатным светом. Со стропил веранды жемчужными бусами свисали китайские фонарики.

– К дому всегда надо идти между деревьями, – наставительно сказала Фран. – Прямо по тропинке. Иначе ты к нему и близко подойти не сможешь. И я всегда хожу через заднюю дверь.

– Ох, Фран! Это все прямо как во сне.

– Я понимаю, о чем ты. Но вообще-то тут все реально.

Она постучалась в заднюю дверь. БУДЬ ХРАБР. БУДЬ ХРАБР.

– Это снова я. И моя подруга Офелия. Та, что айпод посеяла.

Краем глаза она увидала, что Офелия уже разинула рот.

– Нет! Не говори этого! Они не любят, когда их благодарят. У них аллергия на это слово.

– А! – сказала Офелия. – О’кей.

– Короче, входи. Mi casa es su casa[12]. Я тебе устрою экскурсию по дому.

Они переступили порог – Фран первая.

– На задах есть комната с насосом, там я стираю и мою. Есть большая старая каменная печь для готовки; есть свинарник, хотя непонятно зачем, мяса они не едят. Но тебе это, скорее всего, будет без надобности.

– А в этой комнате что? – спросила Офелия.

– Ну, прежде всего горы всякого барахла. Им просто нравится его копить. А еще, я думаю, у них там Королева.

– Королева?

– Это я ее так называю. Ну, знаешь, как в пчелином улье есть королева и все рабочие пчелы ей служат. Мне кажется, она живет здесь. Она большая и не особенно симпатичная. Они все время бегают туда и обратно с едой для нее. По-моему, она еще не совсем взрослая. Я все думаю про то, что сказала мама, – почему летний народ выслали с родины… Пчелы ведь тоже так делают. Когда в улье больше одной королевы, молодая отделяется и образует новый рой.

– Правда? – заволновалась Офелия. – Звучит как-то пугающе.

– Пугаться смысла нет, – успокоила ее Фран. – Просто здесь оно – так. Я ко всем этим странностям уже привыкла. Кроме того, в этой комнате мой папа добывает спиртное, и она ему ничего не делает. У них здесь что-то вроде винокурни, и он время от времени – когда не чувствует прилива религиозности – залезает туда и тащит по чуть-чуть. Оно у них сладкое и очень забористое.

– Я как-то пробовала самогон на вечеринке, – сказала Офелия. – Еще в Линчбурге. Такая гадость!

Она помолчала.

– А они… прямо сейчас нас слушают?

– А как же! Они страх как любят подслушивать.

Офелия обернулась вокруг себя. Заставленный вещами холл был пуст.

– Эм-м, привет? Я – Офелия, подруга Фран. Я счастлива с вами познакомиться.

В ответ в Комнате Войны что-то залязгало.

– А это что такое?! – Офелия даже подскочила.

– Помнишь, я тебе говорила про ролевые игры? Не бойся. Там все очень круто.

И она легонько подтолкнула Офелию к двери.

Из всех комнат в доме эта была у Фран любимой, даже несмотря на то, что ее там частенько бомбили с дирижаблей и обстреливали из пушек. Ну, то есть стреляли-то они друг в друга, просто не особенно следили, где она стоит. Стены были обиты старой медью и оловом, листы металлолома скрепляли гвозди длиной в дюйм. Пол покрывали обводы, представлявшие горы, леса и равнины, где миниатюрные армии вели безрассудные битвы. Возле большого панорамного окна стоял детский бассейн, в котором специальная машина делала волны. Море бороздили кораблики и подводные лодочки; время от времени что-то из них тонуло, и тогда тела прибивало волнами к берегам. Там был и морской змей, сделанный из изоляции для кабеля и металлических колец, который все плавал и плавал кругами. Ближе к дверям протекала ленивая река, красная, зловонная и пачкающая берега. Летний народ все время наводил через нее крошечные мосты, а потом взрывал их.

Над головой кружили дирижабли и драконы самых фантастических очертаний, подвешенные на струнах к потолку, а еще – туманный шар, укрепленный совершенно непонятно на чем и освещенный из какого-то неизвестного источника. Он по нескольку дней кряду плавал по комнате, а потом вдруг закатывался за пластмассовое море: расписание у него тоже явно было нездешнее.

– Просто поразительно! – восхитилась Офелия. – Я однажды была дома у какого-то друга моего отца. Вроде бы анестезиолога? Неважно. Так вот, у него в подвале была целая железная дорога, до невозможности сложная. Он бы просто умер, если бы такое увидел.

– Вон там, я думаю, Королева, – показала куда-то Фран. – Ее окружают рыцари. А вон там – еще одна, гораздо меньше. Интересно, кто в конце концов выиграл?

– Может, они еще вообще не сражались, – сказала Офелия. – Или сражаются прямо сейчас…

– Может и так, – отозвалась Фран. – В общем, я иногда прихожу сюда и сижу, разглядываю всю картину, выискиваю, что изменилось, и пробую представить, почему. Жалко, нет такой специальной книги, в которой бы рассказывалось все, что тут происходит. Пошли, я покажу комнату, где ты будешь спать.

Они поднялись по лестнице. БУДЬ ХРАБР, БУДЬ ХРАБР, НО НЕ СЛИШКОМ. Моховой ковер на втором этаже выглядел уже гораздо старше и потрепаннее.

– На прошлой неделе я тут целый день отскребала половицы, ползала на четвереньках. И конечно, им срочно понадобилось что-то новое – натащили кучу грязи… А отмывать все потом будут явно не они.

– Я могла бы помочь, – встряла Офелия. – Если хочешь.

– Я помощи не просила. Но если ты предлагаешь, я приму. За первой дверью – ванная с туалетом. Туалет, если что, обычный, подвоха ждать не надо. Про ванну, впрочем, не знаю. Желания сесть в нее у меня никогда не возникало.

– Мама всегда мне говорит не садиться в ванне, когда мы останавливаемся в отеле, – сказала Офелия. – Кажется, она думает, что так передается СПИД.

– Насколько мне известно, так передается сырость, – возразила Фран. – А вот тут ты будешь спать.

Она открыла вторую дверь.

Это была роскошная комната, вся оформленная в оттенках оранжевого, розового и мандаринового, а еще ржавчины и золота. Дизайн довершали листья и лозы, вырезанные из всевозможных платьев, рубашек, футболок и всего такого прочего. Мама Фран, помнится, чуть ли не год рыскала по магазинам, выискивая одежки, подходящие по цвету, узору и фактуре. Сквозь листья плавали змеи и рыбки из сусального золота. Когда утром в комнату заглядывало солнце, эффект был просто ослепительный.

На кровати лежало совершенно фантастическое одеяло, все розово-золотое. Сама кровать была в форме лебедя. В ногах стоял плетенный из лозы сундук, складывать одежду. Тюфяк был набит опушью с вороньих перьев. Фран помогала маме стрелять ворон и щипать перо. Кажется, они тогда убили штук сто, не меньше.

– Я бы сказала «ух ты», но я и так все время это говорю, – выдохнула Офелия. – Ух ты, ух ты, ух ты! Обалденная комната!

– Мне всегда казалось, это как утонуть в бутылке фанты, – заметила Фран. – В хорошем смысле.

– Ох, да! – сказала Офелия. – Не то слово!

На столике подле кровати возвышалась стопка книг. Как и все в комнате, выбирали их исключительно за цвет обложки. Мама говорила Фран, что когда-то комната была других цветов. Синего и зеленого, может быть? Или цвета ивы, павлина и полночи? Интересно, кто тогда собирал ее по кусочкам? Прадедушка Фран или кто-то из еще более дальних предков? Кто из них первым начал заботиться о летнем народе? Мама время от времени роняла обрывки семейной истории, но их было до ужаса мало. Так что полной картины у Фран не было – так, недособранная мозаика.

Черт его знает, что в ее рассказе еще больше очарует Офелию, а что отпугнет… После всех этих лет все здесь казалось Фран прекрасным и жутким сразу.

– И вот наконец дверь, под которую ты сунула мой конверт, – сказала она в завершение экскурсии. – Туда не входить никогда. Вообще.

– Как к Синей Бороде, – кивнула Офелия.

– Через эту дверь они приходят и уходят, – пояснила Фран. – Думаю, даже они нечасто ее открывают.