ИГ/РА Килина Диана

— Отвали, — огрызнулся я.

— Ест хотя бы? — Тим вытащил свой ножик и снова начал ковыряться им в ногтях.

— Ест. Пьёт. Таблетки глотает, — я пожал плечами, — Я ей вчера вторичный шов накладывал, так она даже не пикнула. Просто смотрит в потолок, не моргая. Такое ощущение, что даже не дышит.

Тимур передёрнулся и отложил нож. Потом поднял глаза на меня и осторожно спросил:

— Ты не думал о том, что она может быть невменяемой? Мало ли, что с ней Ратный делал…

Он замолчал, но взгляда не отвёл. Так и смотрели мы, уставившись друг на друга, пока кофеварка не пискнула.

Молча я поднялся, и налил две порции кофе. Развернувшись к столу, я застыл, потому что в кухонной арке появилась Ольга. В длинном махровом халате, который мне пришлось приобрести после больницы, потому что её сумку с вещами мы так и не нашли. Ума не приложу, как она надела его самостоятельно с простреленным плечом, не издав ни звука. Я хочу сказать, что знаю боль от этого ранения. Рукой невозможно шевелить нормально ещё долгое–долгое время. Даже пальцы не слушаются.

Она подошла ко мне и взяла у меня одну кружку здоровой рукой. Тимур следил за каждым её медленным движением, и я увидел, что его ладонь накрыла нож. Я знаю, что это больше механическое действие–привычка, чем реальная угроза. Но обстановка в кухне резко стала жутковатой.

— Я не достану, — сиплым голосом прояснила Оля, отпивая глоток моего кофе.

Она отошла к окну и уставилась в него, не моргая.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я, не в силах оторвать от неё взгляда.

Призрак, ей–Богу.

Она ничего не ответила. Так и молчала, медленно отпивая кофе, глядя застывшими глазами в окно на задний двор. Мы с Тимуром переглянулись. Тот пожал плечами и кивнул на мою кружку. Я подошёл к нему и отдал кофе, а потом вернулся в исходное положение в углу кухонного гарнитура, чтобы лучше видеть мою гостью. И вот когда я почти привык к её неподвижному лику, она тихо заговорила.

— Больше всего, он любил крики. Крики мужчин и женщин. Девочек. Детей, — она говорила монотонно, без всяких эмоций и выражения. Просто констатация факта, — Один раз ему привезли женщину с четырёхмесячным мальчиком, мне тогда было лет восемнадцать. Её муж что–то сделал и смылся, и Ратмир считал, что она знает, где её благоверный. Ты, когда–нибудь слышал, как кричат младенцы от боли? Ну, от колик, или, когда уши болят, — она сделала короткую паузу, отпивая кофе, — Я тоже слышала. Это дикий визг, пронзительный, пробирающий до костей. До костного мозга. Насквозь. Ты готов сделать всё, что угодно, лишь бы это прекратилось. Личико ребёнка покраснело до пунцового цвета; по нему градом лились слёзы; он истошно орал; а Ратмир отрезал ему тупым перочинным ножом по одному пальцу на руках. Крошечному такому пальчику, как у куколки; на крошечных розовых ручках.

В кухне повисла гробовая тишина. Я перестал дышать. Тимур сглотнул, этот звук показался слишком громким в застывшем воздухе. Она же сухо продолжила:

— Женщина тоже орала. Держали её вчетвером, потому что иначе было никак. Она билась, как бешеная; орала до тех пор, пока не захлебнулась собственным криком и не обмякла в руках у охранников. Наверное, у неё просто разорвалось сердце от боли за своего ребёнка. Ведь говорят же, что мать всё чувствует, — снова короткая пауза, — Она действительно не знала, где прячется её муж. Ратмир недовольно нахмурился тогда, обхватил головку младенца руками и одним движением свернул ему шею.

Я судорожно прикрыл рот кулаком, давя в себе подступающую к горлу желчь.

— Тишина, которая наступила в тот момент, — монотонно говорила Ольга, — Настолько оглушила меня, что я завизжала. Я рвала на себе волосы, отгрызала себе ногти, орала так, что мой собственный визг стоял у меня в ушах ещё трое суток после этого. Меня разрывало на части, потому что пока младенец кричал, он был ещё живой, и я надеялась… — она коротко запнулась, моргнула и снова заговорила полушёпотом, — Просто надеялась, что Ратмир сжалится. Но когда детские вопли прекратились, я поняла, что он не пожалеет никого, не остановится ни перед чем. Что Ратмир получает какое–то животное удовольствие, слушая это. Он рассмеялся, отвесил мне пощёчину окровавленной ладонью, и я замолчала. И тогда он сказал…

Она резко вздрогнула всем телом, как будто через неё пропустили разряд тока. Потом прикрыла глаза, зажмурилась точнее, и сжала губы. Так стояла она примерно минуту, а потом допила кофе, поставила кружку в мойку и пошла из кухни.

— Ольга, — неожиданно подал голос Тимур.

Так неожиданно, что я дёрнулся к нему и уставился на его руку, сжимающую лезвие его ножа и пятна крови, расползающиеся по столешнице кухонного острова.

— Что он сказал?

Она остановилась в арке. Потом медленно повернула голову и посмотрела на него таким взглядом, что меня пробил озноб. Ухмыльнувшись, Оля произнесла:

— Смотри и учись, девочка. Он сказал — смотри и учись, — снова отвернувшись, она добавила, — Я с тех пор молчу, когда мне больно. Чтобы не доставлять удовольствия.

Глава 6

Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна

И не вижу ни одной знакомой звезды.

Я ходил по всем дорогам и туда, и сюда,

Обернулся — и не смог разглядеть следы.

Но если есть в кармане пачка сигарет,

Значит все не так уж плохо на сегодняшний день.

И билет на самолет с серебристым крылом,

Что, взлетая, оставляет земле лишь тень.

Виктор Цой и Кино «Пачка сигарет»
Ольга, 2008

Тишина угнетает. В прямом и переносном смысле. Особенно она угнетает, когда ты лежишь в темноте; в одной постели с очень привлекательным мужчиной; твоё запястье приковано наручниками к его запястью; а под подушкой он сжимает пистолет с глушителем.

Поморщившись, я подняла руку вместе с его, и потёрла нос. Потом чихнула и вытерла слюни. Лазарь не стал отставать, и дёрнул моё запястье, засунув свою пятерню под одеяло, и почесал себе яйца.

— Какая мерзость, — вырвалось у меня, едва мой кулачок коснулся мягких кудряшек у него в паху, — Мог хотя бы трусы надеть.

— Я не ношу трусы. Натирают.

Я закатила глаза, но в темноте он не мог этого увидеть. Ну да, я знаю; хотя не должна быть в курсе таких подробностей.

— Спи, Сладкая, — с насмешкой сказал он, — Или можешь размять пальчики, я не против.

В эту игру мы играли ещё полчаса; до тех пор, пока, в очередной раз почесавшись, я не услышала:

— Либо ты не двигаешься, либо я прицеплю тебя к изголовью. Поверь, провести всю ночь с подвешенными руками не очень приятно, — прорычал Лазарь.

Проверять, правда это или нет я не рискнула, поэтому положила свои конечности вдоль тела и попыталась уснуть. Сон, как назло не шёл, хотя, наверное, это не мудрено, учитывая щекотливые обстоятельства.

В голове гудели вопросы. Сотня вопросов. Где я облажалась? В каком именно месте я допустила прокол; чем выдала себя? Мои документы не фальшивка — они настоящие, и я действительно похожа на ту самую Морозову Ольгу Алексеевну. У нас даже имена одинаковые, только я при рождении была Светловой и Васильевной. Я нашла эту девчонку в Киеве полтора года назад, в одном из притонов. Её мозги были настолько разжижены, что она согласилась подарить мне свою личность, лишь бы я заплатила её барыге за героин. Я заплатила, заодно проверив наше сходство: никто ничего не заподозрил. Она числилась пропавшей без вести, практически никакой истории, об этом позаботились её прежние хозяева, которые и устроили её недорогой валютной проституткой, обслуживающей не особо привередливых клиентов и субботники. Её чистая биография была мне на руку, и, едва я пересекла границу, я должна была исчезнуть со всех радаров. Меня невозможно было найти. Я стала призраком. Во всяком случае, должна была стать.

Где же я всё–таки допустила ошибку? Как он меня нашёл? Ни где–нибудь, а на трассе, ведущей к крошечному городку в не менее крошечной стране, где я осела на полгода.

Вспомнив его лицо, когда он закрыл глаза, там, в темноте, и глубоко вздохнул; я передёрнулась.

Я ещё спрашиваю, как? Хищник находит свою добычу по запаху, и никак иначе.

В этих раздумьях я провела половину ночи, до тех пор, пока мои веки не начали тяжелеть, наливаясь свинцом сна, и я не отключилась. Сквозь дрёму, я почувствовала, как Лазарь накрыл меня одеялом; а потом снова опустил свободную руку под подушку, наверняка, крепко сжимая пистолет.

Ольга, 2013

Боль в плече постепенно начала притупляться. Скорее всего, это действие обезболивающих, которые даёт мне Лазарев. После моего монолога на кухне мы не разговаривали, но поднимаясь по лестнице, я слышала слова Тимура:

— Лучше пристрели её. Серьёзно, Лазарь. Так будет гуманнее.

Тогда я застыла на ступеньках и невольно улыбнулась.

Гуманность. Что о ней может знать человек, у которого руки по локоть в крови?

Лазарь оказался хорошим хозяином. Он тщательно делал мне перевязки; дважды наложил вторичные швы, чтобы рана срасталась правильно; сытно и вкусно кормил; даже мыл, предварительно обмотав моё плечо пищевой плёнкой. Он не показал никаких эмоций, когда увидел меня голой, и даже постарался не пялится на мою спину, покрытую шрамами. После душа, он вытирал меня тёплым мягким полотенцем, которое предварительно грелось на змеевике; надевал на меня какое–то нижнее бельё и закутывал в халат. Идеальный мужчина; ни дать, ни взять.

Я молчала, потому что только так получалось стерпеть ноющее плечо и головную боль, которая появилась после звука выстрела. Я знаю, что это пройдёт, когда рана заживёт окончательно. Не впервой. Хотя, нога болела сильнее — прострелили над коленом тридцатым калибром.

В общем, спустя две или три недели после ранения, я окончательно оклемалась и выползла вниз, на крыльцо, чтобы покурить. Было около одиннадцати вечера, и на улице стемнело, поэтому, едва я ступила в прихожую, а потом и вышла из дома — загорелся свет. Лазарев явился в дверях за моей спиной. Нет, у меня на затылке лишней пары глаз не имеется, но я знаю то покалывающее ощущение, которое вызывает его пристальный взгляд на моей коже. Короче, я достала самокрутку с вишневым табаком; прикурила; зажала сигарету в зубах; и опустилась на верхнюю ступеньку крыльца, для страховки держась здоровой рукой за перила. Когда я устроилась на прохладном камне, я сплюнула табак, и медленно затянулась.

Лазарев сел рядом. Я посмотрела на него и отметила, что кожа на его плечах покрылась мурашками. Замёрз, бедняжка.

— Будешь? — я указала взглядом на сигарету, изображая правила приличия.

— Нет, — отрезал он.

Я хмыкнула и снова отвернулась. Когда моя самокрутка кончилась, я прикурила вторую и задала давно мучающий меня вопрос:

— Как ты справляешься?

Лазарев издал какой–то странный звук: то ли фырканье, то ли смешок и откинулся назад, опираясь на локти. Ноги он вытянул вдоль ступенек, скрестив в лодыжках, принимая расслабленную, я бы даже сказала, умиротворённую позу. Он стал одеваться в моём присутствии, что не могло не радовать. Правда, поджарое тело и армейские татуировки всё равно отвлекали моё внимание, потому что о футболках он, по всей видимости, не слышал.

— С чем? — решил уточнить Лазарев.

— Со всем. Со своей жизнью, воспоминаниями. У тебя ладони не зудят периодически? — я невольно поморщилась, сжала и разжала пальцы на больной руке.

— Зудят. Даже болят временами, — спокойно ответил Игорь, — Особенно указательный палец. А на лице с правой стороны постоянно ощущение давления и прохлады. Фантомная винтовка, — он ухмыльнулся.

— Тебе никогда не хотелось в петлю залезть? Или пулю в лоб пустить? — я снова затянулась, выдыхая дым тонкой струйкой, — Сделать что–нибудь, чтобы этот зуд унять?

— Не–а, — Лазарев растянул это короткое слово до невозможности, — Я люблю жизнь. И ценю её.

Я не выдержала и рассмеялась. Заливисто и громко, так, что плечо предательски заныло и мне пришлось поморщиться, подавив свой смех.

— Да, от наёмного убийцы слышать такие слова всё равно, что анекдот, — сказала я, продолжая улыбаться.

— Знаешь, почему меня назвали Лазарем? — спросил он, переводя взгляд на окна соседнего дома.

— Фамилия? — я ухмыльнулась, и на этот раз выпустила сигаретный дым кольцами.

— Не–а. В Чечне я был снайпером. Ты что–нибудь слышала об этом?

Я неопределённо повела здоровым плечом. Раз уж Лазарева пробило на откровенность, стоит послушать.

— На поле боя не любят два рода войск: разведку и снайперов, — начал Игорь, — Особенно снайперов. Дело в том, что солдаты идут в относительно открытом сражении; снайпера, напротив, поступают подло. Мы используем камуфляж, укрытия, сторонние звуки, иногда прикрываемся спинами своих же. Нас не любят и за глаза называют крысами. Чаще всего понимая, что поймают; такие, как я, прятали или закапывали оптику, чтобы приняли за рядового солдата. Из плена есть шанс убежать, а так — прибьют без вариантов.

Лазарев коротко съёжился и перевёл взгляд на меня. Усмехнувшись в своей манере, он продолжил:

— Чеченцы отличаются особой жестокостью, но это, думаю, ты итак знаешь, — он одарил меня многозначительным взглядом, и я вздрогнула, — Когда я был в плену, поймали ещё одного. Он не успел избавиться от винтовки.

— Пытали? — вырвалось у меня.

— Убивали, — сухо отозвался Лазарь, — Долго и мучительно. Они переняли одну немецкую пытку со времён первой мировой — колоть тело пленного треугольным штыком. Такая рана никогда не заживает: во–первых — глубокая, а во–вторых — края не сходятся. Тот мужик просто медленно истекал кровью и его мясо гнило у меня на глазах. То, что не успели сожрать крысы.

— Ты поэтому стал наёмником? — решила узнать я.

Ну раз уж его пробило на откровенность…

— Нет. Просто не умел делать ничего другого. За время спец подготовки меня натаскали стрелять по любой мишени, практически с любого расстояния. Я стрелял в муляжи женщин и детей. Младенцев, кстати, тоже — ухмыльнулся он, — В общей сложности за два года я выстрелил около двухсот тысяч раз. Может и больше. На войне я успел выстрелить трижды. Всего трижды, Сладкая, — он вздохнул, — Меня научили незаметно убивать, но не объяснили, что делать с жаждой этого убийства. Не рассказали, как справляться с ноющим ощущением на правой стороне лица и жжением в указательном пальце. Когда я попал на войну — я был машиной для убийства; но, когда вернулся на гражданку — я стал неуправляемой машиной.

— Разве военным не помогают? Посттравматический синдром достаточно хорошо изучен в психиатрии, — хмыкнула я, и подтянула колени к груди, обхватывая их здоровой рукой.

— А толку? — Лазарев коротко рассмеялся, — Я ходил на такие сеансы. Единственное, чего смогла добиться та баба, так это развести меня на разговоры. До этого я молчал три месяца, пока валялся на койке в больнице для бывших военнопленных, — я послала ему озадаченный взгляд, и он счёл нужным пояснить, — Привычка. Иногда мне приходилось молчать неделями, особенно, если готовился к засаде.

— Может, она была плохим специалистом, — я фыркнула и потянулась к портсигару за третьей сигаретой.

— Дай мне тоже, — махнул рукой Лазарев, — В этой области не может быть хороших специалистов, Сладкая. Вот подумай сама, как ты объяснишь человеку, что делать с потребностью сделать выстрел; если ты сама никогда не стреляла? Даже оружия не держала в руках, — он понюхал мою самокрутку, и зажал её между губами.

— Да, это будет сложно, — задумалась на секунду я, поднося огонёк зажигалки к его лицу, — Хотя твои случаи разбирают в теории по кирпичикам.

— Теория — это одно, Оля. В жизни всё немного, — он глубоко затянулся и, выдыхая дым, сказал, — Иначе. Вот ты в теории как бы промывала мозги жертвам насилия?

Я смолчала, признавая его правоту. Когда я училась на курсах и слушала преподавателей, мне несколько раз хотелось прервать их, потому что они несли откровенный бред, рассуждая о поведении и насильников, и их жертв.

— Так почему Лазарь? — я решила перевести тему со своей скромной персоны.

— Нашли меня, обвязанным тринитротолуолом, он же тротил в простонародье, — Игорь снова усмехнулся, — В одном из зданий, которое захватывали наши. Тимур собственноручно снимал с меня гирлянду.

— Нет права на ошибку, — вспомнив кусочек чернил на плече у страшного мужчины, протянула я.

— Да, саперская наколка. Над этой надписью у него жуткий череп набит. До сих пор прошу переделать, он ни в какую, — он весь сморщился и передёрнулся, — У меня плечо прострелено было и на шее крест православный вырезали. Чтобы кровью истекал, — он хлопнул себя по чёрному треугольнику на шее, показывая место, — Как выжил — до сих пор загадка. Словно воскрес заново. Тимур, когда моё полное имя услышал, посмеялся: «Повезло тебе с фамилией». Поэтому и — Лазарь, — спокойно закончил свой рассказ Игорь.

Мы замолчали. В темноте посёлка звонко щебетали ночные букашки, чьё название я до сих пор не запомнила. Где–то отдалённо гудела трасса. Мне стало немного зябко, но я вида не подала.

— А ты? — вдруг вопрошает он, — Как ты справляешься?

— С чего ты взял, что я справляюсь? — ответила я вопросом на вопрос.

Лазарев пристально посмотрел на меня и нахмурился. Потом оттолкнулся и встал на ноги одним ловким движением.

— Пошли в дом, Оля. Холодно, — протянув мне крепкую ладонь, спокойно сказал он.

Я выбросила недокуренную сигарету и схватилась за его руку. Подняв меня, Игорь проводил моё бренное тело до спальни и пожелал спокойной ночи, поцеловав в макушку, как заботливый папаша.

Не знаю, сколько я лежала вот так, смотря в потолок и изучая голубоватые лучи, струящиеся из окна, но в итоге я не выдержала. Поднявшись с кровати, я тихонько прокралась комнату, где он спал, легла на матрас и вытянула руки вдоль тела, как тогда, пять лет назад. Лазарь накрыл меня одеялом, не говоря ни слова; а потом взял мою ладонь и осторожно переплёл свои пальцы с моими.

Правую руку он положил под подушку; и наверняка сжал пистолет в руке, который он держал при себе с самого первого дня, как я появилась у него в доме.

Глава 7

Я повел тебя в ресторан,

А потом на такси домой.

Ты сказала, что очень рада

И завтра встретишься со мной.

Ты обвела меня вокруг пальца,

Я знаю, что ты играла со мной.

Ты обвела меня вокруг пальца,

Я знаю, что ты играла со мной.

Виктор Цой и Кино «Ты обвела меня вокруг пальца»
Ольга, 2013

Проснулась я от грохота и мужских криков. Судя по всему, они доносились с первого этажа. В голосах я узнала Игоря и Тимура. Сморщившись, я поднялась с матраса на ноги, зашла в ванную на втором этаже, чтобы умыться и почистить зубы. Лазарев любезно расставил остатки моей косметики в шкафчике над раковиной, а также купил мне зубную щётку. Розовую.

Идиот.

Потом я спустилась вниз, и направилась в гостиную.

— Да уж, Лазарев, — вырвалось у меня, когда я увидела убранство просторной светлой комнаты, — У тебя вместо гостиной спортзал? Серьёзно?

Они с Тимуром кувыркались на матах, которыми был завален пол помещения. Когда я вошла, Игорю как раз выворачивали плечо.

Застыв в такой позе, они вдвоём вскинули головы.

— Доброе утро, Сладкая, — промурлыкал Лазарев, дёргая зажатой крепкими лапами сапёра рукой.

Тимур отпустил его, и коротко кивнул в мою сторону, сдвинув брови, отчего шрам на одной из них исказился. Мне очень захотелось спросить, не стрёмно ли ему смотреться в зеркало по утрам, но я прикусила язык.

— Доброе, мальчики, — я выдавила из себя улыбку, когда полуобнажённые телеса Лазарева двинулись ко мне.

— Как плечо?

— Нормально. Не подходи ближе, от тебя воняет, как от псины, — сморщившись, я подняла здоровую руку, не давая ему приблизиться.

— Не любишь потных мужчин? — сострил Лазарь.

— Я вообще мужчин не жалую, — сухо ответила я, — С определённого времени. Кормить будешь?

— Лазарев, ты её избаловал, — подал голос Тимур, который всё это время оставался неподвижным.

Я перевела взгляд на него и невольно вскинула бровь. Он ухмыльнулся, и поймал брошенное Игорем полотенце, водрузив его на шею.

— Завидно? — спросила я у Тимура, немного набравшись смелости.

— А как же, — тот расплылся в широкой улыбке и тут же приобрёл бесстрастное выражение лица, потому что меня передёрнуло, — Меня он только кофе поит.

— Потому что тебя не прокормить, — буркнул Лазарев откуда–то сбоку, — Пошли, — он махнул рукой и направился на кухню.

Там мне галантно подвинули стул и помогли взобраться на него. Закинув ногу на ногу, я закуталась поплотнее в полы халата, и потёрла ноющее плечо.

— Когда швы снимать? — решила узнать я период моего больничного.

— Нужно посмотреть, как заживает, — пожал плечами Лазарь, включая кофеварку, — Можно съездить в больницу сегодня, у меня всё равно нет дел.

— Не хочу в больницу, сам посмотришь, — буркнула я.

Тимур приземлился рядом со мной и сложил руки на широкой груди, пристально сверля меня глазами. Я постаралась не обращать на это внимание, но через несколько секунд не выдержала:

— Тебе мама не говорила, что пялиться не красиво?

— Что–то ты резко борзая стала, — с непроницаемым лицом ответил он, — Молчаливая мне нравилась больше.

— Так прострели второе, избавь себя от мук, — огрызнулась я.

Тимур вздохнул со свистом, и сцепил кулаки. Я ухмыльнулась и выпрямила спину. Зрительный контакт мы не прерывали, хотя, признаться, глаза у него жутковатые и взгляд отвести хотелось.

— Брейк, — Лазарев махнул рукой между нами, — Сладкая, между прочим, если бы не он, тебя вполне могли бы добить.

— Вы узнали, кто стрелял? — я переключила своё внимание на хозяина дома и начала наблюдать за его оголённой спиной, пока он готовил завтрак. Заслышав запах кипячёного молока, я заскулила, — Только не это, пожалуйста. Я не люблю овсянку.

— Чего не сказала раньше? — застыл Лазарев возле плиты.

— Я пояснила. Я терплю молча. Манку умеешь варить?

— Нет.

— А есть? — я снова невольно потёрла плечо, стараясь не обращать внимания на прикованный ко мне взгляд Тимура.

— Да.

— Нахера держать дома манную крупу, если ты не умеешь варить манную кашу? — вырвалось у меня, — Забудь. Риторический вопрос. Доставай, объясню, что к чему.

Пока я рассказывала ему тонкости приготовления незамысловатой пищи, которая спасла евреев от голода, если верить библейской легенде, Тимур выудил маленький перочинный нож из джинсов и начал ковыряться им в ногтях. Я обратила на это внимание, но комментировать не стала.

На стол опустилась тарелка с моей манкой. Лазарев скрестил руки на груди и бросил мне выжидающий взгляд.

— Варенье есть?

— Нету, — он ухмыльнулся.

— Сахар дай тогда.

Он пошевелился, шагнув к шкафчикам, а потом вернулся в исходное положение и поставил передо мной пакет.

— Надо тебе сахарницу подарить. Недавно переехал? — спросила я, насыпав столовую ложку белых кристаллов себе в тарелку.

— Да. Ты что–то подозрительно спокойная, — осторожно сказал он, не отрывая взгляда от моих движений.

— И разговорчивая, — подал голос Тимур, не отвлекаясь от своего маникюра.

— Это нормально для психопата, — сказала я, принимаясь за еду.

Они оба уставились на меня, как на неведому зверушку.

— Я потом поясню тонкости, — пообещала я, глотая горячую вязко–жидкую субстанцию, — Так что там со стрелком? И где мои вещи?

Лазарев вздохнул, Тимур пренебрежительно фыркнул. Я облизала ложку и зажала её между зубов.

— Ну? — промычала я.

— Ничего, — подал голос Тимур, — Вещей не нашли, кроме туфлей, косметички и той сумки, которая была при тебе.

— Я поняла, почему ты — бывший мент, — вырвалось у меня со вздохом, а потом я показала ему язык, когда он одарил меня грозным взглядом, — А стрелок?

— Тоже самое. Никаких следов, — отозвался Игорь, — Когда Тим нашёл тебя, номер был пуст. Ну, не считая тебя, — он покрутил рукой в воздухе, — Ты видела его?

— Нет, — я продолжила поглощать свой завтрак, — Стреляли в спину. Это что–то личное.

— Почему ты так считаешь? — хором спросили они.

— Потому что не хотели смотреть в глаза. Значит — он меня знает.

— Есть догадки?

— Возможно, — промычала я, собирая остатки каши со дна тарелки указательным пальцем.

Потом я засунула его в рот и облизала. Лазарев закашлялся.

Дурацкая привычка есть руками…

— И? — вымолвил Игорь, когда его голос приобрёл привычные интонации.

— Кто–то из тех, кого пытал Ратмир. Проблема в том, что в живых таких осталось — пальцев одной руки хватит пересчитать.

— Так это же хорошо, — хмыкнул Тимур, потягиваясь, и разнося по кухне аромат здорового мужского пота.

Я поморщилась, а потом потёрла лоб пальцем, разглаживая морщинку.

— Никто из них не знает, что я жива.

— Могли узнать, дело нехитрое, — Тимур одарил меня взглядом в духе: «Ты что, тупка?»

— Не могли.

— Почему ты уверена? — сапёр снова начал заниматься своим маникюром, бросая на меня короткие взгляды.

— Потому что твой, — я кивнула на Игоря, — Военный дружбан не говорил Ратмиру моё поддельное имя. Так ведь, Игоряша?

Лазарев от такого фальшиво–ласкового обращения вздрогнул и скрестил руки на груди.

— Не говорил.

— Вот поэтому. Светлова Ольга Васильевна умерла, а Морозова Ольга Алексеевна появилась и продолжила жить, как ни в чём не бывало, и никто ничего не заподозрил. Спасибо тебе, — я фыркнула и прищурилась на него.

— Кто тебе помог?

— Соколов, — спокойно ответила я.

В кухне повисла какая–то холодная тишина. Я ухмыльнулась, а потом и вовсе растянулась в улыбке:

— Что? Хотите знать, как он умер? Напомнила ему случай, о котором рассказывала недавно, — меня передёрнуло, но я моментально взяла себя в руки, — У него на тот момент как раз первенец родился. Совесть проснулась.

— Значит, он действительно покончил с собой? — вопрошает Тимур, и мне пришлось повернуться к нему.

— Да.

— А остальные?

— Я не буду раскрывать всех своих секретов. Тем более — тебе, — ткнув в него пальцем, я поднялась со стула, — Мне нужно уезжать домой, отпуск не резиновый. Ты кроме халата и трусов ещё что–нибудь мне покупал? — обратилась я к Лазарю.

Он удивлённо моргнул и застыл, как статуя Микеланджело.

— Ясно. Тогда одолжу у тебя рубашку. Счастливо, мальчики, — бросила я за спину, направляясь к лестнице.

— Оля, подожди, — рявкнул за мной Игорь, но я даже не думала его слушать.

Медленно поднявшись по лестнице, я зашла в спальню и прислонилась лбом к закрытой двери.

Я провела здесь слишком времени. Я слишком много раз смотрела в эти красивые голубые глаза, я слишком привыкла к тому, что он, по своей сути, не такой уж плохой человек. Просто сломанный. Войной, убийствами, хрен ещё знает чем.

Это не моё дело. Я не должна разгребать всё это дерьмо. Он — не мой пациент, в конце концов. У меня есть цель, выработанный план, и я должна ему следовать. Я должна всё держать под контролем.

С этими мыслями я нашла свои брюки, и осторожно влезла в них, стараясь не двигать правой рукой. Зарывшись в шкаф, я нашла там белоснежную рубашку, одну из множества, и начала засовывать в рукав подстреленную руку.

— Помочь? — раздался сзади голос Лазарева.

Я вздрогнула и обернулась. Слишком резко, потому что плечо сразу заныло, и я втянула воздух с тихим шипением.

— Сама справлюсь, — процедила я сквозь зубы, чтобы не выдать своей реакции на боль.

— Ты уверена, что тебе нужно уезжать? — спросил Игорь, убрав руки за спину, — Подожди хотя бы, пока швы снимем.

— Зачем ждать? Снимешь сейчас, — я вскинула подбородок и посмотрела на него снизу–вверх, потому что он подошёл слишком близко.

— Рано ещё, — Лазарев вздохнул, а потом одна его рука выползла из–за спины и коснулась ворота рубашки, поправляя его на моей шее, — Ещё пару недель заживать будет.

— И ждать я должна здесь, я правильно поняла? — вырвалось у меня со смешком.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Тунис нынче не тот, все быстро меняется в мире, но для повести это не важно, и место событий не имее...
«Каково моё место в обществе? Как себя найти? В чём моё призвание? Когда же я буду счастлив? Где моя...
В этой необычной книге несколько жанров и несколько участников. Культурология, политика, публицистик...
Новый уникальный мир от создателя Упорядоченного…Декан Московского института магии, товарищ Потемкин...
Шестая книга Юлии Мамочевой создавалась на протяжении 3/4 жизни двадцатилетней поэтессы. «The Bestел...
О чем повесть Олеси Мовсиной? Сложный вопрос. Тот, кто способен наслаждаться тем, как язык и фабула ...