Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости Коняев Николай
Вереницею шли обозы с соболями, золотом, драгоценной костью, другим добром, которое выклянчили патриархи за эти годы, которое успели наторговать в Москве.
Сравнимым с вражеским нашествием был урон, нанесенный отставными патриархами государевой казне, десятками тысяч рублей исчислялся он.
А вот Паисию Лигариду не повезло. Его труды по наведению порядка в Русской Православной Церкви не нашли должной оценки.
30 мая 1672 года (между прочим, в этот день родился Петр I) Паисия Лигарида почти силком погрузили на телегу и повезли в Киев, стоявший на границе Российской державы. Дальше Лигариду велено было самому до своей митрополии добираться.
И позабыл тогда Лигарид о русском невежестве, начал предрекать в своих посланиях Алексею Михайловичу, что освободит тот греков от турок и овладеет Константинополем, начал хлопотать о присоединении Валахии к России.
Но в Москве хорошо помнили, во что царской казне обошлись устроенные Лигаридом уроки вселенских учителей, и дипломатические инициативы Лигарида поспешили пресечь самым решительным образом. Немедленно увезли его в Москву, где несколько лет держали под строгим домашним арестом.
Попытался было предложить Лигарид свои услуги в составлении писем римским кардиналам, но ему велели уезжать.
На этот раз на дорогу ему было дано всего пятьдесят рублей. И снова только до Киева и добрался митрополит-авантюрист.
В Киеве 24 августа 1678 года и умер в нищете этот человек, собравший за свою жизнь, наверное, самую большую коллекцию анафем. Его проклинали патриархи Парфений II, Мефодий, Паисий, Нектарий.
Проклинали в Константинополе и Иерусалиме.
Кажется, только русские патриархи и позабыли проклясть Лигарида.
Недосуг было.
Другие заботы одолевали…
Глава четвертая
Русские смерти
В 1669 году конец света тоже не наступил.
А ждать-то его ждали. Крестьяне целыми деревнями снимались с мест и уходили в пустыни…
Алексей Михайлович тоже ждал…
Какая-то непонятная болезнь поразила в этом году семейство государя. Рыхлело все тело, грузно наливалось оно и расползалось под собственной тяжестью.
1
Первая смерть пришла в Царскую Семью в феврале 1669 года, с рождением тринадцатого ребенка.
Вначале новорожденная Евдокия умерла, а следом и сама Мария Ильинична…
18 июня преставился царевич Семен. Потом – шестнадцатилетний Алексей, наследник престола.
Частенько смерть к великому государю наведываться стала. Видел Алексей Михайлович, что и оставшиеся сыновья Федор и Иван не крепки здоровьем.
В семье страшно было.
В державе – еще страшнее.
На юге бушевали воровские казаки Стеньки Разина. Уже не суда на Волге грабили, а большие города захватывали, как ляхи или басурманы!
В Астрахани – страх какой! – бояр и служилых людей предавали лютой казни. Одних с раската сбрасывали, других вверх ногами вешали, третьих на крюке, поддетом под ребро, умерщвляли. В Петров пост принуждали горожан мясо и молоко есть!
Сатанинской силою Стенька Разин встал на юге. Поднимались по Волге на стругах, город за городом брали…
А на севере – тоже беда. Соловецкий монастырь восстал.
Отправление царских войск против Разина. Рисунок XVII в.
«Милосердный государь! – писали соловецкие монахи. – Помилуй нас, нищих своих богомольцев… Не вели преподобных Зосимы, Савватия, Германа и Филиппа предания нарушить и вели государь нам в том же предании быть, чтоб нам врознь не разбрестись и твоему богомолию, украйному и порубежному месту от безлюдства не запустеть».
Плакал государь, челобитие это читая. Всем сердцем, всей душою своей доброю милостивым хотел к богомольцам быть, да куда там… Антиохийский патриарх Макарий строгую грамоту с дороги прислал. Писал, что в России, как он заметил, много раскольников и противников не только между невеждами, но и среди священников.
«Вели их смирять и крепким наказанием наказывать!» – внушал патриарх.
Как ослушаться святейшего?
Уже не скажешь сейчас, что самозванец это говорит. Сам ведь Алексей Михайлович и хлопотал, столько денег потратив, чтобы на кафедре восстановить. Теперь чего же, теперь слушаться надо! Велик государь, вся сила у него, все державное веление, но что сила тут? Лучше слезами, усердием и низостью пред Богом помысел чинить, чем силой и славой!
Вот ведь заварили кашу учителя вселенские, теперь и за сто лет не расхлебать будет!
И что поделаешь? Покориться надо… Плакал Алексей Михайлович, заливался слезами, войско на осаду Соловецкого монастыря снаряжая.
На севере – соловецкие монахи, на юге – Разин, вся Русь между Богом и дьяволом…
Что делать?
Слухи по Москве ходили, будто у Степана Разина в ватаге, что по Волге подымается, два струга идут черных. На одном – мертвый царевич Алексей плывет, на другом – патриарх Никон, который в Ферапонтовом монастыре под замком сидит.
«Если неразумная запретительная клятва восточных патриархов осуждением русского Первосвятителя, наложенная на весь русский народ, не снимется, добра ждать нечего», – писал Никон царю Алексею Михайловичу из Ферапонтова.
«Царь-государь! – писал из Пустозерска Алексею Михайловичу другой узник, Аввакум. – Из темницы, яко из гроба, тебе глаголю: помилуй единородную душу свою и вниди паки в первое свое благочестие, в нем же ты порожден еси и преже бывшими тебя благочестивыми цари, родители твои и прародители!»
И добра хотелось государю, и душу свою помиловать тоже хотелось.
Но рыхлым, совсем рыхлым было тело.
Гасло в нем все. Разина страшно было. Макария страшно. Смерти тоже боялся теперь Алексей Михайлович…
2
Впрочем, помирать Алексей Михайлович не спешил.
Когда страшно становилось, шел к ближнему боярину своему – начальнику московских стрельцов Артамону Сергеевичу Матвееву.
У него спокойно было…
Артамон Сергеевич на шотландке Гамильтон женат был, и в доме у него – вроде как и не в России терем стоял! – русских тревог не слышали.
И хозяйка дома Евдокия Григорьевна хоть и с акцентом по-русски говорила, но очень Алексею Михайловичу нравилась. С племянницей Матвеева – Натальей Кирилловной Нарышкиной вдвоем государя от тревог развлекали.
На Наталье Кирилловне и решил жениться Алексей Михайлович…
Но женился он, как и положено государю.
По обычаю!
Тогда на Руси царицею могла, по обычаю, стать любая девушка. Если, конечно, красотой уродилась. Если здоровье доброе. Если разум имеет. Если счастье ей государевыми очами улыбнется…
И повезли, повезли на смотр девушек.
Из Владимира везли и из Рязани. Из Новгорода и из Костромы. Вначале близкие царю бояре девиц смотрели, потом самому царю показывали. Которой отдаст государь платочек с колечком, той и быть невестой царя.
Всем девицам, которые были в приезде для выбору, роспись делалась…
Иевлева дочь Голохвастова Оксинья…
Смирнова дочь Демского Марфа…
Васильева дочь Векентьева Каптелина, живет у головы московских стрельцов у Ивана Жидовинова…
Анна Кобылина, живет у головы московских стрельцов у Ивана Мещеринова…
Марфа Апрелева, живет у головы московских стрельцов у Юрья Лутохина…
Львова дочь Ляпунова Овдотья…
Князя Григорьева дочь Долгорукого княжна Анна…
Печатника Алмаза Ивановича внуки Анна да Настасья…
Тимофеева дочь Дубровского Анна…
Княж Михайловы дочери Гагарина, княжна Анна, княжна Марфа…
Матвеева дочь Мусина-Пушкина Парасковья…
Андреева дочь Дашкова…
Соломонида Редрикова…
Алексеева дочь Еропкина Настасья…
Елизарьевы дочери Уварова Домна да Авдотья…
Истопничева Иванова дочь Протопопова Федора…
Романовы дочери Бунина Ольга да Авдотья…
Кириллова дочь Нарышкина Наталья…
Андреева дочь Незнанова Дарья…
Из Великого Новгорода Никитина дочь Овцына Анна…
Петрова дочь Полтева Дарья из Суздаля…
Васильева дочь Апраксина Марья с Костромы…
Назарьева дочь Колемина Оксинья с Рязани…
Елисеева дочь Житова Овдотья…
Нестерова дочь Языкова Хомякова
Марья из Владимира, живет у пушного клюшника у Михаила Михачева…
Петра дочь Скобелицына Офимья из Новгорода…
Из Вознесенского девича монастыря Иванова дочь Беляева Овдотья. Привез дядя ее родной Иван Шехирев да бабка ея Ивановская посестрия Егакова старица Ироида.
Артемьева дочь Линева Овдотья…
Шестьдесят девять отборнейших красавиц в кремлевских сенях уложили спать, и по ночам бродил государь в сопровождении «немца-дохтура», осматривая спящих девиц. Выбранная им Наталья Кирилловна тоже здесь была, но про то Алексей Михайлович и «немцу-дохтуру» ничего не сказывал. Полгода государь девиц смотрел… Полгода в кремлевских сенях спали Марьи, Натальи, Дарьи, Агафьи, Оксиньи, Анны, Марфы, Татьяны, Парасковьи, Василисы, Настасьи…
Одна другой краше!
Но в царицы государь выбрал, как заранее решено было, Кириллову дочь Нарышкину Наталью, воспитанницу Артамона Матвеева.
Скоро после свадьбы Алексея Михайловича с Натальей Кирилловной поймали-таки и Стеньку Разина.
2 июня 1671 года ударили колокола на московских церквах. Это в городские ворота въехала запряженная тройкой лошадей необычная повозка.
На повозке виселица стояла. В виселице – прикованный руками к столбам, казак с кудрявой бородой.
Сзади повозки, прикованный цепью, спотыкаясь, брел другой казачок.
Это и были знаменитый атаман Степан Разин и его брат Фрол.
Однако еще четыре дня оставалось жить Степану Разину.
Четыре дня то на дыбу Степана поднимали, то огнем испытывали, то кнутом секли.
Допросы боярин князь Долгорукий снимал. Иногда и сам Алексей Михайлович в застенок наведывался.
Про шубу, которая столько шуму на Волге наделала, которую астраханский воевода Прозоровский отнял у вернувшегося из Персии Разина, спрашивали…
Про ясырь[71], который митрополиту Иосифу Степан посылал… Про патриарха Никона…
– За что Никона хвалил, а нынешнего патриарха Иоасафа бесчестил? За что Вселенских патриархов хотел побить?
В расспросе и с многих пыток, и с огня рассказал Степан, что приезжал к Симбирску старец от Никона, говорил, чтобы идти Разину вверх по Волге, а Никон со своей стороны пойдет, ибо тошно ему от бояр.
– Как звали старца?
– Сергием… – ответил Степан Разин. По его рассказу получалось, что настоящим богатырем старец Сергий был. В бою под Симбирском исколол своими руками сына боярского, и это Степан Разин сам видел.
Хрустели суставы вздымаемого на дыбу атамана. Свистел кнут, лоскутами срезая кожу. Брызгами летели на земляной пол капли крови. Паленым мясом пахло в застенке.
Крутил головой великий государь Алексей Михайлович.
К молодой жене тянуло его…
Фрол Разин пожиже своего брата на пытке оказался. Он тоже о старце твердил. И другие разинцы видели старца и под Симбирском, и под Царицыном. Видели в Астрахани. И так получалось, что всюду одновременно старец был…
Долго расспрашивать Разина побоялись.
Неспокойно в Москве было…
6 июня поставили Степана Разина и его брата Фрола на Лобном месте.
«Вор и богоотступник и изменник донской казак Степка Разин! – читал дьяк. – Забыв страх Божий и великого государя и великого князя Алексея Михайловича крестное целование и ево государскую милость, пошел с Дону для воровства на Волгу и на Волге многие пакости чинил… Отступя от святыя соборные и апостольские церкви, будучи на Дону, говорил про Спасителя нашего Иисуса Христа всякие хульные слова и на Дону церквей Божиих ставить и никаково пения петь не велел, и священников с Дону сбил, и велел венчаться около вербы… И невинную кровь христианскую проливали, не щадя и самих младенцев…»
Когда дьяк замолк, Разин поклонился на все четыре стороны.
– Простите, православные! – сказал и лег на плаху, раскинув ноги и руки, чтобы палачу было удобнее отсекать их. Сверкнул на солнце топор – по локоть отхватили правую руку Разина. Затем по колено была отрублена левая нога.
Ввоз Степана и Фрола Разиных в Москву. Рисунок XVII в.
Закричал, забился на помосте ожидающий казни Фрол.
– Молчи, собака! – услышала вся толпа слова истекающего кровью Разина.
– Кончай! – закричал палачу дьяк. Снова сверкнул топор – голова Разина откатилась от тела.
Уже мертвому отрубили ему правую ногу и левую руку. Потом разрубили на части туловище. Кишки выбросили собакам, а куски тела накололи на колья, поставленные вокруг Лобного места.
А Фрола, крикнувшего на эшафоте «слово и дело», еще пять лет пытали, допытываясь про старца Сергия, про вербу на донском острове, где зарыл Разин кувшин с тайными грамотами…
До конца года шел розыск и в Поволжье.
В одном Арзамасе казнили больше десяти тысяч повстанцев.
Еще страшнее карали жителей Астрахани и Царицына. Резали языки, секли пальцы, закапывали живыми в землю. Повсюду стояли виселицы, торчали колья с насаженными на них разинцами, валялись отрубленные головы и руки…
Искали повсюду старца Сергия.
Всех разинцев на допросах о старце спрашивали…
3
Еще когда царицу выбирал Алексей Михайлович, начались приготовления к царской свадьбе и на севере Руси.
Долго увещевал государь соловецких монахов. Чего, в самом деле, за своих малограмотных чудотворцев Зосиму и Савватия стоять, крестились бы, как антиохийский патриарх Макарий учит, и ладно было бы.
Но упрямились соловецкие иноки.
Пятнами накипного лишайника на валунах разрасталась соловецкая боль…
«Вели, государь, – написали, – на нас свой царский меч прислать и от сего мятежного жития переселити нас на оное безмятежное и вечное житие…»
Плакал государь, снаряжая стряпчего Игнатия Волохова с тремястами стрельцами в монастырь. Жалко ему было старцев соловецких переселять насильно на вечное житие, а чего делать-то? Сами ведь просятся…
Это патриарх Макарий, на которого столько денег из казны потрачено, велел. Дорого России антиохийский патриарх стал. Дорого и указание его. Послал царь стрельцов, пусть уж казнят монастырь…
Только обманули Алексея Михайловича монахи: вместо того чтобы мирно переселяться, закрыли перед Волоховым монастырские ворота, и стрельцам не карать монахов пришлось, а осаду неприступной крепости держать. Три года, все лето до поздней осени, осаждал Игнатий Волохов монастырь.
Вот беда-то. Непокорство, мятежи кругом встают.
Боярыню Морозову Алексей Михайлович не хотел трогать… Далекая, а родня все-таки…
Стрелецкого голову к боярыне Морозовой послал.
Обещал царь Морозову назад в первую честь возвести. Сулил карету прислать свою с аргамаками царскими. Обещал бояр прислать, чтоб на своих головах страдалицу понесли…
Дай, просил только, приличие людей ради, что недаром тебя взял. Не крестись тремя перстами, но точию руку показав, сложи те три персты вместе! Послушай, мати праведная, Федосья Прокопьевна, аз сам царь кланяюся головою своей, сотвори сие!
– Езживала я и в калганах, и в каретах! – отвечала Морозова. – На аргамаках и бахматах. Чего меня головами боярскими прельщать? И так худо на плечах держатся. Вот слыхала я от князя Ивана, что уготован есть для меня сруб на болоте, что велми добро и чинно дом тот устроен, и соломою снопами уставлен… Сие мне преславно. Желаю такого дара от царя получити!
Опять не удалось уговорить, решать надобно – что делать?
Иоаким, уж поставленный из чудовских архимандритов в новгородские митрополиты, сжечь Морозову предлагал.
Иоаким всего пятнадцать лет только в духовном звании был, до этого он, Иван Савелов, по военной части двигался. Привык, если что – сразу жечь! И грамоте только в монастыре выучился… Не понимал многого. Великий государь предложение его отверг. Зачем сжигать? Указал отвезти сестер в Боровской острог, посадить в земляную тюрьму и не давать ни еды, ни воды, пока креститься, как приказано Вселенским патриархом Макарием, не будут.
Так и сделали…
«…Звезда утренняя, зело рано возсиявшая! Увы, увы, чада моя прелюбезная! Увы, други моя, сердечная! Кто подобен вам на сем свете, разве в будущем святые ангелы! Увы, светы мои, кому уподоблю вас? Подобны вы магниту-каменю, влекущу к естеству своему всяко железное. Тако же и вы своим страданием влекуще всяку душу железную в древнее православие. Иссуше трава, и цвет ее отпаде, глагол же Господень пребывает во веки. Увы мне, увы мне, печаль и радость моя осажденная, три каменя в небо церковное и на поднебесной блещашеся!» – плакал в Пустозерске протопоп Аввакум, сведавший о мученической кончине Федосьи Прокопьевны Морозовой, княгини Евдокии Прокопьевны Урусовой, дворянской жены Марии Герасимовны Даниловой…
4
Много новых наук приходило на Русь из Украины, из Польши, из немецкой стороны.
Вот и Симеон Полоцкий, которого высмотрел Алексей Михайлович, когда Полоцк брали, не только к исправлению церковных книг да к учительству способным оказался.
В ночь на 11 августа 1671 года он заметил вблизи Марса «звезду пресветлую» и предсказал царю Алексею Михайловичу, что «по небесным картам» в утробе Натальи Кирилловны зачался ребенок, «имя которому наречется Петр» и рождение которого будет 30 мая 1672 года[72].
По этому поводу после Нового года[73], едва только закончился Успенский пост, перед отъездом из Преображенского, была учинена комедия «Артаксерксово действо». Учинил «действо» в особой хоромине, специально для этого построенной в Преображенском лютеранский пастор Иоганн Готфрид Грегори, а участвовали в нем немцы и дворовые люди Артамона Сергеевича Матвеева.
Велико, как и Алексея Михайловича, было царство царя Артаксеркса. И со всех концов царства, как и Алексею Михайловичу, свозили самых красивых девушек, чтобы выбрал себе Артаксеркс новую царицу взамен прежней. Артаксеркс разумно поступил, выбрав Эсфирь.
На Наталью Кирилловну Эсфирь похожа была…
Опухший от жира, неподвижно смотрел Алексей Михайлович, как плетет на сцене коварный Аман заговор, убеждая Артаксеркса истребить евреев и вместе с ними верного советчика государя Мардохея.
И вот уже помчались во все концы царства гонцы, понесли страшную весть. И разорвал на себе одежды Мардохей, и пошел к Эсфири, которая оказалась воспитанницей его, и рассказал о великом горе.
И хотя и запрещено было под страхом смертной казни являться незваным к Артаксерксу, но, чтобы спасти свой народ, вошла Эсфирь к царю, и подкосились от страха ее ноги, и без чувств упала Эсфирь перед царем. Точно так упала, как первая избранница Алексея Михайловича. Только не решился тогда Алексей Михайлович, подобно Артаксерксу, подойти, побоялся учителя своего Бориса Ивановича Морозова, не простер царский скипетр, защищая свою Эсфирь…
Слезы навернулись на голубые глаза государя. Осторожно взглянул на царицу. Вытаращившись, смотрела Наталья Кирилловна на сцену. Красивыми были глаза у нее, добрыми и глупыми.
Вздохнул государь.
С Натальей Кирилловной его свели в шотландско-русской семье Артамона Матвеева[74], там она воспитана была, как Эсфирь у Мардохея.
Будет ли Артамон, как Мардохей, верным?
Снова заслушался государь, как упрашивает красавица Эсфирь Артаксеркса, чтобы повесили на воротах Амана, врага ее народа и врага царя.
И повесил Артаксеркс Амана.
И возвеличил Мардохея, отдав ему перстень для запечатывания указов. И послал Мардохей запечатанные этим перстнем указы во все концы страны, чтобы убивали евреи всех своих недоброжелателей, и детей недоброжелателей убивали, и жен недоброжелателей. А князьям и начальникам областей приказано было помогать евреям убивать их врагов, детей врагов и жен врагов.
Только в Сузах, столице Артаксеркса, по указу Мардохея, было убито за день пятьсот недоброжелателей евреев.
И сказал растроганный Артаксеркс возлюбленной Эсфири:
– Скажи желание твое! И оно будет удовлетворено…
И сказала Эсфирь царю:
– Пусть позволено будет иудеям, которые в Сузах, делать завтра то же, что сегодня! И десятерых сыновей Асадовых пусть повесят на дереве!
И приказал Артаксеркс сделать так, и повесили сыновей Амана на дереве. А евреи на следующий день убили в Сузах еще триста своих врагов. А по всему царству за тот день было истреблено семьдесят пять тысяч недоброжелателей евреев.
И возвеселились иудеи и предались пиршеству и веселию, установив в эти весенние, четырнадцатый и пятнадцатый, дни месяца Адара веселый еврейский праздник Пурим, потому что «пурим» на их языке означает «жребий».
Шумел на сцене в Преображенском веселый еврейский праздник Пурим…
Десять часов шумело в особой храмине действо, учиненное пастором Грегори Иоганном Готфридом. Великий государь, приученный выстаивать долгие церковные службы, выдержал и это, а беременная Наталья Кирилловна сомлела.
И дети царя тоже устали…
Ну, ничего. Надо и им маленько к образованию навыкать.
Федора-то Симеон Полоцкий уже научил польские книжки читать, дак веселее наследник стал. Великое дело просвещение…
Не повредило и Наталье Кирилловне «Артаксерксово действо».
30 мая 1672 года зазвонили колокола по всей Руси – у Натальи Кирилловны и Алексея Михайловича родился первенец, будущий русский император Петр I, человек, которого назовут в России антихристом…
В год его рождения начались самосожжения раскольников…
5
Все-таки удалось Алексею Михайловичу Русскую Церковь устроить, как антиохийский патриарх Макарий учил. Все теперь строго по-гречески делалось. Даже патриархи и те не засиживались на престоле, как в прежние времена, а менялись почти так же часто, как в Константинополе.
После Никона уже и Иоасаф II в патриархах побывал, и Питирим. Теперь Иоаким патриархом стал.
Когда выбирали его, сомневались многие. Говорили, что шибко необразован митрополит. Десяти лет еще не прошло, как грамоте научился! Да и в духовном звании недавно. Всего пятнадцать лет назад из мира в монастырь пришел. Все-таки поставили. Нынче патриарху на Руси не духовное, а военное образование требовалось. А военный опыт у дворянина Савелова имелся…
Восемь лет уже безуспешно штурмовали царские войска Соловецкий монастырь. Вместо Волохова послали стрелецкого голову с тысячей стрельцов, но и Клементий Иевлев ничего не достиг.
Теперь иевлевских стрельцов с изъеденными цингой зубами сменило войско воеводы Ивана Мещеринова.
Патриарх Иоаким добро помнил военную науку. Войскам Мещеринова была придана артиллерия и стенобитные орудия, а главное, все командиры были иностранцами – майор Келин, ротмистр Гаврила Буш, поручики Василий Гутковский и Федор Стахорский. Многие из них и грамоте умели только немецкой, и потому в вере на них положиться можно было…
В конце декабря расставили, как положено по регламенту, орудия и начали расстреливать Соловецкий монастырь. Несколько дней били из пушек ядрами и гранатами по святым церквам.
Стихла на третий день пальба. Кончился огневой припас у Мещеринова…
Началась в монастыре цинга, но и тогда устояла монастырская твердыня, сложенные из дикого камня стены монастыря словно бы из этой земли и вырастали…
И стоял монастырь, пока в метельную ночь 22 января 1676 года не провел монах Феоктист стрельцов в монастырь через тайный ход.
В эту ночь и завершилась семилетняя осада. Тревога поднялась, когда уже вливались в распахнутые ворота темными волнами отряды стрельцов и рейтар. И не было никакой схватки. Оставляя за собой чернеющие на снегу тела убитых монахов, уже растекалось войско по монастырю.
Ночь была ясная, морозная, озаряемая полярным сиянием. Далеко было видно в ту ночь… Всё видели пищальщики, предусмотрительно оставленные Мещериновым за стенами монастыря…
В эту ночь, 22 января 1676 года, так и не дал поспать стрельцам Мещеринов. Семь лет государь великий этого дня ждал, надо было завершать дело с переселением, как положено.
Приглянувшихся ему иноков Мещеринов на крюк вешал. В бок монаху вонзался железный крюк, поддевался под ребро, и так и поднимали на виселицу человека.
Келин сердился. Ругался, что без толку это. Все равно на таком морозе не чувствуют боли монахи, не успеешь на виселицу поднять – уже замерз…
Верно говорил Келин. Только ведь не для одного мучительства казнь, а для острастки. Но когда заполнили озаряемую жуткими небесными огнями виселицу, другую Мещеринов ставить не велел.
Теперь связанных попарно монахов опускали в прорубь.
Эти трупы потом, когда пришло пронзительно белое лето, море выбрасывало на берег, и они лежали среди прибрежных камней и не разлагались.
И бродили, бродили между низкорослыми, кривыми елками сошедшие с ума стрельцы. Столько месяцев прошло, а они не спускал глаз с берега, караулили, чтобы не ожили выброшенные морем монахи.
А тогда, долгой полярной ночью, управились с казнями. Можно было теперь докладывать государю, что и эту семилетнюю войну закончили, и переселили всех куда положено.
Только хоть и торопились с казнями, а не успели.