Куклы на чердаке Дубчак Анна

14

Я проснулась с тяжелой головой. Пыталась вспомнить, как же прошел остаток ночи, но так и не вспомнила… Роза… Была Роза, все смеялись над пропажей кофейника, а потом… А что было потом? Разошлись каждая по своим комнатам? Или?… И почему у меня такая тяжелая голова? Может, и мне кто-то каким-то образом подмешал снотворное? Но тогда надо срочно выяснить, как чувствует себя Соня, да и Роза тоже… Может, они что-то прояснят в моей памяти?

Я встала под душ, сделала воду еле теплой, чтобы потом, уменьшая температуру, довести до холодной — мне надо было придти в себя. Взбодрившись и почувствовав себя много лучше, я накинула халат и вышла из комнаты, спустилась вниз в надежде встретить Розу. Но ее в кухне не было, что меня очень удивило — ведь было самое время готовить завтрак. Может, ей нездоровится или же Соня ее отпустила?

Услышав шорох за спиной, я резко обернулась и увидела Соню. Она тоже была в халате, лицо заспанное, на бледно-розовой щеке отпечатался кружевной узор от подушки или простыни…

— Соня, доброе утро… Послушай, я не помню ничего из вчерашней ночи… Полный провал памяти… Помню только, что пришла Роза, и мы все вместе смеялись… А что было потом?

Соня была явно не в духе. Она прошла мимо меня, открыла холодильник. Достала бутылку с молоком и отхлебнула из горлышка.

— Не знаю… Я уже вообще ничего не знаю… — Она не смотрела на меня и казалась задумчивой и озабоченной. — Я проснулась и тоже не могла взять в толк, чем же закончилось наше, так называемое, дежурство…

— Розы нет… Я думала, она в кухне… готовит завтрак…

— Точно не помню, но, кажется, я ее отпустила… Она что-то говорила про заболевшую подругу…

— Ну вот, ты хотя бы что-то помнишь…

— Ты была наверху?

— Когда? — Не поняла я.

— Да сейчас, сегодня…

— Нет. Я как проснулась, приняла душ и сразу пришла сюда, хотела найти тебя и расспросить, как ты спала… А что? Надо было пойти туда?

— Да откуда я знаю? Видишь, какие странные вещи происходят в этом доме?

— Розы нет… тебе не кажется это подозрительным…

И только сейчас я заметила, что Соня смотрит в окно, причем, пристально, как если бы ее там что-то заинтересовало. Я подошла и увидела, что в саду дымится костер… И что мужчина в синем комбинезоне собирает в мешок мусор, листья…

— Это мой садовник. Его зовут Уве. Страшный бездельник… Вчера, например, весь день проспал в своем садовом домике… Я зашла к нему утром, принесла семена турецкой гвоздики, чтобы попросить его посеять в ящике, смотрю, спит этот Уве, рядом с ним на полу целая батарея пивных бутылок… Короче, надо искать другого садовника, а не того, которого «подсказал» мне макет…

— Кто подсказал?

— Макет!

— Соня, прошу тебя, не говори глупостей… Ничего тебе макет не подсказывает… Все это лишь стечение обстоятельств…

И тут она резко повернулась и посмотрела на меня в упор:

— Ты что же это, думаешь, что я свихнулась? Что цель кем-то достигнута, и у меня крыша поехала от всего этого? Наташа, ты чего молчишь? Отвечай!

— Ты должна успокоиться… и мы с тобой вместе обсудим, как нам действовать дальше… Кстати говоря, тебе не приходило в голову обратиться в полицию?

— В полицию? Это еще зачем? Рассказать им про куклы в макете?

— Ты погоди кипятиться… понятное дело, что ты ничего не рассказала бы им про эти куклы, тем более, что история очень странная и все больше смахивает на розыгрыш… Но ты могла бы сказать, что в доме просто кто-то бывает ночью, понимаешь? И что ты боишься спать…

— Они приедут, поставят машину у крыльца, и думаешь, что, увидев машину, вор захочет быть пойманным?

— Но существуют же другие способы… Зачем же ставить машину у крыльца, когда они просто могут выделить одного полицейского, который незаметно проберется в дом, чтобы посидеть в засаде всю ночь у двери на чердак… Во всяком случае, он профессионал, знает свое дело не то, что мы…

— Но если никто не придет, то мне надо будет заплатить за ложный вызов, понимаешь?

— Соня, с тобой так трудно… создается такое впечатление, будто бы ты и сама не хочешь, чтобы этого твоего «кукольного вора» или «кукольника» поймали…

— Я хочу, но боюсь… И вообще, у меня какое-то нехорошее предчувствие…

— Ты была на чердаке? — Повторила я свой вопрос, тем самым как бы намекая ей о том, что пора бы наведаться туда, посмотреть, может, и на этот раз этот «кукольник» приготовил свой очередной сюрприз.

— Я же сказала тебе, что нет, не была… А что, надо пойти?

— Думаю, да. Ведь если я все утро чувствую себя так, как если бы меня с вечера накачали снотворным, так может, это не случайно и нам с тобой действительно кто-то подсыпал…

— Наташа… Ты пугаешь меня… Ну ладно, я пойду… Вернее, мы с тобой пойдем…

— Ты иди, а я поднимусь следом… Вот только таблетку от головной боли приму…

Я сделала вид, что ухожу в свою комнату, проследила за тем, чтобы Соня начала подниматься по лестнице, а сама вернулась, взяла из буфета крохотную кофейную чашку, бумажные салфетки и положила все это в карман. Оказавшись в своей комнате, я заперлась в ванной комнате, разбила там чашку о края ванны, собрала осколки, завернула в салфетку и снова положила в карман. Вышла из комнаты и поднялась на чердак. Открыла дверь, но Сони там не оказалось.

— Соня!

Нет, ее определенно не было на чердаке. Тогда я спустилась на несколько ступеней вниз и громко позвала ее:

— Соня!

В ответ — тишина. Вероятно, она побоялась заходить на чердак одна. Тогда я снова поднялась, вошла в чердачную комнату, подошла к макету и, осмотрев его бегло, достала осколки чашки и рассыпала их в макетной кухне. Потом выбежала из чердака и спустилась в настоящую кухню. Наташа сидела за столом и что-то пила. Вид у нее был виноватый.

— Я не смогла, — сказала она. — Я боюсь… Решила вот принять успокоительное… Ты выпила таблетку от головной боли?

— Выпила… А что?

— Пойдем вместе. Пожалуйста…

— Хорошо…

Мы вместе с ней поднялись, вошли и остановились возле «дома».

— Нет, как же все-таки хорошо, что нас теперь двое… Ну что, ты что-нибудь видишь? — Соня обходила дом, приподнимала крышу, этажи, заглядывала в комнатки с видом Гулливера, пытавшегося заглянуть в дом лилипутов.

— Как будто бы ничего… Хотя… Подожди… Помоги мне приподнять крышу…

Мы сняли крышу и поставили на пол, потом вместе приподняли второй этаж и тут Соня, подняв на меня округлившиеся от ужаса глаза, прошептала:

— Там… в кухне… Смотри…

— А что там? — Я заглянула и увидела рассыпанные мной осколки чайной чашки. — Битое стекло…

— Ну! Если мы ночью спали, то кто мог положить туда эти осколки?

— Не знаю… Да и что это может означать?

Я включилась в эту игру, чтобы понять, что же происходит на самом деле. Если бы Соня сама подкладывала туда этих кукол, то, увидев осколки, она повела бы себя несколько иначе, чем сейчас. Думаю, она бы удивилась так, что это бросилось бы в глаза, то есть, ее удивление было бы стократ больше, поскольку в этом случае получалось бы, на чердаке действительно был кто-то посторонний или же… или же она догадалась бы, что это моя шутка… Но она вела себя, как мне показалось, довольно естественно, то есть, так, как держалась и прежде… Испуганная, встревоженная, но не шокированная… Хотя, конечно, она могла просто держать себя в руках, чтобы не выдать своего волнения… Собственно говоря, что я знала тогда о Соне? Ни-че-го.

— Странно… Может, кто-то разобьет окно в кухне?

— Что будем делать, Соня? Надо же что-то предпринимать, время идет, ты нервничаешь…

Она на самом деле выглядела очень нервной, взволнованной. И это волнение словно нарастало…

— Подумай сама, осколки… Да ерунда все это… Может, нам заняться чем-нибудь таким, что могло бы, к примеру, дать возможность немного развеяться, отвлечься?

Соня смотрела на меня какое-то время, словно никак не могла взять в толк, что я имею в виду, после чего закивала головой, завздыхала:

— Господи, ну, конечно! И как это я сразу не догадалась?! Ты же первый раз в Германии?

— Конечно, первый…

— Ты хочешь посмотреть Мюнхен… Я ужасная эгоистка, ты извини меня… Навалила на тебя свои проблемы… Думаю только о себе… Ты считаешь, что они выеденного яйца не стоят… Может, ты и права, да только уж позволь мне остаться при своем мнении: осколки в макете не могут появиться сами по себе… Но это так, оставим… Действительно, давай поедем куда-нибудь, развеемся… Я бы предложила тебе отправиться посмотреть Дворец Нимфенбург, это очень красиво… Давай сейчас позавтракаем… Уверена, что Роза все же сварила нам кофе и оставила его в термосе… Да и яйца тоже… ты ешь куриные яйца на завтрак? — Да, всмятку… Тем более, что там, где я жила, у меня были свои куры… Вернее, они есть и сейчас…

— Скажи еще, что ты по ним скучаешь, — усмехнулась Соня, и, пожалуй, впервые за много часов, проведенных рядом с ней, я испытала к ней чувство неприязни… Мне было неприятно, что она ставит себя выше меня только лишь потому, что ей посчастливилось выйти замуж за своего Эрвина и получить этот дом в наследство…

— Скучаю, — сказала я твердым голосом и вдруг почувствовала, что готова заплакать. И волна какого-то странного сожаления захлестнула меня, я вспомнила о Нуртен, Нежмие.

— Разве можно скучать по курам? — Искренне удивилась Соня.

— Послушай, мне необходимо позвонить…

— Куда?

И это мне тоже не понравилось. Конечно, я находилась на ее территории, была ее гостьей, тогда тем более, она должна была вести себя более уважительно.

— Нуртен, своей знакомой в Страхилицу. Я обещала, что позвоню ей и расскажу, как у меня дела…

— А что, ты обязана кому-то докладывать о том, где ты и что с тобой? — Соня смотрела на меня с недоверием. — Или, может, ты решила уже вернуться? Ты тоже думаешь, что у меня не все в порядке с головой? Ты боишься оставаться в этом доме?

— Нет, я ничего не боюсь… Просто Нуртен ждет моего звонка… Она много сделала для меня, она беспокоится, понимаешь? Это нормальные человеческие отношения…

— Хорошо, извини… Вот тебе мой телефон… Какой номер?

Я продиктовала на память. И когда услышала в трубке совсем близкое: «Efendim?», на глаза навернулись слезы.

— Нуртен, это я, Наташа.

— Как ты? — Тихо спросила она. — Ти в Германия?

— Да…

— Твои майка и баштата тука, в Страхилица…

— Что? Что вы сказали?

Она повторила. Но я не могла в это поверить.

— Мои родители в Страхилице? Но что они там делают?

— Смотрят твоих кокошек, майка твоя доит козу… и плачет, много плачет… Она много обичат теб (она сильно любит тебя).

— Вы не шутите, Нуртен? Как они меня нашли?

— Консульство в Варна помогли… сигурно… Не знам. Не знам, Наташа… Они чакат теб… (Они ждут тебя).

— Пусть не ждут. Не хочу их видеть, Нуртен… Понимаете? Я же рассказывала вам…

— Не знам, Наташа не знам… Где ти? Какой град?

— Мюнхен…

Зачем я это сказала? Хотя, не помчатся же они искать меня в Мюнхене?! Сказала и сказала. Ладно.

— Все нормально, Нуртен?

— Нормально, Наташа, не волнувайся… Звони.

— Хорошо, я позвоню…

Я вернула телефон Соне, которая во время разговора просто не спускала с меня глаз.

— Представляешь, мои родители ищут меня… Сейчас в Страхилице… Нуртен, моя соседка, говорит, что мама кормит моих кур и доит коз… И чего только не бывает на свете…

— Ну, все? Успокоилась? Поностальгировала?

Я спросила себя, что я делаю здесь, и ответа не нашла…

— Ладно, не обижайся, просто я не люблю эти сахарно-сиропные дела… Мамочка и папочка приехали в Болгарию, чтобы разыскать свою сбежавшую дочку… А где они раньше-то были, когда могли удержать тебя? Зачем было упрекать, напоминать о деньгах, которые они потеряли из-за тебя… Ты же не виновата. На твоем месте могла бы оказаться любая другая русская девчонка… Они должны были понимать, что ты пережила сильнейший стресс и нуждаешься в их заботе и любви.

— Не сыпь мне соль на раны, — я посмотрела на нее, и мне показалось, что она все поняла.

— Хорошо… Давай, пойдем позавтракаем и поедем…

Когда Соня выводила новенький «рено» из гаража, расположенного внизу левого крыла дома, появилась Роза. Они перебросились парой слов с Соней, после чего Роза вошла в дом. Садясь в машину, я задала себе вопрос, правильно ли я поступила, не отказавшись от предложенной мне экскурсии по дворцу. Ведь я отлично знала, что Сонина голова занята совершенно другим, что она ждет от меня конкретной помощи… Но, с другой стороны, что я могла сделать для нее? Может, поговорить с ней начистоту, сказать ей, что я не помню ее, что у меня никогда не было подруги по имени Соня и что та, кого она ждет — совершенно другой человек. Ведь могла случиться такая ситуация, что Соня попросту не знала в лицо родителей своей настоящей Сони Вьюгиной и пришла по моему московскому адресу ошибочно. Спросила там обо мне, о Наташе, а моих родителей хлебом не корми — дай поговорить о пропавшей дочери…

И как тогда будут развиваться события? Как поведет себя Соня? Извинится, что побеспокоила меня или наоборот, станет возмущаться той ситуацией, в которую я загнала нас обеих?

Пусть будет экскурсия. Я какое-то время побуду рядом с Соней, может, и пойму, что она за человек, и как себя с ней вести…

В машине она долгое время молчала, хмуря лоб. Вероятно, что-то обдумывала. А потом, словно очнувшись, начала рассказывать…

— Вообще-то, я плохой экскурсовод, но кое-что знаю об этом замке, точнее, дворце… Это очень красивый дворец, с чудесным садом с каскадами, потрясающими павильонами, среди которых известный замок Амалиенбург… Шедевр южно-немецкого рококо. Нимфенбург был летней резиденцией баварских королей и строили его в течение двух веков… Один из курфюстов, Фердинанд Мария был женат на итальянской принцессе Аделаиде, и так случилось, что первым ребенком была девочка… Конечно, ждали мальчика… В королевских семьях это очень важный вопрос… Так вот, они так долго ждали наследника, что когда же все-таки он появился на свет, папаша чуть с ума не сошел от радости. Понятное дело, что он задарил жену подарками, среди которых и был огромный участок земли, на котором Аделаида, собрав своих любимых итальянских архитекторов, начала строительство этого комплекса… Работы велись постоянно и долго, строилось все больше и больше павильонов, зданий, разбивались парки и сады… И все это, как я уже говорила, растянулось на двести лет… Аделаида умерла, строительство продолжалось ее сыном, а потом и внуком… Протяженность фасада составила почти семьсот метров! Я бы не отказалась жить в таком дворце, а ты?

Я вспомнила свой крохотный низкий домик, крытый красной черепицей, Тайсона, и сердце мое сжалось…

15

Дождь поливал всю ночь так, что, казалось, маленький дом не выдержит и растворится в воде, как таблетка аспирина.

Сначала Лена попыталась уснуть, она лежала то на спине, устремив взгляд в балки низкого выбеленного потолка, то на боку, разглядывая окно, вспыхивающее электрическими фиолетовыми и белыми вспышками молний, или крепкий темный затылок мужа. Костя спал, он мужчина, и у него все иначе, вот и это вынужденное проживание в Страхилице он воспринял совершенно иначе, чем Лена. Вместо того, чтобы паниковать вместе с ней и рыдать, он принялся ремонтировать курятник, поправил крышу дома, забор, вычистил и привел в порядок подвал, по-хозяйски рассудив, что здесь можно держать не две, а гораздо больше коз. «Знаешь, это очень экономичные животные, за ними мало приходится убирать, да и в стаде они с утра до вечера… А молоко здесь козье дорогое, я интересовался…»

— Костя, ты что, собираешься здесь жить?

— А почему бы и нет? Жить, Лена, можно везде. И я горд за свою дочь, что она не превратилась ни в наркоманку, ни в пьяницу, не пошла по рукам (а здесь это легко сделать, тем более, страна курортная, на море полно отелей), а купила себе дом, обзавелась хозяйством… На это не каждая московская девчонка способна…

…Не выдержав, она растолкала мужа.

— Костя, проснись, прошу тебя, поговорить надо…

— Да я и не сплю, — услышала она неожиданно. — Такая гроза… Того и гляди, дом рухнет…

Он повернулся к ней лицом, притянул жену к себе, обнял.

— Я хотела тебе сказать… — зашептала она, словно боясь разбудить кого-то невидимого. — Хотела сказать, что мы с тобой Наташу совсем не знали… Родили ее, воспитывали, жили с ней под одной крышей, а что мы о ней знаем?

— Ну… например, я знаю, что она была непокорным ребенком, своенравным… Что была трудным подростком, очень одиноким… Еще она не уверена в себе, считает, что дурнушка, хотя на самом деле она просто красавица… Еще никак не может определиться в жизни, чего она хочет… Ведь этот мотоцикл, что мы ей купили, не связал ее с компанией местных байкеров, нет… Она совсем другая девчонка. И мотоцикл ей всегда был нужен, просто как средство перемещения в пространстве, для свободы… Я так думаю, что она никогда не была свободна внутренне, и пыталась скомпенсировать это свободой внешней… Да только куда денешься от себя самой? Никакой мотоцикл, никакая скорость не спасет…

— Но почему она выросла не такая, как все? Почему ей никогда не хотелось замуж? Детей?

— Я так думаю, что эти мысли возникли бы у нее, если бы она полюбила кого-нибудь… Но разве мы могли предположить, что это чувство ее посетит настолько несвоевременно… Я хотел сказать, что она влюбится в какого-то там цыгана, по переписке… Да уж лучше бы влюбилась в мужчину постарше себя, пусть даже он жил бы в Африке… А так… Тони… Что мы знаем об том Тони?

— Она любила Тони… И, судя по тому, что здесь она жила долгое время одна, Тони либо нет в живых, либо они с ним расстались… И то, и другое — вполне реально, поскольку семейка у этого Тони была еще та…

— Вот я и спрашиваю, ну почему нашу девочку угораздило влюбиться в цыгана?

— Не думаю, что она знала, что это цыган. Просто познакомилась по интернету с парнем, он мало-мальски владел русским, обратил внимания на нее, нашел такие слова, быть может, какие никто и никогда не произносил ей… Словом, влюбил в себя, но я не исключаю того, что она влюбилась в него… Понимаешь, какое дело, Леночка? Дочь наша — натура романтичная, вскормленная на волшебных сказках, английских романах и балладах, на той литературе, которая прививает утонченным натурам тягу ко всему необычному, экзотическому… Такие, как Наташа, способны, не смотря на внешнюю кротость, к самым неординарным и решительным поступкам. Понятие благополучия, комфортности, финансовой состоятельности присущи были всем ее одноклассницам, подружкам… Возможно, мы этому виной… Но я уверен, что ни одна из них не побежала бы за таким, как Тони, в Болгарию, в неизвестность…

— Ты хочешь убедить меня в том, что мы с тобой воспитали авантюристку?

Лена встала и хотела включить свет, но он не зажегся.

— Тока нет, представляешь? Видимо, это от грозы, от дождя… Подожди, я где-то на столике видела подсвечник с красной свечой… И спички тут же… Господи, Костя, надо же, какая романтика — свечи, гроза, старинный домик, похожий на этнографический музей… Вот только меня это нисколько не радует…

Она встала, набросила на плечи кофту, зажгла свечу, и маленькая комнатка сразу же преобразилась, заиграла беспокойными оранжевыми бликами и таинственными длинными тенями…

— Знаешь, Костя, что я подумала? Мы — страшные эгоисты, и никогда не давали себе труда лучше узнать Наташу… Мы, хоть и имели ребенка, но жили как бы для себя… К сожалению, я поняла это только сейчас… Вот представь себе. Мы всегда вдвоем, вместе… А она была совсем одна. Особенно со мной ничем не делилась… А потом с ней случилось то, что случается со всеми девушками в ее возрасте… Она влюбилась. Я помню себя, когда я влюбилась в тебя… Для меня тогда никто другой не существовал. Да я голову потеряла… Вот как Наташа со своим Тони… А мы не поддержали ее, мы заранее были настроены против ее отношений с ним…

— А что, разве мы ошибались? — Константин в пижаме вышел из комнаты в кладовку, чтобы принести дров и подбросить в печку. И кричал уже оттуда: — Мы же с тобой чувствовали, что эта связь ни к чему хорошему не приведет…

— Да, но она-то этого не понимала…

— Она не хотела понимать…

— Все равно, ее можно понять… И вот теперь представь, что же с ней случилось…

Он принес охапку дров, выложил на пол, на железный лист, открыл дверцу печки, в которой розовели тлеющие угли, и положил туда два узких полена.

— С одной стороны — она любила Тони, с другой — она же попала в руки к преступникам… Мы вообще могли потерять ее… Если бы не Тони, она бы, возможно, сбежала уже давно, когда бы поняла, к примеру, что ошиблась, что не любит его… А так… Она продолжала жить в этой семье, постоянно подвергая опасности себя, свое здоровье, да что там — свою жизнь!

— Костя, ты помнишь, как она выглядела? Кожа, кости, волос на голове почти нет… Да от нашей Наташи вообще мало, что осталось… Нам бы взять ее в охапку — и домой.

— Да у нас, собственно говоря, и были такие планы… Но это я виноват… Я… намекнул ей, вероятно, одним своим видом, что мне жалко всех тех денег, что мы ей отправили…

— Но и тебя можно тоже понять, деньги-то немаленькие…

— Лена… Бог с ними с деньгами… Зато теперь у нас — ни денег, ни дочери. И она снова в странствии… оставила свое хозяйство, коз, кур, собаку…

— Ну, раз оставила и не продала, значит, вернется, я так думаю… Послушай, какое тепло идет от этой печки… В наших квартирах тоже, конечно, тепло, но это тепло особенное, жаркое, уютное… Я понимаю этих крестьян…

— Думаю, никто из них не отказался бы от центрального отопления, но оно им и не снилось… Да и вообще, эта деревня какая-то первобытная… люди здесь одеваются, как сто или двести лет тому назад… Думаю, здесь ничего не изменилось… Люди живут натуральным хозяйством, пасут овец, коз и коров, выращивают пшеницу и ячмень… Господи, ну угораздило же нашу дочь поселиться в этом Богом забытом селе!

Так, переговариваясь, они снова улеглись в постель, укрылись тяжелым, набитым овечьей шерстью одеялом, обнялись и, убаюканные теплом, потрескиванием поленьев в печке, шумом дождя за окном да собственными разговорами, уснули…

16

После экскурсии Соня вела себя, как настоящая истеричка. Даже машину вела рывками, обгоняла рискованно, можно сказать, по-хамски, подрезая добропорядочных немцев и ставя их в опасное положение. Словно куда-то спешила.

Впечатление от самой экскурсии тоже было неприятным, и все из-за Сони. Чувствовалось, что ей не до дворца, не до той красоты, которой можно было насладиться, воспользовавшись случаем. Получалось, что я словно навязалась ей, и что это я виновата в ее дурном расположении духа, в той гримасе брезгливости, которую она даже и не пыталась скрыть…

— Послушай, Соня, может, мне уехать? Я чувствую, что начинаю раздражать тебя… — сказала я ей уже в машине. Мне уже было все равно, кого и зачем пригласили, и какая роль отводилась той, за кого меня все-таки приняли. — Или, может…

— Послушай, — перебила она меня, — у каждого человека могут быть какие-то свои, личные проблемы… И мое плохое настроение не имеет ничего общего с твоим присутствием в моем доме и нашей экскурсией… Извини, если я не сдерживаюсь и веду себя так… Но я же не зря пригласила тебя… У меня нервы на пределе…

Тут она резко повернула, затем еще раз, и мы помчались по аллее, прямиком к дому. У ворот она притормозила, подождала, пока они откроются, и мы уже медленно покатили к парадному крыльцу дома.

Роза поджидала нас, утомленных экскурсией и друг другом, ужином. Вид у нее был такой, как бывает у человека, который демонстративно хочет заявить всем: я тут не при чем… Сплошной нейтралитет. Держалась она со мной подчеркнуто вежливо, проводила меня до моей комнаты, положила на кровать чистые полотенца.

И тут мы услышали грохот. Сильнейший. Словно где-то внизу, на плиточный пол упал целый буфет…

Мы с Розой бросились вниз, и застали Соню, сидящую на полу, с порезанными окровавленными руками, всю в осколках… На нее действительно упала кухонная полка! Но не большая, от кухонного гарнитура, а декоративная, стилизованная под старину, коричневая, резная, на ней еще недавно стояли в ряд десертные тарелки…

— Вот! Вот!!! Я же говорила тебе, что все это подстроено!!! Что кто-то вынул гвоздь или что-нибудь еще, чтобы эта полка грохнулась именно на меня!!!

— Соня! — Я бросилась помочь ей поднятья. — Господи, да ты же могла разбиться… Один удар такой полки по голове…

На лбу ее тоже имелся порез, и кровь каплями сочилась прямо на бровь. С одной стороны, мне было, конечно, жаль ее, но с другой — смех разбирал меня… Я ждала, когда Соня скажет что-нибудь про макет дома, про те осколки, что она обнаружила утром внутри макета… И услышала.

— Это они… — вполне серьезно, хотя и тоном шизофренички произнесла Соня, поднимаясь с пола. Под подошвами ее домашних туфель хрустел битый фарфор.

— Кто «они»?

— Да те, кому поручено свести меня с ума! Ты же сама видела эти осколки… внутри дома, что на чердаке…

Я смотрела на нее и уже не знала, плакать мне или смеяться. Ведь то, что Соня сама уронила на себя полку — было ясным. Думаю, что и Роза тоже о чем-то догадывалась. Мне эта комедия начинала уже действовать на нервы. Я уже была склонна предполагать, что нахожусь в гостях у психически нездоровой женщины. И что меня здесь ждет? И какая полка свалится мне на голову?

— Ты извини меня, Соня, но есть мне что-то перехотелось…

Я подошла к раковине, отмыла руки от крови, которой выпачкалась, помогая ей подняться, и решительным шагом направилась к выходу.

— Постой! Ты куда?!

— Пройдусь немного.. — холодноватым тоном ответила я, даже не оглядываясь, чтобы не наговорить лишнего. — А что, нельзя?

Мне ничего не ответили. Я сначала поднялась к себе, взяла теплый свитер, поскольку вечер обещал быть холодным и ветреным, спустилась и, даже не заглядывая в кухню, где Роза продолжала хлопотать возле своей хозяйки, бросилась вон из дома…

Я почти бежала до ворот, к счастью, калитка оказалась незапертой (думаю, Роза позаботилась о том, чтобы она открылась). По аллее я шла уже обычным шагом, вдыхая в себя свежий запах недавно прошедшего дождя, мокрой земли и разбухших от влаги голых деревьев. Я понятия не имела, куда собралась. Главное — подальше от этого дома, от этой Сони. Мне надо было немного побыть одной.

Буквально через дорогу начиналась нарядная, застроенная аккуратными, цветными особняками, улица, заканчивающаяся ратушей. Все первые этажи этих домов занимали магазины с ярко освещенными витринами, кафе, ресторанами, закусочными… Сквозь прозрачные стекла можно было разглядеть сидящих за столиками посетителей. Я шла медленно, рассматривая, словно рыб в аквариуме, людей и думала о том, что у всех у них есть свой дом семья, работа и, главное, что они прочно занимают определенную социальную нишу… Я же была вырвана из моей прежней жизни с корнем, и теперь мой домик в маленькой болгарской деревушке был мне куда родней московской квартиры. Но он был далеко, я же в очередной раз оказалась втянута в авантюру… Вернее, я сама позволила судьбе втянуть себя туда…

Голод дал все-таки о себе знать. Я набралась храбрости и, понимая, что с моим русским и отвратительным английским меня вряд ли кто разберет, все равно зашла в один из небольших ресторанчиков.

Оказалось, что почти все столики заняты. Я обратила внимание, что посетители ресторана ужинали компаниями, и редко кто сидел за крохотным столиком возле узких, витражных окон в полном одиночестве.

Заняв место возле окна, я приготовилась к тому, что ко мне подойдет официантка с блокнотом, и мне придется объяснять ей на пальцах, что бы я хотела заказать. Быть может, поэтому я приняла решение заказать то, что была на тарелке мужчины, сидящего неподалеку от меня, и тоже в одиночестве. Перед ним стояла прозрачная высокая кружка с пивом, а на тарелке виднелись остатки рыжей капусты и белая колбаса. Казалось, что он ест самую вкусную еду в мире — так густо и сытно пахло в ресторане, да и я была страшно голодна…

Но когда подошла официантка (в длинном зеленом фартуке, под которым были видны джинсы и тонкий светлый свитер), я не посмела уже смотреть в тарелку своего соседа. Мне положили на столик меню, и я принялась его листать… Конечно, я ничего не поняла, да и снимков блюд в меню не наблюдалось, как это было в болгарских заведениях.

Официантка отошла, я повернулась в сторону моего соседа, ткнула пальцем сначала на его тарелку, потом в свое меню и пожала плечами… Я понимала, что веду себя вольно, неприлично… Но мне не хотелось бы, чтобы вместо благоухающей тушеной капусты мне принесли какого-нибудь копченого угря или блины.

— Я не понимаю… — сказала я и состроила страдальческую мину. — Так есть хочется…

— Вот, — мужчина открыл меню на нужной странице и показал блюдо под номером 1 и 2. Длинные, ни на что не похожие названия. — Капуста с белой колбасой Sauerkraut и Weisswurst…