Куклы на чердаке Дубчак Анна
— Я так и думала, что ты отреагируешь именно так… Я понимаю, да вегетарианство — хорошая штука… Но тогда почему бы не приготовить обед наполовину вегетарианский! Может, Софи решила перейти на овощи, но гостья-то почему должна страдать и есть горошек с морковкой?
— Роза, ты всерьез думаешь, что все то, о чем ты сейчас говоришь, заслуживает внимания?
— Она попросила меня об этом очень странным тоном. Я бы даже сказала — угрожающим.
— И это все, что ты хотела мне сказать? Я-то, дорогая подружка, ждала от тебя другого…
— Не понимаю…
— Ты еще не приняла решения?
— Какого?
— Я предложила тебе жить вместе со мной…
— А… Да… Да, я еще подумаю. Подожди, я что-то еще хотела тебе сказать… Стой, дай-ка вспомнить… Вот. Вспомнила. Уве. Наш новый садовник. Молодой мужчина, довольно-таки приятной наружности. Представляешь, Катлин, он — ее любовник!
— Чей!
— Софи. Я сама лично видела, как она наведывалась к нему в садовый домик. И так вышло, что мне удалось подслушать часть их разговора…
— И что? Это он подбивает ее играть на чердаке в куклы?
— Да куклы здесь вообще не при чем! Он упрекал ее в том, что она стала неласковая, что они встречаются слишком редко, и что если так и дальше пойдет, то он заведет себе другую хозяйку… Но я-то поняла, что под словом «хозяйка» он подразумевал слово «любовница».
— Вот это ты меня удивила… Софи?! Хотя, а почему бы и нет?! Мужа-то у нее вроде бы как и нет…
— Она замужем, я тебе говорила. Другое дело, что ее муж живет в Берлине, и совсем не навещает жену здесь… Я просто хочу сказать, что никакая это не семья… Но она замужем, это точно, я видела документы…
— Ну и ладно. Это их дела. Так что там с садовником? Ему не хватает любви? Ох, Роза, как все это романтично…
— Он пропал.
— Кто?
— Уве. Наш садовник. Я сама лично видела, как он вчера вошел к себе в домик, в руках у него была бутылка. С нашей территории он не выходил, ворота я ему не открывала…
— Он мог перелезть через забор.
— Мог теоретически. Только зачем? К тому же, в саду накопилось много работы… Сад, в отличие от твоего, страшно запущен…
— Да я все понимаю… Никакой он не садовник. И комбинезон носит для отвода глаз… Для тебя, Роза, старается… Чтобы ты не догадалась, что они любовники… Как все это глупо, честное слово… Но почему ты так нервничаешь? Я же слышу по твоему голосу, что ты взволнованна…
— Я устала ото всего этого, Катлин… А еще мне страшно… Кроме того, я так до сих пор и не поняла, зачем Софи вызвала к себе эту русскую девушку. Не видно, чтобы они были хорошими подругами. У меня такое впечатление, словно она, каждая в отдельности, присматривается к другой…
— Бросай все и увольняйся… — Перебила ее Катлин. — И не засоряй себе голову какими-то догадками и предположениями, тем более, что они не имеют никакого отношения к тебе лично. Переезжай ко мне, наконец. Сколько уже можно прислуживать, Роза?! Вот увидишь, как изменится твоя жизнь… Мы будем читать вслух, ухаживать за садом, путешествовать…
— И еще… — Вдруг вспомнила Роза. — Перчатки. Резиновые перчатки, которые я надеваю, когда мою полы. Так вот. Они — мокрые… Словно ими пользовались. Это не одноразовые, а плотные хозяйственные перчатки, ты знаешь…
— И что?
Вместо ответа Катлин услышала всхлипы…
20
Мюнхен, октябрь 2008 г.
Никогда еще я не чувствовала себя такой одинокой, брошенной и никому не нужной, как в ту ночь. Я была рада, что никто не слышит, как я поскуливаю и завываю под одеялом, как брошенная собака.
Конечно, я сама была виновата в том, что попала в такую невозможную и опасную ситуацию, оказалась втянута в авантюру, главный смысл которой мне так пока еще и оставался не ясен. Вот убьет меня Соня или просто свалит на меня вину за смерть своего садовника, и никто не узнает, где я, что со мной, в какой тюрьме я сижу…
Я с острым ностальгическим чувством вспоминала Страхилицу, ее туманные теплые вечера, густые дожди, мутные зеленоватые пейзажи, низкое, усыпанное крупными звездами брильянтовые звезды, соседского ишака, меланхолично жующего фиолетовые цветы на холме за моим домом, моих пугливых козочек, которых я с трудом приручила к себе (почему-то вспомнилась коза Лиза, которая носилась от меня по двору с раздутым красным воспаленным выменем и не давалась доить, так ей было больно) … Даже комнату свою вспомнила с широкой кроватью и постельным бельем, подаренным мне Нуртен — с вышивкой и широким, ручной работы кружевом по краю…
Когда же я представляла себе симпатичную крупную морду Тайсона, его широкую улыбку, какой он всегда встречал меня, когда я только появлялась во дворе, сердце мое сжималось, словно я тосковала по близкому и любимому человеку…
Это как же надо одичать, чтобы место возле сердца занял беспородный Тайсон!
У меня оставались еще деньги, причем, немалые, и я решила, что самое разумное, что можно сделать в моей ситуации — это бежать. Подальше от этого дома, от этой ненормальной Сони, от заколдованного ее воспаленным воображением макета… Напрасно я приехала, это становилось ясным. Но Соня? Разве она не понимала, что я могу сбежать? Она же понимала, что от тех денег, что она мне выслала, у меня не могло ничего не остаться… Да, вот, кстати, вопрос денег. Пять тысяч евро — немалая сумма. Зачем ей пришлось так раскошеливаться, если я ей была, по сути, и не нужна. Совершенно. Она с таким же успехом могла бы приблизить к себе Розу, поделиться с ней, попросить посочувствовать ей, принять участие… Дешевле бы оказалось.
Наташа Вьюгина. Кто же она такая, что меня с ней перепутали? Или не перепутали? Но тогда, тем более, ничего не ясно…
Около пяти утра я поняла, что мне совсем худо, и что я готова к очередному безумному поступку: если не побегу, то, во всяком случае, какому-то радикальному поступку, способному встряхнуть мои мысли и направить их в нужную мне сторону…
Я умылась холодной водой, оделась, спустилась вниз, нашла телефон и устроилась с ним в уютном кресле в холле так, словно собиралась оставаться там несколько часов в ожидании чуда…
Я набрала домашний номер Германа Кифера. Почему бы и нет? Ну и что, что разбужу его? Мало ли кто кого будит…
А если он, к примеру, спит с женой или девушкой? Как он объяснит столь ранний звонок?
Я резко отключила телефон. Нет, звонить в пять утра — это не то, чтобы невежливо, это просто свинство… После такой выходки я уж точно не смогу рассчитывать на помощь и без того постороннего мне человека. В сущности, шансов каким-то образом повлиять на ситуацию с помощью Германа у меня тоже было мало, ничтожно мало… Но чего только не бывает в жизни? Если уж я прикатила в Мюнхен к посторонней мне девушке в надежде, что этот визит хоть каким-то образом поможет мне в решении моих проблем, то чем это мое знакомство с Германом отличается от знакомства с Соней? Разве что он не темнит, не делает вид, что мы с ним старые и добрые друзья, да и денег он мне в отличие от Сони не ссужал, не давал, не дарил…
Но я не могла и дальше бездействовать. Настроение у меня было такое… А потому я поднялась и постучалась в дверь к Розе… Подумалось почему-то, что она простит мне столь ранний стук в дверь…
21
Мюнхен, октябрь 2008 г.
Она смутно представляла себе, как будет действовать дальше. И это не смотря на то, что большая часть плана уже сработала. Пожалуй даже, самое главное было сделано — и эта русская была в ее руках. Куда она теперь денется? Даже при условии, что у нее есть деньги, куда она может подастся? Обратно, в Болгарию? Как товар, среди ящиков в душной фуре? Конечно, с нее станется. Она такая. Она все может.
Ночь прошла в кошмарах. Сна, конечно, не было. Но не было и Уве. Он в последнее время вел себя дерзко, этот Уве… И кто бы мог предположить, что ее четко продуманный план даст трещину в самом, казалось бы, спокойной участке звена — личности Уве? Да, она знала, что он подонок, мерзавец, что деньги для него много значат, в сущности, как и для всех… Но разве могла она предположить, что та слабинка, что она допустила в их отношениях, обернется для нее настоящей проблемой? Что Уве воспылает к ней чувствами?!
Это случилось незадолго до приезда этой дурочки Наташи. У Розы был выходной, и они с Уве напились. Уж слишком все хорошо складывалось. Он и девчонку какую-то нашел, которая надев на себя зеленое платье, пришла сюда, чтобы спросить, не продается ли он. Да и вообще, видно было, что он старается, делает все, чтобы только она заплатила ему положенное…
Они вместе покупали этих кукол, специально ездили в Платлинг, подальше от Мюнхена… Это Уве нашел в одном из магазинов комплект одежды для кукол, среди которой был и синий комбинезон. Перебрав водки, они, как идиоты, играли в куклы, разобрав макет и хохоча во все горло… Включили громкую музыку и, забыв обо всем на свете, валяли дурака. Ей тогда показалось, что, если так пойдет и дальше, то она сможет поручать Уве еще и не такие делишки…
Но та ночь закончилась довольно тривиально. Утром Соня проснулась в кровати рядом с Уве. Никак не могла вспомнить, как же так получилось? Ведь вступать в близость со своим помощником никак не входило в ее планы. К тому же, он никогда ей и не нравился. Она хотела потихоньку встать, но Уве проснулся, схватил ее за руку и притянул к себе… И вот, чего уж она никак не ожидала, начал признаваться ей в своих чувствах. Не в любви, конечно, но в страсти, в желании, что он давно уже хотел ее, да только не решался, а вот вчера он понял, что она — девчонка, что надо, что он всегда мечтал о такой веселой, без комплексов… А потом он и вовсе сказал то, что предопределило исход дела… Оказывается, он был не прочь поселиться с ней в этом доме… Да уж, она только и делала, что мечтала о том, чтобы в ее доме поселилось ничтожество вроде Уве. Ни внешности, ни ума, ни профессии, ни собственного жилья, ни денег…
В то утро она снова ему уступила. Понимала ли она, что это своего рода шантаж? Понимала, а потому злилась еще больше. От Уве надо было срочно избавляться. И если первоначальный план, связанный с появлением в макете куклы в синем комбинезоне, был направлен на то, чтобы Уве изобразил из себя труп в морозильной камере, и чтобы Соня вместе с Наташей отвезли «труп» на стройку (таким образом, русская оказалась бы привязана к Соне «преступлением» и в дальнейшем во всем подчинялась бы ей), то теперь, когда Уве стал мешать, от него надо было просто избавляться… Навсегда.
Привыкшая действовать в одиночку (муж уже давно жил своей жизнью, и ему была глубоко безразлична жизнь законной супруги), а потому понимая, что и на этот раз ей не с кем будет посоветоваться, она снова достала газету, которую она с недавнего времени считала своей сообщницей… Их было шесть, экземпляров этой газеты, и разложены они были в разных местах дома так, чтобы, где бы Соня ни находилась, один экземпляр всегда был под рукой. Если бы кто узнал, где она черпает свои силы, не поверил бы… Короткая заметка, в которой говорится о том, как одна женщина, возможно, отчаявшаяся, а может, одержимая, хладнокровно ограбила несколько банков, произвела на Соню неизгладимое впечатление. Да она просто потрясла ее, изменила взгляд на многие вещи.
«Мюнхенская полиция в среду поймала женщину, попытавшуюся ограбить шесть банков в течение менее трех часов. Как сообщает Associated Press, грабительницу выследили и арестовали в парикмахерской. В операции принимали участие сотни полицейских. 33-летней преступнице, имени которой полиция не раскрывает, удалось украсть 4 тысячи 975 долларов из четырех банков, расположенных в центре южногерманского города. Однако в двух отделениях банков ей не посчастливилось, несмотря на то, что женщина была вооружена пистолетом. По сведениям полиции, на ней был черный плащ и она была без маски. Сначала ей удалось скрыться от полиции, затерявшись в толпе, и только через несколько часов полицейским удалось ее выследить снова. По словам одного из полицейских, ему еще никогда не приходилось сталкиваться со столь дерзкой грабительницей…»
Она даже купила себе черный плащ, и несколько раз проходила в нем мимо банков, тех самых, которые были ограблены этой потрясающей женщиной, представляя, что это она, она, Софи Бехер, и есть та самая грабительница, и что полиция сбилась с ног, разыскивая ее…
В такие минуты ей казалось, что она способна на многое. И что она, Соня, обладает огромной внутренней свободой, способной помочь совершить ей то, что она задумала… Тем более, что сама-то она рук пачкать не хотела изначально — исполнителя она нашла довольно быстро… И как хорошо и гладко все складывалось. Единственная проблема, которая возникла на ее пути, была виза для Уве…
…Соня встала, набросила на себя теплую кофту и вышла на балкон. Холодный горьковатый воздух, настоянный на запахе слежавшихся мокрых листьев, поздних хризантем и сырости, казался плотным, как желе… «Хоть ножом режь», — подумалось Соне. Небо было затянуто темно-синими рваными облаками, сквозь которые проглядывали зеленовато-фиолетовые, похожие на гематомы, блики луны. И так тошно было на душе, так страшно, что она готова была даже постучаться в дверь к этой русской, чтобы рассказать ей все с самого начала повиниться, объяснить, наконец, что же произошло на самом деле, и кто имеет право, а кто — нет… Но сделать она этого не сможет. И все потому, что Наташа — вовсе не та покладистая и безмолвная овечка, какой она себе ее представляла с самого начала этой истории… И родители глубоко заблуждались на ее счет… Наташа — сильный, авантюрного склада человек, обладающий завидной долей храбрости и решительности. К тому же, довольно цельный, упорно стремящийся к своей цели. Вот и сейчас, ее визит со стороны мог бы показаться чистой воды аферой, но на самом деле все не так просто. Она явно приехала Германию, заведомо зная, что никакой подруги детства по имени Соня у нее нет, но, тем не менее, понимая, что зачем-то она здесь нужна. Вероятнее всего, для начала она попытается выяснить, зачем именно ее вызвали, да еще и дали немалую сумму на поездку, а потом уже попытается использоваться свое положение в своих целях — хотя бы закрепиться в Германии, попытаться привести в порядок документы и найти работу… Тот факт, что она подложила в макет дома осколки, а потом подожгла его — яркое свидетельство тому, что она включилась в игру и все делает для того, чтобы как можно скорее выяснить истинную цель Сони…
Вот только вряд ли она когда-нибудь узнает правду…
Роза. С ней становится сложно. Она не так глупа, а потому многое видит, хотя и не понимает. У нее есть приятельница, помешанная на садоводстве, и это она, узнав, что у них в доме появился садовник, дала Соне семена турецкой гвоздики. И теперь, стоит ей только появиться здесь (а она нередко навещает Розу, ничего уж с этим не поделаешь), она непременно спросит, посеяли ли эти семена, попросит показать ящик или парник, с нее станется… Или, что совсем плохо, захочет поговорить с садовником. А его нет. И теперь не будет никогда. Разве что постараться и завтра же утром начать поиски нового садовника? Уве-то она в лицо, кажется, не знает… Или знает? Она могла видеть его в один из своих коротких визитов. Любопытная старуха!
Роза. Догадывается ли она, что болезнь, которая уложила ее в постель (реальная проекция появившейся в макете куклы) — не случайна, что тот, кто подложил куклу в кукольный дом, спровоцировал эту самую болезнь? В частности, траванул Розу? Это были простые таблетки от похудания, но концентрация их была такова, что разыгравшаяся в результате диарея чуть не уморила бедную Розу…
После этого случая Соня боялась, что Роза уволится. Она и сама не понимала, хочется ли ей, чтобы Роза ушла, или нет. К Розе она привыкла, она перестала ее даже замечать, и жила себе спокойно, словно знала ее сто лет. Другая же экономка (служанка, домработница, повариха, уборщица…) будет непременно раздражать ее своим присутствием, Соня это откуда-то знала заранее…
Но Роза не увольнялась. Быть может, она тоже боялась перемен, ведь она столько лет проработала при Клементине…
Временами, после того, как она чуть не отравила ее по-настоящему, в Соне просыпались по отношению к Розе теплые, благодарные чувства, но самое стоящее, на ее взгляд, что она могла для нее сделать, это дать денег. Но под каким предлогом? И тогда Соня глушила в себе последние, сохранившиеся еще в душе добрые чувства, внушая себе, что Роза и так должна быть ей благодарна за то, что оставила ее в доме после смерти Клементины, да еще и сохранила ее жалованье. Хотя на самом деле, ее «теплые» чувства к служанке были вызваны исключительно страхом разоблачения и желанием подкупить ее…
Однако, жизнь продолжалась, и следующим шагом к достижению своей цели было окончательно привязать к себе Наташу. Напугать ее так, чтобы она полностью подчинялась и доверяла Соне, и чтобы поверила в то, что все, что Соня делает — только для блага Наташи. А поскольку самым больным местом на данном жизненном этапе русской были документы, вернее, полное их отсутствие, и она боялась, что кто-нибудь узнает о том, что она проживает в Германии нелегально, то и действовать следовало именно в этом направлении…
Что же касается возникновения возможных вопросов, связанных с макетом и появлением в нем кукол, то отвечать на эти вопросы следует как можно более туманно, уклончиво… Со временем эта тема исчезнет, как исчезнут и Сонины страхи — то, ради чего, собственно, Наташа и приглашалась в Мюнхен… И останется лишь голая реальность и желание Наташи как можно скорее легализировать свое положение. И тогда, увлеченная устройством своей новой жизни, она и думать забудет о каких-то там дурацких куклах на чердаке…
Все вроде бы получается, движется, согласно плану. Даже Уве удалось убрать незаметно. Горсть растворенных в спиртном барбитуратов — и нет человека. Когда Соня растирала таблетки, то представляла себя той самой медсестрой клиники «Шарите», которая отправила на тот свет несколько своих пациентов… Кто бы подумал, что какие-то невинные на первый взгляд газетные вырезки из криминальной колонки могут вдохновить людей нерешительных, осторожных на тяжелые преступления…
Конечно, убийство — это преступление всех преступлений, и Соня бы сама ни за что не пошла бы на убийство (вернее, на убийства!), если бы не та степень возмущения по поводу свалившейся на ее голову несправедливости, которая заглушила в ней все остальные чувства… Если Бог допускает такую несправедливость, то человек сам обязан защитить себя, побеспокоиться о своем будущем… И в этом случае все способы хороши. Так подсказывало ей течение самой жизни… Сначала предательство Эрвина, потом предательство Клементины… Никому не было дела до ее, Сониных, чувств, каждый думал только о себе, вернее, о том, что он поступает правильно… Теперь ее очередь поступить правильно, по справедливости…
…Когда она очнулась, то поняла, что, задумавшись, готовит себе кофе. В ярко освещенной кухне было уютно, тепло, пахло кофе, и все мрачные мысли, которые одолевали Соню еще недавно, исчезли, уступив место ощущению умиротворения и покоя. А кого ей теперь бояться? Уве нет, а это значит, что никто и никогда уже не узнает о том, что произошло в далекой Москве, на улице Щепкина…
А через несколько дней жизнь ее вообще кардинальным образом переменится… Возможно, она и поможет Наташе, там видно будет — по настроению… Но вообще-то, она сама не маленькая девочка и должна понимать, что в этой жизни каждый отвечает за себя…
Кофе получился густым, сладким. Соня с удовольствием выпила его и решила, что спать ей сегодня уже не придется… Может, подняться на чердак, посмотреть, что придумала на этот раз госпожа Вьюгина? Дурочка Вьюгина? Полила макет водкой и разложила на этажах по бутерброду? Или сломала лестницу? Вот развлечение они себе нашли, играются в куклы, как дети…
Она поднялась на чердак, включила свет, и увидела, что маленький дом стоит себе, как ни в чем ни бывало, разве что не посмеивается уголками окошек… Уж он-то много чего мог рассказать тем, кто заинтересовался бы теми странностями, которые происходили как в нем, так и в настоящем доме…
Запах жженой бумаги еще до конца не выветрился. Соня прошла к окну, открыла его, впустив на душный чердак сырой холодный, свежий воздух, вернулась, и уже проходя мимо макета, вдруг уловила боковым зрением фиолетовое пятно… Повернула голову и поняла, что на втором этаже, в комнате Розы появился какой-то новый предмет. Фиолетового цвета. Интересно… неужели игра в куклы еще не закончилась?
Она подошла поближе, и, увидев куклу в фиолетовом платье, почувствовала, как волосы на ее голове зашевелились… Кукла была подвешена к перекладине над окном в комнате, соответствующей комнате Розы… Больше того, этой кукле кто-то свернул голову, и она, кудрявая, болталась на одной резинке…
Роза повесилась. Русская шутка. Шутка русской. Шутка идиотки русской. Шутка русской идиотки… Идиотская шутка русской. Наташа пошутила.
Ноги почему-то не слушались.
А что, если в эту игру включилась сама Роза?
К черту все эти игры! Пора заканчивать все эти дурацкие спектакли и сжечь, к черту, этот макет!!!
…Она не помнила, как спустилась с чердака, подбежала к двери, ведущей в комнату Розы, схватилась за ручку и рывком опустила ее… Дверь начала медленно открываться… И там, внутри чистенькой, освещенной ярко-оранжевым светом напольной лампы, Соня увидела подвешенное к потолку тело женщины в фиолетовом платье… Голова со спутанными светлыми волосами болталась, словно держалась на шее не позвонками и мышцами, а тонкой резинкой, как у куклы…
22
Мюнхен, октябрь 2008 г.
Я сидела в том же ресторане, где познакомилась с Германом. Сначала просто пила кофе, чашку за чашкой. А потом только курила и разглядывала визитку господина Кифера да поглядывая на дверь ресторана.
Я позвонила ему с домашнего телефона в шесть утра и взволнованным голосом попросила о встрече. Он сказал, что придет в «наш ресторан» в девять часов. Что ж, меня это устраивало. Во всяком случае, у меня было три часа для того, чтобы собраться с мыслями и подготовиться к встрече. Еще один незнакомец. Я подумала тогда, что в моей жизни за последние несколько лет многое изменилось, и связано это было с появлением каких-то незнакомых мне людей… Сначала это был Тони, потом его огромная пестрая семья, затем целый хоровод болгар, которые кружились вокруг меня, участвуя в новой для меня жизни (жители Страхилицы, агент по недвижимости, нотариус, какие-то люди из соседних сел), потом — девушка из турбюро в Шумене, водитель фуры — Николай, потом — Соня, Роза и вот теперь Герман Кифер… Кто следующий?
Может быть, мои родители были правы, когда противились моей поездке в неизвестную мне страну к почти незнакомому мне мужчине? И, может, жизнь моя сложилась бы по-другому, и много счастливее, если бы я вышла замуж за одного из своих хороших знакомых-«ботаников»… Возможно, я так же оказалась бы в одной из европейских стран, но только в качестве жены молодого профессора-физика или математика, а то и дипломата… Во всяком случае, так хотели мои родители, и ничего плохого в этом желании не было. Конечно, они желали мне спокойной, комфортной и обеспеченной жизни. А что выбрала я? И что мне дала та свобода, которую я ценила больше всего на свете? Ну перемещаюсь я из страны в страну, но разве чувствуя я себя от этого свободной и счастливой? Нет, не чувствую. Больше того, жизнь продолжает кидать меня из одних чужих рук в другие… Вот и сейчас. Ну, зачем я какому-то там Герману? Кто я ему? Да никто. Я боялась, что, увидев его недовольную мину, сразу же попрошу прощения и вернусь домой… Вернее, туда, где я кому-то и зачем-то нужна… К Соне.
Но увидев еще в дверях улыбающегося и бодрого, спешащего мне навстречу Германа, я успокоилась. Мне показалось, что он искренне рад нашей встрече.
— Я думал, мы никогда больше не увидимся… — сказал он, усаживаясь рядом со мной за столик и беря меня зачем-то за руку. Я уже отвыкла от прикосновений мужчины. Но он словно согревался о мою руку. Или наоборот? В любом случае, мне было приятно. И видеть, и чувствовать его.
Подошла официантка. Герман заказал, как я поняла, кофе. Потом, словно опомнившись, спросил меня, завтракала ли я. Я ответила, что нет, что у меня и аппетита-то нет. Но он все равно сказал что-то официантке.
— У тебя такое лицо… Что случилось? Проблемы?
— Да.
Я уже знала, что расскажу ему все. Больше некому. Если он посмеется надо мной, что ж, так мне и надо… А если предложит помощь или что-то посоветует? Ну не родителям же мне звонить!
— Скажи… Скажи, что случилось! Я же вижу, что тебе плохо… Твои глаза говорят за тебя…
— Я раньше жила в Москве. У меня очень хорошие родители. Училась я средне. Мало с кем дружила. Мне всегда нравилось быть одной. Наперекор родителям купила мотоцикл, чтобы почувствовать себя свободной. Часто приходилось занимать деньги в долг, чтобы покупать запчасти к мотоциклу, какие-то аксессуары…
— Ты — байкер?
— Нет. Я — сама по себе. Просто люблю скорость, ветер в ушах… Адреналин…
— А я, признаться, нет… — улыбнулся Герман и сжал мою вялую холодную руку в своей теплой и мягкой ладони. — И что же случилось?
— Я познакомилась по интернету с парнем из Болгарии, его звали Тони. Не смотря на отговоры родителей, отправилась к нему в Варну, вернее, в один курортный городок рядом с Варной, на море… Оказалось, что это цыганская семья… Долго рассказывать не стану. Меня чуть не продали на органы. Тони убили. Мои родители разыскали меня при помощи нашего консульства в Варне, и я должна была поехать вместе с ними в Москву, домой… Но не поехала… Дело в том, что семья Тони вытащила из них пятьдесят тысяч долларов, и я знала, что в Москве меня каждый день будут упрекать этими деньгами… что я просто задохнусь от этих упреков… Я сбежала от родителей, прямо в Варне… Тони перед смертью успел дать мне мои документы и кое-какие деньги. Вот на них я купила маленький домик в деревне, животных… Два года я жила в этой турецкой деревне…
— Почему турецкой?
— Потому, что там живут одни турки… Этот район так и называется — Делиорман…
— Понятно… Ну и история!
— История впереди… Недавно мне пришло письмо, из Мюнхена, от Софи Бехер. Она пишет, что ей нужна моя помощь…
— Вы были раньше знакомы?
— В том-то и дело, что нет… Но она обращается ко мне, как к самой своей близкой подруге детства… Говорит, что у нее какие-то сложные обстоятельства и нужна моя помощь… Но не это главное. Главное — это деньги. Пять тысяч евро, которые она мне присылает для того, чтобы я приехала сюда…
— Пять тысяч евро? Но что ей от тебя нужно? Ведь просто так такие деньги она бы не отправила… Значит, ей действительно нужна была эта девушка… Я имею в виду, твоя однофамилица…
— Да. Но приехала я.
— Зачем? Ты же понимала, что ты — это не тот человек, которого Софи хотела видеть.
— Да. Но у меня в Болгарии были проблемы… У меня просрочена виза. Да и живу я трудно… Я подумала, что приеду сюда, а потом уж разберемся… Может, эта самая женщина, Софи Бехер, узнав мою историю, поможет мне разобраться с моей ситуацией… Я помогу ей, а она — поможет мне…
— Но ведь ты же — не она, не та девушка…
— Но я уже приехала! — Простонала я, сжимая кулаки. — При-е-ха-ла! Причем, без визы. На большой машине, камионе… (* — так в Болгарии называют крупногабаритные грузовые машины).
Герман смотрел на меня с видом родного отца, которому блудная дочь рассказывает о своих странствиях. От его прежней улыбки не осталось ни следа. Вот только осуждение или сочувствие кроется в его взгляде, я так и не поняла…
— И что Софи? — Спросил он, глядя на меня задумчиво и очень серьезно. — Она сразу поняла, что ты — это другая девушка?
— В том-то и дело, что она сделала вид, что я — это именно та самая Наташа Вьюгина, которую она ждала, подруга детства…
Герман покачал головой.
— А может, то действительно ее подруга, да только забыла об этом?
— Не знаю… В кухне Сони я увидела кофейник, точно такой же, как был у нас в Москве… И Соня сказала, да, я видела такой же в квартире твоих родителей… получается, что они была у моихродителей… Значит, я — это та особа, которая ей нужна…
— Очень странная история. Видать, ты действительно ей очень нужна. Вот только, зачем, я еще пока не понял…
И я рассказала ему про куклы, появляющиеся в макете дома…
— Я отлично помню этот макет. Когда Клементина строила этот дом, мы с отцом приходили смотреть… Надо было видеть эту женщину, как она радовалась возможности построить дом своей мечты… И макет, надо сказать, был своего рода произведением архитектурного искусства… Миниатюрный дом. С мебелью! Помнится, мой отец подсказал ей, в какую мастерскую обратиться, чтобы заказать мебель… конечно, она не всю мебель там заказывала, спальню, к примеру, ей привезли из Италии… И сантехнику… Но я отвлекся… Куклы… Как странно. И почему же она не обратилась в полицию?
— Да потому, что все это — бред сивой кобылы…
— Бред чего?… Не понимаю…
— Это — абсурд, понимаешь? Если бы она позвала полицию и рассказала бы обо всем этом, о куклах, к примеру…
— Я понял. Да, как-то все это странно… Ничего же не украли, не убили…
И тут мне стало плохо. Не убили? А по-моему, убили. И заморозили в камере. Но рассказывать об этом я не собиралась… И так-то предстала перед глазами добропорядочного немца авантюристкой, сорвиголовой… Если рассказать про то, как я помогала Соне избавляться от трупа садовника, то неизвестна реакция Германа… А вдруг он не захочет иметь ничего общего с такой опасной особой, как я? Хотя, с другой стороны, я же ни в чем не виновата… Я не убивала садовника. Я вообще видела его один раз, да и то, за окном…
— Убили.
Я так и не поняла, как у меня это вырвалось.
— Садовник… Соня нашла его мертвым в морозильной камере… Она ужасно испугалась. И когда я предложила ей вызвать полицию, она ясно мне дала понять, что и меня впутает в эту историю, если я не стану молчать… Но внешне все выглядело, как несчастный случай… У него в руке была бутылка. Получалось, что он просто напился. Перепутал двери, зашел в морозильную камеру, упал там, уснул и умер.
— Может, и так… — Герман смотрел на меня, как на кинодиву. Во всяком случае, его удивление и озабоченность сменилась каким-то восхищением. — А ты все это не придумала?
— Нет. Но я подыгрывала Соне, это правда…
— Может, она специально вызвала тебя, чтобы повесить на тебя это убийство?
— Но почему тогда именно меня? В Германии что, своих дур нет? И зачем было так тратиться? Она с таким же успехом могла бы подставить Розу, нашу служанку.
— Но эта история от самого начала и до конца кажется невероятной… Скажи мне, что ты сейчас хочешь? Во всем разобраться, вернуться в Москву, Болгарию, остаться здесь?
— Я хотела бы понять, почему я? Узнав это, я пойму все остальное…
— И ты хочешь, чтобы я тебе помог?
— Не знаю… Я хотя бы рассказала тебе обо всем…
Конечно, не обо всем… Кое-что я спрятала за пазухой.
— Что я могу тебе сказать… Ситуация у тебя сложная. Но главное, ты права, надо бы понять, зачем ты понадобилась Софи. Если ты не хочешь возвращаться в тот дом, ты сможешь пожить у меня.
— Она станет меня искать…
— А мы позвоним ей и скажем, что ты у меня… Что ты жива и здорова, и что ей нечего переживать. Вот увидишь, если ты ей зачем-то всерьез нужна, она станет действовать, как-то проявит себя… Ты знаешь номер ее телефона?
— Да, конечно…
Я нашла в сумочке блокнот с записями и продиктовала Герману номер. Он позвонил, и разговаривали они на немецком. Судя по интонациям, Герман успокаивал Соню, вероятно, объясняя, что со мной все в порядке, что я нахожусь рядом с ним и мне ничто не угрожает… Потом он пожал плечами и передал трубку мне.
— Ната?! Кто этот человек, с которым ты сейчас находишься? — Кричала она мне в ухо. — Ты же его не знаешь… Как ты с ним познакомилась? Или может, вы с ним в сговоре? Что ты задумала? Отвечай немедленно!!!
Я не понимала, чем была вызвана ее ярость. Она просто сходила с ума от злости, она была в бешенстве.
— Соня, что случилось? Почему ты так разговариваешь со мной? Я же ничего особенного не совершила… Познакомилась с человеком в кафе, он пригласил меня к себе домой… Что в этом особенного? Или ты думаешь, что, если я приехала к тебе, то не могу уже и из дома выйти?
— Немедленно возвращайся домой… У нас беда… слышишь? — Она всхлипнула. — Роза… Роза… она умерла… повесилась…
— Соня, брось свои штучки, честное слово… Я тебе не верю… А если это даже и так, то я здесь не при чем… Может, ты хочешь повесить на меня и…
— Тссс… Дура… молчи… — шипела она. — Умоляю, не произноси вслух ничего такого. — Ладно, ты права… Ты имеешь право быть там, где хочешь. Только обещай мне, пожалуйста, что вернешься… Это очень важно. Прошу тебя — не оставляй меня…
— Хорошо, я вернусь… Только с Розой ты переборщила… Оставь ее в покое…
— Но я не придумала это…
— А остальное? Все эти куклы?…
— Это не я, — не сдавалась она.
— Привет Розе…
— Говорю же — она мертва!!!
— Так вызови полицию, — сказал я приглушенным голосом, чтобы она поняла, что я переживаю за нее и не желаю, чтобы меня услышал находящийся рядом Герман. — Ты же не можешь оставить ее висеть… там…
— Но если я вызову полицию, они станут рыться в доме, в саду… Ой подожди… кто-то звонит… Подожди, не бросай трубку… Кто это может быть?
Вероятно, она подошла к экрану монитора, на котором просматриваются ворота и часть территории дома.
— Вот черт… Представляешь, это Катлин… ЕЕ подруга… Я потом перезвоню тебе, прошу тебя, не исчезай… — и она отключила телефон.
Герман смотрел на меня с интересом.
— Никогда не сталкивался ни с чем подобным… Но во всей этой истории должно быть рациональное зерно…
— Что ты имеешь в виду?
— То, что ни один человек не стал бы так тратиться, не имея с этого выгоды… Вот и твой приезд сюда — это часть какого-то плана Софи.
— Герман… Пойдем отсюда… прошу тебя… Соня знает, где я ужинала в тот вечер. Она нашла меня здесь… А это означает, что она может придти сюда… Я не хотела бы ее сейчас видеть…
Герман подозвал официантку, расплатился с ней, мы вышли из ресторана, сели к нему в машину и поехали.
Он жил в трехэтажном доме на соседней от ресторана улице. Уютная просторная квартира со множеством безделушек, среди которых бросалась в глаза большая коллекция маяков: от больших, с человеческий рост, до крошечных, фарфоровых…
— Ты голодная, это я уже понял, но у тебя нет аппетита, потому, что ты переживаешь… Любой бы человек переживал на твоем месте… Однако, хочу тебе напомнить, что для того, чтобы разобраться в твоей ситуации, тебе нельзя болеть… Тебе нужны силы, а потому я сейчас покормлю тебя… Спагетти тебя устроят?
— Устроят, — улыбнулась я.
Я не знаю, как случилось, что я уснула на диване в гостиной. А когда проснулась, то не сразу поняла, где я нахожусь. И только скользнув взглядом по маякам, стоящим возле окна, вспомнила…
— Я рад, что ты поспала… — услышала я голос Германа и успокоилась. — Ты не забыла, что тебя ждут спагетти? Тебе с сыром или кетчупом?
— И с тем, и с другим…
Мы сидели за столом, ели спагетти, и Герман рассказывал мне об умершей хозяйке дома, свекрови Сони, Клементине.
— Клементина была очень красивой девушкой, а еще работящей, скромной… Сейчас, как мне кажется, таких уже и нет… Я часто представлял себе, что когда вырасту, то непременно женюсь на ней… понимаешь, я был маленьким мальчиком, многого тогда не понимал, конечно… Еще мне казалось, что от Клементины всегда пахло чем-то вкусным… Может, пирогом с творогом и ванилью, или горячим молоком… Словом, чем-то таким домашним, вкусным… Мне даже думалось, что этот запах исходит от ее длинных красивых передников… Между прочим, один такой передник до сих пор висит у меня на кухне… он — как новый… Хочешь, я его тебе сейчас покажу?…
Герман принес темно-синий, в белую полоску передник, где на внутренней стороне пояса была пришита аккуратными микроскопическими стежками бирочка с надписью: «Klementina Schilling».
— Клементина Шиллинг… Вероятно, это ее девичья фамилия… Значит, она была в вашем доме служанкой? Надо же, как сложилась судьба…
— В прошлый раз меня срочно вызвали по одному важному делу, и я не успел рассказать тебе эту историю… Да, на самом деле, она работала служанкой в доме моего отца, и все, кто бывал у нас, сразу же обращали на нее внимание… У нее были темные густые волосы, ярко-синие глаза и очень красивый рот, как вишня… Она очень любила вишни, и часто угощала меня ими… Так вот, полюбил ее один человек — Беньямин Праунхайм, доктор-кардиолог, профессор, работал у нас в клинике при мюнхенском университете… Какая это была пара! Правда, он был значительно старше ее, но они так любили друг друга… Жаль, что у них не было детей… Быть может, поэтому она потом так привязалась к своему племяннику… Дело в том, что сестра Клементины, Лиза, вышла замуж за русского немца, и переехала в Москву. Родила двух детей — сына и дочь. Но семейная жизнь у нее не сложилась, и ее муж, прихватив с собой дочь, уехал в немецкую колонию, в Парагвай… Они, кстати сказать, так и не разошлись, даже поддерживали какие-то отношения, переписывались, муж ее время от времени привозил в Москву дочь, Риту… Клементина с Праунхаймом тоже часто навещали Лизу в России, виделись и с Ритой, но Клементина была к ней почему-то совершенно равнодушна в отличие от своих почти материнских чувств к Иоахиму… Иногда они привозили сюда на каникулы и Иоахима, он, кстати, с самого детства проявлял незаурядные способности и впоследствии стал блестящим физиком… Клементина его очень, повторяю, любила, опекала, а после смерти сестры заменила Иоахиму мать…
— Скажи, а откуда ты так хорошо знаешь эту семью?
— Я в детстве дружил с Иоахимом, он хороший парень, душевный, правда, для него всегда на первом плане была учеба… Хотя однажды он пережил настоящую драму… Так случилось, что он влюбился в одну девушку, но, как оказалось, безнадежно… Она совершено не обращала на него внимание… Однако, как ни странно, это положительно повлияло на его карьерный рост… Словом, он полностью погрузился в науку, достиг там больших высот… Кажется, его приглашали работать в Германию, и в Америку, но он занимается какими-то важными исследованиями в Москве… А вот его сестра, та напротив, быстро вышла замуж, устроила свою личную жизнь и теперь проживает со своим мужем, небедным человеком, кажется, каким-то промышленников, в Австрии, точно не знаю…
— А как же… Эрвин?
— Какой еще Эрвин?
— Соня сказала мне, что Клементина — мать его мужа, Эрвина, того самого, с которым у нее не сложились отношения и который сейчас проживает в Берлине…
— Но я не знаю никакого Эрвина. К тому же у Клементины, говорю же тебе, не было своих детей, был племянник Иоахим… Может, мы говорим о разных людях?…
— Может, Эрвин — ее второй муж?
— Не знаю, что тебе и сказать…
— С твоей Софи не соскучишься…
Зазвучал телефон Германа, он ответил на немецком и тотчас передал трубку мне:
— Где ты, Ната? Ты мне очень нужна… — голос у Сони был какой-то придушенный, неестественный. — Пожалуйста, вернись…
— Я вернусь, если ты мне все расскажешь… — сказала я, собравшись с духом и чувствуя себя защищенной в доме Германа. — Ведь ты же отлично знаешь, что мы с тобой никогда не были подругами… Что я — это не та девушка, которая тебе была нужна…
— Да, вы с ней однофамилицы, это правда, и я поняла это сразу же, как только увидела тебя на дороге… Но мне было так плохо, так одиноко, что я подумала — пусть будет эта Наташа Вьюгина… К тому же, ты мне сразу понравилась…
— А что с макетами? Это ты все придумала?
— Да…
— Но зачем?
— Чтобы ты пожила со мной в этом доме… Мне было так плохо здесь… так плохо… иногда мне казалось, что от одиночества я просто схожу с ума…
— Так тебе нужна была всего-навсего компаньонка?
— Подруга, я бы так сказала…
— А как же… — но тут я осеклась, понимая, что про садовника спрашивать — себе дороже. — Ладно, я сейчас приду. Как там Роза?
— Она ушла…
— Конечно, ушла. Мы с ней договорились, что она возьмет отпуск на неделю…
— Зачем ты придумала этот чучело и повесила в ее комнате? Думаешь, я не испугалась?
— Не надо было морочить мне голову с самого начала. И пугать меня… и Розу… Она не так молода, и разные эксперименты с макетом могли бы отразиться на ее здоровье… К тому же, уверена, что это ты отравила ее какими-то таблетками, отчего она слегла…
— Ладно-ладно… — Перебила меня Соня. — Главное, что Роза жива, и что в ее комнате висело чучело, набитое тряпками, а не труп…
— Я сейчас приду, но ненадолго. Ты пойми мы совершенно разные и чужие люди, у нас нет ничего общего… Быть твоей компаньонкой я не смогу, потому что у меня свои планы… Что же касается тех денег, что ты мне дала, думаю, я их отработала сполна, живя с тобой, сумасшедшей, под одной крышей…
— Наташа! Зачем же так?! Ты не знаешь, я ведь начала действовать, и сегодня утром почтальон принес конверт из министерства юстиции…
— Откуда?
— Из министерства юстиции… Это касается тебя. Мэрия города Мюнхена готова оказать тебе помощь и поддержку, а главное — дать разрешение на проживание в Германии целый год. А за целый год много воды утечет… Возможно, мне удастся найти для тебя хорошую работу… Ты можешь жить со мной, а можешь снять квартиру… Но ты могла бы мне обещать хотя бы изредка навещать меня?
— А если ты вздумаешь поджечь дом? Или отравить меня? Разве ты еще не понимаешь, что ты не совсем здорова… Думаю, твой муж ушел от тебя по этой же причине…
— Скажи, вот ты сейчас разговариваешь… Тебя кто-нибудь слышит?