Грехи волка Перри Энн

Адвокат промолчал.

– Теперь о младшей дочери Мэри – Айлиш, – продолжал Монк. – Она тоже тайно уходит по ночам, но одна. Я последовал за ней. – Он предпочел не упоминать о тех случаях, когда его старания заканчивались побоями, от которых он терял сознание. – Мне удалось выяснить, куда он ходит, – в Каугейт, в район, тоже застроенный трущобами.

– Надеюсь, на сей раз речь идет не об очередной фантастической машине? – сухо осведомился Рэтбоун.

– Нет, о вещи гораздо более простой… – отозвался Монк с интригующей интонацией. – Она ведет занятия в собственной школе для бедных, причем для взрослых.

Оливер нахмурился:

– Но почему по ночам? Ведь это – очень достойное дело!

– Очевидно, потому что днем ее ученики работают, – раздраженно бросил сыщик. – К тому же она заставляет своего зятя, который в нее влюблен, снабжать этих учеников книгами, отпечатанными в семейной фирме.

– Вы хотите сказать – красть для них книги? – Рэтбоун предпочел не заметить сарказма в его словах.

– Можно сказать и так. Но опять-таки я совершенно убежден, что, знай Мэри об этом, она от всей души поддержала бы их. А она, скорее всего, знала.

Юрист вскинул брови:

– И вы не удосужились выяснить это?

– Выяснить? У кого? – поинтересовался Монк. – Айлиш наверняка ответила бы утвердительно, даже если это и неправда… Единственный человек, которого стоило бы спросить, – это сама Мэри.

– Это все?

– Есть еще счетные книги компании.

– У нас нет оснований поднимать этот вопрос, – возразил Оливер. – По вашим словам, Гектор Фэррелайн почти постоянно пьян в стельку. Его пьяной болтовни, даже если он прав, недостаточно для того, чтобы требовать аудиторской проверки. Он в состоянии выступить свидетелем?

– Бог его знает.

Они остановились перед домом, в котором помещалась контора Джеймса Аргайла.

– Я иду с вами, – заявил детектив.

– Не уверен, что это… – начал было Рэтбоун, но Уилья-м, опередив его, уже вошел и начал подниматься по лестнице. Адвокату ничего не оставалось, как двинуться следом.

Контора была небольшой и далеко не столь внушительной, как ожидал Оливер, – три ее стены были заставлены ветхими книгами, а с четвертой стороны в маленьком очаге жарко пылал огонь. Комната была облицована изрядно поцарапанными панелями из дерева какой-то африканской породы.

Совсем иное впечатление производил ее хозяин. Он был высок, широкоплеч и мускулист, но внимание в первую очередь привлекало его лицо. В молодости он, видимо, был очень смуглым – того типа, который называют черными кельтами и для которого характерны светлые глаза и оливковый цвет кожи. Теперь остатки его волос поседели, а на изрезанном глубокими морщинами лице читались юмор и проницательность. Когда он улыбался, были видны великолепные зубы.

– Вы, должно быть, мистер Оливер Рэтбоун, – заговорил этот мужчина, глядя мимо Монка. Голос у него был глубокий, с откровенным акцентом, словно его владелец гордился, что он – шотландец. Он протянул коллеге руку. – Джеймс Аргайл, к вашим услугам, сэр. Насколько я понимаю, нам предстоит нелегкая схватка. Я получил ваше письмо с сообщением, что мисс Флоренс Найтингейл намерена приехать в Эдинбург, чтобы выступить в качестве свидетеля защиты. Прекрасно, прекрасно… – Оливер представил своего спутника, и Аргайл указал на одно из кожаных кресел. Уильям уселся в него, а Рэтбоун, не дожидаясь приглашения, расположился в другом кресле, после чего и хозяин занял свое место.

– Как прошло путешествие? – спросил он, глядя на Рэтбоуна.

– У нас нет времени на болтовню, – вмешался сыщик. – Единственное, чем мы располагаем в нашей борьбе, – это репутация мисс Лэттерли и поддержка мисс Найтингейл. Полагаю, вам известна ее роль в войне и то уважение, которым она пользуется? Если вы не знали об этом прежде, то знайте теперь.

– Я это знаю, мистер Монк, – отозвался Джеймс, откровенно забавляясь. – И понимаю, что это единственное, чем мы на данный момент располагаем. Насколько мне известно, вам до сих пор не удалось обнаружить ничего существенного в доме Фэррелайнов? Разумеется, мы обсудим значение косвенных данных и предположений, но вам следует знать, если вы не знали об этом прежде, что это семейство пользуется в Эдинбурге большим уважением. Миссис Мэри Фэррелайн была замечательной женщиной, а мистер Элестер занимает должность казначей-прокуратора, сходную с должностью вашего королевского прокурора.

Детектив уловил иронию в его голосе и был вынужден признать, что вполне заслужил ее.

– Вы хотите сказать, что недостаточно обосно-ванная атака только повредит нам? – уточнил он у Джеймса.

– Без всякого сомнения.

– Можем мы добиться аудиторской проверки счетных книг компании? – продолжил расспрашивать его Уильям.

– Сомневаюсь, если только у вас нет доказательств, что в них имеются подчистки и что они могут иметь отношение к убийству миссис Фэррелайн. Есть они у вас?

– Нет. Если не считать болтовни Гектора.

Лицо Аргайла стало серьезным:

– Расскажите мне о старом Гекторе подробнее, мистер Монк.

С мельчайшими подробностями и ни на что не отвлекаясь, сыщик повторил то, что говорил ему майор Фэррелайн.

Шотландский адвокат внимательно слушал.

– Вы вызовете его как свидетеля? – спросил Ульям, закончив свой рассказ.

– Что ж, думаю, что смогу, – задумчиво произнес Джеймс. – Если удастся сделать это без предупреж-дения.

– В таком случае он может оказаться настолько пьяным, что от него не будет никакого проку! – возразил Рэтбоун.

– А если я предупрежу семью, они могут заявить, что он так пьян, что вообще не держится на ногах! – объяснил Аргайл. – Нет, внезапность – наше единственное оружие. Не слишком надежное, должен признать, но другого у нас нет.

– Как вы собираетесь поступить? – спросил Оливер. – Докопаться до чего-то такого, что сделает необходимым его вызов в суд как бы случайно?

На подвижном лице его коллеги отразилось удовлетворение:

– Вот именно. Полагаю, вы разыскали и других крымских коллег мисс Лэттерли, согласных поддержать ее?

– Да. Доктора, который намерен весьма положительно отозваться о ней.

Сыщик нетерпеливо вскочил с кресла:

– Все это совершенно бесполезно, если мы не можем выдвинуть предположения, кто же на самом деле убил миссис Фэррелайн! Она не умерла от несчастного случая и не покончила с собой. Кто-то дал ей смертельную дозу, и кто-то подложил брошь в багаж Эстер, чтобы впутать ее в это дело. Вам не удастся внушить суду сомнений в виновности Эстер, пока вы не укажете на кого-то другого.

– Это я понимаю, мистер Монк, – спокойно отозвался Аргайл. – Тут у нас вся надежда на вас. Думаю, нам ясно, что речь идет о ком-то из членов семьи. По словам мистера Рэтбоуна, слуг вы безусловно исклю-чаете.

– Да, каждый из них постоянно находился на глазах у кого-нибудь из остальных, – подтвердил детектив. – И, что еще важнее, ни один из них не имел ни малейшей причины желать ей зла, – добавил он, резким движением засовывая руки в карманы. – Это один из членов семьи, но кто именно, я сейчас представляю не лучше, чем в день приезда. Пожалуй, я лишь убежден, что это не Айлиш. Думаю, наиболее подозрителен Кеннет. У него есть любовница, неприемлемая для семейства, и он ведет счета фирмы. К тому же он – один из самых слабых в семье. Если вы хоть что-то смыслите в своем деле, найдите способ привлечь его как свидетеля.

Хотя Оливера и покоробила грубость сыщика, по существу он был с ним согласен. Будь у него возможность, он бы загнал Кеннета в угол. Будь проклято это различие английских и шотландских законов! Чувство собственного бессилия было столь мучительным, что адвокат с трудом сдерживался, и потому не мог осуждать настойчивость Уильяма или его манеры.

Джеймс, откинувшись в кресле и сплетя пальцы рук, без гнева наблюдал за нервным детективом:

– Было бы неплохо, мистер Монк, если бы вы нашли причину, дающую мне право просмотреть эти счетные книги компании. Полагаю, молодой мистер Кеннет вполне мог кое-где подчистить их, чтобы иметь возможность содержать свою любовницу. Но заявлять об этом в Верховном суде Эдинбурга можно, только располагая кое-чем посерьезнее простого предположения.

– Найду, – мрачно пообещал сыщик.

Джеймс вскинул брови:

– Я имею в виду законную причину. Иначе это нам ничего не даст.

– Знаю! – процедил Монк сквозь зубы. – Все будет проделано как надо. Занимайтесь своим делом.

Рэтбоуна передернуло.

Еще раз бросив взгляд на Аргайла, Уильям молча распахнул дверь и вышел.

На протяжении всего путешествия от Лондона до Эдинбурга в вагоне охраны Эстер не сомкнула глаз, и все же оно было очень похоже на сон. Ощущение направления исчезло: это могла быть поездка как на север, так и на юг, только ножных грелок на этот раз не было. Девушка была прикована наручниками к надзирательнице, сидевшей в напряженном возбуждении, с каменным лицом. Каждый раз, закрывая глаза, мисс Лэттерли ждала, что, открыв их, увидит Мэри Фэррелайн и услышит ее мягкий горский выговор с характерной эдинбургской интонацией, ее жизнерадостные, полные юмора рассказы о прошлом.

Ее вывели из поезда последней, и к тому моменту, когда они с тюремщицей вышли на перрон, большинство пассажиров уже направлялись к выходу.

Их ждал полицейский конвой – четверо рослых констеблей с дубинками, беспокойно озиравшихся по сторонам.

– Пошли, Лэттерли! – прикрикнула надзирательница, дернув Эстер за скованные наручниками руки. – И чтоб ни шага в сторону!

– Удирать я не собираюсь! – презрительно отозвалась та.

Тюремщица бросила на нее гнусный взгляд, смысл которого стал ясен девушке лишь несколькими секундами позже. Только когда констебли окружили ее и в нескольких ярдах раздался гневный крик, она вдруг поняла: ее не стерегут, ее охраняют.

За первым воплем послышался второй, женский.

– Убийца! – заорал кто-то еще.

– На виселицу ее! – крикнул новый голос, и плотная масса тел нахлынула на констеблей, которые качнулись вперед, невольно едва не сбив Эстер с ног.

Ярдах в десяти поодаль мальчишка-газетчик выкрикивал что-то о суде.

– Сжечь ее! – отчетливо услышала медсестра. Голос вновь был женский, дрожащий от ярости. – Сжечь ведьму! На костер ее!!!

Мисс Лэттерли ощутила ледяной холод. Казалось, воздух был пропитан ненавистью. Это было какое-то безумие – беспричинное, бессмысленное, безжалостное… А ведь она еще не осуждена!

Булыжник, пролетев мимо ее щеки, ударился о дверь вагона.

– Ну-ка, ну-ка! – В голосе одного из констеблей слышалась растущая, едва сдерживаемая тревога. – Проходите! Нечего вам здесь делать. Проходите, или мне придется задержать вас за нарушение порядка. Подождите до суда. Повесить всегда успеется. Проходите…

– Да не пялься на них, дура! – надзирательница опять дернула Эстер так, что наручники вонзились ей в запястья.

– Пойдемте, мисс, не стоит здесь задерживаться, – чуть мягче проговорил самый рослый из констеблей. – Мы вас в обиду не дадим.

Торопливо и настойчиво пробиваясь сквозь по-прежнему теснящуюся вокруг, но теперь угрюмо молчащую толпу, они наконец добрались до выхода с перрона на улицу. В закрытой повозке Лэттерли подвезли к самой тюрьме, где ее встретили еще несколько надзирательниц с жесткими лицами и злыми глазами.

Не говоря ни слова, не отвечая ни на какие вопросы, с высоко поднятой головой, непроницаемая для окружающих, девушка молча прошла в камеру. Там она оставалась до тех пор, пока во второй половине дня ее не провели в другое небольшое помещение, где стоял лишь деревянный стол и два грубых деревянных стула.

Здесь уже находился высокий широкоплечий мужчина – на вид ему, судя по седым волосам и бороде и по морщинам вокруг рта, было лет под шестьдесят, но в нем была какая-то жизненная сила, казалось, наполнявшая комнату, даже когда он сидел неподвижно.

– Добрый день, мисс Лэттерли, – произнес он с учтивостью, о некоторой нарочитости которой свидетельствовал иронический огонек в его глазах. – Я – Джеймс Аргайл. Леди Калландра поручила мне представлять ваши интересы, поскольку мистер Рэтбоун не может выступать в шотландском суде.

– Здравствуйте, – отозвалась Эстер.

– Присядьте, пожалуйста, мисс Лэттерли. – Адвокат указал на деревянные стулья, и после того, как она села на один из них, расположился на другом. Он смотрел на нее с интересом и некоторым удивлением. Любопытно, какой он ее себе представлял, подумала девушка насмешливо. Должно быть, большой, ширококостной женщиной, обладающей достаточной физической силой, чтобы вытаскивать раненых с поля боя – вроде Ребекки Бокс, солдатской жены, которая, не обращая внимания на стрельбу, в одиночку ходила по полю между шеренгами и на собственных плечах выносила оттуда павших. Либо, возможно, ему рисовалась пьяница, или грязнуля, или невежественная женщина, не нашедшая себе другой работы, кроме как таскать помои и сматывать бинты.

У Эстер упало сердце, и она с трудом сдержалась, чтобы не выдать свои чувства или не расплакаться.

– Я уже разговаривал с мистером Рэтбоуном, – продолжал Аргайл.

Невероятным усилием его подзащитная справилась с собой и подняла на него спокойный взгляд.

– Он сообщил мне, что в вашу защиту намерена выступить мисс Найтингейл, – добавил Джеймс.

– О! – Сердце девушки забилось, и надежда внезапно вновь отозвалась в ее душе нелепой болью. Ей вдруг представилось возможным снова обрести все то, что было ей дорого и с потерей чего она уже смирилась, по крайней мере мысленно: людей, цвета, звуки, даже привычку думать о завтрашнем дне, строить планы на будущее. Она почувствовала, что дрожит, ее лежащие на столе руки затряслись, и, чтобы Аргайл ничего не заметил, ей пришлось сжать их с такой силой, что ногти вонзились в ладони. – Это хорошо…

– Это великолепно, – согласился юрист. – Но продемонстрировать достоинства вашей натуры будет недостаточно, если мы не сможем, кроме этого, показать, что кто-то другой имел и возможность, и причину убить миссис Фэррелайн. Однако при обсуждении этого вопроса с мистером Монком…

До чего нелепо, что при упоминании этого имени у сиделки стиснуло грудь и перехватило дыхание!

Словно ничего не заметив, Джеймс продолжал:

– …мы предположили, что мистер Кеннет Фэррелайн мог подделать счета фирмы, чтобы найти средства на содержание некоей особы, которую семейство, очевидно, сочло неприемлемой партией для него. Почему неприемлемой и насколько прочно он с ней связан – есть ли там ребенок или нет и чем она его удерживает, – нам еще предстоит узнать. Мне необходимо, чтобы мистер Монк немедленно все это выяснил. Если он столь искусен, как заверял меня мистер Рэтбоун, ему на это потребуется не больше двух дней. Хотя, должен признаться, я не понимаю, почему он не сделал этого до сих пор.

У Эстер подступил комок к горлу.

– Потому что, если вы не можете доказать, что он злоупотреблял средствами компании, тот факт, что он имеет любовницу, ничего не значит, – мрачно проговорила она. – Они есть у очень многих мужчин, особенно у молодых и благовоспитанных, не имеющих никаких иных пороков. По правде говоря, думаю, что это принято у большинства мужчин.

На лице Аргайла отразилось мимолетное удивление, а следом – явное одобрение ее прямоты и мужества, хотя он и не принадлежал к числу людей, чье одобрение легко заслужить.

– Вы правы, мисс Лэттерли, – согласился он с девушкой. – И доказать это предстоит мне. Требуется законное основание для проверки счетных книг компании, и чтобы найти его, я намерен вызвать Гектора Фэррелайна в качестве свидетеля. А сейчас нам с вами необходимо перебрать по порядку всех тех, кого мистер Гильфетер представит как свидетелей обвинения, и поговорить о том, каких показаний можно от них ожидать.

– Я готова.

Адвокат нахмурился:

– Мисс Лэттерли, вам приходилось бывать в уголовном суде? Вы держитесь так, словно неплохо знакомы с его процедурой. Ваше хладнокровие похвально, но сейчас не время вводить меня в заблуждение, даже из самолюбия.

Эстер слегка улыбнулась:

– Да, мистер Аргайл, я бывала там несколько раз, когда помогала мистеру Монку.

– Помогали мистеру Монку? – переспросил Джеймс. – Мне об этом не говорили!

– Не думаю, что это важно. – Сиделка скорчила легкую гримасу. – Вряд ли присяжные и публика сочтут это респектабельным, а тем более – смягчающим обстоятельством.

– Расскажите, – потребовал адвокат.

– Впервые я встретилась с мистером Монком, когда он расследовал убийство офицера крымской армии по имени Джослин Грей. Поскольку у мистера Грея были кое-какие финансовые проблемы с моим покойным отцом, я смогла оказать мистеру Монку некоторое содействие, – послушно начала объяснять Эстер, хотя голос ее немного дрожал. Даже странно, насколько дороги оказались для нее сейчас воспоминания о том времени. Их ссоры с Уильямом выглядели теперь случайными и едва ли не забавными эпизодами. Исчезли гнев и презрение, которые она испытывала к нему тогда.

– Продолжайте, – настойчиво попросил Аргайл. – Из ваших слов создается впечатление, что этот случай был не единственным.

– Так и есть. Мой опыт сиделки пригодился, когда мистер Монк расследовал обстоятельства, связанные со смертью дочери сэра Бэзила Мюидора, и понадобилось выяснить кое-что об этом человеке.

Джеймс вскинул брови:

– Чтобы помочь мистеру Монку? – В его голосе звучало откровенное изумление. – Не подозревал, что вы настолько ему преданы!

Краска бросилась в лицо Лэттерли.

– Дело не в преданности мистеру Монку! – резко возразила она. – Дело в стремлении к справедливости! Зато из преданности леди Калландре я выполнила ее поручение разобраться в ситуации, сложившейся в Королевском Общедоступном Госпитале, чтобы побольше узнать о смерти сестры Бэрримор. К тому же я была знакома с ней по Крыму и относилась к ней с большим уважением. А в расследовании смерти генерала Кэрлайена я принимала участие по просьбе его сестры, моей подруги. – Она говорила, глядя Аргайлу в глаза, словно призывала его оспорить справедливость ее слов.

Едва заметный румянец тронул его щеки, но в глазах пожилого адвоката играла улыбка:

– Понимаю. Значит, вы и в самом деле неплохо знакомы с порядком судебного расследования и с процедурой судопроизводства?

– Думаю, что да…

– Прекрасно. Простите, что вздумал поучать вас, мисс Лэттерли.

– Не за что, – любезно отозвалась девушка. – Давайте продолжим.

Весь следующий день с рассвета почти до полуночи Монк потратил на собирание сведений о Кеннете Фэррелайне и на составление записей о своих изысканиях для Джеймса Аргайла. В сущности, он считал эти поиски бессмысленными, но, коль скоро их от него потребовали, готов был их осуществить.

Для Рэтбоуна этот день оказался неудачным. Ему почти ничего не удалось сделать. Еще никогда он так не волновался за исход дела при полном бессилии повлиять на него. Снова и снова порывался он опять отправиться к Аргайлу и каждый раз, сознавая полную бесполезность подобного визита, с трудом воздерживался от него. Ситуация, когда он едва ли не бегал за другим адвокатом, причем в родной для того среде, уязвляла его гордость, и именно мысль о том, что Джеймс легко может заметить его переживания, в конечном счете остановила Оливера.

Он знал, что Калландра Дэвьет должна появиться в Эдинбурге к началу судебного процесса, открытие которого было назначено на следующее утро. Значит, ее прибытия следовало ожидать с сегодняшним поездом, если только она уже не приехала раньше его самого. К середине дня терпение адвоката иссякло, и, безо всякого аппетита поковыряв великолепный обед, он начал без толку мерить шагами комнату.

К вечеру он был измучен, но не в состоянии расслабиться и отдохнуть. И вот в дверь его комнаты постучали. Рэтбоун резко обернулся.

– Войдите! – крикнул он, бросаясь к дверям. Там стояла Калландра в сопровождении Генри Рэтбоуна, его отца. Оливер, конечно, рассказал ему обо всем еще до того, как тот смог прочитать об убийстве в газетах. Отец несколько раз встречался с Эстер и проникся к ней симпатией. Сейчас вид его высокой, слегка сутулой фигуры и аскетического лица, излучающего доброжелательность, подействовал на юриста странно успокаивающе и одновременно пробудил в нем ощущение поддержки и защиты, которых ему в данную минуту так не хватало.

– Простите меня, Оливер, – торопливо заговорила леди Дэвьет. – Я понимаю, что сейчас очень поздно и я, наверное, вам помешала, но у меня не было сил терпеть до утра. – Невольно улыбаясь, юрист отступил на шаг, чтобы впустить ее. Войдя следом, Генри Рэтбоун внимательно посмотрел сыну в лицо.

– Заходите, – пригласил обоих гостей Оливер, затворяя за ними дверь. Он чуть было не сказал, что они нисколько ему не помешали, но гордость не позволила ему в этом признаться. – Отец! Вот не ожидал… Хорошо, что ты приехал.

– Не говори чепухи! – тряхнул головой Генри. – Мог ли я не приехать? Как она?

– Я еще не виделся с ней после отъезда из Лондона, – ответил его сын. – Здесь, в Эдинбурге, я не ее поверенный. Теперь им может быть только Аргайл.

– Чем же вы занимаетесь? – спросила Калландра, слишком возбужденная, чтобы усидеть в кресле.

– Жду, – с горечью отозвался адвокат. – Нервничаю. Терзаюсь мыслями, не упустили ли мы чего-нибудь и нельзя ли сделать еще что-то.

Его гостья вздохнула, но промолчала.

Генри Рэтбоун сел и закинул ногу за ногу.

– Метаниями по комнате делу не поможешь, – сказал он сыну. – Давайте лучше рассуждать логически. Вы согласны со мной, что возможность случайного отравления или самоубийства Мэри Фэррелайн исключена? И не выходи из себя, Оливер. Необходимо установить фактическую сторону дела.

Юрист взглянул на отца, с трудом подавляя нетерпение. Он прекрасно понимал, что тот не меньше остальных встревожен и обеспокоен, что, быть может, он даже страдает. Но его раздражала способность Генри сдерживать свои чувства и сохранять ясность мысли, поскольку сам он был не в силах в такой мере владеть собой.

Леди Калландра присела в кресло напротив старшего Рэтбоуна, глядя на него с надеждой. Тот между тем продолжал:

– Как насчет слуг?

– Их проверил Монк, – ответил Оливер. – Это точно дело рук кого-то из членов семьи.

– Напомни мне, кто в нее входит, – потребовал его отец.

– Элестер, старший сын, казначей-прокуратор, его жена Дейрдра, занятая постройкой летающей машины…

Генри в легком недоумении поднял на сына голубые глаза, ожидая пояснения.

– Да, это достаточно эксцентрично, – согласился тот. – Однако Монк уверяет, что она совершенно безвредна.

Рэтбоун-старший поморщился.

– Старшая дочь Уна Макайвор, – продолжил перечислять адвокат, – ее муж Байярд, откровенно влюбленный в свою свояченицу, Айлиш, и ради нее ворующий у фирмы книги для ночных занятий в школе для бедных. Муж Айлиш – Квинлен Файф, благодаря женитьбе вошедший и в семью, и в дело. Он умен и бесцеремонен, но Монк не смог обнаружить причины, по которой он стал бы убивать свою тещу. Ну, и младший брат – Кеннет, который в данный момент вызывает у нас наибольший интерес.

– А та дочь, что живет в Лондоне? – спросил Генри.

– Она вне подозрений, – отрезал Оливер. – Ее и близко не было ни к Эдинбургу, ни к Мэри, ни к лекарству. Можно исключить и ее, и ее мужа.

– Почему Мэри отправилась навестить ее? – продолжал старший Рэтбоун, не обращая внимания на тон сына.

– Не знаю! Что-то, связанное с ее здоровьем. Она ждет первенца и очень встревожена. Вполне естественно, что ей захотелось повидать мать.

– Это все, что тебе известно?

– Вы полагаете, что это может оказаться важным? – вмешалась Калландра.

– Нет, конечно! – отмахнулся Рэтбоун-младший. Он по-прежнему стоял, опираясь на стол, и не желал присесть.

Генри пропустил его ответ мимо ушей.

– Вы не задумывались над тем, почему Мэри убили как раз в тот момент, не раньше и не позже? – поинтересовался он.

– Случайно, – пожал плечами его сын. – Появился шанс замести следы или еще почему-то. На мой взгляд, это очевидно.

– Возможно, – не слишком уверенно согласился Генри, кладя локти на ручки кресла и складывая пальцы домиком. – Но я вполне допускаю, что именно тогда что-то подтолкнуло преступников. Человека не убивают лишь потому, что подвернулась хорошая возможность.

Оливер выпрямился. В нем наконец шевельнулась интуиция.

– У тебя есть какие-то соображения? – посмотрел он отцу в глаза.

– Стоило бы выяснить, что произошло дня за три-четыре до отъезда миссис Фэррелайн в Лондон, – проговорил тот. – Бывает, что мечту об убийстве вынашивают много лет и совершают в благоприятный момент. Но его может подтолкнуть и какое-то недавнее событие.

– Разумеется, может, – согласился младший Рэтбоун, отходя от стола. – Спасибо, отец. Наконец-то у нас появилось новое направление для поисков! Если только Монк уже не проработал его и не счел тупиковым. Но он ничего об этом не говорил.

– Вы уверены, что не можете повидать Эстер? – быстро спросила леди Дэвьет.

– Уверен, – вздохнул адвокат. – Но я, конечно, буду на суде, и, возможно, там мне разрешат несколько минут свидания.

– Прошу вас… – Дама была очень бледна. Внезапно все те чувства, которые они с таким трудом заглушали деловой суетой, усилиями воли и разума, ворвались в тишину этой теплой чужой комнаты с безликой мебелью и запахом натертого пола.

Оливер перевел взгляд с Калландры на отца. Они вполне понимали друг друга. Их связывали общий страх, общие привязанности и общее ощущение утраты. Беспомощность их была столь очевидна, что слова оказались ненужными.

– Конечно, я скажу ей, – мягко проговорил юрист. – Но она все знает и так.

– Спасибо, – отозвалась Дэвьет.

Генри молча кивнул.

Утро в день суда было пронзительно-холодным и грозилось дождем. Оливер Рэтбоун быстро прошел от гостиницы, где он поселился, до Принсес-стрит, а затем, поднявшись к Замку и миновав Бэнк-стрит, резко свернул налево, к Хай-стрит. Почти тотчас он оказался перед огромным собором Святого Эгидия, отделявшим его от Парламентской площади, на противоположной стороне которой располагались здание Парламента, пустующее со времен заключения Унии, и Дворец юстиции.

Адвокат пересек площадь. Никто здесь не знал его в лицо. Рэтбоун прошел мимо продавцов газет, выкрикивавших не только сегодняшние новости, но оповещавших обо всех скандальных материалах ближайших выпусков: «Убийца Мэри Фэррелайн под судом! Все подробности этого дела! Спешите узнать то, что известно лишь немногим! Невероятные истории всего за один пенни!»

Оливер торопливо миновал их. Сколько раз прежде он слышал подобные выкрики! Но когда речь шла просто о его клиенте, это не было столь мучительно. Он всегда бывал готов к ним и пропускал мимо ушей. Когда же дело коснулось Эстер, оказалось, что они по-настоящему ранят.

Юрист поднялся по ступеням, и здесь, в толпе облаченных в черные мантии коллег, оставаясь незнакомцем. Ощущение было весьма необычным. Он привык к популярности, к проявлениям особого уважения, к вниманию со стороны молодежи, перешептывающейся о его прежних победах и мечтающей когда-нибудь сравняться с ним в известности.

Здесь же он был всего лишь одним из зрителей, пусть даже и тех, кому позволено сидеть в первых рядах и время от времени обмениваться замечаниями с защит-ником.

Оливер уже обратился с ходатайством и получил разрешение на краткое свидание с Эстер до начала заседания суда. Его продолжительность была точно оговорена. Он мог рассчитывать ровно на две минуты.

– Здравствуйте, мистер Рэтбоун, – чопорно поприветствовал его клерк. – Пройдите, пожалуйста, сюда, и я узнаю, можете ли вы переговорить с обвиняемой. – И, не дожидаясь согласия адвоката, он повернулся и направился по узкой крутой лестнице к камерам, где содержали узников до суда или сразу после его завершения, перед отправкой в места более длительного заключения.

В маленькой камере он увидел стоящую бледную мисс Лэттерли. На ней было все то же строгое серо-голубое платье, какое она обычно надевала для работы. Держалась девушка строго. Пережитое сказалось на ее здоровье. Полной она никогда не была, но теперь похудела еще больше. Плечи ее выглядели хрупкими и сгорбленными, а щеки и глаза запали. Рэтбоуну пришло в голову, что такой она, наверное, была в самые трудные дни войны: голодной, замерзшей, изнуренной работой, терзаемой страхом и жалостью…

На какую-то долю секунды в глазах обвиняемой вспыхнула надежда, и тут же ее лицо приняло прежнее выражение. Сейчас рассчитывать на избавление не приходилось, и ее огорчило, что посетитель мог заметить ее дурацкий порыв.

– Д-доброе утро, Оливер, – почти спокойно произнесла медсестра.

Сколько раз еще будет у него возможность разговаривать с ней наедине? А затем их могут разлучить навеки! Рэтбоуну так много нужно было сказать ей: как она дорога ему, как невыносимо для него потерять ее, какое место принадлежит ей в его жизни – место, которое никогда не займет никто другой. Он не мог бы дать своему чувству точного названия, но был уверен в его искренности и глубине.

– Доброе утро, – отозвался юрист. – Я виделся с мистером Аргайлом, и он произвел на меня прекрасное впечатление. Уверен, что он не посрамит своей репутации. Мы вполне можем положиться на него. – Как казенно это прозвучало и как далеко от того, что он в действительности чувствовал!

– Вы думаете? – спросила Эстер, глядя ему в глаза.

– Да. Полагаю, он дал вам все необходимые советы насчет вашего поведения и насчет того, как следует отвечать ему и мистеру Гильфетеру? – Пожалуй, лучше говорить только о делах. Это отвлечет ее от переживаний, решил адвокат.

Девушка с усилием улыбнулась:

– О да… Но я и так это знала, поскольку не раз видела ваши судебные процессы. Я должна отвечать только на вопросы, говорить четко и почтительно, не глядя ни на кого слишком пристально…

– Он так сказал?

– Нет… Но вы бы на его месте сказали, не правда ли?

По лицу Оливера пробежала слабая, почти страдальческая улыбка:

– Вам – сказал бы. Мужчины не любят, когда женщина держится чересчур уверенно.

– Знаю.

– Да… – Адвокат ощутил комок в горле. – Конечно, знаете.

– Не беспокойтесь. Я буду вести себя очень кротко, – заверила его Эстер. – Он еще объяснил мне, каких показаний можно ждать от свидетелей и что толпа будет настроена враждебно. – Она судорожно вздохнула. – Я к этому готова, но думать, что они уже признали меня виновной, очень неприятно.

– Они изменят свое мнение! – воскликнул Рэтбоун. – Они еще не слышали ваших показаний, не знают позиции обвинителя…

– Я… – начала было Лэттерли, но договорить ей не удалось. Раздался стук, дверь распахнулась, и появился надзиратель:

– Простите, сэр, но вам нужно уходить. Меня послали за заключенной.

Время их свидания истекло. Оливер бросил последний взгляд на Эстер, с усилием улыбнулся и, подчиняясь приказу, вышел.

Эдинбургский Дворец юстиции был совсем не похож на лондонский Олд Бейли, и Монк в который раз со всей остротой ощутил, что находится в другой стране. Связанные многими нитями, управляемые одной королевой и единым парламентом, Англия и Шотландия имели при этом различные законы, несхожую историю и наследие и с давних пор вплоть до сего дня попеременно оказывались то врагами, то друзьями. Граница между ними была обильно полита кровью обоих народов, а Древний Альянс был некогда заключен не с Англией, а с Францией, ее противником на протяжении столетий.

Здесь иначе звучали названия, несколько по-иному одевались люди, и коллегия присяжных включала не двенадцать, а пятнадцать человек. Такой же, как в Англии, была лишь непререкаемая власть закона. Был утвержден состав присяжных, привели заключенную, и процесс начался.

Обвинение представлял громадный неуклюжий человек с мягким голосом и развевающимися седыми волосами. У него было добродушное лицо и блестящая лысая макушка. Но интуиция подсказывала Уильяму, что его доброжелательность и приветливый вид – не более чем маска. За этой улыбкой скрывался острый, как скальпель, ум.

На противоположной скамье поместился столь же учтивый, но совершенно не похожий на обвинителя по повадкам Джеймс Аргайл. Он напоминал старого опасного медведя, взгляд его темных глаз из-под крутых бровей выражал глубокую сосредоточенность, и весь его вид свидетельствовал, что он ничего не боится и никому не позволит ввести себя в заблуждение.

В какой мере сражение, где ставкой была жизнь Эстер, превратится в поединок этой пары? Без сомнения, это не первая их схватка: они знают друг друга так, как знаешь только многократно испытанного противника и как никогда не узнаешь друзей.

Монк обернулся к скамье подсудимых и посмотрел на обвиняемую. Она была очень бледна и глядела куда-то вдаль, словно чем-то изумленная. Впрочем, возможно, так оно и было. Восприятие происходящего требовало такого напряжения, что окружающее могло и в самом деле показаться ей нереальным. Время от времени одно из чувств Лэттерли так обострялось, что она замечала каждую царапину на досках барьера, ограждавшего скамью подсудимых, и одновременно не слышала того, что говорилось рядом. А порой она улавливала даже дыхание сидевшего впереди нее клерка и стоявшей за спиной надзирательницы или потрескивание дров в каминах по обеим сторонам зала суда, но при этом не видела толпы зрителей на галерее, даже когда та приходила в движение и люди начинали толкаться, чтобы получше рассмотреть обвиняемую.

На возвышении сидел судья, пожилой человек с узким умным лицом, кривозубый и длинноносый. Возможно, в молодости этот мужчина был привлекательным, но сейчас его внешность слишком явно отражала особенности его неуравновешенной натуры.

Первым свидетелем обвинения был Элестер Фэррелайн. При упоминании его имени по залу пробежал шумок и легкий вздох. Все знали, что он – казначей-прокуратор, а эта должность вызывала одновременно и страх, и уважение к закону. Когда он взошел на свидетельское место, какая-то женщина на галерее приглушенно вскрикнула. Взглянув на нее, судья сурово предупредил:

– Следите за собой, мадам, или я прикажу вас вывести.

Зрительница зажала себе рот обеими руками.

– Приступайте, – распорядился судья.

Поблагодарив его, обвинитель Гильфетер с улыбкой обернулся к Элестеру:

– Прежде всего, мистер Фэррелайн, мне хотелось бы выразить вам сочувствие суда в связи с кончиной вашей матери. Все мы питали к леди глубочайшее уважение.

Старший сын Мэри стоял, выпрямившись, бледный, с отблесками света на волосах, безуспешно пытаясь улыбнуться в ответ.

– Благодарю, – просто ответил он.

Монк взглянул на Эстер, но та не сводила глаз с Элестера.