Грехи волка Перри Энн

Или все это – игра, маска, избранная в надежде произвести впечатление на суд? Знает ли миссис Мердок, кто убил ее мать? Не сговорились ли все они, пусть даже под влиянием минутного безумия, прикончить Мэри Фэррелайн?

Нет, это абсурд. Что за чушь лезет ему в голову!

Гризельда описывала Гильфетеру, как она, распаковав чемоданы Мэри, нашла ее вещи и список и таким образом обнаружила пропажу жемчужной броши.

– Понятно, – глубокомысленно кивнул обвинитель. – А вы считали, что брошь должна быть там?

– Разумеется. Ведь она значилась в списке.

– И как вы поступили, миссис Мердок?

– Я рассказала мужу. Сказала, что броши там нет, и попросила у него совета.

– И что же он посоветовал вам сделать?

– Прежде всего, конечно, еще раз как следует поискать, перебрав все вещи. Но брошки там явно не было.

– Так. Теперь мы знаем, что она была у мисс Лэттерли. Это неоспоримо. Что было дальше?

– Так вот, Коннел, то есть мистер Мердок, решил, что ее украли, и он… – Гризельда всхлипнула, и понадобилось некоторое время, прежде чем она взяла себя в руки. Зал ждал в почтительном молчании.

– Да? – ободряюще подсказал ей Гильфетер.

– Он сказал, что необходимо вызвать нашего доктора, чтобы проверить правильность заключения о причине маминой смерти.

– Понятно. И вы так и поступили?

– Да.

– И кого же вы вызвали, миссис Мердок?

– Доктора Орморода с улицы Слингсби.

– Понятно. Благодарю вас. – С обезоруживающей улыбкой обвинитель обернулся к своему оппоненту. – Прошу вас, сэр.

– Весьма признателен. – Аргайл отодвинул кресло и встал. – Миссис Мердок…

Гризельда настороженно взглянула на него, заранее уверенная в его откровенной недоброжелательности:

– Да, сэр?

– У меня вопрос об одежде и вещах вашей матери. Я понял так, что вы распаковали их сами, не поручая это горничной? Полагаю, у вас есть горничная?

– Конечно, есть!

– Однако на этот раз, вероятно, вследствие трагических обстоятельств, вы решили распаковать вещи самостоятельно?

– Да.

– Почему?

По залу пробежал неодобрительный гул.

– П-почему? – Молодая женщина пришла в замешательство. – Я не понимаю.

– Ну да, миссис Мердок, – мрачно подтвердил Джеймс, сохраняя спокойствие под взорами всех присутствующих. – Почему вы распаковали багаж вашей матери?

– Я… Мне не хотелось, чтобы это делала горничная, – сдавленно проговорила Гризельда. – У нее… Ей… – Она умолкла, сознавая, что теряет сочувствие зала.

– Нет, мадам, вы меня не поняли, – очень внятно проговорил адвокат. – Я не спрашиваю, почему вы не поручили это горничной. Это всем нам вполне понятно, и каждый из нас на вашем месте, вероятно, испытывал бы те же чувства. Я имел в виду, почему вы вообще решили их распаковать. Почему не оставили их в удобном для отправления обратно в Эдинбург виде? Ведь было трагически ясно, что они ей в Лондоне уже не понадобятся!

– О! – На бледных щеках миссис Мердок вспыхнули пунцовые пятна.

– Странно, что вы распаковывали их с такой тщательностью в тот момент, когда это было совершенно бессмысленно! Я бы на вашем месте не стал этого делать, а оставил их уложенными, готовыми к отправке. – Теперь голос Аргайла напоминал урчание отдаленного грома, но каждое его слово звучало предельно четко. – Конечно, если бы не искал в них чего-то.

Гризельда молчала, но теперь ее беспокойство было слишком явным.

Подавшись вперед, Джеймс продолжал с чуть меньшим напором:

– Миссис Мердок, была ли среди перечисленных в списке вещей алмазная брошь?

– Алмазная брошь? Нет. Нет, алмазной броши там не было.

– Вы уверены?

– Да, со… совершенно уверена. Только брошь с серым жемчугом, а еще ожерелье из топазов и аметистов. А пропала только жемчужная брошь.

– Этот список у вас сохранился, миссис Мердок?

– Нет… Не знаю. Я… я не помню, что с ним стало. – Свидетельница сглотнула. – И какая разница?.. Вы же знаете, что брошь была у мисс Лэттерли. Ее нашли среди ее вещей.

– Нет, миссис Мердок, – поправил ее Аргайл. – Это неправда. Полиция обнаружила ее в доме леди Калландры Дэвьет, которой мисс Лэттерли, найдя брошь, передала ее с целью возвратить в Эдинбург. Она сообщила об этом своему поверенному, прося его совета.

Теперь Гризельда выглядела смущенной и явно встревоженной:

– Этого я не знала. Мне известно лишь, что брошь исчезла из маминого багажа и оказалась у мисс Лэттерли. Не понимаю, что еще вам от меня нужно!

– Мне от вас ничего не нужно, мадам. Вы любезно ответили на мои вопросы, причем с большой откровенностью. – Сарказм в словах юриста звучал едва заметно, но сомнение уже было посеяно. Этого достаточно. Теперь каждый наверняка задумается, с чего это Гризельда копалась в вещах своей матери, и многим покажется, что ответ им известен, причем весьма для нее нелестный. В солидарности семейства появилась первая трещина, и впервые возникло недоверие или подозрение, что здесь не обошлось без корысти.

Аргайл с удовлетворенным видом опустился на мест-о.

Сидевший позади него Рэтбоун чувствовал себя так, словно огонь их противников был наконец встречен ответным залпом. Джеймс попал в цель, но нанесенные им раны были неопасны, что прекрасно понимал и Гильфетер. Однако толпа увидела кровь, и в воздухе вновь запахло порохом.

К концу дня для дачи показаний была приглашена горничная Мэри Фэррелайн, тихая грустная женщина, вся в черном и без всяких украшений – даже тех, что позволял траур.

Обвинитель держался с ней очень вежливо:

– Мисс Макдермот, это вы укладывали одежду вашей покойной хозяйки перед ее поездкой в Лондон?

– Да, сэр, я, – ответила Нора.

– Был у вас список укладываемых вещей, предназначенный для горничной, которую должна была предоставить вашей хозяйке миссис Мердок?

– Да, сэр. Миссис Макайвор составила его, чтобы мне было легче… Ну и конечно, об этом просила та, другая горничная.

– Понятно. Упоминалась ли в нем алмазная брошь?

– Нет, сэр.

– Вы уверены?

– Да, сэр, могу поклясться.

– Прекрасно. Но брошь необычной формы с серым жемчугом там значилась?

– Да, сэр.

Гильфетер, казалось, колебался.

Оливер напрягся: что, если тот спросит, все ли уложенные ею вещи вернулись вместе с багажом Мэри? Это оправдывало бы поступок Гризельды.

Но обвинитель передумал. Возможно, у него тоже не было полной уверенности, что горничная ничего не взяла. Все это было достаточно уязвимо, а напряженно следящая за развитием событий толпа, жадная до драм и любых преступлений, не простила бы ему проигрыша.

Откинувшись в кресле, Рэтбоун впервые за все время суда улыбнулся. Это промах обвинения. Наконец-то и у него обнаружились слабые места!

– Мисс Макдермот, – вновь заговорил Гильфетер, – встречались ли вы с мисс Лэттерли в тот день, когда она приехала в дом на Эйнслай-плейс, чтобы сопровождать миссис Фэррелайн до Лондона?

– Разумеется, сэр. Я показала ей аптечку хозяйки и объяснила, что ей предстоит делать.

Зал вновь замер в ожидании. Трое отвлекшихся было присяжных выпрямились. На галерее кто-то тихонько вскрикнул, но на него тут же зашикали.

– Вы показали ей аптечку, мисс Макдермот? – еще раз повторил вопрос обвинитель.

– Ну да. Я же не знала, что она собирается отравить бедняжку! – В голосе служанки звучала боль, и она была готова расплакаться.

– Конечно, нет, мисс Макдермот, – успокоил ее Гильфетер. – Никому не придет в голову упрекать вас за ваше совершенно невинное участие в этом деле. Вы просто выполнили свою обязанность. Вы полагали, что мисс Лэттерли – хорошая сиделка, которой необходимо знать, какие лекарства прописаны ее пациентке и как с ними обращаться. Но суду необходимо точно представлять все происшедшее. Вы показали ей аптечку с лежащими в ней флакончиками и объяснили, что в них, а также то, как и когда следует давать лекарство?

– Я… Ну да.

– Благодарю. Это все, мисс Макдермот.

Нора повернулась с намерением спуститься в зал.

Аргайл встал:

– Нет, мисс Макдермот! Попрошу вас на минуту задержаться.

Свидетельница разинула рот, покраснела и испуганно обернулась к нему. В ответ адвокат улыбнулся, чем только усугубил ее ужас. Казалось, она вот-вот упадет в обморок.

– Мисс Макдермот, – начал Джеймс мягким голосом, похожим на урчание сонного медведя, – вы показывали мисс Лэттерли драгоценности вашей хозяйки?

– Нет, конечно! Я же не… – женщина вытаращила на него глаза.

– …не настолько глупы, – договорил он за нее. – Я тоже так считаю. Полагаю, вы и подумать не могли о том, чтобы показывать хозяйские драгоценности человеку почти незнакомому, да и вообще кому бы то ни было. Наоборот, вы обращались с ними очень бережно, не правда ли?

Обвинитель поднялся:

– Милорд…

– Да, мистер Гильфетер, – торопливо вмешался судья. – Знаю, что вы намерены сказать. Мистер Аргайл, вы направляете ответы свидетеля. Прошу задавать вопросы, не подсказывая ответов.

– Прошу прощения, милорд, – отозвался защитник с подчеркнутым смирением. – Мисс Макдермот, расскажите, пожалуйста, суду, каковы обязанности хорошей горничной. Что сказала бы ваша хозяйка, если бы вы показали ее украшения или любую другую из принадлежащих ей ценных вещей человеку, для семьи постороннему? Давала она вам указания на этот счет?

– Нет, сэр. В этом не было нужды. Ни один слуга, поступающий так, не может рассчитывать, что удержится на своем месте, – ответила Нора.

– Значит, вы твердо уверены, что не показывали мисс Лэттерли жемчужную брошь или что-нибудь в этом роде?

– Совершенно уверена. Хозяйка хранила свои драгоценности в шкатулке в своей спальне, сэр, а не в гардеробной. У меня и ключа-то от нее не было!

– Вот как! Благодарю вас. Я в вас и не сомневался, мисс Макдермот. На мой взгляд, у Фэррелайнов лучшая в Эдинбурге прислуга, и они не стали бы держать у себя человека, не соблюдающего основных правил.

– Спасибо, сэр.

– Теперь об аптечке. Пожалуйста, мисс Макдермот, будьте очень внимательны. Сколько флакончиков в ней помещается?

– Двенадцать, сэр. – Свидетельница настороженно взглянула на него.

– И в каждом – отдельная готовая порция лекар-ства?

– Да, сэр, так и есть.

– Как они уложены, мисс Макдермот?

– В два ряда по шесть штук.

– Вплотную друг к другу, один поверх другого, на двух планшетках? Пожалуйста, опишите нам, – потребовал Аргайл.

– Один поверх другого, но только на одной планшетке. Не наподобие буфета, а вроде двух половинок книжки, – объяснила горничная. Казалось, она немного успокоилась.

– Понятно. Вы очень четко все описали. Всякий раз, когда доктор прописывал лекарство, вы пользовались новыми флакончиками?

– О нет! Это было бы слишком расточительно. Они стеклянные, с крышечками. Закрываются очень плотно.

– Похвальная бережливость. Значит, аптекарь наполнял флакончики каждый раз, когда требовалось лекарство?

– Да, сэр.

– Специально для путешествий?

– Да.

– А когда миссис Фэррелайн жила дома?

– Его все равно приносили из аптеки уже поделенным на порции, сэр. Оно требует большой аккуратности, а не то… – Нора тяжело вздохнула, – … все может плохо кончиться, сэр. Мы, правда, добавляем жидкости, чтобы сделать его не таким невкусным. Ну, например…

– Да, да, все понятно. И перед отъездом миссис Фэррелайн вы получили новый запас – все двенадцать флакончиков?

– Ну да, сэр. А если бы она уезжала больше, чем на шесть дней, было бы нетрудно заказать лекарство лондонскому аптекарю.

– Весьма практично. Рецепт у нее, конечно, был с собо-й?

– Да, сэр.

– Значит, если бы она пролила лекарство, беспокоиться было не о чем?

– Н-нет…

Все это время Гильфетер нетерпеливо ерзал в кресле. Не будь его соперник столь значительной фигурой, он опротестовал бы такой способ ведения допроса, как имеющий единственной целью затянуть время.

– Мистер Аргайл, – раздраженно заговорил судья, – ваши вопросы преследуют какую-то цель? Если так, то вы движетесь к ней чересчур медленно.

– Да, милорд, – вежливо отозвался Джеймс и вновь повернулся к свидетельнице. – Мисс Макдермот, если бы вы, готовя миссис Фэррелайн к путешествию, в спешке, вместо того чтобы отправить с ней полный комплект флаконов, использовали один из них утром в день отъезда, а потом так его и не заменили, это могло иметь какое-то значение? Я не спрашиваю, поступили ли вы так, меня интересует только, важно ли это.

Служанка вновь вытаращила на него глаза, словно увидав перед собой змею.

– Мисс Макдермот! – поторопил ее адвокат.

– От вас ждут ответа, – присоединился к нему и судь-я.

Нора судорожно сглотнула:

– Н-нет… Нет, сэр, это не имело бы никакого зна-чения.

– И не представляло бы для нее опасности?

– Нет, сэр, ни малейшей.

– Понятно, – улыбнулся горничной Аргайл, всем своим видом показывая, что вполне удовлетворен ответом. – Благодарю вас, мисс Макдермот, это все.

Гильфетер вскочил. По залу пробежало волнение, напоминающее порыв ветра над пшеничным полем. Свидетельница перевела взгляд на него, а сам он обернулся к Аргайлу, глядевшему на него с прежней улыбкой.

Рэтбоун до боли сжал кулаки. Осмелится ли обвинитель спросить, не использовала ли служанка первый флакон? Если она ответит, что допускает такую возможность, это будет его проигрыш, причем весьма серьезный. Оливер затаил дыхание.

Гильфетер не стал рисковать. Вдруг эта женщина и вправду использовала тот флакон и не рискнет отрицать это под присягой? Он снова уселся на место.

По залу пронесся вздох разочарования. Один из присяжных вполголоса выругался.

Мисс Макдермот с чувством невероятного облегчения спустилась по ступеням свидетельской кафедры, причем ее даже пришлось поддержать под руки.

На губах Джеймса все еще играла улыбка. Рэтбоун вознес благодарственную молитву.

Следующим свидетелем Гильфетера был тот врач, которого пригласил Коннел Мердок, – темноволосый толстяк с роскошными черными усами.

– Доктор Ормород, – любезно начал обвинитель, – вы были приглашены мистером Коннелом Мердоком для освидетельствования покойной – миссис Мэри Фэррелайн, правильно?

– Да, сэр, это так. В половине одиннадцатого утра, седьмого октября сего года, если память мне не изменяет, – ответил медик.

– Вы отправились тотчас же?

– Нет, сэр. Меня в тот день еще вызвали к ребенку, больному тяжелым коклюшем. Мне было известно, что миссис Фэррелайн скончалась. Я счел, что время терпит.

На галерее послышался смешок. Один из присяжных – крупный мужчина с седой гривой – бросил на нарушителя грозный взгляд.

– Объяснили ли вам, чем было вызвано приглашение, доктор Ормород? – спросил Гильфетер. – Это был не совсем обычный вызов, не так ли?

– Да нет, сэр. В тот момент я полагал, что в моей помощи нуждается в первую очередь миссис Мердок. Потрясение, вызванное потерей, само по себе могло потребовать медицинского вмешательства.

– Да… Понятно. И что же вы обнаружили, придя в дом миссис Мердок?

– Миссис Мердок, бедняжка, была в большом расстройстве, что вполне естественно, но причиной этого было не совсем то, чего я ожидал. – Доктор почувствовал, что находится в центре всеобщего внимания. Выпрямившись и вскинув голову, он заговорил в манере актера, произносящего драматический монолог. – Она, конечно, была глубоко огорчена кончиной матери, но, кроме того, очень беспокоилась о возможных ее причинах. В свете пропажи украшения, сэр, она опасалась, не была ли эта смерть не вполне естественной.

– Она вам так и сказала? – уточнил Гильфетер.

– Именно так, сэр.

– И как вы поступили?

– Поначалу, должен сознаться, я не слишком ей поверил. – С легкой гримасой врач бросил быстрый взгляд на присяжных. Кое-кто из них отнесся к его словам с явным сочувствием. Некоторые закивали. По крайней мере на две трети они состояли из людей пожилых, авторитетных, хорошо знакомых с причудами, свойственными женщинам, особенно молодым и к тому же находящимся в интересном положении.

– Так как же вы поступили? – настаивал обвинитель.

– Я провел обследование, сэр, – поспешил вернуться к сути дела Ормород. – Проверил некоторые существенные симптомы. – Он вновь сделал эффектную паузу.

Гильфетер оставался невозмутимым. Рэтбоун беззвучно чертыхнулся. Аргайл только вздохнул, но по выражению его лица нетрудно было догадаться, о чем он думает.

Физиономия медика вытянулась. Не такой реакции он ожидал!

– На это потребовалось много времени, – подчеркнул он. – И я был вынужден прибегнуть к вскрытию, прежде всего чтобы изучить содержимое желудка покойной. Я пришел к выводу, что смерть миссис Фэррелайн, вне всякого сомнения, была вызвана повышенной дозой ее обычного лекарства – экстракта дигиталиса.

– Насколько велика была доза, сэр? Можете вы это определить?

– По меньшей мере двойная. Ни один компетентный врач такой не пропишет, – ответил Ормород.

– И это заключение не оставляет сомнений? – настаивал Гильфетер.

– Ни малейших. Но у вас нет необходимости опираться только на него. Полицейский хирург скажет вам то же самое.

– Да, сэр. Мы располагаем его показаниями, и по ходу дела они будут оглашены, – заверил его обвинитель. – Оно целиком совпадает с вашими словами.

Врач с улыбкой кивнул.

– У вас есть соображения относительно того, каким образом лекарство было введено пострадавшей? – продолжил расспросы Гильфетер.

– Через рот, сэр.

– Была ли при этом применена сила?

– Для такого предположения, сэр, нет никаких оснований. Полагаю, она приняла его совершенно добровольно. Мне кажется, покойной леди не приходило в голову, что оно может повредить ей.

– Но у вас нет сомнений, что именно это явилось истинной причиной ее смерти?

– Ни малейших.

– Благодарю вас, доктор Ормород. У меня больше нет вопросов.

Аргайл, поклонившись своему оппоненту, обратился к свидетелю:

– Сэр, ваши показания отличаются исключительной ясностью и точностью. Мне остается задать всего лишь один вопрос. Он состоит в следующем. Полагаю, вы осмотрели аптечку, из которой было взято лекарство для покойной? Да. Разумеется, вы это сделали. Сэр, сколько в ней было флакончиков… как полных, так и пустых?

Медик, нахмурившись, с минуту размышлял:

– Там было десять полных флаконов и два пустых.

– Вы твердо в этом уверены?

– Да… Да, убежден.

– Не могли бы вы описать, как они выглядели?

– Как выглядели? – Вопрос явно показался Ормороду бессмысленным.

– Да, доктор. На что они были похожи?

– Высотой дюйма в два – два с половиной. – Свидетель показал на пальцах размер флакончика. – А в диаметре три четверти дюйма, сэр. Вполне обычные, ничем не примечательные медицинские пузырьки.

– Стеклянные?

– Ну да.

– Из прозрачного стекла?

– Нет, сэр, из темно-синего стекла, как принято для ядовитых лекарств или для тех, которые могут причинить еще какой-то вред.

– Легко ли разглядеть, полон такой флакончик или пуст?

Ормород наконец понял:

– Нет, сэр. Их наполняют примерно наполовину. Но полный и совершенно пустой пузырьки выглядят абсолютно одинаково – уровень жидкости незаметен.

– Благодарю вас, доктор. Можно предположить, что один из них мисс Лэттерли использовала накануне вечером, а о том, что произошло с другим, мы никогда не узнаем… если только мисс Макдермот не предпочтет рассказать нам.

– Мистер Аргайл! – сердито вмешался судья. – Вы можете предполагать все, что вам угодно, но попрошу вас не сообщать об этом суду! Нас интересуют только свидетельские показания. А мисс Макдермот ничего на этот счет не говорила.

– Да, милорд, – без малейшего раскаяния отозвался адвокат. Удар попал в цель, и все это понимали.

Врач промолчал.

Поблагодарив, Джеймс отпустил его. Тот неохотно спустился в зал. Ему понравилось выступать перед публикой.

На третий день Гильфетер, вызвав личного врача Мэри Фэррелайн, попросил его охарактеризовать болезнь покойной, ее природу и продолжительность, а также удостоверить, что его пациентка могла бы прожить еще несколько лет счастливой полноценной жизнью. Зал сочувственно загудел. Доктор рассказал, какие лекарства он ей прописывал и в каких дозах.

У Аргайла вопросов к нему не было.

Пригласили аптекаря, готовившего лекарство, и тот подробно описал характер своей работы.

И здесь Джеймс ограничился уточнением того факта, что для получения лекарства большей концентрации его требуется выпарить и только так можно получить порцию двойной крепости при том же количестве жидкости, а также попросил подтвердить, что для выполнения этой операции не требуется квалификация медицинской сестры. Никаких неожиданностей обсуждение этого вопроса не принесло.

Эстер со скамьи подсудимых следила за ходом допроса. С одной стороны, ей хотелось, чтобы он поскорее закончился. Все это напоминало ритуальный танец, только словесный, в котором каждый ведет свою, заранее установленную и тщательно отрепетированную партию. Ужаснее всего было то, что девушке приходилось довольствоваться ролью зрителя. Принять участие в этом действе она не могла, хотя именно ее судьба зависела от его исхода. Из всех собравшихся здесь она единственная была лишена возможности отправиться домой по окончании спектакля, чтобы вернуться сюда неделю или месяц спустя, когда будет идти уже другая пьеса с другими актерами.

Лэттерли хотелось, чтобы поскорей кончилась эта неизвестность и был вынесен приговор.

Но, с другой стороны, когда это случится, возможно, придет конец всему. Ее признают виновной. Исчезнет даже та слабая надежда, которая все еще теплится в ее душе. Сейчас ей кажется, что она уже смирилась с близким концом. Но так ли это? Когда мысли о смертном приговоре обернутся реальностью, сумеет ли она, сохраняя достоинство, встретить его с высоко поднятой головой и без дрожи в коленях?

Или все поплывет у нее перед глазами, и сердце ее сожмется от страха? Вдруг она еще не вполне готова к этому?

Очередным свидетелем была Калландра Дэвьет. В зале начали перешептываться, и скоро все уже знали, что это – подруга Эстер, а потому встретили ее враждебно. Публика предвкушала схватку. Казалось, в воздухе запахло чуть ли не кровью. Люди протискивались вперед, чтобы увидеть, как эта плотная широкобедрая женщина идет через зал и поднимается по ступенькам свидетельской кафедры.

В душе Монка при виде Калландры что-то дрогнуло, словно она была не просто человеком, которого он знал полтора года, поддержавшим его материально и вызывавшим его восхищение своей смелостью и умом, но и вызывала в нем более глубокие чувства. Назвать эту даму красавицей было нельзя: даже в юности ей в лучшем случае было присуще только обаяние. Нос у нее был чересчур длинным, губы – несколько необычной формы, а волосы слишком курчавились и имели обыкновение нелепо разлетаться во все стороны. Привести их в надлежащий порядок не удавалось никакими шпильками. Бедра леди были непропорционально широки по сравнению с плечами, а вся фигура слишком округла.

Вместе с тем присущая ей трезвая оценка своей внешности в сочетании с чувством собственного достоинства была важнее изящества прочих светских дам, достигаемого по большей части искусственно. Уильям был бы счастлив помочь ей, хотя и понимал, что это невозможно, и проклинал собственную сентиментальность.

Он сидел, весь напрягшись, внушая себе, что глупо так волноваться и что чем бы ни закончилось это дело, в его жизни почти ничего не изменится. Однако эти уговоры ни на йоту не помогали.

– Леди Калландра, – начал Гильфетер с холодной вежливостью. Он был не настолько наивен, чтобы воображать, что сможет очаровать эту свидетельницу или что присяжные поверят в такую возможность. Ему случалось переоценить проницательность присяжных, но противоположной ошибки он не совершил ни разу. – Давно ли вы знакомы с мисс Эстер Лэттерли?

– С лета восемьсот пятьдесят шестого года, – ответила Дэвьет.

– И ваши отношения были приятельскими, даже дружескими?

– Да. – Ничего другого Калландра сказать не могла. Отрицательный ответ придал бы ее словам о честности Эстер больший вес, но признание их взаимной холодности потребовало бы дополнительных объяснений. Это было ясно и свидетельнице, и Гильфетеру, а присяжные, наблюдая за ней, проникались все большим пониманием как того, что она говорила, так и того, что оставалось недосказанным.

– Знали ли вы о ее намерении принять предложение семейства Фэррелайнов?

– Да.

– Она сама сообщила вам об этом?

– Да.