Комнаты страха Орлов Антон

– Пульс в норме, – отметил незнакомый мужской голос.

Бланка хотела крикнуть, позвать девочку, но что-то постороннее не давало ей говорить.

– Не дергайся, это кислородная маска. Не все сразу, – другой незнакомый голос, женский.

– Я здесь! Все хорошо, Бланка, ты вернулась! Это я привела тебя обратно!

Услышав радостный возглас Марсии, она успокоилась. Улыбнулась бы, если б не эта штука на лице.

Штука скользнула в сторону – словно морская звезда уползла, обнаружив, что ей здесь не рады – и Бланка поняла, что лежит в «коконе». Увидела за прозрачной стенкой Марсию и Дигну, у обеих улыбки до ушей, и очень красивую черноволосую девушку с густо подведенными темно-синими глазами. Перед пультом сидел сухопарый желтокожий мужчина, искоса взглянув на пациентку, он снова повернулся к мониторам.

– А где Генри и Морис? – вспомнив, что случилось, спросила Бланка.

– Все живы, мы их выгнали, ты же голая, – затараторила Дигна. – Все было суперски, про нас можно кино снимать!

– Это Чеус прилетел за вами и всех спас, а его Морис позвал, потому что сбежал оттуда, – сообщила Марсия.

– А сейчас мы типа под охраной, как потерпевшие, потому что Анджелу еще не поймали, – добавила Дигна.

В памяти начали проявляться подробности. Эпизод с тетрадкой.

– Я должна извиниться, это же из-за меня… – съежившись от сознания своей вины, пробормотала Бланка. – Если бы я сделала вид, что не заметила надписи…

– Наоборот, все классно получилось! Мы живы только потому, что сразу драпанули оттуда. Ты же еще не знаешь, мы были не первые. Полиция нашла полное озеро трупов, Анджела их убивала и топила, поэтому мы тебя простили…

– Дигна, марш отсюда, – распорядилась синеглазая девушка.

Дигна безропотно подчинилась.

Облокотившись о спинку кресла, в котором сидел желтокожий мужчина, незнакомка повернулась к мониторам.

– Извините… – произнесла Бланка нерешительно. – Скоро мне можно будет отсюда выйти?

– Думаю, сегодня. Друзья называют меня Лейлой.

Она попыталась вежливо кивнуть в ответ. Лейла ей сразу понравилась – не только потому, что такая красивая, и даже не из-за того, что заботится о ней. Было что-то еще.

– Зря ты меня не послушалась, – прижавшись носиком к прозрачной стенке «кокона», так что кончик расплющился, сказала Марсия. – Я же говорила, чтобы ты не ездила туда, а то тебя завалит камнями и снегом.

– Я ведь не знала, что так и будет, – улыбнулась Бланка.

– Зато я знала, потому что я «сканер», как папа. В следующий раз, если я что-то скажу, ты меня лучше слушай.

– Хорошо.

– Пожалуй, мы еще до вечера ее выпустим, – изучив данные на экранах, обратилась Лейла к мужчине. – Если что, уложим обратно.

Бланка вспомнила. Однажды она отыскала в Сети подборку фотографий Тины Хэдис, и среди прочих там были снимки, где рядом с Тиной две девочки пятнадцати-семнадцати лет. Одна обыкновенной внешности, с каштановой косичкой, а вторая редкой красоты брюнеточка с сумрачно-синими глазами и стрижкой «каре», на нее-то Лейла и похожа. Причем не просто похожа, а как две капли воды, словно это она и есть, разве что прическа другая. Бланке нравилось все, так или иначе связанное с Тиной Хэдис, а тут еще оранжевый незийский пляж, на песке белеют ракушки и крабы, сине-зеленое море сияет мириадами бликов… Спросить у Лейлы, не она ли там была?

Так и не успела собраться с духом, чтобы спросить – в комнату ворвалась запыхавшаяся Дигна. Бланка только теперь заметила, какое шикарное на ней платье: длинное, серебристо-розовое, с расширяющимися книзу рукавами, и подол расшит золотыми мимозами.

– Лейла, они куда-то пропали!

– Что пропало?

– Мальчики, все трое, Генри, Морис и Чеус, – тяжело дыша, пояснила Дигна. – Их нигде нету. Не могли же они уйти, не предупредив нас, правда?

– Закрылись где-нибудь. Мало ли что у них за дела.

– Да их нигде нет! – подкрепляя слова жестом, Дигна энергично встряхнула сжатыми кулаками. – Я весь этаж обшарила, чтобы сказать им, что Бланка проснулась. Если они в бар напиться сбежали, так зачем им сбегать, если у вас тут свой классный бар есть…

– Бар исключается.

Нахмурившись, Лейла отцепила от пояса изящную вещицу – телефон или передатчик, разница между тем и другим понятна только специалистам – и начала кого-то вызывать. Ей не отвечали, и она все больше мрачнела. Черты побледневшего лица отвердели, на переносице прорезалась складка.

– Их и правда нигде нет, – потянув ее за подол черного кружевного платья, испуганно прошептала Марсия. – Здесь, кроме нас, только моя кузина, а они куда-то делись, я их не чувствую…

– Ли, слышишь меня? – сказала в передатчик Лейла. – Оставайся, где находишься, мы сейчас придем за тобой. Кажется, у нас неприятности.

– Может быть, ваша нарисованная защита не сработала? – высказала догадку Дигна. – Картинка – это же не силовое поле. Жалко, столько старались, рисовали…

Лейла мрачно взглянула на нее.

– Дигна, Марсия, вы со мной, сходим за Лианой. Хинар, отключай «кокон», а то черт знает, что будет дальше.

Они ушли.

– Можно отсюда выбираться? – с минуту выждав, спросила Бланка.

– Потерпи, сестренка. Системы «кокона» полагается отключать постепенно, одну за другой. Это займет примерно с полчаса.

«Странно, что он меня так назвал… Мы ведь не принадлежим к одной расе, он шиайтианин, а я землянка».

– Я тоже там был, – коротко усмехнулся Хинар в ответ на ее взгляд.

Что значит «там», Бланка поняла сразу.

Еще она заметила, что около пульта лежит то ли пистолет, то ли бластер. Судя по форме ствола, бронебойный пистолет.

Оружием Бланка интересовалась с шести лет: если хочешь убить ускользнувшую от правосудия террористку, в таких вещах надо хотя бы немного разбираться.

Дискуссию затеял Морис. Отоспался, восстановил силы, и теперь ему не терпелось дать выход забродившей энергии. Спор о достоинствах топ-модели Вероники Ло – чем не рыцарский поединок за честь прекрасных дам? Только повязанного на руку шарфа не хватает. Демонстрируя куртуазность и боевой задор, он совсем позабыл о том, какими судьбами оказался в апартаментах-люкс отеля «Императрица» и каковы насущные проблемы.

И оппонента, конечно же, выбрал подходящего! Чеуса, для которого все топ-модели, вместе взятые, независимо от их расовой принадлежности и цвета кожи, величины бюста и объема талии, формы носа и разреза глаз, романтических или пикантных биографических подробностей – такая же дребедень, как рекламные голограммы на улице.

Гинтийцу не было никакого дела до предмета разговора, и в ответ на все наскоки он время от времени негромко цедил что-нибудь безразличное, а Морис все пуще распалялся. Сначала он привязывался со своим спором к Генри, но тот отвечал уклончиво – можешь лепить из этих вежливых расплывчатых реплик все, что пожелаешь, хоть согласие, хоть отрицание, выбор за тобой – и Морису вскоре стало неинтересно. Ему хотелось определенности, вот и набросился на гинтийца, непоколебимого, как скала.

– …Эти девушки, которые становятся моделями или кем-нибудь еще, у них на самом деле есть внутреннее содержание, и оно выражается в том, что они наполняют нашу жизнь красотой! – запальчиво говорил Морис. – Вы что-нибудь можете возразить?

– Да что с ними, что без них, – безучастно бросил Чеус.

«Что ты понимаешь в жизни и в красоте?» – читалось в его презрительном взгляде.

Но Морис умел читать взгляды не так хорошо, как Генри, поэтому с энтузиазмом подхватил:

– Ага, вы себя выдали, это для вас так, потому что вы не умеете чувствовать очарование! Нельзя же быть человеком-роботом, мы же только чувствами и отличаемся от машин! Вот, давайте обсудим критерии… Сейчас, с мысли сбился… Вот, назовите, какую женщину вы считаете идеалом красоты, как бы совершенством?

– Ольгу и Лиану Лагайм.

«Разумеется, кого же еще, – мысленно усмехнулся Генри, довольный тем, что предугадал ответ. – Все Лагаймы друг на друга похожи. Так я и думал».

– Значит, женщин земной расы? А почему не гинтийку? Но вы же не на Гинте живете, поэтому у вас критерии сдвинулись в космополитическую сторону… А вот я могу с вами поспорить! Давайте поспорим! Они все-таки не модели, и если поставить их рядом с Вероникой Ло, как на конкурсе красоты, и сделать сравнительный анализ внешних данных…

– Лучше не делай, – вроде бы доброжелательным, но в то же время наводящим на размышления тоном посоветовал Чеус. – Чтобы никаких для тебя осложнений. А то еле оправился после одной взбучки…

– А что такое? – растерялся Морис. – Почему нельзя?

– Потому что я в этом доме охранником служу. Еще о ком-нибудь из них не то скажешь – будет хуже, чем в прошлый раз.

Его это сбило, но ненадолго. Вновь собрав разбежавшиеся от неожиданной угрозы мысли, он попробовал зайти с другой стороны:

– Хорошо, тогда представьте, что вы попали на Жел или на Тихаррои – в общем, туда, где живут не люди, и человека почти не встретишь, и женщину тоже не встретишь, вам же будет не хватать в окружающей среде прекрасного?

Он все больше увлекался и повышал голос, кончилось это тем, что рассвирепевшая Лейла на них прикрикнула.

Марсия пыталась разбудить Бланку – так, как это могут только «сканеры» – и надо было соблюдать тишину. Дожидаясь, когда его маленькая подопечная освободится, Чеус бродил по этажу, Морис увязался за ним, как собака за велосипедистом, и Генри слонялся с ними за компанию.

Наблюдать за Морисом было любопытно. После недавнего приключения он немного осмелел, понял, что излагать вслух свое мнение – это далеко не самая страшная вещь на свете, и надо жить, пока живется, ибо неизвестно, что ждет тебя завтра. Само по себе оно хорошо, позитив, но у Мориса имеются все задатки для того, чтобы стать невыносимой личностью. Из него может получиться этакий зануда-идеалист – тип в общем-то безобидный, но способный доконать тех, кто станет его с сочувствием выслушивать. Вот интересно, произойдет с ним это или нет?

Потом в одной из комнат заверещал автомат. Лейла опять выскочила в коридор и потребовала, чтобы Морис что-нибудь сделал, на том дискуссия и заглохла.

Источник шума находился в персиковой спальне, но стоило людям туда зайти, звук прервался.

– Где этот сучий робот? – озираясь, произнес Морис с нешуточной угрозой, как наладчик он чувствовал себя в своей стихии. – Под кроватью?.. Смотрите, он еще и зеркало тут раскокал!

На дверце шкафа вместо нанесенного через трафарет магического рисунка, скопированного из древнелярнийского трактата, чернели грязные потеки и трещины, зеркальное покрытие того и гляди осыплется. Это значит…

Высказать вслух свои соображения по этому поводу Генри не успел – его сгребли за горло.

– Спокойно. Дернешься – сразу умрешь, – Чеус говорил громко, словно обращался не к нему, а к собравшейся в коридоре аудитории. – Думаю, твоя подружка видит и слышит нас, но сбежать к ней лучше не пытайся. Убью на месте. Морис, открой дверь.

– Надо же сначала робота найти! – возразил увлекшийся Морис.

Он в этот момент заглядывал под кровать, стоя на четвереньках.

– Какой тебе робот, мы в Комнатах.

– А?..

Морис побледнел, выпустил сборчатое покрывало и уселся на пол. Гинтиец несильно ударил его носком ботинка.

– Вставай! Мы угодили в переплет, но у нас в заложниках этот предатель, который мечтает присоединиться к Римме Кирч. Тем хуже для него… Кирч, ты ведь меня слышишь?

– Слышу, – голос Анджелы донесся непонятно откуда. – Отпусти его!

– С удовольствием отдам тебе его труп. У меня перстень с отравленным шипом. Помнишь ту бижутерию, которую мы использовали в Конторе? Такого же типа штучка. Что бы ты ни сделала, парень умрет раньше, чем успеешь меня прикончить, поэтому давай без фокусов.

Генри ощущал прохладное прикосновение металла к коже, но никакого острия там не было. Просто гладкий ободок. Хотя, кто знает, что спрятано внутри… Не исключено, что пресловутый шип действительно существует.

Этот массивный перстень из темного металла, с овальным рубином цвета свернувшейся венозной крови, был у гинтийца еще с тех времен, когда Генри впервые его увидел. На Гинте любят кольца с камнями, и вряд ли человек вроде Чеуса будет носить такое украшение без полезной начинки.

– Так Генри, что ли, предатель? – сидя на полу и хлопая чахлыми белесыми ресницами, попытался осмыслить происходящее Морис.

«А ты – дурак, – мысленно огрызнулся Генри. – Тормоз, как сказала бы Дигна!»

– Морис, встал и открыл дверь, живо! – повторил приказ гинтиец. – Через порог не перешагивай, откроешь – сразу назад.

До Мориса наконец дошло, что происходит. У него даже уши оттопыренные побледнели, а губы задрожали. Сейчас он был похож на ребенка, готового расплакаться от страха и обиды. Сколько ему – двадцать два, двадцать три? Выглядит как несчастный школьник.

– Не трудитесь, я сама вам открою, – елейным голосом предложила невидимая Римма-Анджела. – Пожалуйста!

Дверь отворилась – медленно, с берущим за душу протяжным скрипом. Пустое помещение, напротив виднеется еще одна дверь, обитая рваной кожей, свисающей живописными лохмотьями. Стены сложены из бревен, в щели набиты скомканные клочки газет, грязноватый синтелон, обертки от конфет, пучки жухлой травы, блестящая елочная мишура, измочаленные презервативы, какая-то гадость, не поддающаяся идентификации.

Морис, увидев это, съежился и затрясся.

– Кирч, ты в этом свинарнике живешь? – хладнокровно поинтересовался Чеус. – Подходящее для тебя место.

– Знаешь, Зойг, мне наплевать, что ты об этом думаешь, – отчеканила в ответ на оскорбление Анджела, ее резкий напряженный голос царапнул Генри по нервам, словно железо по стеклу. – Ты зато всегда был аккуратистом, каких поискать! Помню, как ты аккуратно упаковывал в мешки товарищей, собственноручно убитых, и прятал на корабле по углам. Наверное, каждый раз после этого бегал руки с мылом мыть!

– Не товарищей. Конторских мерзавцев, которых надо было убрать.

– Контора была твоей командой!

– Нет, Кирч, в том-то и дело, что нет. Это они были командой – те, кто разгромил Контору. Потому они и победили, хотя их была горстка против целой армии.

– Они победили, потому что на их стороне был многомерник!

– А на Вьянгасе? – усмехнулся Зойг.

Генри уловил его усмешку краем глаза. Еще он видел, что Морис нетвердо, со второй попытки, поднялся на ноги и встал с другой стороны от охранника.

– Вьянгас был ошибкой. Я возражала, меня не послушали.

– На суде будешь доказывать. Возражала или нет, результат один. И если бы они не были командой, им бы не удалось раздавить остатки Конторы, которые могли дать начало новой заразе. Там обошлось без участия многомерника. Или не помнишь?

– Ага, конечно, пришел киборг и всех в лапшу!

– И я о том же. Тина была ядром их команды. Не лидером, а центром притяжения, вокруг которого сгруппировались все остальные. И когда понадобилось защитить остальных, она сделала практически невозможное – преодолела ментальное воздействие Маршала, хотя этот старый параноик соорудил супермощный усилитель, не надеясь, видимо, на собственные силы.

– Ты же всегда презирал женщин, – с подначкой, за которой ощущались недовольство и растерянность, напомнила после затянувшейся паузы Анджела.

– Не всех. А что касается Конторы – это была помесь прогнившей бюрократической машины, агрессивной тоталитарной организации и бандитской шайки, и она заслуживала того, чтобы начало ее погибели положил Саймон Клисс. Вроде есть такое направление в медицине, когда подобное лечится подобным – не припомнишь, как называется?

– Ты же когда-то сам пришел в Контору!

– Ошибка молодости. Я за эту ошибку дорого заплатил.

– А в команде у Тины был Лиргисо, преступник с Лярна, в Контору такого типа никогда бы не взяли. Знаешь, Зойг, если бы его не убили вместе с Маршалом на Сагатре, ты бы сейчас не торчал в моих Комнатах, потому что вы бы с ним давно уже друг дружке глотки перервали! И совсем не из-за идейных разногласий, по другой причине… Вы бы с ним кой-чего не поделили! Сказать вслух, о чем я?

– Кирч, вот кого я всегда презирал – это такую дрянь, как ты, что верно, то верно.

Гинтиец произнес это холодным брезгливым тоном, словно по лицу наотмашь ударил.

Ответа не последовало, снова пауза. А потом накрытая нарядным золотистым покрывалом гостиничная кровать ринулась на них, как взбесившийся бык или рванувшая с места машина – и в полуметре от людей врезалась в невидимую преграду. Словно кто-то в последний момент врубил генератор силового поля. Генри даже испугаться не успел.

– Зойг, вот ты, значит, каким стал, – настороженно, как будто взвешивая каждое слово, протянула Анджела. – Значит, у тебя тоже потенциал оказался… А ведь на пси-излучение у тебя положительной реакции не было!

– У тебя тоже. Реакция есть, если потенциал уже раскрылся, а пока он в зародыше, как не проросшее зерно, ее не будет. Это и меня, и тебя спасло от расстрела. Помнишь, бывали случаи, когда Маршал приговаривал к смерти своих, конторских – только за то, что им становилось плохо, если рядом включали пси-излучатели? Хотя сам был такой же. Неужели ты до сих пор сохранила уважение к этому старому двуличному мерзавцу?

– У всех бывают ошибки, – буркнула Анджела.

Генри понял, о чем идет речь: об излучении, болезненном, а то и смертельно опасном для тех, чьи способности выходят за рамки стандартного набора, предусмотренного человеческой природой. Существуют, кстати, защитные приспособления, древнелярнийская штучка, их можно носить, как украшения, или имплантировать под кожу. У Лейлы такие есть. И у Чеуса, наверное, тоже – вживлены так, что снаружи не заметишь. Лейла однажды протестировала Генри на это самое излучение – нулевая реакция. Расстроилась: ей очень хотелось, чтобы он оказался таким же, однако его status quo вполне устраивало.

Пожалуй, к лучшему, что вышеупомянутых способностей у него не обнаружилось, ведь если бы они были, с этим пришлось бы что-то делать. Ему хватало того, что есть: искусство, работа над книгой, общение с приятными или вызывающими интерес людьми и не-людьми… Да знай Анджела, каков он на самом деле, она без разговоров занесла бы его в разряд тех, кого полагается осуждать и ликвидировать.

Он уже опомнился от шока. Привычка наблюдать за происходящим со стороны взяла свое, и пока он добросовестно изображал заложника, ожидающего, что ему вот-вот вонзится в горло ядовитый шип, мозг анализировал обстановку и пытался разобраться в том, что случилось.

Во-первых: почему не сработала защита? Они с Лейлой допустили ошибку при переводе? Или в древнем тексте с описанием Комнат изначально содержалась неверная информация? Никаких ведь гарантий… Просто это было все, что нашлось по данному вопросу. Или ошибка вкралась, когда наносили узор именно на эту дверь – на полмиллиметра сдвинулся трафарет, какая-то из линий оказалась чуть-чуть смазана? В тексте подчеркивалось, что даже ничтожная погрешность недопустима.

В ложной спальне цветка на дверце шкафа не оказалось. Комнаты не смогли воспроизвести его, хотя все остальное – расцветка ковра, фестоны и рюши на шторах, умопомрачительная гламурная кровать – скопировано с похвальной точностью. А нарисованным на зеркале лярнийский узором Комнаты подавились: он не просто отсутствует – в том месте, где он должен находиться, зеркальное покрытие пошло трещинами, словно при соприкосновении с этой картинкой здешняя материя получила травму.

Обсудить это с Чеусом никакой возможности – Анджела услышит. Черт, ведь он мог бы кое-что подсказать, но как это сделать? И примет ли гинтиец к сведению его советы? Тот факт, что они сюда угодили, подрывает доверие к источнику, из которого Генри почерпнул информацию. Чеус, в отличие от него, не был влюблен в лярнийскую культуру; возможно, сейчас он думает, что их с Лейлой затея заведомо была обречена на провал.

Впрочем, рискнуть стоит – рискнуть и посмотреть, что из этого выйдет.

Чеус всегда был для Генри загадкой. Теперь кое-что прояснилось, но в целом он так и остался загадкой из серии «чужая душа потемки». Генри не взялся бы домысливать, что он думает по тому или иному поводу.

Диалог между бывшими террористами тем временем продолжался.

– У Маршала тогда были такие правила игры, разве не понимаешь? – попыталась защитить своего кумира Римма-Анджела.

– Старый психопат хотел быть одним-единственным и боялся конкуренции, вот тебе и все правила.

– Он потом начал учить нас, после того как Организация развалилась. А ты бы, Зойг, насчет психики лучше помалкивал! Поль Лагайм, наверное, гордится тем, что из-за него сорвало крышу у одного из элитных офицеров Конторы. Вспомни, кем ты был! И кем стал теперь…

– Я помню, кем я был, – угрюмо усмехнулся гинтиец. – Такое не забывается… А что до остального, Полю не очень-то понравилось, как я к нему отношусь, но он в конце концов решил, что это мое личное дело, раз я все свое держу при себе. Я охранник и больше никто.

Это сказано не для нее, а для нас с Морисом, понял Генри. Ее он в грош не ставит.

– У охранников хотя бы самоуважение есть, а у тебя его совсем не осталось. Служишь, как паршивая собака, за кость в миске. Хотя, я слышала, тебя ценят… Тебе доверили сторожить хозяйского ребенка – высокая честь!

Генри почувствовал, как напряглась рука Чеуса, лежавшая у него на горле. Нажатие не усилилось, но пальцы на мгновение окаменели.

– Кирч, об этом ребенке лучше забудь. Нарвешься. Этого тебе не простят. Помнишь, как вы с Маршалом удирали на Вьянгасе от Тины Хэдис? Из-за такой ерунды, как ты, Тина не станет все бросать и мчаться на Парк, но другое дело, если речь зайдет о дочери Поля. А с Тиной будет многомерник, который спалит твои Комнаты, в каком бы пространстве они ни находились, для него это минутное дело. Подумай, нужны ли тебе такие осложнения.

«Если на то пошло, это сможет сделать и сам Поль. Но его Римма, по старой памяти, не боится, поскольку в то время, когда они общались, он был только «сканером» и больше ничего неординарного не умел. Зато Стива и Тину она должна бояться… Особенно Тину, потому что своими глазами видела, что та сотворила с их шайкой на Вьянгасе».

– Зойг, отпусти Генри, тогда я забуду о Марсии Лагайм.

«Трогательно… А я, кажется, понял, как можно сообщить ему стратегические сведения. Сейчас или никогда!»

– Анджела, не думай обо мне, – сказал Генри вслух. – Будь осторожна! Если Зойг обладает такими же способностями, как ты – это значит, он может дать бой даже здесь, на твоей территории. Ты видела, как он остановил кровать, это не случайность. Ты привыкла иметь дело с теми, кто пугается, когда попадает в Комнаты, а в нем нет страха, поэтому он опасен и может все тут разнести.

Первый пакет информации выдан.

– Молчать! – процедил Чеус – перед этим секунду выждав и убедившись, что Генри договорил до конца.

– Я это учту, – деловитым тоном, в котором сквозила легкая озадаченность, сообщила по-прежнему невидимая Анджела.

– Я тоже, – с угрозой произнес гинтиец. – Еще хоть слово скажешь…

Дернувшись, Генри сдавленно застонал сквозь стиснутые зубы. Будет логично, чтобы Чеус после такой выходки причинил ему боль: если этого не случится, Римма-Анджела может заподозрить, что ее пытаются провести. Вот он и решил застонать самостоятельно, не дожидаясь болевых приемов и прочих недвусмысленных намеков.

Гинтиец одобрительно ухмыльнулся. Несведущему наблюдателю эта ухмылка должна была показаться изуверской.

Анджела гневно потребовала:

– Прекрати!

– Да я бы его уже прикончил, если бы не риск, что сразу после этого ты прикончишь меня. Он с тобой в сговоре! Кирч, он умрет, как только я решу, что он мне больше не нужен.

Дверь, за которой находилось грязное помещение с бревенчатыми стенами, с грохотом захлопнулась. Шторы взметнулись, как от сильного сквозняка, яростно трепеща всеми своими оборками. За ними и правда не окно оказалось, а другая дверь, белая с мутно-зеленым рифленым стеклом в мелких завитках. Она распахнулась, показав пустой школьный класс: два ряда парт, учительская кафедра, на стене громадный экран из тех, которые почему-то принято называть «классными досками». С экраном соседствовала еще одна дверь, сверху донизу покрытая корявыми надписями и росчерками. Все выглядело запущенным, давно не ремонтированным. На полу обычный для неприбранного школьного помещения мусор.

Видимо, это кабинет биологии: возле кафедры одиноко притулился человеческий скелет, по стенам развешаны экземпляры ракообразных в шипастых панцирях, с длинными жесткими усами и большими клешнями, одни белесые, другие блекло-бежевые, вперемежку с ними – гербарии с засушенными сельскохозяйственными злаками. В стенном шкафу виднелись за стеклами банки с заспиртованными темными комками – то ли моллюски, то ли чьи-то внутренние органы.

Отвлекающий маневр: рассчитывая, что они засмотрятся на классную комнату – самую обыкновенную, невзрачную и все равно чем-то пугающую (возможно, склизкими на вид предметами в банках с этикетками), – Римма-Анджела швырнула в гостей напольным светильником, разукрашенным золотыми птицами.

Чеус успел отреагировать, отбитый телекинетическим ударом светильник вмазался в стенку и с глухим стуком упал на ковер.

После этого началась катавасия с участием скелета и высушенных крабов – все это посрывалось со своих мест, хлынуло в дверь, закружилось вокруг людей неуклюжим сумасшедшим хороводом.

Целью был Зойг. Генри хозяйка Комнат до сих пор принимала за «своего», что не помешало ему получить по колену тяжелым гербарием с колючими остистыми колосьями. Морис издавал невнятные панические выкрики. Ему в этой сумятице тоже доставалось, и вдобавок его терзал страх.

Генри переносил происходящее немного получше. Он ведь привык быть не-участником, заинтересованным, но отстраненным соглядатаем – до такой степени привык, что сейчас это качество неожиданно сослужило ему хорошую службу. Находясь в Комнатах, в гостях у экс-террористки и маньячки Анджелы, посреди вихря предметов, которые вряд ли являлись тем, чем казались на первый взгляд, он в то же время как будто смотрел на все это со стороны. Реальные ощущения – боль в ушибленном колене, рука Зойга на горле – не могли вытеснить противоречащей здравому смыслу, но неистребимой подспудной убежденности: он на самом деле к этому не причастен, он только смотрит.

Увлекая его за собой, гинтиец отступил к стене. И то удобней, чем держать круговую оборону… Оставшийся в одиночестве Морис дико огляделся и тоже бросился к ним, втягивая голову в плечи под градом разбушевавшихся школьных экспонатов. На нем повисло, уцепившись за джемпер бугристой белесой клешней, настенное пособие из кабинета биологии. Морис по-девчоночьи визжал и безуспешно старался оторвать от себя мертвую морскую тварь.

– Анджела, я знаю, что Зойг сделает дальше! – изобразив героическую попытку вырваться из захвата, крикнул Генри. – Он попробует открыть дверь в реальное пространство! Если его воля пересилит твою, у него это получится, тогда он заберет меня с собой и сдаст Космополу!

– Сдам, обязательно, – подтвердил Чеус. – Никуда не денешься.

– Без паники, стажер! – прикрикнула Анджела. – Никто отсюда не проскочит!

«Ага, теперь я, значит, «стажер»? Всю жизнь мечтал… Главное, что я все-таки выдал ему второй пакет информации. Черт, кое-что важное осталось… Придется рискнуть еще раз».

Стена за их спинами начала колыхаться и прогибаться, словно поверхность мягкой емкости, наполненной гелем. Они снова переместились на середину комнаты. Кто знает, чего ждать от такой стены…

Положение не менялось. Вокруг бесновались копии раков, крабов и креветок с неведомой планеты (скорее всего, с Яхины, если Римма извлекла эту школьную коллекцию из своих детских воспоминаний), декоративные подушки нежной персиковой расцветки, доски с распятыми колосьями. Скелет быстро выбыл из этого хоровода – получил по черепу увесистым гербарием и осыпался на пол кучкой костей. Видимо, это Зойг его зашиб. Гинтиец хладнокровно отражал круговую атаку, однако дверь в реальное пространство не открывалась. Ничья. Как надолго его еще хватит – на час, на два?

Хладнокровно. В том-то и дело.

Для того чтобы управлять Комнатами, нужна «эмоциональная сила». Победит тот, у кого ее больше. Причем эмоции эмоциям рознь: например, от обуревающей Мориса паники проку не будет. Смятение, тревога, страх – все это лакомая пища для Комнат. Интересно, знает об этом Анджела или нет? Заманивая сюда свои жертвы, она подкармливала Комнаты, хотя, возможно, сама не подозревала, что ее развлечения обеспечивают в том числе такой эффект.

Речь идет об эмоциональной энергии, о ее интенсивности и мощи – если Генри правильно понял смысл текста, написанного изысканными извилистыми иероглифами на верхнем нийонге.

Он сам не рискнул бы сразиться на этом поле с Риммой-Анджелой – упертой террористкой, жаждущей реванша и борьбы ради борьбы. Он созерцатель, его чувства мягки, утонченны, богаты полутонами и переливами, но лишены того накала, который требуется для драки такого рода.

Другое дело Чеус – или, если угодно, Зойг. Только непроницательный и неискушенный наблюдатель вроде Мориса мог обозвать его «бесчувственным роботом». Морис видит то, что лежит на поверхности – образцовую сдержанность, самоконтроль, толстую сверхпрочную оболочку, под которой бурлит раскаленная лава. Со стороны можно заметить только отблески этой лавы, мелькающие в глубоко посаженных мрачных глазах гинтийца – и то изредка, если очень повезет.

Самоконтроль у него отменный. И в экстремальных ситуациях он привык действовать хладнокровно, как идеально отлаженная боевая машина, забыв об эмоциях – подход правильный, никто не спорит, но не для данного случая.

– Анджела, еще немного, и ты справишься! – заговорил Генри. – Ты правильно делаешь, что используешь силу своих страстей, это сейчас то же самое, что дрова для пламени или топливо для корабля, без этого здесь не победить! Я тобой восхищаюсь, я в тебя верю! А-а… – он скривился от боли, которой на самом деле не было.

Зойг понял. И сумел воспользоваться советом. Затеявшие полоумную пляску предметы разметало по комнате. Дверь в «класс» захлопнулась с такой силой, что рифленое стекло задребезжало.

Таща с собой Генри и Мориса, Чеус шагнул к той двери, за которой должен находиться гостиничный коридор. Открывается… В первый момент Генри испытал несказанное облегчение, потом на него дохнуло обжигающим холодом.

То самое «царство черного льда», о котором шла речь в лярнийском трактате – значит, это не метафора…

– Закройте, скорее! – замерзшие губы подчинялись с трудом. – Туда не надо…

– Говори, как отсюда выбраться, – встряхнув его, велел Чеус. – Три секунды – и что-нибудь тебе сломаю. Ну?

– Генри, молчи!

Что-то из валявшегося по углам разбитого хлама опять взвилось в воздух, нацелившись гинтийцу в голову, однако тут же отлетело обратно.

– Генри, не говори ему!

Так кричат, когда понимают, что проигрывают.

– Пусть Морис представит во всех подробностях какое-нибудь хорошее безопасное место, но не то, откуда мы сюда попали, не отель. А вы откройте дверь в то помещение, которое он представил. Не обязательно, чтобы вы знали, что это будет за место. Главное, что вы даете такой мысленный импульс, используя свою эмоциональную силу. Анджела, у меня нет выбора!

– Выбор есть! – свирепо возразила Анджела. – Ты струсил, подвел! Проштрафился!

– Морис, понял? – спросил Зойг. – Представляй, живо!

Тот однажды похвастался, что у него первоклассная зрительная память. Как с этим обстоит у Чеуса, Генри не знал, и сосредотачиваться на мысленных картинках гинтийцу сейчас не с руки – можно пропустить удар в висок берцовой костью давешнего скелета или подсечку помятым светильником с золотыми птицами.

– Да, представил, – дрожа, с отчаянной надеждой пробормотал Морис.

Через секунду дверь открылась. Теперь за ней оказалось просторное помещение, наполненное плеском воды и ароматным влажным паром, среди клубов этого пара неспешно двигались белые, смуглые, розовые тела. Кто-то взвизгнул.

– Тьфу ты, женская баня, – с досадой процедил Зойг.

Дверь захлопнулась. Видимо, это Римма-Анджела перехватила контроль, воспользовавшись секундным замешательством противника.

– Генри, давай лучше ты.

– Генри, не подчиняйся! – прозвенел яростный возглас Анджелы. – Ты должен выбрать, слабак ты или нет! Я что-нибудь сделаю, держись!

У Генри в голове мельтешил калейдоскоп картинок. Место, куда ему хочется попасть, и чтобы оно было здесь, на Парке… Между тем дверь с грязновато-зеленым рифленым стеклом снова распахнулась, за ней теперь виднелось что-то вроде разделочного цеха, всевозможные ножи в пятнах засохшей крови.

– Готов! – выбрав одну из картинок – несомненно, паркианскую, – шепнул Генри.

Стая больших и маленьких ножей, по-рыбьи поблескивая, поплыла к проему, но та дверь, перед которой стояли Генри, Зойг и Морис, в этот момент снова открылась.

Коридор, обитый стеганым кремовым материалом с атласным блеском. На полу серая ковровая дорожка. Две пальмы в кадках. Обстановка умиротворяющая, деловая, без выкрутасов, и никаких дверей напротив. Это уже не Комнаты!

Они выскочили в коридор, и гинтиец, развернувшись, пинком захлопнул лакированную дверь с золотистым номером «36». Генри представил, как с другой стороны в нее вонзилось множество чуть-чуть опоздавших лезвий – злых, подрагивающих, в застарелых бурых потеках.

– Где мы? – обессиленно привалившись к стене, вымолвил Морис.

– У Генри спроси, – отозвался Чеус, у него на лбу, на изрезанной морщинами смуглой коже, блестели капельки испарины. – Генри, ты молодец, одно удовольствие попадать с тобой в такие истории!

– Да по мне бы лучше без них, – бледно усмехнулся в ответ Генри.

Ему такой порции приключений на десять лет вперед хватит. Даже на двадцать.

– Разве он не заодно с Анджелой?

Морис все еще дрожал, а на его растянутом джемпере так и висел, намертво вцепившись клешней, покрытый колючими пупырышками краб размером с чайное блюдце. Морис то ли не замечал его, то ли перестал обращать внимание.

– А ты сам как думаешь? – обессиленно закатив глаза, осведомился Генри.

Сесть на пол, расслабиться и от всего отключиться хотя бы на две-три минуты.

– Не знаю, где это, – его спутники ожидали ответа, пришлось объясняться. – Главное, что не Комнаты. Кажется, я видел этот коридор на каком-то снимке. Не важно. Сейчас свяжусь с Лейлой…

Он не успел ни позвонить Лейле, ни сползти по стенке на чистенький ворсистый пол и предаться релаксации. Дверь с номером 36 открылась, и появился тот самый человек, встречи с которым Генри столько лет безуспешно добивался, ради которого прилетел на Землю-Парк. Последний не опрошенный информант. Живая легенда. Саймон Клисс.

Появился он не сразу. Сперва дверь чуть-чуть приотворилась, и заинтригованный шумом Саймон настороженно выглянул, готовый юркнуть обратно – словно крысиная мордочка высунулась из норы. Потом бочком протиснулся в коридор сам ее обладатель. Нездорово бледный, щуплый, одетый дорого, но неряшливо. По-звериному замер, изучая незнакомцев. С Зойгом они раньше встречались, однако после разгрома Конторы тот сделал пластическую операцию, не узнаешь, а Мориса и Генри Клисс видел впервые.

Тонкие губы растянуты в неприятной улыбочке. Глаза бегают, как у воришки в супермаркете, но остается впечатление, что взгляд одновременно с этим направлен внутрь, на что-то, видимое одному лишь Саймону, от чего он никак не может отлепиться.

– Господин Клисс?.. – Не веря внезапно свалившейся удаче, Генри шагнул ему навстречу, усталость мигом уступила место энтузиазму. – Рад познакомиться, я давно хотел с вами побеседовать! У вас поразительная биография, насколько я знаю, вы можете рассказать массу интересного…

– Ага, и расскажу! – Клисс подался вперед, водянисто-голубые глаза еще сильнее забегали, при этом пронзительный сумасшедший взгляд то и дело скользил по лицу Генри. – Про любое говно расскажу, только слушайте! Меня тут никто не хочет слушать, типа их от неприкрытой жизненной правды тошнит! Начнешь им толковать про какое-нибудь жизненное дерьмецо, а они сразу кто куда… Вы новенькие? Расскажу я вам всю правду, тепленькую, как будто, хе-хе, только что навалил! Тихаррианского муруна когда-нибудь видели? Вот такой он, во, весь покрыт мерзопакостной синей шерсткой, похож на паука, ямину в кушетке выкопал – и никто, говно такое, слова против не сказал! А я на него сел, а он меня укусил, а я же не знал, он оттуда торчит, как говенная подушка с бессовестными желтыми глазами… Вот сюда укусил, во! От зверей грязь и шерсть, и вонища, а человек должен это терпеть, хотя царь природы, их бы всех извести на мыло, ага? А Лиргисо этого муруна за бешеные деньги купил и дал ему кликуху Топаз. Он вообще был изверг, вообще урод лярнийский, еще заставил меня съесть ухо, и теперь я вегетарианец, а то противно, вдруг каждая котлета сделана из ушей…