Тачки, девушки, ГАИ Колесников Андрей

Шлях с майдана

В Киеве в канун выборов не соскучишься. В офисе моего товарища лежал чудовищных размеров плакат. В ширину метра четыре, а сколько в длину – неизвестно. Моему товарищу этот рулон достался в подарок от прежнего владельца офиса. Он просто не смог увезти этот рулон с собой. Непонятно, как его в свое время затащили-то на пятый этаж без лифта. Прежний владелец утверждал, что на рулоне изображен президент Украины Виктор Ющенко в полный рост. Впрочем, проверить это было невозможно. Дело в том, что размер плаката был больше размеров офиса. Раскручивая рулон, мы видели только чьи-то ноги в ботинках и брюках.

Может, там вообще Янукович изображен. И тогда от этого плаката надо было немедленно избавиться. Такого рода неприятности никому на Украине не нужны.

Мы долго думали, как же нам все-таки посмотреть, кто на плакате. И решили тогда использовать его по прямому назначению, то есть поняли, что надо вывесить его на балконе. И мы почти уже развернули рулон, как он вдруг сорвался и упал на тротуар. Закричали люди. По-моему, мы кого-то кем-то придавили.

Когда мы спустились, плакат лежал весь в предвесенней грязи, в этой мерзкой снежной каше. Вернее, валялся. Теперь я уже испугался, что на плакате действительно изображен Виктор Ющенко. Избиратели, собравшиеся вокруг рулона, нам бы этого никогда не простили. Они, кстати, уже начали было сами разворачивать рулон, но мы категорически запретили им трогать нашу вещь.

В результате мы погрузили плакат на багажник машины. Это было тоже рискованно. Выглядел он как оружие, бьющее точно в цель. Возможно, если плакат во время выборов в развернутом состоянии висел на балконе, так оно и было.

Мы повезли плакат подальше от офиса. Нам важно было где-то выбросить его и вернуться незамеченными в офис. Мы хотели избавиться от этого рулона, как избавляются от трупа (по крайней мере политического). Но как выбросить такой большой рулон? На одной большой автозаправке мы уже было оставили его (за биотуалетом, где он никому не мешал) и отъехали, но дорогу нам перегородил какой-то человек, который заставил погрузить рулон обратно и даже помог нам это сделать. Он объяснил, как это некрасиво с нашей стороны разбрасываться на автозаправке виниловыми рулонами.

Мы все ездили по Киеву и искали место, где могли бы сбросить рулон, но никак не находили. Оказалось, нет в Киеве такого места. Это только кажется, что их полно. А как только начнешь разгружаться, так откуда-то обязательно подходит человек и начинает с интересом наблюдать за вами.

Потом нас остановил гаишник, и выяснилось, что с рулонами такой длины вообще нельзя ездить по дорогам Украины без специального разрешения.

– Что вы везете и куда? – спросил он.

Я почему-то сразу понял, что деньги здесь ничего не решат. Конечно, чаще всего такое впечатление бывает обманчивым, но я решил не рисковать и сказал ему первую пришедшую на ум правду:

– Это портрет Виктора Ющенко, президента Украины.

Он подобрался и переспросил еще более подозрительно.

– А куда едете?

– В администрацию президента, – неожиданно сказал мой товарищ.

– Цель?

– Повесить на втором этаже, в холле.

Гаишник быстро кивнул. Я думаю, что, может, там вообще никакого холла нет на втором этаже.

– Проводить вас, хлопцы? – произнес он, подумав.

– А то с этой руркой вы далеко не уедете.

Я представил перспективу и ужаснулся. Вот мы подъезжаем к зданию администрации, вот разгружаемся. Вот происходит сеанс разоблачения. Вот нас везут в тюрьму.

Мой товарищ просчитал эти варианты еще раньше меня.

– Обязательно сопроводите нас, – сказал он. – Вы же понимаете.

Мы поехали. Я спросил товарища, почему он такой идиот. И это был последний вопрос, который я задал.

Благодаря машине сопровождения мы подъехали к самому входу в администрацию президента. Гаишник козырнул и уехал. Он сделал свое дело – и не ради награды. Просто это был такой человек.

А двое в штатском наконец спросили нас, что это мы делаем.

– Вот, привезли, – поставив рулон и отдышавшись, сказал мой товарищ.

– Что такое?

– Портрет президента, получите.

– А кто заказывал?

– А мы откуда знаем? – удивился мой товарищ. – Кто-то со второго этажа.

– Ну ладно, разберемся. Ребята, спасибо, давайте отсюда, здесь нельзя стоять.

Уехали мы.

И я вот думаю: а вдруг в рулон все-таки Янукович был закатан?

Прокололись

На Пасху я как честный человек был в церкви. В принципе это модная такая церковь, туда ходят люди, которых я по телевизору вижу иногда потом. Из-за этого в эту церковь ходят другие люди, которые хотят посмотреть на этих. В общем, в этой церкви всегда много народу.

А в тот день вообще было не протолкнуться, особенно у входа. Проблема возникла еще и из-за того, что прямо во дворе, у входа в храм божий, стояла машина. Это выглядело очень дерзко. Люди не только заехали во двор, они развернулись у входа, бросили машину и ушли. История еще и в том, что это была так себе машина. Можно сказать, вообще никакая. Трехдверный «Фольксваген-Гольф» года 1996-го, не позже, и весь побитый, жалкий какой-то.

Так что надо было иметь очень большую наглость, чтобы все это сделать. Большие дорогие черные машины стояли перед оградой церкви и ждали там своих хозяев. Водители этих машин не рисковали даже внутрь зайти. А этот «Гольф» показал себя вообще-то молодцом. Еще у него были настежь открыты все двери и капот. Машина словно приглашала тебя сесть в нее. Я заглянул в салон. Он был довольно грязный. Я уже не помнил, зачем пришел в церковь. Так меня заинтересовал этот «Гольф». Я хотел узнать, что будет дальше.

Тут на крыльцо вышел батюшка. И дело мигом прояснилось. Он вышел с кадилом и несколько раз обошел машину. За ним ходили девушка, парень и двое их маленьких детей, одетых как сироты. Всей этой компании хотелось дать милостыню. Но они в ней не нуждались. У них нашлись деньги даже на то, чтобы прийти и окрестить машину. Или освятить. Неважно, как это называлось. Главное, что этим людям было мало обязательной страховки ОСАГО. Примерно за такие же деньги (как я потом, конечно, выяснил) они намерены были получить еще и страховку свыше, совершенно, на первый взгляд, не обязательную.

Нельзя сказать, что это решение и сама эта процедура дались им легко. Выглядели они неважно и чувствовали себя не в своей тарелке. Они стеснялись посторонних взглядов, от которых им было некуда деться. К тому же батюшка делал свое дело честно и молитву читал громко, и голос его звучал так гулко, что казалось, будто в машине на полную громкость включено православное радио.

Батюшка от переполнявшего его усердия в какой-то момент даже сел в машину и размахивал кадилом в ней. Оно дымило, и теперь я испугался, что мы все взлетим вместе с этим «Гольфом» на воздух. Но батюшка, по-моему, и сам этого испугался, и быстро вышел из машины. Я заметил странную деталь в его поведении. Он зачем-то снял машину с ручного тормоза. Я до сих пор не могу понять, зачем он это сделал.

Потом батюшка снова зашел в храм. Девушка, стоя возле своего парня, нервно хихикала, оглядываясь по сторонам. Он также нервно что-то ей выговаривал. Так они стояли, пока батюшка снова не появился на крыльце. Батюшка выглядел очень торжественно. В руке он держал веник. Это был довольно маленький веник. Он стерся от многолетнего употребления. Сначала этим веником подметали пол. Потом, когда он стерся, его использовали как лопатку. На какое-то время веник, без сомнения, потерял всякое функциональное значение и валялся по всем углам, пока не понадобился для отправления высших нужд.

– Несите ведро! – медленно и печально скомандовал батюшка, и дьякон вынес из-за дверей зеленое пластмассовое ведерко.

Таким ведерком играют дети в песочнице.

Батюшка начал многозначительно брызгать водой из ведерка на машину, и только тогда и девушка, и этот парень, и даже их сироты громко, уже никого не стесняясь, расхохотались. Во-первых, дало знать о себе нервное напряжение всего этого утра. Во-вторых, даже мне, хотя я не испытывал никакого напряжения, стало смешно.

Батюшка осуждающе посмотрел на них и продолжил свое кропотливое дело. Он кропал, кропал на машину, пока в ведерке не закончилась вода. После этого он сухо кивнул всем этим людям и пригласил главу семейства внутрь – видимо, на исповедь.

Когда тот вернулся, вид у него был облегченный во всех смыслах этого слова. Видимо, освящение машины обошлось дороже, чем он предполагал. Батюшка, кажется, по своей инициативе включил в обряд опции, которые не были предусмотрены в «базе».

Но и просветленным был этот вид уж точно, а это главное. Парень блаженно улыбался. Семейство село в эту машину, которую им удалось обезопасить со всех сторон – и сверху, и снизу, – и с Богом тронулось в обратный путь.

Но далеко они не уехали. Колесо прокололи. Прямо тут же, во дворе.

Торжествующая справедливость

Не так давно я решил выучить английский язык. Моим учителем был американец, который уже семь лет живет в России. Он полюбил нашу страну и считает, что добро в ней всегда рано или поздно побеждает зло, а справедливость вообще торжествует. Я попросил его проиллюстрировать эту мысль каким-нибудь конкретным примером, он задумался и не смог. И тогда я сам проиллюстрировал. Вот он, этот пример.

Некоторое время я жил в одном интересном доме. В нем постоянно происходили какие-то странные вещи. То банду интеллигентных негров, торгующих тяжелыми наркотиками в институте иностранных языков, выловят, а потом отпустят. То видеоклип снимают с участием подростков на роликовых коньках, а потом оказывается, что это какие-то педерасты просто развлекались.

А как-то один человек, мой сосед снизу, сказал, что я бросил из окна пустую бутылку из-под водки на его джип «Мицубиси Паджеро» и что должен ему теперь.

– Сколько? – спросил я. – 1200 долларов.

– А если я не дам? Он очень удивился.

– Конечно, у нас за это не убивают, – подумав, ответил он. – Но калечат.

Я пришел к выводу, что не буду платить ему за помятый капот. Во-первых, я бутылку-то из окна не бросал. В тот день меня вообще в Москве не было. А во-вторых, он здорово разозлил меня. Сначала он пришел ко мне со своим братом и с бейсбольной битой. Меня дома не было, и он ушел, сказав моей насмерть перепуганной жене номер своей квартиры. Таким образом, он испугал мою жену. Он не должен был этого делать.

А потом, когда я пришел к нему, чтобы спросить, что ему было нужно, он, вместо того чтобы разговаривать со мной, сначала сфотографировал меня. Это меня вообще взбесило. Я спросил, что раз у них за это калечат, то мне интересно, какая группа инвалидности практикуется у них за такие нарушения. Он был готов к такому вопросу и ответил, что вторая. Я спросил, не боится ли он, что у него будет первая.

– Посмотрим, – пожал он плечами.

Такой разговор он понимал очень хорошо. Он не мог взять в толк другое, хотя и честно старался. Я попробовал объяснить ему, что в тот день я вообще был в другом городе вместе с женой, а он сердился.

– Пойми, – объяснял он, – как только я увидел, что на моей машине лежит эта бутылка, я сразу вычислил, как она падала, и пошел по этажам нашего подъезда. Прошел со второго по шестнадцатый. Всех спросил, не они ли кинули бутылку. И все сказали, что не они. И только твоя дверь была заперта. Я понял, что ты не открываешь мне! И я понял, что это сделал ты.

Спорить с ним было бессмысленно. Он был уверен, что это я бросил бутылку. Потому что ведь кто-то должен был заплатить. И он дал мне неделю на сбор денег.

Правда, через пару дней он позвонил мне.

– Поедешь со мной в церковь? – спросил он.

– Зачем? – удивился я.

– Как зачем? Икону целовать, что ты не делал этого.

Я подумал, что он ведь, наверное, все-таки начал сомневаться в своей правоте и чего же ему это стоило, каких сил. Правда, потом оказалось, что именно в этот день к нему приходили практически такие же, как он, ребята и пробовали объяснить, что он ошибается.

– Нет, не буду я икону целовать! – с возмущением ответил я.

– Ну вот, я же говорил! – с облегчением воскликнул он. – Значит, это все-таки был ты. Я знал это с самого начала.

Потом я улетел в командировку, а когда вернулся, консьержка из нашего подъезда рассказала, что этот человек за время моего отсутствия купил себе сокола, который сидит теперь у него на локте. Оба они часами стоят на балконе и смотрят на свой джип, чтобы никто на него ничего не кинул. Я узнал, что у сокола подрезаны крылья и что он все равно, в случае чего, не сможет спасти джип, даже если захочет, а только позориться полетит.

И еще я понял, что парень сходит с ума из-за своего джипа.

При этом иногда он почему-то разрешал водить этот джип своей жене. И вот, примерно через день после моего возвращения из командировки, она вышла из подъезда, подошла к машине, открыла дверь, вставила ключ в замок зажигания, и тут к машине подошли двое, выкинули ее оттуда, а сами сели в машину и уехали.

– Ну что? – спросил я его. – Нет джипа – нет проблемы?

Он с какой-то необъяснимой грустью в глазах согласился.

– Так добро в нашем мире побеждает зло, – объяснил я американцу.

И он тоже согласился. Потому что уже семь лет живет в России.

Теперь осталось сказать последнее. По всему так получается, что это по моей просьбе у него украли джип. А вот и нет. Счастливое совпадение!

Штопор

Все жалуются, что большие начальники портят жизнь простым автолюбителям, соблюдающим правила дорожного движения. Иногда эти автолюбители так старательно, да что уж там – маниакально – соблюдают эти правила, что это может стоить им – не денег, нет, а, не будем скромничать, – жизни.

А хоть кто-нибудь задумывался о том, как трудно, а порой и невозможно ездить по пробкам самим этим большим начальникам? Никто об этом не задумывался. А чего об этом думать? Ведь начнешь об этом думать – и, не дай бог, начнешь жалеть этих людей. А там, где жалость, там и понимание. А где понимание, там и пропускать начнешь их на дороге, раньше, чем они тебе моргать начнут истерично из своих «шестисотых», «семерок» и «восьмерок».

Поэтому я и решил заступиться за больших начальников. Ведь если не я, то кто же?

Вот, например, история про то, как когда-то глава Администрации президента Александр Стальевич Волошин ехал на одну важную встречу. Он не хотел и не мог на нее опоздать. Он и выехал заранее. Не сам, конечно, за рулем сидел. Что, некому, кроме него, за руль сесть? Есть люди. И во сколько ему сказали сесть на заднее сиденье, во столько он и сел, потому что человек он крайне дисциплинированный. Наверняка даже из-за этой важной встречи ему другую важную встречу пришлось прервать на полуслове.

И вот он прервал и едет. Но так продолжалось недолго, потому что Александр Стальевич попал в пробку. И это была не простая пробка на Кутузовском проспекте. Пробка на Кутузовском хороша тем, что спецмашины могут победоносно ехать, если что, по резервной полосе. Для таких случаев она и существует. Эта полоса, между прочим, больше всего бесит рядовых автолюбителей. Однако вставать на нее без гаишного сопровождения не рискуют даже обычные кремлевские машины. Потому что они хорошо понимают, что если вдруг по этой трассе пойдет президентский кортеж, то может быть все что угодно. Перед кортежем со скоростью 150 км в час идет разгонная машина, и людям, которые в ней сидят, терять нечего. Себя-то им точно не жалко. А всех остальных – тем более.

Некоторые «чайники» по незнанию встают на эту полосу и часто, конечно, проскакивают без приключений, но сами ведь даже не догадываются, как рискуют. Так вот, Волошин ехал не по любимому Кутузовскому, а по дороге, где в каждую сторону был только один ряд. То есть он уже не ехал, а стоял. И ничего с этим поделать было нельзя. Потому что если даже кто и хотел освободить ему дорогу, то все равно никак не мог. Пробка ведь была в обе стороны.

И выла сирена, которую Александр Стальевич наверняка попросил вскоре выключить, потому что она действовала ему на нервы, на полную мощность работал громкоговоритель, который потом замолчал, потому что сам устал. А Александр Стальевич все стоял и стоял в пробке. Там, где-то впереди, видимо, какая-то серьезная авария случилась.

А ведь мы, между прочим, даже не представляем себе, что это была за встреча. Может быть, на ней решалась судьба Союзного государства Белоруссии и России. А может быть, обсуждению подлежали актуальные вопросы внутренней и внешней политики. А может быть, там такое предстояло обсудить, что нам вообще лучше даже и не знать. Вот вы ведь даже, наверное, и не представляете себе, сколько раз после августа 1998 года нас чудом не накрыл новый дефолт. И я не представляю. Только он и еще несколько человек и представляют. А что если и они в этот момент в пробке стояли?..

Может, конечно, и не было угрозы дефолта, я не настаиваю. Может быть, с 1998 года экономика, и правда, развивается быстрыми темпами. Поди узнай. Дело ведь не в этом. А в том, что Александр Стальевич Волошин стоял в пробке уже второй час.

Он, говорят, ни на кого и голоса за все это время не повысил. Он все понимал. Просто в какой-то момент он сказал, что сейчас выйдет из машины и пойдет пешком до ближайшего метро. Ничего страшнее из его уст охранники, конечно, не слышали. Лучше бы он накричал на них как-нибудь страшно. Даже по-матерному. Они бы и это стерпели, лишь бы он из машины не выходил.

Да, если бы он на них накричал, они бы, конечно, здорово расстроились. Ведь раньше никогда такого не было. Они разошлись бы потом по домам (тоже, видимо, пешком) и напились бы с горя с женами и подругами. И, наверное, даже не сказали бы им, почему они так поступают. Потому что все, связанное с Александром Стальевичем Волошиным, является важнейшей и строжайшей государственной тайной. В том числе и история, которую я сейчас рассказываю.

Так вот, Александр Стальевич сказал, что сейчас встанет и пойдет. Сам он нисколько не боялся принятого решения, потому что, по его собственному утверждению, не менее одного раза в полгода он спускается в метро и даже ездит в электропоезде, пользуясь тем, что выглядит как обычный человек.

А ведь была зима, к тому же очень мерзкий ее период, то есть самое ее слякотное начало. И снаружи, конечно, сыпал мелкий снег с дождем. В такую погоду хороший хозяин, как известно, собаку на улицу не выгонит. А Александр Стальевич Волошин сам собрался. Вот до чего его довела эта пробка.

Хорошо, что охрана все-таки отговорила его от этой безумной затеи. А еще через час и пробка рассосалась.

Перевозка мелких грузов

Автомобиль – это роскошь, конечно, а не средство передвижения. Средство передвижения – это общественный транспорт. Дети – не цветы жизни. Дети – это модно. Когда ребенок садится в автомобиль, роскошь и мода соединяются.

Безусловно, общественный транспорт является хорошим и даже лучшим средством передвижения. Человек покупает личный автомобиль не для того, чтобы передвигаться в нем. Ведь автомобиль, как правило, стоит на месте в пробке. И человек покупает автомобиль, если разобраться, именно для того, чтобы стоять в пробке.

Дальше. Дети—не цветы жизни. Дети – это модно. Иметь детей – это очень стильно. Рассказать про детей – хороший тон в хорошем доме. К детям все относятся с особым, нередко преувеличенным, кажется, пристрастием. Но это так кажется. В подавляющем большинстве случаев оно очень искреннее. Это пристрастие настолько же преувеличенное, насколько преувеличенным кажется пристрастие любой фанатичной читательницы журнала мод к любой остромодной вещи. То есть оно абсолютно искреннее.

Что носят в этом сезоне? В этом сезоне не носят, а вынашивают! И не какие-то планы. А нечто совершенно реальное. Мальчика или девочку. Третьего не дано. А жаль.

Прийти в гости с детьми – чудесно. Прийти в гости к детям – в этом есть интрига. Дети собирают родителей своих друзей в популярном яхт-клубе. Это интересно родителям.

Когда ребенок садится в автомобиль, роскошь и мода соединяются. При этом не важно, сколько лет ребенку и сколько – автомобилю. Точно так же не важно, как зовут ребенка и что за марка автомобиля.

Важно, что при этом образуется некая адская смесь. И остается только гадать, что образуется в конце концов из этой смеси.

Так в моей жизни на моих глазах случилось с моим сыном и моим автомобилем. Сыну еще нет двух лет. Автомобилю, по странному совпадению, – тоже. Впрочем, нет ничего странного в каких бы то ни было совпадениях, когда речь идет о таких материях. Тут надо искать закономерности.

Почему, например (позволю себе лирическое отступление от этого сурового повествования), к идее автомобиля совершенно спокойно относилась и продолжает относиться моя дочь? Почему машина ее совершенно не занимает? Вот ей машина нужна только как общественный транспорт. Только! Довезти ее и ее куклу до детского сада – вот миссия «Крайслера 330-М» и его водителя, то есть моя.

– Папа, – говорит она рано утром, – ты отвезешь нас в детский сад?

И я спросонья стараюсь убедить себя в том, что отвезти ее в детский сад – это модно. У меня получается.

– Идем, – говорю я, – Маша, то есть едем.

И мы едем, на радость ее маме, спящей сном младенца.

А сам младенец уже подъезжает к детскому саду, потому что до него от дома метров двести. Я оставляю машину у черного входа, потому что, как только я начну оставлять у парадного, этот автомобиль мгновенно превратится в роскошь, а не в средство передвижения. А ведь пока на нем ездит Маша, он таким, по сути, не является. Мне и самому приятно почувствовать, что мой «Крайслер» не что иное, как общественный транспорт для моей дочери.

Правда, у черного входа оставляют автомобили не так уж мало родителей. Наверное, они тоже в глубине души отдают себе отчет в том, что их машины, когда в них сидят их дети, являются средством передвижения, а они сами – водителями. И проблемы, которые у них возникают, именно такие, какие возникают у водителей общественного транспорта. Я поясню. Дело в том, что к нашему детскому саду ведет только одна узкая дорожка, и если поставить машину у входа, то больше никто не проедет, в том числе и машины, выезжающие из соседнего двора, от дома, где живут уверенные в себе и даже где-то амбициозные люди. С одним из таких людей я как-то встретился. Он ворвался к нам в детский сад, в нашу среднюю группу, где мы вместе с одной мамой помогали раздеваться нашим детям.

– Чей автомобиль у входа стоит? – спросил он. Тон, как это говорится, не предвещал ничего хорошего.

– Какой? – спокойно переспросила мама четырехлетней Жанны.

– «Мерс», купе С-класса. Вы что, сами не знаете, какой оставляете?

– 320-й? Красного цвета? – уточнила она.

– Да! – в бешенстве крикнул он.

Я думал, я был почти уверен, что после этого она скажет: «Понятия не имею».

– Присядьте, – предложила она. – Сейчас мы закончим, и я уеду.

Он даже, по-моему, не поверил своим ушам. А когда поверил, то сказал:

– А вы знаете, что иногда в таких случаях кирпич на бампер случайно падает?

Она с интересом посмотрела на него и ответила:

– А вы знаете, что в таких случаях тот же самый кирпич на голову падает?

Повисла пауза. Ее разрядила своими аплодисментами дочка этой чудесной дамы. Он ушел ждать, пока мама уберет машину, на улицу. Хотя ведь аплодисменты могли повлиять на него и совершенно по-другому. Но тогда как страховочный вариант мог вступить в игру, собственно говоря, я. Так я до сих пор думаю. Но ему оказалось достаточно детских аплодисментов. А я был вынужден после этого думать о том, что порой дети – это не цветы жизни и не остромодная вещь, а единственная соломинка, за которую можно ухватиться. И вряд ли эта девочка, в свою очередь, думала о том, что в этом сезоне модно защищать маму аплодисментами. И про то, что она соломинка, девочка тоже не думала. И она не просто аплодировала удачной шутке мамы, а она очень хотела помочь своей маме и помогла в итоге, а значит, за эти несколько минут сильно повзрослела.

Таковы хорошие дети, которые подъезжают к черному входу в детский сад на хороших машинах. Смесь того и другого дает неожиданный результат в виде спасительных аплодисментов.

Ну а что же происходит с водителями, которые оставляют свои машины у центрального входа в детский сад, и их детьми? Да все у них очень хорошо. Для них автомобиль – именно роскошь, и ничего больше. Там, у центрального входа, и дорожка широкая, и на ней спокойно разъедутся две машины. Такие дети, мне кажется, могут не повзрослеть и до старости.

Так вот, мой почти двухлетний сын совершенно помешан на идее автомобиля. Почему, я не знаю. Но он становится совершенно невменяемым, когда только начинает думать о нем. Он садится в большой ящик для игрушек на колесиках, и едет, и внутриутробно гудит, надувая щеки и тараща глаза. Бубен для него – руль. И крышка от кастрюли – тоже руль. Он переворачивает стул, достает из холодильника контейнер для овощей, кладет на стул какую-нибудь куртку, лежавшую на соседнем стуле, забирается под нее, садится в контейнер, берет в руки красное деревянное кольцо от пирамиды, и едет куда-то, и гудит. И потом, уже накатавшись, он пристально следит за тем, чтобы кто-нибудь не сломал его машину.

Его мама решила, что ребенок должен ходить на английский язык. И они ходят. Я пытался узнать у нее, говорит ли он уже по-русски, но внятного ответа ни от кого не получил. Похоже, не говорит. При мне по крайней мере он говорить по-русски не хочет, а по-английски не может. Допускаю, что может быть и наоборот.

Но вот вдруг его мама вернулась домой и рассказала, что Ваня заговорил на английском языке первым из их группы. Так я выяснил, что их там целая группа – не детей, а покровительствующих им мам, которые искренне считают, что ребенок, живущий в России, должен начать разговаривать на английском раньше, чем на русском.

– Он сказал «гуд бай!» – кричала его мама (и моя жена). – Ты понимаешь?! Гуд бай! И еще – «ап энд даун»! А больше никто не сказал! Ни-кто!

И это при том, что она же рассказывала мне, как в конце первого же занятия Ваня, мирно просидев на стульчике около часа, вдруг молча встал и пошел к выходу – даже не то что «гуд бай» не сказав, а и не кивнув никому на прощание.

Я попросил Алену рассказать, при каких обстоятельствах мальчик заговорил на английском. И все понял, и не удивился. Дело в том, что в стихотворении, которое им с маниакальным упорством рассказывали на занятии, речь шла про автобус, в котором по плохой дороге едут люди и трясутся – ап энд даун, ап энд даун! Он заговорил только потому, что в этом стихотворении фигурировала машина.

И я уже совсем не удивился, когда Алена рассказала мне, что вчера Ваня возле выхода из квартиры построил пирамиду из стоящей на полу обуви взрослых, встал на нее, дотянулся до запасных ключей от машины, взял их, открыл дверь, вышел в коридор и нажал кнопку лифта. Он созрел для того, чтобы сесть за руль не игрушечного автомобиля, а настоящего. Все, мальчик вырос. А ведь ему нет еще и двух лет. Он вырос, еще не начав толком говорить. И произошло это из-за того, что в его жизни есть автомобиль.

Всем этим я хочу сказать, что из этой гремучей смеси – ребенка как топ-модели и автомобиля как предмета роскоши – уже образовался взрослый самостоятельный человек, неплохо говорящий по-английски.

И главное – он уже не хочет пристегиваться.

Шалом!

Как-то меня не было в Москве пару дней. Вернувшись, очень удивился. По улицам ездили машины с белыми ленточками на антеннах.

Я сначала не понял почему. Должен же быть какой-то признак, по которому люди нацепили на машины эти ленточки. Я присмотрелся к машинам. Может, нужда заставила нацепить ленточки водителей «Жигулей», старающихся обратить внимание остальных водителей на их бедственное положение на дорогах?

Конечно, оно бедственное, а какое же еще? Я помню, как много лет назад ехал на такой машине, а меня один обогнал на иномарке и кричит: – Куда ты прешь на своей каракатице!

Я расстроился, начал думать о том, куда я пру и зачем, быстро пришел к выводу, что надо менять работу…

Но нет, ленточки прицепили водители и «Жигулей», и иномарок. В общем, что-то случилось с моим городом. Раньше в нем было гораздо меньше безумия. Тут же в голову пришла спасительная мысль: ну все, Лужкову пора уходить.

А может, подумал я тут, это какая-нибудь акция? Все за что-нибудь голосуют этими ленточками. Причем наверняка ведь именно за то, что пора Лужкову уходить. Хватит, сколько можно в самом деле. Рухнувший «Трансвааль», сгоревший Манеж, жена в списке миллиардеров… Может, хватит?

И все время, пока эти мысли одна за другой приходили мне в голову, мучился, где же я все это уже видел? Именно белые ленточки, и как раз на антеннах…

И вдруг я все вспомнил и все понял. Боже, какой слепец! Такие же ленточки в Израиле люди вывешивают на автомобили в День независимости Израиля!

И сначала даже рассмеялся такому странному совпадению. Бывает же! Что, не могли ничего пооригинальнее придумать? Обязательно все за ними повторять? Но потом я начал вспоминать, какой сегодня день, и на этот раз буквально похолодел от новой догадки. Именно сегодня был День независимости Израиля. И у меня на рабочем столе даже лежало приглашение из израильского посольства на этот праздник. Почему оно, кстати, там лежало? Казалось бы, я к нему никакого отношения не имею. Но, судя по всему, так только казалось. Ничему не нужно было удивляться. Ведь огромное количество людей на улицах имело, как выясняется, прямое отношение к этому празднику. А еще вчера они об этом, может, и не подозревали.

На моих глазах случилось невероятное событие. Произошла самоидентификация евреев в России. Они осознали себя причастными к великому народу, его миссии и к одному из главных его праздников.

Этим объяснялось абсолютно все, и исчерпывающе. Я даже хотел остановиться, чтобы осмыслить это событие, ни на что, в том числе на эти ленточки, не отвлекаясь. Но заметил, что если сначала поток машин был плотным, то теперь он просто встал. Это все происходило в Лефортове, на Красноказарменной улице. Впереди, насколько хватало глаз, стояли трамваи, идущие навстречу. А где-то виднелся просвет.

И тут я увидел, как две машины впереди (с белыми ленточками), как парламентеры, рванули вперед по встречной. Замысел их был для меня ясен: обойти трамваи и уйти в просвет. Дело в том, что встречная была почему-то практически пуста. И я рванул за ними. Тут произошло неожиданное. Водитель первого трамвая, увидев, что мы делаем, вероломно открыл двери, и на дорогу выскочили пассажиры. Их просто распирало от ненависти к пробкам, к водителю трамвая и, конечно, к нам, рядовым носителям великих национальных идей на ленточках.

Они выскакивают и чудом не попадают под «БМВ». Одного деда так разобрало от этого, что он от души хлопнул кулаком по капоту. Дед, наверное, помял капот, потому что из машины выскочил парень и пошел на деда. С таким выражением лица израильские солдаты идут на штурм арабского города Дженина, получив приказ сравнять его с землей. Этот парень, впрочем, был явно русским. Но и в израильской армии русских парней много.

Дед тем временем неожиданно получил ногой под дых. Мне это не понравилось. Парень не должен был этого делать. Но тут на него набросились буквально все, кто вышел из трамвая. Его повалили на землю и стали с наслаждением бить ногами. Это мне тоже не понравилось. Через несколько секунд парень, впрочем, вскочил и удивительно быстро побежал прочь. Все бросились за ним. Я потом понял, что это был отвлекающий маневр. Он просто хотел спасти свою машину. Так они и убежали, освободив мне дорогу.

Я сразу начал думать над всем этим. Почему все-таки этот парень в такой святой для всех евреев день так яростно и непримиримо вел себя? Я пришел к выводу, что он, наверное, еще не проникся смыслом этого праздника, потому что сам-то русский и только жена у него еврейка. Она-то, наверное, и настояла на том, чтобы повязать эту ленточку.

Еще минут через 10 мне позвонил один приятель и начал сам рассказывать про ленточки. Они возмущали его:

– Представляешь, эти идиоты привязали ленточки к антеннам в знак протеста против автостраховки. Им по радио предложили, и теперь их не остановить, они до конца года с ленточками ездить будут.

Я потом все пытался найти хоть какое-нибудь оправдание этому поступку моего народа. Да, привязать ленточки на антенны… Трудно найти оправдание. Но все-таки, говорил я себе, этот поступок подчеркивает любимую мною идею соборности русского народа, способного объединиться в тревожные моменты истории. Когда мы моргаем друг другу на дорогах, предупреждая о гаишниках в кустах, – это же тоже соборность.

Но мне никак не давала покоя мысль, что этот парень, пнувший в живот старика, вел себя не как носитель идеи соборности, а как подонок.

Не спешите менять резину

Я вдруг обратил внимание на то, что на моей машине до сих пор зимняя резина. Вообще-то на это трудно было не обратить внимания – хотя бы потому, что резина с шипами. Но я как-то не обращал.

Мне было как-то не до этого. Но в последнее время я стал обращать внимание на детали, которым раньше не придавал вообще никакого значения. Я всегда придавал значение деталям, может, даже преувеличенное, но каким-то другим.

Может, и сейчас не надо было думать об этом: в конце концов уже зима не за горами. Но я никак не мог отделаться от мысли, что не так что-то в моей жизни. И не мог понять, что именно. И вдруг меня просто как молния какая-то пронзила: черт, середина июня, а я езжу на зимней резине! Вот же в чем все дело.

И я срочно погрузил летнюю резину в машину и поехал в шиномонтаж. Там меня, можно сказать, ждали. Потому что у них давно не было таких клиентов. С весны. Но они мне ничего не сказали: они боялись, видимо, спугнуть меня.

Они пообещали все сделать очень быстро. Но все-таки у меня было минут 20. И тут я обратил внимание еще на одну деталь: я увидел, что шиномонтаж находится в лесу. И я понял, что мне надо делать. У меня было 20 минут. Я успевал.

Я ушел в лес. Я искал грибы. Вроде бы еще рано было: середина июня. И никто еще вроде не находил. Но с другой стороны, это было последнее, на что следовало обращать внимание.

Через 10 минут я вышел на опушку леса. Передо мной оказалось огромное поле, залитое какими-то фиолетовыми цветами. Несколько гектаров ярчайшего фиолетового цвета. Яркое солнце, такое яркое, что я машинально начал искать глазами колодец с водой. Мысль о том, что где-то недалеко кто-то меняет какую-то резину, была абсурдной. Мне было неприлично хорошо. Я просто стоял, и все. Мне было некуда идти. Я пришел.

И тут я увидел подберезовик. Большой подберезовик на крепкой ножке. Он торчал из-под листьев, вспенив их целый ворох. Я засмеялся. Я не верил своим глазам. Да нет, не могло же всего этого быть. Я взял его и увидел сыроежку. Такие редко попадаются и осенью. В ней, казалось, вся соль земли была. То есть ее можно было и не солить.

Тут позвонил телефон. Мне поменяли резину. Еще через четверть часа я уже ехал домой. Еще через час приехал. И все это было. И все это я теперь помню.

Ну, и кто еще, меняя зимнюю резину на летнюю, набрал грибов?

Попутчик Путина

Владимир Путин, даже будучи президентом России, попал на Афон только с третьей попытки. Два года назад была непогода, год назад террористы захватили школу в Беслане. Монахи говорили, что Богородица не пускает российского президента на Афон. Третья попытка оказалась успешной.

На Афоне Владимир Путин осмотрел несколько монастырей и решил осмотреть еще один. Его кортеж, состоявший из нескольких подержанных джипов и микроавтобусов (монахи поскребли по сусекам и пригнали на пристань, куда приплыл катер с президентом России, все, что у них двигалось), отправился в этот монастырь. Ехать было не так уж близко.

В какой-то момент президент попросил разрешения сесть за руль. И он получил это разрешение. Еще через несколько минут метрах в пятидесяти от его машины, слева, у самой обочины, появился осел. Он словно специально сторожил кортеж. Это была великолепная особь осла: торс, по-своему могучий, большой пушистый хвост, огромные уши торчком. Осел этот был в хорошей форме.

Монахи не очень удивились. Здесь встречаются библейские ослы. Обычно они, когда видят машину с людьми, поскорее уносят ноги. Обычно. Но этот осел не был обычным.

Он пропустил две машины, дождался той, которую вел сам президент, неожиданно встал перед ней на дорогу и не спеша пошел вперед. То есть осел очень грамотно встал в кортеж.

Владимир Путин не бибикал ослу. Он послушно поехал за ним. Так продолжалось примерно пять километров. А могло, наверное, продолжаться сколько угодно, и не исключено, что целую вечность. Потому что осел шел и шел по дороге, библейской по всем формальным признакам, а Владимир Путин ехал и ехал по ней за ослом на монашеской машине. И удивительней картины, чем эта, не было в тот момент на белом свете.

Осел довел Владимира Путина до монастыря и отошел в сторону. Когда часа через полтора кортеж поехал обратно, на дороге его снова ждал осел. Осел дождался, пока до него доедет машина президента России, и подошел к ней. Он на этот раз не хотел вставать в кортеж. Он хотел просто поговорить.

Президент остановился и открыл окно своей машины. Они и в самом деле перекинулись парой слов. Было хорошо слышно, как президент спросил осла:

– Ну как ты?

Осел покачал головой. Это означало, что все у него хорошо. Так, как и должно быть у осла. Корма, главное, полно.

– Ну тогда я поеду? – спросил президент у осла. Осел согласно покачал головой: конечно, мол, чего стоять-то?

– Ну тогда пока? – неуверенно еще раз спросил президент.

Осел еще раз кивнул и посторонился. Хотя на самом деле он не мешал президенту проехать.