Тачки, девушки, ГАИ Колесников Андрей

Нет бреши в женском сердце

Был поздний вечер. Шел снег. Так, наверное, должна начинаться повесть о любви. Но так началась повесть о ненависти. Я вышел из метро и увидел картину, которая меня очень и очень разочаровала. Моя машина, стоявшая возле тротуара у выхода из метро, была надежно заперта троллейбусами.

Их было много. Где-то впереди что-то с одним из них случилось, и теперь они стояли, вытянувшись бессмысленным караваном метров на двести. Заперли они не только мою машину. Думаю, на каждого водителя троллейбуса приходилось по двое-трое таких, как я.

Сначала я разнервничался. Конечно, я очень торопился. Но убедил себя, что должен ждать и надеяться. Надеяться и ждать. Больше мне, казалось, ничего и не оставалось. Мои товарищи по несчастью стояли беспомощными и злыми кучками. Время от времени кто-то с приглушенным криком «Ну, суки!..» бежал в голову троллейбусной пробки и возвращался через несколько минут безучастный ко всему происходящему.

Я начал думать, что же можно сделать в этой ситуации? Можно было бы попробовать въехать на тротуар и через него выбраться на оперативный простор. Тем более что это был даже не тротуар, а трамвайная линия. Но слишком высок был бордюр, и не только для моего «Пежо». Две машины уже застыли на этом бордюре на брюхе, уткнувшись носами в залежи снега. Участь их была незавидна.

Я подошел к одной кучке водителей. Она мне показалась самой могучей. Эти четверо старались сохранять спокойствие. Один, правда, без конца нервно пинал ногой окаменевший сугроб. Странно, но они говорили о президентских теледебатах. Их возмущало, что Жириновскому как доверенному лицу не дают представлять Малышкина. Мне показалось, они не о том говорят. Я спросил, что они собираются делать. Один из них сказал, что попил бы где-нибудь кофе, а то замерз.

Мной овладел сильнейший приступ злобы. Мало того, что из-за пробок я вынужден спускаться в метро, думать там только о том, что вагон, в котором еду, сейчас взорвут, и пересаживаться на всякий случай в другой, а потом в третий, так еще и, выйдя на свежий воздух, по совсем уж идиотской причине вынужден торчать на морозе и покорно ждать, пока рассосется троллейбусная пробка!

Нет, я должен был что-то сделать. Я подошел к своей машине и осмотрел место происшествия. Два троллейбуса стояли, плотно прижавшись друг к другу. Один практически целовал другого в зад. Их водители сидели с удовлетворенным, как мне показалось, видом за рулем и грелись. Они не разговаривали ни друг с другом, ни с нами.

И вдруг я все придумал. Все было очень просто. Если бы один троллейбус немного подал вперед, а второй сдал назад, то я бы, кажется, въехал в образовавшийся между ними просвет.

Одним из троллейбусных водителей была женщина. Я решил поговорить с ней, ведь женское-то сердце мягче. А когда второй водитель увидит, что дело сдвинулось с мертвой точки, то и сам, может, догадается подать вперед.

Я постучал в дверь. Немолодая дама в телогрейке внимательно посмотрела на меня и открыла дверь.

– Здравствуйте, – как можно доброжелательнее сказал я. – Вы, наверное, поняли, зачем я к вам заглянул?

– Ну и что? – умно переспросила она.

– Если вы сдадите чуть-чуть назад…

– А передний даст вперед… – без подсказки продолжила она.

– Точно! – обрадовался я.

– Так ты чего хочешь-то? – с любопытством спросила она.

– Как чего? – растерялся я. – Назад сдайте, да и все. Она еще раз внимательно посмотрела на меня и промолчала. Я понял, что забыл предложить ей денег. Предложил. Может быть, не очень много. Но я решил, что не надо баловать водителей троллейбусов, а то они сразу сядут на шею.

– Деньги, значит? – в ее глазах, мне показалось, наконец-то появился интерес.

– Ну, конечно!

– Слушай меня внимательно, парень, – четко, так, чтобы я понял каждое слово, произнесла она. – Ни за что я этого не сделаю. Как вы с нами – так и мы с вами. Ты понял меня? А теперь пошел вон из моего салона, а то я сейчас милицию вызову.

Ну, и что бы вы сделали на моем месте? Я сказал ей, что она, дура, будет стоять в этой пробке до утра, и вышел. А что, драться с ней, что ли? Или сидеть в этом троллейбусе назло ей тоже до утра? Выйдя, я на всякий случай подошел к дяденьке, который сидел за штурвалом соседнего троллейбуса, и через открытое окно попросил его подвинуться. В моем голосе уже не было никакого елея. Но и ненависти тоже не было.

Он кивнул и начал подавать вперед. Я бросился к своей машине, думая только об одном: лишь бы эта баба не успела закрыть своим троллейбусом эту брешь. Она, похоже, просто не успела сориентироваться в этом быстро меняющемся мире, и я втиснулся в щель. Я даже увидел, как ее троллейбус нервно дернулся. Но было поздно.

На прощание я с удовольствием показал ей характерно поднятый палец. Судя по ее живой реакции, ей был хорошо знаком этот жест.

Убить старушку

Бывает, что едешь-едешь, а потом кончается бензин. Я никогда не верил и не верю людям, которые говорят, что с ними никогда такого не происходило.

Со мной это происходит регулярно. Мне не стыдно в этом признаться. У меня много других важнейших дел, кроме того, чтобы следить еще и за этим. Я должен постоянно думать о таком количестве нюансов в моей запутанной жизни, что падение уровня топлива на их фоне может в лучшем случае напомнить о том, что жизнь эта не вечна.

Когда останавливаешься на дороге, конечно, это не так уже смешно. Это же всегда обязательно происходит в крайнем левом ряду. А всего этих рядов не меньше трех. Так случилось и в этот раз. Я как-то дотянул до крайнего правого. Встал прямо на остановке. Но, с другой стороны, для чего еще, по большому счету, эти остановки?

Включил «аварийку». И что дальше? Надо же как-то двигаться. Жизнь-то, как говорится, продолжается.

Может, у какого-то человека на этот случай в багажнике лежит полная канистра бензина. Не знаю. Ведь, с другой стороны, человек с такой жизненной позицией никогда и не опустится до того, чтобы вот так бездарно встать на дороге. У меня же никогда еще не было даже такого, чтобы в багажнике кстати оказалась какая-нибудь пустая емкость.

Но в этот раз я нашел сразу две канистры. Одна из них оказалась из-под незамерзающей жидкости, а другая – из-под замерзающей, чистой питьевой воды. То есть все складывалось даже очень хорошо.

Я взял пластиковую канистру из-под питьевой воды и вышел из машины. Оказалось, что на улице уже минуту стоит дикий крик. Орала бабушка, ждавшая автобуса. Ей было не по себе от того, что я встал на месте ее автобуса. Она же не могла ворваться ко мне в салон и, от души попихавшись со мной локтями, доехать до следующей остановки. То есть она не знала, что на самом-то деле могла бы. Я бы довез ее. Действительно, довез бы.

Все, что она орала, было понятно и без слов. Мы мешаем им жить, и добавить к этому нечего.

Я хотел было пройти мимо. Я знал, куда идти. АЗС была недалеко, метрах в трехстах. Но она так орала! И я подошел к ней.

Это ее ошеломило. Она совершенно не рассчитывала на такой эффект. И сразу замолчала.

– Что вы так орете? – спросил я ее.

Она опять начала орать. Замолчала, видимо, только потому, что подумала, что я сразу начну ее бить и, может, даже убью. То есть она, несмотря на свой довольно преклонный возраст, очень хотела жить. И как только убедилась, что перед ней не убийца, воспрянула духом.

– Мы не для вас эту остановку строили! – такой у нее появился аргумент.

– Вы видите, огоньки на машине мигают? – спросил я.

– Да по мне хоть… – сказала она. Она не понимала, куда я клоню.

– А что это значит, вы знаете?

– Да я… – сказала она.

– Это аварийная сигнализация.

– Да плевать я хотела!

– А знаете, зачем я ее включил?

К нашему разговору с чудовищным интересом прислушивалась, конечно, вся остановка. На глазах у всех произошел контакт водителя из машины с пешеходом. Такого ведь практически никогда не бывает. Эти бабки ведь орут в расчете на что угодно, но только не на то, что эта сволочь выйдет из машины и ответит по существу. И нормальные люди, которых на остановке все-таки большинство, понимают это не хуже меня и бабки.

– Отстань от меня, – вдруг жалобно попросила бабка.

Похоже, ей этот разговор и весь этот ор не так уж легко давались. На нее все-таки произвело сильное впечатление, что я подошел к ней. И при желании можно было даже считать, что она капитулировала.

– Ну, так зачем я ее включил-то? – спросил я.

– Не знаю! – в сердцах выкрикнула она.

– А потому что, значит, в машине что-то неисправно, – подсказал я.

– Другую купи! – неожиданно точно сказала она. Мы, я считаю, были уже почти друзьями. Мы даже обсуждали, можно сказать, будущую покупку. Такое случается в основном вообще между близкими родственниками.

И тут я приподнял над головой пустую канистру.

– А это знаете зачем?

– Знаю! – с отчаянием крикнула она и даже присела от страха.

То есть у нее в голове наконец-то все стало на свои места. Она решила, что я вышел из машины и подошел к ней не для того, чтобы поговорить о наших отношениях, а чтобы избить ее этой пустой пластиковой канистрой.

– Да нет, – сказал я. – Бензин просто кончился. Аварийная ситуация. Я за бензином пошел.

Люди на остановке неуверенно засмеялись. А мне было не смешно.

Двое упрямых

Я подъезжал к светофору, когда увидел, как из парка вышел человек, который ни с того, казалось, ни с сего бросился на машину, которая ехала метров за сто до меня. Я много раз видел такое, но только когда так вели себя бездомные одичавшие собаки. Именно так они бросаются прямо под колеса машин и безостановочно гавкают. Гавкал что-то такое и он.

Его осторожно объезжали, но я понимал, что сбить его – вопрос времени: он был все-таки слишком сильно пьян и не на сто процентов понимал, что с ним происходит. И даже не на пятьдесят. По-моему, он вообще ничего не понимал. А только проснулась в нем какая-то классовая ненависть к тем, кто едет мимо него на машине, которую он, видимо, себе не может позволить. А может, эта ненависть вдруг проснулась оттого, что мы ехали, а он не мог даже на ногах стоять. Или просто дорогу хотел перейти.

Ему было лет, может, 45. Он был, кстати, хорошо одет. Явно не бездомный. Просто слишком близко к сердцу принял праздник. И было совершенно очевидно, что на самом деле он обречен. Просто обречен. Кто-то его обязательно бы раздавил.

И тут я увидел, что из одной машины, которая встала перед ним как вкопанная, вышел парень и взял этого человека под руку. Мы стояли в это время на красный. Парень увел его на тротуар и начал что-то терпеливо ему втолковывать. И я увидел, как мужик этот даже два раза кивнул. Два раза. Я с удивлением подумал, что до него все-таки, видимо, что-то дошло.

Парень посадил его на скамеечку, махнул ему рукой и пошел к своей машине. Уже горел зеленый. Но автомобильная очередь не трогалась с места. Все ждали, чем это закончится. Похоже, люди понимали, что так просто человек этот не сдастся.

И точно: только парень вернулся, человек поднялся и бросился, только не под очередную машину, а на нее. Он начал колотить по бамперу кулаками. И тот парень выскочил из своей машины раньше, чем водитель пострадавшей машины. Он опять увел того человека поближе к парку и снова ему что-то начал объяснять. И тот опять кивнул. Мы все понимали, что на наших глазах не просто один человек уговаривает другого остыть. Мы видели, что идет борьба за жизнь. В лучшем случае он стал бы калекой. Парень снова рискнул сесть в свою машину, и человек тут же рискнул, шатаясь, двинуться к дороге. Да, все было бесполезно.

И тут я увидел, как парень в третий раз вышел из машины. Он снова отвел человека подальше от смертельной опасности, поставил его, отошел на полметра и очень профессионально врезал ему куда-то в челюсть. Тот свалился мгновенно и, мне показалось, с каким-то даже облегчением. Упал замертво. Парень дотащил его до скамейки и положил на нее. Мы все поехали, и тоже с облегчением. Все-таки на наших глазах один человек спас другому жизнь.

Война миров

Сначала я увидел на маленьком бортовом компьютере моего «Пежо» странный значок. Один кружок, в нем – другой кружок, и большой кружок снизу перерезан горизонтальной линией. Это могло означать вообще все что угодно. Но я догадался, что дело, наверное, как-то связано с колесами.

Маленький компьютер изготовлен специально для тех людей, которые научились получать права, но по каким-то причинам не научились читать. Он весь испещрен значками и символами, уловить смысл которых в состоянии только человек с развитым наглядно-образным мышлением. Для остальных есть дисплей справа, побольше. Там примерно то же самое написано словами.

Но на этот раз там что-то ничего не было написано. Что-то, наверное, было написано в инструкции. Но не останавливаться же и не начинать читать ее, в самом деле. Западло как-то, согласитесь.

Через полчаса я подъехал к бензоколонке. Уже выходя из машины, я обратил внимание на то, что на правом дисплее засветилось что-то обнадеживающее. Ну, в общем, оказалось, что упало давление в шинах. Теперь-то я мог сказать, что это и с самого начала было понятно.

Интересно, что рядом с моей машиной, по другую сторону от колонки, оказалась, как было написано, «бесплатная автоматическая система для самостоятельной подкачки шин». Заправив машину, я подошел к этому устройству. Это было простое и хорошее устройство. Но оно не работало.

Метрах в пяти от меня на солнышке сидел парень лет 25 в униформе и читал книгу. Я не знаю, может, он только делал вид, что читает, а на самом деле он внимательно наблюдал за мной. Во всяком случае, в какой-то момент он отложил книгу и подошел ко мне.

– Проблемы? – спросил он.

– Не работает, – показал я.

– Знаю, – подтвердил он. – Надо включить.

– Ну, так включите.

– Не могу. Видите, начальник приехал? Какой-то человек, и правда, орал на кассиршу, что она, блядюга, выела ему мозг.

– А что, он не разрешает включать систему для подкачки шин? – поинтересовался я.

– Не в этом дело, – поморщился парень.

По нему было видно, что он очень хочет продолжить чтение и уже жалеет, что подошел. И совершенно не может объяснить себе, зачем он это сделал.

– А в чем? – переспросил я.

– Ну, написано же, что система для самостоятельной подкачки шин. Самостоятельной. Начальник сам написал и нам запрещает помогать.

– А где включается? Я сам могу включить.

– Да там, внутри, – вздохнул он. – Туда кому попало нельзя.

– Ничего нельзя с этим сделать, что ли?

– Почему нельзя? – удивился он. – Сейчас начальник уедет, и я все включу.

В это время начальник орать закончил и очень быстро уехал. Парень сразу включил систему и сказал, что сам все подкачает.

Тем временем я заглянул в машину и обнаружил, что там коренным образом изменилась ситуация. Большой дисплей идентифицировал колесо, в котором упало давление. Правое переднее.

Парень его подкачал. Ни значок, ни надпись не пропали.

– Компьютер – страшная вещь, – задумчиво сказал парень. – Не знаю, с чем сравнить. Но человек все равно сильнее. Мы его победим.

И мы начали бороться. Мы подкачали все колеса. Надпись не пропала.

– Надо прокатиться, – уверенно сказал он. – Два круга вокруг кассы.

Не помогло.

– Человек все равно сильнее компьютера, – так же уверенно произнес этот парень.

И он последовательно, одно за другим, скачал и затем накачал все четыре колеса (он, кажется, готов был дойти и до запаски).

Надпись не исчезла.

– Жизнь покажет, что я был прав, – туманно пообещал парень и отошел с книжкой на солнышко.

Я решил ехать дальше. Просто ехать, и все. Потому что человек сильнее компьютера.

Как только я тронулся, и значок, и надпись исчезли. Я закричал ему:

– Мы победили!

Он пожал плечами:

– Я и не сомневался.

Напоследок я не удержался и спросил его, что за книжку он читает с таким упоением.

– Да вот, – сказал он, – кино на днях посмотрел, и стало интересно роман прочитать, по которому его сняли.

Он показал книжку. Ну, конечно: Герберт Уэллс «Война миров».

Не сложилось

Я увидел «зэтку» на дороге. Она прошла мимо, матово стальная, простая и законченно прекрасная, и я подумал, что мне смертельно надоела моя машина. И я уже понимал, что мне нужно.

До этого я ничего не знал про нее: выяснилось, что это культовый спорткар. И я не удивился. Можно даже сказать, что я равнодушно пожал плечами, узнав об этом. Мой вкус не подвел меня.

В Москве оказалось довольно много новых Nissan 350z. Если точнее – семь штук. Ее можно было заказать в салоне (хотя бы на ночь). Но нигде я не мог найти «зэтку» с АКПП. Конечно, для кого-то тут сразу все станет ясно: парень захотел спорткар с АКПП, ну-ну. Да, захотел. Потому что «зэтка» с АКПП – это московский вариант спорткара. Кому не нравится – берите с «механикой». Что ж вы не берете?

Потом я нашел «зэтку» с «автоматом». Ну, не новая. Пробег – 4000 км. Матовая сталь. Ну что еще человеку, ищущему «зэтку» с «автоматом», для счастья надо? Стоит в конце концов подешевле.

Но надо было все понять и проверить. Я с другом приехал в салон на Варшавском шоссе и увидел ее. Все было так же, как и в моем сне на дороге (да, можно считать, что я тогда заснул за рулем). Совершенно все. Все совершенно. Я сказал владельцу автосалона, что машину надо посмотреть изнутри. Он легко согласился отдать ее на диагностику.

Ночью я не мог спать (без нее). Я был уверен, что ее купит какой-то другой мужчина. Утром, когда я звонил в салон, я был уже настолько уверен в этом, что удивился, услышав, что «зэтка» моя никому не отдана.

Мы погрузили ее на эвакуатор. Она сама заехала на него, правда, очень осторожно, и я обратил внимание, что у нее не такой уж маленький клиренс. Еще я обратил внимание на то, что моя машина на солнце выглядит еще более впечатляюще. Еще я обратил внимание на то, что убита резина. Вот это мне не очень понравилось. Резину можно было, конечно, поменять, но проблема в том, что если резину бывшему владельцу удалось убить за 4000 км, то он, наверное, и все остальное в ней мог убить тоже.

«Зэтка» приехала в официальный сервисный центр Nissan. Она торжественно съехала с эвакуатора, можно сказать – триумфально, потому что посмотреть на нее сбежались все, кто в это время слонялся по двору. Сердце мое переполнялось гордостью, а разум – грустью: я все время думал про эту резину.

Пока машину тестировали, я со своим другом пообедал. Когда мы ехали в бар, который был в паре километров от автосалона, мы два раза встретили рекламный щит, на котором во всем великолепии была изображена моя «зэтка». С ее помощью Nissan рекламировал какое-то свое масло. Я уверен, продажи масла должны были подскочить.

Когда мы вернулись, нам зачитали приговор. Все было хорошо. Она действительно прошла 4000. Но надо было поменять свечи, воздушный фильтр, резину, все четыре колеса. Пара дисков еще, правда, была слегка поцарапана, и в Nissan предлагали их тоже поменять, а не ремонтировать.

– А сколько диск стоит? – спросил я.

Там уже была калькуляция. Тридцать восемь тысяч рублей каждый. Резина – каждое восемнадцатидюймовое колесо —10 000 рублей. Я позвонил владельцу «зэтки», уже практически бывшему, и объявил все это.

Он выслушал очень внимательно. Он, казалось, буквально не дышал. Я его понимал: юноша из его салона, который приехал с нами в Nissan, рассказал, что эта «зэтка» стоит в салоне уже не один месяц и что все без исключения, кто идет мимо, оглядываются на нее, и я был первым, кто захотел купить.

– Ну, вот на эту сумму надо скинуть, – сказал я.

– На какую? – переспросил он.

– Диски, колеса…

– Ну, ладно, – сказал он.

Я этого не ожидал, честно говоря. Все-таки скидка получалась огромная. Я даже не поверил. Я понял наконец, что она моя.

– И еще свечи, фильтр тоже надо поменять… – машинально пробормотал я, думая о том, успею ли сегодня оформить покупку.

– Что свечи? – переспросил он.

– Поменять тоже.

– Ну все, парень, хватит! – взорвался он. – Ты меня достал! Свечи поменять? Ну, так поменяй!

– Твоя машина – ты и меняй! – заорал я в ответ.

– Да пошел ты…

– Да иди ты сам… Вчера я купил «Ауди».

Как я мыл машину

В Москве есть одна автомойка, где работают только чернокожие. Я могу поклясться: негры, и никого, кроме негров. Это только на первый взгляд кажется, что ничего особенного: что мы, негров не видели? А приезжаешь на мойку, считай, что в центре Москвы, и видишь одних только их. Они моют машину, как самих себя. Скребут и скребут и никак не могут отмыть. Но очень стараются. Причем начальство у них русское. Я спросил их начальника, где он нашел столько негров таких работящих. Он говорит:

– Да я, честное слово, не искал. Один пришел, попросился на работу. Мне как-то весело стало, я взял. А он как начал работать! Другие рабочие его невзлюбили, по-моему. Особенно когда он еще одного такого же, как он сам, привел. Потом третий появился. Теперь это такая коммуна негритянская.

– Но не гетто?

– Да нет, что вы, – обиделся он. – Они больше нигде так не живут, как у нас. Клиенты их любят, ценят, чаевым я могу позавидовать.

Тут ко мне подошел негр и по-русски спросил, как будем мыть машину. Я ему объяснил, не на английском, конечно, и он кивнул.

– Они что у вас, русские? – спросил я.

– Один есть русский, да, – признался хозяин. – А остальные настоящие. Один есть даже американский. Но все с регистрацией.

– Хозяин, – окликнул меня еще один негр, – воском натирать будем?

– А быстро? – спросил я.

– Да пять минут, – засмеялся он, и мне открылась белозубая, можно уверенно сказать белозубая, улыбка.

Наверное, именно этот негр и был американский.

– Натирайте! – разрешил я, хотя никогда этого не делал из принципиальных соображений. Мне всегда казалось, что из меня таким образом хотят вытянуть как можно больше денег за единицу времени и что этому надо сопротивляться. Но я не мог отказать этому человеку. Что-то во всей этой картине было невероятно притягательное: негры, в клубах белой пены трущие твою машину, энтузиазм какой-то общий, заразительный. Любой абсурд притягателен, а этот как-то особенно. Потом один опять подошел ко мне.

– Принимай работу, хозяин, – сказал он с таким жарким африканским акцентом, что я, и правда, почувствовал себя хозяином – если не всей жизни, то уж по крайней мере вот именно этой ее части.

Я бегло осмотрел машину. Я вообще не хотел ее осматривать. Меня так заинтересовал сам процесс, что я был полностью удовлетворен. Но все-таки меня что-то смутило. И я быстро понял, что именно: моя машина была грязная.

– А это что? – спросил я и показал ему. – А это?

– Ототрем, хозяин! – ослепляюще улыбнулся он.

И они втроем набросились на какое-то пятнышко, которое, по-моему, испугалось только одного вида их тряпок и отошло само собой. Но таких пятен было слишком много. Я накануне ездил за город, и капот машины зафиксировал все прелести загородной жизни с ее жучками и насекомыми.

– Хозяин, это полировать надо, – сказал один. – Деньги немаленькие, но полировать надо. Так не отойдет. Сделаем за семь тысяч.

– Да как не отойдет! – разволновался я. – Есть же средство от насекомых! Я видел! Уже так делали! 50 рублей.

– Полировать надо, – со вздохом сказал он. – Средствам не верь. Краску разъедают. П…ц машине.

Он так выразительно произнес это слово, что я сразу поверил. Даже чуть не решил продавать. Потом опомнился, заехал на другую мойку, где мне эти пятна за 50 рублей и оттерли какие-то таджики.

Спелая вишня

В Москве пропала стеклоочищающая жидкость для автомобилей. Та самая незамерзайка. И вот я ее искал, как сумасшедший. Ну вот просто так – была и нету. Кто же знает, из-за чего это происходит. Еще вчера была по 85 рублей за пять литров, ну в крайнем случае за 100, а сегодня нет ни за какие деньги. Я искал в центре города, на окраинах (где был в общем, там и искал) – ну нету.

Потом обнаружил ее все-таки в Мневниках, на АЗС «Татнефти». Татары меня порадовали. Проявили себя с неожиданной стороны.

Я спросил у продавца, куда делась незамерзайка.

– Никуда не делась, – недоуменно сказал он. – Вот же она.

– А почему она у вас стоит 250 рублей? – спросил я.

– Так нигде же больше нет, – пояснил он.

– А почему нет, я и спрашиваю. Какие предположения?

Он, по-моему, впервые искренне задумался над этим. Думал он очень долго.

– Ну, – наконец говорит, – не знаю. Ума не приложу. Может, пить ее опять начали?

Он с сомнением посмотрел на меня. Он, кажется, прикидывал, не для этого ли и я ее беру.

Так это еще дешево получается, подумал я. За пять-то литров.

Ну, конечно, снова начали пить. Может, причина тут – перспектива введения госмонополии на спирт. Народ просто проверяет себя: не утеряны ли навыки? Нет, конечно, не утеряны. Как они могут быть утеряны? Это же гены. Хотя все-таки, мне кажется, тройной одеколон предпочтительней.

Или, может быть, незамерзайка просто вошла в моду. Такое ведь тоже возможно. Меня даже пронзила одна страшная догадка. Вот мне на «Татнефти» продали незамерзайку с яблочным запахом. Так вот: на самом деле она не с яблочным запахом, а с яблочным вкусом! А еще бывает со вкусом цитрусовых. Кому что нравится. Наверное, вот-вот должна появиться незамерзайка со вкусом спелой вишни.

Я спросил у человека на АЗС, понимает ли он, что все это бред и что незамерзайку нельзя пить ни с каким вкусом.

– Ну, бывает у нас и такая: без вкуса и запаха, – пожал он плечами. – Попробуйте завтра приехать.

Мракобесие

Я сам во всем был виноват. В том, что не о том думал, когда ехал (или, вернее, не о той). В том, что вообще думал, когда ехал. В том, что ехал, я тоже был виноват. Надо было дома оставаться в этот день, уважал бы себя потом долго за то, чего не совершил.

Потому что это было 06.06.06.

Неудивительно, что у меня закончился бензин. Удивительно было бы, если бы он не закончился. Разумеется, рядом, когда он закончился, не оказалось бензоколонки. А сам я оказался в незнакомом мне месте и на крохах оставшегося бензина двигался по пустой улице с односторонним двухполосным движением.

В общем, уже понятно, что эта авария не могла не случиться.

Я наконец увидел слева АЗС, очень обрадовался и с облегчением повернул к ней из своего правого ряда. Слева меня обгоняла такая серая мышь, «93-я», с насмерть затонированными стеклами. Но не смогла обогнать, конечно. Мы стукнулись.

Хруст при этом был, если так можно сказать, долгим. Я понял, что он проскреб меня по всему боку. И еще я сразу понял, что во всем виновато это число зверя. А зверь скрывался в этой серой мыши с затонированными стеклами (сказка про кота в сапогах).

Парень вышел из «93-й» такой спокойный. Я тоже вышел. Выяснилось, что он не спокойный, а в прострации. Хотя это я должен был быть в прострации. Мне его сразу стало жалко. Я на всякий случай спросил его, почему он не видел, что я поворачивал.

– Я видел, – сказал он. – Это удивительно было. Я даже засмотрелся.

– А, – говорю, – понятно.

Он сам мне никаких вопросов не задавал. Что меня вообще-то подкупило.

Выяснилось, что у моего телефона села батарейка. Я очень расстроился. На какое-то мгновение я даже забыл об аварии. Севшая батарейка затмила ее в моем больном (это было очевидно) воображении. Я начал думать, что же мне теперь делать, без телефона. А на самом деле я должен был думать о том, что мне теперь делать без машины.