Верховный маг империи Удовиченко Диана
— Неужели такое возможно? — воскликнула магесса, от изумления позабыв о досаде.
— Современной магической науке доступно многое, — мягко отвечал мэтр Телльри, — Мне пришлось потратить на эксперимент пять лет, но я доволен результатом.
— Но что за женщина смогла выносить такого великана?
— Рабыня с Южного континента. Умерла, конечно. Плод пришлось вырезать из утробы. Потом выращивать его с помощью магии, видоизменять зельями. И вот теперь я обладатель непобедимого зверя.
— Это мы еще посмотрим, — сквозь зубы процедила Шанталь.
— Признайте свое поражение, очаровательная! — мэтр Телльри поймал сжавшуюся в кулачок белую ручку и приложился к ней галантным поцелуем.
Рыжая колдунья в ответ только фыркнула. Но мысленно уже подсчитывала убытки. Очевидно было, что ее рабу не справиться с таким могучим бойцом. Шанталь дала себе слово, что сразу же после боя займется экспериментами. Она создаст нового зверя, еще более сильного, чем полукровка мэтра Телльри. Можно будет попробовать скрестить орочью самку и морского тролля…
Между тем слабел Уран-гхор, но зверь в нем продолжал рваться в бой. Он готов был умереть. И не было для него смерти слаще, чем в драке, сжимая зубы на горле врага. Снова кинулся противника, нацелив острие меча ему в живот. И снова клинок лишь скользнул по толстой шкуре, оставляя на ней глубокую царапину. Лапа чудовища взметнулась, чтобы раздавить назойливое существо. Взлетел над головой Уран-гхора огромный кулак. Молодой вождь успел уклониться, и удар пришелся по плечу. Но и этого хватило, чтобы отшвырнуть орка на несколько шагов, выбить воздух из груди, не дать подняться. Издав победный рев, тварь двинулась к поверженному врагу, чтобы добить его, пронзить мечом, пригвоздить к земле. Обессиленный Уран-гхор силился подняться, но тело, измученное потерей крови, истомленное жестокой схваткой, не слушалось его.
— Убей! Убей! — орала толпа.
Мужчины победно потрясали кулаками, прелестные юные женщины в нарядных платьях, возбужденные видом крови, рукоплескали победителю:
— Убей!
Дети, подростки, почтенные матери и отцы семейств, убеленные сединами старики — все захлебывались восторженным криком:
— Убей!
Мэтр Телльри, захваченный зрелищем, уже подсчитывающий свой выигрыш, тоже присоединил свой голос к реву толпы:
— Убей!
Закусив губы, сжав руки так, что на ладонях оставались глубокие следы от ногтей, наблюдала за дракой Шанталь.
Сил не было, зверь ушел, исчез из разума, и Уран-гхор обреченно смотрел, как подходит к нему гигант, как заносит безжалостный меч. И вдруг… «Из двух зверей побеждает сильнейший. Но то звери… Ярость — плохой советчик. Ты орк, а не зверь. Встань и дерись за свою жизнь!» Не знал молодой вождь, кто это шепнул ему на ухо. То ли древний орк невидимым облаком пролетел мимо, то ли разум, освободившись от животной злобы, принял решение. Но только одного мига хватило Уран-гхору, чтобы, собрав последние силы, откатиться в сторону от разящего клинка и вскочить на ноги. Меч вонзился в песок, толпа ахнула, чудище огласило арену разочарованным воем. А молодой вождь заплясал вокруг него, словно юркая росомаха вокруг неповоротливого медведя. Понял он: сразить огромную тварь может только разумное существо. Хитрость, расчет — вот что нужно ему в этом бою. Они помогали ему там, в родных степях Орочьего гнезда. Они и сейчас спасут. И разум отозвался с благодарностью, вдохнул новые силы в израненное тело. Руки и ноги налились упругой ловкостью, меч, словно жало, выискивал уязвимые места противника. Больше уже Уран-гхор не пытался поразить врага одним ударом, не рвался вцепиться ему в горло. Он кружил вокруг твари, злил ее все больше, делал обманные движения, и ждал, ждал, когда существо захлебнется ненавистью и злобой к неуловимому противнику, когда откроется для решающего удара. Черная, как болотная вода, кровь великана падала на песок, смешиваясь с пеной бешенства, стекавшей с его губ. Ослепнув от гнева, гигант прыгнул на вездесущего орка, желая раздавить его своей тушей. Уран-гхор не стал уворачиваться, он клубком бросился под ноги твари и прокатился между ними. Пока существо разворачивалось, молодой вождь успел подрубить сухожилие на щиколотке левой ноги. Чудище рухнуло на одно колено, арена сотряслась от крика боли и ярости. Беспорядочно размахивая мечом вокруг себя, тварь пыталась достать ненавистного врага. И снова Уран-гхор отскочил, перекатился, оказавшись лицом к лицу с гигантом. Увидев перед собой того, кто причинил ему боль, великан поднял меч. Но в глаза ему полетела горсть песка. На миг тварь ослепла, и орк воспользовался удачей. Он вонзил клинок прямо в горло врага и тут же отскочил, чтобы его не придавила сотрясавшаяся в предсмертной судороге туша.
Молчание повисло над ареной. Люди, только что радовавшиеся близкому поражению орка, не могли понять, как случилось, что обессиленный зверь одержал верх над таким могучим соперником. Только рыжая шаманка, счастливая исходом поединка, радостно улыбалась. А Уран-гхор, измученный, израненный, истекающий кровью, стоял посреди арены и обводил глазами молчаливое человеческое стадо. Он был горд своей победой. Он не только прикончил огромное чудовище, а сумел еще и обуздать зверя в своем разуме, окончательно подчинить его себе. И эта победа была так же важна. Потому что он — орк, а не зверь!
Разочарованный стон, зародившийся в теле толпы, становился все громче. Раздались нерешительные выкрики:
— Обман!
— Этого не может быть!
Вопли становились все громче, и вот уже многоголосый хор бушевал над окровавленным песком арены:
— Обман! Нечестный бой! Верните ставки!
Мэтр Телльри повернул к Шанталь обезображенное злобой лицо:
— Вы все же нарушили устав бойцовского театра. Ваш зверь разумен.
— Умейте проигрывать достойно, — холодно усмехнулась колдунья, жестом подзывая к себе слугу, державшего в руках мешок золота.
— Он победил благодаря хитрости! — взревел оскорбленный маг. — Животное не может мыслить стратегически! Оно вообще не может мыслить!
— Не говорите глупостей, мэтр. Вы видели документы, подтверждающие, что зверь прошел обработку дурманящим зельем.
— Верните деньги! Я поставил на этот бой целое состояние! И возместите мне ущерб от потери животного!
Вместо ответа Шанталь подняла руки и сделала изящное движение, вслед за которым стоящий на арене орк понуро сжался и позволил служителям надеть на него ошейник.
— Вы видели? — поклонилась магесса.
— Заклятие Подчиняющей петли еще не доказывает, что сознание зверя порабощено! Оно лишь делает послушным тело.
Волшебница принялась пробираться к выходу сквозь недовольно ворчащую толпу.
— Верни деньги, звериная подстилка! — громко взвизгнул мэтр Телльри, и в ладони его загорелся пульсирующий зеленым светом шар.
Народ в ужасе шарахнулся в разные стороны. Шанталь резко обернулась, выбрасывая руки вперед. О ней действительно говорили всякое. Ходили сплетни, что рыжеволосая красавица не брезгует иной раз ласками своих подопытных зверей. Как всякая женщина, знающая за собой любимый грех и публично уличенная в нем, магесса пришла в ярость. С пальцев ее сорвался поток воздуха, закрутился спиралью, образовав тугую воронку, и устремился в сторону мэтра Телльри. По пути смерч втягивал в себя зазевавшихся людей, перемалывал их, наливался кровью. Маг выставил щит и ответил Шанталь целым пучком молний. Волшебница свела руки вместе, и в ее противника полетела струя воды, принявшая форму клинка. Народ вопил от страха, стараясь убежать как можно дальше от места магического сражения. На трибунах и лестницах, ведущих к выходу, образовалась давка. Люди сбивали друг друга с ног и наступали на упавших. Следом, споткнувшись о распростертые тела, падали другие. Толпа превратилась в обезумевшее стадо, в котором каждый стремился спасти только свою жизнь. Мужчины и женщины, дети и старики дрались за право выхода, отталкивали друг друга. Слабые визжали в предсмертной муке, задавленные более сильными и удачливыми. А над их головами свистели боевые заклятия, проносились молнии и ледяные стрелы, прямо из воздуха рождались тараны и ядовитые облака. Маги уворачивались, ставили щиты, и волшба разила невиновных. Остальные волшебники, которых среди любителей звериных боев было немало, хранили нейтралитет, памятуя известную парганскую мудрость: «двое колдуют, третий — не мешай». Они лишь загородились щитами и с помощью жестоких заклятий пробивали себе дорогу сквозь обезумевшую толпу.
Уран-гхор смотрел на дерущихся шаманов, усмехаясь страху толпы, что недавно требовала его смерти. Жалкие, слабые, трусливые твари! Жихи поганые! Пусть хоть раз почувствуют себя в его шкуре! Пусть узнают, что значит умирать. Они радовались его крови — теперь он посмотрит, что течет в их жилах! Служители, которые должны были увести его с арены, разбежались. И молодой вождь в одиночестве стоял посреди присыпанного песком круга, превратившись из бойца в зрителя. Рыжая шаманка была сильна, она метала в своего врага огонь и воду, вздымала вокруг вихри, рассыпала острые ледяные иглы. Но старый шаман стоял, словно утес, загородившись неведомой волшбой. Уран-гхор нахмурился. Откуда у людей — сорного племени — такие могучие шаманы? Почему у орков таких нет? Вспомнил он свое племя. Акхир, Гурдын — совсем слабые, ничего не могут. Только и знают, что про закон Морриган толковать. И все орочьи шаманы такие. С духами предков говорят? Чувствовал молодой вождь, обман все это. Не видят они никаких духов, морочат голову народу. Разве хоть раз шаман больного вылечил? Умирающего вернул к жизни? Разве помогали шаманы, когда Уран-гхор с племенем Дер-ориг воевал? Нет. Никогда не творили они огонь, вылетающий прямо из пальцев или смертоносные вихри. И зелий не варили — ни целебных, ни убивающих. В сказках говорится, раньше шаманы Орочьего гнезда были могущественными, как нордары, одним движением руки останавливали войска, одним словом землю сотрясали. Да только это лишь легенды Диких степей. Или может, есть в этих сказках правда? Только куда потом ушло древнее знание?
Кричали женщины и дети, стонали умирающие, кровь окрасила багрецом каменные ступени. Смеялся Уран-гхор, глядя, как гибнут ненавистные люди. Вот рыжая шаманка швырнула облако огня, старик загородился от него стеной воды. Горячий пар рванулся в сторону, обжигая людей, превращая лица в пузырящиеся маски… А шаман визгливо выкрикнул короткую фразу, и длинная синяя стрела слетела с его руки, пробила защиту рыжей, пронзила проклятое подлое сердце. Словно подрубленная стройная береза, упала шаманка. И в этот миг лопнуло что-то в душе молодого вождя. Отпустила петля, сковывающая разум, подчиняющая чужой злой воле. Со смертью шаманки погибла и ее волшба! Уран-гхор оглянулся, подхватил с песка меч, брошенный сбежавшими служителями. И ринулся в толпу, которая давилась у выхода. Не разбирая, врубился он в людскую стену, прокладывая себе кровавый путь к свободе. Падали вокруг изрубленные тела, без устали вздымался меч, и по просеке смерти выбрался молодой вождь на волю, вдохнул холодный воздух, осмотрелся. Огромен был дом, где проходили бои. Возле него суетились люди. Одни бежали прочь без оглядки, другие оседлывали коней, вскакивали в повозки и уносились в них по широкой ровной дороге. Никто не остановил Уран-гхора, все спасали свою шкуру. Где Сварг-гхор? Неужели слуги шаманки успели увезти его обратно, туда, в подземелье с клетками? Вдруг дверь одной из повозок распахнулась, и наружу вывалились двое людей. Мертвые. У каждого было перерезано горло. Следом выскочил Сварг-гхор, сжимая в руках меч. Обрубил упряжь, вскочил на одного коня, другого за гриву ухватил.
— Сюда! — крикнул.
Уран-гхор птицей взлетел на спину перепуганного жеребца. Сдавил бока ногами, громко свистнул, посылая коня вперед. И понеслись по дороге два всадника, безжалостно давя убегавших людей. На свободу, которую получили такой дорогой ценой.
7
Выбравшись из сточного канала, мы сразу же отправились в храм Брижитты. Следовало спрятать Дарианну и обеспечить ей хороший уход.
— Богиня лесолюбивая! — всплеснула руками мать Перетея, Старшая жрица. — Это же наша принцесса!
Больше она ничего не говорила и не спрашивала. Подобрав подол жреческого одеяния, побежала вверх по ступеням храма, на ходу отдавая распоряжения своим помощницам. В считанные секунды для Дарианны была подготовлена комнатка, вход в которую прятался за алтарем. В маленьком опрятном помещении имелось все необходимое для ухода за больной: теплая постель, чистая вода для умывания, столик, на котором стояли свежие отвары из лечебной травы. Мастер Триммлер внес бесчувственную девушку в комнату и положил на кровать.
— Ступайте, нечего вам здесь делать, — махнул рукой Копыл. — Я осмотрю ее высочество, потом сообщу, каково ее состояние.
Мы вышли во двор, поставив в храме двоих часовых. Мать Перетея осталась помогать Вадиусу. Чем мне нравилась Старшая жрица, так это искренней, ненавязчивой готовностью помочь всем и каждому. Она не требовала от прихожан больших пожертвований, не обладала высокомерием, свойственным людям ее статуса, не питала честолюбивых надежд сделать свою богиню главной в имперском пантеоне. Эта женщина просто делала то, что считала нужным и правильным. Главное место в щедром сердце матери Перетеи занимало зверье. Болела ли у бедного крестьянина единственная коза или хворала любимая собачка у аристократки — жрица никому не отказывала в помощи. Она обладала огромными познаниями и опытом в деле лечения животных, здесь ей вряд ли нашлись бы равные даже среди целителей. Мать Перетея варила удивительные зелья, восстанавливающие зрение, снимающие боли и заживляющие раны, залечивала переломы, вправляла вывихнутые лапы, принимала роды. Она готова была не спать ночь, сидя возле телящейся коровы или ехать за десятки майлов в какую-нибудь глухую деревеньку, где случился падеж скота. Но этого деятельной женщине было мало. Она занималась исцелением не только домашних, но и диких животных. И вот что удивительно: звери шли к ней сами. То ли дело было в том, что они чувствовали в матери Перетее искреннюю любовь и заботу, то ли их направляла покровительница Брижитта. Но нередко случалось наблюдать интересные картины. Один раз я видел, как из леса вышел раненый медведь и, усевшись перед входом в храм, издал трубный глас, способный напугать любого здорового мужика. Жрица выбежала на улицу и, не испытывая ни малейшего страха перед косолапым гигантом, осмотрела раненый бок, заглянула в уши, глаза, помяла живот. Потом, бесцеремонно ухватив за загривок, потащила в храм. Огромный зверь шел рядом с ней, как дамская собачка за хозяйкой. Несколько дней перебинтованный медведь жил в храмовом дворе, наводя ужас на прихожан. Когда стараниями матери Перетеи его рана затянулась, жрица отвела его в лес, отыскала подходящую берлогу и с помощью молитвы Брижитте погрузила зверя в зимнюю спячку. Двор и пристройки храма всегда были заполнены тварями бродячими и лесными: больными волками, ранеными лисами, беременными собаками, хворающими кошками, хорьками, белками, оленями… Странно, но звери не дрались между собой, хищники не пытались полакомиться травоядными — все вели себя чинно и благородно. В домике для хранения запасов и подвале храма жило мышиное племя. Но и грызуны отличались удивительной благопристойностью. Они не уничтожали все запасы подряд, довольствуясь специальными кормушками. Мыши шныряли по всему храму, людей ничуть не боялись, даже наоборот, питали к ним симпатию и доверие. Я не знал, насколько это понравится Дарианне, когда девушка очнется, но храм Брижитты был для нее сейчас самым лучшим местом.
— Светает, — произнес мастер Триммлер, глядя в небо, чернота которого постепенно переходила в чернильный цвет.
Я молча кивнул.
— Слышь, лейтенант, я в город хочу прогуляться, — вдруг заявил гном.
— Зачем?
— Так Келдин-то ваш, — сын гор пренебрежительно сплюнул сквозь зубы, — утром присягу регентства принимает. Забыл? Посмотреть хочу, послушать, что народ говорит. Заодно разузнаю, что за переполох сегодня приключился.
— Все это можно сделать гораздо проще и безопаснее, — нахмурился я. — Попросим Копыла, он оправит на площадь свою астральную проекцию.
— Отправлю! — весело ответил за спиной Вадиус.
Мы резко обернулись и увидели мага, расплывшегося в радостной улыбке. Зрелище было настолько редким и парадоксальным образом делало лицо старика таким жутким, что мастер Триммлер тихо и восхищенно выругался.
— С ее высочеством все будет в порядке! — провозгласил чародей. — Конечно, девочка слаба, ей требуется уход, лечение. Но сознание, слава Лугу, не пострадало.
Я ощутил невероятное облегчение, а вместе с ним напомнила о себе усталость. При необходимости я мог бы не спать еще суток трое, такая выносливость была одним из приобретений от падения первого покрова. Но бессонные ночи все равно выматывали. Теперь можно было с чистой совестью вздремнуть. Артфаал спрыгнул с моего плеча и медленно двинулся по храмовому двору, производя переполох среди подопечных матери Перетеи, почувствовавших присутствие темной силы. Завывали волки, злобно-истерично рычали собаки, мелкие звери разбегались кто куда. Я же отправился в лагерь. Мое появление чрезвычайно обрадовало дядю Ге, который тут же принялся потчевать меня лепешками и сыром, не забывая расспрашивать о событиях этой беспокойной ночи. Подошел Лютый, послушал мой рассказ, и, бросив: «Отдыхай!» — отправился проверять караулы. При виде меня он не выразил особой радости, но по выражению его лица я понял: Ом переживал, и теперь испытал облегчение оттого, что миссия по спасению принцессы благополучно завершилась. Перекусив, я забрался в шатер и закрыл глаза.
— Лейтенант, вставай! — тут же раздался над ухом бодрый голос мастера Триммлера, следом меня энергично потрясли.
— Что надо? — возопил я, готовясь проклясть неугомонного сына гор, мечтая напустить на него прострел, желудочные колики и спинницу, увенчав все это дело долгосрочной порчей. — Неужели нельзя оставить меня в покое хоть на пару часов?!
— Да ты уже вторые сутки спишь! — возмутился гном.
Я раскрыл один глаз и увидел мастера Триммлера, который выглядел как-то непривычно и загадочно. Из-за сдвинутого полога шатра на лицо падал луч утреннего солнца. Невесть когда выпавший пушистый снег искрился радужным разноцветьем. Под боком похрапывал Артфаал. Зевнув, я уселся и пробубнил:
— Чего хотел-то?
— Дядюшка твой меня сюда послал! — бесхитростно пояснил мастер Триммлер, — Наши на совет собрались, только тебя ждут, лейтенант.
Ну конечно. Старый пройдоха не пожелал сам будить своего питомца и нарываться на его недовольное ворчание. Отправил сына гор. Я выбрался из шатра, щурясь от резкой белизны снега. Лорд Феррли, незаметно подкравшись сзади, вскочил на мое плечо. Гном деловито шагал впереди, показывая дорогу. Он привел меня на небольшую полянку, стараниями магов превращенную в оазис тепла посреди зимнего леса. Волшебники растопили снег, открыв и высушив присыпанную жухлыми листьями рыжую траву. Пятачок окружала стена теплого воздуха, пройдя сквозь которую я на мгновение ощутил себя так, словно попал в майское утро. В середине поляны весело потрескивал костер, на котором в котелке булькал ароматный чай. Вокруг чинно восседали Грациус, Дживайн, мой драгоценный дядюшка, Лютый, Александриус и Дрианн со своей Лиллой.
— Все в сборе! — приветствовал меня Ом.
— Нет, еще Копыла ждем, — поправил его дядя Ге.
Мы с мастером Триммлером присоединились к компании, получили по кружке обжигающего напитка. Вскоре из-за деревьев показался сияющий от счастья Вадиус.
— Ее высочество пришла в себя! — провозгласил он.
Старик уселся возле костра, потер худые руки:
— Опасность миновала. Девочка слаба, но она борется. И она хочет вас видеть, юно… молодой… господин барон.
— Сначала давай-ка расскажем лейтенанту, что на площади видели, — упрямо насупился мастер Триммлер.
— Да-да, конечно, — Копыл рассеянно потер лоб. — Итак, я, как вы и просили, господин барон, послал туда свою астральную проекцию. Походил, побродил…
— Как побродили? А пожар?
— К тому времени все уже закончилось. Маги сумели это уничтожить.
— Что это?
— Не знаю. Почти никаких следов не осталось. Так, дым, чад. На площади суетились уборщики под конвоем имперских псов.
— Да ты толком говори, зануда, — крякнул гном, — или я скажу!
— Они убирали слизь, — махнув рукой на сына гор, быстро проговорил Вадиус, потом, увидев, что это не произвело на меня впечатления, пояснил, — энергетические остатки магии бездны.
— То есть, вы хотите сказать, кто-то применил на площади магию бездны? — переспросил я.
— Я хочу сказать, что кто-то с помощью нее убил на площади создание бездны.
Я все так же непонимающе таращился на Копыла. Мастер Триммлер, не выдержав, вмешался:
— Послушал я, о чем народ шепчется. Так вот, люди видели, как посреди площади демон появился…
— Протестую! — ментально фыркнул Артфаал.
— Говорят, он на бабочку был похож, — продолжал гном, — только огромный очень и голодный. Сожрал одного гвардейца возле дворцовых ворот. Второй служивый шум поднял. Пока императорская гвардия мотылька этого пристрелить пыталась, он еще троих оприходовал. Болты его не брали. Там уж и дворцовые маги подоспели. Швыряли в него огненными шарами, швыряли, добились только того, что подожгли помост, который для торжества подготовили, и управу городской стражи. А тварь знай себе летала да народ жрала. Очень уж она юркая, говорят. Потом еще парочка летунов подоспела. Тогда уж кто-то вызвал магов Совета и Верховного. Все вместе справились.
Что-то мне напоминал этот рассказ…
— Вы совершенно правы, дорогой барон, — вмешался в мои мысли лорд Феррли, — эти милые мотыльки очень похожи на предвестников бога бездны. Вспомните тараканов, появившихся перед приходом Пустынного бога.
— Но их было много…
— Так ведь все еще впереди, — успокоил демон.
— Но когда я их сжег, никакой слизи не было.
— Вы же не присматривались, что произошло дальше с их останками — резонно возразил Артфаал.
Я призадумался. Выходило, Вериллий владел забытым колдовством? Никто не знает, в чем эта магия заключалась. Так, ходили среди волшебников неопределенные легенды, мол, против этих чар бессильны амулеты и даже артефакты, или вот про слизь… Впрочем, чему я удивляюсь? Вериллий способен на многое, особенно если речь идет о его собственной выгоде. Только вот если наши догадки правдивы, как с ним бороться? Он справился там, где другие маги потерпели фиаско, только помост сожгли. Помост!
— Так что же, принятие присяги не состоялось? — спросил я.
— Ну прямо там! Еще как состоялось! — скривился мастер Триммлер. — Я со своими родственниками там был, своими глазами все видел. И не хмурься, лейтенант! Неужто до сих пор не понял: Виндор ваш в такой бордель превратился, прости меня, Луг, что никому дела нет до одного гнома! Тебя или Лиллу, может, еще и будут искать, а вот остальных… да я соблюдал осторожность: бороду перекрасил, — гном ткнул пальцем в спускающуюся с подбородка косу цвета летнего неба, и до меня дошло, что в его облике показалось мне непривычным. — А вообще, мы, б'хойч, для людей все на одно лицо. Да и беспокоить нас остерегаются. Так что не волнуйся за меня. Так вот, я и говорю. Состоялась присяга-то. Ну и позорище вы себе на шею взгромоздили! Это я про Келдина. Нет, поклеп возводить не буду. Выглядел он почти прилично. Одежда там, плащ — все без оборочек, темное. Но на мужика принц похож так же, как я на придворную красотку, что там подвизались, на помосте. И вот что мне показалось: высочество и сам не рад, что его регентом объявили. Бледный какой-то, глазенки бегают. Вериллий там стоял, улыбался благостно, стрелу Тарантуса ему в глотку. Потом советник первый приказ регента прочел. Мол, прощает в честь праздничка всех мятежников, отменяет храмовую стражу, и все такое. А тебя искать велели, сказали, ты весь мятеж затеял. Слушай, лейтенант, — не к месту развеселился сын гор, — вот я думаю: сколько еще на тебя грехов повесят? Послушать, так ты уже вроде Варрнавуша, только копыт не имеется!
— Погоди, а о Дарианне ничего не сказали? — переспросил я.
— Нет.
— Это ненадолго, — злобно проскрипел Вадиус. — Очевидно, Вериллий просто не захотел портить праздник. Ведь иначе гуляние выглядело бы просто неприлично. Так что он даст народу расслабиться, повеселиться, а потом уже… скорее всего, объявит ее высочество погибшей. Это очень удобно.
— Да, послушал я, что люди говорят, — перебил его мастер Триммлер. — Не очень-то они рады новому правителю. Шепчутся, что эта самая мракова бабочка — дурное предзнаменование, предупреждение. Мол, все теперь плохо будет. А еще в толпе шныряли проповедники. И к чему только не призывали! Одни твердили, надо теперь молиться только Нее, другие надсаживали глотки, прославляли Морриган, третьи Тарантуса возносили. А были и такие, которые говорили, что боги давно умерли, а истина в том, чтобы не верить ни в одного из них. И знаешь что, лейтенант? Народ-то их слушал, и многие одобряли. Ну, а больше всего меня позабавили какие-то адепты бездны. Они приглашали горожан на ритуал, вроде, древних богов возрождать.
— Ничего нового, — скучливо муркнул Артфаал, — в тяжелые времена люди ищут утешения в вере. Потому и появляется множество мессий, сектантов и доморощенных пророков.
— Ясно, — я встал и направился к храму, навестить принцессу.
Говорить было не о чем. Вернее, я не знал, что сказать. И еще хуже, не знал, что должен делать. Странные сущности, пожиравшие людей, это периодически накатывающее на меня ощущение смертельного ужаса, какие-то идиотские проповедники, принц-полубаба, который будет теперь управлять империей, Вериллий, задумавший неизвестно что… Все эти явления, вроде бы ничем не связанные, все же представлялись звеньями одной цепи. Творящееся вокруг не имело смысла, не поддавалось объяснению. А на душе лежал груз, с каждым днем становившийся все тяжелее. Меня не оставляло ощущение, что я присутствую при рождении… чего-то. Будто стою перед огромным яйцом, из которого доносится мерное зловещее постукивание. Вот-вот скорлупа треснет, выпуская на свет невиданное существо — уродливое, злобное, несущее смерть. И появление его станет концом. Не знаю, чего именно. Может быть, всего.
Вадиус тоже подскочил и засеменил рядом, напутствуя на ходу:
— Вы, господин барон, только не волнуйте девочку. Видит Луг, она и так много пережила. И не утомляйте ее длительной беседой.
Я кивнул. Интересно, что Копыл, благодарный за спасение своей любимицы, снова произвел меня в бароны.
— И демона, демона уберите! — воскликнул маг, указывая на лорда Феррли, восседавшего на моем плече.
— Девушки любят кошек! — выдал яркую мысль Артфаал, — Общение со мной пойдет на пользу ее высочеству! А вы, любезнейший, поменьше суетитесь. Вредно в вашем возрасте.
Так мы и явились вдвоем в комнатку принцессы. Копыл остался ждать нас под дверью. Дарианна лежала на кровати, глаза ее были закрыты. Мне показалось, что девушка спит, и я попятился к двери, стараясь двигаться как можно бесшумнее. Но черные очи распахнулись, в них блеснула радость, бледные губы сложились в слабую улыбку.
— Рик… — голос принцессы был слаб и тих, как шорох травы под ветром.
— Ваше высочество…
Не имея сил говорить, Дарианна взглядом указала на стоящий подле кровати стул. Я осторожно опустился на него, чувствуя себя неуклюжим, неповоротливым и возмутительно здоровым рядом с таким эфемерным созданием. Личико принцессы осунулось, подчеркивая линию высоких скул, кожа светилась прозрачной бледностью, губы потрескались, под глазами залегли синие тени. Острая жалость кольнула сердце, следом за ней пришел гнев. Хотелось разорвать ее обидчиков, я даже пожалел, что там, в лабораториях, старался отделаться малой кровью. Надо было уничтожить всех, кто там был, залить Темной водой, развеять по воздуху боевыми заклятиями, а потом шарахнуть пауронием по самому месту, в котором заставили страдать эту хрупкую девушку! Кулаки сжались, словно сдавливая глотку Вериллия. Я мысленно поклялся, что теперь-то уж все время буду рядом с принцессой! Пусть только кто-нибудь попробует… Потом взглянул в черные бриллианты ее глаз и невольно улыбнулся. Взгляд был прежним — дерзким, смелым и непокорным. Женщины с такими глазами должны жить. Жить и дарить счастье. Прохладные тонкие пальчики коснулись моей ладони. Я опустил глаза. Ее рука — маленькая, беспомощная, спряталась в моей — грубой, загорелой, широкой, как лопата. Я держал ее на весу, осторожно, как держат цветок, бабочку, чудесное произведение искусства.
— Спасибо, — прошелестела Дарианна.
— Не за что, — глупо ответил я.
Лорд Феррли, обиженный отсутствием внимания к его персоне, решил напомнить о себе. Он мягко спрыгнул на кровать и нахально ткнулся мордой во вторую руку Дарианны. Его появление вызвало у девушки улыбку. Она ласково погладила всклокоченную шерсть, отчего Артфаал довольно замурлыкал. Принцесса была еще очень слаба, даже пара слов утомила ее, и Дарианна закрыла глаза. Вскоре дыхание ее стало ровным и глубоким, девушка уснула. А я продолжал сидеть возле кровати, и охранял ее сон, и смотрел на это чудесное усталое лицо, и не понимал, как раньше не разглядел всей его удивительной прелести, и согревал в ладонях тонкую руку. И повторял, повторял, что больше никому, никогда не позволю обидеть Дарианну. Я не догадывался, что могу испытывать такую нежность. Не думал, что она бывает горькой, что от нее стискивает горло и становится трудно дышать. Не знаю, сколько прошло времени. В дверь заглянул обеспокоенный затянувшимся визитом Вадиус. Лорд Феррли, несший вахту в ногах девушки, гневно сверкнул на мага желтыми светляками глаз. Копыл вошел в комнату и замахал на нас руками, прогоняя от постели принцессы. Я молча вышел, унося в душе хрупкое, едва проклюнувшееся, непонятное мне самому чувство. Артфаал беззвучно воспарил следом.
После посещения принцессы мое настроение немного улучшилось. Глобальные проблемы сами собой отошли на второй план, сознание было поглощено сиянием черных глаз, перед мысленным взором реяли серебристые волосы… Потому творящееся в храмовом дворе безобразие и стало для меня полной неожиданностью. Я вышел на крыльцо и остановился, удивленно разглядывая группу людей, которые, размахивая зажженными факелами, молча, но решительно двигались к храму. Вид у них был недружелюбный. Впереди шел высокий человек с длинными растрепанными волосами. Мне сразу не понравилась его физиономия, очень уж она напоминала рожу ныне покойного обвинителя Ермии, да раздерут его демоны во мраке. Настоящего фанатика всегда легко отличить от нормальных людей по лихорадочно-мрачному блеску глаз и особому выражению лица. Одухотворенному до идиотизма, если можно так выразиться. Молчаливая угрюмость пришельцев не оставляла сомнения в их намерениях.
— Как интересно! — фыркнул опустившийся на мое плечо Артфаал.
— Что вам нужно в храме Брижитты лесолюбивой? — дорогу высокому заступила мать Перетея.
Человек одним движением отшвырнул жрицу в сторону, остановился в центре двора и указал на храм:
— Жгите!
Толпа ответила одобрительным гулом.
— Уничтожьте гнезда бесполезных богов! Во имя Хаоса!
— Во имя Хаоса! — завопили в ответ его адепты и ринулись вперед.
Градус моего настроения сильно понизился. Но я все еще не оставлял надежды договориться миром. Очень уж не хотелось устраивать бойню в священном месте. С меня хватило и храма Луга. Поэтому я отправил в толпу Воздушный удар, затушивший факелы, и попытался вразумить поклонников древнего бога:
— Шли бы вы отсюда. Чем вам Брижитта не угодила?
— Богов нет! — взвыл предводитель шайки. — Единственный бог — безбожие! Сотрите храм с лица земли! До основания! Смерть служителям культа!
— Смерть! — подхватили фанатики, кидаясь к матери Перетее.
— На что рассчитывают? — прокомментировал лорд Феррли, отправляя в нападающих сноп черных искр.
Я накрыл испуганную жрицу плотным Воздушным щитом, а против нападающих применил заклятие Тушения в надежде охладить их пыл. Но после того как их окатило ледяной водой, безбожники раздухарились еще больше. Они снова и снова пытались прорваться к храму и жрице, выкрикивая при этом странные, похожие на заклинания, фразы. Я тоже начал понемногу накаляться. Значит, они хотят уничтожить храм, где спит Дарианна?! Эта мысль озлобила до крайности, и сразу двое фанатиков рухнули под ударами Молота Дадды. Остальных я отшвырнул назад, предоставив последнюю возможность ретироваться. Храм на всякий случай накрыл Большим Темным зонтом. Теперь разбойники беспомощно ударялись о поверхность защитных чар, но не оставляли попыток их преодолеть. Этакие большие потные мотыльки, бьющиеся о стекло лампы.
— Жалкий раб жалких богов! — взвизгнул предводитель, и следом я ощутил резкий укол обратной тяги.
В меня полетело что-то черно-золотое, бешено вращающееся в воздухе. Поцелуй Саламандры! Безумец нисколько не походил на мага, да еще и такого, которому известны столь сильные боевые заклятия. Потому я на долю мгновения замешкался с защитой. Но Черный кокон, мягко охвативший мое тело, не понадобился. На пути волшбы вдруг задрожал сгустившийся воздух, на глазах превратившийся в тягучий поток воды. В тот же миг вода замерзла, и чары, попавшие в ледяной плен, с хрустальным звоном обрушились на припорошенные снегом камни двора, разбиваясь на мелкие безобидные кусочки. Не успел я удивиться оригинальному способу защиты, как вокруг начали твориться совершенно невозможные вещи. Каменные плиты с треском разлетались на куски, и из земли пробивались длинные плети корней. Извиваясь, они устремлялись к безбожникам и оплетали их тела. Раздался жуткий вой, и несколько волков, живших при храме, бросились на людей. Их глаза горели красным огнем, из оскаленных пастей стекала кровавая пена бешенства. В зверей словно демоны вселились, они нещадно рвали несчастных, валили на землю, перегрызали глотки и кидались к новым жертвам. Разбойники в страхе вопили, пытаясь освободиться, но корни, выползавшие из-под земли, крепко связывали их ноги, тянулись выше, петлями захлестывали шеи. Самая мощная черная плеть схватила главаря, сдавливая горло до тех пор, пока не оторвала голову. Орошая двор фонтаном крови, тело фанатика рухнуло и забилось в агонии. Вскоре все было кончено. Живым не ушел никто. Корни медленно, словно сытые черви, втянулись назад. Волки, вдруг снова сделавшись мирными, попятились со двора.
— Брижитта явила чудо! — молитвенно сложив руки, воскликнула мать Перетея и опустилась на колени, вознося благодарение своей покровительнице.
Я очень сомневался в такой трактовке произошедшего. С чего бы лесолюбивой богине утруждать себя? Даже Луг никак не отреагировал на осквернение его храма демоном мрака. Так чего ждать от его дочери? Нет, здесь действовал смертный. Просто очень сильный маг. Волшба, правда, какая-то странная, никогда такой не видел. Она не похожа ни на темную, ни на магию стихий. Напоминает… не может быть!
Я обвел глазами двор в поисках невесть откуда взявшегося первозданного. У ворот стоял Лютый. Я подбежал к нему, все еще не понимая, что происходит. Ом был бледен как снег, из носа стекала струйка крови. Поднеся руки к глазам, он изумленно рассматривал свои пальцы.
— Что с тобой? — спросил я.
Лютый поднял на меня остекленевшие глаза, немного постоял, пошатываясь, потом упал как подкошенный. Я едва успел подхватить его обмякшее тело. «Только не брат, Луг, только не брат!» — билась в голове истошная мысль. Вслед за ней пришла вторая, невесть откуда взявшаяся, неясная, не оформившаяся, но страшная: «Оно начинается».
8
«Тай, мой Тай… сколько лет ты был рядом, верный, любящий, надежный. Как добр был твой взгляд, как нежна улыбка… С тобой я познала любовь, с тобой стала женщиной. Только твои ласки могли разбудить во мне томный огонь желания. Только ты умел утешить в минуту горя, поддержать, развеять тяжкие сомнения. Ты умел подобрать слова, единственно правильные, верные или молчать так, что твое безмолвие говорило красноречивее любых слов. А как ты пел, Тай! Твои баллады омывали сердце теплой волной, очищали душу, рождали в ней счастье, спокойное счастье женщины, знающей, что она любима. Потому что все твои песни были только для меня одной. Ты был рядом. Всегда. И терпел мою холодность, и смирялся с положением тайного любовника, и ждал редких часов, когда мы могли остаться наедине. Но ни разу, Тай — ни разу! — я не сказала тебе, как ты мне дорог. Не призналась, что люблю. А теперь поздно. Я говорю, но ты не слышишь. Я плачу, но ты не видишь. Я глажу тебя, целую, но ты не чувствуешь этого, Тай. Тело твое — молодой тополек, душа твоя ушла в благословенные леса Брижитты. Как горько. Больно. Чувство вины, тяжелой, непереносимо давящей, душит меня, не дает вздохнуть. Прости свою Лиа, Тай. Прости, любимый. Я не могу повернуть время вспять, не могу воскресить тебя. Я отдала бы за тебя свою жизнь, но и это мне неподвластно. Ничего уже не изменить. Только одно я могу сделать. Отомстить. Клянусь тебе, мой Тай, что убийца не останется безнаказанной. Твои мученья вернутся многократно, за твою кровь я пролью кровь многих. Прощай, любимый, прости…»
— Светозарная…
Осторожное, но настойчивое прикосновение к плечу прервало мысленную беседу Кай'Велианир с возлюбленным. С трудом вернувшись в реальность, Лиа обернулась и увидела перед собой бледное лицо Иль'Эллиуса. Владыка Дома Сапфирового неба почтительно поклонился и проговорил:
— Пожалуйте в паланкин, Светозарная.
Четверо охранников держали небольшие носилки, на которых возвышался бархатный шатер — традиционный экипаж знатных эльфиек. По лесным тропам гораздо удобнее было путешествовать в паланкине, чем верхом на лошади.
— Пожалуйте, — снова повторил глава охранной службы, — вы можете заболеть, Светозарная.
Только сейчас Лиа почувствовала холод, пронизывающий все ее тело. Почему-то онемели ноги. Опустив взгляд, владычица увидела, что стоит на снегу босиком, в одной кружевной рубахе, поверх которой накинут легкий горностаевый мех. Она вздрогнула, приходя в себя. Иль'Эллиус подал руку и проводил Лиа в паланкин. Лицо его хранило при этом полную невозмутимость, и только бледность выдавала снедавшее преданного воина волнение. Воины двинулись вперед, внесли Светозарную во дворец. Бархатные шторы надежно защищали ее от чужих глаз — впрочем, это было лишней предосторожностью. Стараниями Иль'Эллиуса дворец словно опустел. Перепуганные обитатели предпочитали прятаться в своих комнатах, предоставив начальнику стражи самому приводить в чувство обезумевшую госпожу.
Скоро Лиа оказалась возле своей опочивальни. Владыка Дома Сапфирового неба подал руку и помог выбраться из паланкина.
— Пригласить к вам целителя, Светозарная? — почтительно спросил он.
Кай'Велианир взглянула в его спокойное, неподвижное, словно из снега вылепленное лицо. За прозрачной синевой глаз прятались тревога и сочувствие. В ответ Иль'Эллиус пытливо всматривался в глаза своей госпожи, словно отыскивая в них островки сумасшествия, но встречал умиротворенный взгляд женщины, непоколебимо уверенной в своих силах. Скорость произошедшей метаморфозы была удивительной. Светозарная действительно сумела взять себя в руки, очистить сознание от того, что разрывало и разлагало холодный разум. Положив руку на грудь, туда, где ровно билось сердце, Иль'Эллиус молча поклонился, выражая свое восхищение этой необыкновенной женщиной, гордясь, что служит такой достойной госпоже.
— Благодарю за службу, светлый тисс, — мягко произнесла владычица, испытывая искреннюю признательность к этому суровому воину за помощь и заботу о ней, — я справлюсь сама.
Начальник стражи молча удалился. Он был убежден, что Светозарная больше не впадет в безумие, а поступки ее снова будут взвешенными и выверенными. Возможно, он ошибался…
Спустя час Кай'Велианир поднималась по ступеням к трону. Платье цвета расплавленного серебра, тщательно причесанные волосы, диадема власти на голове. Эта величественная, уверенная в своей силе женщина ничем не напоминала ту — потерянную, охваченную горем, давшую волю чувствам.
— Я созываю Круг, — коротко бросила она в загадочное мерцание связующей сферы.
Большой зал. Круглый стол, за которым проходили встречи владык. Удобные резные стулья. Все это исчезло, повинуясь взмаху тонкой руки и нараспев произнесенному заклинанию. Сегодня подданные будут слушать свою повелительницу стоя. Сегодня они не смогут прятаться за уклончивыми взглядами, традиционными жестами и изящными формулировками. Ей нужен один краткий миг. Момент истины. Этого будет достаточно. Светозарная опустилась на трон. Холодность, бесстрастие, показное равнодушие — сейчас это давалось как никогда тяжело. Но решение принято, и главам домов не останется ничего кроме повиновения.
Они входили в зал, грациозно кланялись госпоже, незаметно оглядывались и останавливались перед троном, скрывая растерянность и тягостное ожидание за невозмутимыми масками прекрасных, вечно юных лиц. Только один Мей'Клилли удивленно округлил глаза. Мальчишка, почти ребенок, что от него ждать? Их было десять, впервые за много лет. Десять, а не одиннадцать. Элл'Ситайар еще не был официально признан погибшим. Еще не выбрали нового владыку Дома Хрустального дождя. Не узнанный, не названный, не оплаканный родными, стоял под окном Лиа молодой тополь, выросший из его плоти. «Я устрою пышное прощание. Скоро. А то, что случится сейчас — в память о тебе, любимый…»
Десять владык замерли посреди зала, словно ленивые, холодные серебряные рыбы в хрустальных водах реки Галлиур. Верный (верный ли?) Иль'Эллиус, юный Мей'Клилли (знать бы, что скрывается под этим бесхитростным поведением), старый служака Лей'Иллиолис… Томная Сай'Ниари из Дома Агатовой ночи подчеркнуто держалась на расстоянии от мужественной Асс'Аллиа из Дома Золотого песка. Всем известно об их давней вражде. Но существует ли она на самом деле или уже стала удобным прикрытием для заговора? И сколько таких невидимых ниточек в паутине интриги? Времени на их расплетение нет, просыпающийся в сердце Аллирила древний ужас не оставляет выбора. Она одним ударом перерубит основу, остальное распустится само. Светозарная поднялась с трона и медленно, делая паузу после каждого шага, спустилась к подданным. Остановилась перед ними, обвела взглядом лица, задерживаясь на каждом, глядя прямо в глаза… Благородные головы склонялись в ответ, демонстрируя готовность к повиновению. Не произнеся ни слова, Лиа шагнула внутрь маленькой группки. Владыки почтительно расступились, и Светозарная оказалась в центре образованного ими круга. Раскрыв перед лицом ладонь так, словно держала на ней что-то хрупкое, и на мгновение прикрыв глаза, она мысленно произнесла заклинание. На бледном шелке руки возник нестерпимо алый всполох. Владыки по-прежнему хранили молчание, лишь Мей'Клилли изумленно выдохнул, не сумев сдержать чувства при виде цветка с говорящим названием Кровь первозданных. Старинная легенда гласила, что это растение появилось на месте первой магической дуэли между эльфами, там, где пролилась кровь погибшего. Алые изогнутые лепестки, пронизанные лучами зимнего солнца, отбрасывали розовую тень на ладонь Кай'Велианир. Нежно улыбаясь, Светозарная протянула руку Рил'Сириэлле, безмолвно предлагая принять необычный дар. И снова ахнул Мей'Клилли: такое подношение означало вызов на смертный бой. На лице Сири не дрогнул ни один мускул, она ответила Лиа такой же безмятежной улыбкой. Но взгляды двух великих волшебниц скрестились в поединке. Медленно текли секунды, складываясь в тягучие минуты. Наконец, не отводя глаз от лица Светозарной, Сири завела руки за спину, отказываясь от подарка. На этот раз члены Круга обменялись быстрыми взглядами, а Мей'Клилли издал неодобрительное восклицание. Отказ от поединка считался позором, несмываемым пятном на чести Дома. Не приняв Кровь первозданных, Сири теряла право называться владычицей, становилась отверженной, а на рубинах — родовых знаках в перстнях ее семьи — сама собой появлялась черная точка, означавшая запятнанную честь. Лиа продолжала протягивать свекрови цветок, надеясь, что та переменит решение. Но хрупкие руки Сири упорно прятались за спиной.
— Прими вызов, — тихо произнесла Светозарная, убедившись, что врагиня не возьмет дар по собственной воле.
— Нет, — так же тихо отвечала Сири.
— Прими.
— Одумайся, Лиа. Я не стану сражаться против тебя.
— Ты боишься?
— Пусть так. Считай, как тебе угодно…
Сири почтительно поклонилась и покинула зал. Следом попятились остальные владыки — ошеломленные, но старавшиеся не показать своих чувств. Лиа осталась в одиночестве посреди зала, все еще держа на вытянутой ладони алый цветок. Сири отказалась от дуэли. Испугалась? Нет, она единственная волшебница Аллирила, способная могуществом поспорить с Кай'Велианир. Все гораздо проще и сложнее одновременно. Движимая бесконечной ненавистью к убийце своего сына, Сири предпочла навлечь позор на весь Дом Рубиновой луны, чем принять вызов. Ведь тень бесчестия заденет своим крылом и Светозарную. Бросить вызов и получить отказ — не смешно ли? Остаться один на один со своей болью, злобой, и не иметь возможности дать им выход! Сири не требовалась дуэль, она жаждала исполнения своих планов, мечтала уничтожить Лиа именно так, как было задумано с самого начала — Светозарная была в этом уверена. Так же как и в том, что смерть Тая — дело рук ее свекрови. Никто больше не посмел бы так нагло издеваться над владычицей Аллирила, так явственно намекнуть на то, что убийство владыки Дома Хрустального дождя — месть за гибель светлого князя Кай'Даниэлле. Теперь эти двое, соперничавшие за сердце Кай'Велианир, будут вечно стоять рядом в облике деревьев, сплетаясь корнями, соприкасаясь ветвями. Слишком тонко и одновременно откровенно. Боль рождает боль. Ненависть вызывает ненависть. Месть открывает дорогу новой мести. Лиа страстно желала отплатить за смерть своего любовника. И одновременно понимала: у нее нет иного выхода, она должна уничтожить старую паучиху, которая, сидя в центре сплетенной ею паутины, лишь дергает за ниточки, все туже затягивая сеть заговора. Что ж, многомудрая, ты не приняла прямой вызов. Но вынуждена будешь защищаться. Нас рассудит время. А пока…
Незаметной тенью, скрывшись под пологом хитроумного заклинания, выскользнула Лиа из дворца. Проплыла через Жемчужную площадь, оставаясь видимой, но неузнанной. Вот оно, вражье гнездо — дом, почти не уступающий в роскоши ее дворцу. Вдоль стен бежала сложная вязь охранных заклятий. Но разве была она способна остановить ту, которую народ илльф зовет госпожой? Светозарная легко преодолела волшебные преграды и распахнула дверь. Чары, которые она наложила на себя, отворачивали от владычицы взгляды. Глаза слуг мимолетно скользили по серой тени, и тут же ее появление стиралось из памяти. Никем не остановленная, Лиа обошла весь дом, но Сири в нем не обнаружила. Тем лучше: значит, свекровь наслаждалась тихим зимним деньком во внутреннем дворе. Там им никто не мог помешать.
Кай'Велианир нашла свою ненавистную противницу на скамье под сенью высоких кленов. Красные звездообразные листья покрывала тонкая, невесомая корочка льда, отчего каждый лист испускал под холодными солнечными лучами багряное сияние. Как рубины. Как кровь. Как Кровь первозданных. Отворачивающее заклинание не было преградой для такой могущественной волшебницы как Сири. Она отвела взгляд от портрета, который держала в руке, и посмотрела на невестку. Спокойствие, смирение перед неизбежным, отблески давней, вечной, бессмертной любви и вековая печаль — вот что светилось в прозрачно-синих глазах старой эльфийки. И не было в них ни ненависти, ни злобы.
— Ты всегда была хорошей актрисой, — размеренно, по слогам, произнесла Лиа, протягивая свекрови вновь появившийся на ладони алый цветок.
— Я не стану сражаться с тобой, — в медовости голоса впервые появился горький хмель печали.
Хрупкая рука Сири неосознанно гладила лежащий на коленях портрет. Лиа бросила на него быстрый взгляд. Дан, в парадном костюме цветов Дома Рубиновой луны, держит на коленях Ани, еще совсем крошку. Счастливые лица, сияющие улыбки. Длинные, пепельно-стальные волосы отца, ласково склонившегося к дочери, переплетаются с ее пушистыми серебряными локонами…
— Никогда не замечала за тобой сентиментальности. Ты стареешь, — усмехнулась Светозарная.
— Ты никогда не замечала в окружающих способности любить, — мягко поправила Сири. — Это делало несчастными всех твоих близких. А тебя саму в первую очередь. Но ты и этого не понимала. Мне жаль тебя, дочь. И у меня уже нет к тебе ненависти. Моей мести сейчас не требуется. Тебе отомстила сама жизнь.
— Очень трогательно! — Лиа швырнула в лицо свекрови кровавый сгусток цветка. — Защищайся!
Кровь первозданных упала на снег, тонким пушистым ковром покрывавший внутренний двор. Красное на белом, страсть и бесстрастие, ненависть и холод. На кончиках пальцев Кай'Велианир пульсировало смертоносное заклятие. Сири грациозно — даже в такой миг грациозно — склонила гордую голову, покорно принимая свою судьбу. «Что ж, да будет так!» — подумала Лиа. Свекровь лишала ее наслаждения полноценной мести, не позволяла выплеснуть ненависть в настоящей схватке. Победа становилась наполовину поражением. И вдруг…
— Тисса Сири! Что здесь происходит?
Светозарная стремительно обернулась. За ее спиной стоял Рил'Оллиэле, племенник Сири. Мягкостью черт лица, синим перламутром глаз, стальным отливом волос он напоминал Дана. «Она должна любить его, ведь он похож на ее единственного сына…» — пронеслась мгновенная мысль. И Лиа отпустила рвущуюся с рук волшбу, направив ее на ничего не понимавшего мужчину. Сири вскрикнула как лесная птица, кружащаяся над своим птенцом, вскочила со скамьи, выбросила вперед защитные чары. Но опоздала на какой-то жалкий миг. Никто не мог сравниться с Лиа в стремительности натиска. Ледяной клинок пробил грудь Олли. Эльф упал, как молодое сильное дерево, подрубленное безжалостным топором дровосека. Раскинув беспомощные руки, неподвижно лежал он, юный, прекрасный. Мертвый. В прозрачных неживых глазах отражалась синева зимнего неба. Снег окрасился кровью первозданного. Сири сделала несколько неуверенных шагов и опустилась на колени рядом с племянником — единственным, кто привязывал ее измученное сердце к жизни, кто не давал уйти в леса Брижитты. Она закрыла его глаза, такие похожие на глаза сына, пригладила растрепавшиеся волосы, такие же сияющие, как волосы сына, провела ладонью по лицу. Так напоминавшему лицо ее единственного сына…
— Мальчик мой, прости… — рвался с губ горячечный шепот, — не уберегла. Второй раз не уберегла…
В ее помутившемся от горя сознании облик Дана непостижимым образом переплелся с обликом Олли. И время перепуталось, перемешалось. Он был малышом, ее сын. Потом вырос, стал настоящим мужчиной — добрым, сильным, великодушным. Кто из них лежал перед нею на окровавленном снегу? Сын или племянник? Кто погиб? Прелестный ребенок или взрослый муж? Их было двое, но он был один. Она уже не различала их, убитая ужасом, бессмысленностью собственного бытия, разрывающей болью потери. Мужчина-мальчик, сын-племянник, он убит. А она не смогла, не сумела защитить! Эта женщина… это она… она во всем виновата.
Сири подняла глаза. Лиа, до этого момента наблюдавшая за своей свекровью с холодным любопытством естествоиспытателя, отшатнулась. Из глазниц Рил'Сириэлле смотрела непроглядная чернота безумия. Сумрак души. Неизлечимый недуг народа илльф. Визгом злобного духа стал голос Сири, когда она швырнула в Лиа напоенное невероятной силой заклятие. Холодный вихрь поднял с земли снег, превратил его в ледяные иглы и направил в лицо Светозарной. Но столкнувшись со стеной горячего пара, чары опали безобидными капельками воды. Лиа ответила свекрови ударом молнии — синяя стрела устремилась в грудь Сири. Если бы заклятие достигло цели, смерть была бы мгновенной. Рил'Сириэлле увернулась. В горячке безумия она не тратила сил на защитные заклинания, лишь стремительными звериными прыжками избегая ударов Лиа. Светозарная накрыла дом свекрови мощным непроницаемым щитом, чтобы никто не смел помешать долгожданному поединку. Обитатели жилища не в счет, они вряд ли могли вмешаться. Кроме Олли, родственников у Сири не имелось, а слуги набирались из эльфов, не владевших магией. Они не стали бы рисковать своими жизнями. Припав к земле, Сири распростерла над ней ладони, и вот уже корни деревьев, вырвавшись из привычной стихии, стремительно удлиняясь, словно щупальца, потянулись по воздуху к горлу Светозарной. Они подбирались со всех сторон, жадно ощупывая пространство вокруг, извиваясь и сплетаясь между собой. Взмах нежной руки — и корни скорчились в огне, а в Сири полетели тугие комья неожиданно выросших из-под снега колючих кустов. Тонкие ветви хлестали воздух, стремясь оплести лицо и шею Рил'Сириэлле. Та одним движением смела зеленые клубки, превратив их в черное гнилье. Трещали деревья, проваливалась под ногами земля, били вокруг струи воды и огня. Рождались и умирали невиданные растения. Звери выходили из леса и вступали в схватку друг с другом, пытаясь добраться до одной из волшебниц. Носились вокруг сгустки волшбы. Огромные выбросы магической энергии витали в воздухе, уходили в землю, питая собой то неведомое, что сквозь грани миров прорывалось в Аллирил. Увернувшись от очередного заклятия, Сири вытянула руки вперед. С прозрачных, как дорогой фарфор, ладоней полилась концентрированная, ничем не разбавленная древняя мощь леса. Она столкнулась с такой же силой, бьющей из рук Лиа. Два потока чистой энергии рождали высоко в небе нестерпимо сияющий купол. Казалось, весь лес накрыт чарами, наполнен ими, как утренний воздух влагой. Две стены, образованные силами волшебниц, изменили Аллирил, сделали его колышущимся, искаженным, словно отражение в волнующемся озере. Каждый житель леса увидел эти преломления, услышал в воздухе звон напряжения, ощутил в душе неведомую тревогу.
Удерживая на весу магический поток, Лиа сумела наконец сплести мощные чары и швырнула их в Сири. Обезумевшей эльфийке не удалось увернуться от смертельной волшбы. Тугой ком шаровой молнии ударил прямо в прекрасное лицо. Падая назад, Рил'Сириэлле упустила поток энергии, и неуправляемая мощь унеслась в небесную синеву, увлекая за собой и направленную силу Кай'Велианир. Светозарная не стала вступать в противоборство с двумя могучими потоками. Она отпустила их на волю. Силы восстановятся уже сегодня. Пусть сейчас она была слабее пятилетнего ребенка — главное, победа одержана. Тай отмщен. Ненавистная свекровь, столько лет отравлявшая существование владычицы Аллирила, мертва. Лиа прислушалась к себе, желая ощутить торжество победы, горькую радость свершившейся мести. Хоть что-нибудь… В душе царили унылый холод и пустота. Не было ни счастья, ни радости, ни даже сознания собственной правоты. Они все мертвы. Все, кто составлял смысл ее жизни, вызывал в ней чувства — любовь, привязанность, нежность, страсть, злобу… Последней ушла Сири, ненавистью к которой Лиа неосознанно питалась вот уже двадцать пять лет. И что теперь? Как почувствовать хоть что-нибудь? Кто заставит ее быть живой? Ощущать биение жизни в сердце? Пустота… Не может быть! Нужно только посмотреть в мертвые глаза поверженной врагини, и кровь быстрее побежит по жилам, подгоняемая ненавистью! А тогда придет и сладость победы…
Лиа медленно двинулась к недвижному телу свекрови. Склонилась, посмотрела в изуродованное молнией, обожженное до кости лицо, на котором чудесным образом уцелели только глаза. Не отдавая себе отчета, вслух произнесла:
— Ты всегда гордилась своей красотой, Сири. Каково было умереть так? Каково быть изувеченной моей рукой, униженной, растоптанной?
— Я прощаю тебя… — вдруг донеслось до ее слуха.
Не веря собственным ушам, Лиа упала на колени и в ужасе уставилась на оголенный череп свекрови, на котором жили прозрачные глаза. В них уже не было черноты безумия. Сумрак души ушел. Безгубый рот выталкивал измятые комочки слов:
— Я… не хотела убивать тебя… ты… нужна народу илльф. Прощаю тебя… за свою смерть… но за Дана и Олли… нет тебе прощения… Помни… ты сама этого хотела…
Рука Сири поднялась в прощальном жесте, но с пальцев сорвалось последнее заклятие. Истощенная, парализованная ужасом, беспомощная Лиа не сумела ни отпрянуть, ни сотворить защиту. Острый ледяной клинок пронзил тонкое тело насквозь, пробил грудь и остался медленно таять, согреваясь в еще живой плоти. Капли воды смешивались с кровью, стекали на снег, застывая розовыми узорами. Светозарная упала рядом с Сири, глаза которой потухли, отгораживаясь опустившимся занавесом тонких век. Долгий спектакль под названием жизнь для Рил'Сириэлле был окончен. Лежа рядом с остывающим телом свекрови, Лиа судорожно пыталась крикнуть, позвать на помощь. Она знала, что может выжить. Ей требовалась только магическая подпитка, которая подтолкнула бы внутренние силы, запустила процессы заживления. Все, что нужно — чтобы ее нашли, отнесли к целителю. Но это необходимо было сделать сейчас. Ей не протянуть долго, лежа на снегу, отдавая ему свои кровь и тепло. Сил не было даже на то, чтобы застонать. Из горла вырывалось лишь беспомощное шипение. Впервые Лиа поняла, что значит страх смерти. Ощутила ее вкрадчивое приближение, ее леденящее дыхание, ужас неизбежности. Значит, именно так чувствовала себя Ани, осушая поднесенную палачом чашу с ядом? У Дана так же немели пальцы, когда ветви ясеня впитывали его жизнь, опутывали тело, превращали в дерево? Именно такие яркие вспышки в глазах видел Олли, умирая от ее заклятия? «Простите меня», — прошептала Светозарная, искренне раскаиваясь, сожалея о том, что стала причиной стольких смертей. Только для одной Сири не было у нее слов покаяния. Ненависть к ней была застарелой, неукротимой, и не потухла даже со смертью свекрови. Лиа не поверила ни одному слову умирающей, и даже сейчас, находясь возле хрупкой грани, отделяющей жизнь от смерти, была уверена: это Сири сплела заговор против нее.
Из груди вырвался болезненный хрип. Где же слуги, где ее охрана, почему до сих пор не заметили отсутствия своей госпожи? Неужели никто не придет на помощь? Ведь ее можно спасти! Она должна жить! Ведь никто, кроме нее, не сумеет справиться с древним бездушным божеством, которое все ближе! Вдруг Светозарную охватил ужас. Но это не был страх смерти. Нечто более зловещее, чем сама смерть, заставило ее тело содрогнуться в предчувствии неизбежного. Он наступал, безжалостный карающий бог, напитавшийся мощью, высвободившейся в поединке двух великих волшебниц. Лиа забилась в судорогах. Она должна жить, должна, ради Аллирила! Сквозь багровую муть владычица увидела склонившееся над ней лицо Тая. Он встречает ее в благословенных лесах Брижитты? Чудовищным усилием воли она заставила себя жить. Еще мгновение, еще одно… и душу затопила волна благодарности. Тай был здесь, в этом мире. Светлые глаза ласково и сочувственно смотрели на нее. Он не погиб! Он пришел, чтобы спасти ее.
— Любимый… — беззвучно прошептали бледные губы.
Теперь все будет хорошо…
Лиа обессиленно закрыла глаза. Она так и не успела понять, что произошло, когда со своей обычной нежной улыбкой влюбленного владыка Дома Хрустального дождя Элл'Ситайар выдернул из-за пояса кинжал и перерезал ей горло.
9
— Не волнуйтесь, дорогой барон! — заявил лорд Феррли, походив вокруг Лютого и прислушавшись к чему-то, одному ему известному. — Ваш брат жив. И все с ним в порядке. Не считая мощного потрясения от притока к его сущности магических сил.
— Да, некоторое время он будет слаб, — вторил Копыл, выбежавший из храма и сразу кинувшийся нам на помощь, — но это лишь последствие исчезновения родового проклятия.
Мать Перетея, увидев очередного несчастного, нуждавшегося в ее заботе, удивительно быстро пришла в себя и принялась управлять происходящим. Под ее присмотром мы перенесли Ома в крохотную, похожую на чулан, комнатку без окон и уложили на стоявший возле стены топчан. Жрица убежала варить укрепляющее зелье, которым она потчевала всех без разбора — от больных белок до принцессы Дарианны. А мы остались сторожить Лютого, так и не пришедшего в сознание.
— А чего вы хотите, барон? — утешал меня демон. — Такой огромный прилив энергии! Двадцать пять лет его магический канал был перекрыт, а тут проклятие спало.
— Но какой выброс сырой силы выдал юноша! — восхищенно подхватил Вадиус.
Я посмотрел на Ома. В силу близкого родства сам я не мог считывать его сущность. Выйдя в астрал, я видел только ауру и слабое свечение тянущихся от нее каналов. А погрузиться в считывание не получалось, меня тут же отшвыривало в сторону. Приходилось верить на слово магу и демону. Вскоре консилиум пополнился дядюшкой Ге, который подтвердил диагноз:
— Не убивайся, сынок. Все будет хорошо. Он парень сильный, пару дней похворает, да и оклемается. Очень уж все резко произошло. Это все равно, что год в темном подвале сидеть, а потом сразу на солнышко выйти. Или после спертого воздуха полной грудью чистого вдохнуть. С непривычки получилось.
— Если моя помощь больше не нужна, я, пожалуй, пойду к принцессе, — сообщил Вадиус.
— А я матери Перетее помогу, — подмигнул дядя Ге, — а то Лютый своей эльфийской волшбой знатно двор пропахал. Целые-то плиты наши ребята на место положат, а вот треснутые надо хоть созидающими заклинаниями скрепить на первое время.
Копыл и мой наставник вышли из комнаты. Я же отыскал в храмовых помещениях низкий табурет, пару вечных свечей и устроился рядом с Омом. Артфаал вознесся на краешек топчана и скромно предложил:
— Спрашивайте, дражайший барон.
— Да что тут спрашивать, — буркнул я, — и так все понятно. Вы же сами говорили, что проклятие крови снимается по желанию наложившего, или с его смертью. А судя по тому, что Лютый рассказывал о своей бабке…
— Здесь налицо второй случай, — закончил лорд Феррли. — Да, вынужден с вами согласиться: Светозарная отдала Лугу душу. Вернее, вступила в благословенные леса Брижитты. Прискорбно, но факт.
Мне было абсолютно плевать на смерть Омовой бабки, что я и сообщил Артфаалу.
— Напрасно, — затуманился демон, — напрасно, любезный барон, вы не хотите осознать, какие последствия может иметь гибель Светозарной. Жаль, что я так и не научил вас анализировать происходящее. А ведь ее смерть означает переворот в Аллириле.
— Почему?
— Да вы подумайте: с чего бы великая эльфийская волшебница умерла в расцвете лет? Ну, сколько ей было? Семьсот? Восемьсот? Не больше. Для эльфийки не возраст. Значит, ее убили. А правящих особ просто так не убивают.
— Ну и что?
Читать бесплатно другие книги:
