Русские боги Казаков Дмитрий

– Никого нет, – сказал Сергей. – Пойдем наверх. Наши наверняка там, а на ужин нас позовут.

Олег и Иван обнаружились в гостевой комнате. Они сидели на кровати и играли в шахматы. Фигурки, вырезанные из дерева, смотрелись необычно. Черные были сделаны в виде войска Карла Двенадцатого, а белые – в виде армии Петра Первого. Ладьи выглядели пушками, слоны – офицерами, пешки держали в руках винтовки со штыками, а короли – подзорные трубы.

Иван глянул на вошедших и двинул вперед ферзя.

– А если я вот так схожу? Ха-ха, – сказал он. – Сдавайся, язычник. Или демоны уволокут твою душу в геенну огненную.

– Так и так уволокут, – отозвался Олег спокойно. – Вот только ждать, наверное, они замучились. Тебе шах.

Сергей махнул рукой и отправился к себе в комнату, а Игорь присел на кровать напротив и принялся наблюдать за игрой. Сам он шахматами да и прочими играми мало интересовался. Разве что преферансом баловался в студенческие годы, и тогда в общаге они резались до поздней ночи…

– Шах? – Иван засопел, погладил себя по лысине. – Ах ты, изменник злобесный, собака бесовская…

Олег не обратил на ругань соперника внимания.

Иван сделал ход и схватился за голову, а Олег снял с доски белого слона и повторил:

– Тебе шах.

– Дай, я перехожу, – попросил Иван, с угрозой глядя на противника.

– А ну-ка оставь царские замашки, – Олег укоризненно покачал головой. – Ты не в Александровской слободе, и мы – не придворные, что готовы лизать вонючие сапоги.

Иван засопел еще сильнее, бросил гневный взгляд на Игоря, после чего пробурчал:

– Ладно. Сдаюсь.

– Еще партию? – предложил Олег.

Иван кивнул, и они расставили фигуры. Первый ход оказался традиционным: е2 – е4, а дальше игроки начали подолгу задумываться. Наблюдать за ними было интересно, почти так же, как тогда в поезде играть в козла, только Игоря на этот раз не интересовал результат.

Следующую партию выиграл Иван, третью свели вничью, а едва собрались начать четвертую, в дверь постучали. В комнату заглянул Николай, проговорил негромко:

– Господа, ужин через десять минут. Учитывая ваши обстоятельства, мы решили сделать его неформальным.

И он закрыл дверь.

– Это значит – смокинг можно не надевать, – сказал Иван и, засунув руку под рубашку, почесал живот. – И то хорошо, а то на обеде я сидел, точно на иголках. Даже пукнуть боялся.

– Если бы посмел, Анна бы тебя убила, – проговорил Олег.

Они сложили фигуры в доску, ее Олег взял под мышку, и все вместе пошли вниз. Сергей оказался в гостиной, крутился вокруг расставлявшей тарелки Насти. Девушка отчаянно краснела под его взглядами.

– Прошу, заходите, – сказала Анна.

Она сменила платье на другое, но того же цвета, накинула поверх шелковую шаль, черно-красную, с бахромой. В черных прямых волосах появились серебристые заколки, маленькие и ажурные.

За окном еще не было темно, но на столе горели свечи, поставленные в массивные деревянные канделябры.

– Приступим, – сказал Николай и отодвинул тот стул, на который предстояло сесть хозяйке дома.

Ужин оказался куда более изысканным, чем обед. Все блюда, начиная с рулетиков из лосося и морского коктейля, были очень сложными. Игорь попробовал запеченное с черносливом мясо, съел жареного с бобами тунца. Когда Настя принесла торт, он только вздохнул.

Но отказаться от кондитерского великолепия, увенчанного горой взбитых сливок, не нашел сил.

– Очень здорово, – сказал Олег, когда с тортом было покончено и Николай разлил по бокалам «Наполеон». – Не могу не выразить восхищения хозяйке. Не вспомню, когда последний раз так ел.

Анна улыбнулась, насмешливо и чуточку надменно, в синих глазах ее мелькнуло лукавство.

– Не стоит благодарности, – сказала она. – Там, где появляешься ты, – тут странный взгляд достался Игорю, – все меняется, все рушится. Вероятно, это прощальный ужин, поминки по той спокойной жизни, к которой мы привыкли. Не спорь, – Анна подняла руку, – даже не думай.

И Олег покорно склонил голову.

– В любом случае мы прожили больше, чем отведено Богом обычным людям, – сказал Николай. – И всегда знали, что смерть рано или поздно вспомнит о нас. Поэзия, душа народа, умерла, и вместе с ней умрем и мы. Но пока мы живы, давайте наслаждаться стихами.

Сергей улыбнулся, криво, неестественно, покрутил головой и потянулся к бутылке.

– Я начну, Коля, – проговорила Анна, – пусть нашим гостям станет сегодня немного грустно…

И она начала читать, медленно, нараспев, глядя в окно, мимо сидевших за столом:

Свечи чуть слышно потрескивали, оплывая, за стенами дома шумел поднявшийся ветер. А она говорила и говорила, мерно и глухо, и Игорь чувствовал, как ее спокойный голос уводит за собой:

Николай улыбался, Сергей пил коньяк из бокала, точно обыкновенную воду, лицо его кривилось. Олег сидел бесстрастный, как статуя, Иван возился и вздыхал, на лице его было что-то вроде досады.

А Игорь чувствовал, что не в силах пошевелиться, не в состоянии сбросить с себя колдовскую силу низкого женского голоса:

Анна замолчала.

– Браво, – сказал Сергей. – Великолепно. Это потрясающе. Как жаль, ах, как жаль, что больше никогда…

И он резко замолчал, сжал кулаки.

– Теперь моя очередь, Аничка, – Николай ласково взглянул на жену, погладил ее по руке, и прокашлялся.

Голос его изменился, стал более звучным, сильным:

Услышав эти строки, Анна вздрогнула, лицо ее исказилось, словно от муки. Но Николай не обратил на это внимания, продолжил читать, вроде бы спокойно, без всякого выражения, но с ощутимым внутренним усилием.

Напряжение копилось в комнате, невидимое, но ощущаемое, словно статическое электричество.

Стихотворение оказалось коротким.

Николай замолчал, и напряжение мгновенно исчезло. Остались только горевшие свечи, шорох вечернего ветра за окном и люди вокруг стола, ошеломленные, растерянные и потрясенные.

– Смотрю, мы смогли произвести на вас впечатление, – сказал Николай и улыбнулся, еле заметно, одними краешками губ.

– Даже слишком сильное, – покачала головой Анна. – Наверное, хватит стихов. Расскажи, Коля, что-нибудь про Африку.

На следующее утро Игорь проснулся только к десяти. Открыв глаза, обнаружил, что Олега в комнате нет. Оделся и вышел в коридор, постучал в ту дверь, за которой поселили Сергея и Ивана, но в ответ не услышал ничего. Заглянув внутрь, обнаружил пустоту и тишину.

Спустившись на первый этаж, столкнулся с хозяйкой дома.

– Доброе утро, – сказала она. – Ваши друзья уехали вместе с Колей. Появятся только вечером. Умывайтесь, и прошу на кухню. Завтрак ждет вас.

– Хорошо, спасибо.

На секунду Игорь испытал нечто вроде обиды, что его не взяли с собой, оставили тут скучать. Но она отступила, сменившись облегчением – целый день провести на одном месте, никуда не нужно ехать или идти…

После бешеной гонки последних дней – настоящий рай.

Он не спеша умылся, потом тщательно побрился, глядя в висевшее над раковиной овальное зеркало. Осмотрел синяки и ссадины, точнее, то, что от них осталось, и пошел на кухню.

Там его ждал завтрак – омлет, тосты с маслом и мармеладом и очень крепкий кофе.

– Спасибо, – сказал Игорь, поднимаясь из-за стола. – По-моему, если мы проживем у вас чуть подольше, я начну толстеть…

– Это не самое худшее, что может случиться с человеком, – задумчиво проговорила Анна. – Пока отдыхайте, а примерно в полдень, если не возражаете, мы с вами сходим в магазин. Нужно купить продуктов на всех.

– Конечно, – кивнул Игорь.

Она глянула на него чуть проказливо и сказала:

– Библиотека в вашем распоряжении. Вон та дверь, рядом с гостиной. Берите все, что там найдете.

Библиотека оказалась просторной и полутемной. Стеллажи с книгами стояли так тесно, что между ними с трудом получалось протиснуться. На полках были книги на русском, английском и французском, рядом теснились энциклопедии, сборники поэзии Теофиля Готье и пьес Еврипида.

Игорь побродил некоторое время, беря в руки то одно, то другое, а потом вытащил первый том монументального издания «Вселенная и человечество», выпущенного еще до революции, принялся смотреть картинки и увлекся.

Когда скрипнула дверь, он невольно вздрогнул.

– А, вот вы где, – сказала, заглянув в библиотеку, Анна. – А я уж начала гадать, куда исчез последний мой гость. Собирайтесь, нам пора.

– Хорошо, – он с сожалением вздохнул и поставил тяжелый коричневый том на полку, рядом с собратьями.

Сборы свелись к тому, что Игорь натянул кроссовки.

Когда вышли на улицу, обнаружил, что «Хаммер» Ивана так и стоит на месте.

– Не удивляйтесь, – сказала Анна. – Эта машина слишком, как бы это сказать, засвечена, и ездить на ней опасно. Коля взял ваших друзей с собой.

– А ему зачем в Питер?

– На службу. Он служит во французском консульстве.

По Пушкинской прошли немного и почти сразу свернули направо.

Игорь шагал рядом с Анной, высокой и гибкой, необыкновенно изящной, и чувствовал себя неловко. Она по-прежнему внушала ему робость, точно самая красивая девчонка в классе, к которой боязно даже подойти. Встречные посматривали на нее с удивлением, многие оглядывались.

– Меня замечают, хотя я этого не хочу. Это плохо. Значит, люди перестают верить в нас, – сказала Анна.

– Почему? – спросил Игорь, подумав, что ей до странности не хватает широкой старомодной шляпы с вуалью.

– То, во что искренне верят, всегда незримо. Миллионы верят в добро и любовь. А кто их видел? Не проявления, а в чистом виде. Похоже, что Олег прав и нас ждут тяжелые времена.

Показался старинный дом с колоннадой, одноэтажный и очень длинный.

– Гостиный двор, – сказала Анна. – Торговые ряды, где когда-то познакомились мы с Колей. Как странно, при жизни я все время хотела от него уйти, много было всякого. Но миф связал нас крепче, чем венчание в церкви, и теперь мы всегда вместе, он рядом, и я больше не хочу уходить…

– А каково это – вспоминать, что ты когда-то уже жил? – спросил Игорь.

– Тяжело, – просто ответила она. – Мне было легче, поскольку Коля меня почти сразу нашел и помог пережить самое страшное время. Хотя тогда я не понимала, что такое происходит, думала, что сошла с ума… А потом вспомнила, как пару раз сталкивалась с ним в Петербурге, когда он был много лет как мертв, а я – еще жива. Конечно, я тогда не верила собственным глазам… Но и как такому поверить? Расстрелянный возвращается – сюжет не для жизни, а для глупого романа.

Они прошли внутрь Гостиного двора и оказались у самого обычного супермаркета. Вошли внутрь, Игорь взял большую тележку на колесиках, покатил перед собой.

– Сначала – овощи, – говорила Анна. – Понятно, что сейчас не сезон, что везут их бог знает откуда. Но от баклажанов мы не откажемся… Что еще?

Тележка потихоньку наполнялась – сыр, сметана, майонез, приправы, петрушка и укроп.

– Теперь мясо. – Анна остановилась перед витриной, на которой лежала вырезка. – Наш друг Олег очень любит его. Телятины сейчас не найти, так что придется брать свинину. Хотя в возрасте Олега положено есть не жаркое, а протертые каши. Вы знаете, что он из нас самый старый?

– А как же Рюрик? – спросил Игорь.

– Херрауд-Хререк Людбрандсон Сигньотр Трувар из датского рода Скьелдунгов никогда не вступал на территорию современной России. Поэтому в синклите такого существа нет. Не может появиться тот, кого реально не было.

Игорь растерялся.

– Как не было? А призвание варягов?

– Сказка. Подумай сам – ну какое племя будет приглашать себе вождя из дальних земель? Это же глупость. Да и само слово «варяги» появилось только в одиннадцатом веке. Рюрик – уроженец Ютландии, и прославился он как пират. Да, его на самом деле призвали на княжение. Да только в тот Новгород, что располагался на славянском Поморье, в землях нынешней Польши. А потом беглецы, уходившие от немецкого натиска, принесли быль о Рюрике в Новгород на Волхове.

– А… ну да… – протянул Игорь немного разочарованно.

Очередная легенда, созданная Нестором и его продолжателями, рушилась с громким треском. И если осколки первых еще резали душу Игоря, то падение этой прошло для него совершенно безболезненно.

После того что услышал и узнал в последние дни, он готов был поверить во что угодно – в то, что Петр Первый был гермафродитом и что именно поэтому он яростно резал бороды боярам; что революцию семнадцатого года задумали жидомасоны; и что фараон Тутанхамон и царь Иван Третий – один и тот же человек…

Анна выбрала два куска свиной вырезки, добавила пару килограммов сосисок, и они зашагали к выходу. Круглолицая смуглая кассирша глянула на покупательницу с сильным удивлением, но затем взгляд ее стал рассеянным, движения – замедленными. Она сунула протянутую Анной карточку «Мастер Кард» в сканер, подала на подпись чек.

Игорь переложил продукты в тонкие пластиковые пакеты с надписью «Спасибо за покупку!», и они вышли из магазина.

– Одного я не пойму, – сказал он. – С кем же вы все-таки сражаетесь? Кто вертит всеми этими одержимыми?

Анна помолчала, прежде чем ответить.

– Мой сын сочинил небольшой текст. Он называется «Апокриф». В нем все очень четко расписано. Есть Бог, но он не Абсолют. И есть Дьявол, какой не есть порождение Бога, не тварь, а небытие. И это небытие может быть активным, но не само по себе, а через волю людей. И действует оно в первую очередь через ложь, которой можно сотворить все что угодно. А мы, те, кто были ранее, мы воплощение Правды Божией, – она усмехнулась. – По крайней мере, мне очень хочется в это верить. Как и в то, что наши воспоминания – истинны.

– А разве вы в этом не уверены?

– Нет. Слишком все эфемерно в этом мире. – Анна вздохнула. – Особенно в том, что касается прошлого.

Пока разговаривали, оставили позади Гостиный двор, вышли в переулок, идущий к Пушкинской.

– А что вы надеетесь изменить этим синклитом? – спросил Игорь. – Олег говорил мне что-то о пробуждении духа народа, но верится в это с трудом.

– Мы можем хотеть что угодно, но история сама по себе меняться не может, даже современная, – сказала Анна, – ее могут менять только люди. Для того чтобы внести перемены, необходим человек. Пусть даже один.

В голове у Игоря словно щелкнуло, вспомнился тот день, когда они с Олегом и Сергеем разговаривали о прошлом. Появилась какая-то мысль, неприятная, сложная, но он не успел ее ухватить, и она уплыла, исчезла.

– Коля не верит, что у нас есть будущее, – сказала Анна, когда они подошли к дому, – да и сын мой сказал бы что-нибудь в таком духе: после распада СССР русский этнос оказался разрезан по живому. Уровень пассионарности резко упал. Можно сравнить бешеное воодушевление начала девяностых и потребительский рай середины двухтысячных. Что дальше? Обскурация, то есть агония и распад. Все произошло очень быстро, но по той же схеме, что и всегда. Плюс есть вероятность возникновения на территории бывшего СССР химерной этнической конструкции. Из-за столкновения этносов и трансляции через СМИ чуждых моделей поведения. Химера живет за счет лжи, как и все современное общество. Ну а мне, мне очень хочется верить, что не все потеряно…

Они поднялись на крыльцо, Анна отперла дверь.

Игорь помог ей переложить продукты в громадный серебристый холодильник. Затем его накормили обедом – остатками вчерашнего борща и принесенными из магазина сосисками.

Он заглянул в библиотеку, нашел роман Карла Мая в потрепанной бумажной обложке и пошел наверх, надеясь полежать и почитать. Открыл дверь комнаты и остолбенел.

На кровати сидела Настя и смотрела в окно. Рыжие волосы ее были распущены, передник исчез.

– Это… привет, – сказал Игорь.

Девушка застенчиво улыбнулась.

– Заходи, что встал на пороге?

– А, да, – он сделал шаг вперед. – Ты что-то хотела?

– Поговорить с живым… с нормальным человеком, – голос Насти сорвался, и Игорь увидел, что на глазах ее блестят слезы. – Я служу у них уже пять лет, и меня все, все считают сумасшедшей! А поначалу все было так хорошо – вежливые хозяева, деньги приличные…

Игорь сел с ней рядом, и девушка немедленно уткнулась к нему в плечо и заплакала.

– Ничего, возможно, скоро все изменится, – сказал он. – Ты даже не представляешь, как сильно.

– Да? – она подняла лицо, всхлипнула и неожиданно сильно обняла его. – Ты ведь не отвергнешь меня?

– Что?

В этот момент Игорь растерялся еще сильнее. Вспомнил о Кате, накатила горечь, и захотелось оттолкнуть девушку, сказать, что неделя прошла с того дня, как он лишился жены.

– Ты не отвергнешь меня? – спросила Настя, заглядывая к нему в глаза. – Не думай… я не… я не ложусь в постель к первому встречному… но только ты… пойми… они все надо мной смеются, хотя я красивая, я знаю… Но они говорят, что я дура, что я на самом деле придумываю все…

И тут тело Игоря подвело его. Он ощутил эрекцию, необычайно мощную, почти болезненную, как в переходном возрасте. «Прости, Катя», – сказал он про себя, а вслух же проговорил:

– А что твоя хозяйка? Анна нас не застанет?

– Нет, не бойся… – она придвинулась ближе. – Ну что, мне уйти или остаться?

Страха в этом вопросе было куда больше, чем желания. Игорь вздохнул, и томик Карла Мая полетел на пол.

Настя ушла через час, а Игорь остался лежать, совершенно опустошенный, даже не столько телесно, сколько эмоционально. Сердце кололо осознание того, что он совершил измену, и не помогали мысли о том, что он семь дней как холост. Перед глазами вставала фигура Кати, необычайно живой – какой она была в свадебном платье, какой в игривом халатике…

Выругавшись, Игорь перевернулся на живот и потянулся к лежавшей на полу книге.

Перед глазами поплыло, и он обнаружил, что не лежит, а стоит.

Игорь находился около широкой дороги, по обочинам стояли большие избы. Вокруг суетились и ходили люди, таскали бревна и доски, летели стружки и щепки, слышался стук топоров и визг пилы. Пахло сырой землей и почему-то кровью, ветер носил багровые осенние листья.

С одной стороны дорога упиралась в ворота крепости, с другой – терялась между домами.

Пространство, где шло строительство, было огорожено цепью солдат в зеленых кафтанах. На них напирала толпа, виднелись любопытные лица, мужские и женские, и всюду сновали дети.

В десяти шагах от Игоря на длинный помост начали ставить толстые столбы с перекладиной наверху. Когда принялись навязывать на него веревки с петлей, осознал, что это виселица.

Такие же помосты со столбами тянулись в обе стороны, и к городским воротам, и прочь от них.

Судя по количеству помостов, казнь предстояла масштабная.

Потом работа оказалась закончена, топоры стучать перестали, и плотники заспешили прочь.

– Едут! Едут! – понеслось над толпой.

Издалека донеслись скорбные крики и вопли, потом стал слышен стук копыт и скрип тележных колес. На дороге показалась группа всадников, в которой выделялся необычайно высокий человек с торчащими усами и бешеным взглядом. Камзол на его груди был расстегнут, словно усач не чувствовал холода, подергивалось круглое, будто кошачья морда, лицо.

От ворот крепости навстречу всадникам двинулась пешая процессия во главе с бородатым стариком в богатом церковном облачении. В руках он держал икону, когда подошел поближе, стало ясно, что на ней – лик Богородицы. Следом шагали служки, лица у них были испуганные.

– И ты здесь?! – закричал высокий, после чего остановил лошадь и спрыгнул на землю. – Зачем явился?!

За первым начали спешиваться другие всадники.

Старик заговорил густым, мощным басом:

– От предков наших боголюбивых идет обычай, что архипастырю положено взывать о милости. Дабы поддержал тебя господь мышцею своею в час брани, снизойди же ты к мольбам вдов и сирот, государь.

Глаза усатого сверкнули.

– Никогда! – закричал он. – Я не меньше, а то и больше твоего почитаю Господа и Пресвятую Богородицу! Но долг мой – охранять народ и казнить злодеев, что яро умышляют против власти! Уходи немедленно и икону свою поставь на место. А то прикажу и тебе отрезать бороду!

Лицо старика побагровело, толпа замерла в молчании, а из свиты усатого донеслись смешки.

– Гордон! – закричал он. – Если эти не уберутся сами, то прикажи солдатам колоть их штыками в толстые животы!

– Да, государь, – с легким акцентом сказал дородный пожилой воин в треуголке и парике, чье красное лицо было совершенно спокойным, а на боку висел палаш. – Приказ немедля будет исполнен.

Служки подхватили толстого старика под руки, потащили прочь. По толпе прошел гул, народ за оцеплением заволновался.

– Давайте! Давайте! – вновь закричал усатый.

Огибая всадников, начали подкатывать телеги, окруженные солдатами. На каждой сидело по двое мужчин, державших в руках зажженную восковую свечу. Сквозь прорехи в грязной одежде виднелись плохо зажившие раны и ожоги. Рядом с телегами шли палачи в черных колпаках, а следом с криками и плачем бежали женщины и дети.

Они все пытались прорваться к телегам, но солдаты из охраны их не пускали.

Телеги въехали на оцепленное пространство и остановились. Скрип колес затих, крики и плач стали отчетливее. Люди со свечами начали выбираться из телег, многие еле двигались, их подгоняли тычками штыков.

На лице усатого отражалось злобное, алчное нетерпение. Он суетился, бегал всюду, чуть ли не сам хватался за ружья.

– Антихрист! – закричал ему в лицо один из осужденных, высокий и статный, но с одним глазом. – Дьяволу душу продал! Не верьте, люди православные! Не царь это наш! Он же в немчуре сгинул, а лютера проклятые его подменили! Подсунули нам образ бесовский…

Подскочил один из палачей, длинный кнут в его руке хлестнул одноглазого по спине так, что тот упал на колени.

– Молчи, собака! – закричал усатый. – Уста твои мерзкие только кал зловонный и могут извергать! Кладите его, и топор мне!

Одноглазого выволокли из телеги и бросили на помост лицом вниз.

– Не замолчу… – выдавил он, преодолевая боль. – Мы за твоего отца и за тебя кровь лили, а ты на образ божественный руку поднял… ради греха содомского вид женский ты хочешь принять… Зелье адское привез с собой, чтобы дым пускать, аки бес! Антихрист!

Принесли топор, большой, с полукруглым лезвием. Усатый схватил его, с усилием поднял.

– Смерть тебе, мятежник! – закричал он и ударил.

Раздался хруст, на помост с бульканьем потекла кровь, голос одноглазого пресекся, тело содрогнулось и затихло. Но усатый опустил топор еще раз и еще, продолжая рубить мертвое тело.

– Так будет с каждым! – голос его дрожал, а покрасневшее лицо дергалось, точно у припадочного. – Вешайте их, чего же вы замерли! Или хотите занять их место? Ну, шевелитесь!

Застывшие было палачи и солдаты вновь задвигались. Осужденных заводили на помосты, ставили под ноги сосновые чурбаки. Затягивали на шее петлю и выбивали чурбак, и очередной повешенный начинал биться в предсмертной агонии. Над местом казни поплыли запахи мочи и кала, напомнившие Игорю о привокзальном туалете.

Толпа смотрела на происходившее в тяжелом молчании, продолжали голосить те, чьих мужей и отцов предавали смерти.

– Глашатай! Ты где, стервец? – рявкнул усатый. – Читай указ!

На помост поднялся молодой парень в темном камзоле, коротком парике, но без шапки. Развернул лист, украшенный снизу большой сургучной печатью, и принялся читать:

– Милостью Божьей мы, Петр Алексеевич, государь царь и великий князь всея Великия, Малыя и Белыя Русии самодержец, повелеваем…

Дальше стало ясно, что царь Петр запрещал приближаться к телам казненных и снимать их с виселицы. Тем же, кто нарушит это повеление, обещано было наказание – битье кнутом и вырывание ноздрей.

Когда глашатай замолчал, усатый вскинул руку, сжал пальцы в кулак и заорал:

– Все вы у меня тут будете! Все, от первого боярина до последнего холопа! И никто не уйдет!

Тут перед глазами Игоря поплыло, закружилось. В ушах засвистел ветер, в лицо что-то ударило. Открыв глаза, понял, что это кровать и что он по-прежнему лежит лицом вниз.

– Привидится же такое… – пробормотал Игорь и поглядел на часы.

Время подходило к шести.

Есть не хотелось, спать больше тоже. В доме царила тишина, из-за окна долетало воронье карканье.

Игорь посидел некоторое время, приходя в себя после яркого и болезненного сна, где все было живым, начиная от звуков и запахов и заканчивая прикосновением ледяного ветра к коже. Затем подобрал с пола книжку и погрузился в приключения благородного индейца Виннету.

Примерно через час за окном прошуршали колеса. Послышались шаги, скрежет ключа в замке и знакомые голоса.

– Мы в дом, – сказал Олег.

– Да, конечно, – ответил Николай. – Я заведу машину и присоединюсь к вам.

Хлопнула входная дверь, и кто-то затопал по лестнице, тяжело, словно весил не одну тонну. За стеной зазвучал бас Ивана, ответа Сергея Игорь не услышал, поскольку в комнату шагнул Олег.

За день, что они не виделись, он словно постарел на несколько лет. В русых волосах появились белые нити, под глазами залегли тени, а морщины на лице стали глубже.

– Привет, – сказал Игорь. – Тяжелый день?

– Проклятые немцы. – Олег сел на кровать, потер лоб. – С ними всегда тяжело иметь дело, что с живыми, что с мертвыми.

– Это ты о ком?

– О Романовых.

– Какие же они немцы? – спросил Игорь. – Правили Россией триста лет с гаком, и времена это были не самые худшие.

– Значение имеет не титул, не имя и даже не мнение самого человека о том, кем он является. Значение имеет только кровь, – сказал Олег убежденно. – Посмотрим, сколько после Петра на троне сидело русских по крови? Екатерина – немка на сто процентов, Петр Второй – наполовину русский, но правил всего ничего. Анна – русская. Елизавета – тоже половинка, а потом совсем плохо. Иоанна Антоновича даже вспоминать не будем. Петр Третий – немец на три четвертых, Екатерина Вторая – немка. И чем дальше, тем меньше в правителях России оставалось русской крови, в Александре Первом ее было около шести процентов. Хотя в том случае, если Павел – сын не Петра, а Салтыкова, все немного лучше. Но верится в это слабо. Вели они себя как немцы и не могли иначе. Даже те, кто искренне хотели добра России, делали только вред. Потому что кровь сильнее желаний и убеждений. Понял?

– Насчет вреда – я бы с тобой поспорил, – сказал Игорь. – Почему они тогда просидели на троне так долго?

– Причин много, – Олег вновь потер лоб, – и главная – живучесть страны и народа. Сам посуди. Романовы все время норовили вывести Россию за ее рамки. Сначала попытались выстроить общеправославное, а не русское государство – получили раскол религиозный. Затем пошли на вестернизацию и пожали раскол социальный – когда правители и простые люди стали даже говорить на разных языках. Несколько раз лезли в Европу, чтобы восстановить там порядок и мир. Лили кровь русских солдат. И зачем? Чтобы австрийский император усидел на своем троне. А получили что – Крымскую войну и кризис идеологический, собственную революцию и закат империи. Слишком мы разные с Европой, чтобы друг другу помогать. Любое соприкосновение несет только вред…

Игорю захотелось возразить, вспомнились времена начала девяностых, когда все свято верили в то, что именно оттуда, с Запада, придет чудесное спасение – изобилие и свобода.

И он сам верил, и до сих пор где-то в глубине души оставалось убеждение, что «там» все лучше и разумнее, чем «здесь». Но никакого рационального обоснования для этого не было.

Хотя нуждается ли в нем вера?

– Сомневаешься? – сказал Олег. – Это хорошо. Тот, кто способен сомневаться, на многое годен. Тот же, кто проглатывает все, что ему скажут, не жуя, подходит только создавать рейтинги телевизионным каналам. А ну-ка давай разберемся. С самого начала история русского народа отличалась от европейской, и виной тут – география. У нас всегда имелось свободное пространство, которое нужно и можно было осваивать – на востоке или на юге. А у них – нет. Поэтому мы искали свободу вовне государства, а они – внутри. Отсюда и Великая Хартия Вольностей, и кортесы, и исландский альтинг. Отсюда и все отличия…

Дверь открылась, и в комнату заглянул Иван.

– Так и будете болтать? – спросил он. – Пошли вниз. Там ужин стынет, а хозяева бьют копытами в нетерпении.

– Идем. – Олег кивнул и поднялся. – Надеюсь, ты понял. Кстати, завтра утром мы уезжаем.

Игорь вздохнул, подумал, что опять придется трястись в машине на ухабистых русских дорогах.

– Хорошо, – сказал он.

На этот раз ели в почти полном молчании. Николай выглядел усталым и злым, Анна – мрачной. Даже Сергей не пытался поддержать разговор, сидел, уставившись в тарелку, и не обращал внимания на бутылку с коньяком.

– Значит, завтра вы в дорогу, – сказал Николай, когда Настя убрала тарелки и начала расставлять чайные чашки.

– Да, – кивнул Олег. – Заедем в пару мест, а потом вернемся в Москву. Место встречи я определил, осталось утрясти кое-какие вопросы. В первую очередь – денежный, а потом и другие.