Список нежных жертв Соболева Лариса

Тот с трудом поднялся и вошел в комнату, шатаясь. Павлик сидел на корточках возле лежавшей на полу девушки, освещая ее огоньком зажигалки. Она не реагировала на них, лишь огромные глаза безучастно смотрели в потолок, а руки прижимались ладонями к окровавленному животу. И ни движения, ни вздоха. Но вот она моргнула. Значит, живая! Лешка тоже присел перед ней на корточки и тихонько, чтобы не напугать ее, произнес:

– Не бойся, это мы. А тот... он убежал. Сейчас отвезем тебя в больницу. Только не бойся, все хорошо будет. Пашка, бери ее на руки.

– До приезда ментов здесь нельзя ничего трогать... – несмело возразил тот.

– Ничего? – встал во весь рост Лешка. Говорить ему было трудно, но он все же сказал: – Она одушевленный предмет, а не «ничего». И ей плохо. Она умрет, если не отвезти ее в больницу. Бери, я сказал. И неси на улицу. Я не могу.

Павлик приподнял девушку за плечи, затем поднял на руки и понес. Она по-прежнему не реагировала ни на что, смотрела вверх, плотно прижимая ладони к животу. За ними плелся Лешка, зажимая свою рану.

Так они вышли к Ляльке. Она их заметила первая, завизжала, подпрыгивая на месте и размахивая руками:

– Я здесь! Сюда, мальчики!

В это время подъехала милиция. Из машины выпрыгнули орлы в бронежилетах, окружили парней. Напор и кучу вопросов Лешка уже не в состоянии был вынести, он присел на большой валун, неизвестно как оказавшийся здесь. Лялька, увидев кровь на девушке и на Лешке, начала оказывать посильную помощь раненым – к счастью, она не была кисейной барышней, падающей без чувств от вида крови. А Павлик отдувался за всех:

– Чего налетели?! Мы на крик пошли. «Скорую» вызывайте! Долго я ее на руках держать буду? Не знаю... Не видел... Как здесь оказался? Гуляли мы. Вы что, нас подозреваете? Лешка, слышишь? Во дают! Сделайте что-нибудь, у меня руки сейчас отвалятся...

«Скорая» приехала на удивление быстро. Девушку уложили на носилки, Лешка сел в машину сам, и их повезли в больницу. Лялька и Павлик остались давать показания милиции.

– Оленька, – будила ее Альбина. – Оленька, вставай.

– Что случилось? – сонно пробормотала та, и не думая вскакивать.

– У нас тяжелые, а тут, как на грех, Сонька отпросилась. Муж ей позвонил – у ребенка температура. Ну, подумала, справимся, в случае чего. А сейчас не одного привезли, а сразу двоих. Оба с проникающим ранением в брюшную полость. Жанну срочно вызвали. Помоги, ты ведь все равно здесь...

Альбина унеслась, а Оленька свесила ноги с кушетки, села, зевая. Спать хотелось до одури. Ведь она практически не спала несколько суток. Случалось, задремлет, а потом приснится Виталька – и просыпалась незамедлительно, потом сна как не бывало.

Она посмотрела на часы. Всего-то одиннадцать! Ну, опять бессонная ночь обеспечена, а завтра обычный рабочий день. Нет, ночевать в отделении нельзя, иначе она не найдет квартиру никогда, для поисков просто не будет ни времени, ни сил. Оленька умылась, почувствовала себя бодрее и поинтересовалась у Альбины, кого и кто оперирует.

– Парня хирург из третьего отделения. А девочку твой... Виталий Андреевич. С ним Жанна. У девочки дела совсем плохи, ножевое ранение в живот, разрывы, большая потеря крови. Еще и травма какая-то, но я не в курсе, что за травма. Это надолго.

– Зачем тогда меня будила? – проворчала недовольная Оленька.

– Готовь место парню. Его в палату поместят. А вот девочку... ее потом в реанимацию. Если, конечно, выживет, что весьма сомнительно. Представь: сделали девчонке харакири! Вот ублюдки! Жаль, молоденькая и красивая девочка, как куколка.

Оленька вышла из отделения, спустилась по лестнице. Перешла через длинный переход, соединяющий операционную с лестницей, ведущей в различные отделения. В предоперационной застыла у застекленного окна. Работал Виталька. Жанна, очевидно, только-только пришла, ее вводил в курс дела еще один хирург. Значит, экстренный случай – чуть ли не консилиум собрали вокруг девочки.

Помимо трех хирургов, в операционной работали и другие врачи, но Оленька не узнала, кто есть кто. Впрочем, и не присматривалась. Она ушла, потому что не хотела мешать Витальке. Хотя ему сложно помешать – за работой он никого и ничего не видит, кроме конкретного дела. Пожалуй, это самое ценное его качество – профессионализм. Жаль, остальные качества подкачали.

Прошло три часа, привезли на каталке юношу. Медсестры, включая Оленьку, ловко переложили его на кровать в палате. Да, этим занимаются медсестры. А кому еще? Больше некому. От мужчин-докторов не дождешься помощи, потому как не царское это дело, а санитаров вообще нет. Есть санитарки, когда они на работе, то помогают.

Прошло еще полтора часа. Оленька заснула как убитая.

Проснулась, когда небо слегка побледнело. Вот и утро. Она пришла к дежурной:

– Как девочка?

– В реанимации. Семь часов латали ее, но пока жива. Ни документов при ней, ни сумочки. Родители небось обыскались...

– Пойду посмотрю на нее.

Оленька зашла в реанимационную палату, увидела на белой подушке белое лицо девочки и... рванула к телефону. Лихорадочно набрала номер – домашний телефон не отвечал. Ну, конечно, Эмиль ведь наверняка сейчас мотается по отделениям милиции, возможно, по друзьям дочери и выясняет, где могла задержаться Симона. Оленька набрала номер мобильного телефона.

– Да! – сразу ответил он, голос был возбужденный. – Я слушаю!

– Эмиль, это Ольга...

– Оля? – переспросил он. – Извините, я не могу сейчас говорить. У меня пропала дочь...

– Я знаю, – поспешила она прервать его скороговорку – ей показалось, что он собрался отключиться от связи. – Эмиль, приезжайте в больницу. Симона здесь.

– Что?! Симона в больнице? У вас? А что она у вас делает?

Он не был готов к плохим вестям, поэтому Оленька постаралась не нагнетать панику:

– Приезжайте, я буду ждать вас у входа. Здесь все узнаете.

Когда Эмиль приехал, Оленька дала ему халат и повела по коридорам и переходам. Она ничего не говорила, да и он не задавал вопросов, лишь покорно шел, отставая на полшага. По мере того, как они приближались к реанимационной палате, он уже догадался, что случилась беда. Эмиль содрогался при мысли, что беда произошла с его Кроликом, но одновременно боялся узнать подробности. А сейчас каждый шаг его приближал к подробностям, от которых люди седеют или сходят с ума.

Оленька открыла дверь палаты реанимации и взглянула на Эмиля. Взгляд ее спрашивал, готов ли он. Эмиль перешагнул порог палаты и замер, глядя на своего бледного Кролика, подключенного к аппаратам жизнеобеспечения. Затем медленно, осторожно ступая, будто боясь потревожить Симону, подошел ближе. Оленька опасалась за его состояние, поэтому не отставала от него ни на шаг, только остановилась чуть сзади, а в знак поддержки положила ладонь на плечо. Он тут же накрыл ее руку своей ладонью и оглянулся. Болью, отчаянием, надеждой были полны его глаза. И как же быстро он изменился! Лицо потемнело, на щеках протянулись две глубокие складки.

Он ждал, что скажет Оленька. Ждал обещания, что все будет хорошо. Но разве она могла дать отцу такое обещание, сказать ему, что после этой палаты дочь вернется к нему такой, какой была раньше? К сожалению, нет. Она могла лишь попытаться утешить его немного, хоть самую малость. И тогда Оленька очень тихо, чтобы слышал только он, рассказала, как нашли Симону два паренька. И что один из них тоже ранен. Сама она обо всем узнала от Павлика, приехавшего после милиции в больницу. Он и сейчас спит на стульях в холле, где днем продают газеты, еду и напитки. Говорила одна Оленька, Эмиль смотрел на дочь, и было непонятно, что он думает. Впрочем, чувства его кипели, ибо время от времени Оленька слышала скрип зубов. Она замолкала и испуганно посматривала на Эмиля, но, видя его внешнее спокойствие, продолжала рассказ.

– Почему здесь посторонние?

В натянутой тишине строгий мужской голос заставил обоих вздрогнуть и обернуться. В дверях стоял Виталик. У него покраснели белки глаз от тяжелой и бессонной ночи, вид был утомленный. Он пришел посмотреть на девушку, как это делают многие хирурги в первые часы после операции.

– Это отец девочки, – не оправдываясь, а отвечая на вопрос, сказала Оленька, затем представила мужа: – Виталий Андреевич – хирург, оперировавший вашу дочь.

– Как она? – трепетно спросил Эмиль.

– Молиться умеете? Молитесь. А мы все сделали.

– Так плохо? – совсем поник Эмиль.

– Буду честен: плохо. У нее не только тяжелое ранение в живот. У вашей дочери поврежден позвоночник. Она получила удар в позвоночник неизвестным тяжелым предметом. Удар был настолько сильный, что... Молитесь, – вздохнул напоследок Виталик и вышел.

– Я ее выхожу, – пробормотал Эмиль. – Лишь бы жила...

К концу рабочего дня ноги у Оленьки просто отваливались. Если же учесть, что и ночь получилась рабочей, то даже говорить не стоит о том, как сильно она устала. В сущности, суета и работа помогли притупить душевные муки, страдать было некогда.

Во второй половине дня она в который раз зашла в реанимацию. Эмиль был у дочери, ему принесли стул, и он терпеливо ждал, когда очнется Симона. А та была живым трупом, не более. Прогнозировать, когда она очнется, никто не мог, и было ясно, что сидение у постели ничего не даст.

Оленька искала слова утешения, а те не шли на ум, как вдруг к ней подбежала юная медсестра, недавно поступившая на работу.

– Где ты бродишь? – спросила она. – Тебя спрашивает мужчина.

– Где он? – хмуро спросила Оленька. Теперь всех молодых медсестер и докторш она воспринимала негативно.

– У входа в отделение.

Оленька пробежала через длинный коридор и очутилась на лестничной площадке. Там стоял высокий, стильно одетый привлекательный мужчина лет тридцати. Его волосы действительно ложились на плечи крупными завитками, как рассказывала Альбина, глаза искрились и выдавали человека, по всем параметрам благополучного. Оленька видела его впервые, поэтому ее интонацию окрасила большая доля сомнения:

– Вы меня спрашивали?

– Если вы Ольга Кливина, то вас, – приветливо улыбнулся он.

– Да, это я, – с некоторой настороженностью ответила она.

Он сбросил ремень с плеча, расстегнул «молнию» на своей большой сумке и... достал из нее спортивную сумку Оленьки, которую она бросила в парке.

– Это ваше? – спросил.

– Да, – только и промямлила она, беря сумку. – Но откуда...

– Нашел. А по этому документу нашел вас.

И он сунул в руки Оленьке ее больничный пропуск. Она вскинула на молодого человека недоуменные глаза и тихо произнесла:

– Спасибо. А я уже думала, что никогда больше не увижу свою сумку. – Возникла неловкая пауза, когда вроде бы обе стороны обо всем поговорили и должны разойтись, но что-то мешает им это сделать. Оленька вдруг опомнилась: – Сколько я должна вам?

– Я похож на человека, который пришел за вознаграждением?

– Не знаю... Нет, наверное. Но... так положено... За находку... то есть за возврат утерянной вещи положено вознаграждение.

Он рассмеялся в голос, потом с улыбкой сказал:

– Считайте моим вознаграждением знакомство с вами. Ведь неплохо иметь знакомых в медицинском учреждении. Мало ли что может случиться... Вдруг, например, я заболею и мне понадобится срочная операция, а здесь вы. И я легче перенесу...

– Постучите по дереву и поплюйте через плечо, – перебила его Оленька. – К нам лучше не попадать, уж поверьте.

– Медицинские работники суеверные? – удивился он и снова рассмеялся. Очевидно, человек он веселый. – Не знал, не знал.

– Да, мы суеверные, – созналась Оленька, перебирая ремешок своей сумки в пальцах. Опять иссякла тема для продления диалога, а уходить было как-то неловко, и мужчина не прощался. Оленька вспомнила: – Простите, а как вас зовут? А то встретимся на улице, и я не буду знать, как к вам обратиться, чтобы еще раз поблагодарить.

– Да, мы обязательно встретимся, – подхватил он. – Меня зовут Влас. Кстати, можете убедиться, что все в вашей сумке в целости и сохранности. Даже чай в термосе. Но пить его не советую.

– Спасибо, – сказала Оленька. – Извините, мне пора.

Едва она покинула лестничную площадку, незамедлительно столкнулась с бывшим мужем. Как будто он следит за ней!

– Это кто был? – требовательно спросил Виталик.

– Какое твое дело?! – взбесилась Оленька. – Не смей следить за мной.

– Я не слежу, – взял тоном ниже Виталик. – Мне Жанна сказала, что меня ждет сюрприз на лестничной площадке. Что-то последнее время за тобой слишком много мужиков увивается, это тревожит меня. Не пора ли тебе вернуться домой?

– Там, где живешь ты, для меня нет дома, – достаточно категорично заявила Оленька. Она умерила пыл по одной-единственной причине: не стоит скандал делать достоянием коллег. – Это вопрос решенный. Так что...

– Ты испытываешь мое терпение! – разозлился Виталик, хотя должно быть наоборот. – Если думаешь, что я буду у тебя в ногах валяться, просить и умолять, то ты ошибаешься.

– Послушай... – теперь разозлилась и Оленька. – Это не я изменяла тебе, а ты изменил мне! Чувствуешь разницу? И означает она, что ты не имеешь права предъявлять ко мне какие-либо претензии, потому что в нашем случае главную партию веду я! И как я решу, так тому и быть, запомни.

– Ты моя жена, я люблю тебя... – уже миролюбиво заговорил Виталик.

Но она перебила его:

– Об этом надо было думать, когда ты лез на свою докторшу. Теперь поздно.

– Неужели так трудно простить одну маленькую ошибку?

– Ошибку? Маленькую? – задохнулась от негодования она. – Ничего себе маленькая! Да у тебя в мозгах аномалия. А если б ты застукал меня с мужчиной? А? Как бы ты поступил? Выгнал бы меня? Или избил? Нет, ты бы и меня покалечил, и любовника моего.

– Зато ты отличилась: вывесила одежду, чтобы все хохотали над тобой, – уколол он.

– Ты перепутал: хохотали над тобой! – огрызнулась она. – Это ты выставил меня и себя на посмешище. А я теперь выгляжу дурой, потому что порхала вокруг мужа, изменявшего направо и налево...

– Это было всего один раз, да и то ты вошла...

– Хватит! – взвилась Оленька. Ее усталости как не бывало. – Я не верю тебе. И я не хочу жить с мерзавцем, который меня и всех женщин, с которыми спит, считает чем-то вроде унитаза. Не смей больше ко мне подходить! Только по работе!

Оленька ринулась в отделение, оставив Виталика в растерянности. Растерянность была вызвана теми переменами, какие произошли в его недавно еще тихой, наивной и, казалось, недалекой жене. Ну, упрямство-то ей и раньше было свойственно, но не до такой же степени! А вот новые черты, которых раньше он не замечал – или их не было? – привели его в шок. Котенок Оленька преобразилась в злую кошку, гордыня и самолюбие приобрели, на его взгляд, совершенно дикие размеры. Виталий действительно не понимал, почему его нельзя простить. Нет, он отдавал себе отчет в том смысле, что виноват. Но из-за какой-то незначительной его интрижки разрушать все – это слишком!

Оленька пронеслась метеором по коридору, но места, где в одиночестве можно было выплеснуть злость, не нашла. Самое отвратительное, что она с удовольствием вернулась бы домой, в уютное гнездышко. Ей очень хотелось лечь на удобную софу, накрыться пледом, заснуть, а потом, проснувшись, думать, что ей все-все приснилось. К сожалению, это невозможно. И все из-за того, что у некоторых в известные моменты мозг молчит.

Оленька открывала все кабинеты подряд в надежде, что найдется один свободный. Под горячую руку ей попалась Жанна, распивающая чаек с анестезиологом – дамой, приятной во всех отношениях. Не стесняясь присутствия приятной дамы, Оленька вломилась в ординаторскую и нависла над Жанной, опершись о стол руками:

– Скажи, у тебя врожденная болтливость или приобретенная?

– А проще? – несколько раз хлопнула глазами Жанна.

– Можно и проще. Зачем Витальке сказала, что его ждет сюрприз?

– А ты не просила не говорить, – нашлась Жанна.

– Это подразумевалось, если ты мне друг, – набычившись, произнесла Оленька. Приятная дама скоренько и тихо ретировалась за дверь. – Ты же знала, что он побежит проверять.

– Сядь! – рявкнула Жанна. Оленька присела рядом. Правда, с вызывающим видом. – Теперь слушай. Ты взяла на себя смелость выйти замуж за талант, а это ответственность. И самопожертвование. Таланту все можно, тем более что хирурги долго не живут. От его рук напрямую зависит жизнь людей, он должен иметь душевное равновесие, а ты в этом вопросе показала дремучесть. Вы любите друг друга, но сейчас ваши отношения сказываются на его работе, именно поэтому я и сказала ему. Тебе не следует бросаться на мужиков, это пошло. Я считаю – и Виталик тоже так считает, – что вам следует помириться.

– Они считают!.. – презрительно фыркнула Оленька. От обиды у нее внутри все клокотало. – А вот я так не считаю.

– Я все же старше, больше видела. Ты из-за своих амбиций все потеряешь. Жить тебе негде, зарплата смешная. А у него квартира, нормальный доход, у вас общие интересы. Поверь, люди разных профессий уживаются сложней. И запомни: ты теперь всех мужчин будешь сравнивать с ним, хочешь того или не хочешь. А потом тебя заест тоска, потому что так просто эти вопросы не решаются, как пытаешься решить их ты. Не лучше ли простить шалость Виталика, жить с ним в нормальной квартире, родить ребенка. А хочешь потешить свое самолюбие – наставь ему рога, и твое самолюбие успокоится.

– Стас тебе изменял? – задиристо спросила Оленька.

– Я, конечно, его ни с кем не заставала, но думаю, да, изменял. Иногда его поведение почти неуловимо менялось... Это трудно объяснить... надо чувствовать. И я чувствовала.

– А ты ему? – подлавливала Оленька.

– Хм, – усмехнулась Жанна. – Конечно. На всякий случай, чтобы не остаться в долгу, изредка и я наставляла ему рога. Кстати, адюльтер держит женщину в хорошей форме, преображает, продлевает жизнь. Это полезно, поверь.

– Слушаю тебя, и у меня возникает впечатление, что я попала в параллельный мир, – вымолвила потрясенная Оленька. А помолчав секунду, добавила убежденно: – Я не хочу жить по вашим правилам!

– Придется, – «утешила» Жанна. – «Жить в обществе и быть свободным от него нельзя», – сказал какой-то кретин, не помню кто. Но он был прав. Мужики все по бабам бегают. Если б бабы стояли на твоей позиции, ни одной семьи не было бы. Терпимее надо быть. А ты живешь в обнимку со своим неизжитым детским максимализмом. С такими понятиями навсегда останешься одна.

– А мне ближе другой афоризм, – процедила Оленька. – «Ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало». Омар Хайям.

На этом Оленька поставила точку. То есть выскочила из ординаторской, едва не сбив с ног Витальку. Увидев мужа снова, Оленька прорычала ему в лицо:

– Ты что, пасешь меня? Урод!

И в этом случае она оставила последнее слово за собой. Виталик что-то пролепетал в оправдание ей вдогонку, но ей было неинтересно его слушать. Раньше ей казалось, что кругом одни друзья, а теперь оказалось – вот парадокс! – что у нее никого близкого нет, она одна. Оленька металась по отделению, как пантера, загнанная в западню, пока ее не пригласил завотделением. Подозревая, что он тоже примется воспитывать ее в духе Жанны, Оленька, сев на стул, приняла оборонительную позу: скрестила на груди руки, опустила подбородок и уставилась на заведующего исподлобья.

– Детка, что происходит с тобой? – взял он отеческий тон.

– У меня все в порядке, – буркнула она.

– Но я же вижу, что ты не в ладу сама с собой. Понимаешь, не хочется говорить банальности, но время действительно все расставляет по местам и лечит.

– Я знаю.

– Что ты знаешь, девочка! – вздохнул он с жалостью. – Столкнулась с первой трудностью и готова разодрать мир на клочки? Отдышись, и...

– Только не уговаривайте меня, что мой муж святой и я обязана простить его, даже благодарить за рога, которые выросли у меня до потолка, так как он преподал мне урок.

– Чего?! – покривился пожилой врач. – Поступок Виталия Андреевича не подлежит обсуждению. Он отвратительный. Прощать или не прощать – тебе решать. Мда... Вижу, тебе необходима пауза, требуется сменить атмосферу. Тут ко мне обратилась одна дама, ей нужна медсестра-сиделка. Платить она будет хорошо, ты столько не зарабатываешь за год, сколько будешь получать за месяц. Правда, у нее есть условие – она хочет сама выбрать медсестру, но я могу составить тебе протекцию. Жить придется у нее в доме. Если ты согласна...

– Я согласна, – поспешила с ответом Оленька.

– Вот и ладненько. А теперь иди, детка, и перестань нервничать.

Оленька вышла из кабинета несколько успокоенная. Хоть маленькая перспектива, а все же перспектива. Сейчас ей, как воздух, необходимы деньги, поэтому предложение завотделением пришлось весьма кстати.

В коридоре Оленька остановилась, припоминая, куда же она направлялась до всех этих изнурительных диалогов на морально-аморальные темы. Вспомнила! В реанимацию...

Эмиль осунулся, находясь у постели дочери столько времени и практически без сна. Симона до сих пор не пришла в сознание, но состояние ее оставалось стабильным. Стабильно плохим, как это ни печально. Оленька тронула несчастного отца за плечо:

– Поезжайте домой и отдохните, Эмиль.

– А если Симона очнется? – встрепенулся он. – Не увидит меня, испугается...

– В случае изменений в состоянии Симоны я позвоню вам, обещаю. Обещаю быть рядом с ней во время вашего отсутствия. А пустое сидение здесь ничего не даст, только силы потеряете. Вам они пригодятся, когда Симона очнется. Вот тогда и будете сидеть ночами возле дочери. Поезжайте поспите.

– А вы когда спите, Оленька?

– Это моя работа, – мягко улыбнулась она.

Он действительно устал зверски, поэтому поднялся, а потом сказал:

– Оленька, вы замечательная...

И, не договорив, ушел. Впрочем, не всегда нужны слова.

Поздним вечером Алена, пританцовывая и размахивая сумочкой в такт походке, шла по улице. Она уже часа два гуляла в одиночестве и нисколько не страдала от этого. Алена всегда недоумевала: почему люди не любят одиночества? Она, к примеру, обожает оставаться одна, только дома это просто невозможно. Да и неуютно в родительском доме: обшарпанные стены, мебель на ладан дышит, занавески разлезаются, полы давно не крашены. Кому приятно торчать в свинарнике да вдобавок слушать матерщину папани? Вот Алена и линяет из дома, ставшего давным-давно чужим. Сказать, что она склонна к меланхолии, – так ведь нет! В Алене кипит жизнь, именно поэтому ей частенько хочется побыть одной, когда никто не указывает, что она должна делать.

Алена живет своим миром, в который не пускает никого. Когда выдается свободное время, девушка с удовольствием гуляет по городу. Да, ей нравится просто гулять, разглядывать прохожих, сидеть на скамейке в парке и есть мороженое, а еще лучше – смотреть на поверхность воды. Тогда Алена мечтает о будущем – как уедет из города, чем будет заниматься и сколько зарабатывать, какая у нее будет квартира и мебель, в какие страны она поедет. Эти мечты – серьезные, можно сказать, идеальные, в них мужчинам нет места. А еще есть у нее мечты практические, куда Алена «поселяет» и мужчин, которые у нее проходят как средство для достижения ее целей, не более.

За свои не полные двадцать лет она имела несколько связей, но они оставили не самое приятное впечатление. По этой причине Алена предпочитает встречаться с состоятельными дядечками. От них хоть прок есть, а от ровесников, кроме секса, ничего, даже элементарного уважения, не дождешься, а вместо цветов тебе предложат банку дешевого пива. Нынешний дядечка-пузан тоже не дарит цветов, зато выдает бабки, делает подарки и кормит по-царски. А любит ее как! За каких-то два месяца он одел ее во все фирменное. Впрочем, Алену любить одно удовольствие – она далеко не уродка, не худышка, умеет разговор поддержать, а не мычит невпопад и глупо не хихикает.

Конечно, какая-нибудь жирная старая ханжа осудит мораль Алены, но у девушки на этот счет есть ответ: а что, я не достойна красивых вещей, украшений, вкусной еды? Мне разве положено в нищете жить? А я не хочу жить в нищете! Понятно? Вот так сказала бы Алена всем, кто строит из себя принципиальных и честных. Она тоже честная. Любовник есть, и с другими она не спит. Вон Венька извелся весь. Кстати, он нравится ей до безумия, но Алена не может на два фронта работать, совесть не позволяет.

Сегодня настроение ее взлетело, как на американских горках. Впрочем, у Алены плохого настроения и не бывает. А вызван подъем настроения покупками. Она купила желанный фонарик и сумочку. Отпадную сумочку аж за семьсот рублей! Разве когда-то, не так давно, она могла мечтать о такой покупке? Вдобавок Алена съела дорогое мороженое импортного производства и купила пару бананов. Обожает бананы и всяческие экзотические фрукты. Бананы есть сразу за мороженым не стала – слишком жирно, а положила их в сумочку, завернув в полиэтиленовый пакет. И гуляла. В моднячих своих новых ботиночках, в джинсовой юбочке и свитере с воротником «хомут», в джинсовой курточке с «молниями» и кармашками, в часиках да с новой сумочкой – полный атас! Когда Алена смотрела на свое отражение в витринах, она не могла не признать: красотка. Как здорово осознавать себя красоткой, к тому же неплохо одетой! Сразу легче дышится.

Взглянув на часики, стрелки которых светились в темноте, Алена присвистнула: одиннадцать. А домой не хочется идти – жуть. Чувствуя голод, она перебежала дорогу, зашла в школьный двор. В этой школе Алена училась. Терпеть она ее не может из-за учителей, пророчивших мрачную будущность ученице – мол, быть тебе... и живописно недоговаривали. Ну, понятно кем, думали они, предстояло быть Алене: проституткой, наркоманкой, воровкой – короче, отбросом общества. При этих воспоминаниях настроение девушки несколько испортилось, и она бросила в сторону здания школы:

– Ничего, ничего... Когда-нибудь приеду я, вся в бриллиантах, на собственной иномарке, специально зайду, чтоб посмотреть на ваши рожи.

Алена прошла на спортивную площадку, села на бетонную возвышенность, непонятно для чего сооруженную, и достала пакет с бананами. Ни души кругом, темнота. Лишь верхушки раскидистых тополей шелестят жесткой листвой, да акации вяло поскрипывают под такими же вялыми порывами ветерка. Турники, выкрашенные белой краской, все же виднелись на фоне черноты ночи, а больше ничего не рассмотришь, даже здание школы растворилось во мраке. Погода теплая, только воздух уплотнился, как перед дождем. Собственно, вдалеке вспыхивали зарницы, слабо доносились раскаты грома, значит, за городом льет дождь. Странно, что гроза разыгралась осенью, вроде бы не время.

Первый банан Алена проглотила, не замечая вкуса, потому что страшно проголодалась. Второй ела с толком и наслаждением, вдыхая мягкий аромат. Взяв за хвостики корки, закинула их на беговую дорожку и хихикнула, представив физиономию физрука школы, когда тот обнаружит мусор.

Алена вытирала руки платком и... Слух у нее отличный – она различила осторожные шаги сзади. Не по себе стало Алене, оказавшейся ночью в безлюдном месте далеко от людей. К ней кто-то шел, легонько ступая на землю. Алена, чувствуя приближавшегося спиной, прикинула расстояние от себя до неизвестного. Вида не показала, что слышит шаги. Достала из сумочки фонарик и принялась беззаботно насвистывать, давая понять тому, кто сзади, что она и не подозревает о нем. При всем при том Алена не теряла самообладания. Фонарик сейчас был ее единственным оружием, если можно так выразиться, против человека за спиной. Вот когда он подойдет совсем близко, тогда...

Он подошел достаточно близко. Алена ощущала не только его самого, но и дыхание, которое он задерживал, подступая к ней с большой осторожностью. Девушка держала фонарик наготове. Ведь сразу ударить ярким электрическим лучом по глазам – это выбить противника из равновесия, он ослепнет на некоторое время. А потом она покажет, как подкрадываться к ней! Он узнает, где раки зимуют...

Странно, а у человека, оказывается, действительно есть биополе! Алена думала, что это все враки суеверных кретинов, но от человека за спиной шло тепло. Значит, его биополе достало до биополя Алены. Пора. Она резко развернулась и включила фонарик...

– Ты чего?! – воскликнул Венька, заслоняясь рукой от луча.

– А... – протянула Алена, поднимаясь с холодного бетонного постамента. – Так это ты ко мне подкрадывался? Дурак, да? Знаешь, как напугал!

– Аленка, убери фонарик, ослепила.

– Пас меня? – вспылила Алена, но выключила фонарик и вновь села на бетонную возвышенность.

Венька примостился рядом. Помолчали. Алена намеренно не разговаривала с ним: мол, обиделась. Он посидел немного и обнял ее за плечи. Поскольку девушка не оказала сопротивления, Венька жадно прильнул губами к ее губам, пахнущим бананами и губной помадой с привкусом ягод. На этот раз Алена грубо оттолкнула его:

– Кончай приставать!

– Я только начал, – ухмыльнулся он, но невесело и недовольно.

Алену забавляло упорство Веньки, с каким он добивался ее, да и целоваться с ним куда приятней, чем с дядечкой. Парень насупился, опустил голову, а она звонко рассмеялась, затем положила подбородок на его плечо и промурлыкала в ухо:

– Мачо, не кипи. Мне тоже много чего хочется, да где ж это взять?

Интимного шепота и дыхания было достаточно, чтобы «мачо» воспринял поведение Алены намеком и взялся за дело решительно. Он повалил упрямицу на лопатки и со всей страстью молодости присосался к ее губам. Алена недовольно мотала головой, но вырваться не смогла, поэтому сдалась. Но едва он оторвался, как она зло выпалила:

– Ты! Вообще, да? У меня синяки на губах будут...

И вынужденно замолчала, потому что «мачо» Венька снова принялся яростно целовать ее. Алена коварно прекратила всяческое движение, зная, что пассивность сильно охлаждает партнера. Но Венька не охладел, очевидно, подогрет был капитально. Вопреки ожиданиям, он толково ласкал ее, отчего у Алены перехватывало дух. В конце концов она не только сдалась, но и дала понять, что хочет того же. Венька ликовал, шептал всяческие глупости и одновременно поднимал узкую юбочку Алены все выше и выше. Она изогнулась, помогая ему телом кое-что снять с себя, голова ее запрокинулась...

В этот момент сверкнула молния. И Алена увидела четкий силуэт. Мужчина стоял совсем рядом и смотрел на них. Он буквально навис над ними. В летучем свете молнии Алена все же заметила покой в его позе, но покой до того страшный, что она закричала, подскочив:

– А!.. А!..

Голос утонул в раскате грома.

– Ты что, Аленка? – дрожащим голосом произнес Венька и попытался снова уложить девушку на плиту.

– Нет! – оттолкнула его она. Затем, оглянувшись назад, шепотом пояснила: – Здесь кто-то есть...

– Где? Кто? – еще не терял надежды Венька. – Нет же никого...

– Есть, – возразила Алена, отстраняя от себя руки парня. – Я видела. Когда молния сверкнула, я его видела. Мужчина. Он стоял у турника и смотрел на нас.

Некоторое время Венька глядел в сторону турника. Наконец сверкнула молния, осветила турник, но ни рядом, ни поблизости никого не было.

– Померещилось тебе, – объяснил Венька.

– Я не психопатка, – огрызнулась Алена, но тихо. Ее не покидало чувство, что тот человек все еще наблюдает за ними. – Я видела его. Я хочу уйти отсюда.

Она спрыгнула с бетонной возвышенности, нервно пошарила руками в поисках сумочки, нашла ее. Венька, не веривший в существование призрака, резко притянул ее к себе и спросил:

– Куда пойдем? Я знаю одно место...

– У меня настроение уже не то, – буркнула Алена, непрерывно оглядываясь по сторонам. – Не обижайся, но я не могу. Он напугал меня. Давай уйдем отсюда.

– Издеваешься? – разозлился Венька и был прав тысячу раз.

– Нет, клянусь, – заверила Алена. – Просто не могу сейчас. Потом. Завтра...

Она поспешила покинуть территорию школы. Алена неслась, спотыкаясь, к освещенной улице, за ней летел Венька, бросая обидные слова:

– Ты ведешь себя, как последняя... Я что тебе сделал? Сказала бы сразу: не хочу. Но ты не говоришь ни «да», ни «нет». За это бьют морду...

– Попробуй, – угрожающе развернулась к нему лицом Алена. К счастью, она уже выскочила на улицу, где ей было спокойней. – Ну, попробуй ударь. Я дам сдачи, это раз. И два – пошел к черту!

– Ну, погоди! – рявкнул Венька и рванул в противоположную сторону. Не выдержал, оглянулся и выкрикнул: – Сука!

Обидно. Алена смотрела ему вслед и бормотала, смачно плюнув вслед Веньке:

– Дерьмо собачье. Вот и хорошо, что не получилось. Больше не подпущу тебя к себе, козел.

Стал накрапывать дождь. Капли падали на асфальт крупные, предупреждая о скором ливне. Дождик заставил Алену побежать домой. На улицах никого не осталось. Даже машины не проезжали. Только каблучки Алены цокали громко – казалось, их слышно далеко, и в домах от стука ее каблучков должны просыпаться люди. Чтобы видеть дорогу и легко бежать, Алена выскочила на проезжую часть, где светло и ровно. Она преодолела уже половину пути, как дождь застучал активней. Всполохи молний и следом раскаты грома подгоняли Алену. И вдруг...

В безлюдном городе ночью звуков практически нет. У дождя звук ровный, у грома редкий. А кроме этих звуков, город живет в покое и тишине. Конечно, был еще стук ее собственных каблуков, но слух Алены уловил, что не одна она торопится домой. Не останавливаясь, девушка оглянулась. И что же? Проезжая дорога, на середине которой находилась Алена, была пуста. Дорога простиралась далеко назад и вперед, строй фонарей тоже уходил вдаль. А по бокам темень. И никого. И больше ничего не слышно. Но почему-то не было у нее ощущения, что она обманулась.

– Венька, это ты? – крикнула Алена.

Молчание. Алена побежала дальше и почти сразу услышала звуки шагов недалеко и сзади. Опять сзади! Она остановилась и оглянулась, зорко изучая улицу. Сейчас Алена больше доверяла внутреннему чутью, нежели глазам. Глаза никого не видели, но чутье подсказывало, что кто-то притаился в темноте за строем фонарей и преследует ее. Она пятилась, беспрерывно водя глазами по улице. Алена собиралась с духом, чтобы дернуть со всех ног. Вряд ли кто-нибудь способен ее догнать.

Внезапно волна ливня издалека прокатилась к Алене, накрыла ее сплошной стеной. И все равно она тихонько пятилась, не отрывая глаз от улицы. Сорвалась с места внезапно...

У дома Алена дала себе время отдышаться, ибо устала и задыхалась от нехватки воздуха. К тому же двор был окутан темнотой. Взглянула на часы – час ночи. Все же добралась невредимой, правда, вымокла до нитки.

– Интересно, кто это за мной ходит? Неужели еще один влюбленный? Вот надоели! Ну, узнаю – кто, он у меня получит.

В подъезде было темнее ночи. Алена достала фонарик, посветила внутрь...

И тут как будто кто-то позвал ее. Она снова оглянулась. В этот момент сверкнула молния и Алена увидела: у детской площадки, совсем недалеко от подъезда стоял человек. Ливень лил на него сверху, а он не шевелился. Девушке показалось, что его не волнует ничто на свете. Он стоял и смотрел на нее. Хотя лица его она не видела, но узнала: это был тот же человек, что и на спортивной площадке. Какого черта? Что ему нужно? Алена не понимала. И впервые в жизни испугалась. Она испугалась этого человека, походившего на призрак, который явился, казалось, из преисподней и не имеет чувств. Но это был живой человек. Его шаги она слышала за спиной, он преследовал ее. Молния погасла, вместе с ней исчез и фантом. Алена не ринулась в подъезд, а не отрывала взгляда от того места, где только что стоял он. Наконец молния вновь осветила синим сиянием двор, но человека уже не было.

Эта же ночь выдалась беспокойной и у Марины. Она допоздна читала, лежа в постели. Читала роман про невозможную любовь. Сильные чувства, красивые люди, смелые негодяи взяли в плен Марину, посему она не могла оторваться, переворачивая одну за другой страницы и читая с жадностью. Дойдя до эпизода, где герой и героиня соединяются в порыве страсти, Марина встала и пошла на кухню. Ей было необходимо охладиться, а она не прихватила с собой даже стакана воды. Она открыла холодильник, достала минеральную воду, налила полный стакан и залпом выпила до половины.

– И ты не спишь?

От неожиданности Марина поперхнулась, закашлялась. Хозяин подошел к ней, похлопал по спине.

– Ну-ну, я напугал тебя. Извини.

Откашлявшись, Марина хотела сказать ему пару ласковых слов в крестьянской обработке, но осеклась. Он скользил глазами по ее фигуре, притом белки его стали влажными, а зрачки лихорадочно блестели. То, что он в такой час не спит, не удивило Марину. Борис Евгеньевич частенько запирался в кабинете, иногда там и ночевал.

И тут только девушка вспомнила, что стоит перед хозяином почти нагишом. Татьяне Романовне подарили ночную сорочку из тонкого шелка с кружевной отделкой, да не угадали размер. «Эта сорочка на корову сшита», – сказала хозяйка и подарила ее корове Марине. Да, так и сказала она своей подруге: «Подарю-ка я ее своей корове Мариночке». Конечно, не при домработнице говорила хозяйка, Марина случайно услышала. И не обиделась на хозяйку. Чем, собственно, плоха корова?

Смутившись, Марина прикрыла руками грудь и промямлила извиняющимся тоном:

– Я думала, здесь никого нет... поздно же...

Как это получилось, Марина не поняла. Сколько времени прошло, не знала. Слегка проснулось сознание, когда бретели сорочки оказались спущены до локтей. Марина стояла, прислонившись спиной к стене, а Борис Евгеньевич трогал по очереди ее груди. Не только руками, но и губами! В его действиях не было ни капли грубости. На губах Марина чувствовала вкус его губ, значит... они целовались! Не он ее целовал, а они целовались! Какой ужас! Кровь бросилась в голову, Марина пролепетала:

– Не надо...

Отстранив Бориса Евгеньевича, она побрела, шатаясь, в свою комнату. На ходу она натягивала бретельки на полные плечи, пряча разгоряченные груди. В комнате упала на кровать. Сердце стучало бешено, а в ушах шумело от прилива крови. Но смотрела она на дверь – ждала, что он войдет. Боялась этого и хотела. И он вошел.

– Уходите... пожалуйста...

А на самом деле ее слова означали просьбу остаться. И он прекрасно понял. Этот мужчина, о котором она втайне мечтала и только с которым видела себя во снах, хотел ее так же сильно, как она его.

Жизнь никак не хотела покинуть хрупкое тело Симоны. Тем не менее в себя девушка не приходила. Перевозить ее в более крупную клинику отец не решился – врачи не давали гарантии, что довезут девушку живой. Так и лежала Симона в реанимационной палате, подключенная к приборам жизнеобеспечения.

Быстро шел на поправку Лешка, он часто навещал Симону, но она об этом не знала. Знал отец, и Эмиль Максимович старался отблагодарить спасителя дочери тем, что покупал для парня дорогие лекарства, на которые у семьи Лешки не было средств. Врачи постепенно теряли терпение, некоторые считали, что девочку пора отключить от аппаратов, а это значило – смерть. Только благодаря выдержке и упорству Эмиля и поддержке Оленьки врачи делали новую отсрочку.

Дни летели. Оленька все меньше вспоминала негодяйский поступок мужа. Конечно, встречаться ей с ним приходилось, тогда-то и трепали нервы переживания, но встречи происходили редко – Виталий пропадал в операционной, и у Оленьки было полно работы, ведь сестер в больницах не хватает. Зато работа не оставляла ей времени на хандру. Так прошла неделя.

Лил дождь. Старики говорили, что осень будет дождливая, да и зима слякотная. Особенно всех поражали частые грозы, словно осень поменялась местами с весной.

Оленька выскочила на улицу, раскрыла зонт и перебежками с прыжками через лужи добралась до магазина за больницей. Этот современный магазин с громадным выбором продуктов был поблизости такой один. Ларьков-то вокруг полно, но ассортимент там примитивный. Оленька купила пачку чая, сосиски, масло и простоквашу. Она медленно проходила мимо прилавков с пряниками, печеньем и булками. Выбрав две булочки с повидлом, остановилась у кассы в хвосте небольшой очереди.

– Вы любите сладкое? – проговорил кто-то ей на ухо.