Золото поступает в слитках Гарднер Эрл

– Пойдемте, Лэм. Спустимся, и вы познакомитесь с Бобом и Стоулдом.

Прощаясь с миссис Эшбьюри, я произнес те банальности, которые говорятся в подобных случаях, а она, взяв мою руку, несколько задержала ее в своей. Когда я нагнал Генри Эшбьюри, он уже шествовал по длинному коридору. Мы спустились вниз по лестничным маршам, и вскоре я заметил комнату с длинным столом для пинг-понга. Напротив, вероятно, находилась бильярдная. Оттуда доносились стук шаров и голоса.

Эшбьюри открыл дверь. Человек в смокинге, собиравшийся стукнуть по шару, выпрямился и положил кий:

– Хэлло, губернатор!

Это и был Роберт Тиндл – парень со скошенным лбом, длинным прямым носом и глазами цвета дешевого мрамора – водянисто-серыми с грязноватой радужной оболочкой. Он вяло пожал мне руку. Его партнер выглядел немного старше Боба. У него были слишком близко поставленные глаза, но густые вьющиеся волосы и хороший рот. Он явно воспринял наш визит как нежелательное вторжение и отозвался на представление невнятным «счастлив знак…ся», даже не протянув мне руки.

Утром дворецкий поднял меня в семь часов. Я побрился, оделся и спустился в спортзал – просторную пустую комнату в полуподвальном этаже, примыкавшую к бильярдной.

Спортзал казался заброшенным, словно им никогда не пользовались. Но тут было множество спортивного инвентаря: подвесные груши, штанги, булавы, гантели, тренажер, борцовские маты, в дальнем углу – боксерский ринг. На сетке висели боксерские перчатки. Подойдя ближе, я увидел на них пожелтевшие от времени ярлычки с ценой.

На мне были теннисные туфли, свободные спортивные штаны, майка. Появившийся вслед за мной Генри Эшбьюри был упакован в плотный купальный халат. Он сбросил его и остался в боксерском трико.

Выглядел он ужасно.

– Ну, – сказал Генри, указав на свое округлое брюшко, – вот чем вам нужно прежде всего заняться. – Он побрел к тренажеру и включился в работу, пыхтя и отдуваясь. Спустя минуту он отступил и кивнул мне: – Хотите размяться?

– Нет.

– Мне тоже не хочется, но я должен.

– Почему бы вам не постараться вообще сидеть прямо, добиваясь лучшей осанки?

– Я чувствую себя особенно уютно, свернувшись в кресле. Так мне удобнее.

– Тогда продолжайте упражняться, – распорядился я.

Он метнул на меня быстрый взгляд, по-видимому, хотел что-то возразить, но сдержался, вернулся к тренажеру и еще немного поработал с ним. Затем взвесился на весах и подошел к матам.

– Вы думаете, что сумеете научить меня тем приемам, которые демонстрировал вчера джеп?[1] – спросил он.

Я посмотрел ему прямо в глаза:

– Нет.

Он рассмеялся и надел халат. После этого мы посидели, поговорили о политике, пока не пришло время принимать душ и одеваться к завтраку.

После завтрака Эшбьюри отправился к себе в контору. Позже, около одиннадцати, я встретился с Альтой, спускавшейся в столовую. Она, очевидно, уже слышала обо мне.

– Пойдемте, составьте мне компанию, пока я буду завтракать, – пригласила она. – Я хочу поговорить с вами.

Это был удобный случай познакомиться с ней поближе. Я помог ей усесться за стол и расположился напротив с чашкой кофе с сахаром и сливками, тогда как она пила черный кофе с тостами и курила сигарету.

– Итак? – спросила она.

Я вспомнил, как настойчиво Генри Эшбьюри советовал мне оставаться самим собой и не форсировать событий.

– Что «итак»?

Она расхохоталась:

– Вы ведь тренер, инструктор по физкультуре, – так, кажется?

– Да.

– Вы не очень-то похожи на боксера.

Я промолчал.

– Моя мачеха утверждает, что значение имеет не вес, но скорость нанесения удара. Она твердит, что вы неукротимы, стремительны, как удар молнии. Я должна как-нибудь посмотреть, как вы работаете.

– Я тренирую вашего отца. А он не увлекается боксом.

Она критически оглядела меня и заявила:

– Я понимаю, почему вы предпочитаете джиу-джитсу. Это, должно быть, интересно.

– Должно быть.

– Говорят, что вы великолепны, что вы перенимаете у японцев все лучшее и можете состязаться с любым противником…

– Это не совсем так.

– Но разве папа не видел сам, как вы перебросили через голову известного японского мастера по джиу-джитсу?

– Может быть, найдем другую тему для разговора?

– Например?

– Поговорим о вас.

Альта с сомнением покачала головой:

– Я совсем неинтересный объект для беседы, особенно по утрам. Впрочем… Вы любите ходить пешком?

– Нет.

– А я люблю. И сейчас собираюсь на долгую прогулку.

Данные мне инструкции были недвусмысленны. Надлежало ближе познакомиться с Альтой, завоевать ее расположение, дать почувствовать мою готовность броситься, если потребуется, в самое рискованное предприятие, заставить ее довериться мне, раскрыть свои секреты. «Куй железо, пока горячо», – мысленно произнес я и отправился на предложенную прогулку.

Я по достоинству оценил ее внешность: отличную фигуру, карие, теплые глаза, смеявшиеся всякий раз, когда она улыбалась. Альта отличалась выносливостью марафонца, очевидной любовью к свежему воздуху, пренебрежением ко многим условностям. Спустя некоторое время мы уже сидели под деревьями. Я не раскрывал рта, зато она говорила за двоих. Она ненавидела «охотников» за богатством и мужчин «себе на уме». Она была склонна думать, что брак – это помойная яма, что ее отец свалял дурака, позволив связать себя вторым браком, что она ненавидит мачеху, что ее сводный брат в глазах миссис Эшбьюри – наливное яблочко, но она полагает, что это яблочко червивое.

Я решил, что для одного раза сведений вполне достаточно, под каким-то предлогом покинул Альту и шмыгнул за угол, где меня уже ожидала Берта. Она отвезла меня к японцу. Хашита показал еще несколько захватов, бросков и заставил попрактиковаться. К тому времени, когда урок окончился, длинная прогулка с Альтой, тренировка с Хашитой совершенно вымотали меня. Я чувствовал себя так, будто провел бой с паровым катком, выдержал десять раундов и проиграл.

На обратном пути я объяснил Берте, что Эшбьюри – мудрый человек и что мне нет необходимости дальше заниматься джиу-джитсу. Берта заявила, что оплачивает уроки она, что я буду продолжать их брать и она прекрасно знает для чего. Я предостерег ее относительно появления нашей машины перед домом Эшбьюри и сказал, что все-таки предпочел бы пользоваться такси. Берта оборвала меня, заявив, что отвечает за ведение дела, и доставила меня к обеду вовремя.

Обед был ужасен. Хорошая еда, но слишком много блюд и прислуги. Я вынужден был сидеть прямо, как штык, и притворяться, что увлечен болтовней миссис Эшбьюри. Генри Эшбьюри находился в прострации и сидел за столом с видом человека, не имеющего ни малейшего представления о том, что он ест.

Альта Эшбьюри собиралась отправиться на танцы в десять вечера. Она выбрала часок после обеда, чтобы посидеть и побеседовать со мной на застекленной веранде. Всходил месяц. Воздух был теплый, благоухающий, но что-то явно беспокоило Альту. Она старалась не показывать тревоги, однако я видел, что она нуждается в дружеском участии.

Я сидел молча, но, заметив, что ее маленькая рука сжалась в кулачок, я, слегка дотронувшись до него, сказал: «Спокойнее, не волнуйтесь». Когда Альта расслабилась, я тут же убрал руку. Альта быстро взглянула на меня, как бы удивившись моей сдержанности. Незадолго до десяти часов она поднялась к себе переодеться для танцев. Я же попытался обобщить для себя то новое, что узнал об Альте.

Я выяснил, что Альта любит играть в теннис, плавать, ездить на лошадях, равнодушна к бадминтону, что, если бы не «добрый старый папа», она уехала бы, бросила этот дом. Я узнал также о том, что ее мачеха губит репутацию отца, что ее сводного брата следовало бы отдать на воспитание индейцам. Внешне я оставался совершенно равнодушным к ее признаниям.

На следующее утро Эшбьюри начал было заниматься на тренажерах, но почувствовал, что у него болят мышцы, объявил, что поспешность в этом деле вредна, облачился в свой просторный халат, пристроился возле меня на мате и закурил сигару. Он поинтересовался, удалось ли мне что-либо узнать, и, не получив ответа, задумчиво произнес:

– Вы понравились Альте. Вы – хороший психолог.

Мы позавтракали. Около одиннадцати часов появилась Альта. Миссис Эшбьюри завтракала в постели.

Когда мы отправились на прогулку, Альта сообщила мне новые подробности относительно своей мачехи. У миссис Эшбьюри было высокое давление, и доктор запретил ей волноваться. Этот доктор был с ней заодно, соглашался с любыми ее требованиями, льстил и подыгрывал во всем. Альта считала, что отцу следовало бы отказать от дома и Бернарду Картеру. Она сказала также, что сама не понимает, почему так откровенна со мной. Разве что из-за моего явного дружеского расположения к ней и потому, что так беспокоится об отце, вот-вот готова расплакаться.

Я почувствовал себя подлецом.

В два часа Берта вновь увезла меня, а японец опять всячески мучил: массировал и «месил», словно тесто для выпечки хлеба. Освободившись от прикосновений его стальных пальцев, я ощутил себя рубашкой, прокрученной и отжатой в стиральной машине и почти побывавшей под катком для утюжки белья.

Я прибыл к ужину. Все было точно так же, как и в предшествующий вечер, только Альта выглядела заплаканной. Она едва говорила со мной. После обеда я намеренно торчал у нее на глазах, стараясь предоставить ей возможность поговорить со мной, если она того хочет.

Беседа состоялась, и я получил новую порцию информации.

Альта по-прежнему не делала тайны из своего отношения к Бернарду Картеру. По ее мнению, он рассчитывал заняться бизнесом вместе с миссис Эшбьюри. Что это за бизнес, Альта не знала. И по-видимому, никто не знал… Альта сказала, что оба ненавидят ее. Альта подозревает, что мачеха опасается какой-то женщины, которую знает Картер. Однажды, внезапно войдя в библиотеку, Альта услышала слова мачехи, обращенные к Картеру: «Будьте смелее, сделайте же что-нибудь, наконец! Я устала от этих колебаний. Можете себе представить, как вела бы себя особа, будь она на моем месте. Я требую, чтобы вы…» Картер заметил Альту и предостерегающе кашлянул. Миссис Эшбьюри, увидев падчерицу, оборвала начатую фразу и заговорила о чем-то другом.

Альта помолчала, затем с угрюмым видом добавила, что рассказывает мне о вещах, о которых не имеет права говорить. Она повторила, что я почему-то внушаю доверие. Ей кажется, что я сочувственно отношусь к ее отцу и собираюсь участвовать в его бизнесе. Но в таком случае мне обязательно следует остерегаться мачехи, Боба и Бернарда Картера. Альта просветила меня и насчет доктора Паркердейла, который, по слухам, стал сейчас одним из самых модных и преуспевающих врачей, поскольку обладает врачебным тактом и умеет обращаться с состоятельными пациентами. Постоянные жалобы миссис Эшбьюри на дурноту и головокружение доктор Паркердейл выслушивает с таким серьезным и сосредоточенным видом, словно речь идет о симптомах страшной для всего человечества болезни.

Сообщив мне все это, Альта умолкла.

– Продолжайте, – предложил я.

– Что вы имеете в виду? – спросила она.

– Все остальное.

– То есть?

– То, что мне еще необходимо знать.

– Я и так рассказала вам слишком много.

– Еще недостаточно.

– Что вы этим хотите сказать?

– Послушайте, я вхожу в дело с вашим отцом. Он намерен вложить туда деньги. Я должен позаботиться о том, чтобы он получил за свои капиталовложения надлежащую компенсацию. Поэтому мне хотелось бы поладить с миссис Эшбьюри. Как это сделать?

Она поспешно пробормотала:

– Предоставьте ее лучше самой себе. Держитесь от нее подальше и… никогда…

– Никогда – что? – спросил я.

– Не оставайтесь с ней наедине. Если она захочет размяться в спортзале, заручитесь присутствием кого-нибудь, пока она там.

Я совершил ошибку, скептически усмехнувшись и заявив:

– Не станет же она…

Альта обернулась ко мне со свирепым видом.

– Повторяю вам, – отчеканила она, – я знаю свою мачеху. Это существо с огромными, неутоленными аппетитами и звериной хитростью. Кроме того, она просто не способна контролировать себя. Ее высокое давление – результат переедания и потакания своим желаниям. Она прибавила добрых двадцать фунтов с тех пор, как отец женился на ней.

– Ваш отец, – прервал я, – далеко не глуп.

– Конечно, нет, но она в деталях разработала технику, которой не может противостоять ни один мужчина. Когда Карлотте чего-нибудь хочется, а кто-нибудь, допустим, возражает, она доводит себя до высшей степени возбуждения, затем звонит доктору Паркердейлу. Тот мчится, будто речь идет о жизни и смерти, измеряет давление, ходит по дому на цыпочках, создавая нужное впечатление. Затем отводит в сторону того, кто препятствовал желанию мачехи, и очень мягко, в манере профессионала убеждает собеседника, что миссис Эшбьюри нельзя волноваться, что, если бы он только мог гарантировать своей пациентке полное спокойствие в течение нескольких месяцев, она бы поправилась, смогла заниматься спортом, сбросить вес и вести нормальный образ жизни. Но из-за несогласий, переживаний она постоянно возбуждается, все его усилия врача терпят крах, и все приходится начинать сначала.

– Должно быть, это трудная игра, – сказал я, рассмеявшись.

– Конечно, трудная, – с прежней яростью подтвердила Альта. – У вас просто нет шансов выиграть. Доктор Паркердейл твердит, что ему нет дела до ее правоты, в любом случае никто не должен ей возражать. Это значит, ей всегда уступают. В результате она становится еще более эгоистичной и неуправляемой…

– А что вы скажете еще о Бернарде Картере? – спросил я. – Он ладит с ней?

– Бернард Картер! – фыркнула она. – Бернард Картер и его пресловутая деловая хватка! Этот тип возникает всегда, когда исчезает отец. Со своими «деловыми» разговорами она может обвести отца вокруг пальца, но меня она не проведет. Я не выношу ее.

Я сказал, что, на мой взгляд, Генри Эшбьюри вполне способен овладеть ситуацией.

– Нет, не может, – ответила Альта. – И ни один мужчина не смог бы. Она связала его по рукам и ногам, подрезала ему крылья. Едва только он их раскроет и воспротивится ей в чем-нибудь, она лишь стукнет кулаком – и тут же прилетает Паркердейл со своим тонометром… О, разве вы не понимаете, что она уже заложила фундамент для бракоразводного процесса. В случае необходимости отца обвинят в том, что он был несправедлив и жесток по отношению к жене, разрушил ее здоровье, и потому пришлось пригласить доктора Паркердейла. Мачеха всячески поощряет готовность доктора дать нужные показания. Единственное, что может сделать сейчас отец, – это полностью стушеваться и выжидать. И значит, пока во всем ей потакать… Послушайте, Дональд, – внезапно спросила она, – вы что, допрашиваете меня или я сама валяю дурака и слишком откровенничаю?

Я вновь почувствовал себя скверно, еще хуже прежнего. Альта замолчала.

Кто-то позвал ее к телефону, и ей, видимо, не понравился разговор. Я мог судить об этом по выражению ее лица. Закончив разговор, она позвонила сама и отменила какое-то свидание. Я вышел и уселся на веранде. Спустя некоторое время Альта тоже пришла туда и, встав передо мной, с презрением глядела на меня. Я кожей ощущал это, хотя было слишком темно, чтобы видеть ее глаза.

– Так вот оно, значит, что… – произнесла она тихо, чеканя каждый слог.

– Что вы хотите сказать?

– Не считайте меня дурочкой, вы… тренер. Вам не пришло в голову, что я сумею записать номер машины, которая заезжает за вами каждый день, и справиться о ней в отделе регистрации. Машина принадлежит агентству «Б. Кул. Конфиденциальные расследования», не так ли? Ваше подлинное имя, вероятно, Кул?

– Нет, – возразил я. – Меня зовут Дональд Лэм.

– Так вот, в следующий раз, когда мой отец под видом тренера захочет нанять детектива, скажите ему, чтобы он нанял более умелого.

Она убежала.

В подвале находился спаренный телефонный аппарат. Я спустился туда и позвонил Берте Кул.

– Все в порядке, – доложил я. – Ты провалила дело.

– Что ты мелешь? Как это провалила?

– Альта заинтересовалась, кто ежедневно приезжает за мной, спряталась за углом, записала номер машины и проверила ее принадлежность. Как тебе известно, машина зарегистрирована по нашему адресу и на имя нашего агентства.

Я услышал тяжелое дыхание Берты.

– Сто долларов в день выброшены в окно, и только ради того, чтобы ты могла прибрать к рукам деньги, отпущенные на такси.

– Милый! – взмолилась она. – Ты должен найти какой-нибудь выход. Ты вполне способен это сделать, если пораскинешь мозгами. Ведь Берта и держит тебя для того, чтобы ты за нее думал.

– Убирайся к дьяволу! – отчеканил я.

– Умоляю тебя, Дональд! Мы не можем позволить себе потерять эти деньги.

– Ты уже потеряла их.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Не знаю. Выводи машину, припаркуйся на том месте, где ты обычно встречала меня, и жди.