Слёзы Шороша Братья Бри
– Не раз слышал о твоём отце и о тебе.
– Под моим началом, – сказал Семимес, и от этих первых слов душа его наполнилась довольством, – двухтысячный конный отряд. Это хорошо обученные и вооружённые воины. Буду отбивать с ними Дорлиф. Хочу просить помощи у вас, наших друзей. Передай мою просьбу Озуарду и Эвнару (он знает меня).
– Обещаю передать, Семимес. Что я должен сказать им?
– Скажи так: через два дня на рассвете я буду ждать атаки лесовиков со стороны Садорна. Вы ударите по корявырям стрелами и выманите их на себя. Тогда и наступит мой черёд.
– Откуда думаешь атаковать?
– Мы скрытно, ещё затемно, подступим как можно ближе к озеру Верент и, дождавшись вашего манёвра, на полном скаку ударим им в спину.
– Учти, Семимес, их там не меньше пяти тысяч, и они продолжают собирать силы, чтобы двинуться на Нефенлиф и Парлиф.
– На каждого моего парня – по две с половиной спины. Это не так уж и много. Ну а про ваших воинов я и не заикаюсь, про них со времён каменных горбунов всё известно, – сказал Семимес и мысленно прибавил: «Одного из них, того, что кличут Савасардом, сам испытал».
В этом сражении, которое длилось почти до середины пересудов, полегли пятьсот восемнадцать воинов Пасетфлена и семьдесят три из четырёхсот лесовиков. Пятитысячное войско корявырей, стоявшее в Дорлифе, было разбито подчистую.
Семимес велел Тарирату дать воинам два дня отдыха, затем выступить к Выпитому Озеру, разбить лагерь на дальних подступах к нему и атаковать силы Тьмы тогда, когда «особый сигнал скажет сам за себя» (так выразился Семимес). Отряд в три сотни лесовиков, которым командовал Эвнар, присоединился к всадникам Пасетфлена.
Сам себе Семимес положил немедля отправиться к Выпитому Озеру. Путь, который он нарисовал в уме, пролегал вдоль ближней кромки леса Садорн, затем через ослабленный Шорошом отрог Харшида, затем через горные тропы Кадухара, ведущие к ущелью Ведолик, и дальше – по ущелью к намеченной цели.
Победоносное сражение не только подарило Семимесу ощущение счастья освободителя, но и зародило в нём горькое сомнение. Он не угадал: командир корявырей оказался хитрее, чем он думал. Он не бросил на лесовиков все силы. Многие корявыри засели в домах дорлифян и встретили всадников Семимеса разящими стрелами. Семимес мог поджечь дома и выкурить корявырей (и никто не упрекнул бы в этом Семимеса-Победителя, и Фэлэфи не упрекнула бы его), и тогда потери были бы меньше, много меньше. Но он пожалел и без того израненный Дорлиф. И теперь терзался… терзался… Недаром в конце разговора с Тариратом Семимес сказал:
– Друг мой, Тарират, я вряд ли вернусь в отряд. Теперь ты командир. Прошу тебя: выполни долг до конца.
В ответ он услышал:
– Семимес, ты подарил всем нам вторую жизнь: мы были мертвецами, замурованными в склепе. А меня ты спас и сегодня в бою – я не забуду этого. Воина лучше тебя я не знал. Дай обнять тебя на прощание. (Семимес и Тарират обнялись.) Обещаю: мы выполним свой долг и уничтожим всех гадов до единого.
Окинув взором обширное пространство, усеянное гигантскими разноцветными рукотворными грибами и букашками-человечками с оранжевыми рыльцами и оранжевыми сложенными крылышками на спинах, одни из которых проворно взбирались по крутым лестничкам к шляпкам, другие не менее шустро спускались по ним, а третьи сновали подле, трое путников пришли в восторг… почти бессловесный, поскольку бег оставлял им всё меньше и меньше сил, и сбивать дыхание словами, переполненными эмоциями, было никак нельзя. И всё-таки…
– Грибы! – воскликнул Дэниел, воскликнул так, как будто никогда прежде не видел грибов. Слышал о них, мысленно представлял их, и вдруг… такое!
– Город грибов! – выдохнул Мэтью, вдохнул и снова выдохнул: – Круто!
– Палерард! – произнёс Савасард с чувством, которое на языках землян часто передаётся восклицанием «О, Боже!» Это было второе, чувственное, наполнение слова «Палерард».
Приближаясь к мосту, друзья заметили, как трое обитателей города грибов двинулись им навстречу, намеренно, с очевидной целью оказаться на пути пришлых. Теперь своей наружностью они – это было видно совершенно точно – выказывали принадлежность к человечьему роду. Оранжевые рыльца обернулись оранжевыми лицами, на которых нарисовались узнаваемые гримасы: на одном – приветность, на другом – любопытство, на третьем – настороженность. На мосту, пропуская чужаков, они посторонились и попятились к перилам. Путники поняли, что успевают дотемна, и, чтобы умерить опаску коротышек, перешли с бега на шаг.
– Приветствуем вас! – сказал Савасард, и за ним – Дэниел и Мэтью.
Круглые оранжевые лица после короткого замешательства оживились улыбками, блеском глаз и шевелением ртов, понудившим воздух зазвучать бойкими словами.
– Приветствуем вас, незнакомцы! – сказал один.
– Добро пожаловать к нам на Оранжевую Поляну! – проговорил второй.
– Коли прибыли с добрыми намерениями, – прибавил третий.
– С добрыми, с добрыми. Нам в трактир… – начал Мэтью и запнулся, запамятовав его название.
– «У Фелклефа», – припомнил Дэниел.
– Ступайте за мной, – вызвался помочь первый, тот, с лица которого не сходила приветность, и засеменил вверх по склону.
Двое других, пропустив вперёд гостей Прималгузья, пристроились позади них. Особой надобности в провожатом не было. Со стороны пришлых она была продиктована лишь вежливостью, со стороны местных – больше всего любопытством.
– Насчёт трактира нашего присоветовал кто? – спросил провожатый и хитрым вопросом своим поставил путников в затруднительное положение: можно ли упомянуть Малама?
– Фелклеф – друг нашего друга, который и посоветовал нам переждать ночь у него в трактире, – сказал Савасард.
– По делу какому или путешествуете? – раздался голос сзади.
– Путешествуем, – ответил Мэтью.
– Откуда же путь держите? – тут же прозвучал простой непростой вопрос.
– С нашего Озера, – нашёлся Дэниел, успев сообразить, что о Дорлифе лучше не заикаться там, где могут быть глаза и уши Зусуза, а вдруг в эти самые мгновения их несут ноги одного из этих троих.
Мэтью взглянул на него с ухмылкой на лице. А голоса сзади стихли до шёпота, а потом и вовсе сошли на нет.
– Красиво смотрятся ваши Поляны издалека, – сказал Дэниел, почувствовав что-то вроде вины за что-то вроде вранья.
– Да, красок не жалеем, каждый год наружность грибов наших обновляем, – с гордостью ответил провожатый и ещё с каким-то чувством прибавил: – А есть такие, что и по два раза в год перекрашивают. Мельничные этим славятся, всех в этом занятии превзошли.
– Да-а, это так.
– Это – правда: зажиточный там народ, – один за другим подтвердили голоса позади.
– Смотрю, капюшоны у вас на загляденье, – сказал Савасард, желая угодить гордости коротышек (не может коротышка – в особенности коротышка – не испытать гордости, услышав лестные слова о самом приметном атрибуте его одежды).
– Красивы под стать грибам, – подтвердил Мэтью.
– Искусно сработаны, – добавил Дэниел.
Провожатый довольно хихикнул, покачивая головой, и сказал:
– Какими естество их сотворило, такие и есть. Такие, как есть, и к спинам прилаживаем сызмала.
Услышав про капюшоны, те двое, что шли позади, обогнали мелким скорым шагом пришлых и присоединились к провожатому.
– Вон наш трактир, – сказал тот, хотя самый выдающийся гриб на Оранжевой Поляне говорил сам за себя.
– Фелклеф наш тоже дважды в год его красит, не хуже мельничных, – похвастался солидностью сополянника другой.
– Сразу видно, – сказал Мэтью одобрительным тоном.
– Благодарим вас, люди добрые, – сказал напоследок Савасард.
– Лишь бы вы добрые были, а мы в нашем доме, какие есть, – послышалось уже вдогонку.
Из трактира по лестнице один за другим спустились и поспешили к своим грибам человек семь-восемь прималгузцев, и каждого из них путники, ожидая подле толстой ножки, поприветствовали, получив в ответ, кроме обычных словесных отскоков, недоуменные взгляды. Наконец Мэтью, Дэниел и Савасард оказались в обеденном зале. К ним тотчас подошёл сухощавый, ростом на голову выше виденных коротышей, человек.
– Приветствую вас, гости-незнакомцы, – сказал он. – Не хотите ли воспользоваться умывальником, – он указал рукой, – и занять столик, что поманит ваш глаз?
– Благодарим тебя, – сказал Дэниел, и друзья последовали совету учтивого работника.
Как только они заняли столик, он тут же возник рядом и живо проговорил:
– Меня зовут Фелклеф. Я хозяин этого трактира.
– Фелклеф?! – воскликнул Мэтью. – Больше всего на свете нам сейчас нужен человек по имени Фелклеф!
– Как такое может быть?! – Фелклеф удивлённо развёл руками.
– Вот те раз! Может! Ещё как может, дружище! – раздался знакомый хриплый голос, и из-за столика через два поднялась квадратная спина, на которой сидела кудрявая соломенная голова, а под ней, вместо горба, – оранжевый капюшон, сбоку от которого покоился в кожаном чехле бесподобный Мал-Малец. Всё это развернулось, уступив место бровасто-усато-бородатому оранжево-красноватому лику. – Это мои с Маламом закадычные друзья. Он их к тебе и послал, полагаю. Дайте-ка я вас обниму, Мал-Малец в помощь мне!
Друзья, тотчас забыв об усталости и удовольствии сидеть на удобных стульях (впрочем, на любых стульях, лишь бы не бежать, не идти и не стоять), подскочили навстречу Гройоргу.
– Прибереги Мал-Мальца для корявырей, – заметил Мэтью.
– Как же я рад снова видеть тебя, Мэт-Жизнелюб!
– Моя радость больше твоей, ты же Квадрат.
– Насчёт Квадрата спорить не стану, Мал-малец в помощь мне. Савасард-Ясный, дружище! Вот и свиделись.
– Гройорг, дружище!
– А это кто ж? – округлил глаза Гройорг.
– Для меня он Дэн, – ответил Мэтью.
– Для меня тоже, – сказал Савасард.
– Я Дэн, метатель камней, – представился Дэниел и протянул Гройоргу руку.
– Приветствую тебя, – Гройорг задержал взгляд на лице новоиспечённого Дэна, – Дэн-Синеокий. Посмотрим, какой ты метатель камней. А что с нашим-то Дэном-Грустным стряслось?
– Теперь он вместо него. Я же сказал, для меня он Дэн, – в словах Мэтью слышалась непреклонность.
– Подожди, Мэт! Не могу я так. Гройорг, послушай. Я… понимаешь, я и есть Дэн-Грустный. Только теперь ещё грустнее, чем был… из-за всего этого, – заметно волнуясь, проговорил Дэниел и рукой махнул на своё лицо.
– Дэн-Грустный?! – в недоумении переспросил Гройорг.
– Грустный, а никакой не синеокий. Это Мартин был синеокий. Когда я погиб… то есть моё тело погибло, я позаимствовал его: ему оно было уже ни к чему.
– Фелклеф, это Дэн-Грустный, мой друг. Его убили, а он взял да выжил. И это мои друзья: Мэт-Жизнелюб и Савасард-Ясный. А это, друзья, ещё один мой друг и самый главный завсегдатай моего любимого трактира «У Фелклефа» – Фелклеф.
– Рад знакомству, – сказал Фелклеф.
– Знаю я, чему ты рад, – со смешком прохрипел Гройорг. – Неси еду поскорее, всю ночь у тебя пробудем. Смотри-ка! Вон и голова Малама появилсь. Малам, ты к самому главному поспел!
– Ещё немного и не успел бы, – сказал Малам, неровно дыша: видно, ему тоже пришлось пробежаться.
Малам и Гройорг обнялись (на спине у Малама, как и у его друга, вместо горба красовался оранжевый капюшон).
– Теперь все собрались, Мал-Малец в помощь мне! Нет, вру, нет одного. Где же Семимес-Победитель, а?
– Не пошёл с нами Семимес, – Малам опустил голову.
– А куда идём-то?
– Направляемся мы в логово Тьмы, в Выпитое Озеро. Семимес с ребятами у Фэдэфа побывал. Получили они от него наставления.
– А-а. Не горюй, друг, не подведёт Семимес – придумает что-нибудь, на то он и сын Малама. Вы не через бочку, что у тебя в запертой комнате, сюда явились?
– Гройорг! – остановил его Малам и тут же исправился: – Хотя что я тебя одёргиваю. Ребята здесь, с нами, а я ору, будто они несведущи. Нет – через Тёмные Воды из Дикого Леса в Нет-Лес. А к бочке мы с Семимесом дно приладили да хоглифским «Кровавым» её до краёв наполнили, чтобы к ходу тайному под ней доступа не было. А коли корявыри сунутся, вином их угощу.
– Значит, в запертой комнате тайный ход, и мы могли бы без мучений прямо в трактир на пироги попасть?
– Жизнелюб он и есть жизнелюб, – сказал Малам.
– О! Вот и еда! Молодец, Фелклеф! И ты с нами садись. Конец работе! Что на свете может быть лучше…
– Беседы и поедания яств, – продолжил за Гройорга Мэтью.
– Когда они объединяются, – закончил Дэниел.
– Когда они объединяются в трактире «У Фелклефа», – прохрипел (счастливый) Гройорг.
– Должен я ещё одно дельце обделать, – оправдался за то, что ещё не сидит за столом среди друзей, Фелклеф и обратился к ребятам: – Стало быть, ты Мэт, а ты Дэн? А то я напутать могу.
– Так и есть: я Мэт, а он Дэн.
– Вот те раз! Я тут болтаю, а о главном не сболтнул! Ребятки…
– Гройорг! – взвизгнул Фелклеф.
– Ты мне не Малам, рот затыкать!
– Зато ты всё тот же Гройорг, – отпарировал Фелклеф.
– Ладно, твоя забота – ты и признавайся.
– Ну-ну, – сказал Фелклеф себе под нос и вышел из зала.
Всего на несколько мгновений чьи-то глаза задержались в узком пространстве между краем приоткрытой двери и планкой дверного проёма. И за эту толику времени они вдруг вспыхнули и загорелись огнём сумасшедшего счастья.
– Мэтью! – чуть ли не истерический крик заставил Мэтью подскочить со стула и проглотить кусок жареной рыбы, ещё не готовый к тому, чтобы его проглотили.
С ходу Кристин бросилась ему в объятия.
– Мэт!.. Я уже не надеялась! – взволнованно проговорила она и разрыдалась.
Мэтью гладил её по голове.
– Не надеялась?
– Не надеялась.
– Не надеялась?
– Не надеялась, Мэт.
– Крис, Крис, успокойся. Всё хорошо, и уже можно по-настоящему не надеяться.
– Ты посмеиваешься надо мной? Тебе весело, да?
– Мне, правда, весело, Крис: я счастлив.
– Это было ужасно, Мэт! Я думала, что найду вас… ведь я шагнула из кабины этого чёртого колеса обозрения, чтобы найти вас.
– Знаю, Крис.
– Ничего ты не знаешь, Мэт! Откуда ты знаешь, каково мне было! Вы с Дэном бросили меня! А я, как дура, шагнула в никуда… из-за вас. А потом стало ясно, что вы исчезли. Эти хунги! Эти ночи! Здесь нельзя выйти вечером из дома… из гриба. Я уже перестала придумывать, как встречу вас с Дэном. А поначалу воображала картинки нашей встречи и каждое утро просыпалась с надеждой. Но каждый день кончался ничем… – она не смогла продолжать: место слов снова заняли слёзы.
Тем временем Фелклеф вполголоса, но живо что-то разъяснял Маламу.
– Где Дэн? – спросила Кристин, вволю наплакавшись. – Фелклеф сказал, он здесь.
Дэниел стоял в шаге от своих лучших друзей и радовался, глядя на них.
– Он расскажет тебе про Дэна, – Мэтью кивнул на Дэниела.
– Почему «расскажет»? Что с ним? Где Дэн? Фелклеф только что сказал мне, что Дэн здесь вместе с тобой.
– Успокойся, Крис. Это мой лучший друг, и он всё-всё знает о Дэне и расскажет тебе о нём. Вам лучше уединиться.
Порывисто повернувшись к тому, кто всё-всё знает о Дэне, она сказала столь же порывисто:
– Пойдём в мою комнату, кладезь информации!
– Я здесь подожду – приходи, Крис, – кинул вдогонку Мэтью.
Через какое-то время, потерявшее для Мэтью определённость, потому как было заполнено его переживаниями за Дэна и Крис, вернулся Дэниел, один.
– Дэн, ну как?
– Всё хорошо. Наплачется вдоволь и придёт. Кстати, вот восьмая Слеза, тот самый глазастый камень – и к Фэдэфу ходить не надо. После ужина устроим сожжение последней странички, – сказал Дэниел, ничего не объясня я, но и не оставляя сомнений в том, что всё хорошо. Затем обратился к Гройоргу: – Квадрат, ты знал и ничего ей не сказал?
– Знал, знал!.. Знал, что ты испарился (мы вон с ребятами всё обрыскали)… что корявыри в Дорлиф вот-вот явятся (они и явились). Скажи я ей или Фелклефу (а он ей) про вас, что бы ей захотелось? Вот именно: к вам бы захотелось. Знал, знал… Знал, да лучших времён ждал!
– Вот и дождались лучших времён – встретились, – сказал Мэтью, и в тоне его слышалось одобрение молчания Гройорга.
– Спасибо тебе, Гройорг, – сказал Дэниел.
– Мал-Малец в помощь мне!
Глава девятая
Дурацкая игра
Эстеан поспешила навстречу подруге-дорлифянке, как только та показалась в клюве каменного ферлинга…
– Привет, дорогая! Всё утро тебя ждала.
– Привет, Эстеан! Чем же, дорогая моя, вызвано твоё нетерпение?
– Ты в Садорне Дэна не повстречала? Его наши куда-то повели. Думаю, нашёлся новый свидетель. Только бы тот, кто знает правду о нём.
– Нет, не видела того, кого ты называешь Дэном.
– Расследование подходит к концу – боюсь предстоящего приговора. По отцу вижу, он колеблется. Вчера им пришлось меня выслушать: сама напросилась. Для меня он Дэнэд, и я настаивала на своём. Лэоэли, ты так смотришь на меня. Но я не лгу… ни себе, ни тебе, ни им. Теперь я и вправду не сомневаюсь, что он Дэнэд.
– Теперь?
– Да, после комнаты камней.
– А что они?
– Всё бы хорошо, но двое наших видели, как он схватил меня за руку и не дал убежать. Потом ещё этот камень.
– Какой камень, Эстеан? Я не понимаю.
– Когда эти двое поспешили мне на помощь (им что-то показалось), он поднял камень и готов был запустить им в них. Они представили это так, будто уличили его в недобрых намерениях и помешали ему. И теперь Эвнар и Ретовал уверены в том, что Дэнэд заставил меня сказать, что он Дэнэд.
– А ты?
– Я лишь приводила слова, которые он сказал в комнате камней. Это были слова Дэна, нашего с тобой… твоего Дэна. Ты бы тотчас вспомнила их. В этот раз он говорил их неслучайно, дразнил меня.
– Зачем ему это?
– Зачем? У него лицо Мартина.
– Да, глупость спросила.
– Как ещё он докажет, что он Дэнэд? Прямо сказать не может – не поверят, и не хочет… из-за тебя.
– Ну ты и выдумщица! Говори, говори, что хотела сказать.
– Мне от такой выдумки одни слёзы. Хотела сказать, да не скажу – сама догадаешься.
– Теперь понимаю, почему ты ждала меня всё утро. Хочешь, чтобы я заступилась за него? Но у меня нет твоей уверенности, что этот парень Дэнэд.
– Лэоэли, дорогая моя, я прошу тебя об одном: поговори с Дэном. Ты же была в Нет-Мире, была в его доме – ты можешь его испытать. Почему ты боишься правды? Почему он и хочет, и не хочет правды, я понимаю. Но почему ты боишься правды?
– Боюсь правды? Правда в том, что я была на похоронах Дэна! Правда в том, что Дэн лежал в гробу! Правда в том, что Дэна предали земле! Я не могу переступить через это! Понимаешь, не могу! – страстно проговорила Лэоэли и расплакалась.
– Ну что ты, что ты, дорогая моя, – Эстеан обняла подругу. – Я не хочу ранить твои чувства. Послушай, что я тебе скажу. Эфриард готов поверить этому, как он сказал, несчастному парню, вернее, мне, когда я говорю о нём. По моей просьбе он расспросил Фелтраура об этих вещах… о смерти, о теле, о душе. Фелтраур, думаю, и сам ищет ответ на вопрос, кто этот парень с изуродованным лицом. Он рассказал Эфриарду один необычный случай. Припомнив что-то, он стал копаться в записях своего давнего предка, Далтруана, и нашёл, что искал. Много лет назад двое наших отправились на ту сторону Фаэтра. Ты знаешь, там темень и холод. Вернулся только один из них. Его обнаружили на окраине древнего Палерарда, больше мёртвого, чем живого. Далтруану не удалось его выходить, но он подарил ему несколько дней жизни. Этот человек считал себя не тем, в чьём теле он был, а вторым, который не вернулся. Далтруан проверил догадку, которая зародилась у него в голове. Он испытал беднягу и убедился в том, что душа одного нашла пристанище в теле другого.
– Довольно, Эстеан. Я поговорю с Мартином.
– Лэоэли, прошу тебя, называй его Дэном.
– Ты можешь называть его так, как подсказывают тебе твои чувства. Для меня он Мартин.
– Ты недолюбливаешь его, Лэоэли. Почему ты недолюбливаешь его?
– Если это было бы так, как ты говоришь, всё было бы проще. Но я прошу тебя, Эстеан: давай больше не касаться этого.
– Обещаю, Лэоэли. Но ты дождёшься его сегодня?
– Сегодня я поговорю с ним… если он согласится.
На этот раз Дэниел отправился в Садорн в сопровождении Озуарда, Фелтраура и Ретовала. Позади шли ещё двое огненноволосых, вооружённых кинжалами и луками. Выйдя из камня, в котором обрывался Путь, свернули направо. Повязка, закрывавшая Дэниелу глаз, не помешала ему понять это. «Похоже, меня ждёт встреча с тем, о ком я совсем не думаю. О ком я совсем не думаю?» Повязку вскоре сняли. «О ком я совсем не думаю?»
– Дэнэд, – перебил его мысли Ретовал, – ты не спрашиваешь, почему Эвнар сегодня не с нами.
– Догадываюсь и сожалею.
– Хочу, чтобы ты знал: я позабочусь о том, чтобы он услышал каждое слово, которое услышит этот лес. И не сомневайся: завтра в белой комнате прозвучит его приговор тебе.
– Не возражаю, Ретовал.
– Для меня ты часом не приготовил камень?
– Только если ты приготовил для меня стрелу.
– Сейчас ты увидишь, что мы приготовили для тебя. Думаю, от твоей спеси не останется и следа.
– Ретовал, Дэнэд, не пристало воинам язык за главное оружие почитать.
– Благодарю за напоминание, Озуард. Но у нас расследование, а не сражение, и язык в этом деле не последнее средство на пути к победе, – ответил Ретовал.
– Мы идём по пути поиска истины, но не победы любыми средствами. И прошу угомонить языки до разговора, не загрязнённого злобой и местью.
– Будь по-твоему, Озуард. Все мы хотим одного, но глаза и уши порой мешают нам распознать истину.
«О ком я совсем не думаю?» – то и дело возвращалась к Дэниелу неразрешимая головоломка. Шли недолго. Их поджидал небольшой отряд палерардцев.
– Приветствую тебя, Озуард, – сказал один из них (Дэниел узнал его: это был Довгар) и затем кивнул головой в сторону женщины-корявыря, лежавшей на подстилке из веток и укрытой гнейсовой накидкой. – Её зовут Сафа. Она была служанкой Повелителя Тьмы. Ей не подняться на ноги, и долго она не протянет. Вам надо поторопиться с вопросами.
– Прошу всех, кроме участников расследования, отойти в сторону, – сказал Озуард и, когда воины отдалились, обратился к Сафе: – Ты знаешь его?
– Это – Мартрам.
– Где и когда ты увидела его впервые? – спросил Ретовал.
– В чуждом Мире. Меня затянуло туда вместе с дорлифянином, коего звали Дэнэд. Мартрам углядел меня и побежал за мной, – Сафа говорила медленно, приглушённым хриплым голосом.
– Что было дальше? – спросил Фелтраур.
– Я вернулась к Повелителю.
– Мартрам нагнал тебя? – спросил Озуард.
– Да.
– Почему ты не убила его? – поспешил спросить Ретовал: он боялся, что главное уйдёт вместе с её жизнью, угасающей на глазах.
– В нём я учуяла то, что чуяла в моём Повелителе.
– Что это, Сафа? – Фелтраур тоже торопился: кто как не он видел на её лице метки близкой кончины?
– Сила, что питала его, – ответила она.
– Ты не убила Мартрама. А что же он? – спросил Ретовал.
– Он отпустил меня. Он чуял, что придёт в Выпитое Озеро. И я распознала в нём эту тягу. И он при-шё…
Фелтраур присел возле Сафы и коснулся пальцами её шеи, чтобы услышать ток жизни в ней.
– Кончилась, – сказал он.
– Довгар! – позвал Озуард… – Предайте тело огню.
Дэниел лежал на кровати в комнате по соседству с белой. Его предупредили, что расследование продолжится завтра, и соседство это, как пространственное, так и временное, навевало на него чёрные мысли. «Последний день. Вот и Сафа восстала из мёртвых… чтобы прихватить меня с собой. Всё против меня! Завтра они припрут меня к стенке. Эвнар и Ретовал будут смаковать её показания: она же учуяла. Удружил ты мне, Мартин: тёмную силу у себя в глазу пригрел, а мне расхлёбывать. И Фэлэфи туда же… учуяла. Тьму учуяла, а внука своего родного брата испугалась признать… Что я говорю?! Прости меня, Фэлэфи. Что я скажу им завтра?.. „Я хороший. Я сделал это“. Но и Сафа могла сказать им то же самое перед тем, как сдохнуть. Я был там вместе с ней. Чем я лучше неё?.. Где же вы… где же вы, друзья мои?! Вы все погибли?! Я не нахожу вас даже в моих снах. Повелитель Мира Грёз!.. сжалься надо мной!.. и дай мне знать, живы они или мертвы… Лучше бы я принял смерть вместе с ними… вместе с Мэтом. Вместе с тобой, пёрышко! Ты слышишь меня?! Я хотел бы умереть вместе с тобой!.. от стрел и секир корявырей! Только не от этих… праведников!.. Эстеан-Эстеан… твои показания опровергла правда жизни: я вцепился в твою руку, наставил на тебя свой чёртов глаз и принудил!.. принудил сказать, что я Дэнэд. А твой папаша как поборник истины приплетёт к этому ещё и то, что ты влюбилась в меня…
Что ты хнычешь? Очень хочется доказать, что ты тот самый Дэн-Грустный? А не перебить ли тебе охрану у входа в обиталище лесовиков, защищая свою жизнь? И в Нет-Мир, к дядюшке Сэмюелю. Только зачем тебе всё это? Ты глотнул воздуха Дорлифа и заразился им. Предупреждал тебя старик Буштунц: „Отнеси в лес и закопай. И забудь… забудь навсегда…“ Но ведь было классно. Нельзя отрекаться от того, что было классно, от тех, с кем было классно… У тебя целый день… и целая ночь. Подцепи дочку Правителя и беги с ней на озеро. И купайся в море любви».
В дверь постучали.
«Вот и она», – подумал Дэниел и поднялся с кровати.
– Войди, дорогая моя!
Дверь открылась, и в комнату шагнула Лэоэли. Дэниел невольно рассмеялся.