Вредная привычка жить Климова Юлия

Глава 26

    Мы выполняем долг перед обществом, а также навещаем мою маму

    До забора мы мешок дотащили без всяких приключений, теперь же надо было переправить его на другую сторону.

    – Кто-то обещал перегрызть проволоку, – напомнила я Сольке, оценивая слишком маленькое расстояние от земли до сетки.

    Солька молча и хладнокровно достала из своего рюкзачка какой-то невообразимый инструмент и начала щелкать им по сетке. Мы с Альжбеткой стояли, раскрыв рты. Теперь перед нами зияла огромная дыра в заборе, и все это Солька сделала за минуту

    – Ты где это взяла? – спросила я, указывая на железяку в Солькиных руках. – Это что – космическая пушка, меч-кладенец или первосортный лазер?

    – Не помню, как называется, но Славка говорил, что ими даже зубы у дракона выдирать можно.

    – Так ты что же раньше-то молчала? – возмутилась я, хватаясь за свой угол мешка.

    – Забыла совсем, – постучала себе по голове Солька, – с вами тут совсем сдуреешь.

    – Мы-то тут при чем? – изумилась Альжбетка.

    – Учись, – сказала я, – вовремя спихнуть свою вину на другого – это все равно что сдать половину экзаменов в юридический.

    Мы быстренько залезли в машину, мешок положили между сиденьями сзади и стали медленно выезжать из леса.

    – А это что за машина? – спросила Солька, показывая на дорогу.

    – Это синий «Фольксваген» Потугиных, – сказала Альжбетка, – у которого ты должна была изничтожить все четыре колеса.

    Солька помолчала, а потом жалобно проговорила:

    – Вы знаете, девочки, я думала, что «Фольксвагены»… они другие, такие длинные…

    Альжбетка издала стон, а я, посмотрев на Сольку, сказала:

    – Ты нам лучше этого не рассказывай. Кому ты там продырявила шины – уже не имеет значения.

    В Москву мы приехали рано утром, зашли в круглосуточную забегаловку и перекусили. Сольку невозможно было отодрать от окна: она все боялась, что наш мешок с картошкой утащат нехорошие люди. В восемь ноль-ноль я залпом выпила остатки чая и сказала девчонкам:

    – Пойду позвоню в милицию.

    – А может, не надо? – занервничала Альжбетка.

    – Ты хочешь, чтобы Потугины там съели все огурцы, и у них потом пучило бы живот, и они на всю жизнь приобрели бы огуречную зависимость? – поинтересовалась я.

    – Их же посадят, – занервничала Альжбетка.

    – Ненадолго, – успокоила я, – они скажут, что бомжевали, кушать захотелось, вот и зашли на огонек…

    – А вдруг они там все расскажут, вообще – все? – спросила Солька.

    – Не расскажут, – уверенно сказала я, – так им полгодика дадут, а вот за труп, который они по всей Москве возили, – лет пять. И то, если они докажут, что не они покойного до инфаркта довели: он же им родня, а бытовуха сейчас сплошь и рядом.

    – А ты откуда звонить будешь? – поинтересовалась Солька.

    – Автомат за углом заметила.

    – А что скажешь?

    – Скажу, что видела, как кто-то залез в дом, дам координаты и трубку положу, пусть сами разбираются.

    – Это правильно, – поддержала Солька, – для нас лучше, чтобы они были подальше, и так узнали, что Анька на фирме работает… Пусть о них милиция позаботится.

    С милицией никаких проблем не было: меня выслушали, можно сказать, с удовольствием и пообещали принять меры.

    Мы вновь погрузились в машину и тихонько поехали по практически пустому шоссе. Настроение было отличное, мы мечтательно вздыхали время от времени, а фразы типа: «Неужели мы нашли?» или: «Неужели все закончилось?» – постоянно слетали с наших уст.

    – Деньги надо спрятать, – нарушила я атмосферу праздника.

    – Как – спрятать?! – воскликнула Солька. – Я себе вчера сумочку приглядела и кроссовки, и у меня телевизор работает, только когда перед ним на колени встанешь…

    – Солька, – прервала я этот поток розовых мечтаний, – сейчас мы не должны особо высовываться: не забывай, что Селезнев умер не совсем по своей воле. Надо переждать, пока все немного утихнет.

    – Может, ты и права, – сказала Солька, – только ждать я не хочу. Я знаю, потом обязательно что-нибудь случится: у нас украдут деньги, мы их потеряем или… инфляция… Ты знаешь, Анька, инфляция – это страшная штука!

    – Деньги сейчас тратить не будем! – отчеканила я.

    – Альжбетта, что ты молчишь? – Солька искала соратников. – Тебе что, деньги не нужны?

    – Мне кажется, нам действительно лучше повременить… – замялась Альжбетка.

    Конечно, ей тоже хотелось потратить свою долю, хотелось зажить, ни в чем себе не отказывая, но разум еще теплился в ее голове, и она все же приняла мою сторону.

    – Да, деньги лучше спрятать, – уже более решительно сказала она.

    Солька надулась и отвернулась к окну. Потом она фыркнула, пнула мешок и спросила:

    – Ну и где мы их будем прятать?

    – На мой взгляд, выбора у нас особого нет.

    – Не хочешь ли ты сказать… – со страдальческим лицом начала Солька.

    – Да, да, я предлагаю в качестве Кощея, чахнущего над златом, нашу горячо любимую… мою мамочку.

    – Нет! – хором закричали девчонки.

    – А я и не настаиваю, – пожала я плечами, – готова выслушать ваши предложения.

    Девчонки минуты три усиленно думали, минуты три ерзали, минуты три чесали за ушами и вздыхали.

    – Хорошо, – наконец-то сказала Солька, – нам больше ничего не остается, как ехать к твоей маме.

    – А ты уверена, что она захочет нас принять? – поинтересовалась Альжбетка.

    – Пока мы не замужем, пока мы смеем чего-то хотеть и пока мы живем, как нам заблагорассудится, мы – всегда долгожданные гости, ибо моей маме надо же кого-то поучать и надо же что-то возмущенно рассказывать соседкам.

    – А что мы ей скажем? – поинтересовалась Солька.

    – Не волнуйся, я со своей мамой нужную волну найду.

    – Очень в этом сомневаюсь, – сказала Альжбетка, – твоя мама вообще на каких-то других частотах обитает.

    Мама открыла дверь и радушно спросила:

    – Какого черта так рано? Ты не забыла, что у меня давление?

    Мы зашли в квартиру, волоча за собой мешок, наполненный пятьдесят на пятьдесят деньгами и картошкой.

    – Это что?! – изумилась мама.

    – Ты только не волнуйся, – сказала я, – но мы убили нашу соседку, она все время жарила рыбу… Ты можешь себе представить, как воняло у нас в коридоре?

    Мама упала в кресло и схватилась за голову. Половник, который был у нее в руках, упал со звоном на пол.

    – Ты случайно не рыбный суп варишь? – поинтересовалась я.

    – Это что… это что, все правда?!

    – Мама, ну как ты можешь верить подобной ерунде, разве я могу убить человека? – поднимая с кресла свою драгоценную мамулю, спросила я.

    – В том-то и дело, в том-то и дело, что ты – можешь, – сказала она, обходя мешок. – Я хочу посмотреть, что там.

    – Смотри, – сказала я, развязывая веревку и демонстрируя ей клубни молодого картофеля.

    – Это мне? – обрадовалась мама, сменив гнев на милость.

    – Нет, – сказала я, только сейчас понимая, что моя мама может не устоять перед молодой картошкой.

    – Как это – нет? Что это значит? – завибрировала мама.

    – Понимаешь, у Альжбетки очень больна тетя, и ей для выздоровления нужно употреблять специальный картофель, с большим содержанием крахмала… – я посмотрела на Сольку: мне не хватало для вранья словарного запаса из раздела ботаники.

    – Это особые клубни, – сказала Солька, – понимаете, каждый год проводятся скрещивания между разными сортами картофеля, для того чтобы…

    – Я ничего этого не понимаю, – сказала моя мама, стараясь поставить мешок, – помогите мне отнести его на кухню…

    – Зачем? – скрипя зубами, спросила я.

    – Мне так удобнее будет доставать из него кар…

    – Мама! – вскричала я. – Ты хоть раз можешь меня услышать?! У Альжбетты больна тетя, ей нужен этот особый картофель, и мы его у тебя заберем в самое ближайшее время, чтобы отвезти по назначению!

    – Интересное дело, – возмутилась моя мамуля, – а я что, здорова, мне что, не надо лечиться?

    Я открыла шкаф, взяла небольшую миску, навалила ее картофелем до краев и сказала:

    – Это тебе, и, кстати, еще неизвестно, не вредно ли с твоими заболеваниями лопать столько крахмала?

    Мама сразу изменилась в лице.

    – Спасибо, – сказала она, отодвигая миску, – но думаю, что для тети Альжбетты это важнее. – Она утерла несуществующую слезу кухонным полотенцем. – Бедная женщина, она наверняка так страдает без крахмала, так страдает, просто вся истощена…

    Альжбетку подвели нервы. Не то чтобы она прониклась трепетной любовью к своей несуществующей тетке, а просто все, что она пережила за последнее время, требовало выхода наружу. Альжбетка зарыдала, да так горько и так искренне, что мы с Солькой даже растерялись.

    – Вот видишь, – сказала моя мама, – как некоторые люди горячо любят своих близких, не то что ты!

    – Мы этот мешок поставим на балконе, – решила я резко сменить тему.

    Балкон у мамы был застеклен, так что наши денежки могли не бояться непогоды, да так все же и подальше от кухни. Кто знает, куда мою маму занесут мысли завтра? Она хоть и побаивается всего, что может как-то ухудшить ее, в общем-то, нормальное состояние здоровья, но запретный плод всегда сладок.

    – Ставьте, только потом протри пол. А когда вы его заберете?

    Хороший вопрос! С одной стороны, постоять бы ему тут пару месяцев, но, с другой стороны, моя непредсказуемая мама…

    – Неделю – точно, – ответила я, – а там посмотрим.

    Мы потащили мешок.

    – Ефросинья, – возмущенно воскликнула моя мама, – не трогай эту тяжесть, тебе еще детей рожать!

    Мы подозрительно посмотрели на Сольку: может, мы чего-то не знаем, пропустили, так сказать, за всей этой мышиной возней?

    Солька вжала голову в плечи и поглядела на нас. Ей срочно требовалась помощь, потому что последнее время она боялась мою маму как огня.

    – А почему это только ей детей рожать? – поинтересовалась я у своей заботливой мамочки.

    – У нее есть жених, она скоро выйдет замуж, а там и детки пойдут, – ласково улыбаясь, сказала мама, – а вас замуж все равно не возьмут.

    – Это почему же? – спросила я.

    – Ты – просто злая неудачница, а подруга твоя – старая и доступная женщина!

    Мы с Альжбеткой, вцепившись в мешок, поволокли его к балкону.

    – Я, мама, вам еще тройню рожу, вот увидите, – пообещала я, переходя на тон уважения и почтения, – и будете вы, мама, самой счастливой бабушкой на свете, потому что эта тройня будет проживать на вашей жилплощади!

    – Ты что такое говоришь? – всплеснула руками мамуля.

    – Я говорю, что общение с детьми облагораживает людей, а так как предела совершенству нет, то вам, моя уважаемая родительница, будет предоставлена безграничная возможность прикасаться не только к чему-то абстрактно прекрасному, но и также к конкретному жидкому стулу моих детей.

    Когда мы вышли из квартиры, все облегченно вздохнули.

    – Как ты думаешь, – спросила Солька, – можно считать, что деньги в надежном месте?

    – Я как раз сейчас подсчитываю, сколько у нас времени, – сказала я.

    – Как это – подсчитываешь? – удивилась Альжбетка.

    – В день мама может съесть в среднем четыре картофелины, вот я и прикидываю – через сколько дней она доберется до денег?

Глава 27

    Обычный рабочий день и интрига в кармане

    Неделя началась очередным кошмарным сном. Теперь мне привиделось, что я бегу по пустыне, а за мной гонится без правил и, как я полагаю, вне расписания длинный зеленый поезд. Могу всех обрадовать: я свернула в нужный момент, поезд врезался в пальму, а я ударилась лбом об пол, потому что свалилась с кровати.

    Не хотелось вставать, не хотелось одеваться и идти на работу, но пока что найденные денежки, к сожалению, не подлежат растрачиванию. Так что – раз, два, три, и я плетусь в ванную.

    На работу я пришла сонная, повесила плащ на вешалку при входе в приемную и села на стул возле кабинета Воронцова. Вытянув ноги, я без всякого оптимизма сказала:

    – Понедельник – это такая хрень, которая заканчивается вторником…

    Дверь кабинета финансовой директрисы распахнулась, и Любовь Григорьевна кинулась ко мне. Вернее, она сначала приоткрыла дверь кабинета Воронцова и, убедившись, что его еще нет, заговорила:

    – У нас огромные растраты!

    – У кого это – у нас? – поинтересовалась я, зевая.

    – Вчера вечером мне прямо домой позвонил Виктор Иванович и сказал, что он и его люди, уж не знаю, кого он имел в виду, изучили всю документацию за последние два года, сделали несколько встречных проверок и обнаружили…

    Любовь Григорьевна замолчала, ожидая от меня хотя бы любопытства.

    – Не тяните, мадам, – сказала я, – лошадь может уснуть.

    – Нашу фирму обворовали на огромную сумму, и сделал это кто-то свой…

    – Везде воруют, – отмахнулась я, мысленно умоляя свою коленку не дрожать.

    – Я рассказываю об этом только тебе и надеюсь, ты меня не подведешь и никому об этом не проговоришься. Я просто в таком шоке, что должна с кем-то поделиться всем этим, а тебе я доверяю.

    – Напрасно, конечно, но рассказывайте, – направляясь к своему столу, сказала я.

    Увидев явное отчаяние на лице финансовой директрисы, я добавила: – Обещаю молчать.

    – Так как все документы проходили через мои руки и руки покойного Валентина Петровича, то получается, что это сделали мы, – бледнея с каждой секундой все сильнее, сказала Любовь Григорьевна.

    – А зачем же вы позарились на чужое? – покачала я головой. – Как же вам не стыдно – приятная женщина, скоро замуж отправитесь, а воруете денежки в родном предприятии.

    – Ты что, ты что, я к этому вообще никакого отношения не имею!

    – А Воронцову вы об этом сказали?

    – Сказала.

    – А он что?

    – Говорит, что верит.

    – Ну, раз говорит, то тут и думать нечего: считайте, что присяжные только что вас оправдали, идите и больше не балуйтесь.

    – Аня, я не могу поверить, что это… что это был Валентин Петрович… Это ужасно!

    – В жизни бывает все, – сказала я, – наше дело сторона. Селезнев – родственник Виктора Ивановича, так что пусть разбираются сами.

    – Как же они разберутся, когда Селезнев умер… – прошептала Любовь Григорьевна.

    – А… ну да… Что-то я пока не проснулась…

    – Меня Воронцов еще спрашивал, где могут быть эти деньги, не покупал ли Валентин Петрович каких-нибудь ценных бумаг за последнее время или еще что…

    На моем столе царил бардак. Я стала перебирать бумажки и папочки, потом схватила точилку и принялась усиленно заострять все свои три карандаша.

    – Ты мне веришь? – спросила тоненькая директриса. – Я же ничего не знала, я и не думала!

    – Верю, верю… А что еще говорил Воронцов?

    – Да я так разволновалась, еле говорила… Он успокоил меня и сказал, что деньги обязательно найдет и вернет их в дело.

    – А ему что, заняться нечем? – вылетело у меня.

    – Да нет, почему же, – пожала плечами Любовь Григорьевна, – у него свой бизнес есть, но не бросать же эту фирму. Он хочет, как я понимаю, все здесь наладить и взять нового директора. А теперь вот, пока деньги не найдет, не успокоится…

    – Может, Селезнев их потратил на всякие шалости – казино, девочки… На старости лет такое бывает.

    – Да он не старый был, и Воронцов сказал, что речь идет об очень крупной сумме.

    – Ну и пусть ищет, – махнула я рукой, – а мне тут работать надо.

    Интересно, случился бы инфаркт у Воронцова, узнай он, что деньги вместе с картошкой, выращенной руками покойного директора, находятся на балконе моей оригинальной родительницы?

    – Подожди ты со своей работой, – сказала Зорина, забирая у меня из рук приказы, – мне же сейчас к следователю идти.

    – Ну и что? Развлечетесь, ни в чем там себе не отказывайте.

    – Что он у тебя спрашивал? – строго спросила Любовь Григорьевна.

    – Да домогался со страшной силой целых два часа.

    – Как это – домогался? – не поняла Любовь Григорьевна.

    – Вопросы глупые задавал.

    – Какие? Что ты мне ничего не рассказываешь?

    Мне пришлось отобрать у взволнованной женщины приказы: она так дергалась, что машинка для удаления бумаг явно проигрывала ей в сноровке.

    – Ну, как – какие… Когда был первый сексуальный опыт, привлекают ли вас женщины, ваши эротические фантазии…

    Очки директрисы взлетели до потолка, глаза ее округлились, а челка встала дыбом.

    – Хватит, хватит надо мной издеваться, я и так уже вся на нервах, почему ты просто не можешь мне сказать, как все было?!

    – Да это чтобы вам не было страшно, и вообще, мне бы ваши проблемы… Максим Леонидович – такой милый следователь, если бы не мое глубокое уважение к Крошкину, я бы вас сосватала.

    Любовь Григорьевна поплелась в свой кабинет. Надеюсь, я развеяла все ее страхи.

    День тянулся медленно, а я так мечтала о тарелке борща! Сидела и мечтала, поглядывая на часы, и, когда стрелка подошла к нужной черточке, я быстренько подскочила и побежала в столовую.

    Борща сегодня не было.

    Неудивительно.

    А почему он вообще должен быть?..

    Это ничего, что я хочу борща?

    Всего лишь одну тарелку борщочка!

    Ладно, сейчас я отомщу вам всем.

    Я взяла поднос и стала укладывать на него все, что так хорошо и красиво лежало передо мной.

    Рыба под маринадом, рыба в сухарях, рыба заливная… почему, интересно, в понедельник столько рыбы, а как же четверг – ведь именно этот день недели общепризнан днем рыбного запаха?

    Я взяла все три вида рыбы.

    Салат из овощей, беру… котлета свиная с кабачками, да, это тоже мне; булочки с маком, прекрасно; слойка с повидлом, спасибо, я как раз люблю абрикосовое повидло… сок… два стакана.

    Я села за свободный столик, потому что я голодна и хочу просто есть, а не тратить драгоценные минуты обеда на болтовню.