Кабульский трафик Соболев Сергей
– Какие будут указания, Виктор Михайлович?
– Поскольку за них ходатайствуют уважаемые люди... Надо бы помочь! Может что-нибудь сделать для их скорейшего освобождения? Учитывая, что сегодня – новогодняя ночь, а впереди десять дней каникул.
– Сделаем, Виктор Михайлович!
– Не позднее восьми утра эти люди должны быть на свободе. Сами знаете, кого нужно побеспокоить, чтобы вопрос решился оперативно. Скажете, лично Антонов за них просит. Понятно?
– Да, шеф! Решим вопрос оперативно. Атаджан Мирзоев и его родственник... я записал.
– Пошлите за ними транспорт; пусть их отвезут, куда они сами скажут.
– Будет сделано, шеф.
– У меня все. Еще раз с праздником! Отбой.
Закончив разговор, Антонов спрятал сотовый в карман.
– Ваш знакомый, Джамшед, а также его родственник в ближайшие часы будут на свободе. – Сказав это, Антонов усмехнулся. – Можете считать это моим новогодним подарком.
– Спасибо, уважаемый Виктор... Это неожиданный... и ценный подарок.
– Рад оказать услугу новым друзьям. А может быть, и будущим партнерам. Знакомства сильно облегчают жизнь, Джамшед. Связи и информация в современном мире – это и есть самое ценное. Если, конечно, вывести за скобки нашего разговора женскую красоту.
Виктор на секунду повернул голову к Анне.
– Тебе нравится здесь, дорогая?
– Да.
– Что-нибудь выпьешь?
– Чуть поздней.
– Хорошо. Тогда мы еще немного поговорим о наших мужских делах...
Рахимбаев достал из кармана пиджака носовой платок, промокнул выступившую на лбу испарину. Уж он-то знал, как сложно бывает вытащить человека в той ситуации, в которую попал его доверенное лицо Мирзоев. И кому, как не человеку, прожившему, если считать учебу, в Москве четверть века не знать, что такое новогодние праздники в России. Какими же возможностями и связями должен обладать человек, чтобы решать – по звонку – человеческие судьбы?! Чтобы вот так, позвонив в начале второго ночи по московскому времени, сказать: выпустите-ка имярека из СИЗО! И его родственника из спецприемника тоже освободите! Немедленно! И еще машину за ними пошлите! И отвезите, куда скажут!..
Это очень, очень серьезный уровень.
Седой глядел на москвича не мигая, чуть прищурив глаза. Похоже, состоявшийся только что сеанс связи и сам разговор произвели и на него впечатление. Хотя, возможно, его пристальный взгляд объясняется тем, что Фарход пока еще только изучает приехавшего из Москвы человека. А заодно, пользуясь случаем, тем, что можно именно что посмотреть в глаза чужаку, послушать, что он говорит и как он говорит, пытается понять, не блефует ли тот. Не является ли все происходящее частью, звеном, элементом какой-то изощренной разводки.
– Спасибо, Викторджон! – Рахимбаев приложил правую руку к сердцу. – Будьте уверены, мы сможем и оценить... и отблагодарить за оказанную нам услугу... Нельзя ли посодействовать... э-э-э... скорейшему освобождению и тех уважаемых людей, моих земляков, кого задержали несколько дней назад возле комплекса «Измайлово»? А также тех, кто был задержан или арестован несколько ранее? По крайней мере, некоторых из них?
– Можно и посодействовать, – спокойно сказал Виктор. – Почему бы не оказать услугу уважаемым людям? Но всему свое время. Вы ведь не принесли сюда с собой целиком ювелирный магазин со всеми его драгоценностями, верно? Бизнес, господа, если мы с вами собираемся реализовывать совместные проекты, должен быть взаимновыгодным. Это хорошо и правильно, что мы встретились, что обменялись подарками, пусть и символическими. Но надо понимать, что мы лишь в начале пути...
Анна смотрела не столько на сидящих за ее столиком мужчин (ей достаточно того, что она слышит), сколько в окно – а до него буквально рукой подать. Из панорамного окна седьмого этажа «Серебряной башни» открывался великолепный вид на иллюминированные огнями и запруженные толпами людей, намеревающихся встретить приближающийся Новый год на публике, набережные Сены и подсвеченный со всех сторон мощными прожекторами собор Парижской Богоматери...
Но не только один лишь этот чудесный вид привлек ее внимание. Поглядывая в заметно отзеркаливающее стекло, она вдруг обнаружила, что за ними, за их компанией, еще кое-кто наблюдает... Кое-кто смотрит все время в их сторону. Речь о мужчине, расположившемся через столик от их стола.
Ему лет тридцать пять... может, чуть постарше. Рослый, сухощавый, хорошо сложен. Волосы темные, короткая стрижка а-ля «полубокс». Сидит прямо, плечи развернуты... Про таких говорят: армейская выправка. Одет, как и многие из присутствующих тут представителей сильного пола, в костюм темной расцветки. Вместо галстука – бабочка. Компанию этому мужчине, которому вполне бы подошел офицерский мундир, составляет блондинистого вида дама. Высоченная, с пышной грудью, загорелая, длинноногая, с улыбкой на все тридцать два ослепительно белых зуба. На ней вечернее платье цвета морской волны, с разрезом почти до талии и с таким вырезом сзади, что видна не только спина, но и верх седалища...
«Рядом с тобой, мужик, такая красотка сидит, – подумала Анна, мысленно обращаясь к незнакомцу. – А ты пялишься на чужую женщину... Или тебя больше интересует тот, кто привел в это заведение «женщину в золотом»?
Оторвав глаза и от панорамного вида и от отражающегося в оконном стекле направленного на нее мужского взгляда, она посмотрела на циферблат только что подаренных ей новыми знакомыми часов.
Минутная стрелка приближается к отметке 23.30.
– Прошу прощения, господа, – Анна положила ладонь на руку своего спутника и покровителя. – Виктор, мне нужно отлучиться... я ненадолго.
– Да, дорогая, конечно. Тебя проводить?
– Спасибо, я сама.
Когда она встала, мужчины тоже поднялись со своих мест. Анна, пройдя по проходу меж столиками, – ловя на себе взгляды присутствующих – направилась в сторону дамской комнаты.
Мужчины опустились обратно на свои места. Едва женщина в золотистом наряде покинула их компанию, слово взял тот, кто за предыдущие полчаса произнес лишь несколько коротких реплик.
– Джамшед известил меня, что у вас, Виктор, есть конкретное деловое предложение.
– Да, уважамый Фарход, именно так. Иначе меня бы здесь не было: я ценю и свое время, и время других занятых людей.
– Озвучьте... В общих чертах, конечно. С оглядкой на то, где мы находимся.
– Нам... мне и моим партнерам, нужен товар.
– Сырье? Или готовый продукт?
– Чистейший продукт.
– По каким ценам?
– Сначала спросите, какую партию мы готовы взять.
– Считайте, что спросил.
– Десятую часть годового трансграничного трафика. Пятую часть тех объемов, что контролируют – суммарно – ваши кла... ваши структуры.
– Пятую часть? Двадцать процентов... Какого города? – Рахимбаев в который уже раз промокнул платком влажный лоб. – Или какой области?
– Всего трафика, я сказал.
– Но... Вы понимаете, о каких цифрах идет речь?
– Да, конечно. Мы готовы закупить... четыре тонны товара. В течение января месяца. Чтоб не складывать яйца в одну корзину, и работать спокойно – делим на пять-шесть партий. За первую мы готовы выплатить авансом половину стоимости... При наличии страхующих механизмов, естественно. Деньги чистые. Механизм банковских проводок тоже отработан скрупулезно. Первая поставка не позднее пятнадцатого января.
– Так быстро? – Рахимбаев нервно облизнул губы. – Не слишком ли мы торопим события?
– Товар уже находится в стране, на ваших складах, на складах ваших партнеров-оптовиков, – сказал Антонов. – И товарные запасы у вас суммарно превосходят цифру, которую я озвучил. При желании и при обоюдном интересе, товар весь или частично, но крупной, интересной для нас партией, может быть передан нашим людям. Да хоть в ближайшие три-четыре дня, я полагаю... Вам стоит лишь дать команду, и ваши люди сформируют нужную по объему партию. И доставят в то место, о котором можно будет договориться. Разве не так?
– А у вас что, есть своя сеть дилеров? – спросил Рахимбаев. – Ведь такие крупные партии товара еще нужно реализовать в мелком опте и в рознице.
– Извините, Джамшед, но это не слишком уместный вопрос. Мы готовы купить товар. Остальное вас совершенно не касается.
– Джамшед, давай выслушаем уважаемого Виктора, – сказал Фарход.
– Если договоримся по цифрам, – продолжил Антонов, – то мы должны уговориться и о следующем. Ваши структуры не станут увеличивать поставки на тот обьем, который мы у вас приобретем. Я понимаю, что такое желание может возникнуть...
– Продолжайте.
– В короткой перспективе это даже принесет вам какие-то дополнительные деньги. Но рынок, сами знаете, чутко реагирует на такие вещи. Цены и без того заметно просели, кризис, опять же. Рухнут цены... последствия будут катастрофическими. Ну и мы, естественно, не будем рады такому вот варианту. Хотелось бы вести бизнес честно. Тем более, что мы можем стать для вас уже в ближайшей перспективе главными партнерами...
– Замечательно. Но не все так просто, уважаемый Виктор.
– В чем проблема, Джамшед?
– С этого бизнеса кормятся сотни... или даже тысячи... Изымая часть объемов оборота, мы лишаем этих людей части или всего дохода.
– А вас что, это сильно заботит? – удивился Антонов. – Пусть займутся другим делом. Я бы вообще об этом не думал. А подумал о другом: вы-то будете иметь свою маржу в полном объеме. Ваши личные доходы могут даже вырасти. И, что немаловажно, без дополнительных инвестиций.
– А «крышам» кто будет отстегивать с этой вот доли?
– Это тоже пусть вас не заботит. Джамшед, если кто-то людей в погонах, где бы они ни служили, в каком бы уголке страны ни происходило дело, что-то вам попытается предъявить... Сразу дадите знать. Как только сообщите конкретные данные на персону, мы быстро и четко разрулим эту тему.
– Это... гм... Это очень, очень большие перемены!
– Революционные, да?
– Вроде того. Не знаю даже, что сказать. Тут надо хорошенько подумать, уважаемый Виктор.
Антонов заметил, что Фарход, внимательно слушающий их диалог, несколько раз с раздражением поглядывал на своего соплеменника. Такое впечатление, что он не совсем доволен, как тот ведет переговоры. Да, так и есть: следующий вопрос задал Седой.
– Меня интересует цена, которую вы предлагаете. Сколько вы сможете заплатить, если будете брать товар таким крупным оптом?
– Треть цены того благородного металла, из которого сделаны подаренные только что нашей очаровательной даме часы... В известной вам вечнозеленой валюте. Оплата – серия проводок на те счета, что укажете. Деньги, повторяю, чистые. Товар возьмем в европейской части страны.
– Треть цены золота? – переспросил Рахимбаев. – Маловато будет... Вы ведь наверняка знаете оптовую цену. Она выше названной вами в два, а то и в три раза, в зависимости от...
– Зато – без геморроя, – перебил его Антонов. – Это касается не только конкретной сделки, но и перспектив некоторых бизнесов в целом.
Седой, бросив – уже не в первый раз – недовольный взгляд в сторону Джамшеда, сказал:
– Предложение по цене действительно выглядит скромным. Да и сроки вы назначили довольно жесткие. Но сам подход довольно интересный...
Антонов почти демонстративно посмотрел на часы. Разговор занял ровно столько времени, сколько он и планировал. Кстати, пора бы уже вернуться за стол Анне.
До полуночи и до наступления Нового года оставалось уже менее четверти часа, когда Козакова вышла из дамской комнаты. Она сделала лишь несколько шагов по направлению к залу панорамных стекол, как вдруг увидела мужчину, того самого, который, сидя за соседним столиком, с момента появления в «Серебряной башне» парочки русских, эдак ненавязчиво и с явным интересом за ними наблюдал.
У Анны мозги сработали мгновенно. Из раскрытой сумочки, которую она держала в руке, что-то выпало на ковер...
Она, гордо неся себя, с высоко поднятой головой, шла ко входу в зал, как вдруг за спиной раздался мужской голос:
– Мадмуазель?.. Мадам? Миссис? Минутку! Вы что-то потеряли.
Анна остановилась. Обернулась. Чуть приподняв брови, посмотрела на незнакомца, на лице которого, как ей показалось, застыла чуть скошенная влево ироничная полуулыбка.
Он подошел к ней. Протянул тюбик ланкомовской помады.
– Извините... кажется, это ваше? Мне показалось, что вы уронили этот предмет.
– Что? Ах, да... Выпала из сумочки, наверное. Спасибо!
Их глаза на секунду встретились. Анне показалось, что этот джентльмен, говоривший по-английски без акцента, сейчас скажет ей что-то важное.
Он слегка кивнул и, прежде чем покинуть ее общество, произнес:
– Happy New Year!
– Thanks...[21]
Анна шла по проходу среди праздной публики, уже поглядывающей на циферблаты своих дорогих часов и часиков, как вдруг увидела, что Антонов поднялся из-за стола. А следом встали и двое мужчин южной наружности, один из которых выделяется седой шевелюрой.
– У вас есть время подумать, – сказал Антонов. – Если ответ будет «нет»... мы будем искать альтернативу.
– Вы что... уходите? – Рахимбаев удивленно уставился на москвича. – Но... Почему?
– Сколько я должен за столик, господа? – Антонов сделал такой жест, словно намеревается достать из кармана портмоне.
– Что вы... все оплачено!
– Тогда всего доброго, уважаемые! – Антонов напоследок взглянул на Седого. – Надеюсь, наша следующая встреча, если она состоится, будет более продуктивной...
Антонов и Козакова вышли из парадного ресторана «Серебряная башня» за пять минут до наступления Нового года, который на их родине уже встретили на всех ее гигантских просторах: от Камчатки и Владивостока до Москвы, Питера и наиболее удаленного на запад Калининграда.
– Случился какой-то скандал? – негромко спросила Анна. – Чего это мы так резко снялись?
– Так надо, – почти весело сказал Виктор. – Им найдется о чем поговорить и без нас. А нам найдется что отметить – без них.
Они не стали садиться в подкативший буквально в ту же секунду, как они вышли из дверей, уже знакомый им лимузин.
Виктор, набросив Анне шубу на плечи, взял ее под руку. И предложил прогуляться. Позади них, в трех или четырех шагах, держа в одной руке бутылку «Дом Периньона», а в другой два бокала, следовал Игорь...
Они двинулись к набережной, до которой – оказывается – рукой подать.
– О-о... у вас обновка, Анна Алексеевна! – подал реплику Игорь (надо же, какой глазастый, какой наблюдательный помощник у Антонова). – А и неплохие часики!..
– Новые знакомые поднесли, – сказал Антонов. – Подарок.
– Лично я никого и ничего не просила. – сказала Анна. – И они не то чтобы сильно мне понравились.
– Ничего, ничего... – Игорь принялся на ходу откупоривать шампанское. – Подарок – это знак уважения. К тому же – как говорят наши друзья итальянцы – «A caval donato non si guarda in bocca»[22].
В этом месте на набережной было не очень много публики. Основная масса народа устремилась, или уже переместилась, на Елисейские поля, запруженные народом на всем протяжении бульвара от Площади Согласия до Триумфальной арки...
– Виктор, я видела там – в ресторане – одного интересного мужчину...
– Вот и бери после таких заявлений женщину с собой в Париж, – усмехнулся Антонов.
– Аня, я догадываюсь, о ком ты... Но поговорим обо всем этом несколько позже.
– Хорошо, Виктор. Ой, красиво как...
– Загадай-ка желание! Когда встречаешь Новый год в таком месте, можно попросить у судьбы что-то важное для себя или близких.
Игорь откупорил шампанское точно в тот момент, в ту самую секунду, когда весь, казалось бы, Париж, включая Сену и само ночное небо, взорвался от криков, вспышек, хлопков, искрящихся огней...
В отель они вернулись в третьем часу утра. Анна отправила на мэйл Козаку сообщение. В теме письма хотелось написать – «Кабул, до востребования». Но она, конечно, не стала этого делать...
Всего за месяц ею было написано и отправлено на электронный адрес Ивана, по сути в никуда, около полусотни писем. Из них восемь, включая последнее, отправленное с ее лэптопа из самого сердца празднующего великого города, были написаны уже после того, как Иван каким-то образом смог прислать весточку с зашифрованным в нем словом.
В два часа пополудни они втроем улетели чартером обратно в Москву. Когда самолет уже заходил на посадку в аэропорту «Внуково-3», на телефон Козаковой пришло SMS-сообщение.
Анна прочла текст:
ZDRAVSTVUJ DOROGAJA ANNA! S NOVYM GODOM! U MENIA VSE PORIADKE! TVOI PISMA PROCHIOL PRINIAL SVEDENIJU! NA DNIAH POZVONIU! PRIVET VIKTORU! SKUCHAJU CELUSU.
IVAN
Козакова передала трубку куратору.
– Кодовое слово в сообщении отсутствует, – сказал тот задумчиво, прочтя и еще пару раз перечтя тест послания. – Информации – минимум. Но сам факт того, что тебе отправили это послание, лично я склонен считать добрым знаком. И доказательством тому, что мы продвигаемся в верном направлении.
ГЛАВА 9
В десять утра за ворота посольского комплекса на проспекте Дар-ул-Аман, 7-й район, выехали три легковые машины с дипномерами. Джип «Тойота» вишневого цвета шел впереди; за ним следовали черный «кореец» марки KIA и серебристый «Лендровер».
На ближнем к сефарату – так называют посольство местные на дари блокпосту эти машины пропустили без досмотра.
Транспорт, если кто-то и наблюдает за посольством и обустроившимися там заново «шурави», не должен вызвать особых подозрений. Как и его пассажиры. Этими машинами пользуются представители торгово-промышленной миссии, временно разместившейся наряду с другими службами посольства РФ на отстроенной фактически с нуля – и заметно уменьшившейся в размерах, по сравнению с прежними временами, территории, обнесенной серой оградой. Не такой мощной, внушительной, как американское посольство или напоминающее средневековую крепость британское представительство, без вышек с пулеметчиками, но вполне надежной, с учетом существующих реалий и раскладов.
Если у кого-то и возник бы интерес к этим машинам и их пассажирам, ну так что ж. В этот день они проследовали по обычному – во всяком случае, для последних нескольких дней – маршруту. Россияне сейчас рассматривают возможность установки дизельных электростанций – ДЭС, прежде всего «двухсоток», в тех районах города, где ощущается самый большой дефицит электроэнергии, где нарушена или отсутствовала изначально система электропередач. Осматривают местность, примеряются, калькулируют. Обычная в таких случаях подготовительная работа. Американцы в лице своих подрядчиков, компаний Louis Berger и Black & Veatch, попросту опозорились. Триста миллионов долларов были потрачены ими на кабульскую электростанцию из средств налогоплательщиков. Кое-как запустили объект... Но уже вскоре выяснилось, что на станции куча недоделок, что нет специалистов для ее обслуживания, и что мазут завозить сюда крайне затратно.
Обратились к китайцам и русским. Власти Кабула, равно как и «центральная власть», надо сказать, активно приглашают российскую сторону инвестировать в инфраструктуру развивающегося быстрыми темпами – но и все еще напоминающего во многих местах руины Сталинграда – города в долине реки Кабул-Дарья. А ситуация в Кабуле, да и в целом в Афганистане, что касается дорог, энергетики и всего прочего, что относится к системам жизнеобеспечения, действительно, плачевная. Дороги, за исключением аэропортовской трассы, или, как ее привычно уже называют
– «Бродвей», ведущей прямиком к воротам превращенного в укрепрайон американского посольства и еще нескольких отрезков в центральной части города – в ужасающем состоянии. Со времен «шурави» здесь никто толком не занимался ни дорогами, ни прочей инфраструктурой. Хотя бюджет, выделяемый на эти цели, осваивался весьма усердно: контракты на восстановление того или иного объекта сказочно обогатили многих афганских чиновников... Но и до них доходила в лучшем случая пятая часть выделяемых международными организациями и странами-спонсорами средств: Афганистан превратился в черную дыру.
Парадоксы и контрасты нынешнего времени... В стране, которая, в реальности, является государством лишь на бумаге, лишь в силу некоей договоренности и географических понятий, продолжается война, гремят взрывы, совершается насилие. Но Кабул... Кабул становится все более и более многолюдным, втягивая в себя все новые и новые человеческие души: дехкан из разоренных кишлаков, мелких торговцев, кочевников, тех, кто снялся с насиженных мест в поисках куска хлеба для пропитания, авантюристов и ландскнехтов. Жизнь в столице кипит с утра и до темноты, когда с Асмайи и других близлежащих гор опускается в долину холодный воздух.
Кипят, бурлят многоцветьем людей и товаров базары и базарчики, коими всегда был славен этот город... С башен старых и новых минаретов и мечетей, которых построено немало в последние годы, призывают правоверных к молитве звонкоголосые азанчи... Открыты настежь двери новых торговых центров, банков и бесчисленных дуканов. Улицы с проплешинами свалок и руинами строений, зачастую живописными, как и колдобистые дороги у подножия Асмайи и Кандагарский тракт, запружены разномастными легковушками, изукрашенными «барбухайками» – диковинными повозками всех видов и мастей, извечными вьючными животными, впряженными в арбы и без оных, с уставшими охрипшими погонщиками. Все это куда-то катится, скрипит, как и века назад, агруженное тюками, свертками, дровами, проносятся, добавляя в какофонию звуков трубный рев сирен или кряканье сигналок бронированные машины с дипномерами, сопровождаемыми транспортами охраны. В час пик, когда начинают работу госучреждения, – на улицах пробки. Любой блокпост, а американский в особенности, – это затор, пробка. Иногда можно увидеть очень впечатляющее зрелище: на максимально возможной скорости несутся конвои от аэропорта к расположенной в центре резиденции Карзая или к превращенному в крепость американскому посольству...
Что именно варится, клокоча в этом котле, сейчас толком никто не может сказать. Вроде бы все плохо, очень плохо. Талибы по ночам фактически хозяйничают на окраинах столицы. Порой моджахеды, как это было два месяца назад, в самый канун президентских выборов, проникают в кварталы правительственных зданий. Устраивают перестрелки, насылают воинов Аллаха, шахидов-смертников. Или ведут ракетный обстрел (месяц назад обстреляли расположенную по соседству с Президентским дворцом пятизвездочную гостиницу «Серена»)... Контингент войск ISAF, включая главную действующую силу – американские войска и «частников» – хотя и размещен в своих зонах ответственности по афганским провинциям, контролируют лишь клочки территорий в радиусе нескольких километров от опутанных колючкой стен и пулеметных вышек. Они защищают преимущественно сами себя. И при том все равно несут потери.
В Кабуле смутно, неспокойно, опасно.
Но умные люди давно поняли: здесь делается мировая политика. А там, где большая политика, там всегда крутятся огромные деньги.
Спецы ненадолго задержались в новом «советском» микрорайоне, где предполагается до конца года смонтировать и запустить в эксплуатацию две ДЭС-200. Четырехэтажные серые дома, большей частью похожие на хрущевские пятиэтажки «блоки», построенные еще при «шурави» и во многом именно для размещения советских специалистов, а также для офицеров армии ДРА, госбезопасности и царандоя – местной милиции – нуждаются не столько в капитальном ремонте, сколько в сносе...
Около полудня, сопровождаемые некоторое время шумной стайкой пацанов, а также наплывающими со всех сторон криками муэдзинов и азанчи, призывающих народ к полуденному намазу, машины с российскими спецами свернули с проспекта. И затем уже медленно покатили по почти лишенной асфальта дороге, изрытой глубокими и опасными для ездоков ямами, в которых скапливалась дождевая вода или жижа из грязи и мокрого снега, шоссе параллельно району, который здесь называют Маленький Пакистан.
Этот городской массив в значительной степени обветшавших, а местами и полуразрушенных строений, как бывших муниципальных, так и частных домовладений, расположенный на северо-северо-востоке, совсем недалеко от центра (ох уж эти контрасты) считался нынче одним из самых неблагополучных в столице Афганистана, если вообще можно говорить о благополучии применительно к Кабулу.
По правде говоря, мало кто из сотрудников посольств, дипмиссий или торговых представителей решился бы сунуться сюда без серьезной охраны.
На протяжении вот уже почти двадцати лет в Маленьком Пакистане проживают наряду с уцелевшими местными и беженцами еще и кочевники. Когда пуштуны снимаются отсюда со всем своим скарбом, пересидев в городе зимние непогоды, их места в этих развалинах занимают либо другие кочевники, либо беженцы из южных провинций. Местные хазарейцы-шииты враждуют и с теми, и с другими. В кварталах Маленького Пакистана то и дело происходят разборки между группировками моджахедов и местными кланами.
Вдоль стен, изъязвленных попаданиями снарядов, исклеванных пулями и осколками мин и гранат, тянулись ряды дуканов. Некоторые лавки были обустроены на первых этажах тех зданий, где хотя бы уцелели стены и перекрытия. Другие торговцы либо выставляли свой товар прямо на улице, на ящиках, под накидками, либо торговали в доставленных сюда невесть как и откуда металлических контейнерах, переделанных под магазинчики...
Машины остановились возле одного из «шопов», расположенного в цокольном этаже частично отремонтированного трехэтажного строения. У входа пара вывесок: на дари и на понятном всем языке – FASHION MILAN PARIS LONDON.
Из дверей дукана пулей выскочил худой, гибкий, как лоза, юноша лет восемнадцати, племянник хозяина. Из серебристого «Лендровера» выбрались трое мужчин в обычной гражданской одежде; они направились в дукан, сопровождаемые пареньком. У дверей их ожидал сам хозяин, заметно располневший хазареец лет сорока пяти.
Двое «шурави» остались в торговом зале, где на вешалках и стеллажах были выставлены образцы тканей, а также готовые изделия: от платков и накидок ручной работы, до натовского камуфляжа включительно. Третий визитер – сухощавый мужчина лет тридцати пяти чуть выше среднего роста, – подчиняясь гостеприимному жесту хозяина, прошел во внутреннее помещение дукана...
Спустя три или четыре минуты «шурави» вернулись в поджидающий их на улице транспорт. И лишь внимательный наблюдатель мог бы подметить, что в салон припаркованного почти вплотную к входу в лавку «Лендровера» уселись двое, а не трое «шурави»...
Спустя пару минут после того, как от дукана отъехали джипы, через другой, черный, ход лавку покинул сухощавый мужчина в одеянии пуштуна. Его сопровождал парень, племянник дуканщика. «Пуштун», в довольно потрепанном наряде – широких черных брюках, безрукавке, грязноватом халате, накидке и войлочной шапке «пакуле», следуя за проводником, углубился в квартал северного района Маленького Пакистана.
Впрочем, далеко идти не пришлось. Паренек, зыркнув глазами по сторонам, свернул в засыпанный мусором и битым кирпичом двор четырехэтажной «коробки»...
– Товарищ!.. – полушепотом сказал парнишка. – Мустоким! Раст! Боло!..[23]
– Мерси, хуб бача![24]
«Пуштун», сотрудник ГРУ под прикрытием торгпредства, хорошо знающий и эту страну, и этот город, и нравы его обитателей, далее двинулся один, тем маршрутом, что сообщил парнишка. Он пересек засыпанный мусором двор и вошел через дверной проем в «коробку». Остро пахнуло нечистотами и свалкой. Дом, кажется, совершенно необитаем. Дверей, косяков, перил нет как таковых; все, что можно бросить в костер или как-то использовать для приготовления пиши, – выломано и сожжено. Стекла вместе с рамами вылетели, надо полагать, еще в те времена, когда по этому кварталу, как и по проспекту Майванд и по всему району Дар-уль-Аман, била установленная на высотах артиллерия моджахедов полевого командира Абдулы Сайфа и ныне покойного «таджикского льва» Ахмада Шаха Масуда.
«Пуштун» только начал подниматься по лестнице без перил, когда от стены отделился силуэт... Это был хорошо знакомый сотруднику парень лет двадцати шести, отец которого в свое время служил в царандое. Он погиб во время устроенной моджахедами в девяностых годах резни, семья осталась без средств. Парень, как и двое его братьев, крутился, как мог: помогал дуканщикам, жарил плов или готовил кебаб, торговал дровами и занимался еще много чем. Лет пять или шесть назад ему и его семье передали привет от родного дяди, который успел перебраться в Россию и не попал под нож или пулю подобно тем, кто служили в армии, в ГБ или в милиции. Тем, кто разделили ужасную судьбу генсека НДПА и президента ДРА Мухаммеда Наджибуллы, кого казнили впоследствии талибы, кто погиб уже при нынешних демократизаторах...
Их дела быстро пошли в гору. Парень и его братья нынче занимаются обменом валюты на одном из рынков Майванда. Через них можно многое узнать. И, что важно, можно найти того или иного человека, получить наводку на нужную связь.
– Салям, Ахмад, – поприветствовал своего местного информатора «пуштун». – Ахвале шома?[25] Привел?
Они перебросились несколькими фразами на фарси. «Пуштун» отбросил полу засаленной накидки; вытащил из кармана халата правую руку в тонкой перчатке телесного цвета. В ней была зажата пачка «афгани» – пятисотенные и сотенные купюры, перевязанные резинкой. Это – бакшиш информатору за то, что нашел и привел человека. Ахмад, глядя на «пуштуна», работая лишь пальцами правой руки, мгновенно прокалькулировал, сколько ему обломилось. Как у них получается так быстро и безошибочно пересчитывать пачки купюр с любыми номиналами и в любой валюте, остается лишь гадать...
– Боло! – сказал Ахмад. – Поднимайся... он ждет.
«Пуштун» поднялся на третий этаж.
Человек, которого привел Ахмад, тоже был одет в местный наряд, но иначе и быть не могло. Оденься он в ту униформу, что носит вот уже четвертый год, его появление в этом районе могло бы вызвать вопросы. Или же закончиться и вовсе драматично. Ему было чуть за тридцать. Пакуль надвинут на самые брови, низ лица повязан темным платком.
Они прошли с лестничной площадки в комнатушку бывшей здесь некогда двухкомнатной квартиры. Из мебели ничего не уцелело. Все выдрано с корнем, включая дверные косяки и проводку. Лишь сохранилось каким-то чудом прислоненное к стенке овальное зеркало. Покрытое мелкими трещинками, с лопнувшей в одном месте рамой, оно, наверное, не представляло ценности для мародеров или тех же кочевников, иногда оседающих в подобных домах-руинах.
– Не надо меня бояться, – сказал «пуштун». – Я один. У меня нет оружия. Спасибо, что ты согласился встретиться и поговорить.
– Мне сказали, что ты заплатишь.
– Заплачу. Если ты ответишь на мои вопросы.
– Спрашивай.
– Ты служишь на блокпосту в Вазир Акбар-Хан? Пост номер семь?
– Допустим.
– Это совместный пост? С вами дежурят охранники-иностранцы?
– Да, это так.
– Кто они? Что у них за форма?
Мужчина сделал характерный жест. «Пуштун» откинул полу накидки, достал из кармана свернутую в рулончик и перевязанную резинкой пачку купюр местной валюты.
– Говорят на «инглиш», – глядя на деньги, сказал кабульский «полисмен». – В камуфляже. Охрана. Хариджи[26]. Охраняют вместе с нашими этот район. Но наших в глубь самого квартала не пускают. Даже полицию.
– Какая эмблема? Что написано у хариджи вот здесь? – «Пуштун» коснулся груди. – Мне это надо знать.
– Я скажу. Но сначала заплати.
«Пуштун» передал собеседнику деньги. Тот, сняв резинку, пересчитал. Хотя и не с такой сноровкой, как промышляющий на ниве валютного обмена Ахмад, но тоже довольно шустро прошуршал купюрами. Деньги тут же исчезли, как будто их и не было.
– На рукаве куртки и на униформе у них эмблема... Вот такая... – Мужчина сжал пальцы в кулак. – А написано... Я сам неграмотный...
Он подошел к покрытому толстым слоем пыли зеркалу.
Присев на корточки, стал водить по нему указательным пальцем. Закончив, поднялся на ноги.
Прорезанные в пыльном слое, угадывались – и вполне читались – четыре буквы латинского алфавита: AGSM.
– Очень хорошо, – сказал «пуштун». – Посмотри на этих людей... Кого-нибудь из них ты видел? Кто-нибудь из них тебе знаком?
Он вытащил из бездонных карманов халата несколько фотоснимков. Не выпуская их из рук, стал показывать фото местному «полисмену», решившему подзаработать на продаже информации.
– Узнал? Кого именно?
– Большие люди, – облизнув губы, сказал местный. – Очень, очень важные... Надо заплатить!
– Только что передал тебе деньги.
– Мало. Очень большие люди.
«Пуштун», выждав несколько секунд, вновь полез под накидку. Теперь в его руке появилась пачка зеленых купюр... Он демонстративно перегнул их, потом встрянул, как будто сам намеревался пересчитать, сколько ж там зелени, в той пачке.
– Я заплачу. Если будет за что.
– Двоих знаю. Очень большие люди. Даже имена их называть опасно.
– Я никому не скажу о тебе. Ты никому не скажешь обо мне. Ты мне расскажешь о них. Я дам тебе денег. И мы больше никогда не встретимся, если, конечно, ты не захочешь заработать еще денег.
– Это очень опасно.
– Я это уже слышал.
– Ладно, скажу...
Мужчина жадно поглядывал на зажатые в кулаке пуштуна зеленые банкноты. Он успел увидеть, что купюры в этой пачке – стодолларовые...
– Ну что? Так и будем стоять? Или мне поискать другого человека?
– Скажу. Одного их тех, кого ты показывал, зовут Фарход Шерали – большой человек. Его брат – друг Хамида Карзая, министр внутренних дел!
«Был министром, но на время отставлен, – подумал «пуштун». – Хотя возможностей после его ухода с официального поста их клан не потерял, наоборот. Старший брат Фарход со времен гибели Масуда слывет едва ли не самым авторитетным среди таджикского крыла. Карзаи – пуштуны, но и с другими считаться им приходится. Американцы, британцы и местные кланы бросили северянам жирный кусок: те со своими сородичами обеспечивают поставки героина через Таджикистан в Россию...»
– У него там дом? В том районе, где ты дежуришь?
– Да. Большой дом. Самый большой и самый красивый.
– Покажи. Отсюда должно быть видно, так?
– Деньги?
– Сначала информация!
Мужчина с опаской подошел к пустому оконному проему. Выглянул осторожно, остерегаясь чужого взгляда. Да и не очень полезно это для здоровья – в Кабуле – высовываться в пустой оконный или дверной проем...
«Пуштун» встал с другой стороны проема. Мужчина сказал:
– Ты знаешь, где находится блокпост?
– Да.
– Видишь его?
– Конечно.
– Четвертое от него здание. Вправо! Большой дом, похож на дворец!
«Пуштун» несколько секунд разглядывал хорошо видимые отсюда, с этой точки, окрестности района Вазир Акбар-Хан. Отсюда, от трущоб и руин «Маленького Пакистана» до ближайших особняков и посольских резиденций самого фешенебельного района афганской столицы – не более трех километров по прямой. Жахнуть бы из «безоткатки» или с ракетного станка... Но никому такое почему-то не приходило в голову. При короле Мухаммеде Захир-Шахе, при революционерах, при «шурави» и Наджибулле, при моджахедах, при талибах и при нынешней оккупационной власти Вазир Акбар-Хан всегда был самым спокойным районом Кабула. Все последние годы высокоразвитая молодая цивилизация методично раскатывала, вбивала Афганистан в пыль, в грязь, опрокинув в итоге большую часть местного люда в пещерный век вслед за еще более древним Ираком. Взлетали в воздух транспорты конвоев, летели пылающими факелами к земле военные и гражданские самолеты; кварталы и дворцы переходили из рук в руки, превращаясь в руины, в нагромождение камней... Но кварталы Вазир Акбар-Хан, расположенные там фешенебельные особняки и резиденции за все эти годы практически не пострадали. Здесь не было ни одного серьезного подрыва. Здесь ни разу, ни при какой власти, ни при кажущемся безвластии не велись уличные бои...
«Пуштун» и без оптики отлично видел то здание, на которое только указал афганский «мент». Фарход Шерали построил для себя едва ли не самый шикарный особняк среди всех «новоафганцев».
Читать бесплатно другие книги:
